тить меня. Принять груз, запереть двери изнутри и - немедленно в по-
сольство. В момент, когда пакет попал в дипломатическую машину, он в от-
носительной безопасности. Как только он поладет за каменные заборы по-
сольства - он в полной безопасности.
Я останавливаю машину борт к борту, опускаю стекло. У него уже стекло
опущено. Принимай.
Он - крупный светловолосый человек. Лицо серьезное. По упрямым склад-
кам у рта без ошибок скажу, что он вербует успешно. Варяг, без всяких
сомнений. Такие упрямые парни долго в обеспечении не работают. Просто
сегодня день сумасшедший. Просто всех сегодня в женевской и бернской ре-
зидентурах в обеспечение бросили.
Мы не имеем права говорить, тем более по-русски. Остановился, бросил
груз, исчез. В это короткое мгновение он успевает рассмотреть меня. По
каким-то неприметным признакам он узнает во мне зелененького борзягу,
замученного агентурным обеспечением, первый раз вкусившего варяжьего ус-
пеха. Он улыбается мне. Он ничего не говорит, он только чуть шевельнул
губами. А я понимаю: успехов тебе.
И только красные огни по белому туману, только улыбка его зубастая за
стеклом. Исчез.
Я жду три минуты. Ему сейчас преимущество. Он сейчас с грузом. Через
два часа возле Интерлакен у меня еще одна встреча: отдать эту машину,
получить свою.
В ту ночь меня могли видеть во Фрибурге и в Нешателе. Рассвет я
встретил в Цюрихе. Главное сейчаскак можно больше контактов. Меня могли
видеть в огромной библиотеке, в оружейном магазине, в пивной, на вокза-
ле. Я разговаривал с мужчинами и женщинами. Я разыскивал фирму, которая
реально существует, но мне совершенно не нужна. Я рылся в адресных кни-
гах и искал людей, которые нам совсем неинтересны. Говорят, что лиса то-
же так же путает свои следы.
Границу я пересек у Брегенца поздно вечером. Полицейского контроля
почему-то не было. Но если бы и был контроль, разве позволено кому-то
осматривать мою дипломатическую машину? Но если бы, применив силу и на-
рушив Венскую конвенцию 1815 года, они осмотрели мой багаж, могли бы они
найти что-то? Нет. То, что интересно, то уже в Москве на Ходынке, в ог-
ромном здании, именуемом Аквариум. Пока я путаю следы, особый самолет с
вооруженными дипломатическими курьерами уже давно привез десятки плотных
зеленых опечатанных мешков, аккуратно уложенных в алюминиевые контейне-
ры.
Австрийские полицейские меня приветствуют, улыбаются. Документы? По-
жалуйста. Осмотреть машину? Да ни в коем случае! Но у них и намерения
такого нет. Толстый добродушный дядька с пистолетом на боку козыряет:
проезжай.
Зачем им придираться к советскому дипломату, у которого такое простое
доброе лицо. Разве он похож на лохматых террористов, фотографии которых
вывешены у полицейского участка?
Я медленно проезжаю пограничный шлагбаум, салютуя им. Я вам не враг.
Я почти друг. Мы провели массовую вербовку, но среди наших агентов ни
одного гражданина Швейцарии, ни одного гражданина Австрии. Ваших мы вер-
буем в других местах. Против Австрии мои коллеги работают с территорий
всех остальных стран мира. А мы никогда не злоупотребляем гостепри-
имством.
10.
Я смотрю в зеркало, а на меня смотрит серое лицо, поросшее щетиной.
Глаза красные у этого человека в зеркале, ввалились. Он сильно устал.
- Спускайся вниз, попарь косточки. Побрейся. И к командиру-на львиную
шкуру.
- Зачем?
- Не бойся, не на расправу.
В сауне трое моих друзей: 4-й, 2-й, 32-й.
- Здорово, братцы.
- Здравствуй, варяг!
Парятся они уже, видно, давно. Раскраснелись.
- Садись, Витя! - и ржут все. Знают, что я сидеть не могу после двух
суток за рулем. Они сами не сидят. Лежат на животах.
- Хочешь, Витя, пивка?
- Еще бы...
Спину мне Колька березовым веником исхлестал и задницу тоже.
- Восстанавливается кровообращение?
