меня, я помогу вам. Если вы не захотите довериться мне, я
вынужден буду выдать вас.
Она стояла перед ним гордая и величественная. Глаза ее
встретили взгляд Холмса, как будто желали понять, что у него на
уме. Она не снимала руки со звонка, но и не звонила.
— Вы пытаетесь запугать меня. Не очень благородно, мистер
Холмс, прийти сюда угрожать женщине! Вы говорите, что вам
кое-что известно. Что вы знаете?
— Прошу вас, миледи, сядьте. Вы ушибетесь, если упадете.
Я не буду говорить, пока вы не сядете... Благодарю вас.
— Даю вам пять минут, мистер Холмс.
— Достаточно и одной, леди Хильда. Я знаю о том, что вы
были у Эдуарда Лукаса, отдали ему этот документ, знаю, как вы
вчера вечером хитроумно проникли в его комнату вторично и взяли
письмо из тайника под ковром.
Лицо леди Хильды стало смертельно бледным. Она не сводила
глаз с Холмса; у нее перехватило дыхание, она не могла
произнести ни слова.
— Вы сошли с ума, мистер Холмс... Вы сошли с ума! —
наконец воскликнула она.
Из кармана он вытащил маленький кусочек картона. Это была
фотография женщины.
— Я захватил ее, потому что считал, что она может
пригодиться, — сказал он. — Полицейский узнал вас.
Она с трудом глотнула воздух, и ее голова упала на спинку
кресла.
— Послушайте, леди Хильда... Письмо у вас, но дело все же
можно уладить. У меня нет никакого желания причинять вам
неприятности. Мои обязанности кончатся, когда я возвращу
пропавшее письмо вашему мужу. Послушайтесь моего совета и
будьте откровенны со мной — здесь все ваше спасение.
Ее мужество было восхитительно. Даже в этот момент она не
признавала себя побежденной.
— Я снова повторяю вам, мистер Холмс: вы находитесь во
власти какой-то нелепой фантазии.
Холмс встал со стула:
— Мне жаль вас, леди Хильда. Я сделал для вас все, что
мог, теперь я вижу — это было напрасно Он нажал кнопку звонка.
Вошел дворецкий.
— Мистер Трелони Хоуп дома?
— Он будет дома, сэр, через пятнадцать минут.
Холмс взглянул на часы.
— Еще пятнадцать минут, — сказал он. — Очень хорошо, я
подожду.
Едва дворецкий закрыл за собой дверь, как леди Хильда,
простирая руки, бросилась к ногам Холмса; ее прекрасное лицо
было залито слезами.
— О, пощадите меня, мистер Холмс! Пощадите меня! —
умоляла она в порыве отчаяния. — Ради бога, не говорите ему! Я
так люблю его! Мне больно причинить ему малейшую неприятность,
а эта, я знаю, разобьет его благородное сердце.
Холмс поднял ее.
— Благодарю вас, миледи, что вы хоть в последний момент
опомнились. Нельзя терять ни минуты. Где письмо?
Она бросилась к письменному столу, отперла его и вынула
длинный голубой конверт.
— Вот оно, мистер Холмс... Лучше бы я никогда не видела
его!
— Как нам теперь его вернуть? — раздумывал Холмс. —
Скорее, скорее, надо найти какой-нибудь выход!.. Где шкатулка с
документами?
— Все еще в спальне.
— Как удачно! Скорее, миледи, принесите ее сюда.
Через минуту она появилась, держа в руках красную плоскую
шкатулку.
— Чем вы открывали ее прежде? У вас есть второй ключ?
Конечно, есть. Откройте!
Из-за корсажа леди Хильда вытащила маленький ключ.
Шкатулку открыли; она была полна бумаг. Холмс засунул голубой
конверт в самую середину, между листками какого-то другого
документа. Шкатулку заперли и отнесли обратно в спальню.
