Манатасси.
Береговой ветер идеально подходил для его целей и неслышно привел
лодки к входу в гавань Опета. Сам Манатасси лично отправился на одной из
лодок и теперь стоял на корме, одетый в мантию из леопардовых шкур, глядя
свирепыми голодными глазами, как трубы изрыгают на поверхность воды
горючую жидкость и она тут же вспыхивает.
Подгоняемое ветром пламя пронеслось по гавани сплошной стеной, ревя,
как водопад, и освещая небо ложным рассветом.
Хай стоял рядом с Ланноном у верфи. Весь бассейн гавани был заполнен
высоким желтым пламенем, которое голодно ревело, черный дым закрывал
звездное небо и катился по городу.
Гелеры Хаббакук Лала стояли, как острова в море огня. Палубы были
заполнены женщинами и детьми всех благородных семейств Опета, и крики их
слышны были сквозь рев пламени.
Наблюдатели на берегу бессильны были спасти их, они беспомощно
смотрели, а те, кому не разрешили подняться на корабли, улюлюкали и
давились от смеха.
Пламя охватило деревянные корпуса и причальные канаты, поднялось к
заполненным палубам.
Как муравьи на куске прогнившего дерева, люди бесцельно бегали и
толпились, а пламя все сжималось вокруг них и наконец проглотило.
Одну из галер понесло к берегу. Ее якорные канаты перегорели, ветер
подгонял ее, и она мягко раскачивалась, горящая мачта и оснастка чертили в
небе огненные линии. На высокой кормовой башне, прижимаясь друг к другу,
стояли Хеланка и Имилце, близнецы, дочери Ланнона Хикануса.
Прежде чем галера коснулась камней причала, пламя охватило их, и
девушки исчезли.
Манатасси смотрел внимательно, огонь отражался в его свирепых желтых
глазах. Когда погас последний язык пламени и только дымились обгоревшие
корпуса галер, он поднял железную руку. Рыбачьи лодки повернули и
направились на север, туда, где, как просыпающееся на рассвете чудовище,
шевелилась армия Манатасси.
Подходящее настроение для последней битвы - эта смесь горя и гнева,
думал Хай, обходя вместе с Ланноном ряды.
Солнце взошло, бросая длинные тени на бледно-коричневую траву
равнины. Слева расстилалась веселая лазурь озера, покрытая белыми пятнами
пены от утреннего ветерка. Низко пролетела строем в виде V стая птиц,
белая на голубом фоне безоблачного неба. Справа возвышались утесы, розовые
и красные, в зеленых пятнах растительности.
Хай, глядя на озеро и утесы, видел в них только пункты, где он
укрепит свои фланги.
Впереди, за стенами, местность открытая, с низким кустарником и
немногими большими фиговыми деревьями, она примерно на ширину римской мили
мягко опускалась от утесов к берегу озера. Фронт отчетливо виден, никакой
засады не спрятать, хотя есть ряды небольших низких холмиков, похожие на
волны спящего океана.
В тылу улицы и строения нижнего города, лабиринт низких глиняных стен
и плоских крыш, а еще дальше массивные каменные стены храма, а над ним
вершины солнечных башен.
Хорошее место для последней битвы, с разреженным фронтом, крепкими
флангами и открытой дорогой к отступлению.
Ланнон шел вдоль рядов. Энергичность и уверенность его походки
противоречила усталым глазам и потрясенному горем лицу, лицу человека,
видевшего, как его семья сгорает живьем. Хай шел на шаг за ним, идя своей
размашистой длинноногой походкой, так знакомой всем. Топор он нес на
плече, и доспехи, сделанные по форме его горбатой спины, были начищены и
сверкали на солнце. Дальше шел Бакмор с группой офицеров.
Легионы были построены боевым строем, и Хай не видел погрешностей в
их построении. Легкая пехота образовывала внешний защитный экран. Каждый
пехотинец вооружен связкой легких метательных копий и ручным оружием. За
ними размещается тяжелая пехота, рослые люди, вооруженные топорами и
длинными копьями, у каждого тяжелые защитные доспехи. Эти люди составляют
костяк легионов. Когда на легкую пехоту сильно нажмут, они отступит сквозь
ряды тяжелой, и враг окажется перед сплошной стеной оружия.
В тылу размещаются лучники. Они стоят на прямоугольных возвышениях,
откуда могут через головы пехотинцев посылать залпы стрел.
