обсуждали их.
Мэри Лу предложила:
- Пошли купаться!
Все бросились к кабинкам для переодевания. Надевая свой новый
купальный костюм, Жозефина думала, что никогда еще не чувствовала себя
такой счастливой. День прошел замечательно, и провела она его в кругу
друзей. Она была одной из них и делила с ними ту красоту, которая их везде
окружала. В этом нет никакого греха. Как бы ей хотелось остановить время и
заморозить этот день, чтобы он никогда не кончился!
Жозефина вышла на яркий солнечный свет. Идя к бассейну, она заметила,
что все наблюдают за ней - девочки с явной завистью, а мальчики с
застенчиво и исподтишка. За последние несколько месяцев тело Жозефины
оформилось с потрясающей быстротой. У нее были крепкие, полные груди,
натягивавшие материал купальника, и округлые, почти женские, бедра.
Жозефина нырнула в бассейн и присоединилась к друзьям.
- Давайте играть в Марко Поло, - крикнул кто-то.
Жозефина любила эту игру. Ей нравилось двигаться в теплой воде с
крепко зажмуренными глазами. Она должна крикнуть: "Марко!", а другие
ответить: "Поло!". Жозефина нырнет на звук их голосов, пока они не
разбежались, и постарается осалить кого-нибудь, и тогда водит осаленный.
Игра началась. Водить досталось Сисси Топпинг. Она погналась за
мальчиком, который ей нравился, по имени Боб Джексон, но не смогла его
догнать и осалила Жозефину. Жозефина крепко зажмурила глаза и прислушалась
- не выдаст ли кто-нибудь себя плеском воды.
- Марко! - крикнула она.
В ответ раздался хор голосов: "Поло!" Она попыталась схватить
кого-нибудь вслепую, но схватила только воздух. Для Жозефины это не имело
значения, что все дети более ловкие, чем она, - ей хотелось, чтобы игра
продолжалась без конца и чтобы вечно длился этот день.
Она остановилась, стараясь услышать всплеск, хихиканье или шепот.
Потом двинулась дальше - глаза закрыты, руки вытянуты, - коснулась
лестницы. Поднялась на одну ступеньку, чтобы приглушить звук от своих
собственных движений.
- Марко! - крикнула она.
На этот раз ответа не было. Она постояла молча и повторила:
- Марко!
Молчание. Ей показалось, что она осталась одна в каком-то теплом,
влажном и безлюдном мире. Они сговорились подшутить над ней. Решили, что
никто не будет отвечать ей. Жозефина улыбнулась и открыла глаза.
Она стояла одна на ступенях бассейна. Что-то заставило ее посмотреть
вниз. Ее белый купальный костюм снизу был окрашен красным, и тоненькая
струйка крови стекала между ног. Все дети стояли по краям бассейна и
изумленно смотрели на нее. Жозефина в ужасе посмотрела на них снизу вверх.
- Я...
Она замолчала, не зная, что сказать. Потом быстро сошла по ступенькам
в воду, чтобы скрыть свой позор.
- Мы так не делаем в плавательном бассейне! - сказала Мэри Лу.
- А поляки делают, - хихикнул кто-то.
- Эй, побежали в душ.
- Ага. А то как-то неприятно.
- Кто захочет в _э_т_о_м_ купаться?
Жозефина опять зажмурила глаза и слушала, как все они пошли к
павильону, оставив ее одну. Она стояла, не открывая крепко зажмуренных
глаз и сдвинув ноги, чтобы попытаться остановить это постыдное истечение.
Раньше у нее не было месячных. Все случилось абсолютно неожиданно. Вот
сейчас, через минуту, они все вернутся и скажут ей, что просто пошутили,
что они ее друзья как прежде, что радость не кончится никогда. Они придут
и объяснят, что это просто игра. Может быть, они уже вернулись, чтобы
продолжить игру. Не открывая зажмуренных глаз, она прошептала: "Марко", -
и отзвук замер в послеполуденном воздухе. Девочка совершенно не
представляла себе, сколько времени уже простояла вот так в воде, с
закрытыми глазами.
