и золотые в свете висячей лампы. Богоподобная фигура среди своих
темноволосых подданных.
Кожаный занавес был отброшен, и с юга долетал легкий бриз,
охлаждавший каюту и уносивший вонь трюма. Ветер раскачивал корабль по
легкой зыби, его древесина скрипела, закричал в ночном кошмаре раб, с
верхней палубы доносились шаги ночного патруля - знакомые, успокаивающие
звуки флагманского корабля в море.
Ланнон вытер чашку куском просяного хлеба, сунул кусок в рот и промыл
остатками вина. Удовлетворенно вздохнул и улыбнулся Хаю.
- Спой мне, моя Птица Солнца.
Хай Бен-Амон сидел на палубе у подножия постели принца. На коленях
его лежала лютня, он пригнулся к ней. Горб на спине подчеркивал позу,
длинные черные волосы свисали вперед, скрывая лицо, мощные мускулистые
руки казались слишком большими для тонких длинных пальцев, державших
инструмент. Он коснулся струны, и все в ночи затихло. Шаги вверху смолкли,
две девушки рабыни прекратили свою работу и присели у постели Ланнона,
голоса спорщиков на соседнем корабле замолкли, и Хай запел.
Голос его легко разносился над водой, а принц и весь флот слушали. На
ближайших кораблях у перил появились темные фигуры, они стояли молча,
глядя на флагманский корабль. Когда Хай запел о погибшей любви, на щеках
красивой рабыни показались слезы. А когда Хай вдруг запел одну из
непристойных маршевых песен Шестого легиона, рабыня улыбнулась сквозь
слезы.
- Довольно. - Хай поднял голову. - Завтра предстоит работа, мой
господин.
Ланнон кивнул и притронулся к щеке одной из рабынь. Та немедленно
встала и развязала ткань у себя на плече, вся ее одежда упала на пол. Юная
и стройная, ее тело в свете лампы казалось почти мальчишеским. Бросив свою
одежду на скамью у входа, она обнаженная легла в постель принца. Вторая
рабыня погасила лампу, а Хай встал, повесив лютню через плечо.
Из темноты послышался голос, громовой бас из зарослей тростника
донесся по воде до флагманского корабля.
- Пропустите друга.
- Кто называет себя другом? - крикнул один из стражников, и тут же
послышался хриплый ответ:
- Мурсил, начальник охоты дома Барка. - Одним прыжком Ланнон вскочил
с постели.
- Пришел! - воскликнул он, набрасывая плащ на плечи и торопливо идя к
трапу; Хай спешил за ним.
Показалось маленькое каноэ, и по трапу поднялся Мурсил, огромный
человек, похожий на обезьяну, с мясистым круглым лицом, покрасневшим от
солнца и вина.
Теперь весь корабль проснулся. Офицеры высыпали на палубу, загорелись
новые факелы, осветив всю сцену как днем, всех заразило оживление и
беспокойство.
Мурсил увидел Ланнона и заторопился к нему по проходу среди
заполненной людьми палубы. За ним шел маленький человек, крошечная
обнаженная коричневая фигура, похожая на куклу; этот маленький человек в
очевидном ужасе поглядывал своими раскосыми глазами на окружающих.
- Мой господин, - Мурсил расстегнул плащ и тяжело опустился перед
Ланноном на одно колено. - Я принес хорошие новости.
- Тогда добро пожаловать.
- Вот этот, - Мурсил протянул руку назад и подтащил поближе
маленького бушмена, - вот этот нашел то, что мы ищем.
- Ты сам его видел? - спросил Ланнон.
- Только следы лап, но вот этот видел самого зверя.
- Если это правда, вы оба будете вознаграждены, - пообещал Ланнон и
торжествующе улыбнулся Хаю.
- Боги решили. У дома Барка будет еще одна возможность.
Небо было лишь чуть светлее черной болотистой местности, невидимым
призраком над головой пролетела утка, с каждой минутой становилось все
светлее.