Еще дальше подносчики с грудами копий и стрел, мешками холодного мяса
и лепешек, амфорами воды и вина, запасными шлемами, мечами и топорами и
прочими предметами, которые могут быть уничтожены в ходе битвы.
Вначале Ланнон проходил мимо рядов в тишине. Солдаты стояли вольно,
чистили оружие, у многих сняты шлемы, некоторые дожевывают последние
глотки пищи, у всех внешнее спокойствие ветеранов, которые много раз
ходили на свидания с дамой Смертью, знают лицо этой шлюхи и запах ее
дыхания. На многих видны свежие следы ее когтей, но на лицах нет страха, в
глазах - тени.
Хай чувствовал робость, встречая их спокойные взгляды, и гордость,
когда один из них улыбнулся и сказал: "Нам тебя не хватало, святейшество".
- Приятно возвращаться, - ответил ему Хай, и все, кто слышал это,
одобрительно загудели. Хай прошел дальше в сопровождении оживленного шума.
Небольшой обмен репликами, в котором приняли участие Ланнон и
офицеры.
- Оставь и для нас хоть несколько, Птица Солнца, - крикнул седой
центурион.
- На всех хватит, - улыбнулся ему Хай.
- Слишком много? - послышался другой голос.
- Не слишком, - ответил Ланнон. - Не может быть слишком много тех,
кто противостоит легиону Бен-Амона.
Ответ вызвал одобрительный шум и был передан по рядам от утесов до
озера. Теперь их сопровождали волны звука и криков, а они заняли место в
центре линии, на возвышении, откуда можно было видеть все поле битвы.
Над ними возвышались штандарты, яркие, золотые, с многоцветными
шелковыми кисточками, за их спиной сотня храмовой стражи. Хай посмотрел на
эту когорту, на блестящее на солнце оружие и шлемы, и подумал, что это
хорошие солдаты, с ними хорошо идти в последнюю битву, хорошо умирать.
Он развязал шлем и снял его с головы, держа на сгибе руки.
- Вина сюда! - крикнул он, и подносчики заторопились с чашами и
амфорами. Это было лучшее вино из запасов Хая, густое и красное, как
кровь, которая скоро окропит поле.
Хай приветствовал офицеров поднятой чашей, потом повернулся к
Ланнону. Они долго смотрели друг на друга.
- Лети для меня, Птица Солнца, - негромко сказал Ланнон.
- Рычи для меня сегодня, Лев Опета, - ответил ему Хай, и они выпили,
и разбили свои чаши, и в последний раз смеялись вместе. Окружающие
услышали их смех, воспрянули духом и посмотрели на север.
Манатасси появился в середине горячего ясного утра. Он заполнил всю
равнину от утесов до озера. Он шел, распевая пятьюста тысячами глоток, и
ритмичный топот его ног и грохот оружия звучал, как небесный гром. Он шел
ровными рядами, у каждого воина было пространство для сражения, но ряды
сзади напирали на передние, готовые закрыть любую щель в линии, создавая
единый неразрывный фронт.
Он шел бесчисленными рядами, и не было ему конца, и пение его звучало
зловеще и приглушенно.
Он шел, как медленно и равномерно движется по земле тень грозового
облака, Он шел темный, как ночь, и многочисленный, как трава в поле, и
пение его становилось все более и более угрожающим.
Хай надел на голову шлем и затянул ремень. Снял чехол с топора и
смотрел, как на миллионах ног приближается Манатасси, похожий на
гигантского черного зверя, покрытого пеной перьев головных уборов, и в
черноте, как многчисленные глаза, блестели копья.
Никогда в жизни не видел он ничего, сравнимого с Манатасси в его
полной силе. Достойный враг для последней битвы, подумал он, потому что
нет бесчестья в поражении от такого врага.
Манатасси неспешно накатывался на ориентиры, которые наметил Хай,
чтобы измерять расстояния: 200 шагов, 150 - и пыль от миллионов ног
поднялась, как облако дыма, над ордой, закрыв ее, и из этого облака
бесконечными рядами стал выходить Манатасси.
У Хая пересохло во рту, кровь быстрее побежала по жилам. Он высоко
поднял топор и посмотрел влево и вправо, чтобы убедиться, что все
командиры лучников увидели его сигнал.