— Теперь мы готовы встретить его, — оказал Холмс. — У
нас еще есть десять минут. Я беру на себя очень много, чтобы
выгородить вас, леди Хильда! За это вы должны в оставшееся
время честно рассказать мне всю эту странную историю.
— Я расскажу вам все, мистер Холмс! — воскликнула леди.
— О, мистер Холмс, мне легче отрубить себе правую руку, чем
доставить ему хоть минуту горя! Во всем Лондоне нет женщины,
которая так любила бы своего мужа, как я, и все же, если бы он
узнал, что я сделала, что была вынуждена сделать, он никогда не
простил бы меня. Он так высоко ставит свою собственную честь,
что не в состоянии забыть или простить бесчестный поступок
другого. Помогите мне, мистер Холмс! Мое счастье, его счастье,
наши жизни поставлены на карту!
— Скорее, миледи, время истекает!
— Еще до замужества, мистер Холмс, я написала
неосторожное, глупое письмо, письмо впечатлительной влюбленной
девушки. В нем не было ничего плохого, но все же мой муж счел
бы его непростительным. Если бы он прочел это письмо, он
перестал бы верить мне. Прошли годы с тех пор, как я написала
это письмо. Я подумала, что все забыто. Но вдруг этот человек,
Лукас, известил меня о том, что оно попало к нему в руки и что
он намерен показать его моему мужу. Я умоляла его пощадить
меня. Он сказал, что возвратит мне мое письмо, если я принесу
ему один документ, который, по его словам, хранится у мужа в
шкатулке для депеш. У него был какой-то шпион в министерстве,
который сообщил ему о существовании этого документа. Лукас
уверял меня, что это ничуть не повредит моему мужу. Поставьте
себя на мое место, мистер Холмс! Что я должна была делать?
— Рассказать обо всем мужу.
— Я не могла, мистер Холмс, не могла! С одной стороны,
мне грозила неминуемая гибель; с другой, хоть мне и казалось
ужасным взять документ, принадлежащий мужу, но все же я не
вполне представляла себе, какие это будет иметь последствия в
области международной политики, что же касается нашей любви и
взаимного доверия, мне все казалось совершенно ясным. И я
совершила кражу, мистер Холмс. Я сняла слепок с ключа, а этот
человек, Лукас, сделал второй: ключ. Я открыла шкатулку, взяла
документ и отнесла его на Гододфил-стрит.
—И что произошло там, миледи?
— Я постучала в дверь, как было условленно. Лукас открыл.
Я прошла за ним в его комнату, оставив за собой дверь
полуоткрытой, потому что боялась остаться одна с этим
человеком. Я помню, что когда я входила в дом, на улице стояла
какая-то женщина. Наши переговоры быстро закончились. Мое
письмо лежало у него на письменном столе. Я отдала ему
документ, он возвратил мне письмо. В это мгновение у двери
послышался шум, в коридоре раздались шаги. Лукас быстро откинул
ковер, сунул документ в какой-то тайник и снова положил ковер
на место.
То, что произошло потом, было похоже на какой-то кошмар. Я
видела смуглое безумное лицо, слышала голос женщины, которая
кричала по-французски: "Я ждала не напрасно! Наконец-то я
застала тебя с ней!" Произошла дикая сцена. Я видела, как он
схватил стул, а в ее руке блеснул кинжал. Я бросилась бежать от
этого ужаса, выскочила из дома и только на следующее утро из
газет узнала о страшном убийстве. В тот вечер я была счастлива,
потому что мое собственное письмо находилось в моих руках и я
еще не сознавала, что готовит мне будущее.
