бою всегда готов. Все подозрительное - на пленку. Кадры в "Миноксе" кро-
шечные. Поэтому на короткой пленке их очень много умещается. А это что?
Что?!. Всего я еще не осознал, меня просто переполнило сознание че-
го-то ужасного и непоправимого. На улице остановился красавец "ситроен".
Я его среди тысяч других узнаю - это "ситроен" Младшего лидера. Из маши-
ны выходит женщина, быстро наклоняется к Младшему лидеру и целует его.
Именно этот момент снимает мой беленький аккуратный "Минокс". Женщина
садится в спортивный "фиат" и уезжает. А Младшего лидера давно нет на
улице.
Я в кресле сижу. Я кусаю губы. Женщина, конечно, не жена Младшего ли-
дера. Его жену я знаю. Женщина эта - не секретный агент. Навигатор знает
время и место любой операции и сейчас в моем районе он наверняка запре-
тил любые операции. Значит, ГРУ вновь проверяет меня. Они посадили меня
в эту дурацкую комнату и разыграли комедию. Теперь они ждут, доложу я о
проступке обожаемого мной человека или скрою это. Для того и аппарат да-
ли, чтобы узнать, колебался ли я хоть мгновение или воспользовался им
немедленно. А еще по снимку они увидят, дрожали у меня руки или нет.
Но губы я кусаю неспроста. Еще одна возможность остается. Тихая улоч-
ка по всем статьям для тайных встреч подходит. О том, что я на шестом
этаже сижу за плотными шторами, мало кому известно. Ему могло быть это и
неизвестно, если он в операцию лично не вовлечен. Младший лидер и любов-
ница. Американка? Англичанка? Ясно, что иностранка. Советской женщине за
рубежом машину иметь не полагается. Тем более спортивную. Зачем ей спор-
тивная? Все машины советскому государству принадлежат, и ими пользуются
только те, кто мощь государства бережет и умножает. Если все это не ко-
медия и не проверка, то Младшему лидеру - конец. Капут. Кранты. Конве-
йер. Полный конвейер с очень неприятным финишем. Однако все это может
быть проверкой. Мало ли как каждого из нас проверяли? Именно так я и
должен был действовать. Быстро и решительно. Мои пустые глаза смотрят на
пустынную улицу. Никто не нарушает ее спокойствия. Только неприятная су-
тулая фигура с газетой в руке у витрины обувного магазина прозябает. Что
ты там, человече, интересного мог увидеть?
Я откидываюсь на спинку кресла и смотрю в потолок. И вдруг я вскаки-
ваю, опрокинув термос. Я хватаю "Минокс". Я судорожно жму на спуск. Это
же ОН! Так, его мать, это ДРУГ! Затвором щелк, щелк. И еще раз. Черт бы
побрал всех друзей вместе с генералом-полковником Мещеряковым, вместе с
Младшим лидером и его б...дью. Время истекло. Друг нехотя бросает газету
в урну и исчезает за углом.
Качество кадров может оказаться неудовлетворительным, и это выдаст
мое душевное состояние. Это прольет свет на факт, что Младшего лидера я
выдавать не хотел, что я колебался.
Я встаю. Отсоединяю телеобъектив. Термос, объектив, бинокль я уклады-
ваю в пакет и опускаю в урну. Кто-то после меня все это заберет. "Ми-
нокс" в левой руке зажат. Так удобнее вырывать из него пленку при арес-
те. Ах, если бы меня арестовали. А может, симулировать нападение поли-
ции? Нет, это не пройдет. Генеральный консул в полицию позвонит и узна-
ет, что никто на меня не нападал. Тогда меня на конвейер поставят.
Я выхожу на улицу, и яркое солнце ослепляет меня. Нет. В этом радост-
ном мире все не может быть так плохо. Это была обычная проверка. Обычная
провокация ГРУ. И я не клюнул. В академии нам и не такие проверки устра-
ивали. Похлеще. Жизнь самых близких нам людей на карте стояла. А потом
выяснялось, что это просто комедии наши начальники разыгрывали. Многие
этого не выдерживали.
Я выдержал. А минуты сомнений нам прощали. Мы все-таки тоже люди.
3.
- Откуда Друг появился?
Я мгновение размышляю, соврать или нет.