Сто пятьдесят шагов, черная волна приближается, пение опять
изменилось, оно превращается в кровожадный крик, высокий вопль, от
которого застывает кровь. Хай почувствовал, как волосы его встают дыбом,
внутренности его, казалось, падают куда-то вниз.
Они приближались, топая, ударяя копьями о щиты, их головные удоры
колебались, а Хай стоял с высоко поднятым топром.
Сто шагов. Хай опустил топор, и сразу воздух заполнился звуками,
похожими на свист крыльев диких уток в полете.
Лучники встали и выпустили стрелы в черное множество, и из этой
черноты донеслось рычание, рычание зверя, но копья и стрелы как будто
свободно пролетали сквозь ряды: все щели в них мгновенно заполнялись, а
павшие скрывались под ногами тех, кто проходил над ними.
Легкая пехота Хая растаяла, отступила за тяжелую, и Манатасси всей
силой навалился на центр.
Казалось, его ничто не остановит, удар слишком силен, слишком широк,
глубок, тяжел. Он должен прорвать эту линию блестящих шлемов.
Невероятно, но чернота больше не двигалась вперед, она громоздилась,
как затор в реке. Задние напирали на передних, ограничивали их свободу
действий, превращая их в тесную бьющуюся массу, бросая на колючую
металлическую изгородь - передний фронт Хая.
И вот она покатилась назад, как откатывается волна прибоя.
Мгновенно копейщики выступили сквозь щели в рядах тяжелой пехоты и
начали атаковать отходящих, и до Хая ясно доносились возгласы центурионов
вдоль всей линии.
- Закрыть здесь!
- Сюда копья!
- Заполнить брешь!
- Сюда людей! Сюда людей!
Манатасси откатился, собрался, как волна, и снова устремился вперед,
ударил, выиграл ярд пространства и снова откатился, снова собрался, снова
двинулся вперед, набирая инерцию, и снова ударил в центр Хая.
В полдень Ланнон и Хай были вынуждены отойти со своего
наблюдательного пункта, схватка подступила к ним вплотную. Штандарты
отошли назад.
Через час после полудня Хай ввел свои последние резервы, сохранив у
себя под рукой только храмовую стражу вокруг боевых штандартов.
По-прежнему черные волны с ужасным неизменным ритмом били в линию, как
океан, обрушивающийся на берег.
Хай отступал перед ними медленно, каждый раз лишь настолько, чтобы
восстановить линию. Она теперь стала совсем тонкой, казалось, каждый
очередной удар прорвет ее, но она держалась.
Теперь они находились в нижнем городе, сражались на улицах, и Хай
перестал видеть всю битву в целом. Перед ним была лишь узкая улица,
перегороженная легионерами, которые удерживали удары черной волны.
Впервые за день Хай сам был вовлечен в битву. Небольшая группа черных
воинов с дикими взглядами прорвалась сквозь ряд прямо перед ним, они
блестели от пота и жира, их лица в полосках белой охры, от этого они
казались чудовищными и нереальными.
Хай быстро порубил их и приказал взводу храмовой стражи заткнуть
образовавшуюся брешь.
Он знал, что битва вышла из-под контроля. Они с Ланноном изолированы
в кольце сражающихся, способные руководить только теми, кто их слышит.
С отдаленного участка битвы послышался звериный вопль торжества,
Ланнон схватил Хай за плечо и крикнул ему в ухо: "Они прорвались!" Хай
кивнул.
Порядок в сражении кончился, сквозь многочисленные бреши во фронте
устремились враги. Теперь разгром. Чуда не произошло - последняя битва
проиграна.
- Назад в храм? - закричал Ланнон, и Хай снова кивнул. Армии Опета
больше не существовало, она превратилась в сотни изолированных групп
отчаявшихся людей, прижатых плечо к плечу и спина к спине в своем
сражении, сражении, в котором не будет сдавшихся и пленных, и прекращение
которого - только смерть.
Они собрали вокруг себя храмовую стражу и двинулись назад по улицам,
сохраняя порядок и обращая к врагу сплошную стену щитов.
Теперь орды Манатасси были у них и в тылу, между ними и храмом. Они
подожгли нижний город, и пламя быстро разгоралось. Улицы, по которым
проходил Хай, были забиты испуганными горожанами и группами окровавленных
воинов. Отряд Хая проходил мимо, образовав строй черепаху, не обращая
внимания на наскоки черных воинов сзади и на окружающий их дым.