В полумиле на открытой равнине виднелось темное пятно пасущихся
буйволов. Наклонив головы, лениво помахивая хвостами, они неторопливо
приближались к густым высоким зарослям папируса.
Становилось светлее, и они ускорили свое продвижение, торопясь
достичь безопасных зарослей, двести огромных бычьих фигур, с вооруженными
рогами головами и согнутыми мощными плечами. Первые лучи рассвета осветили
белых птиц, подбирающих насекомых в шкурах животных; они с холодным
бледным блеском повисли над стадом. Над болотистой почвой повис туман, и
бесконечные ряды папируса стояли, застыв в тишине рассвета, даже их
пушистые белые головы не раскачивались и не шуршали, только там, где
что-то двигалось, видны были качающиеся растения.
Растения раскрывались и закрывались, уступая дорогу чему-то, начинали
раскачиваться и снова застывали в неподвижности. Движение спокойное, но
тяжелое, оно выдавало присутствие могучего зверя.
Большой буйвол самец, который вел стадо, неожиданно остановился в
пятидесяти ярдах от края зарослей. Он высоко поднял нос и широко расставил
уши под тяжелыми рогами. Маленькми подозрительными поросячьими глазками он
смотрел на заросли перед собой. За ним остановилось все стадо,
встревоженное его неподвижностью.
Из зарослей на огромной скорости выскочил великий лев, почти такой же
высокий и тяжелый, как и добыча, на которую охотился. Он мгновенно
преодолел разделявшее их пространство, ибуйвол начал только
поворачиваться, а великий лев был уже на нем.
Он приземлился на спине, большие изогнутые желтые клыки вонзились в
толстую черную кожу и плоть на плече и бедре. Клыки глубоко впились в шею
быка, зверь протянул вперед лапу и ухватил быка за нос. Одним мощным
движением он повернул голову быка назад, с резким звуком лопнули шейные
позвонки, и бык на полном ходу свалился.
Прежде чем он упал, великий лев легко соскочил с него на землю;
казалось, он едва коснулся ее и тут же взвился в воздух, сделал длинный
гибкий прыжок и приземлился на спине старой черной самки, бежавшей рядом с
вожаком.
Легко, как птица, перепрыгивающая с цветка на цветок, великий лев
убивал. Резко щелкнули переламываемые кости, самка пронесла великого льва
несколько шагов в тесноте бегущих буйволов и умерла, а он уже перескочил к
следующему, снова убил одним легким движением и снова перескочил.
Пока стадо в панике успело пробежать триста шагов, великий лев убил
шесть животных. Потом позволил им убежать, гром их копыт стих в отдалении,
темная изгородь папируса поглотила буйволов, и они исчезли.
Великий лев стоял в серебряном блеске рассвета. Его длинный черный
хвост с кисточкой все еще слегка раскачивался в возбуждении охоты. Каждая
мышца его была напряжена, он стоял, полуприсев, плоская змееподобная
голова поднята, как быуравновешивая длинные белые клыки, которые почти
касались шерсти на груди.
Морда зверя полосатая, полосы черные и ослепительно белые, и это
усиливает золотой свирепый блеск широко расставленных глаз, усы и ресницы
длинные и белые и, казалось, смягчают свирепое выражение морды. Но когда
зверь встает, поднимается темно-багровое кольцо шерсти вокруг шеи, и
всякое впечатление мягкости исчезает.
Ростом с человека, весом с лошадь, вооруженная легендарными клыками и
когтями, это была самая опасная и смертоносная кошка, какую порождала
природа.
Кошка повернулась и пошла к последней своей жертве, лежавшей в
короткой траве на равнине. Она склонилась к мертвому буйволу, и казалось
невозможным, что такой большой зверь способен двигаться так быстро.
Великий лев поднял голову, раскрыл мощные челюсти, показался между
невероятными клыками длинный изогнутый розовый язык. Зверь заревел.
Звук этот, казалось, потряс пурпурное небо рассвета, вся земля
задрожала, и заволновалась спокойная поверхность озера.
