— Но каким образом? — вырвалось у меня.
— Видите ли, у меня довольно редкая профессия. Пожалуй, я
единственный в своем роде. Я сыщик-консультант, если только вы
представляете себе, что это такое. В Лондоне множество сыщиков,
и государственных и частных. Когда эти молодцы заходят в тупик,
они бросаются ко мне, и мне удается направить их по верному
следу. Они знакомят меня со всеми обстоятельствами дела, и,
хорошо знай историю криминалистики, я почти всегда могу указать
им, где ошибка. Все злодеяния имеют большое фамильное сходство,
и если подробности целой тысячи дел вы знаете как свои пять
пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое. Лестрейд
— очень известный сыщик. Но недавно он не сумел разобраться в
одном деле о подлоге и пришел ко мне.
— А другие?
— Чаше всего их посылают ко мне частные агентства. Все
это люди, попавшие в беду и жаждущие совета. Я выслушиваю их
истории, они выслушивают мое толкование, и я кладу в карман
гонорар.
— Неужели вы хотите сказать, — не вытерпел я, — что, не
выходя из комнаты, вы можете распутать клубок, над которым
тщетно бьются те, кому все подробности известны лучше, чем вам?
— Именно. У меня есть своего рода интуиция. Правда, время
от времени попадается какое-нибудь дело посложнее. Ну, тогда
приходится немножко побегать, чтобы кое-что увидеть своими
глазами. Понимаете, у меня есть специальные знания, которые я
применяю в каждом конкретном случае, они удивительно облегчают
дело. Правила дедукции, изложенные мной в статье, о которой вы
отозвались так презрительно, просто бесценны для моей
практической работы. Наблюдательность — моя вторая натура. Вы,
кажется, удивились, когда при первой встрече я сказал, что вы
приехали из Афганистана?
— Вам, разумеется, кто-то об этом сказал.
— Ничего подобного, Я сразу догадался, что вы приехали из
Афганистана. Благодаря давней привычке цепь умозаключений
возникает у меня так быстро, что я пришел к выводу, даже не
замечая промежуточных посылок. Однако они были, эти посылки.
Ход моих мыслей был таков: "Этот человек по типу — врач, но
выправка у него военная. Значит, военный врач. Он только что
приехал из тропиков — лицо у него смуглое, но это не природный
оттенок его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо
изможденное, — очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь.
Был ранен в левую руку — держит ее неподвижно и немножко
неестественно. Где же под тропиками военный врач-англичанин мог
натерпеться лишений и получить рану? Конечно же, в
Афганистане". Весь ход мыслей не занял и секунды. И вот я
сказал, что вы приехали из Афганистана, а вы удивились.
— Послушать вас, так это очень просто, — улыбнулся я. —
Вы напоминаете мне Дюпена у Эдгара Аллана По. Я думал, что
такие люди существуют лишь в романах.
Шерлок Холмс встал и принялся раскуривать трубку.
— Вы, конечно, думаете, что, сравнивая меня с Дюпеном,
делаете мне комплимент, — заметил он. — А по-моему, ваш Дюпен
— очень недалекий малый. Этот прием — сбивать с мыслей своего
собеседника какой-нибудь фразой "к случаю" после
пятнадцатиминутного молчания, право же, очень дешевый показной
трюк. У него, несомненно, были кое-какие аналитические
способности, но его никак нельзя назвать феноменом, каким,
по-видимому, считал его По.
— Вы читали Габорио? — спросил я. — Как, по-вашему,
Лекок — настоящий сыщик?
Шерлок Холмс иронически хмыкнул.
— Лекок — жалкий сопляк, — сердито сказал он. — У него
только и есть, что энергия. От этой книги меня просто тошнит.
Подумаешь, какая проблема — установить личность преступника,
уже посаженного в тюрьму! Я бы это сделал за двадцать четыре
часа. А Лекок копается почти полгода. По этой книге можно учить
сыщиков, как не надо работать.
Он так высокомерно развенчал моих любимых литературных
героев, что я опять начал злиться. Я отошел к окну и повернулся
спиной к Холмсу, рассеянно глядя на уличную суету. "Пусть он
умен, — говорил я про себя, — но, помилуйте, нельзя же быть
таким самоуверенным!"
— Теперь уже не бывает ни настоящих преступлений, ни
настоящих преступников, — ворчливо продолжал Холмс. — Будь ты
хоть семи пядей во лбу, какой от этого толк в нашей профессии?