Главные храмовые ворота открыты и не защищены. Охрана разбежалась,
храм пуст и тих. Хай с десятью людьми удерживал ступени, пока Ланнон
закрывал ворота, и в последний момент Хай со своими людьми проскочил в
них.
Они отдыхали, облокотивишись на окровавленное оружие, расслабляли
ремни шлемов, вытирали пот с глаз.
- Восточные ворта? - спросил Хай у Ланнона. - Они охраняются? Ты
послал людей закрыть их?
Ланнон в отчаянии смотрел на него, его молчание красноречиво ответило
Хаю.
- Вы и вы! - быстрым движением руки Хай отобрал группу. - За мной! -
Но было уже поздно. Сквозь меньшие ворота в помещение храма устремились
черные воины.
- Черепаха! - закричал Хай. - В пещеру! - Они снова образовали
черепаху и двинулись, как броненосец с металлическими чешуйками, к входу в
пещеру, а воины сновали вокруг, не в состоянии пробить щит. Их окружал дым
горящего города, душил их, ослеплял.
Неожиданно человек рядом с Хаем закричал и схватился за пах. Кровь
просочилась у него сквозь пальцы, и он опустился на колени. Земля, по
которой они шли, была усеяна телами мертвых воинов, порубленных головой
черепахи. Они переступали через них. И вдруг десятки лежавших и
притворявшихся мертвыми неожиданно ожили, быстро перекатились на спину и
снизу ударили в легионеров.
Хай закричал предупреждение, но тщетно. Враг ворвался в тело
черепахи, люди Хая вынуждены были оборачиваться, обороняться, обращаясь
спинами к воинам снаружи.
Черепаха превратилась в толпу, и черный рой втекал в нее, как пчелы в
улей.
- Со мной! - Хай собрал Ланнона, Бакмора и несколько других, и они
вырвались из толпы тесной группой и побежали к входу в пещеру. Дым был
густым и маслянистым, он душил их, и они на бегу кашляли. Хай размахивал
топором, прорубая для них дорогу, и пятеро из них достигли входа в пещеру,
но Бакмор получил удар по ребрам. Он прижал к ране кулак, стараясь
остановить поток крови. Хай взял топор в другую руку и помог Бакмору
подняться по ступеням в пещеру. Кровь Бакмора стекала по боку Хая, она
была горячей и вязкой. На верхней ступени Бакмор опустился на колени.
- Мне конец, Хай, - выдохнул он, и Хай поднял его и понес. Усадил у
стены пещеры.
- Бакмор, - задыхаясь, сказал он и откинул его голову, чтобы
посмотреть в лицо. Невидящие глаза Бакмора смотрели на него, мертвые и
остекленевшие.
- Идут! - крикнул Ланнон, и Хай схватил топот и встал рядом с
Ланноном, чтобы встретить нападающих в проходе. Они вчетвером: Хай, Ланнон
и два легионера - удерживали вход так долго, что перед ним образовалась
груда мертвецов.
Затем появились лучники, и первый залп стрел просвистел в проходе.
Стрела попала легионеру в горло, и он упал, захлебываясь темной кровью.
- Здесь нет укрытия, - закричал Хай. - Назад в храм. - Они побежали
по проходу, а за ними свистел второй залп. Стрела ударила в шлем Хая и
отскочила в стену, выбив поток искр, другая пробила дыру в нагруднике
последнего легионера и застряла в его позвоночнике. Ноги подогнулись под
ним. Отчаянно он пытался ползти за Хаем, усилием воли таща свое
искалеченное тело.
- Прошу твоей милости, мой господин, - закричал он, в ужасе перед
катрирующим лезвием, перед тем, что ему, еще живому, вспорют живот. - Не
оставляй меня им, святейшество.
Хай затормозил и крикнул: "Беги, Ланнон. Я за тобой". И побежал
назад, и ползущий легионер увидел его.
- Баал да благословит тебя, святейшество! - воскликнул он и сорвал с
головы шлем, склоняя голову и подставляя шею.
- Иди с миром! - сказал ему Хай и одним ударом топора отрубил голову,
и тут же повернулся и побежал. Стрела попала Хаю в лицо под глазом,
скользнула, разорвав щеку до кости. Она повисла, вцепившись острием в его
плоть.