- О-о-о... да.
- Вить, а Вить, да не спи ты, опасно это. Вить, лучше пивка попей.
В большом зале накрыт праздничный стол. Стульев нет. Кто сейчас си-
деть будет? Все молчат. Улыбаются. Появляется Навигатор, за ним, как
верный оруженосец, - первый шифровальщик.
- Деталей прошедшей операции я оглашать не буду. Не имею права. Но
успеха добились все. Некоторые имеют по три вербовки. Несколько человек
- по две вербовки. - Навигатор поворачивается к первому шифровальщику и
говорит:
- Александр Иванович, зачитай личному составу шифровки в части, их
касающейся.
"Командиру дипломатической резидентуры 173-В генерал-майору Голицыну.
Восемь контейнеров дипломатической почты, направленной вами из Женевы,
Берна и Парижа, получил. Первый анализ, проведенный 9-м Управлением
службы информации, - позитивный. Это позволяет сделать предварительное
заключение о надежности всех лиц, привлеченных к сотрудничеству. На-
чальник 1-го Управления ГРУ вице-адмирал Ефремов. Начальник 5-го направ-
ления 1-го Управления ГРУ генералмайор артиллерии Ляшко".
Мы улыбаемся.
- Читай дальше.
Командир сам сияет.
"Проведенная вами операция - одна из наиболее успешных массовых вер-
бовок последних месяцев. Поздравляю вас и весь личный состав резидентуры
со значительными достижениями. Заместитель начальника Генерального шта-
ба, начальняк Второго главного управления генерал армии Ивашутин".
Пробки ударили залпом. Заиграл золотистый напиток, заискрился. Бутыл-
ки запотевшие. Ведерочки со льдом - серебряные. Как я устал! Как я хочу
пить! Как я хочу спать.
По одному, по одному - к командиру.
И я подхожу.
- Товарищ генерал, поздравляю вас. Многое имеет Япония, многое имеет
Америка, а мы с сегодняшнего дня имеем все.
Он улыбается.
- Не все, но выходы ко всему. Ты почему второго вербовать не стал?
- Не знаю, товарищ генерал, боялся испортить.
- Правильно сделал. Самое страшное в нашей работе: мнительность и из-
лишнее увлечение. Одна вербовка это тоже очень много. Поздравляю.
- Спасибо, товарищ генерал.
- Александр Иванович...
- Я!
- Читай последнюю.
Первый шифровальщик вновь открывает свою папку:
"Генерал-майору Голицыну. Благодарю за службу. Начальник Генерального
штаба генерал армии Куликов".
- Ура!-заорали мы.
Командир вновь серьезен. Он торжественно поднимает бокал...
11.
Разбудил меня третий шифровальщик через четыре часа тридцать минут
после того, как я коснулся подушки щекой. В комнате отдыха восемнадцать
раскладушек. Некоторые уже свободны. На остальных еще спят мои товарищи,
те, у которых сегодня вторая операция.
- Виктор Андреевич, я вас правильно разбудил? - шифровальщик смотрит
в свой список.
Я смотрю на часы и киваю.
Завтрак подают в большом зале, еще хранящем запах шампанского. Есть
не хочется. Голова кружится. Я заставляю себя выпить стакан холодного
сока и съесть кусок бекона. А в дверях уже шифровальщик:
- Младший лидер ждет вас. Кофе он разрешает взять с собой.
У Младшего лидера глаза ошалевшие. Наверное, он так и не ложился
спать.
- Жилет с деньгами подгони поточнее. Дверь в машине должна быть пос-
тоянно закрыта изнутри. В случае неприятностей требуй советского консу-
ла. За ночь твою машину вымыли, проверили, отрегулировали, заправили,
сбросили лишний километраж. Маршрут движения и сигналы снятия с операции
согласуешь в группе контроля. Все. Желаю удачи. Следующий!
Я вернулся через двое суток. Новый агент, который теперь уже именует-
ся 173-В-41-706, привез на встречу полное техническое описание прибора
RS-77. Он передал список официальных лиц, которые имеют контакт с его
фирмой и которые могли бы быть завербованы позже. На каждого из них было
составлено короткое дело с фотографией, адресом, а главное, с перечисле-
нием выявленных слабостей. Я заплатил ему 120000 долларов. Назначил но-
вую встречу.