Я знаю, что мог бы прославиться. На свете нет и не было
человека, который посвятил бы раскрытию преступлений столько
врожденного таланта и упорного труда, как я. И что же?
Раскрывая нечего, преступлений нет, в лучшем случае
какое-нибудь грубо сработанное мошенничество с такими
незамысловатыми мотивами, что даже полицейские из Скотленд-Ярда
видят все насквозь.
Меня положительно коробил этот хвастливый тон. Я решил
переменить тему разговора.
— Интересно, что он там высматривает? — спросил я,
показывая на дюжего, просто одетого человека, который медленно
шагал по другой стороне улицы, вглядываясь в номера домов. В
руке он держал большой синий конверт, — очевидно, это был
посыльный.
— Кто, этот отставной флотский сержант? — сказал Шерлок
Холмс.
"Кичливый хвастун! — обозвал я его про себя. — Знает же,
что его не проверишь!"
Едва успел я это подумать, как человек, за которым мы
наблюдали, увидел номер на нашей двери и торопливо перебежал
через улицу. Раздался громкий стук, внизу загудел густой бас,
затем на лестнице послышались тяжелые шаги.
— Мистеру Шерлоку Холмсу, — сказал посыльный, входя в
комнату, и протянул письмо моему приятелю.
Вот прекрасный случай сбить с него спесь! Прошлое
посыльного он определил наобум и, конечно, не ожидал, что тот
появится в нашей комнате.
— Скажете, уважаемый, — вкрадчивейшим голосом спросил я,
— чем вы занимаетесь?
— Служу посыльным, — угрюмо бросил он. — Форму отдал
заштопать.
— А кем были раньше? — продолжал я, не без злорадства
поглядывая на Холмса.
— Сержантом королевской морской пехоты, сэр. Ответа не
ждать? Есть, сэр. — Он прищелкнул каблуками, отдал честь и
вышел.
ГЛАВА III. ТАЙНА ЛОРИСТОН-ГАРДЕНС
Должен сознаться, что я был немало поражен тем, как
оправдала себя на деле теория моего компаньона. Уважение мое к
его способностям сразу возросло. И все же я не мог отделаться
от подозрения, что все это было подстроено заранее, чтобы
ошеломить меня, хотя зачем, собственно, — этого я никак не мог
понять. Когда я взглянул на него, он держал в руке прочитанную
записку, и взгляд его был рассеянным и тусклым, что
свидетельствовало о напряженной работе мысли.
— Как же вы догадались? — спросил я.
— О чем? — хмуро отозвался он.
— Да о том, что он отставной сержант флота?
— Мне некогда болтать о пустяках, — отрезал он, но тут
же, улыбнувшись, поспешил добавить: — Извините за резкость. Вы
прервали ход моих мыслей, но, может, это и к лучшему. Так,
значит, вы не сумели увидеть, что он в прошлом флотский
сержант?
— Нет, конечно.
— Мне было легче понять, чем объяснить, как я догадался.
Представьте себе, что вам нужно доказать, что дважды два —
четыре, — трудновато, не правда ли, хотя вы в этом твердо
уверены. Даже через улицу я заметил на его руке татуировку —
большой синий якорь. Тут уже запахло морем. Выправка у него
военная, и он носит баки военного образца. Стало быть, перед
нами флотский. Держится он с достоинством, пожалуй, даже
начальственно. Вы должны были бы заметить, как высоко он держит
голову и как помахивает своей палкой, а с виду он степенный
мужчина средних лет — вот и все приметы, по которым я узнал,
что он был сержантом,
— Чудеса! — воскликнул я.
— А, чепуха, — отмахнулся Холмс, но по лицу его я видел,
что он доволен моим восторженным изумлением. — Вот я только
что говорил, что теперь больше нет преступников. Кажется, я
ошибся. Взгляните-ка! — Он протянул мне записку, которую
принес посыльный.
— Послушайте, да ведь это ужасно! — ахнул я, пробежав
еее глазами.
— Да, что-то, видимо, не совсем обычное, — хладнокровно
заметил он. — Будьте добры, прочтите мне это вслух.
Вот письмо, которое я прочел:
"Дорогой мистер Шерлок Холмс!
