Детектив



Потрошитель мозгов


   Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир.
   Потрошитель мозгов


У==========================================T
|        Уоррен МЕРФИ, Ричард СЭПИР        |
|           "ПОТРОШИТЕЛЬ МОЗГОВ"           |
|             Перевод Е.Туевой             |
|              Цикл "Дестроер"             |
+—————————————————————+
|       Warren Murphy, Richard Sapir       |
|    "Brain drain" (1976) ("Destroyer")    |
+—————————————————————+
|  Снова из нибытия возникает  мистер  Гор-|
|донз - андроид, запрограммированный на вы-|
|живание. Он считает, что Римо и  его  учи-|
|тель Чиун представляет  для  него  угрозу.|
|Чтобы устранить их  он  отправляется  в...|
|Голливуд.                                 |
+—————————————————————+
|           by Fantasy OCR Lab             |
Т==========================================+



ГЛАВА ПЕРВАЯ

  Молоденький полисмен открыл дверь, и его тут же  вывернуло  наизнанку.
Застыв на пороге, он так и не смог заставить себя войти в  подвал.  Сер-
жант сыскной полиции Нью-Йорка помог ему подняться по ступенькам обратно
на улицу.
  Осматривавший подвал коронер поскользнулся в луже крови и плюхнулся на
спину. Поднимаясь, он попал рукой в багровое озерцо, расползшееся по ко-
гда-то нежно-голубому ковру; спина его клетчатого пальто  испачкалась  в
крови и потемнела, на коленях появились алые пятна. Он  вымазал  руки  и
теперь не мог делать записи в блокноте. В помещении стоял  запах,  какой
бывает, должно быть, только у коровы в желудке,- запах переваренной пищи
и экскрементов.
  Прибывший на место  преступления  начальник  отдела  по  расследованию
убийств манхэттенской полиции Джейк Уолдман первым делом увидел новичка-
-патрульного, корчившегося от приступов рвоты возле пожарного крана; его
крепко держал за плечи детектив из отдела Уолдмана.
  - Что, слабо парню?- бросил инспектор.
  - Такое мало кто выдержит,- отозвался детектив.
  - Труп он и есть труп. От живых  больше  неприятностей,-  назидательно
заметил инспектор Уолдман, обращаясь  к  патрульному.  Между  приступами
рвоты тот почтительно кивнул.
  Детектив тоже кивнул. Он видел однажды, как Уолдмен, посасывая сигару,
преспокойно разглагольствует о чем-то в комнате, где обнаружили пролежа-
вший целый месяц труп - от  такого  смрада  вырвало  бы  даже  носорога.
Больше в комнате никого не было - остальные предпочли  выйти  на  свежий
воздух, чтобы не сойти с ума.
  Но у Уолдмана был луженый желудок. Он мог уплетать сандвичи с копченой
говядиной в морге и удивляться, почему кто-то  находит  такое  поведение
странным.
  Когда на Малберн-стрит нашли труп Уилли Ригги по прозвищу  "Виноград",
коронер, обнаружив в глазнице трупа следы картофельного салата с  горчи-
цей, с уверенностью высказал предположение, что здесь, должно быть,  уже
успел побывать Уолдман. И оказался прав.
  - Томатный соус с соленым огурчиком - вот что поставит тебя  на  ноги,
сыпок,- произнес инспектор Уолдман, и на его полном квадратном лице  от-
разилось искреннее сочувствие. Сигара, зажатая в зубах,  прыгала  вверх-
вниз.
  При этих словах бедняга-патрульный скорчился в новом приступе рвоты.
  - Что я такого сказал?- удивился Уолдман. У людей порой  бывает  такая
странная реакция...
  Слава Богу, что еще не появилась пресса: у телевизионщиков  тоже  свои
причуды. Когда телевидение делало первые шаги, он служил простым  детек-
тивом. И вот однажды ему на глаза попалось распоряжение по  отделу,  где
говорилось, что "... детективам и другим сотрудникам полиции КАТЕГОРИЧЕ-
СКИ запрещается употреблять конфеты или иные сладости, принимать пищу  с
приправами или без таковых, а также пить безалкогольные напитки на  мес-
те, где обнаружен труп, поскольку телевизионные  репортажи  с  подобными
сценами могут создать у зрителя впечатление о бесчувственности сотрудни-
ков отдела".