Но на следующее утро я поняла, что, избавившись от одной
беды, попала в другую. Отчаяние мужа, обнаружившего пропажу
документа, потрясло меня. Я едва удержалась от того, чтобы не
упасть к его ногам и не рассказать, что я наделала. Но ведь мне
пришлось бы признаться и в том, что было раньше. В то утро я
пришла к вам, и только тогда мне стала ясна вся тяжесть моего
поступка. С той минуты я все время думала, как вернуть мужу
этот документ. Документ должен был находиться там, куда положил
его Лукас, потому что он спрятал его до прихода этой ужасной
женщины. Если бы не ее появление, я никогда не узнала бы, где
находится тайник. Как проникнуть в его комнату? В течение двух
дней я следила за этим домом, но ни разу дверь не оставалась
открытой. Вчера вечером я сделала последнюю попытку. Вы уже
знаете, как мне удалось достать письмо. Я принесла его домой и
решила уничтожить, так как не энала, каким образом возвратить
его мужу, не рассказав ему обо всем... Боже мой, я слышу его
шаги на лестнице!
Министр по европейским делам в сильном волнении вбежал в
комнату.
— Что нового, мистер Холмс, что нового? — закричал он.
— У меня есть некоторая надежда.
— Слава богу. — Его лицо просияло. — Премьер-министр
завтракает со мной, могу я порадовать его? У него стальные
нервы, но я знаю, что он почти не спит с тех пор, как произошло
это ужасное событие... Джейкобс, попросите премьер-министра
подняться сюда. Что касается вас, дорогая, едва ли вам будут
интересны эти разговоры о политике. Через несколько минут мы
присоединимся к вам в столовой.
Премьер-министр хорошо владел собой, но по блеску его глаз
и по судорожным движениям его сухих рук я видел, что он
разделяет волнение своего молодого коллеги:
— Насколько я понимаю, мистер Холмс, вы хотите нам что-то
сообщить?
— Пока только отрицательное, — ответил мой друг. — Я
навел справки везде, где только мог, и убедился, что оснований
для волнений нет никаких.
— Но этого недостаточно, мистер Холмс. Мы не можем вечно
жить на вулкане, нам нужно знать определенно.
— Я надеюсь найти письмо, поэтому я и пришел сюда. Чем
больше я думаю об этом деле, тем больше я убеждаюсь, что письмо
никогда не покидало пределы этого дома.
— Мистер Холмс!
— Если бы оно было похищено, его, конечно, давным-давно
опубликовали бы.
— Но какой же смысл взять его, чтобы спрятать в этом же
доме?
— А я не уверен, что его вообще взяли.
— Как же тогда оно исчезло из шкатулки?
— Я и не уверен, что оно исчезло из шкатулки.
— Мистер Холмс, сейчас неподходящее время для шуток! Я
вас уверяю, что там его нет.
— Вы заглядывали туда со вторника?
— Нет. Да это совершенно бесцельно!
— Вы могли и не заметить его.
— Послушайте, это невозможно.
— Кто знает! Такие вещи бывали. Ведь там, наверно, есть
еще документы. Оно могло затеряться среди них.
— Письмо лежало сверху.
— Кто-нибудь мог тряхнуть шкатулку, и оно переместилось.
— Нет, нет, я вынимал все.
— Но это же легко проверить, Хоуп! — сказал премьер. —
Прикажите принести шкатулку сюда.
Министр по европейским делам нажал звонок:
— Джейжобс, принесите мою шкатулку для бумаг... Мы
совершенно напрасно теряем время, но если это удовлетворит вас,
что ж, проверим... Спасибо, Джейкобс, поставьте ее сюда... Ключ
у меня всегда на цепочке от часов. Вот все бумаги, вы видите.
Письмо от лорда Мерроу, доклад сэра Чарльза Харди, меморандум
из Белграда, сведения о русско-германских хлебных пошлинах,
письмо из Мадрида, донесение от лорда Флауэрса... Боже мой! Что
это? Лорд Беллинджер! Лорд Беллинджер!
Премьер выхватил голубой конверт у него из рук:
— Да, это оно. И письмо цело... Поздравляю вас Хоуп!
— Благодарю вас! Благодарю вас! Какая тяжесть свалилась с
моих плеч!.. Но это непостижимо... невозможно... Мистер Холмс,
вы волшебник, вы чародей Откуда вы узнали, что оно здесь?