- Я не видел, товарищ генерал.
- У тебя был хронометр. Разве Друг вышел не точно вовремя?
Я молчу.
- Тебя что-то сбило с толку? Что-то было подозрительным? Непонятным?
Необъяснимым? Что-то смутило тебя?
- Ваш Первый заместитель...
Нестерпимая тревога в глазах его.
- ...Ваш Первый заместитель был на месте встречи за двенадцать минут
до появления Друга... с женщиной.
Острые косточки на его кулаках белые-белые. И лицо белое. Он молчит.
Он смотрит в стену сквозь меня. Потом он тихо и спокойно спрашивает:
- Ты его, конечно, не успел заснять...
Трудно понять, он спрашивает или утверждает. А может, угрожает.
- Успел...
В глаза я ему боюсь смотреть. Я под ноги себе смотрю. Время тоскливо
тянется. Нехотя. Часы на его стенке тикают - тик, тик, тик.
- Что делать будем?
- Не знаю, - жму я плечами.
- Что делать будем?! - бьет он по столу кулаком и тут же, брызжа слю-
ной, шипит мне в лицо: "ЧТО ДЕЛАТЬ БУДЕМ?!"
- Эвакуацию готовить! - обозлившись, вдруг огрызаюсь я.
Мой крик успокаивает его. Он утихает. Он просто старик-горемыка, на
которого свалилось тяжелое горе. Он сильный человек. Но система сильнее
каждого из нас.
Система сильнее всех нас. Система могущественна. Под ее неумолимый
топор любой из нас попасть может. Он смотрит в пустоту.
- Знаешь, Витя, полковник Мороз в шестьдесят четвертом году меня от
высшей меры отмазал. Я его после этого по всему свету вел за собой. Он
вербовал женщин. Но каких женщин! Эх, жизнь. Любил он их. И они его лю-
били. Я знал, что он налево ударяет. Я знал, что у него в каждом городе
- любовница. Я прощал ему. И знал я, что попадется он. Знал. Как ты в
этой Австрии спрячешься? Ладно. Вдвоем мы эвакуацию сумеем провести?
- Сумеем.
- Шприц в шкафу возьми.
- Взял.
Он нажимает кнопку переговорного устройства.
- Первый шифровальщик.
- Я, товарищ генерал, - отвечает аппарат.
- Первого заместителя ко мне.
- Есть, - отвечает аппарат.
- Садись, - устало говорит Командир. Сам он сидит за столом. Левая
рука на столе. Правая в ящике стола. Так там и застыла. Я сзади кресла,
на котором теперь Младший лидер сидит. Рука Навигатора в ящике стола уже
все сказала Младшему лидеру. А мое присутствие сказало ему, что это я
его как-то проверял и на чем-то застукал. Он тянется всем телом до хрус-
та в костях. Затем спокойно заводит руки за спинку кресла. Он знает пра-
вила игры. Я щелкаю наручниками. Я осторожно поднимаю рукав его пиджака,
расстегиваю золотую запонку и открываю его руку. Тонкую белую салфетку
(для чистки оптики) я смачиваю джином из зеленой бутылки. Салфеткой я
протираю кожу, куда сейчас войдет игла. Тонким штырьком я пробиваю мемб-
рану шприцтюбика, не касаясь пальцами иглы. Затем, подняв шприц на уро-
вень глаз, нежно двумя пальцами жму на прозрачные стенки флакончика с
прозрачной, чуть мутной жидкостью. Иглу под кожу нужно вводить аккурат-
но, а содержимое тюбика выдавливать плавно. Затем, не разжимая пальцев
(тюбик, как насос, может втянуть всю жидкость в себя снова), я извлекаю
иглу и вновь растираю кожу салфеткой с джином.
Кивком головы Лукавый дает мне знак выйти. Я выхожу из кабинета и,
закрывая дверь, слышу его лишенный всяких переживаний голос:
- Рассказывай...
4.
Мне плохо.
Мне совсем плохо.
Со мной подобного никогда не случалось. Плохо себя чувствуют только
слабые люди. Это они придумали себе тысячи болезней и предаются им, по-
пусту теряя время. Это слабые люди придумали для себя головную боль,
приступы слабости, обмороки, угрызения совести. Ничего этого нет. Все
эти беды - только в воображении слабых. Я себя к сильным не отношу, Я -
нормальный. А нормальный человек не имеет ни головных болей, ни сердеч-
ных приступов, ни нервных расстройств. Я никогда не болел, никогда не
скулил и никогда не просил ничьей помощи.