На рассвете на узком болотистом берегу Хай Бен-Амон приветствовал
своего бога. На нем были легкие охотничьи доспехи: кожаный нагрудник,
короткая кожаная накидка и кожаная юбочка, укарашенная бронзой; оружие он
отложил в сторону, собираясь принести жертву, послать вестника к великому
Баалу. Вестника, который должен отнести богу просьбу Ланнона Хикануса.
Принц и свита полукругом стояли возле жреца, все смотрели на восточную
часть неба. Над горизонтом показался огненный шар Баала, и все протянули
ему навстречу руки. Пальцы расставлены знаком солнца.
- Великий Баал, - Хай начал приветствие мягким, но торжественным
голосом, который должен долететь до неба. - Твои дети приветствуют тебя! -
Смуглое крючконосое лицо Хая осветилось мистическим блеском, который
придал ему странную красоту.
- Мы пришли сюда избрать царя для нашего народа и просим тебя
благословить наши старания. - Хай хорошо знал своих богов и, хоть и любил
их, знал все их человеческие слабости. Они тщеславны, непоследовательны,
раздражительны, алчны и иногда ленивы. Им нужно льстить, их нужно
упрашивать, подкупать, веселить, нужны специальные церемонии, чтобы
привлечь их интерес и внимание, нужны жертвы - сам Хай находил
отвратительной их страсть к теплой крови. Недостаточно просто принести
жертву, это нужно проделать со всеми необходимыми церемониями, чтобы боги
ее приняли, и когда младший жрец подводил к нему белого быка, Хай
размышлял, правильно ли он поступил, убедив Ланнона принести в жертву
животное, а не раба. Боги предпочитают человеческую кровь, но Хай убедил
Ланнона, что бык сейчас и обещание человеческого жертвоприношения позже
окажется более эффективным. Хай не испытывал никаких угрызений совести,
торгуясь с великими бессмертными, особенно если это позволяло отдалить
момент, когда ему приходилось смотреть в полные ужаса и мольбы глаза
обреченного раба. За те пять лет, что Хай управлял религиозной жизнью
Опета, было принесено в жертву не больше ста человек, а ведь в истории
города были времена, когда такое количество отправлялось к богам во время
одной церемонии.
- Мы шлем тебе с нашей просьбой прекрасного белого быка. - Хай
повернулся и приблизился к животному. Это было низкорослое животное
опетской породы, белое, с серыми пятнами, с жирными плечами и широкими
прямыми рогами. Оно спокойно стояло, а Хай взял у одного из жрецов свой
топор с грифами. Кружок аристократов слегка расступился, освобождая место
для размаха топора и брызг крови.
- Великий Баал, прими нашего вестника! - воскликнул Хай, топор
взметнулся вверх, отразив от своей блестящей поверхности низкие лучи
солнца. Он гневно свистнул, падая, шея быка была перерублена, голова
отскочила от туловища. Безголовое тело опустилось на колени, полилась
кровь.
Хай оперся на свое оружие характерным жестом отдыхающего топорника.
- Знак, великий Баал! - закричал он, и звучало это не как просьба, а
как требование. - Дай твоим детям знак! - Голос его разнесся по
безбрежности болот, под небом и над водой. На них обрушилось бесконечное
молчание болот, тишина веков дымчато-пурпурного рассвета.
Несколько гусей пролетело над головой, они тяжело били крыльями,
вытянув длинные шеи, темные силуэты на фоне розовых освещенных солнцем
облаков. Хай с надеждой смотрел на них, испытывая искушение объявить их
полет знаком бога.
- Знак, великий Баал! - Он отбросил искушение, но раздражение его
увеличивалось. Жертвоприношение совершалось в точном соответствии с
правилами вплоть до одного-единственного удара топором - неужели это один
из тех случаев, когда внимание богов чем-то отвлечено, или же он был
слишком упрям? В заливе зашевелился и плеснул гиппопотам, Хай с надеждой
повернулся к нему, но большая жирная морская корова только хлопнула ушами,
как пчела крыльями, и погрузилась в воду.
- Знак, великий Баал! - Третья и последняя просьба, и почти тут же
послышался ответ.