Данные, которые он собрал по собственной инициативе, будут в следую-
щий раз.
Полученные документы экономили нам миллионы и годы.
12.
Еще через восемь, дней я получил очередное воинское звание - майор
Генерального штаба.
Мне почему-то грустно. Первый раз в такой день мне не радостно. Когда
командир прочитал мне шифровку, я рявкнул: "Служу Советскому Союзу!" А
сам подумал: со мной они, как с моим агентом обращаются. Он получает
сотни тысяч, а там, наверху, экономят миллионы. Я добываю эти миллионы,
а мне за это алюминиевую звездочку в награду. Да и ее я носить не имею
права, спрятав свой мундир в шкаф с нафталином.
Мне грустно. Меня не радуют чины и ордена. Меня что-то мучает. Я не
знаю - что. Главное скрыть свою тоску от чужого взгляда. Если в моих
глазах погаснет оптимизм, то это заметят и примут меры. Не знаю какие,
но примут. Мне это совсем ни к чему.
Я смотрю в генеральские глаза и улыбаюсь радостно и счастливо.
* ГЛАВА X *
1.
Когда я сплю, я укрываюсь с головой, я укутываюсь в одеяло, как в шу-
бу. Это старая армейская привычка. Это бессознательный рефлекс. Это по-
пытка сохранить тепло до самого утра.
Я уже не сплю в холодных палатках, в мокрых землянках, в продрогшем
осеннем лесу. Но привычка кутаться - на всю жизнь.
Последнее время одеяло меня стало пугать. Внезапно проснувшись ночью
в кромешной темноте от жуткого страха, я спрашиваю себя: не в гробу ли
проснулся. Я осторожно носом касаюсь мягкого теплого одеяла. На гроб не
похоже. А может, я в полотнище закутан, а доски гроба чуть выше? Медлен-
но я трогаю воздух. Нет, я пока не в гробу.
Наверное, так люди начинают сходить с ума. Так к людям подкрадывается
безумие. Но может быть, я давно шизофреник, только окружающие меня пока
не раскусили? Это вполне допустимо. Быть сумасшедшим совсем не так пло-
хо, как это может показаться со стороны. Если меня завтра замотают в бе-
лые простыни и повезут в дурдом, я не буду сопротивляться и удивляться.
Там мое место. Я, конечно, ненормальный. Но кто вокруг меня нормальный?
Вокруг меня сплошной сумасшедший дом. Беспросветное безумие. Отчего
Запад пускает нас к себе сотнями и тысячами? Мы же шпионы. Разве не по-
нятно, что я направлен сюда для того, чтобы причинить максимальный вред
Западу? Отчего меня не арестуют, не выгонят? Почему эти странные, непо-
нятные западные люди никогда не протестуют? Откуда у них такая рабская
покорность? Может, они с ума все посходили? А может быть, мы все безум-
ны? Уж я-то точно. И крышка гроба не зря мне мерещится. Ох, не зря. На-
чалось это полтора года назад после встречи с Киром.
Кира все знают. Кир - большой человек. Кир Лемзенко в Риме сидел, но
работал, конечно, не только в Италии. У Кира везде успехи были. Особенно
во Франции. Римский дипломатический резидент ГРУ генерал-майор Кир Гав-
рилович Лемзенко власть имел непомерную. За то его папой римским велича-
ли. Теперь он генерал-полковник. Теперь он в административном отделе
Центрального Комитета партии. Теперь он от имени партии контролирует и
ГРУ и КГБ.
Полтора года назад, когда я прошел выездную комиссию ГРУ, вызвал меня
Кир. Пять минут беседа. Он всех принимает: и ГРУ и КГБ офицеров. Всех,
кто в добывание уходит. Кир всех утверждает. Или не утверждает. Кир ве-
лик. Кто Кира знает? Все знают. Судьба любого офицера в ГРУ и в КГБ в
его руках.
Старая площадь. Памятник гренадерам. Милиция кругом. Люди в штатском.