  - Что это значит?- поинтересовался юный Уолдман у бывалого сержанта.
  Он тогда уже знал, что качество полицейского протокола оценивается  по
тому, сколько раз нужно заглянуть в словарь, чтобы  расшифровать  текст.
Понадобится целая вечность, прежде чем он сам выучится так писать, а тем
более говорить на подобном языке с репортерами.
  - А то значит, Уолди,- ответил сержант,- что зря ты вчера прямо  перед
телекамерами трескал жареную картошку прямо  над  обезображенным  трупом
этой монашки.
  Уолдман только пожал плечами. Он никогда не понимал католиков. И сего-
дня, хотя с того дня прошло много лет, он смотрел на корчившегося  поли-
цейского-новичка и радовался тому, что еще не успели прибыть  телерепор-
теры. Он только что купил себе свежий, посыпанный солью кренделек  и  не
собирался ждать, пока тот остынет.
  Из подвала нетвердой походкой поднялся коронер - руки и колени  испач-
каны кровью, в глазах - ужас.
  - Эй, позовите врача!- крикнул Уолдман детективу.
  - Врачи уже уехали,- крикнул в ответ детектив.- Там, внутри, одни тру-
пы.
  - Наш коронер расшибся.
  - Это не моя кровь,- произнес коронер.
  - А,- сказал Уолдман.
  Он заметил, как из-за полицейского поста, выставленного чуть дальше по
улице, показалась машина с репортерами, и поспешил расправиться с  крен-
делем, запихав последний кусок в и без того уже  набитый  рот.  Придется
минуту помолчать, вот и все.
  Спустившись по металлическим ступеням в подвал, он увидел  оставленные
коронером кровавые следы. На небольшой цементной площадке  перед  входом
пахло мочой, хотя накануне прошел холодный мартовский  дождь.  В  центре
площадки находился забитый уличной гарью водосток, куда стекала дождевая
вода. Так, коронер оставил на двери кровавые отпечатки. Ну что за  люди!
Ведь известно, что на месте преступления нельзя ни к  чему  прикасаться.
Словно вчера родились! Уолдман толкнул зеленую облупившуюся дверь  рези-
новым наконечником карандаша. Черт, крупинка соли с кренделька попала  в
дупло, и заболел зуб. Должно пройти, когда он все прожует  и  сможет  ее
высосать.
  Дверь со скрипом открылась, и Уолдман осторожно  ступил  внутрь,  ста-
раясь не попасть ногой в кровавую лужу и быстро  работая  челюстями.  На
полу не было ни одного сухого островка: от стены до  стены  простиралось
покрытое рябью кровавое озерцо. В красной жиже отражался свет стопятиде-
сятиваттной лампочки, свисающей с потолка. С дивана, что  стоял  справа,
смотрела чья-то голова - вместо уха зияла кровавая дыра. В дальнем  углу
комнаты стоял небольшой жестяной стол, где грудой  лежали  окровавленные
штаны. Уолдман пригляделся: нет, это были ноги без тел. Он сильнее  нап-
ряг зрение - три ноги. И все в разных башмаках.  Три  разных  башмака...
Как минимум три трупа.
  В помещении стоял запах  экскрементов  и  приторно-сладкий  -  гашиша.
Впрочем, дело было не в запахе.
  Уолдман прекратил жевать и выплюнул остатки кренделя на пол.
  - Ох,- закашлялся он.- Ох! Кх-кх. Ох!
  Он видал всякие стены. Например, простые, цементные, украшенные психо-
делическими плакатами. Жилище подростка. Или художника. Но во всей Грин-
вич-Виллидж не нашлось бы дома, где из стен сочилась бы  кровь.  Стен  с
отверстиями, из которых свисали бы человеческие руки, прямо из-под пото-
лка, будто у стен выросли руки. На одной из рук, вместо подмышки у кото-
рой была лепнина потолка, был скрючен мизинец.
  Смерть есть смерть, пусть даже насильственная, но это переходило  вся-
кие границы. Даже в те годы, когда он вылавливал бродяг из  Ист-Ривер  и
откапывал трупы на свалках, где над ними успели изрядно потрудиться кры-
сы, не видел он ничего подобного. Да, смерть есть смерть. Но это! А  над
входом из штукатурки потолка торчали четыре  окровавленных  торса.  Один
женский. Три мужских.