Хай вырвал ее и побежал вслед за Ланноном.
Вместе они пересекли пещеру Астарты, их шаги гулко отдавались под
куполообразными стенами; обогнули зеленый неподвижный бассейн, достигли
входа в храм, и следующая волна стрел догнала их. Ланнон споткнулся, и они
были в храме.
- Сможем мы продержаться здесь? - спросил Ланнон.
- Нет. - Хай остановился, чтобы перевести дыхание. - Архивы. - Тут он
посмотрел на Ланнона. - Что с тобой, величество?
- Я ранен, Хай. - Стрела торчала из щели в доспехах у левой подмышки,
Она торчала под таким углом, что Хай почувствовал холод отчаяния. Острие
стрелы где-то в районе сердца. Рана смертельная, ни один человек не может
от нее оправиться.
- Что там? - спросил Ланнон. - Я не чувствую боли, Хай. Не может быть
слишком плохо.
- Тебе повезло, - ответил Хай и обломил древко, оставив короткий
обломок торчать из раны.
- Пошли, - сказал он и повел Ланнона через храм к архивам.
- Солнечная дверь? - спросил Ланнон.
- Только в самом конце, - сказал Хай. - Только если больше ничего не
останется. - И он провел Ланнона в каменный коридор.
- Твое лицо. - Ланнон смотрел на Хая в мерцающем свете факелов, как
будто в первый раз увидел зияющую рану на щеке.
- Неплохое украшение, - сказал Хай, отрывая полосу от одежды и делая
грубую перевязь для левой руки Ланнона.
- Можешь пользоваться ею? - спросил он, и Ланнон несколько раз сжал и
разжал пальцы.
- Хорошо, - кивнул Хай и взял острие щита Ланнона в левую руку.
Перевязь поможет выдержать вес.
Хай наклонил голову, прислушиваясь к шагам, голосам и звону оружия в
храме Астарты.
- Они идут, - сказал он. - Искать проход будут недолго.
И тут же первый из них показался из комнаты стражи и всмотрелся в
помещение архива. Мерцающий свет и дым от факелов преувеличивали размер
этого человека. Он казался огромным, черным, блестящим от жира и краски, и
Хай ощущал его запах, теплый гниловатый, как запах хищной кошки.
Хай вышел из углубления в стене и на венди выкрикнул вызов. Воин
понесся по коридору на Хая, и их щиты столкнулись с грохотом.
Хай почувствовал, как копье впилось ему в бок, но острие топора
врубилось глубоко, до кости, и воин упал.
Ланнон, хромая, вышел из углубления и встал слева от Хая, они
перешагнули через дергающийся труп и пошли по коридору навстречу потоку
черных тел.
Манатасси стоял в храме Астарты. Была полночь, но в залах горело
много факелов, толпились воины, их было так много, что Манатасси приказал
снести внешние стены храма, чтобы дать им доступ к входу в туннель.
Темный злой каменный рот уже проглотил множество его людей, два
опетских дьявола продолжали держаться, вопреки всем усилиям выбить их.
Даже сейчас из входа в коридор вытягивали мертвых и смертельно раненых. У
одного из них правая рука была отрублена по локоть. Он не издавал ни
звука, прижимая обрубок к груди, но глаза его в свете факелов казались
огромными и белыми.
Манатасси знал, какое оружение нанесло эту рану, и в нем горячо
вздымались гнев и ненависть, отгоняя суеверный страх.
Он достаточно узнал о богах Опета, будучи рабом, чтобы представлять
себе их огромную силу, их мощь и жестокость. Он боялся их и знал, что
стоит сейчас в их святилище, в их крепости.
Он вспомнил рассказы о подземелье за храмом Астарты и о том, что его
охраняет смертельное проклятие.
Конечно, именно поэтому они скрылись здесь, в этом священном месте.
Гнев его остыл, охлажденный суеверным страхом. Он знал, что белые
боги смотрят на него. Он хотел покончить со всем, уничтожить это место и
уйти. Однако двое обреченных упрямцев не давали ему это сделать.
- Огонь! - приказал он. - Выкурите их из логова, как собак.
У входа в туннель разожгли костер и завалили его зелеными ветвями, и
густой едкий дым заполнил храм и туннель. Они окружили выход из туннеля,
кашляя и задыхаясь в дыму, и держали оружие наготове, зная, что ни один
человек не выдержит там. Эти двое должны выйти. Но прошел час, и никто не
двигался в дыму.