Группами. Серые плащи. Тяжелые взгляды. Подъезд э 6. Предъявите партий-
ный билет. Суворов - читает прапорщик в синей форме, Виктор Андреевич -
отзывается второй, найдя мою фамилию в коротком списке. Да - отзывается
первый. Проходите. Третий прапорщик провожает меня по коридору. Сюда,
пожалуйста, Виктор Андреевич, Ему, охраннику, не дано знать, кто такой
Виктор Андреевич Суворов. Он только знает, что этот Суворов приглашен в
Центральный Комитет на беседу. С ним будут говорить на седьмом этаже. В
комнате 788. Охранник вежлив. Пожалуйста, сюда.
Вот OHИ, коридоры власти. Сводчатые потолки, под которыми ходили Ста-
лин, Хрущев, Под которыми ходит Брежнев. Центральный Комитет - это го-
род. Центральный Комитет - это государство в центре Москвы. Как Ватикан
в центре Рима.
Центральный Комитет строится всегда. Десятки зданий соединены между
собой, и все свободные дворики, переходы застраиваются все новыми белыми
стеклянными небоскребами. Странно, но со Старой площади этих белоснежных
зданий почти не видно. Вернее, они видны, но не бросаются в глаза. На
Старую площадь смотрят огромные окна серых дореволюционных зданий, сое-
диненных в одну непрерывную цепь. Внутри же квартал Центрального Комите-
та не так суров и мрачен, Тут смешались все архитектурные стили.
Пожалуйста, сюда. Чистота ослепительная. Ковры красные. Ручки дверей
- полированная бронза. За такую ручку и взяться рукой страшно, не испач-
кать бы. Лифты бесшумные.
Подождите тут. Передо мной огромное окно. Там, за окном, узкие пере-
улки Замоскворечья, там белый корпус гостиницы "Россия", золотые маковки
церквей, разрушенных и вновь воссозданных для иностранных туристов. Там,
за окном, громада Военно-инженерной академии. Там, за окном, яркое солн-
це и голуби на карнизах. А меня ждет Кир.
- Заходите, пожалуйста.
Кабинет его широк. Одна стена - стекло. Смотрит на скопление зеленых
железных крыш квартала ЦК. Остальные стены светло-серые. Пол ковровый -
серая мягкая шерсть. Стол большой, без всяких бумаг. Большой сейф.
Больше ничего.
- Добрее утро, Виктор Андреевич, - ласково.
- Доброе утро, Кир Гаврилович.
Не любит он, чтобы его генералом называли. А может быть, любит, но не
показывает этого. Во всяком случае приказано отвечать "Кир Гаврилович",
а не "товарищ генерал". Что за имя? По фамилии украинец, а по имени -
ассирийский завоеватель. Как с таким именем человека в Центральном Коми-
тете держать можно? А может, имя его и не антисоветское, а наоборот, со-
ветское? После революции правоверные марксисты каких только имен своим
детям не придумывали: Владлен - Владимир Ленин, Сталина, Искра, Ким -
Коммунистический Интернационал Молодежи. Ах, черт. И Кир в этом же ряду.
Кир - Коммунистический Интернационал.
- Садитесь, Виктор Андреевич. Как поживаете?
- Спасибо, Кир Гаврилович. Хорошо.
Он совсем небольшого роста. Седина чуть-чуть только проступает. В ли-
це решительно ничего выдающегося. Встретишь на улице - даже не обер-
нешься, даже дыхание не сорвется, даже сердце не застучит. Костюм на нем
самый обыкновенный, серый в полосочку. Сшит, конечно, с душой. Но это и
все. Очень похож на обычного человека. Но это же Кир!
Я жду от него напыщенных фраз: "Руководство ГРУ и Центральный Комитет
оказали вам огромное доверие..." Но нет таких фраз о передовых рубежах
борьбы с капитализмом, о долге советского разведчика, о всепобеждающих
идеях. Он просто рассматривает мое лицо. Словно доктор, молча и внима-
тельно.
- Вы знаете, Виктор Андреевич, в ГРУ и в КГБ очень редко находятся
люди, бегущие на Запад.
Я киваю.
- Все они несчастны. Это не пропаганда. Шестьдесят пять процентов не-
возвращенцев из ГРУ и КГБ возвращаются с повинной. Мы их расстреливаем.
Они знают это и - все равно возвращаются. Те, которые не возвращаются в
Советский Союз по своей собственной воле, кончают жизнь самоубийством,
спиваются, опускаются на дно. Почему?