— Потому что я знал, что больше ему быть негде.
— Не могу поверить своим глазам! — Он стремительно
выбежал из комнаты. — Где моя жена? Я должен оказать ей, что
все уладилось. Хильда! Хильда! — услышали мы его голос на
лестнице.
Премьер, прищурившись, посмотрел на Холмса.
— Послушайте, сэр, — сказал он, — здесь что-то кроется.
Как могло письмо снова очутиться в шкатулке?
Холмс, улыбаясь, отвернулся, чтобы избежать испытующего
взгляда этих проницательных глаз.
— У нас тоже есть свои дипломатические тайны, — сказал
он и, взяв шляпу, направился к двери.
Перевод Н. Емельянниковой
Артур Конан-Дойль. Дьяволова нога
Пополняя время от времени записи о моем старом друге,
мистере Шерлоке Холмсе, новыми удивительными событиями и
интересными воспоминаниями, я то и дело сталкивался с
трудностями, вызванными его собственным отношением к гласности.
Этому угрюмому скептику претили шумные похвалы окружающих, и
после блестящего раскрытия очередной тайны он от души
развлекался, уступив свои лавры какому-нибудь служаке из
Скотленд-Ярда, и с язвительной усмешкой слушал громкий хор
поздравлений не по адресу. Подобное поведение моего друга, а
вовсе не отсутствие интересного материала и привело к тому, что
за последние годы мне редко удавалось публиковать новые записи.
Дело в том, что участие в некоторых его приключениях было
честью, всегда требующей от меня благоразумия и сдержанности.
Представьте же мое изумление, когда в прошлый вторник я
получил телеграмму от Холмса (он никогда не посылал писем, если
можно было обойтись телеграммой). Она гласила: "Почему не
написать о Корнуэльском ужасе — самом необычном случае в моей
практике". Я решительно не понимал, что воскресило в памяти
Холмса это событие или какая причуда побудила его
телеграфировать мне, однако, опасаясь, как бы он не передумал,
я тут же разыскал записи с точными подробностями происшествия и
спешу представить читателям мой рассказ.
Весной 1897 года железное здоровье Холмса несколько
пошатнулось от тяжелой, напряженной работы, тем более, что сам
он совершенно не щадил себя. В марте месяце доктор Мур Эгер с
Харли-стрит, который познакомился с Холмсом при самых
драматических обстоятельствах, о чем я расскажу как-нибудь в
другой раз, категорически заявил, что знаменитому сыщику
необходимо временно оставить всякую работу и как следует
отдохнуть, если он не хочет окончательно подорвать свое
здоровье. Холмс отнесся к этому равнодушно, ибо умственная его
деятельность совершенно не зависела от физического состояния,
но когда врач пригрозил, что Холмс вообще не сможет работать,
это убедило его наконец сменить обстановку. И вот ранней весной
того года мы с ним поселились в загородном домике близ бухты
Полду на крайней оконечности Корнуэльского полуострова.
Этот своеобразный край как нельзя лучше соответствовал
угрюмому настроению моего пациента. Из окон нашего беленого
домика, высоко стоящего на зеленом мысе, открывалось все
зловещие полукружие залива Маунтс-Бей, известного с
незапамятных времен как смертельная ловушка для парусников:
скольких моряков настигла смерть на его черных скалах и
подводных рифах. При северном ветре залив выглядел безмятежным,
укрытым от бурь и манил к себе гонимые штормом суда, обещая им
покой и защиту. Но внезапно с юго-запада с ревом налетал
ураган, судно срывалось с якоря, и у подветренного берега, в
пене бурунов, начиналась борьба не на жизнь, а на смерть.
Опытные моряки держались подальше от этого проклятого места.