Костер превратился в груду тлеющих углей, дым постепенно рассеялся.
Манатасси приказал залить угли водой из бассейна, и все снова смотрели в
темный туннель, откуда выплывали клубы дыма.
Пол коридора был усеян телами, но никаких признаков жизни не было.
Манатасси подавил суеверный страх и внезапно выхватил у одного из
воинов факел. Держа его высоко над головой, он переступил через горячие
шипящие угли и вошел в проход.
Он пробирался между мертвыми, и пол был покрыт кровью и лип к его
голым ногам. Факел бросал желтый свет в ниши с полками, нагруженными
кувшинами. Манатасси знал, что в этих глиняных кувшинах. Он часто помогал
Хаю в работе со свитками.
Он искал Хая, но того не было. Только черные тела и пустые ниши.
Манатасси дошел до конца коридора и остановился у стены с
гравировкой. Он знал, что это изображение бога солнца, и храбрость его
растаяла перед явным доказательством божественного вмешательства.
Что-то блеснуло на полу в свете факела.
Манатасси сдержал выкрик. Это был топор с грифами, положенный, как
подношение, перед изображением бога, - и проход был пуст.
Они ушли к своим богам. Они обманули его, не дали ему отомстить, ему
угрожает смертельная опасность, он вступил в прямую вражду со
сверхъестественными силами.
Манатасси начал пятиться, пока изображение бога не слилось с
темнотой, потом повернулся и выбежал в зал храма Астарты. Остановился и
посмотрел назад, на вход в туннель.
- Отыщите среди освобожденных рабов каменщиков. Замуруйте вход. Это
зло. Запечатайте его.
Кинулись бегом выполнять его приказ, и храбрость Манатасси, его гнев
и ненависть вернулись к нему.
- Я уничтожу зло. Я проклинаю это место, эти утесы. Мое проклятие
будет жить вечно. - Голос его перешел в крик. - Сожгите его. Сожгите все.
Уничтожьте его. Зло должно быть уничтожено на земле и в умах людей
навсегда.
Каменщики замуровали вход в усыпальницу царей. Они работали со всем
искусством, какому их обучили люди Опета, и когда они закончили, вход
исчез.
Затем Манатасси уничтожил город. Он перебил всех его жителей до
единого и побросал тела в огонь, который горел в городе много дней. Потом
посмотрел на стены и башни и указал на них своей железной лапой. Их
разобрали на отдельные блоки. Стены, и башни, и прекрасный храм Астарты.
Дошли до фундаментов. Сняли все плиты, вымостившие улицы и площади.
Разобрали каменные причалы в гавани. Работая, как миллион муравьев, они
снесли город, так что от него не осталось и следа. Все обтесанные камни
перенесли в пещеру и утопили в бездонном зеленом бассейне. Взяли весь
город и отдали богине - и бассейн был так глубок или богиня так жадна, что
город был проглочен без следа, а уровень зеленой воды не поднялся даже на
палец.
Когда Манатасси пошел на восток от Опета, чтобы завершить разрушение
империи, он не оставлял за собой ничего, кроме груд пепла, который ветер
разносил, смешивая с пылью.
Манатасси прошелся своими отрядами, как сетью, по всем четырем
царствам, он приказал уничтожить все следы городов, шахт и садов,
созданных людьми Опета. Но ненависть его горела теперь низко, как лесной
огонь, когда деревья сожжены. Ненависть оставила его пустым, почерневшим и
умирающим, его огромный корпус напоминал пустую шелуху, даже дымящиеся
желтые глаза стали пустыми и безразличными.
Он пришел к Зимбао, большому, окруженному стенами городу срединного
царства, и люди Опета были мертвы. Город, подобно его собственному телу,
лежал пустым и покинутым.
Манатасси завернулся в меховую мантию и лег у костра, а на утро тело
его было застывшим и холодным.
Его похоронили за стенами, и начались ссоры и раздоры, потому что
Манатасси не оставил наследника. Каждый его генерал считал себя самым
главным, и армия Манатасси распалась на сотни враждующих племен.
Со временем Манатасси и город Опет исчезли из памяти людей.
Когда бушмен Ксаи состарился и понял, что умирает, он вернулся в
Опет.