Но сегодня мне плохо. Тоска невыносимая. Смертная тоска. Человечка бы
зарезать!
Я сижу в маленькой пивной. В углу. Как волк затравленный. Скатерть,
на которой лежат мои локти, клетчатая, красная с белым. Чистая скатерть.
Кружка пивная - большая. Точеная. Пиво по цвету коньяку сродни. Навер-
ное, и вкуса несравненного. Но не чувствую я вкуса. На граненом боку
пивной кружки два льва на задних лапках стоят, передними - щит держат.
Красивый щит и львы красивые. Язычки розовые - наружу. Я всяких кошек
люблю, и леопардов, и пантер, и домашних котов, черных и сереньких. И
тех львов, что на пивных кружках, я тоже люблю. Красивый зверь кот. Даже
домашний. Чистый. Сильный. От собаки кот независимостью отличается. А
сколько в котах гибкости! Отчего люди котам не поклоняются?
Люди в зале веселые. Они, наверное, все друг друга знают. Все друг
другу улыбаются. Напротив меня четверо здоровенных мужиков: шляпы с пе-
рышками, штаны кожаные по колено на лямочках. Мужики зело здоровы. Боро-
ды рыжие. Кружкам пустым на их столе уже и места нет. Смеются. Чего зубы
скалите? Так бы кружкой и запустил в смеющееся рыло. Хрен с ним, что
четверо вас, что кулачищи у вас почти как у моего командира полка - как
пивные кружки кулачищи.
Может, броситься на них? Да пусть они меня тут и убьют. Пусть проло-
мят мне череп табуреткой дубовой или австрийской кружкой резной. Так
ведь не убьют же. Выкинут из зала и полицию вызовут. А может, на поли-
цейского броситься? Или Брежнев скоро в Вену приезжает с Картером наив-
ным встречаться. Может, на Брежнева броситься? Тут уж точно убьют.
Только разве интересно умирать от руки полицейского или от рук тайных
брежневских охранников? Другое дело, когда тебя убивают добрые и сильные
люди, как эти напротив.
А они все смеются.
Никогда никому не завидовал. А тут вдруг зависть черная гадюкой под-
колодной в душу тихонько заползла. Ах, мне бы такие штаны по колено да
шляпу с пером. А кружка с пивом у меня уже есть. Что еще человеку для
полного счастья надо?
А они хохочут, закатываются. Один закашлялся, а хохот его так и ду-
шит. Другой встает, кружка полная в руке, пена через край. Тоже хохочет.
А я ему в глаза смотрю.
Что в моих глазах - не знаю, только, встретившись взглядом со мной,
здоровенный австрияк, всей компании голова, смолк сразу, улыбку погасил.
Мне тоже в глаза смотрит. Пристально и внимательно. Глаза у него ясные.
Чистые глаза. Смотрит на меня. Губы сжал. Голову набок наклонил.
То ли от моего взгляда холодом смертельным веяло, то ли сообразил он,
что я хороню себя сейчас. Что он про меня думал, не знаю. Но, встретив-
шись взглядом со мной, этот матерый мужичище потускнел как-то. Хохочут
все вокруг него. Хмель в счастливых головах играет, а он угрюмый сидит,
в пол смотрит. Мне его даже жалко стало. Зачем я человеку своим взглядом
весь вечер испортил?
Долго ли, коротко ли, встали они, к выходу идут. Тот, который самый
большой, последним. У самой двери останавливается, исподлобья на меня
смотрит, а потом вдруг всей тушей своей гигантской к моему столу двинул-
ся. Грозный, как разгневанный танк. Челюсть моя так и заныла в пред-
чувствии зубодробительного удара. Страха во мне никакого. Бей, австрияк,
вечер я тебе крепко испортил. У нас за это неизменно по морде бьют. Тра-
диция такая. Подходит. Весь свет мне исполинским своим животом загоро-
дил. Бей, австрияк! Я сопротивляться не буду. Бей, не милуй! Рука его
тяжелая, пудовая, на мое плечо левое легла и слегка сжала его. И по той
руке вроде как человеческое участие потекло. Своей правой рукой стиснул
я руку его. Сжал благодарно. В глаза ему не смотрю. Не знаю почему. Я
голову над столом склонил. А он к выходу пошел, неуклюжий, не оборачива-
ясь. Чужой человек. Другой планеты существо.