Суша в окрестностях нашего дома производила такое же
безотрадное впечатление, как и море. Кругом расстилалась
болотистая равнина, унылая, безлюдная, и лишь по одиноким
колокольням можно было угадать, где находятся старинные
деревушки. Всюду виднелись следы какого-то древнего племени,
которое давно вымерло и напоминало о себе только причудливыми
каменными памятниками, разбросанными там и сям могильными
курганами и любопытными земляными укреплениями, воскрешающими в
памяти доисторические битвы. Колдовские чары этого
таинственного места, зловещие призраки забытых племен
подействовали на воображение моего друга, и он подолгу гулял по
торфяным болотам, предаваясь размышлениям. Холмс
заинтересовался также древним корнуэльским языком и, если мне
не изменяет память, предполагал, что он сродни халдейскому и в
значительной мере заимствован у финикийских купцов, приезжавших
сюда за оловом. Он выписал кучу книг по филологии и засел было
за развитие своей теории, как вдруг, к моему глубокому
сожалению и его нескрываемому восторгу, мы оказались втянутыми
в тайну — более сложную, более захватывающую и уж, конечно, в
сто раз более загадочную, чем любая из тех, что заставили нас
покинуть Лондон. Наша скромная жизнь, мирный, здоровый отдых
были грубо нарушены, и нас закружило в водовороте событий,
которые потрясли не только Корнуэлл, но и всю западную Англию.
Многие читатели помнят, наверное, о "Корнуэльском ужасе", как
это тогда называлось, хотя должен вам сказать, что лондонская
пресса располагала весьма неполными данными. И вот теперь,
через тринадцать лет, настало время сообщить вам все подлинные
подробности этого непостижимого происшествия.
Я уже говорил, что редкие церковные колоколенки указывали
на деревни, разбросанные в этой части Корнуэлла. Ближайшей к
нам оказалась деревушка Тридэнник-Уоллес, где домики
сотни-другой жителей лепились вокруг древней замшелой церкви.
Священник этого прихода, мистер Раундхэй, увлекался
археологией; на этой почве Холмс и познакомился с ним. Это был
радушный толстяк средних лет, неплохо знавший здешние места.
Как-то он пригласил нас к себе на чашку чая, и у него мы
встретились с мистером Мортимером Тридженнисом, состоятельным
человеком, который увеличивал скудные доходы священника, снимая
несколько комнат в его большом, бестолково построенном доме.
Одинокий священник был доволен этим, хотя имел мало общего со
своим жильцом, худощавым брюнетом в очках, до того сутулым, что
с первого взгляда казался горбуном. Помню, что за время нашего
недолгого визита священник произвел на нас впечатление
неутомимого говоруна, зато жилец его был до странности
необщителен, печален, задумчив; он сидел, уставившись в одну
точку, занятый, видимо, собственными мыслями.
И вот во вторник, шестнадцатого марта, когда мы докуривали
после завтрака, готовясь к обычной прогулке на торфяные болота,
в нашу маленькую гостиную ворвались два этих человека.
— Мистер Холмс, — задыхаясь, проговорил священник, —
этой ночью произошла ужасная трагедия? Просто неслыханно!
Наверное, само Провидение привело вас сюда как раз вовремя,
потому что если кто-нибудь в Англии и может помочь, то это вы!
Я бросил не слишком дружелюбный взгляд на назойливого
священника, но Холмс вынул изо рта трубку и насторожился, как
старый гончий пес, услышавший зов охотника. Он знаком предложил
им сесть, и наш взбудораженный посетитель со своим спутником
уселись на диван. Мистер Мортимер Тридженнис больше владел
собой, но судорожное подергивание его худых рук и лихорадочный
блеск темных глаз показывали, что он взволнован ничуть не
меньше.
— Кто будет рассказывать, я или вы? — спросил он
священника.
— Я не знаю, что у вас случилось, — сказал Холмс, — но
раз уж, судя по всему, открытие сделали вы, то вы и
рассказывайте: ведь священник узнал об этом уже от вас.