  В комнате словно потемнело, и Уолдман почувствовал себя почти  невесо-
мым, но все же сумел удержаться на ногах и поспешил наружу,  чтобы  втя-
нуть в себя такой родной и привычный городской смрад. Но в конце  концов
годы тренировки и здравый смысл взяли верх - он отвел в подвал  полицей-
ских фотографов, заранее предупредив, что их ждет кошмар, и  посоветовав
выполнять работу как можно быстрее и, что еще более важно, механически.
  На фотографиях все встанет на свои места, можно будет определить,  где
какая часть тела в конце концов оказалась. Он лично нанес на план комна-
ты расположение отдельных человеческих  частей,  потом  подобрал  чей-то
глаз, уложил в целлофановый пакет и снабдил ярлычком.  Двоих  детективов
отправил допрашивать жильцов, одного - искать хозяина. Врачи из  близле-
жащей больницы святого Винсента помогали его сотрудникам снять человече-
ские останки со стен и потолка.
  Куски трупов отвезли в морг. И только тогда, когда их попытались  соб-
рать для опознания (что было заранее обречено на провал - установить ли-
чности убитых можно было только по отпечаткам пальцев и пломбам во рту),
Уолдману бросилась в глаза еще одна ужасающая деталь этого  и  без  того
зверского убийства. Первым на нее обратил внимание главный коронер.
  - Ваши люди кое-что забыли.
  - Что именно?
  - Посмотрите на черепа.
  Там не было мозга.
  - Понимаете, в подвале царил такой хаос,- стал оправдываться Уолдман.
  - Конечно. Но где же их мозги?
  - Должны быть где-то здесь.
  - Вы уверены, что ваши ребята все собрали?
  - Да. Сейчас там идет уборка.
  - Что ж, значит, мозгов нет.
  - Они должны быть где-то здесь! Может, посмотреть в тех пакетах с  ка-
кой-то мешаниной?- предложил Уолдман.
  - В этой мешанине, как вы изволили ее назвать, есть что угодно, только
не мозги.
  - В таком случае, они были похищены убийцей.
  - Вы правы, инспектор,- согласился коронер.- Мозги кто-то украл.

  На пресс-конференции инспектор Уолдман три раза повторил репортеру  из
"Дейли-ньюс", что были похищены вовсе не те органы, которые  предполагал
репортер.
  - Если хотите знать, это мозг,- заявил Уолдман.
  - Черт!- огорчился репортер "Дейли-Ньюс".- Тут пахнет жареным. Мог  бы
получиться потрясающий репортаж.
  Уолдман отправился домой в Бруклин, даже не пообедав. А ночью мысли  о
загадочном убийстве никак не давали ему уснуть. Он считал,  что  повидал
все на свете, но это было выше... выше чего? Разум действует  по  схеме.
Кто-то, судя по всему вооружившись  явно  электрическими  инструментами,
расчленил трупы. Это определенная схема. И похищение мозга, как  бы  оно
ни было омерзительно, тоже укладывается в схему. Руки  в  стенах  и  от-
сутствие там ног,- также часть заранее продуманного плана, равно  как  и
собственно расположение тел.
  Наверно, потребовалось не меньше двух часов, чтобы сделать  углубления
в потолке и стенах и аккуратно уложить туда части трупов. Но где в таком
случае орудия, которыми действовал преступник? И если  действительно  на
это ушло два часа или даже час, то почему там  была  лишь  одна  дорожка
следов? Новичок-патрульный только заглянул в дверь, и его пришлось увес-
ти. Прибывшие на место преступления  доктора  однозначно  констатировали
смерть. Когда в подвал вошел Уолдман, на ступеньках  были  только  следы
коронера. Как же убийца или убийцы вышли наружу, не оставив кровавых от-
печатков?
  - Джейк, ложись спать!- позвала жена.
  Уолдман взглянул на часы: 2.30 ночи.
  - В такое детское время?
  - Но я хочу спать и не могу уснуть без тебя.
  Инспектор Джейк Уолдман скользнул под одеяло, почувствовал,  как  жена
прижалась к нему, и уставился в потолок.
  Если признать, что преступление подчинено какому-то  плану,  поскольку
оно укладывается в схему, то в чем может заключаться тот  план?  Руки  в
стенах, тела на потолке? Кража мозгов?
  - Джейк?- снова позвала жена.
  - Что?
  - Если не хочешь спать, вставай.