Сегодня ночью в доме No 3 в Лористон-Гарденс на
Брикстон-роуд произошла скверная история. Около двух часов ночи
наш полисмен, делавший обход, заметил в доме свет, а так как
дом нежилой, он заподозрил что-то неладное. Дверь оказалась
незапертой, и в первой комнате, совсем пустой, он увидел труп
хорошо одетого джентльмена; в кармане он нашел визитные
карточки: "Енох Дж. Дреббер, Кливленд, Огайо, Соединенные
Штаты". И никаких следов грабежа, никаких признаков
насильственной смерти. На полу есть кровяные пятна, но на трупе
ран не оказалось. Мы не можем понять, как он очутился в пустом
доме, и вообще это дело — сплошная головоломка. Если вы
приедете в любое время до двенадцати, вы застанете меня здесь.
В ожидании вашего ответа или приезда я оставляю все как было.
Если не сможете приехать, я сообщу вам все подробности и буду
чрезвычайно обязан, если вы соблаговолите поделиться со мной
вашим мнением.
Уважающий вас Тобиас Грегсон"
— Грегсон — самый толковый сыщик в Скотленд-Ярде, —
сказал мой приятель. — Он и Лестрейд выделяются среди прочих
ничтожеств. Оба расторопны и энергичны, хотя банальны до ужаса.
Друг с другом они на ножах. Они ревнивы к славе, как
профессиональные красавицы. Будет потеха, если оба нападут на
след.
Удивительно неторопливо журчала его речь!
— Но ведь, наверное, нельзя терять ни секунды, —
встревожился я. — Пойти позвать кэб?
— А я не уверен, поеду я или нет. Я же лентяй, каких свет
не видел, то есть, конечно, когда на меня нападет лень, а
вообще-то могу быть и проворным.
— Вы же мечтали о таком случае!
— Дорогой мой, да что мне за смысл? Предположим, я
распутаю это дело — ведь все равно Грегсон, Лестрейд и
компания прикарманят всю славу. Такова участь лица
неофициального.
— Но он просит у вас помощи.
— Да. Он знает, что до меня ему далеко, и сам мне это
говорил, но скорее отрежет себе язык, чем признается кому-то
третьему. Впрочем, пожалуй, давайте поедем и посмотрим.
Возьмусь за дело на свой риск. По крайней мере посмеюсь над
ними, если ничего другого мне не останется. Пошли!
Он засуетился и бросился за своим пальто: приступ энергии
сменил апатию.
— Берите шляпу, — велел он.
— Хотите, чтобы я поехал с вами?
— Да, если вам больше нечего делать.
Через минуту мы оба сидели в кэбе, мчавшем нас к
Брикстон-роуд.
Стояло пасмурное, туманное утро, над крышами повисла
коричневатая дымка, казавшаяся отражением грязно-серых улиц
внизу. Мой спутник был в отличном настроении, без умолку болтал
о кремонских скрипках и о разнице между скрипками Страдивариуса
и Амати. Я помалкивал; унылая погода и предстоявшее нам
грустное зрелище угнетали меня.
— Вы как будто совсем не думаете об этом деле, —-
прервал я наконец его музыкальные рассуждения.
— У меня еще нет фактов, — ответил он. — Строить
предположения, не зная всех обстоятельств дела, — крупнейшая
ошибка. Это может повлиять на дальнейший ход рассуждений.
— Скоро вы получите ваши факты, — сказал я, указывая
пальцем. — Вот Брикстон-роуд, а это, если не ошибаюсь, тот
самый дом.
— Правильно. Стойте, кучер, стойте!
Мы не доехали ярдов сто, но по настоянию Холмса вышли из
кэба и к дому подошли пешком.
Дом No 3 в тупике, носившем название "Лористон-Гарденс",
выглядел зловеще, словно затаил в себе угрозу.
Это был один из четырех домов, стоявших немного поодаль от
улицыы; два дома были обитаемы и два пусты. Номер 3 смотрел на
улицу тремя рядами тусклых окон; то здесь, то там на мутном
темном стекле, как бельмо на глазу, выделялась надпись "Сдается
внаем". Перед каждым домом был разбит маленький палисадник,
отделявший его от улицы, — несколько деревцев над редкими и
чахлыми кустами; по палисаднику шла узкая желтоватая дорожка,
судя по виду, представлявшая собою смесь глины и песка. Ночью
прошел дождь, и всюду стояли лужи. Вдоль улицы тянулся
кирпичный забор в три фута высотой, с деревянной решеткой
наверху; к забору прислонился дюжий констебль, окруженный
небольшой кучкой зевак, которые вытягивали шеи в тщетной
надежде хоть мельком увидеть, что происходит за забором.