Из тростника послышался звук, от которого птицы изменили направление
своего полета, задрожали пушистые верхушки папируса, казалось, дрогнуло
само небо. Никто из них никогда раньше не слышал этого звука. Рев великого
льва.
Хмурое выражение Хая сменилось ослепительной улыбкой, он взглянул
своими газельими глазами с длинными ресницами на принца.
- Боги ответили тебе, Ланнон Хиканус. - Он видел, с каким
сверхъестественным страхом смотрят на него жрецы, аристократы, воины и
охотники. Позже он принесет личную жертву Баалу, ничего показного или
дорогого, может быть, пару цыплят, но он поблагодарит за этот великодушный
отклик. Это один из лучших его обрядов. Хай так обрадовался своему успеху,
что не смог удержаться от театрального жеста.
- Иди, принц Опета, и бери своего великого льва, - сказал Хай.
Маленький бушмен вел их по тропе буйволов. Это был зеленый туннель в
тростниках, головки папируса смыкались вверху, закрывая небо, под ногами
влажная торфяная почва, в ноздрях болотный запах. Потом они вышли на
открытое пространство, поросшее травой. Короткая зеленая трава примята
бесчисленными стадами буйволов, населявших этот берег озера.
Бушмен повернул и повел их вдоль края одной из зарослей тростника.
Процессия получилась громоздкая, четыреста-пятьсот воинов, потому что
некоторые аристократы из числа девяти не хотели появляться на берегу по
соседству с великим львом без плотного кольца лучников и топорников
вокруг. Вся эта процессия тащилась вслед за группой принца, которая
состояла из Мурсила, начальника охоты, от которого пахло ароматным
фруктовым зенгским вином, бушмена, Хая, самого принца и двух его
оруженосцев.
Боги держали свое обещание. Бушмен провел отряд вокруг выступающей,
как палец обвинителя, полоски тростника, и, обогнув его, они оказались на
еще одной открытой поляне. Она представляла собой естественную арену, с
трех сторон окруженную стенами темных зарослей, большое круглое
пространство роскошной травы примерно полмили в поперечнике.
В центре этого пространства на равных расстояниях друг от друга
лежали шесть больших темных предметов, отчетливо видных на открытой
местности. Но до предметов слишком далеко, и сразу узнать их нельзя.
Мурсил, начальник охоты, быстро заговорил с бушменом на бесформенном
диалекте. Хай сделал пометку в памяти изучить этот язык: это единственный
язык в четырех царствах, которого он не знал.
- Мой господин, он говорит, что это мертвые буйволы, убитые великим
львом, - перевел Мурсил, и слова его долетели в облаке винных паров.
- А где зверь? - спросил Ланнон, и бушмен указал.
- Он там, за второй тушей. Он увидел и услышал нас и спрятался, -
объяснил Мурсил.
- Он его видит? - спросил Ланнон.
- Да, мой господин. Он видит кончики его ушей и глаза. Великий лев
свледит за нами.
- На таком расстоянии? - с недоверием сказал Ланнон, глядя на
бушмена. - Я в это не верю.
- Это правда, мой господин. У него глаза орла.
- На твой риск, если он ошибся, - предупредил Ланнон.
- На мой риск, - с готовностью согласился Мурсил, и Ланнон повернулся
к Хаю.
- Подготовимся, моя Птица Солнца.
Пока они снимали с Ланнона вооружение, перевязывали талию тканью,
одевали ему на ноги охотничьи сандалии, подтянулись все остальные.
Некоторые из старших аристократов были в носилках. Асмун, хрупкий и
седовласый, остановил своих носильщиков возле Ланнона.
- Хорошей добычи, - пожелал он принцу. - Как та, что досталась твоему
отцу. - И его унесли туда, откуда он мог видеть все поле. Отряд растянулся
вдоль тростника. Оружие и защитное вооружение сверкало на солнце,
пурпурная, белая и красная одежда яркими пятнами выделялась на темном фоне
папируса. Когда Ланнон сделал шаг вперед и повернулся лицом к ним, все
смолкли.