  - Ты все-таки наконец реши, что мне делать!- огрызнулся Уолдман.
  - Ложись спать,- сказала Этель.
  - Я и так лежу. Думаю.
  - Кончай думать и спи!
  - Как это - кончай думать?!
  - Ты же уже падаешь от усталости!
  Джейку Уолдману наконец удалось высосать из зуба последний кусочек со-
ли.
  Наутро Этель Уолдман заметила, что муж едва притронулся к еде  и  лишь
пригубил чай.
  - Теперь уже что-то не так в еде?- спросила она.
  - Нет. Просто я думаю.
  - Все еще думаешь? Ты же думал всю ночь. Сколько можно думать?
  - Я думаю.
  - Тебе не нравится моя яичница.
  - Нет, нравится.
  - Конечно, так нравится, что она скоро уже превратится в камень.
  - Дело не в яичнице. Просто я думаю.
  - У тебя появилась другая женщина,- изрекла Этель Уолдман.
  - При чем тут женщина?- не понял инспектор.
  - Я так и знала! У тебя кто-то есть!- воскликнула Этель.- Она, небось,
не портит руки, готовя тебе обед, и не стареет  на  глазах,  заботясь  о
том, как бы тебе угодить. Какая-нибудь уличная шлюха с дешевыми духами и
крепкими сиськами. Ей на тебя глубоко наплевать, не то что мне!  Уж  по-
верь!
  - Что ты несешь?
  - Надеюсь, ты счастлив с этой своей дешевкой. Убирайся отсюда!  Сейчас
же убирайся!
  - Послушай, Этель, но у меня действительно неприятности.
  - Убирайся, отсюда, скотина! Иди к своей шлюхе! Иди к ней!
  - Я пошел на службу. Увидимся вечером.
  - Убирайся! Да поживее! Животное!
  На площадке пятого этажа до Уолдмана донесся голос жены,  вещающей  из
окна на весь мир:
  - Эй, люди, прячьте дочерей! Старый развратник вышел на охоту!
  Не успел инспектор Уолдман войти в отдел, как раздался телефонный зво-
нок. Звонила Этель. Она обещала сделать все, чтобы сохранить семью.  Они
предпримут еще одну попытку, как взрослые люди. Она простит ему интрижку
с актрисой.
  - С какой актрисой? Какую интрижку?
  - Джейк, если мы хотим начать все сначала, давай хотя бы будем честны-
ми друг с другом.
  - Хорошо, хорошо,- поспешил согласиться Уолдман, который уже привык  к
подобным сценам.
  - Скажи, это хоть известная актриса?
  - Этель, прошу тебя!
  На этом выяснение семейных проблем закончилось. Теперь надо было  под-
готовить специальный рапорт для мэра и для комиссара  полиции.  Какая-то
служба в Вашингтоне требовала отчет об убийстве для специального  анали-
за, и к тому же с инспектором Уолдманом хотел побеседовать какой-то пси-
холог из университета. Инспектор приказал заняться этим первому же попа-
вшемуся ему на глаза детективу.
  Потом появились полицейские  фотографы  и  принесли  кое-что  интерес-
ненькое. Торопясь поскорее закончить осмотр места преступления,  Уолдман
вчера этого не заметил. Но мог ли он разглядеть плакат сквозь пятна кро-
ви, когда сверху над ним торчала чья-то рука?
  - Гм,- сказал Уолдман.
  - Что вы думаете по этому поводу?- поинтересовался фотограф.
  - Думаю, стоит еще раз вернуться в подвал. Очень вам благодарен.
  - Сумасшедший какой-то,- прокомментировал фотограф.
  - Напротив, весьма разумный человек,- отозвался Уолдман.
  Возле дома с пресловутым подвалом толпилась кучка зевак,  удерживаемых
на месте полицейским оцеплением. Молоденький нагульный, судя  по  всему,
пришел в себя и теперь с надменным видом стоял у ступеней, ведущих в по-
двал.
  - Я же говорил, что в этом нет ничего страшного, сынок,-  бросил  Уол-
дман, спускаясь вниз.
  - Так точно, ничего страшного,- задорно ответил тот.
  - Скоро ты и сам как ни в чем не бывало сможешь взять глаз и  положить
его в целлофановый пакет,- произнес Уолдман и заметил, что при этих сло-
вах новичок согнулся пополам и побежал в кусты. Забавный малыш.