Мне думалось, что Шерлок Холмс поспешит войти в дом и
сразу же займется расследованием. Ничего похожего. Казалось,
это вовсе не входило в его намерения. С беспечностью, которая
при таких обстоятельствах граничила с позерством, он прошелся
взад и вперед по тротуару, рассеянно поглядывая на небоо, на
землю, на дома напротив и на решетку забора. Закончив осмотр,
он медленно зашагал по дорожке, вернее, по траве, сбоку
дорожки, и стал пристально разглядывать землю. Дважды он
останавливался; один раз я заметил на лице его улыбку и услышал
довольное хмыканье. На мокрой глинистой земле было много
следов, но ведь ее уже основательно истоптали полицейские, и я
недоумевал, что еще надеется обнаружить там Холмс. Однако я
успел убедиться в его необычайной проницательности и не
сомневался, что он может увидеть много, такого, что недоступно
мне.
В дверях дома нас встретил высокий, белолицый человек с
льняными волосами и с записной книжкой в руке. Он бросился к
нам и с чувством пожал руку моему спутнику.
— Как хорошо, что вы приехали!.. — сказал он. — Никто
ничего не трогал, я все оставил, как было.
— Кроме этого, — ответил Холмс, указывая на дорожку. —
Стадо буйволов, и то не оставило бы после себя такое месиво!
Но, разумеется, вы обследовали дорожку, прежде чем дали ее так
истоптать?
— У меня было много дела в доме, — уклончиво ответил
сыщик. — Мой коллега, мистер Лестрейд, тоже здесь. Я
понадеялся, что он проследит за этим.
Холмс бросил на меня взгляд и саркастически поднял брови.
— Ну, после таких мастеров своего дела, как вы и
Лестрейд, мне, пожалуй, тут нечего делать, — сказал он.
Грегсон самодовольно потер руки.
— Да уж, кажется, сделали все, что можно. Впрочем, дело
заковыристое, а я знаю, что вы такие любите.
— Вы сюда подъехали в кэбе?
— Нет, пришел пешком, сэр.
— А Лестрейд?
— Тоже, сэр.
— Ну, тогда пойдемте, посмотрим комнату, — совсем уж
непоследовательно заключил Холмс и вошел в дом. Грегсон,
удивленно подняв брови, поспешил за ним.
Небольшой коридор с давно не метенным дощатым полом вел в
кухню и другие службы. Справа и слева были две двери. Одну из
них, видимо, уже несколько месяцев не открывали; другая вела в
столовую, где и было совершено загадочное убийство. Холмс вошел
в столовую, я последовал за ним с тем гнетущим чувством,
которое вселяет в нас присутствие смерти.
Большая квадратная комната казалась еще больше оттого, что
в ней не было никакой мебели. Яркие безвкусные обои были
покрыты пятнами плесени, а кое-где отстали и свисали
лохмотьями, обнажая желтую штукатурку. Прямо против двери стоял
аляповатый камин с полкой, отделанной под белый мрамор; на краю
полки был прилеплен огарок красной восковой свечки. В неверном,
тусклом свете, пробивавшемся сквозь грязные стекла
единственного окна, все вокруг казалось мертвенно-серым, чему
немало способствовал толстый слой пыли на полу.
Все эти подробности я заметил уже после. В первые минуты я
смотрел только на одинокую страшную фигуру, распростертую на
голом полу, на пустые, незрячие глаза, устремленные в потолок.
Это был человек лет сорока трех-четырех, среднего роста,
широкоплечий, с жесткими, кудрявыми черными волосами и
коротенькой, торчащей вверх бородкой. На нем был сюртук и жилет
из плотного сукна, светлые брюки и рубашка безукоризненной
белизны. Рядом валялся вылощенный цилиндр. Руки убитого были
раскинуты, пальцы сжаты в кулаки, ноги скрючены, словно в
мучительной агонии. На лице застыло выражение ужаса и, как мне
показалось, ненависти — такого выражения я никогда еще не
видел на человеческом лице. Страшная, злобная гримаса, низкий
лоб, приплюснутый нос и выступающая вперед челюсть придавали
мертвому сходство с гориллой, которое еще больше усиливала его
неестественная вывернутая поза. Я видел смерть в разных ее
видах, но никогда еще она не казалась мне такой страшной, как
сейчас, в этой полутемной, мрачной комнате близ одной из
главных магистралей лондонского предместья.