- Они предали свою социалистическую родину. Их мучает совесть. Они
потеряли своих друзей, родных, свой язык...
- Это не главное, Виктор Андреевич. Есть более серьезные причины.
Тут, в Советском Союзе, каждый из нас - член высшего сословия. Каждый,
даже самый незначительный офицер ГРУ - сверхчеловек по отношению ко всем
остальным. Пока вы в нашей системе, вы обладаете колоссальными привиле-
гиями в сравнении с остальным населением страны. Когда имеешь молодость,
здоровье, власть, привилегии - об этом забываешь. Но вспоминаешь об
этом, когда уже ничего нельзя вернуть. Некоторые из них бегут на Запад в
надежде иметь великолепную машину, особняк с бассейном, деньги. И Запад
платит им действительно много. Но, получив "мерседес" и собственный бас-
сейн, предатель вдруг замечает, что все вокруг него имеют хорошие машины
и бассейны. Он вдруг ощущает себя муравьем в толпе столь же богатых му-
равьев. Он вдруг теряет чувство превосходства над окружающими. Он стано-
вится обычным, таким, как все. Даже если вражеская разведка возьмет это-
го предателя на службу, все равно он не находит утраченного чувства пре-
восходства над окружающими, ибо на Западе служить в разведке - не счита-
ется высшей честью и почетом. Правительственный чиновник, козявка, и ни-
чего более.
- Я никогда об этом не думал...
- Думай об этом. Всегда думай. Богатство - относительно. Если ты по
Москве ездишь на "Ладе", на тебя смотрят очень красивые девочки. Если ты
по Парижу едешь на длинном "ситроене", на тебя никто не смотрит. Все от-
носительно. Лейтенант на Дальнем Востоке - царь и бог, повелитель жиз-
ней, властелин. Полковник в Москве - пешка, потому что тысячи других
полковников рядом. Предашь - потеряешь все. И вспомнишь, что когда-то ты
принадлежал к могущественной организации, был совершенно необычным чело-
веком, поднятым над миллионами других. Предашь - почувствуешь себя се-
рым, незаметным ничтожеством, таким, как и все окружающие. Капитализм
дает деньги, но не дает власти и почестей. Среди нас находятся особо
хитрые, которые не уходят на Запад, но остаются, тайно продавая наши
секреты. Они имеют деньги капитализма и пользуются положением сверхчело-
века, которое дает социализм. Но мы таких быстро находим и уничтожаем...
- Я знаю. Пеньковский...
- Не только. Пеньковский всемирно известен. Многие неизвестны. Влади-
мир Константинов, например. Он вернулся в Москву в отпуск, а попал прямо
на следствие. Улики неопровержимы. Смертный приговор.
- Его сожгли?
- Нет. Он просил его не убивать.
- И его не убили?
- Нет, не убили. Но однажды он сладко уснул в своей камере, а прос-
нулся в гробу. Глубоко под землей. Он просил не убивать, и его не убили.
Но гроб закопать обязаны. Такова инструкция. Иди, Виктор Андреевич. Ус-
пехов тебе. И помни, что в ГРУ уровень предательства гораздо ниже, чем в
КГБ. Храни эту добрую традицию.
2.
В Мюнхене снег. Небо лиловое. И еще сыплет из снежной свинцовой тучи.
Спешат бюргеры. Носы в воротники прячут. Елки. Елки кругом. Вокруг фона-
рей гуще снежинки, крупнее. Укрывает снег грязь и серость цивилизации.
Все чисто, все без грязных пятен, даже крыша Дойче Банк. Тихо и тепло,
когда снег валит. Если прислушаться, то можно услышать шорох белых мяг-
ких кристаллов. Слушайте, люди, как снег падает! Эй, бюргеры, да куда же
вы торопитесь? Остановитесь. Чисто и тихо. Ни ветра пронзительного, ни
визга тормозов. Только тишина над белым городом.
...Мягкие теплые снежинки падают мне на лицо. Я люблю их. Я не отво-
рачиваюсь. Снег бывает колючим, снег бывает жестким и шершавым. Но се-
годня не тот снег. Сегодня добрый снег падает с неба, и я не прячу от
него лица.
С вокзала - на Мариенплац. Я путаю следы. За мной слежки нет. Но я
должен следы запутать, закрутить. Лучше погоды для этого не придумаешь.