Я взглянул на одетого наспех священника и его аккуратного
соседа и в душе позабавился тому изумлению, которое вызвал на
их лицах простой логический вывод Холмса.
— Позвольте мне сказать несколько слов, — начал
священник, — и тогда вы сами решите, выслушать ли вам
подробности от мистера Тридженниса или лучше немедленно
поспешить к месту этого загадочного происшествия. Случилось вот
что: вчера вечером наш друг был в гостях у своих братьев Оуэна
и Джорджа и сестры Брэнды в их доме в Тридэнник-Уорта, что
неподалеку от древнего каменного креста на торфяных болотах. Он
ушел от них в начале одиннадцатого, до этого они играли в карты
в столовой, все были здоровы, и прекрасном настроении. Сегодня
утром, еще до завтрака, наш друг — он всегда встает очень рано
— пошел прогуляться в направлении дома своих родственников, и
тут его нагнал шарабан доктора Ричардса: оказалось, что того
срочно вызвали в Тридэнник-Уорта. Конечно, мистер Мортимер
Тридженнис поехал вместе с ним. Приехав, они обнаружили нечто
невероятное. Сестра и братья сидели вокруг стола точно в тех же
позах, как он их оставил, перед ними еще лежали карты, но свечи
догорели до самых розеток. Сестра лежала в кресле мертвая, а с
двух сторон от нее сидели братья: они кричали, пели,
хохотали... разум покинул их. У всех троих — и у мертвой
женщины и у помешавшихся мужчин — на лицах застыл невыразимый
страх, гримаса ужаса, на которую жутко смотреть. Нет никаких
признаков, что в доме были посторонние, если не считать миссис
Портер, их старой кухарки и экономки, которая сообщила, что всю
ночь крепко спала и ничего не слыхала. Ничего не украдено, все
в полном порядке, и совершенно непонятно, чего они испугались
настолько, что женщина лишилась жизни, а мужчины — рассудка.
Вот вкратце и все, мистер Холмс, и если вы поможете нам
разобраться во всем этом, вы сделаете великое дело.
Я еще надеялся уговорить моего друга вернуться к отдыху,
составлявшему цель нашей поездки, но стоило мне взглянуть на
его сосредоточенное лицо и нахмуренные брови, как стало ясно,
что надеяться не на что. Холмс молчал, поглощенный необычайной
драмой, ворвавшейся в нашу тихую жизнь.
— Я займусь этим делом, — сказал он наконец. —
Насколько я понимаю, случай исключительный. Сами вы там были,
мистер Раундхэй?
— Нет, мистер Холмс. Как только я узнал от мистера
Тридженниса об этом несчастье, мы тут же поспешили к вам, чтобы
посоветоваться.
— Далеко ли дом, где разыгралась эта ужасная трагедия?
— Около мили отсюда.
— Значит, отправимся вместе. Но сначала, мистер Мортимер
Тридженнис, я хочу задать вам несколько вопросов.
За все это время тот не произнес ни звука, но я заметил,
что внутренне он встревожен куда больше, чем суетливый и
разговорчивый священник. Лицо его побледнело, исказилось,
беспокойный взгляд не отрывался от Холмса, а худые руки
сжимались и разжимались. Когда священник рассказывал об этом
страшном происшествии, побелевшие губы Тридженниса дрожали, и
казалось, что в его темных глазах отражается эта ужасная
картина.
— Спрашивайте обо всем, что сочтете нужным, мистер Холмс,
— с готовностью сказал он. — Тяжело говорить об этом, но я не
скрою от вас ничего.
— Расскажите мне о вчерашнем вечере.
— Так вот, мистер Холмс, как уже говорил священник, мы
вместе поужинали, а потом старший брат Джордж предложил сыграть
в вист. Мы сели за карты около девяти. В четверть одиннадцатого
я собрался домой. Они сидели за столом, здоровые и веселые.
— Кто закрыл за вами дверь?