Щуплый, похожий на хорька Лестрейд стоял у двери. Он
поздоровался с Холмсом и со мной.
— Этот случай наделает много шуму, сэр, — заметил он. —
Такого мне еще не встречалось, а ведь я человек бывалый.
— И нет никакого ключа к этой тайне, — сказал Грегсон.
— Никакого, — подхватил Лестрейд.
Шерлок Холмс подошел к трупу и, опустившись на колени,
принялся тщательно разглядывать его.
— Вы уверены, что на нем нет ран? — спросил он, указывая
на брызги крови вокруг тела.
— Безусловно! — ответили оба.
— Значит, это кровь кого-то другого — вероятно, убийцы,
если тут было убийство. Это мне напоминает обстоятельства
смерти Ван Янсена в Утрехте, в тридцать четвертом году. Помните
это дело, Грегсон?
— Нет, сэр.
— Прочтите, право, стоит прочесть. Да, ничто не ново под
луной. Все уже бывало прежде.
Его чуткие пальцы в это время беспрерывно летали по
мертвому телу, ощупывали, нажимали, расстегивали, исследовали,
а в глазах стояло то же отсутствующее выражение, которое я
видел уже не раз. Осмотр произошел так быстро, что вряд ли
кто-либо понял, как тщательно он был сделан. Наконец Холмс
понюхал губы трупа, потом взглянул на подметки его лакированных
ботинок.
— Его не сдвигали с места? — спросил он.
— Нет, только осматривали.
— Можно отправить в морг, — сказал Холмс. — Больше в
нем нет надобности.
Четыре человека с носилками стояли наготове. Грегсон
позвал их, они положили труп на носилки и понесли. Когда его
поднимали, на пол упало и покатилось кольцо. Лестрейд схватил
его и стал рассматривать.
— Здесь была женщина! — удивленно воскликнул он. — Это
женское обручальное кольцо...
Он положил его на ладонь и протянул нам. Обступив
Лестрейда, мы тоже уставились на кольцо. Несомненно, этот
гладкий золотой ободок когда-то украшал палец новобрачной.
— Дело осложняется, — сказал Грегсон. — А оно, ей-Богу,
и без того головоломное.
— А вы уверены, что это не упрощает его? — возразил
Холмс. — Но довольно любоваться кольцом, это нам не поможет.
Что вы нашли в карманах?
— Все тут. — Грегсон, выйдя в переднюю, указал на кучку
предметов, разложенных на нижней ступеньке лестницы. — Золотые
часы фирмы Баро, Лондон, No 97163. Золотая цепочка, очень
тяжелая и массивная. Золотое кольцо с масонской эмблемой.
Золотая булавка — голова бульдога с рубиновыми глазами.
Бумажник русской кожи для визитных карточек и карточки, на них
написано: Енох Дж. Дреббер, Кливленд — это соответствует
меткам на белье — Е. Д. Д. Кошелька нет, но в карманах
оказалось семь фунтов тринадцать шиллингов. Карманное издание
"Декамерона" Боккаччо с надписью "Джозеф Стэнджерсон" на
форзаце. Два письма — одно адресовано Е. Дж. Дребберу, другое
— Джозефу Стэнджерсону.
— Адрес какой ?
— Стрэнд, Американская биржа, до востребования. Оба
письма от пароходной компании "Гийон" и касаются отплытия их
пароходов из Ливерпуля. Ясно, что этот несчастный собирался
вернуться в Нью-Йорк.
— Вы начали разыскивать этого Стэнджерсона?
— Сразу же, сэр. Я разослал объявления во все газеты, а
один из моих людей поехал на американскую биржу, но еще не
вернулся.
— А Кливленд вы запросили?
— Утром послали телеграмму.
— Какую?
— Мы просто сообщили, что произошло, и просили дать
сведения.
— А вы не просили сообщить подробнее относительно
чего-нибудь такого, что показалось вам особенно важным?
— Я спросил насчет Стэнджерсона.
— И больше ни о чем? Нет ли здесь, по-вашему, каких-либо
особых обстоятельств в жизни Дреббера, которые необходимо
выяснить?
— Я спросил обо всем, что считал нужным, — обиженным
тоном ответил Грегсон.
Шерлок Холмс усмехнулся про себя и хотел было что-то
сказать, как вдруг перед нами возник Лестрейд, который остался
в комнате, когда мы вышли в переднюю. Он пыжился от
самодовольства и потирал руки.