"Мы так не делаем в плавательном бассейне".
"А поляки делают"...
У нее дико разболелась голова. Она почувствовала тошноту и внезапные
спазмы в желудке. Но Жозефина знала, что должна стоять здесь с крепко
зажмуренными глазами. Пока они не вернутся и не скажут ей, что это была
шутка.
Она услышала шаги и шуршащий звук у себя над головой и вдруг
почувствовала, что все в порядке. Они вернулись. Жозефина открыла глаза и
подняла голову.
Дэвид, старший брат Мэри Лу, стоял на краю бассейна с махровым
халатом в руках.
- Я прошу прощения за них всех, - сказал он напряженным голосом и
протянул ей халат. - Вот. Выходи и надевай.
Но Жозефина закрыла глаза и не сдвинулась с места, словно окаменев.
Ей хотелось как можно скорее умереть.
15
Это случилось в один из "хороших" дней Сэма Уинтерса. Первые куски
отснятого материала к фильму Тесси Бранд получились замечательными.
Отчасти это объяснялось тем, что Тесси лезла из кожи вон, чтобы оправдать
свое поведение. Но как бы то ни было, а Барбара Картер становилась самым
знаменитым продюсером года. Этот год обещает быть протрясающе удачным для
художниц по костюмам.
Выпущенные "Пан-Пасифик" телевизионные сериалы шли с успехом, и самым
популярным из них был "Мой слуга Пятница". Телекомпания вела переговоры с
Сэмом относительно нового пятилетнего контракта для сериала.
Сэм собирался идти на ленч, когда торопливо вошедшая в кабинет Люсиль
сообщила:
- Только что поймали человека, который пытался устроить пожар в
отделе реквизита. Его ведут сюда.
Он молча сидел на стуле лицом к Сэму, а два студийных охранника
стояли у него за спиной. Его глаза злобно сверкали. Сэм все еще не мог
прийти в себя от потрясения.
- Но почему? - воскликнул он. - Ради всего святого, почему?
- Потому что я не нуждаюсь в твоей вшивой благотворительности, -
взорвался Даллас Бэрк. - Ненавижу и тебя, и эту студию, и весь паршивый
бизнес. Я создал этот бизнес, сукин ты сын. Я заплатил за половину студий
в этом дерьмовом городе. Тут все на мне разбогатели. Почему ты не дал мне
поставить какую-нибудь картину, а вместо этого пытаешься откупиться от
меня, притворяешься, платишь за кучу какого-то мусора, краденных сказочек?
Ты бы у меня купил даже телефонный справочник, Сэм. Мне не нужно было от
тебя никаких подачек - я хотел получить работу. Из-за тебя я подохну
неудачником, и никогда тебе этого не прощу, подонок!
После того как Далласа Бэрка увели, Сэм еще долго сидел и думал о
нем, вспоминая великие дела, которые он совершил, и великолепные фильмы,
которые он снял. В любом другом бизнесе Даллас Бэрк стал бы героем,
председателем правления фирмы или ушел в отставку с "жирной" пенсией и в
ореоле славы.
Но здесь господствовал беспощадный мир кинобизнеса!
16
В начале 50-х годов успех сопутствовал Тоби Темплу. Он выступал в
самых известных ночных клубах: "Ше Пари" в Чикаго, "Латинском казино" в
Филадельфии, "Копакабане" в Нью-Йорке; на бенефисах, в детских больницах,
в благотворительных концертах. Он готов был работать для кого угодно, где
угодно и когда угодно. Ему нужны были только аплодисменты публики и ее
любовь. Темпл с головой ушел в шоу-бизнес. Везде в мире происходили
большие события, но для Тоби они были лишь материалом для его номеров.
В 1951 году, когда уволенный генерал Макартур изрек: "Старые солдаты
не умирают - они просто постепенно становятся невидимыми", Тоби сказал:
"Здорово! Надо попробовать их стиральный порошок".
В 1952 году, когда была сброшена водородная бомба, Тоби отреагировал
так: "Это что! Вы бы видели, что творилось на моей премьере в Атланте!"