Тело принца обнажено, если не считать повязки, кожа гладкая и
поразительно белая, только лицо и конечности загорели на солнце.
Прекрасное тело, высокое, с правильными пропорциями, с широкими плечами,
узкими бедрами и плоским животом. Волосы перевязаны пурпурной лентой, а
красно-золотая борода причесана и пригнута к шее.
Он посмотрел на ряды свидетелей.
- Предъявляю свои права на город Опет и все четыре царства, - просто
сказал он, и его голос донесся до каждого.
Хай передал ему оружие. Щит. Из шкуры буйвола, овальный, ростом с
человека и шириной с его плечи. В центре "глаза", белым и желтым
изображена пара свирепых глаз. Когда эти глаза показывают зверю, он
воспринимает их как агрессивных сигнал и обычно нападает.
- Пусть щит защитит тебя, - негромко сказал Хай.
- Спасибо, старый друг.
Затем Хай протянул львиное копье. Такое тяжелое и громоздкое оружие,
что пользоваться им мог только очень сильный человек. Древко из тщательно
подобранного твердого дерева, обожженного и обтянутого свежей шкурой,
которая высыхала, съеживалась и плотно обтягивала его. Копье толщиной в
руку Ланнона и вдвое больше его роста.
К древку полосками кожи привязано острие, соответственно широкое и
тяжелое, его конец заточен, как лезвие. Оно должно как можно глубже войти
в тело, образуя большую рану, которая вызывает обильное кровотечение.
- Пусть это острие найдет сердце, - прошептал Хай и чуть громче
добавил: - Рычи для меня, Великий Лев Опета.
Ланнон коснулся плеча жреца. Легко сжал его.
- Лети для меня, Птица Солнца, - ответил он и отвернулся. Со щитом на
спине, тщательно оберегая "глаза", чтобы раньше времени не показать их,
Ланнон двинулся вперед к ожидавшему зверю. Он шел, высокий и гордый, в
свете солнца, царь во всем, кроме титула, и сердце Хая устремилось вслед
ему. Хай молча начал молиться, надеясь, что боги по-прежнему слушают.
Ланнон шел по траве, которая задевала его колени. Он припомнил совет
старейшего и лучшего из своих охотников, повторяя каждое слово.
- Жди, чтобы он зарычал, прежде чем показать ему глаза.
- Заставь его двигаться к тебе под углом.
- Он нападает с низко наклоненной головой. Ты должен целить в грудь
сбоку.
- Череп как железо, кости плечей отразят самый прочный металл.
- Есть только одно уязвимое место. У основания шеи, между плечами.
Потом он вспомнил слова единственного человека среди всех, кто своими
глазами видел великого льва, Гамилькара Барки, сорок шестого Великого Льва
Опета: "Как только копье вонзилось, держись за него, сын мой, цепляйся изо
всех сил. От этого зависит твоя жизнь. Потому что великий лев еще жив, и
это копье - единственное, что отделяет тебя от него, пока он не умер".
Ланнон шел, глядя на черную с вздутым брюхом тушу буйвола, не видя ни
следа зверя, на которого охотился.
- Они ошиблись, - подумал он. - Там никого нет.
Он слышал в тишине биение собственного сердца, слышал свои шаги и
свист своего дыхания. Смотрел на мертвого буйвола и шел вперед, зажав
древко копья под правой рукой.
- Там никого нет, великий лев ушел, - подумал он и вдруг заметил
впереди движение. Лишь на мгновение два уха дернулись и снова легли, но
Ланнон теперь знал, что зверь ждет его. Он почувствовал, что поневоле идет
медленнее, ноги отяжелели от страха, но он заставлял себя идти вперед.
- Страх разрушитель, - думал он, стараясь отогнать его, но страх
холодной тяжестью лежал в его желудке, как масло, и вдруг великий лев
встал из-за туши буйвола. Стоял, разглядывая его, подняв уши, лениво махая
хвостом, приподняв голову, и Ланнон вслух ахнул. Он не думал, что зверь
такой большой. Он заколебался, споткнулся. Зверь невероятно огромен, как
чудовище из кошмарного сна.