А ведь тоже человек. Добрый. Добрее меня. Стократ добрее.
5.
Что происходит со мной? Что за перемены? Что за скачки? Лучше мне. От
пива, наверное. А может, от широкой мозолистой лапы, что меня по плечу
потрепала, на краю пропасти удержала. Однако что же со мной было? Отчего
свет белый для меня померк? Может, это было то, что слабые люди угрызе-
ниями совести называют? Нет, конечно. Нет во мне совести, не мучает она
меня. И чего мучить? С какой стати? Младшего лидера я предал? Хороший он
человек. Но не я его, так он бы меня на конвейер поставил. Работа у нас
такая. Выдав Младшего лидера, я ГРУ от всяких случайностей оградил. За
такие вещи в Центральном Комитете Кир спасибо говорит. Увезут Младшего
лидера, нового пришлют. Стоит ли из-за этого расстраиваться? Если бы
каждый волю своим чувствам давал, система давно бы рухнула. А так она
стоит и крепнет. И сильна она тем, что избавляется немедленно от любого
расслабившегося. От любого, кто своим чувствам волю дает.
Однако расслабился ли я? Несомненно. А видел ли кто меня? Возможно.
Можно ли было со стороны мои переживания увидеть? Конечно. Если поза го-
ремыки, если руки плетями, если взгляд погас, это могли обнаружить. Если
австрияк понял, что плохо мне, то опытный разведчик, который мог следить
за мной, и подавно понял.
После эвакуации Младшего лидера Навигатор вполне мог за мной слежку
поставить: как Сорок Первый себя ведет? Не расслабился ли?
Что-то случилось со мной, и на несколько часов я потерял контроль над
собой. Если Навигатор об этом узнает, то ночью меня ждет эвакуация. Оче-
редной самолет будет только через три дня. Эти дни я в фотолаборатории в
темноте проведу. Но сегодня ночью меня обязательно в эту темноту уволо-
кут. Даже обыкновенный самолет, у которого иногда приборы управления
отключаются, к полетам не допускают. А разведчика и подавно. Разведчик,
теряющий контроль над собой, опасен. Его убирают немедленно.
Из пивной я к своей машине бреду. Если хочешь обнаружить слежку - по-
больше равнодушия. Почаще под ноги смотри. Успокой следящих. Тогда их и
увидишь. Ибо, успокоившись, они ошибаются. Уже много лет я, как лет-
чик-истребитель, все в заднее стекло машины смотрю. Назад смотрю больше,
чем вперед. Профессия такая. Но не сейчас. Сейчас я даю возможность тем,
кто, возможно, следит за мной, успокоиться и потерять бдительность. Ма-
шина моя идет ровно. Никаких фокусов. Никаких попыток уйти в переулки.
По берегу Дуная, через мост, опять вдоль берега. Я не спешу, не делаю
рывков, не стараюсь уйти куданибудь к железнодорожному полотну. (Хорошо
проверяться у железнодорожного полотна.) Я обхожу центр города. Я иду по
широким улицам в потоке машин. Хорошо для тех, кто следит. И совершенно
плохо для того, кто под слежкой. От Schwedenplats я иду в направлении
Aspernplats. Но вот резко ухожу в первый переулок налево к Hauptpost и
вновь резко вправо. Тут меня светофор остановит. Это я знаю. А знает ли
про этот светофор тот, кто следит за мной?
Если кто-то следит, то он должен выскочить следом или потерять меня.
А обойти меня тут невозможно по параллельным улицам. Тут я все знаю. Я
все тротуары тут истоптал.
Я под светофором. Один. Улочка узкая да извилистая. А ну-ка, кто
из-за поворота выскочит? Еще секунда, и будет зеленый свет. Из-за пово-
рота вылетает серый побитый "форд". Тормозами скрипит, молод водитель.
Не знал, что светофор за углом. Не думал, что я под светофором стоять
могу, его поджидая. А я уже плавно трогаюсь. Зеленый свет. Его лицо оч-
кастое я одним взглядом накрываю - в автомобильное зеркальце. Да, брат.