Стал президентом Айк, умер Сталин, молодые американцы носили шляпы
а-ля Дейви Крокет, а в Монтгомери прошел автобусный бойкот.
Когда Тоби преподносил свои жалящие остроты с изумленным видом
озадаченного простодушия, публика хохотала до слез.
Вся жизнь Тоби состояла из "гвоздевых" фраз. "Ну, он говорит:
"Подожди минутку, я возьму шляпу и пойду с тобой...", и "...по правде
говоря, оно так аппетитно выглядело, что я съел его сам!", и "...я был
легавым...", и "...теперь у меня есть ты, а парохода нет...", и "Я такой
невезучий. Мне всегда выпадает роль, где надо есть..." и так далее, и так
далее, а зрители смеялись до слез. Публика любила его, а он питался этой
любовью, взрастал на ней и поднимался в своем мастерстве все выше и выше.
Но внутри у Тоби жило какое-то глубокое, неукротимое беспокойство. Он
всегда искал чего-то большего. Он ничем не мог спокойно наслаждаться,
потому что боялся, что мог бы в это время быть на более веселой вечеринке,
или выступать перед более интересной публикой, или целовать более красивую
девушку. Женщин Тоби менял так же часто, как рубашки. После случая с Милли
он боялся сильных увлечений. Он вспоминал времена "Туалетного турне" и то,
как завидовал комикам, у которых были огромные лимузины и красивые
женщины. Теперь он всего этого достиг, но был так же одинок, как и тогда.
Кто же это сказал: "Когда достигаешь того, чего хочешь, видишь, что там
этого нет..."?
Тоби Темпл посвятил себя тому, чтобы стать "Номером Один", и знал,
что добьется этого. Он жалел лишь об одном - о том, что мать не увидит,
как сбывается ее предсказание.
Единственным, кто о ней напоминал, был отец Тоби.
Частная лечебница в Дейтройде помещалась в безобразном кирпичном
здании, оставшемся от прошлого столетия. Ее стены хранили тошнотворный
запах старости, болезни и смерти.
Отец Тоби Темпла перенес удар и вел почти растительное существование;
это был человек с равнодушными, безразличными глазами и разумом, который
не реагировал ни на что другое, кроме посещений сына. Тоби стоял в
грязноватом, с зеленым ковровым покрытием, холле лечебницы, в которой
содержался теперь его отец. Сиделки и пациенты с обожанием обступили его.
- Я вас видела в программе Хэролда Хобсона на прошлой неделе. Это
было просто потрясающе. Как вы придумываете все эти занимательные штучки?
- Их придумывают мои авторы, - ответил Темпл, и все засмеялись его
скромности.
К ним по коридору двигался санитар, везя в кресле отца Тоби. Тот был
свежевыбрит, волосы его были приглажены. В честь визита сына он позволил
облачить себя в костюм.
- Эй, это же Бо Бруммель! - воскликнул Тоби, и все повернулись и с
завистью посмотрели на мистера Темпла, думая, как было бы хорошо иметь
такого замечательного, знаменитого сына, как Тоби, который приходил бы
навещать их.
Тоби подошел к отцу, наклонился и обнял его.
- Ты кого пытаешься обмануть? - спросил Тоби. Указав на санитара, он
сказал:
- Это ты должен возить его, папа.
Все засмеялись и постарались запомнить эту шутку, чтобы при случае
рассказать друзьям, что они слышали от Тоби. "Я тут на днях был в одной
компании с Тоби Темплом; и он сказал... Я стоял совсем близко, вот как
сейчас с вами, и слышал, что он говорил..."
Он стоял, развлекая собравшихся вокруг него людей, легонько "лягая"
их, и им это нравилось. Он подшучивал над ними на предмет их сексуальной
жизни, их здоровья и их детей, так что и они в этот краткий визит могли
посмеяться над своими собственными проблемами. Наконец Тоби огорченно
сказал:
- Не хочется от вас уходить, давно у меня не было такой симпатичной
публики ("они это тоже запомнят"), но надо немного побыть наедине с папой.