Майор ГРУ э 173-В-41. Я путаю следы после встречи с другом э
173-В-41-706. Встречу я провел в Гамбурге. Там же какой-то молодой бор-
зой из боннской дипломатической резидентуры ГРУ принял полученные мной
документы.
В Мюнхене я только путаю следы. Переулками, переулками - все дальше в
снежную мглу. Иногда меня можно увидеть там, где очень много людей. В
бесконечных лабиринтах пивной, где когда-то родилась партия Гитлера. Это
не пивная. Это настоящий город с улицами и площадями. С бесконечными ря-
дами столов. С сотнями людей. Это целое независимое пивное государство,
как Ватикан в Риме, как Центральный Комитет в Москве.
Дальше, дальше вдоль столов, за угол, еще за угол. Тут в темной нише
немного подождать. Кто появится следом? Тут, в черной нише, на огромном
дубовом кресле не иначе Геринг сиживал. А теперь сижу я с огромной пив-
ной кружкой. Это моя работа. Кто пройдет мимо? Кто вышел следом? Не ищут
ли меня чьи-то глаза, потерявшие мою серую спину в этом водовороте, в
этом сумраке, в пивных испарениях? Вроде никого. Тогда снова на улицу. В
узкие переулки. В голубую метель.
3.
В Вене - товарищ Шелепин. Проездом. Он едет в Женеву на заседание
сессии Международной Организации Труда.
Товарищ Шелепин - член Политбюро. Товарищ Шелепин - звезда первой ве-
личины. Но не восходящая звезда, заходящая. Было время, когда товарищ
Шелепин был (тайно) заместителем председателя КГБ и одновременно (явно)
вице-президентом Международной федерации демократической молодежи. Това-
рищ Шелепин организовывал манифестации за мир и дружбу между народами.
На его совести грандиозные манифестации в защиту мира. Миллионы дураков
шли за товарищем Щелепиным. Кричали, требовали мира, разоружения и спра-
ведливости. За это его возвели в ранг председателя КГБ. Правил он круто
и твердо. Правил половиной мира, в том числе и демократической моло-
дежью, требующей мира. Но он сорвался. Теперь товарищ Шелепин правит со-
ветскими профсоюзами. Профсоюзы у нас - это тоже КГБ, но не все КГБ, а
только филиал. И потому нет в посольстве особого уважения к высокому,
гостю. Едешь в свою Женеву, ну и вали. Не задерживайся. Всем ясно, что
товарищ Шелепин вниз скользит. Был председателем КГБ, а теперь только
глава профсоюзов. Если скольжение вниз началось, то его уже ничем не
удержишь.
Все посольство знает, что Железный Шурик напивается до полного безу-
мия. Лидер советского пролетариата жутко матерится. Он бьет уборщиц. Он
выбросил из окна тяжелую хрустальную пепельницу и испортил крышу лимузи-
на кубинского посла. Он сам знает, что ему пришел конец. Бывший глава
КГБ прощается с властью. Буйствует.
Я столкнулся с ним в коридоре. У него оплывшее морщинистое лицо, сов-
сем непохожее на то, которое улыбается нам с портретов. Да и узнал я его
только потому, что пьяный (никто так по посольству не осмеливается хо-
дить), да еще при охране. Кого еще пять телохранителей сопровождать бу-
дут? У телохранителей лица каменные, как и положено. В телохранители на-
бирают тех, кто смеяться не научился. Идут они важные. Крестьянские пар-
ни, вознесенные к вершине власти. Они, конечно, не понимают, что если
падение уже началось, то его не остановить.
И только на губах старшего в команде телохранителей играет чуть
брезгливая улыбка. Чуть заметно его губы кривятся. Меня эта ухмылка не
обманет; он не охраняет товарища Шелепина от врагов народа, он следит за
тем, чтобы товарищ Шелепин - вождь самого сознательного революционного
класса - не ударился в бега. Если товарищ Шелепин побежит, начальник ох-
раны воспользуется пистолетом. Да в затылок! Между ушей! Чтоб не убежал
товарищ Шелепин очень далеко. И товарищ Шелепин - заходящая звезда пер-
вой величины - знает, что начальник охраны не телохранитель, а конвоир.