Теперь он находился в двухста шагах от зверя, но продолжал
приближаться, пряча "глаза" и следя за хвостом гигантской кошки. При его
приближении хвост дергался все более раздраженно.
Сто шагов, и теперь хвост гневно бьет, как хлыст, по бокам зверя.
Кошка слегка присела, прижала уши к голове. Ланнон теперь хорошо видел ее
глаза, горячие желтые глаза на морде-маске.
Он шел вперед, и грива великого льва поднялась дыбом, голова от этого
стала огромной, кошка присела еще ниже. Хвост ее хлестал яростно, а Ланнон
продолжал идти.
Теперь их разделяло только пятьдесят шагов, и великий лев заревел.
Глухая угроза отдаленного грома, дрожь земли в землетрясении, грохот, с
которым обрушивается прибой на берег. Ланнон остановился, он не мог идти,
слыша этот звук. Он стоял, окаменев, и смотрел на страшного зверя, гнев
которого все усиливался.
Несколько долгих секунд Ланнон колебался, затем резким движением,
рожденным страхом, сорвал щит со спины и показал "глаза". Эти круги - все,
что необходимо, чтобы усилить ярость зверя. Черный хвост с кисточкой
неподвижно застыл, чуть поднятый над уровнем спины, голова низко опущена
на грудь. И зверь прыгнул.
В тот же момент Ланнон приподнялся на пальцах ног и тоже прыгнул.
Страх слетел с него, и он легко запрыгал навстречу нападающему зверю. Он
бежал наискось, заставляя великого льва поворачиваться, обнажить шею и
боковую сторону груди.
При этом Ланнон держал копье прямо перед собой.
Великий лев приближался быстро, нагнув голову, так что невероятные
клыки почти касались груди, изогнутые и белые, как слоновая кость. Он,
казалось, ползет по траве, но через мгновение его огромный корпус закрыл
Ланнону все поле зрения.
В последний возможный миг Ланнон слегка приподнял острие копья,
целясь в уязвимое место у основания шеи, и великий лев всем своим весом
насел на копье, глубоко загоняя его в себя.
Копье глубоко погрузилось в пушистое коричневое тело, ушло в
несопротивляющуюся плоть, и от толчка Ланнон упал на колени, но копье из
рук не выпустил.
Вокруг него гремела буря, огромные волны звука поглощали его, били в
барабанные перепонки - это великий лев ревел в агонии. Древко копья
дергались, вырывалось из рук, било о грудную клетку, рвало кожу и тело,
все тело дрожало, зубы стучали, терзая язык. Ланнон не выпускал копье.
Его подняло с земли, вместе в копьем он полетел вперед - это отскочил
великий лев, потом снова бросило на землю, когда кошка прыгнула. Ланнон
чувствовал, как рвутся сухожилия и мышцы у него на руках и плечах,
чувствовал, как когти великого льва рвут кожу его нагрудника, ощущал
слабость в теле и темноту в голове, а буря продолжала реветь и сотрясать
его.
Снова взревел великий лев, Ланнон почувствовал, что летит в небо,
древко копья лопнуло, как хрупкая веточка, и Ланнон отлетел в сторону,
держа в руке обломок копья. Он летел несколько долгих секунд, летел как
птица, потом от удара о землю воздух вырвался у него из легких. Испытывая
сильную боль, он сел и, ошеломленный, осмотрелся, прижимая обломок копья к
груди.
В десяти шагах к нему по траве полз великий лев. Сломанное древко
копья торчало точно из того места, куда целил Ланнон. Агония великого льва
безжалостно вогнала копье в его тело, проделав ужасную рану, из которой
хлестала яркая кровь, но глаза великого льва не отрывались от человека, а
огромные клыки стремились рвать врага.
- Умри, - подумал Ланнон, ошеломленно глядя на зверя, раздавленный
схваткой, не в силах двигаться. - Умри быстрей. - И неожиданно последний
приступ агонии подхватил хищника. Спина его изогнулась, когти рвали землю,
широко раскрылась розовая пасть, зверь застонал. Последний болезненный
стон, и он умер.