  В подвале резко пахло  дезинфекцией.  Ковер  убрали,  пол  помыли,  но
большую часть коричневого пятна так и не удалось отскрести: оно  глубоко
впиталось в деревянные половицы. Это показалось Уолдману странным: обыч-
но в подвалах бывают цементные полы. В прошлый раз он не  заметил  этого
из-за луж крови. Удивительно, насколько свежая кровь  напоминает  нефть,
словно покрывая залитую поверхность гладкой пленкой.
  Инспектор достал из  конверта   фотографию.   Запах   дезинфицирующего
средства стал невыносимым; его вкус ощущался даже во рту, словно Уолдман
наглотался нафталина.
  Глянцевая поверхность фотографии отразила яркий свет  лампы,  висевшей
под потолком. Температура в помещении была слишком низкой, даже для под-
вала. Инспектор взглянул на снимок, потом перевел взгляд  на  стену:  во
время уборки приклеенные к стенам плакаты соскребли и теперь  там  оста-
лись только едва различимые полоски.
  Но у него была фотография. Глядя на нее  и  на  сохранившиеся  полоски
плаката он разглядел все что нужно. На плакате когда-то была  изображена
комната, возникшая в чьем-то болезненном воображении.  Из  стен  торчали
руки. С потолка свисали тела. И вот теперь, держа в руках снимок и  рас-
сматривая остатки плаката, инспектор Уолдман понял, что убийца попытался
повторить в действительности то, что увидел на плакате. И даже в той  же
пропорции. Это было точное воспроизведение рисунка.  Инспектор  отступил
на шаг - пол скрипнул у него под ногами. Да,  воспроизведешь  рисунка  с
точным соблюдением пропорций, можно сказать, подражание. Ему это  что-то
напомнило, что-то очень важное, подсказывал инстинкт. Но что именно?
  Уолдман снова взглянул на снимок. Точно! Вот в чем  дело!  Плакат  был
воспроизведен убийцей до мельчайших подробностей. Комната до такой  сте-
пени точно повторяла весь ужас, творившийся на  плакате,  словно  убийцу
запрограммировали. Будто безмозглая  обезьяна   попыталась   скопировать
произведение искусства, но не сумела создать ничего творческого - только
смерть.
  Конечно, в рапорте этого писать нельзя: его просто засмеют. Но  он  не
мог понять, что же это за убийца, который может хладнокровно  копировать
плакат во время безумия массового убийства? Должно быть,  здесь  провела
свой ритуал какая-то сатанинская секта. В таком случае, убийства на этом
не закончатся, а значит, исполнители ритуала обречены. Можно безнаказан-
но совершить одно преступление. Ну, от силы два. Но  на  второй  или  на
третий раз что-то обязательно их выдаст: случайность, ошибка, подслушан-
ный кем-то разговор, оставленный бумажник,- словом, все что угодно. Час-
то правосудие вершит время, а не талант следователя.
  Уолдман отступил еще на шаг. Одна из половиц была не закреплена. Отку-
да здесь дощатый пол? Он с силой наступил на конец доски - другой  конец
поднялся, словно покрытый коричневыми пятнами квадратный  язык.  Сдвинув
доску руками, инспектор обнаружил маленькие целлофановые пакетики с тем-
ным содержимым. Так вот в чем причина дощатого настила на полу.  Уолдман
понюхал содержимое пакетиков: гашиш. Оторвав еще одну доску, он  обнару-
жил целый склад. Да это настоящий притон! Он насчитал товару  на  три  с
половиной тысячи долларов. Инспектор взялся за следующую доску, но  там,
где ожидал найти новые пакеты с наркотиком, увидел портативный  магнито-
фон с мигающим желтым огоньком. Лента кончилась,  и  катушка  без  конца
вращалась, задевая хвостиком ленты за  протяжное  устройство.  Некоторое
время он наблюдал, как крутится плешка, а потом заметил  черный  провод,
уходящий вниз через дырку, просверленную в полу. Магнитофон стоял на за-
писи.
  Инспектор нажал "стоп" и поставил перемотку. Катушки  быстро  заверте-
лись. Магнитофон принадлежал торговцу наркотиками - они  часто  так  де-
лают. Такая запись дает им шанс на защиту. Кроме того, так можно зарабо-
тать немного дополнительных деньжат - на шантаже. Ее можно  использовать
как угодно.