Озеро уменьшилось и на двадцать миль отступило от красных холмов,
воды его стали солоноватыми, мелкими и теплыми.
Ксаи прошел по месту, где стоял храм Баала, не узнавая его, пока не
увидел расселину в скале, ведущую к храму Астарты.
Он поселился у бассейна, развел небольшой костер и сидел, бормоча
что-то, как обычно старики. Он вспоминал, воспоминания развертывались
перед ним, грандиозные и величественные, и он решил задержать их.
На поясе у него висело множество горшочков, каждый закрыт деревянной
пробкой. Он подошел к задней стене пещеры.
На самом гладком месте стены углем он начертил фигуру. Он работал
медленно и тщательно, с большой любовью.
Потом смешал краски и начал раскрашивать гордую богоподобную фигуру -
белое лицо, рыжая золотая борода, величественно выступающая
мужественность. Он работал, и ему казалось, что он слышит призрачные
голоса глубоко в скале, в усыпальнице царей.
- Хай, мне холодно. Окажи мне услугу, старый друг. Протяни руку
дружбы, как предсказала пророчица.
- Не могу, Ланнон. Я не могу это сделать.
- Мне холодно и больно, Хай. Если ты меня любишь, сделай это.
- Я люблю тебя.
- Лети для меня, Птица Солнца.
Старик работал, ветер свистел и вздыхал в утесах, его вздохи
напоминали вздохи человека, утратившего свою любовь и свою землю, который
отказался от своих богов и оказал последнюю услугу другу. Вздыхая так, он
взял меч, покрытый кровью своего друга, прочно закрепил рукоять в щели
каменного пола, направил острие себе в сердце и упал на лезвие.
РЭНД ДЭЙЛИ МЕЙЛ 27 мая
Смерть финансиста мультимиллионера
Лорен Стервесант умирает от загадочной болезни
Ботсвана, суббота. Известный миллионр, финансист и спортсмен мистер
Лорен Стервесант, из Клайн Шуур, Сандаун, Йоханнесбург, умер здесь вчера
после недолгой болезни.
Мистер Стервесант навещал раскопки недавно найденного карфагенского
города в Ботсване. Руководитель экспедиции доктор Бенджамин Кейзин тоже
заболел, Считается, что болезнь заразна.
Доктора Кейзина самолетом переправили в Йоханнесбург. Представитель
больницы заявил, что его состояние критическое.
ФАЙНЭНШИАЛ ГАЗЕТТ 28 мая
Акции Англо-Стервесант падают на 97 пунктов
Паника на бирже
Холланд стрит, понедельник. Сегодня, вслед за сообщением о смерти
мистера Лорена Стервесанта, председателя Англо-Стервесант, акции компаний
группы Стервесант на Йоханнесбургской фондовой бирже резко упали.
СТАР 3 июня
Йоханнесбург, пятница. Сегодня после десяти дней комы доктор
Бенджамин Кейзин пришел в сознание, по заявлению представителя больницы.
Доктор Кейзин - директор Института антропологии и африканской
предыстории и первооткрыватель древнего карфагенского города Опет. Он
страдает от редкой формы грибковой инфекции, полученной в ходе раскопок.
Сегодня доктора Кейзина навестила его ассистент доктор Салли
Бенейтор, которая сказала, что "доктору Кейзину гораздо лучше, но он
страшно переживает смерть мистера Стервесанта".
СТАР 6 сентября
Брак известных археологов
Кейптаун, пятница. Открыватель города Опет доктор Бенджамин Кейзин
женился на своей ассистентке Салли Бенейтор. Сегодня состоялась короткая
гражданская церемония. Новобрачная сообщила, что они намерены провести
медовый месяц на раскопках древнего города Опет.
ТАЙМС 20 апреля
Награждение археолога
Лондон, суббота. Сегодня в Королевском Географическом обществе
состоялось экстраординарное общее собрание, на котором доктор Бенджамин
Кейзин был награжден высшей наградой Общества - медалью ее основателя и
покровителя.
После собрания состоялась короткая церемония, во время которой был
вывешен портрет доктора Кейзина работы известного художника Пьетро
Анниоли.
Доктора Кейзина сопровождала его супруга, доктор Салли Кейзин, в
девичестве Бенейтор, которая также хорошо известна в кругах археологов.
Супруги проведут две недели отпуска в Британии и на континенте перед
возвращением в Африку.