Свидетели, стоявшие полукругом, закричали, их приветствия потерялись
в обширности болот, они начали медленно приближаться к одинокой фигуре
царя на травянистой равнине. Но Хай побежал. Ноги у него были слишком
длинны для смятого туловища, он, казалось, танцует над землей, длинные
черные пряди развевались сзади, боевой топор он нес на плече.
Он уже был на полпути к сидящему Ланнону, когда из-за туши ближайшего
буйвола показался второй великий лев, скрывавшийся там. Хай увидел его и
закричал на бегу:
- Ланнон! Сзади! Берегись!
Ланнон оглянулся и увидел зверя. Это была самка, более светлая и
гораздо более свирепая, чем самец. Она двинулась к Ланнону со смертоносной
сосредоточенностью кошки, выслеживающей добычу.
- Баал, дай мне скорость! - молился Хай, продолжая бежать к принцу.
Тот попытался встать. Великий лев приближался короткими прыжками,
прижимаясь к земле.
Хай бежал изо всех сил, его гнали ужас и страх за принца. Ланнон
теперь был на ногах; пошатываясь, он пытался уйти от крадущейся кошки. Это
движение вызвало у кошки охотничий рефлекс, и она начала безжалостное
сближение.
Хай закричал ей: "Эй! Сюда!" - И кошка впервые заметила его. Она
подняла голову и посмотрела на него. Блеснули длинные бледные клыки,
желтые великолепные глаза.
- Да! - кричал Хай. - Я здесь! - Он увидел, как Ланнон пошатнулся и
упал, в высокой траве его стало не видно но все его внимание было
устремлено к кошке. Хвост зверя застыл, голова опустилась. Он начал
нападение, и Хай остановился.
Он готовился к встрече; прочно став на ноги, держа топор на плече, он
дал кошке возможность приблизиться.
Кошка приближалась, а Хай не отрывал взгляда от черного рисунка между
глазами великого льва; он плотнее обхватил рукоять топора.
Когда великий лев преодолевал последние метры быстрыми скользящими
двидениями, топор взлетел вверх, высоко над маленьким горбуном.
- За Баала! - взревел Хай, и топор засвистел в полете. Лезвие
вонзилось в череп, вошло в мозг зверя и мгновенно было вырвано у него из
руки, когда мертвый зверь всем своим весом ударил его в грудь.
Хай вырвался их длинного туннеля ревущей тьмы, и когда он пришел в
себя, над ним в свете солнца склонялся Ланнон Хиканус, сорок седьмой
Великий Лев Опета.
- Глупец, - сказал царь прямо ему в лицо в синяках, распухшее,
покрытое высохшей кровью. - Храбрый маленький глупец.
- Храбрый - да, - с трудом прошептал Хай. - Но не глупец, величество.
- И увидел, как в глазах Ланнона появилось облегчение.
Влажные шкуры двух великих львов развесили на главной мачте
флагманского корабля, и Ланнон, лежа на мягкой, покрытой мехом кушетке,
принял клятвы верности от глав девяти семейств Опета. Несмотря на
возражения царя, Хай Бен-Амон держал при этом чашу жизни.
- Ты должен отдохнуть, Хай. Ты серьезно ранен, я думаю, у тебя
ребра...
- Мой господин, я носитель чаши. Ты отказываешь мне в этой чести?
Первым из девяти принес клятву Асмун. Сыновья помогли ему выйти из
носилок, но, приблизившись к Ланнону, он отвел их руки.
- Из уважения к снегу на твоей голове и шрамам на теле, Асмун, я
разрешаю тебе не преклонять колени.
- Я поклонюсь, мой царь, - ответил Асмун и в свете солнца опустился
на палубу. Баал должен быть свидетелем клятвы этого хрупкого старика.
Когда Хай поднес к его губам чашу жизни, тот отхлебнул, и Хай передал чашу
царю. Ланнон отпил и вернул чашу Хаю.