— Мистер Грегсон, я только что сделал открытие величайшей
важности! — объявил он. — Не догадайся я тщательно осмотреть
стены, мы ничего бы и не узнали!
У маленького человечка блестели глаза, он, видимо,
внутренне ликовал оттого, что обставил своего коллегу на одно
очко.
— Пожалуйте сюда, — сказал он суетливо, ведя нас обратно
в комнату, где, казалось, стало немного светлее после того, как
унесли ее страшного обитателя. — Вот станьте-ка сюда!
Он чиркнул спичкой о подошву ботинка и поднес ее к стене.
— Глядите! — торжествующе сказал он. Я уже говорил, что
во многих местах обои висели клочьями.
В этом углу от стены отстал большой кусок, обнажив желтый
квадрат шероховатой штукатурки. На ней кровью было выведено
RACHE
— Видали? — хвастливо сказал Лестрейд, как балаганщик,
представляющий публике аттракцион. — Это самый темный угол, и
никому не пришло в голову сюда заглянуть. Убийца — он или она
— написал это своей собственной кровью. Глядите, вот кровь
стекла со стены, и здесь на полу пятно. Во всяком случае,
самоубийство исключается. А почему убийца выбрал именно этот
угол? Сейчас объясню. Видите огарок на камине? Когда он горел,
этот угол был самый светлый, а не самый темный.
— Ну хорошо, надпись попалась вам на глаза, а как вы ее
растолкуете? — пренебрежительным тоном сказал Грегсон.
— Как? А вот как. Убийца — будь то мужчина или женщина
— хотел написать женское имя "Рэчел", но не успел докончить,
наверное, что-то помешало. Попомните мои слова: рано или поздно
выяснится, что тут замешана женщина по имени Рэчел. Смейтесь
сколько угодно, мистер Шерлок Холмс. Вы, конечно, человек
начитанный и умный, но в конечном счете старая ищейка даст вам
несколько очков вперед!
— Прошу прощения, — сказал мой приятель, рассердивший
маленького человечка своим смехом. — Разумеется, честь этого
открытия принадлежит вам, и надпись, без сомнения, сделана
вторым участником ночной драмы. Я не успел еще осмотреть
комнату и с вашего позволения осмотрю сейчас.
Он вынул из кармана рулетку и большую круглую лупу и
бесшумно заходил по комнате, то и дело останавливаясь или
опускаясь на колени; один раз он даже лег на пол. Холмс так
увлекся, что, казалось, совсем забыл о нашем существовании — а
мы слышали то бормотанье, то стон, то легкий присвист, то
одобрительные и радостные восклицания. Я смотрел на него, и мне
невольно пришло на ум, что он сейчас похож на чистокровную,
хорошо выдрессированную гончую, которая рыщет взад-вперед по
лесу, скуля от нетерпения, пока не нападет на утерянный след.
Минут двадцать, если не больше, он продолжал свои поиски,
тщательно измеряя расстояние между какими-то совершенно
незаметными для меня следами, и время от времени — так же
непонятно для меня — что-то измерял рулеткой на стенах. В
одном месте он осторожно собрал щепотку серой пыли с пола и
положил в конверт. Наконец он стал разглядывать через лупу
надпись на стене, внимательно исследуя каждую букву. Видимо, он
был удовлетворен осмотром, потому что спрятал рулетку и лупу в
карман.
— Говорят, будто гений — это бесконечная выносливость,
— с улыбкой заметил он. — Довольно неудачное определение, но
к работе сыщика подходит вполне.
Грегсон и Лестрейд наблюдали за маневрами своего
коллеги-дилетанта с нескрываемым любопытством и не без
презрения. Очевидно, они не могли оценить того, что понимал я:
все, что делал Холмс, вплоть до незначительных с виду мелочей,
служило какой-то вполне определенной и практической цели.
— Ну, что скажете, сэр? — спросили оба хором.
— Не хочу отнимать у вас пальму первенства в раскрытии
преступления, — сказал мой приятель, — и поэтому не позволю
себе навязывать советы. Вы оба так хорошо справляетесь, что
было бы грешно вмешиваться. — В голосе его звучал явный
сарказм. — Если вы сообщите о ходе расследования, — продолжал
он, — я буду счастлив помочь вам, если смогу. А пока я хотел
бы поговорить с констеблем, который обнаружил труп. Будьте
добры сказать мне его имя и адрес.