  Пленка перекрутилась. Уолдман снова нажал  на  "стоп",  потом  включил
воспроизведение.
  - Привет, привет! Как я рад, что вы все здесь!- Голос  был  высоким  и
сладким - такой часто бывает у "голубых".- Вам, наверно, страшно интере-
сно, что я вам приготовил.
  - Деньжата.- Этот голос был грубее, глубже.- Капусту.  Презренную  зе-
лень.
  - Конечно, дорогие мои. Разве я могу лишить вас средств к  существова-
нию?
  - Для дельца вы слишком откровенны. Слишком!- Это говорила девчонка.
  - Тише, тише, драгоценные мои! Я художник. И мне много чего приходится
делать для того, чтобы выжить. Кроме того, и стены имеют уши.
  - А не вы ли сами их приделали?
  - Тише, не надо ссориться при госте.
  - Это ему что-то нужно от нас?
  - Да. Его зовут мистер Ригал. Он дал мне денег на всех.  Много  денег.
Хорошеньких, чудненьких денежек!
  - Ну, нам-то хрен чего от них достанется.
  - Наоборот - огромное количество. Он хочет, чтобы вы кое-что сделали в
его присутствии. Нет, Марла, раздеваться не надо,  ему  нужно  вовсе  не
это. Мистер Ригал хочет, чтобы вы как художники поделились с ним  своими
творческими способностями.
  - А что он делает с трубкой?
  - Я сказал ему, что гашиш помогает развитию творческих способностей.
  - Но он уже принял целую унцию. Сейчас совсем очумеет!
  И тут раздался голос - ровный и монотонный, от которого у Уолдмана мо-
роз прошел по коже. Стоя на корточках возле магнитофона,  инспектор  по-
чувствовал, как у него сводит ногу. Где он мог слышать этот голос?
  - Я не отравлюсь, если я правильно понял ваши слова. Более того, я по-
лностью контролирую свои чувства и рефлексы. Возможно, именно это  сдер-
живает мои творческие возможности. Поэтому я курю  больше,  чем  обычно,
точнее, больше того, что считается обычным в вашей среде.
  - Красиво излагает, зараза!
  - Вы употребили уничижительный термин, и я нахожу, что потворство  по-
добному обращению может привести в дальнейшем к покушению на целостность
субъекта. Так что кончай с этим, ниггер!
  - Ну-ну, милашки! Давайте по-хорошему. Пусть каждый из вас покажет ми-
стеру Ригалу, что умеет. А он посмотрит, как происходит процесс творчес-
тва.
  Воцарилось молчание, было слышно только шарканье ног. Уолдман различал
какое-то невнятное бормотание. Кто-то попросил  "красную",  и  инспектор
решил, что речь идет о краске. Потом женский голос, ужасно фальшивя, за-
пел. В песне говорилось об угнетении и о том, что свобода - это лишь еще
одна форма угнетения и что исполнительница хочет немедленно трахнуться с
тем, кому она поет, по это никак не затронет ее  чувств.  "Только  тело,
малыш" - так, кажется, называлась песня.
  Затем снова послышался монотонный голос:
  - Я заметил, что художник во время работы остается  абсолютно  спокой-
ным, а певец, напротив, сильно возбуждается. Гомик, как  ты  можешь  это
объяснить?
  - Мне не нравится ваше обращение, но все идет так  хорошо,  что  я  не
стану обращать внимание на подобные пустяки. У меня есть  объяснения  на
этот счет. Творчество идет от сердца. Виды творчества могут различаться,
но в любом случае сердце, наше нежное сердце всегда является центром лю-
бого творческого процесса.
  - Неверно.- Снова этот ровный, приглушенный голос.- Все творческие им-
пульсы испускает мозг. Сам организм - печень, почки, кишечник или сердце
- не играет никакой роли в творческом процессе. Так что не лги мне,  пе-
дик несчастный!
  - Гм. Я вижу, вы настроены на оскорбительный тон. Просто так говорится
- сердце. На самом деле сердце как орган  тут  совершенно  ни  при  чем.
Имеется в виду сердце как символ души. А с физиологической точки зрения,
творчество, конечно же, идет от мозга.
  - Какой именно его части?
  - Понятия не имею.
  - Продолжайте.
  Уолдман услышал топот ног и решил, что это танец. Затем раздались  ап-
лодисменты.
  - Скульптура - вот наивысшее воплощение искусства.