Он обещал мне парочку свежих анекдотов.
Ответом был новый взрыв веселья и обожания.
Тоби и его отец находились одни в маленькой гостиной. Даже и в этой
комнате витал запах смерти. "Но ведь именно здесь это и происходит, не так
ли?" - подумал Тоби. Смерть? Это место предназначалось для уже ненужных
матерей и отцов, которые путались под ногами. Их извлекали из задних
спаленок, из столовых и гостиных, где присутствие стариков становилось
источником неловкости всякий раз, когда приходили гости, помещали в эту
лечебницу родные дети, племянницы и племянники. "Поверь, это для твоего же
блага, отец (мама, дядя Джордж, тетя Бесс). Там будет много очень приятных
людей твоего возраста. Там у тебя постоянно будет круг общения. Понимаешь,
что я хочу сказать?" А на самом деле они хотели сказать вот что: "Я
отправляю тебя туда умирать в компании других бесполезных стариков. Мне
надоело, что за столом у тебя течет изо рта, что ты без конца повторяешь
одни и те же истории, пристаешь к детям и мочишься в постель". Эскимосы
поступали в этом случае честнее. Они отвозили своих стариков во льды и
оставляли их там.
- Хорошо, что ты пришел сегодня, - сказал отец. Речь его была
медленной. - Я хотел с тобой поговорить. У меня хорошие новости. Старый
Арт Райли из соседней комнаты вчера умер.
Тоби уставился на него.
- Ты _э_т_о_ называешь хорошей новостью?
- Это значит, что я могу перейти в его комнату, - пояснил отец. - Она
одноместная.
Вот и вся квинтэссенция старости: выживание, цепляние за те немногие
животные удовольствия, что еще оставались. Тоби видел здесь людей, для
которых смерь была бы наилучшим выходом, но они держались за жизнь со
свирепой цепкостью. "С днем рождения, мистер Дорсет. Как вы себя
чувствуете сегодня, в девяносто пять лет?.. Когда я думаю об альтернативе,
то чувствую себя великолепно".
Наконец настало время Тоби уходить.
- Я опять приду навестить тебя, как только смогу, - пообещал Тоби. Он
оставил отцу денег и раздал щедрые чаевые всем сестрам и сиделкам. - Вы
тут присматривайте за ним получше, ладно? Старик мне нужен для моего
эстрадного номера.
И Тоби ушел. Выйдя за дверь, он тут же позабыл о всех обитателях
этого дома. Темпл уже думал о своем вчерашнем выступлении.
А они неделю за неделей только и говорили, что о его посещении.
17
В семнадцать лет Жозефина Чински стала самой красивой девушкой в
Одессе, штат Техас. Ее кожа была покрыта золотистым загаром, в длинных
черных волосах на солнце мелькала рыжина, а в глубоких карих глазах
посверкивали золотистые пылинки. У нее была умопомрачительная фигура -
полная, округлая грудь, тонкая талия, переходящая в легкую крутизну бедер,
и длинные, стройные ноги.
Жозефина больше не общалась с "нефтяными людьми". После окончания
школы она пошла работать официанткой в полярном ресторане для
автомобилистов "Голден Деррик". Мэри Лу, Сисси Топпинг и их подруги
заезжали туда со своими молодыми людьми. Жозефина всегда вежливо с ними
здоровалась, но их отношения изменились.
Жозефину переполняло какое-то беспокойство, тоска по чему-то
неизведанному. Ей хотелось уехать из этого мерзкого города, но она не
знала, куда лучше направиться и чем заняться. Из-за того, что она слишком
долго об этом думала, у нее вновь начались головные боли.
В кавалерах у Жозефины ходило с десяток юношей и мужчин. Ее матери
больше всех нравился Уоррен Хоффман.
- Уоррен был бы для тебя прекрасным мужем. Он регулярно ходит в
церковь, хорошо зарабатывает, будучи водопроводчиком, и по тебе с ума
сходит.
- Ему двадцать пять лет, и он жирный.