Знаю я твою очкастую рожу. Номер на твоей машине не дипломатический. Но
ты - советский дипломат. Я тебя видел в делегации по сокращению вооруже-
ний в Европе. Не думал, что ты из нашей своры. Я думал, что ты чистый.
Но зачем чистому дипломату в рабочее время по городу шнырять? Зачем
из-за поворота на бешеной скорости выскакивать, штрафуют же!
Теперь я не спешу. Лицо свое я равнодушием умыл. Не замечаю ничего,
не реагирую ни на что. "Форд" больше не появляется. А может, и появлял-
ся, да я не пытаюсь его обнаружить вновь. Для меня и одного раза доста-
точно. Мне ясно, за мной следят. Ни капли сомнения в этом.
Водитель "форда" сейчас мучается, наверное: увидел я его или нет, уз-
нал ли? Он, конечно, успокаивает себя, что рассеянный я, что совсем на-
зад не смотрю, что не мог я его заметить.
Интересно, сколько за мной машин Лукавый поставил следить? Ясно, что
не одну. Если бы только одна машина в слежке была, то в машине по
меньшей мере два человека сидели. Если один человек в машине, значит,
машин несколько. Это каждому ясно. Слежка может завершиться только эва-
куацией.
И нужно понять командование ГРУ. Если человек теряет контроль над со-
бой после пустякового происшествия, значит, он и в будущем может поте-
рять контроль над собой. В самый ответственный момент. А может, он в
прошлом уже терял над собой контроль? Может, враждебные организации вос-
пользовались этим?
Заберут меня сегодня ночью. И если бы я был на месте Навигатора, то
поступил бы точно так же: вопервых, немедленно после случившегося поста-
вил слежку, во-вторых, убедившись в неблагополучии, - отдал приказ об
эвакуации.
Я не еду в посольство. Посольство - это наручники и укол. Я еду до-
мой. Мне нужно подготовиться к неизбежному. И встретить удар судьбы с
достоинством.
6.
Дверь своей квартиры я запер изнутри, а окно чуть приоткрыл. Если мне
не хватит мужества встретить их лицом к лицу, я прыгну в окно. Ниже меня
- семь этажей. Хватит вполне. Путь через окно - это легкий путь, но и
его я обдумываю. Это путь для малодушных. Для тех, кто боится конвейера.
Если в последний момент я испугаюсь, то воспользуюсь этим путем. Недавно
гордый варяг из ГРУ ушел от конвейера именно так - прямо в центре Парижа
бросился из окна на камни. Другой варяг ГРУ, из Лондона, работал в очень
важном обеспечении в Швейцарии. Ошибся. На конвейер не захотел. Вскрыл
вены. А вот борзой майор Анатолий Филатов конвейера не побоялся. И я не
побоюсь.
А вообще-то, черт его знает. Хорошо зарекаться сейчас. И все же я не
пойду через окно. Я встаю и решительно его закрываю. Это не для меня.
На конвейер я не пойду и через окно тоже. Когда постучат, я открою
дверь и вцеплюсь кому-то в глотку зубами.
Глянул на часы. Похолодел. Уже за полночь! Тактику Аквариума я знаю.
Эвакуация обычно начинается в 4.00. Аквариум свои удары на рассвете на-
носит. Самое время сонное. Могут, конечно, и раньше начать, и для этого
расстановку людей они должны начать еще раньше. Так что я уже, наверное,
опоздал. Вполне возможно, что двое уже ждут своего часа на лестничной
площадке этажом выше. Еще пара где-то у входа. Кто-то, конечно, и в га-
раже. Основная группа ждет где-то рядом.
Сейчас у меня только одна возможность - осторожно выйти из квартиры,
спуститься на два - три этажа вниз и только тут вызвать лифт, а лифтом
прямо в подземный гараж, а из гаража выезжать не через выходные ворота,
а через входные, если, конечно, их удастся открыть изнутри...
Замок я открыл неслышно.
Тихо жму на ручку двери, главное, чтоб не скрипнула. Я вздыхаю глубо-
ко и тяну дверь на себя. Полоса света из коридора на полу моей комнаты
становится все шире. Затаив дыхание, я потянул ее сильнее, а она заскри-
пела тихо, тоскливо и протяжно.