- Отпей также, мой жрец.
- Этого нет в обычае, - возразил Хай.
- Царь Опета и четырех царств создает обычаи. Пей!
Хай еще мгновение колебался, потом поднес чашу к губам и сделал
большой глоток. К тому времени, когда Хаббакук Лал, последний из девяти,
склонился перед царем, чашу пять раз заново наполняли тяжелым сладким
вином Зенга.
- Твои раны болят по-прежнему? - негромко спросил Ланнон, когда Хай в
последний раз поднес ему чашу.
- Величество, я не чувствую никакой боли, - ответил Хай и неожиданно
засмеялся, пролив несколько капель вина на грудь царя.
- Лети высоко, Птица Солнца, - рассмеялся Ланнон.
- Рычи громко, Великий Лев, - ответил Хай и тоже рассмеялся. Ланнон
обернулся к аристократам, столпившимся на рулевой палубе.
- Прошу за еду и питье. - Церемония окончана, Ланнон Хиканус стал
царем. - Хаббакук Лал! - Ланнон подозвал рыжебородого моряка с
веснушчатым, обветренным лицом.
- Мой господин.
- Снимаемся с якоря и плывем в Опет.
- Ночной марш?
- Да, я хочу добраться до завтрашнего полудня и верю в твое
мастерство.
Хаббакук Лал в благодарность склонил голову, и тяжелые золотые серьги
свесились ему на щеки. Потом повернулся и побежал по палубе, отдавая
приказы офицерам.
Подняли якоря, и барабанщик на передней башне корабля начал отбивать
ритм гребли на пустом древесном стволе деревянной дубинкой.
Три быстрых удара, два медленных, три быстрых. Ряд весел погрузился в
воду, зачерпнул, поднялся, пролетел вперед и снова погрузился. В
абсолютной синхронности, волнообразным движением, как серебряные крылья
большой водной птицы. Длинный узкий корпус разрезал освещенную солнцем
озерную воду, оставляя за собой ровный след, флаг дома Барка развевался на
главной мачте, а передняя и задняя башни корабля возвышались высоко и
гордо над поросшими папирусом берегами.
Флагман проходил мимо остальных кораблей, и на них приспускали флаги
и двигались следом. Все корабли выстроились в линию, рулевые вцепились в
гребные весла, бой барабанов разносился над озером.
Хай переходил от одной группы к другой при свете факелов, и недавнее
испытание проявлялось только в его прихрамывающей походке. С каждой
группой он показывал пустое дно чаши звездному небу, бросая кость на
палубу.
- Будь проклято твое везение! - рассмеялся Фило, но смех не мог
скрыть гневное выражение его смуглого лица. - С ума я сошел, что ли, чтобы
спорить с любимцев богов? - Но он высыпал на палубу груду золота, покрывая
ставку Хая, а Хай бросил кость и снова выбросил три черные рыбы. Фило
плотнее запахнул плащ и отошел от играющих, выкрикивавших насмешки.
Яркая белая звезда Астарты уже зашла, когда наконец Ланнон и Хай
стояли под развешенными шкурами великих львов и смотрели на палубу. Она
напоминала поле проигранной битвы. Повсюду, освещенные светом факелов,
лежали тела, расслабленные и бесчувственные. Винная чаша каталась по
палубе под легкое раскачивание корабля, который по-прежнему стремился во
тьму.
- Еще одна победа, - хрипло сказал Ланнон, разглядывая лежащих.
- Прекрасная победа, величество.
- Я думаю... - начал Ланнон, но не кончил. Ноги под ним подогнулись.
Он покачнулся и упал вперед. Хай подхватил его и положил себе на плечо. Не
обращая внимания на боль в груди, он поднял царя и понес его в главную
каюту под палубой. Положил Ланнона на постель, уложил удобнее. Еще
несколько мгновений стоял, глядя на неподвижную фигуру.
- Спи сладко, мой прекрасный царь, - сказал он и, шатаясь, побрел в
свою каюту. У входа его встретила рабыня.