— Миссис Портер уже легла, и меня никто не провожал. Я
сам захлопнул за собой входную дверь. Окно в комнате, у
которого они сидели, было закрыто, но шторы не спущены. Сегодня
утром и дверь и окно оказались в том же виде, что и вчера, и
нет причины думать, что в дом забрался чужой. И все-таки страх
помутил рассудок моих братьев, страх убил Брэнду... если б вы
видели, как она лежала, свесившись через ручку кресла... До
самой смерти не забыть мне этой комнаты.
— То, что вы рассказываете, просто неслыханно, — сказал
Холмс. — Но, насколько я понимаю, у вас нет никаких
предположений о причине происшедшего?
— Это дьявольщина, мистер Холмс, дьявольщина! —
воскликнул Мортимер Тридженнис. — Это нечистая сила! В комнату
проникает что-то ужасное, и люди лишаются рассудка. Разве
человек способен на такое?
— Ну, если человеку такое не под силу, то, боюсь, и
разгадка окажется мне не под силу, — заметил Холмс. — Однако,
прежде чем принять вашу версию, мы должны испробовать все
реальные причины. Что касается вас, мистер Тридженнис, то вы,
как я понял, в чем-то не ладили со своими родными, — ведь вы
жили врозь, верно?
— Да, так оно и было, мистер Холмс, хотя это — дело
прошлое. Видите ли, нашей семье принадлежали оловянные рудники
в Редруте, но потом мы продали их Компании и, получив
возможность жить безбедно, уехали оттуда. Не скрою, что при
дележе денег мы поссорились и разошлись на некоторое время, но
что было, то прошло, и мы снова стали лучшими друзьями.
— Однако вернемся к событиям вчерашнего вечера. Не
припомните ли вы что-нибудь, что могло бы хоть косвенно
натолкнуть нас на разгадку этой трагедии? Подумайте как
следует, мистер Тридженнис, любой намек мне поможет.
— Нет, сэр, ничего не могу припомнить.
— Ваши родные были в обычном настроении?
— Да, в очень хорошем.
— Не были они нервными людьми? Не бывало ли у них
предчувствия приближающейся опасности?
— Нет, никогда.
— Больше вы ничем не можете помочь мне?
Мортимер Тридженнис напряг память.
— Вот что я вспомнил, — сказал он наконец. — Когда мы
играли в карты, я сидел спиной к окну, а брат Джордж, мой
партнер, — лицом. И вдруг я заметил, что он пристально смотрит
через мое плечо, и я тоже обернулся и посмотрел. Окно было
закрыто, но шторы еще не спущены, и я разглядел кусты на
лужайке; мне показалось, что в них что-то шевелится. Я даже не
понял, человек это или животное. Но подумал, что там кто-то
есть. Когда я спросил брата, куда он смотрит, он ответил, что
ему тоже что-то показалось. Вот, собственно, и все.
— И вы не поинтересовались, что это?
— Нет, я тут же забыл об этом.
— Когда вы уходили, у вас не было дурного предчувствия?
— Ни малейшего.
— Мне не совсем ясно, как вы узнали новости в такой
ранний час.
— Я обычно встаю рано и до завтрака гуляю. Только я вышел
сегодня утром, как меня нагнал шарабан доктора. Он сказал, что
старая миссис Портер прислала за ним мальчишку и спешно требует
его туда. Я вскочил в шарабан, и мы поехали. Там мы сразу
бросились в эту жуткую комнату. Свечи и камин погасли уже
давно, и они до самого рассвета были в темноте. Доктор сказал,
что Брэнда умерла по крайней мере шесть часов назад. Никаких
следов насилия. Она лежала в кресле, перевесившись через ручку,
и на лице ее застыло это самое выражение ужаса. Джордж и Оуэн
на разные голоса распевали песни и бормотали, как два
каких-нибудь орангутанга. О, это было ужасно! Я еле выдержал, а
доктор побелел как полотно. Ему стало дурно, и он упал в
кресло, — хорошо еще, что нам не пришлось за ним ухаживать.