Моя машина на солидном расстоянии от дома. Моя машина в тени, в гуще
других машин на большой стоянке. Но свой дом я вижу отчетливо. Пока ни-
чего подозрительного вокруг не происходит. Все спит. Все спят.
Вдруг в 3.40 во всех окнах моей квартиры вспыхнул свет. Что ж, это
именно то, что я предвидел.
Я в лесу. Холодный серый рассвет. Клочья тумана. Ледяная роса. Я еще
никуда не бегу. Я тут только для того, чтобы подумать. Я не люблю, когда
мои мысли прерывают внезапным настойчивым стуком или звонком в дверь.
Прежде всего мне предстоит выбор: вернуться, сдаться, добровольно
пойти на конвейер или... В самый последний момент, оказавшись один на
один с системой, миллионы людей такой вопрос себе задавали. Мне совсем
не интересно, что подумают обо мне другие сейчас и позже. Посторонние
меня все равно осудят, как осудили миллионы моих предшественников. В са-
мом деле, если люди шли под коммунистический топор, не протестуя, - то
их сейчас осуждают: рабские души, не способные протестовать, туда вам и
дорога. Но если люди не шли добровольно на убой, они должны были или
убегать или драться. Этих тоже осуждают: изменники, предатели, пособники
врага! Если я добровольно сдамся - дурак, холуй, раб. Если не сдамся -
предатель.
Считайте меня, братцы, преступником, холуем не считайте. Но и прес-
тупником меня считайте не очень большим. Все, кто окружал Ленина, оказа-
лись изменниками, предателями и шпионами иностранных разведок, включая
Троцкого, Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина и прочих. Кто же тогда
Ленин? Ленин - главарь шайки изменников, шпионов и террористов. Как же
назвать всех тех, кто верой и правдой Ленину служил? Кто ему сейчас пок-
лоняется? Со Сталиным то же самое получилось. И он был окружен врагами,
шпионами, развратниками, антипартийцами. И сам оказался уркой. Как же
назвать тех, кто выполнял приказы этого урки? Рано или поздно все наши
лидеры войдут в число предателей, волюнтаристов, проходимцев, болтунов и
развратников. Убежать от них - конечно, преступление. А оставаться и вы-
полнять их приказы?
Холодно в лесу, зябко. Не привык я долго думать. И философия - не моя
область. Но на один вопрос я обязан ответить сам себе: бегу я потому,
что ненавижу систему, или потому, что система наступила мне на хвост? На
этот вопрос я даю самому себе совершенно четкий ответ: я ненавижу систе-
му давно, я всегда был против нее, я готов был рисковать своей головой
ради того, чтобы заменить существующую систему чем угодно, даже военной
диктатурой. Но. Если бы система мне на хвост не наступила, я бы не убе-
жал. Я бы продолжал ей служить верой и правдой и достиг бы больших ре-
зультатов. Не знаю, начал бы я протестовать позже или нет, но в данный
момент я просто спасаю свою шкуру.
Ответ на главный вопрос получился четким и для меня неутешительным.
Надо было, Витя, раньше начинать! Надо было бежать при первой возможнос-
ти. А еще лучше, встретить западную разведку и передавать ей материалы
об Аквариуме, как делали Пеньковский, Константинов, Филатов. Не очень
хорошо, Витя, получилось. Можно ли ситуацию исправить? Нет. Поздно. А
может быть и не поздно. Если мне удастся вырваться из Аквариума, я буду
жить тихо, не рыпаясь, или я могу... Что же я могу?
Я сижу неподвижно несколько минут, а затем формулирую сам для себя
вывод: я предатель и изменник. Я заслуживаю высшей меры за то, что само-
вольно покидаю систему. Я заслуживаю той же высшей меры за то, что не
боролся против нее. Сейчас я спасаю свою шкуру, но, если я вывернусь из
этого переплета, я начну борьбу против нее, рискуя спасенной шкурой. Ес-
ли мне удастся бежать, я не буду сидеть молча. Я буду упорно работать.