  - Больше похоже на детородный орган.- Тот же ровный, сухой голос.
  - Это тоже произведение искусства. Вы бы поняли это, если бы вам дове-
лось поближе с ним познакомиться.- Хихиканье. Говорил гомосексуалист.
  Дальше шли едва различимые просьбы передать папироску, очевидно, с га-
шишем.
  - Ну, вот вы и получили, чего хотели.- Это сказал гомик.
  - Что именно я получил?- Монотонный голос.
  - Различные виды творчества. Пение. Танец. Рисунок. Скульптуру. Может,
хотите сами попробовать, мистер Ригал?  Что  бы  вы  хотели  изобразить?
Только вам следует помнить, что  творчество  предполагает  самобытность.
Самобытность и есть основная черта настоящего творчества.  Ну,  давайте,
мистер Ригал. Сотворите что-то свое!
  - Но не скульптуру, не танец, не рисунок и не песню?
  - О, это было бы восхитительно!- Голубой.
  - Я не знаю, что сделать.- Бесстрастный голос.
  - Давайте, я вам помогу. Часто творчество начинается с подражания  уже
созданному, только в несколько измененном виде. Вы творите путем  подра-
жания, только иными средствами.  Например,  преобразовываете  рисунок  в
скульптуру. Или наоборот. Посмотрите вокруг, найдите что-нибудь интерес-
ное и воплотите это иными средствами выражения.
  Неожиданно раздались крики, звуки разрываемой  плоти,  треск  ломаемых
костей и суставов, словно взрывались воздушные шарики, залетевшие  слиш-
ком высоко в небо. Затем послышались дикие, отчаянные вопли певицы.
  - Нет, нет!- Это было завывание, мольба, оставшаяся без ответа.  Крак!
Жах!- и крики смолкли. От стены с хрустом отделился кусок  штукатурки  и
упал на пол. Послышался всплеск. Должно быть, он попал в лужу крови. Еще
кусок штукатурки, за ним - всплеск.
  - Прекрасно.
  Говорил все тот же ровный голос. На этот раз он эхом прокатился по ко-
мнате, потом захлопнулась входная дверь.
  Инспектор Уолдман перемотал пленку до того места, где начались  крики,
и снова включил магнитофон, на этот раз засекая время.  Полторы  минуты.
Все это сделал один человек, и всего за восемьдесят пять секунд.
  Уолдман снова перемотал кассету и снова прослушал  ее.  Скорее  всего,
убийца был один. На магнитофоне были записаны голоса четырех жертв - они
обращались к единственному гостю. Уолдман вслушался в запись.  Казалось,
работали электроинструменты, хотя звука  моторов  слышно  не  было.  Во-
семьдесят пять секунд!
  Уолдман попытался встать на ноги, но его попело. Он слишком долге про-
сидел на корточках для своих пятидесяти лет. Старею, подумал он. В  под-
вал вошел молодой патрульный с радостной приветливой улыбкой.
  - В чем дело?- спросил Уолдман.
  Лицо патрульного показалось ему знакомым. Тогда он взглянул  на  поли-
цейский значок. Так и есть. Он, должно быть, позировал для плаката, рек-
ламирующего службу в полиции. Вылитый полицейский с плаката,  вплоть  до
этой лучезарной улыбки. Но полицейский значок был  ненастоящий.  Дело  в
том, что художник, нанятый по контракту полицейским управлением, выразил
свое пренебрежение к профессии, снабдив красавца с плаката значком,  но-
мера которого никогда не существовало.
  На значке патрульного, который так сладко улыбался инспектору, значил-
ся именно этот номер.
  - Кто вы?
  - Патрульный Джилбис, сэр.- Тот же ровный, монотонный голос, что и  на
кассете.
  - Отлично,- произнес Уолдман ласково.- Очень хорошо.
  - Я узнал, что вы отправились на место преступления.
  - Да,- ответил инспектор. Надо отвлечь подозреваемого,  затем  как  бы
невзначай отвести его в управление, а там наставить  на  него  пистолет.
Уолдман попытался припомнить, когда он в последний  раз  чистил  оружие.
Полтора года назад. Ничего. Полицейскому револьверу все ни почем.
  - Меня интересует, что вы хотели сказать,  назвав  место  преступления
кошмарной сценой. Так написали газеты. Вы не упомянули элемент  творчес-
тва. Как по-вашему, было ли это творческим актом?