Мать изучающе посмотрела на Жозефину.
- За бедными польскими девушками не приезжают рыцари в сверкающих
доспехах. Ни в Техасе, ни в других местах. Перестань себя обманывать.
Жозефина разрешила Уоррену Хоффману раз в неделю водить ее в кино. Он
держал руку девушки в своих больших, потных, мозолистых ладонях и то и
дело стискивал ее на протяжении всего фильма. Жозефина едва ли замечала,
поглощенная тем, что происходило на экране. В кино она опять попадала в
тот мир красивых людей и вещей, рядом с которым она выросла, только на
экране этот мир был еще больше и еще чудеснее. В каком-то дальнем уголке
своего сознания Жозефина чувствовала, что Голливуд может дать ей все, о
чем она мечтала: красоту, веселье, смех и счастье. Она понимала, что
никакого пути к такой жизни у нее не было, кроме как выйти замуж за
богатого человека. А таких молодых людей разобрали богатые девушки.
Всех, кроме одного.
Дэвида Кениона. Жозефина часто думала о нем. Давным-давно из дома
Мэри Лу она стащила его фотографию. Жозефина прятала ее у себя в шкафчике
и вынимала, чтобы взглянуть на нее каждый раз, когда была чем-то огорчена.
Снимок вызывал у нее в памяти тот случай, когда Дэвид стоял у кромки
бассейна и говорил: "Я прошу прощения за них всех", и как постепенно
исчезало чувство горькой обиды, вытесняемое его мягкостью и теплотой. Она
видела Дэвида лишь однажды после того ужасного дня в плавательном
бассейне, когда он принес ей халат. Он ехал в автомобиле со своей семьей,
и Жозефина позднее слышала, что его отвозили на железнодорожную станцию.
Он уезжал в Оксфорд, в Англию. Это было четыре года назад, в 1952-м. Дэвид
наведывался домой на летние каникулы и на Рождество, но их пути никогда не
пересекались. Жозефина часто слышала, как другие девушки судачат о нем.
Помимо состояния, унаследованного Дэвидом от отца, он получил
доверительный капитал в пять миллионов долларов, оставленный ему бабкой.
Дэвид был действительно завидной партией. Но не для дочери
польки-белошвейки.
Жозефина не знала, что Дэвид Кенион вернулся из Европы. Был поздний
субботний июльский вечер, Жозефина работала в "Голден Деррик". Ей
казалось, что половина населения Одессы съехалась сюда освежиться
лимонадом, мороженым и содовой водой. Был такой наплыв посетителей, что
Жозефина не смогла сделать перерыв. Кольцо автомобилей непрерывно окружало
освещенный неоновыми лампами ресторан - словно металлические звери,
выстроившими в очередь к какому-то сюрреалистическому водопою. Жозефина
вынесла к автомобилю поднос с миллионными по счету, как ей казалось,
заказом чизбургеров и кока-колы, вытащила из кармана меню и подошла к
только что подъехавшей белой спортивной машине.
- Добрый вечер, - приветливо сказала Жозефина. - Хотите взглянуть на
меню?
- Привет, незнакомка.
При звуке голоса Дэвида Кениона сердце Жозефины вдруг заколотилось.
Он выглядел точно таким, как она запомнила его, только еще красивее. В нем
была теперь зрелость, уверенность в себе, приобретенная во время жизни за
границей. Рядом с ним сидела Сисси Топпинг, стройная и очаровательная, в
дорогой шелковой юбке и блузке.
- Привет, Жози, - улыбнулась она. - Как ты можешь работать в такой
жаркий вечер, дорогая?
Как будто Жозефина по доброй воле выбрала именно это занятие вместо
того, чтобы сидеть в кондиционированном зрительном зале или разъезжать в
спортивном автомобиле с Дэвидом Кенионом.
- Работа держит меня вдали от улицы, - сдержанно ответила Жозефина и
увидела, что Дэвид улыбается ей. Значит, он понял.