Знает Шелепин, что дана начальнику охраны соответствующая инструкция. И
я это знаю.
Ах, если бы мне дали такую инструкцию!
4.
- Дэза!
Навигатор суров. Я молчу. Что на такое заявление скажешь? В его руке
шифровка. Семьсот Шестой друг начал производить дэзу. Если анализировать
полученные от него документы, то вскрыть попытку обмануть ГРУ невозмож-
но. Но любой документ, любой аппарат, любой образец вооружения ГРУ поку-
пает в нескольких экземплярах в разных частях мира. Информация о сниже-
нии шумов в редукторах атомных подводных лодок типа "Джордж Вашингтон"
была получена ГРУ через дипломатического резидента в Уругвае, а полная
техническая информация об этих лодках была получена нелегалами ГРУ через
Бельгию. Одинаковые кусочки информации сравниваются. Это делается всег-
да, с любым документом, с любым кусочком информации. Попробуй добавить
от себя, попытайся утаить - служба информации это вскроет.
Именно это случилось, сейчас с моим выставочным другом э
173-В-41-706.
Все было хорошо. Но в последнем полученном от него документе не хва-
тает трех страниц. Страницы важные и убраны так, что невозможно обнару-
жить, что они когда-то тут были. Только сравнение с таким же документом,
полученным, может быть, через Алжир или Ирландию, позволяет утверждать,
что нас пытаются обмануть. Подделка выполнена мастерски. Выполнена экс-
пертами. Значит, Семьсот Шестой под полным контролем. Сам он пришел в
полицию с повинной или попался - роли не играет. Главное - он под конт-
ролем.
- Прикажете убрать Семьсот Шестого?
Навигатор с кресла вскочил:
- Очнись, майор! Белены объелся? Бульварной литературы начитался? Ес-
ли предашь ты - мы тебя убьем, это урок для всех остальных. А если убить
добропорядочного буржуя, владельца фирмы, - для кого это урок? Кто зна-
ет, что он с нами был связан? Я бы его убил, если бы он опасен для нас
был. Но он о нас решительно ничего не знает. Он даже не знает, работал
он на КГБ или на ГРУ. Мы ему такой информации не давали. Единственный
секрет, которым он обладает: Виктор Суворов - шпион. Но это весь мир
знает. Велик соблазн убить. Многие разведки так и поступают. Втягиваются
в тайную войну и забывают о своей главной задаче - добывать секреты. Нам
же нужны секреты. Как здоровому мужику нужны половые сношения. Запомни,
майор, что только слабый, глупый, не уверенный в себе мужчина убивает и
насилует женщину. Именно такими слабыми и глупыми нас изображают
бульварные газетки и дешевые романчики. Умная, сильная, уверенная в себе
разведка не гоняется за агентурой, как за женщиной. Умному мужчине жен-
щины прохода не дают, на шее виснут. Мужчина, у которого сотни женщин,
не мстит одной, даже изменившей ему, по той простой причине, что ему не-
когда этим заниматься. У него множество других девочек. Кстати, у тебя
есть что-либо в запасе?
- Вы имеете в виду новых друзей?
- Только это я и имею в виду! - вдруг обозлился он.
Навигатор, конечно, знает, что кроме Семьсот Шестого, у меня никаких
друзей нет, как нет никаких намеков на интересное знакомство. Вопрос он
задал только для того, чтобы ткнуть меня носом в грязь.
- Нет, товарищ генерал, ничего у меня в запасе нет.
- В обеспечение!
- Есть, в обеспечение!
5.
С Семьсот Шестым я провел еще одну встречу. Он под контролем, но сов-
сем не обязательно показывать, что ГРУ об этом знает.
Я провожу встречу, как всегда. Я плачу. Я говорю, что пока его мате-
риалы нам не нужны. Встретимся через год. Возможно, у нас появится за-
каз. Через год под любым предлогом его выведут в консервацию. В дремлю-
щую сеть. Жди сигнала. На этом связь с ними прекратится: жди, когда к
тебе на связь выйдет особо важный нелегал! Пусть ждет он и полиция. Не
дождетесь. Называется это "отсечение под видом консервации". От него мы
получили очень нужные приборы. На нем мы сэкономили миллионы. Его мате-
риал, когда он был первосортным, тоже использовался для проверки како-
го-то другого. А теперь до свидания. Ждите очередного сигнала. Ждите
особо важной встречи.