  - Конечно, конечно. Я в жизни не видел ничего более  творческого.  Все
ребята в управления восприняли это как  замечательное  произведение  ис-
кусства. Знаете что, нам лучше поехать и обсудить это всем вместе.
  - Не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, что ваш голос звучит преры-
висто. Это верный признак того,  что  вы  лжете.  Зачем  ты  лжешь  мне,
приятель?
  - Кто это лжет? Я лгу? Это действительно было настоящим творчеством!
  - Сейчас ты скажешь мне правду. От боли люди всегда  говорят  правду,-
заявил самозваный патрульный с приветливой улыбкой и непотребным значком
с плаката, призывающего поступать на службу в полицию.
  Уолдман отступил, схватившись за револьвер, но патрульный вдруг впился
ему в глаза. Инспектор не мог пошевелиться и сквозь красную пелену  нес-
терпимой боли сказал всю правду. Это был самый далекий от творчества ко-
шмар, какой ему доводилось видеть.
  - Благодарю,- произнес  полицейский-самозванец.-  Я  точно  скопировал
плакат, но думаю, что копирование чужой работы непродуктивно в  творчес-
ком плане. Благодарю.- С этими словами  он,  словно  дрелью,  просверлил
Уолдману грудь.- Вполне достаточно за конструктивную  критику,-  добавил
он.


ГЛАВА ВТОРАЯ

  Его звали Римо, и они желали видеть его  журналистское  удостоверение.
Желали до такой степени, что брат Джордж приставил к его правой щеке ду-
ло автомата Калашникова, сестра Алекса ткнула  ему  под  ребра  пистолет
45-го калибра, а брат Че, стоя в противоположном углу  комнаты,  целился
ему в голову из "смит-вессона".
  - Одно резкое движение, и мы разнесем его на  куски,-  сказала  сестра
Алекса.
  Почему-то никому и в голову не пришло  поинтересоваться,  отчего  этот
человек, назвавшийся репортером, не удивился, открыв дверь  гостиничного
номера. Они не догадывались, что молчание, которое они хранили,  подсте-
регая его, еще не тишина, что напряженное дыхание можно расслышать  даже
через такие плотные двери, как в  мотеле  "Бей-Стейт",  Уэст-Спрингфилд,
штат Массачусетс. Он производил впечатление  вполне  обычного  человека.
Худой, чуть ниже шести футов, с выступающими  скулами.  Лишь  утолщенные
запястья могли заронить какие-то подозрения. В серых  брюках  свободного
покроя, черной водолазке и мягких мокасинах он выглядел весьма заурядно.
  - Давай-ка взглянем на его удостоверение,- произнес брат  Че,  а  брат
Джордж тем временем закрыл за Римо дверь.
  - Где-то оно у меня было,- сказал Римо и полез в карман, заметив,  как
напрягся указательный палец брата Джорджа, лежавший на спусковом крючке.
Возможно, брат Джордж и сам не подозревал, насколько он близок  к  тому,
чтобы выстрелить. На лбу у него выступил пот, губы пересохли и потреска-
лись, и дышал он коротко, отрывисто, едва  восполняя  закаты  кислорода,
словно боялся сделать полный вдох.
  Римо показал пластиковое удостоверение, выданное  нью-йоркским  город-
ским отделом полиции.
  - А где же карточка "Таймс"? Это же удостоверение полиции!- воскликнул
брат Джордж.
  - Если бы он предъявил тебе карточку "Таймс", у тебя могли бы  возник-
нуть вопросы,- объяснил брат Че.-  Все  газетчики  Нью-Йорка  пользуются
удостоверениями, выданными полицией.
  - Жалкие полицейские марионетки,- согласился брат Джордж.
  - Полиция выдает журналистам удостоверения для того, чтобы их  пропус-
кали на место происшествия при пожаре и прочих подобных ситуациях,-  до-
бавил брат Че. Это был тощий человек с бородатым лицом, которое выгляде-
ло так, будто его однажды вымазали машинным маслом и с тех пор никак  не
могут отмыть.
  - Не доверяю полицейским,- заметил брат Джордж.
  - Давайте кончать с ним,- вмешалась сестра Алекса.  Соски  ее  заметно

 

· 1 · 2 3 4 5 6 Далее 

© 2008 «Детектив»
Все права на размещенные на сайте материалы принадлежат их авторам.
Hosted by uCoz