— Поразительно... просто поразительно, — сказал Холмс,
вставая, и взялся за шляпу. — По-моему, лучше, не теряя
времени, отправиться в Тридэнник-Уорта. Должен признаться, что
редко мне встречалось дело, которое на первый взгляд казалось
бы столь необычайным.
В то утро наши розыски продвинулись мало. Зато в самом же
начале произошел случай, который оказал на меня самое гнетущее
действие. Мы шли к месту происшествия по узкой, извилистой
проселочной дороге. Увидев тарахтящую навстречу карету, мы
сошли на обочину, чтобы пропустить ее. Когда она поравнялась с
нами, за поднятым стеклом метнулось оскаленное, перекошенное
лицо с вытаращенными глазами. Эти остановившиеся глаза и
скрежещущие зубы промелькнули мимо нас, как кошмарное видение.
— Братья! — весь побелев, воскликнул Мортимер
Тридженнис. — Их увозят в Хелстон!
В ужасе мы смотрели вслед черной карете, громыхающей по
дороге, потом снова направились к дому, где их постигла такая
странная судьба.
Это был просторный, светлый дом, скорее вилла, чем
коттедж, с большим садом, где благодаря мягкому корнуэльскому
климату уже благоухали весенние цветы. В этот сад и выходило
окно гостиной, куда, по утверждению Мортимера Тридженниса,
проник злой дух и принес столько несчастий хозяевам дома.
Прежде, чем подняться на крыльцо, Холмс медленно и задумчиво
прошелся по дорожке и между клумбами. Я помню, он был так занят
своими мыслями, что споткнулся о лейку, и она опрокинулась на
садовую дорожку, облив нам ноги. В доме нас встретила пожилая
экономка, миссис Портер, которая вела здесь хозяйство с помощью
молоденькой служанки. Она с готовностью отвечала на все вопросы
Холмса. Нет, она ничего не слышала ночью. Да, хозяева в
последнее время были в прекрасном настроении: никогда она не
видела, чтоб они были такие веселые и довольные. Она упала в
обморок от ужаса, когда зашла утром в комнату и увидела их за
столом. Опомнившись, она распахнула окно, чтобы впустить
утренний воздух, бросилась на дорогу, окликнула фермерского
мальчишку и послала его за доктором. Если мы хотим посмотреть,
то хозяйка лежит в своей спальне. Четверо здоровенных санитаров
еле справились с братьями, усаживая их в карету. А она сама и
до завтра не останется в этом доме, немедленно уедет в
Сент-Айвс к своим родным.
Мы поднялись наверх и осмотрели тело Брэнды Тридженнис.
Даже сейчас всякий сказал бы, что в молодости она была
красавицей. И после смерти она была прекрасна, хотя тонкие
черты ее смуглого лица хранили печать ужаса — последнего ее
ощущения при жизни. Из спальни мы спустились в гостиную, где
произошла эта невероятная драма. В камине еще лежала зола. На
столе стояли четыре оплывшие, догоревшие свечи и валялись
карты. Стулья были отодвинуты к стенам, к остальным предметам
никто не прикасался. Холмс легкими, быстрыми шагами обошел
комнату; он садился на стулья, двигал их и расставлял так, как
они стояли накануне. Он прикидывал, насколько виден сад с
разных мест. Он осмотрел пол, потолок, камин; но ни разу я не
заметил ни внезапного блеска в его глазах, ни сжатых губ,
которые подсказали бы мне, что в мозгу его мелькнула догадка.
— Зачем топили камин? — спросил он вдруг. — Даже весной
топят в такой небольшой комнате?
Мортимер Тридженнис пояснил, что вечером было холодно и
сыро. Поэтому, когда он пришел, затопили камин.
— Что вы собираетесь делать дальше, мистер Холмс? —
спросил он.
Улыбнувшись, мой друг положил руку мне на плечо.