С Семьсот Шестым никаких проблем. Но что же мне теперь делать? Вновь
собачья жизнь начинается. Вновь борзить. Вновь беспросветное агентурное
обеспечение.
А чего вы, Виктор Андреевич, хотели? Не можете работать самостоя-
тельно, поработайте на других.
6.
Я снова в обеспечении. Опять я полностью подчинен Младшему лидеру и
лишен права встречаться с Навигатором лично. На таких, как я, у него нет
времени. Правда, кто успехи имеет, тоже иногда в агентурном обеспечении
работает. Но это случается только во время массового обеспечения, когда
всю резидентуру выгоняют на проведение каких-то операций, смысл которых
скрыт от нас. А еще их привлекают для обеспечения операций нелегальных
резидентур ГРУ. Это другое дело. Обеспечивать нелегалов - почет. Обеспе-
чивать нелегалов - совсем другое дело. Но нас, борзых, в обеспечение не-
легалов бросают очень редко. Нам остается тяжелая неблагодарная работа:
большой риск, уйма затраченного времени и никаких почестей. Простое
агентурное обеспечение работой не считается. Вроде как секретарь-маши-
нистка у великого писателя. Ни денег, ни почестей. Но попробуй ошибись!
Именно такая у меня сегодня работа. Я на пикник в горы еду. Время
сейчас совсем не для пикников. Погода не та. Но мне нужно быть в горах.
Если бы за нами следили, если бы нас арестовывали и выгоняли, я придумал
бы какой-нибудь предлог поумнее. Но нас редко трогают в Великобритании,
почти никогда в США, а в остальных странах к нам - шпионам - относятся
доброжелательно. Поэтому нет нужды выдумывать что-то оригинальное. Пик-
ник. Этого достаточно. Вряд ли кто на пикник ездит в одиночку. Но разве
кому интересно, что делает советский дипломат в нерабочее время?
В багажнике моей машины противотанковый гранатомет РПГ-7 и пять гра-
нат к нему. Все это аккуратно упаковано. Все это я должен вложить в тай-
ник. Гранатомет весит 6 кг. Каждая граната - 2 кг 200 г. Да упаковка. В
общем более 20 кг в одном длинном сером пакете. Кому этот гранатомет ну-
жен? Я не знаю. Я зарою его в горах. Я спрячу его в тайнике, который я
выбирал шесть дней. Кто-то кому-то когда-то передаст описание этого тай-
ника и тайные приметы, по которым его совсем легко найти. Адресат всегда
получает описание тайника только после того, как материал вложен в тай-
ник. Следовательно, даже если он и захочет продать нас полиции, он не
сумеет этого сделать. Адресат получит описание и поспешит к этому месту,
но меня там уже давно нет. Так что я, моя дипломатическая резидентура,
советская военная разведка, весь Советский Союз - мы к нему отношения не
имеем. Лежал гранатомет в земле, вот и все. Может быть, он всегда тут
лежал. Может быть, со дня сотворения Земли ему тут место было. Но беда,
что гранатомет советский. Может быть, это американцы захватили его во
Вьетнаме да и прячут в Альпах?
Кому этот гранатомет нужен? Хоть убейте, не знаю. Ясно, что это не
резерв на случай войны. Для долгосрочного хранения применяются тяжелые
контейнеры, а тут совсем легкая упаковка. Значит, его в ближайшие дни
кто-то заберет. Не исключено, что в ближайшие дни им и воспользуется.
Иначе его придется долго хранить. Это опасно. Черт меня побери, а ведь я
сейчас историю творю! Может быть, этот гранатомет повернет историю чело-
вечества в совсем неожиданное русло. РПГ-7 - мощное оружие, легкое да
простое. Все лидеры Запада за пуленепробиваемые стекла попрятались. А
если вас, господа, гранатой ПГ-7В шарахнуть? Ни один броневой лимузин не
устоит. Шарахнуть с 300 метров можно. Вот визгу-то будет! Интересно, на
кого же ГРУ око свое положило? Кому пять гранат предназначаются? Главе
государства? Генералу? Папе Римскому? Но ведь можно и не только по бро-