По многу часов в день. Если мне не удастся сделать что-либо серьезное, я
хотя бы напишу несколько книг. По 15 часов в день буду писать. По одной
книге в год. Но это второстепенное. Кроме этого я попытаюсь нанести им
настоящий серьезный урон. Я знаю как. Они меня учили - как. Я буду сме-
лым. Я буду рисковать. И шкурой своей я не очень дорожу.
Остается последний вопрос: куда бежать? Вопрос легкий: в Британию.
Британия выгнала однажды 105 советских дипломатов. Резидентуры КГБ и ГРУ
в полном составе. На такое никто, кроме Британии, не отважился. Раз они
свои интересы могут защищать, может, они и мои смогут защитить. 1051
Статистика в пользу Британии.
Теперь нужно решить, как связаться с правительством Великобритании.
Путь один - через представителей этого правительства. Чем меньше бюрок-
ратических ступеней, тем решение будет принято быстрее. Но к послу меня
не пустят. Итак, я иду к любому высокопоставленному английскому диплома-
ту. У британского, американского, французского посольств меня наверняка
ждут ребята из Аквариума. Значит, надо идти в частный дом. Лукавый, ко-
нечно, и это предусмотрел, но контролировать подходы к домам всех запад-
ных дипломатов высокого ранга он не сможет. Кроме того, я пойду пешком,
спрятав машину в лесу.
7.
Дом у английского дипломата большой, белый, с колоннами. Дорожки мел-
кими камешками усыпаны. Сад роскошный. Я не брит. Я в черной кожаной
куртке. Я без машины. Я совсем не похож на дипломата. А вообще-то я уже
и не дипломат. Я больше не представляю своей страны. Наоборот, моя стра-
на сейчас ищет меня везде, где только возможно.
В доме английского дипломата все не так, как в обычных домах. У него
звонка нет. Вместо звонка на двери-блестящая бронзовая лисья мордочка.
Этой мордочкой нужно об дверь стучать. Мне очень важно, чтобы появился
хозяин, а не кто-то из его слуг. Мне везет. Сегодня суббота, он не на
работе и слуг его в доме тоже нет.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
Я протягиваю свой дипломатический паспорт. Он полистал его и вернул
мне.
- Заходите.
- У меня послание к правительству Ее Величества.
- В посольство, пожалуйста.
- Я не могу в посольство. Я передаю это письмо через вас.
- Я его не принимаю. - Он встал и открыл дверь передо мной. - Я не
шпион, и в эти шпионские трюки меня, пожалуйста, не ввязывайте.
- Это не шпионаж... больше. Это письмо правительству Ее Величества.
Вы можете его принять или нет, но сейчас я буду звонить в британское по-
сольство и скажу, что письмо правительству находится у вас... Я оставлю
его тут, а вы делайте с ним что хотите.
Он смотрит на меня взглядом, в котором нет ничего для меня хорошего.
- Давайте ваше письмо.
- Дайте мне конверт, пожалуйста.
- У вас даже нет конверта, - возмущается он.
- К сожалению...
Он кладет передо мной пачку бумаги, конверты, ручку. Бумагу я отодви-
гаю в сторону, из кармана достаю пачку карточек с адресами кафе и ресто-
ранов. Каждый шпион всегда имеет в запасе десятка два таких карточек.
Чтобы не объяснять новому другу место встречи, проще дать ему карточку:
я приглашаю вас сюда.
Я быстро просматриваю все. Выбираю одну. И несколько секунд думаю над
тем, что же мне писать. Потом беру ручку и пишу три буквы: GRU.
Карточку вкладываю в конверт. Конверт заклеиваю. Пишу адресат - "Пра-
вительству Ее Величества". На конверте ставлю свою персональную печать
"173-В-41".
- Это все?
- Все. До свидания.
Я снова в лесу. Вот моя машина. Я гоню ее дальше и дальше. Теперь
встреча с местной полицией тоже может быть опасной. Советское посольство
могло сообщить в полицию, что один советский дипломат сошел с ума и но-
сится по стране. Могут сообщить в Интерпол, что я украл миллион и убе-
жал. Могут заявить протест правительству и сказать, что власти Австрии
меня захватили силой и что меня нужно немедленно вернуть - иначе...