Еще долго после того как они уехали, Жозефина думала о Дэвиде. Она
еще раз перебирала в памяти все сказанное им: "Привет, незнакомка... Мне
ветчину в тесте и шипучку. Нет, лучше кофе. Пить холодное жарким вечером
не рекомендуется... Тебе нравиться здесь работать?.. Сколько я тебе
должен?.. Сдачу оставь себе... Рад был снова увидеть тебя, Жозефина..." -
ища в словах скрытый смысл или нюансы, которые могла пропустить. Конечно,
он и не мог сказать ничего такого, когда рядом сидела Сисси, но, в
сущности, ему не о чем было говорить с Жозефиной. Удивительно, что он еще
вспомнил, как ее зовут.
Она стояла перед мойкой в маленькой кухоньке ресторана, погруженная в
свои мысли, когда Пако, молодой повар-мексиканец, подошел к ней и спросил:
- Que pasa, Josita? Ты так смотришь...
Ей нравился Пако - худощавый темноглазый парень лет тридцати, у
которого всегда наготове улыбка и веселая шутка, когда ритм работы
становиться напряженным и нервы у всех натянуты.
- Кто это?
Жозефина улыбнулась:
- Никто, Пако.
- Bueno. Потому что целых шесть голодных автомобилей уже с ума
сходят. Vamos!
Он позвонил на следующее утро, и Жозефина, еще не сняв трубку, уже
поняла, кто это звонит. Она думала о нем всю ночь.
Первыми его слова были:
- Ты, конечно, не придумала ничего нового. Пока меня не было, ты
выросла и стала красавицей.
И она чуть не умерла от счастья.
Вечером этого дня он повел ее обедать. Жозефина была готова к тому,
что они пойдут в какой-нибудь отдаленный ресторанчик, где Дэвиду можно
будет не опасаться случайной встречи с кем-нибудь из друзей или знакомых.
Но они пошли к нему в клуб, где все останавливались у их столика, чтобы
поздороваться. Дэвид не только не стыдился того, что его видят в обществе
Жозефины, а, напротив, явно этим гордился. И она любила его за это и по
тысяче других причин. За то, как он выглядел, за его мягкость и понимание,
за одну только радость быть с ним. Она раньше даже не догадывалась, что
бывают такие чудесные люди, как Дэвид Кенион. Они встречались каждый день,
когда Жозефина заканчивала работу.
Жозефина с четырнадцатилетнего возраста уже приходилось отбиваться от
мужчин, потому что она излучала некую сексуальную привлекательность,
бросавшую им вызов. Мужчины часто приставали к ней, пытались схватить за
грудь или залезть к ней под юбку, думая, что таким образом могут возбудить
ее, и не зная, насколько все это ей отвратительно.
Дэвид Кенион был совсем не такой. Ему случалось обнять ее одной рукой
за плечи или прикоснуться к ней, и тогда откликалось все тело Жозефины.
Раньше никто и никогда не будил в ней такого отклика. В те дни, когда она
не видела Дэвида, она не могла думать ни о чем другом.
Она не давала себе отчет в том, что влюблена в него. По мере того как
проходили одна за другой недели и они проводили все больше и больше
времени в обществе друг друга, Жозефина поняла, что чудо все-таки
произошло: Дэвид в нее влюбился.
Он обсуждал с ней свои проблемы и те трудности, которые возникали у
него с семьей.
- Мама хочет, чтобы я взял на себя ведение всех дел, - рассказывал ей
Дэвид, - но я не уверен, что именно так хочу провести свою оставшуюся
жизнь.
Помимо нефтяных разработок и нефтеперерабатывающих заводов капиталы
Кенионов были вложены в одну из самых крупных на юго-западе скотоводческих
ферм, ряд отелей, несколько банков и крупную страховую компанию.
- А просто сказать ей "нет" ты не можешь, Дэвид?
Дэвид вздохнул.
- Ты не знаешь моей матери.
Жозефина была знакома с матерью Дэвида. Это миниатюрная женщина
(казалось невероятным, что Дэвид появился на свет из этой хрупкой фигурки)
родила троих детей. Во время и после каждой беременности она чувствовала
себя очень плохо, а после третьих родов с ней случился сердечный приступ.