Лестрейд вынул записную книжку.
— Джон Рэнс, — сказал он. — Сейчас он свободен. Его
адрес: Одли-корт, 46, Кеннингтон-парк-гейт.
Холмс записал адрес.
— Пойдемте, доктор, — сказал он мне. — Мы сейчас же
отправимся к нему. А вам я хочу кое-что сказать, — обратился
он к сыщикам, — быть может, это поможет следствию. Это,
конечно, убийство, и убийца — мужчина. Рост у него чуть больше
шести футов, он в расцвете лет, ноги у него очень небольшие для
такого роста, обут в тяжелые ботинки с квадратными носками и
курит трихинопольские сигары. Он и его жертва приехали сюда
вместе в четырехколесном экипаже, запряженном лошадью с тремя
старыми и одной новой подковой на правом переднем копыте. По
всей вероятности, у убийцы красное лицо и очень длинные ногти
на правой руке. Это, конечно, мелочи, но они могут вам
пригодиться.
Лестрейд и Грегсон, недоверчиво усмехаясь, переглянулись.
— Если этот человек убит, то каким же образом?
— Яд, — коротко бросил Шерлок Холмс и зашагал к двери.
— Да, вот еще что, Лестрейд, — добавил он, обернувшись. —
"Rache" — по-немецки "месть", так что не теряйте времени на
розыски мисс Рэчел.
Выпустив эту парфянскую стрелу, он ушел, а оба соперника
смотрели ему вслед, разинув рты.
ГЛАВА IV. ЧТО РАССКАЗАЛ ДЖОН РЭНС
Мы вышли из дома No 3 в Лористон-Гарденс около часу дня.
Шерлок Холмс потащил меня в ближайшую телеграфную контору,
откуда он послал какую-то длинную телеграмму. Затем он подозвал
кэб и велел кучеру ехать по адресу, который дал нам Лестрейд.
— Самое ценное — это показания очевидцев, — сказал мне
Холмс. — Откровенно говоря, у меня сложилось довольно ясное
представление о деле, но тем не менее надо узнать все, что
только можно.
— Знаете, Холмс, вы меня просто поражаете, — сказал я.
— Вы очень уверенно описали подробности преступления, но
скажите, неужели вы в душе ничуть не сомневаетесь, что все было
именно так?
— Тут трудно ошибиться, — ответил Холмс. — Первое, что
я увидел, подъехав к дому, были следы кэба у самой обочины
дороги. Заметьте, что до прошлой ночи дождя не было целую
неделю. Значит, кэб, оставивший две глубокие колеи, очевидно,
проехал там нынешней ночью. Потом я заметил следы лошадиных
копыт, причем один отпечаток был более четким, чем три
остальных, а это значит, что подкова была новая. Кэб прибыл
после того, как начался дождь, а утром, по словам Грегсона,
никто не приезжал, — стало быть, этот кэб подъехал ночью, и,
конечно же, он-то и доставил туда тех двоих.
— Все это вполне правдоподобно, — сказал я, — но как вы
угадали рост убийцы?
— Да очень просто: рост человека в девяти случаях из
десяти можно определить по ширине его шага. Это очень несложно,
но я не хочу утомлять вас вычислениями. Я измерил шаги убийцы и
на глинистой дорожке и на пыльном полу в комнате. А потом мне
представился случай проверить свои вычисления. Когда человек
пишет на стене, он инстинктивно пишет на уровне своих глаз. От
пола до надписи на стене шесть футов. Одним словом, задачка для
детей!
— А как вы узнали его возраст?
— Ну, вряд ли дряхлый старец может сразу перемахнуть
четыре с половиной фута. А это как раз ширина лужи на дорожке,
которую он, судя по всему, перепрыгнул. Лакированные ботинки
обошли ее стороной, а квадратные носы перепрыгнули. Ничего
таинственного, как видите. Просто я применяю на практике
некоторые правила наблюдательности дедуктивного мышления,
которые я отстаивал в своей статье... Ну, что же еще вам
непонятно?
— Ногти и трихинопольская сигара, — ответил я.
— Надпись на стене сделана указательным пальцем,
обмакнутым в кровь. Я рассмотрел через лупу, что, выводя буквы,
убийца слегка царапал штукатурку, чего не случилось бы, если бы
ноготь на пальце был коротко подстрижен. Пепел, который я
собрал с полу, оказался темным и слоистым — такой пепел