Они умеют делать громкие заявления. Теперь мне нужна телефонная связь
с британским посольством. Я должен объяснить ситуацию, пока какой-нибудь
деревенский полицейский пост не остановил меня и не вызвал советского
консула. Тогда будет поздно объяснять что-нибудь. Тогда после первой
встречи с консулом у меня вдруг пойдет обильная слюна, я начну смеяться
или плакать и за мной пришлют специальный самолет. Пока слюна еще не
пошла, я буду пытаться... Укромные телефоны у меня на примете есть.
- Алло, британское посольство, я направил послание... Я знаю, что ме-
ня не соединят с послом, но мне нужен кто-то ответственный... Мне не на-
до его имя, вы сами там решайте... Я направил послание...
Наконец они кого-то нашли.
- Слушаю... кто говорит?
- Я направил послание. Тот, с кем я его направил, знает мое имя...
- Правда?
- Да. Спросите его.
Трубка молчит некоторое время. Потом оживает.
- Вы представляете свою страну?
- Нет. Я представляю только себя.
Трубка снова молчит.
- Чего же вы хотите?
- Я хочу, чтобы вы сейчас вскрыли пакет и послание передали британс-
кому правительству.
Трубка молчит. В трубке какое-то сопение.
- Я не могу вскрыть конверт, так как он адресован не мне, а прави-
тельству...
- Пожалуйста, вскройте пакет. Это я его подписывал. Я так подписал,
чтобы его содержание не стало известно многим. Но вам я даю право его
вскрыть...
Далеко в телефонных глубинах какое-то шептание.
- Это очень странное послание. Тут какой-то ресторан...
- Да не это... Посмотрите на обороте...
- Но и тут странное послание. Тут только какие-то буквы.
- Вот их и передайте...
- Вы с ума сошли. Послание из трех букв не может быть важным.
- Это будет решать правительство Ее Величества: важное послание или
нет...
Трубка молчит. Какое-то потрескивание, не то шипение... Потом она
оживает:
- Я нашел компромисс. Я не буду посылать радиосообщение, я перешлю
ваше сообщение дипломатической почтой! - в его голосе радость школьника,
который решил трудную задачу.
- Черт побери вас с вашими британскими компромиссами. Сообщение может
быть важное или нет, не мне решать, но оно срочное. Через час, а может,
и раньше - будет уже слишком поздно. Но знайте, что я настойчивый, и ес-
ли начал дело, то его не брошу. Я буду вам звонить еще. Через пятнадцать
минут. Пожалуйста, покажите послу мое послание.
- Посла сегодня нет.
- Тогда покажите его кому угодно. Своей секретарше, к примеру. Может,
она газеты читает. Может, она подскажет вам решение...
Я бросаю трубку.
Я меняю место. Я обхожу деревню. Я обхожу людей. Во мне звучит жутким
ритмом страшная песня "Охота на волков". Совсем недавно я чувствовал се-
бя затравленным зверем, но силы вернулись ко мне. Мертвой хваткой я вце-
пился в рулевое колесо, как летчик-смертник в штурвал своего самолета.
Живым они меня не возьмут. Дх, расшибу любого, кто поперек пути встанет.
А на крайний случай у меня отвертка огромная в запасе. Эх, кому-то я ее
в горло всажу по самую рукоятку. Жизнь продаю! Подходи, налетай! Но до-
рого уступлю!
Звоню в британское правительство. Попытка вторая и последняя. Я редко
кого дважды просил. А трижды никогда. И никогда впредь. Впрочем, немного
мне осталось...
Я обещал позвонить через пятнадцать минут. Но вышло только через со-
рок три: у намеченного мной телефона людно было.
- Британское посольство?
- Да. - Но изменилось решительно все. Короткий ответ звучит резко и
четко, как военная команда. Тот же мужской голос: - У вас все хорошо? Мы
волновались. Вы так долго не звонили...
- Мое послание...
- Мы передали ваше послание в Лондон. Это очень важное сообщение. Мы
уже получили ответ. Вас ждут. Вы готовы?
- Да.
- Адрес на карточке - это место, где вас надо встретить?
- Да.
- На карточке не указано время. Это означает, что вас надо встретить
как можно быстрее?
- Да.
- Мы так и думали. Наши официальные представители уже там.
- Спасибо. - Это слово я почему-то произнес порусски. Не знаю, понял
ли он меня.
МОГ ЛИ Я КУПИТЬ ЛЮБОВЬ?