В последующие годы она не раз описывала свои страдания детям, которые
выросли в убеждении, что их мать намеренно рисковала своей жизнью в
стремлении подарить жизнь каждому из них. Это давало ей в руки мощный
рычаг воздействия на семью, которым она беспощадно пользовалась.
- Я хочу по-своему прожить свою жизнь, - жаловался Дэвид Жозефине, -
но не могу сделать ничего такого, что причинит боль маме. Дело в том, что,
как считает доктор Янг, ей не так уж много осталось жить.
Однажды вечером Жозефина рассказала Дэвиду о своей мечте отправиться
в Голливуд и стать кинозвездой. Он посмотрел на нее и уверенно произнес:
- Я не позволю тебе уехать.
Она почувствовала, как сильно заколотилось ее сердце. Каждый раз,
когда они бывали вместе, ощущение близости между ними становилось все
сильнее. Происхождение Жозефины не имело для Дэвида никакого значения. Он
начисто был лишен всякого снобизма. Поэтому настоящим шоком явилось для
нее то, что произошло в один из вечеров у ресторана для автомобилистов.
Ресторан закрывался, и Дэвид ждал ее, сидя в своей машине. Жозефина
была на кухне вместе с Пако и торопливо убирала на место последние
подносы.
- Важное свидание, а? - спросил Пако.
Жозефина улыбнулась:
- Как ты догадался?
- Потому что у тебя такой вид, как на Рождество. Твое хорошенькое
личико все так и светится. Скажи ему от меня, что он везучий hombre!
Жозефина улыбнулась и пообещала:
- Ладно, скажу.
Повинуясь какому-то порыву, она перегнулась через стол и поцеловала
Пако в щеку. Секундой позже раздался рев автомобильного двигателя и визг
покрышек. Она обернулась и успела увидеть, как белая спортивная машина
Дэвида врезалась а бампер другого автомобиля и понеслась прочь от
ресторана. Она стояла, не в силах поверить в случившееся и глядя вслед
удаляющимся красным огням.
В три часа утра, когда Жозефина без сна металась по постели, она
услышала, как под окном ее спальни затормозила машина. Она поспешно
подошла к окну и выглянула. Дэвид сидел за рулем. Он был очень пьян.
Жозефина быстро накинула халат на ночную рубашку и выскочила на улицу.
- Садись, - скомандовал Дэвид. Жозефина открыла дверцу и скользнула
на сиденье рядом с ним. Наступило долгое тяжелое молчание. Когда Дэвид
наконец заговорил, голос его звучал сдавленно, но не только от выпитого
виски. У него изнутри рвалось какое-то бешенство, какая-то свирепая
ярость, которая выталкивала из него слова, подобно маленьким взрывам.
- Ты не моя собственность, - произнес Дэвид. - Ты свободна поступать
так, как тебе заблагорассудится. Но пока ты встречаешься со мной, будь
любезна, не целуйся ни с какими проклятыми мексиканцами. П-понятно тебе?
Она растерянно посмотрела на него и объяснила:
- Когда я поцеловала Пако, я это сделала потому... ну, он сказал
такую вещь, которая меня очень обрадовала. Он мой друг.
Дэвид сделал глубокий вдох, пытаясь обуздать бурлившие в нем эмоции.
- Я собираюсь рассказать тебе одну историю, которую не рассказывал
никогда ни одной живой душе.
Жозефина замерла в ожидании, недоумевая, что за этим последует.
- У меня есть старшая сестра, - начал Дэвид. - Бет. Я... Я очень ее
люблю.
Жозефина смутно помнила Бет, светловолосую, белокожую красавицу,
которая она иногда видела, когда приходила поиграть к Мэри Лу. Жозефине
было восемь лет, когда Бет умерла. Дэвиду, наверное, около пятнадцати.
- Я помню, когда умерла Бет, - сказала Жозефина.
Следующие слова Дэвида ошеломили ее:
- Бет жива.
Она уставилась на него.
- Но я... ведь все думали...
- Она в сумасшедшем доме. - Он повернулся к ней лицом, голос его
звучал безжизненно. - Ее изнасиловал один из наших садовников-мексиканцев.
Спальня Бет была через холл от моей. Я услышал ее крики и кинулся в ее
комнату. Он сорвал с нее ночную рубашку, подмял ее под себя и... - При
этом воспоминании у него перехватило горло. - Я боролся с ним, пока не
прибежала мама и не вызвала полицию. Они в конце концов приехали и забрали
этого типа в тюрьму. Той же ночью он покончил жизнь самоубийством у себя в
камере. Но Бет потеряла рассудок. Она никогда не выйдет из этого
заведения. Никогда. Я не могу передать тебе, как я люблю ее, Жози. Мне так
чертовски не хватает ее. С той самой ночи я... я не выношу...
Она положила руку поверх его руки и мягко сказала:
- Прости, Дэвид. Я понимаю. Я рада, что ты сказал мне.
Как ни странно, но этот инцидент послужил еще большему их сближению.
Они обсуждали такие вещи, о которых раньше не говорили. Дэвид улыбнулся,
когда Жозефина рассказала ему о религиозном фанатизме матери.
- У меня был такой же дядя, он ушел в какой-то монастырь в Тибете.
- В будущем месяце мне исполняется двадцать четыре, - сообщил
Жозефине Дэвид в один из дней. - По старинной семейной традиции мужчины из
рода Кенионов женятся в этом возрасте.
И сердце Жозефины радостно забилось.
На следующий вечер у Дэвида были билеты в театр "Глоудэб". Заехав за
Жозефиной, он предложил:
- Давай не пойдем на спектакль. Надо поговорить о нашем будущем.
Услышав эти слова, Жозефина в ту же минуту поняла, что все то, о чем
она молилась, становится действительностью. Она читала это по глазам
Дэвида. Они были полны любви и желания.
Жозефина сказала:
- Поедем на Дьюи-лейк.
Ей хотелось получить самое романтическое из всех когда-либо сделанных
предложений, чтобы история эта со временем стала легендой, которую она
будет пересказывать детям снова и снова. Ей хотелось запомнить каждое
мгновение этой ночи.
Небольшое озеро Дьюи-лейк находилось милях в сорока от Одессы. Ночь
была чудесная, с усыпанного звездами неба мягко светила перевалившаяся за
вторую четверть прибывающая луна. Звезды плясали на поверхности воды, а
воздух наполняли таинственные звуки невидимого мира, микрокосмоса
Вселенной, где миллионы крохотных, незримых созданий занимались
продолжением рода, охотились, становились добычей и умирали.
Они сидели в машине и молчали, прислушиваясь к ночным звукам.
Жозефина смотрела, как Дэвид замер за рулем автомобиля; его прекрасное
лицо сосредоточенно и серьезно. Она никогда не любила его так сильно, как
в эту минуту. Ей захотелось сделать для него что-нибудь замечательное,
подарить ему нечто такое, что докажет ему, как сильно он ей дорог. И вдруг
ей стало ясно, что она собирается сделать.
- Давай искупаемся, Дэвид, - предложила Жозефина.
- Мы не взяли с собой купальных костюмов.
- Это не важно!
Он повернулся к ней, собираясь что-то сказать, но Жозефина уже
выскочила из машины и побежала к берегу озера. Раздеваясь, она слышала,
что он идет следом за ней. Она бросилась в теплую воду. Через минуту Дэвид
оказался рядом с ней.
- Жози...
Она обернулась, прижалась к нему, и ее истосковавшееся тело налилось
болью желания. Они обнялись в воде, и она ощутила на себе давление его
упругой плоти.
- Мы не можем, Жози!.. - глухо произнес он.
Голос его прервался - он жаждал ее, и желание перехватило ему горло.
Она провела рукой вниз, коснулась его и сказала:
- Да, о да, Дэвид!
Вот они опять на берегу, и он на ней и в ней, и он одно целое с ней,
и они оба - часть звездного неба и земли и бархатной ночи.
