Кто с просьбой прочистить канализацию, кто кран поменять, ключ сделать,
замок врезать. Ключи действительно делал он, я ему их показал, он опознал.
Характеризуется хорошо. Живет скромно. Их трое - сам Вой тюк, невестка и
двенадцатилетний внук. Сын - прапорщик - служит где-то в Средней Азии. Что
тут еще? - Скорик снова посмотрел в свой кондуит. - Ага, пленка со стола
Шимановича. Отпечатки пальцев, снятые с обоих рулончиков, пока
идентифицировать не удалось. Плохо, что у нас нет банка, - Скорик
вопросительно посмотрел на Щербу.
- Какого банка? - не понял тот.
- Банк памяти у ЭВМ. Заложил искомые "пальцы", нажал кнопку и на
дисплее получаешь ответ.
- Будет и у нас, - серьезно ответил Щерба.
- Когда? - обрадованно спросил Скорик.
- Когда я уже уйду на пенсию. А, может, к вашему уходу на
заслуженный... Ладно, вернемся к нашим баранам, Виктор Борисович. По тем
результатам, которые мы имеем, у меня сложилось впечатление, что
действовал тут одиночка. Нет впечатления присутствия вообще кого-либо
постороннего. Если бы, конечно, не "пальцы" на рулончиках фотопленки и
оставленное почему-то на тумбочке у двери орудие убийства.
На теле Шимановича никаких следов борьбы, сопротивления - ни царапин,
ни гематом. Убийство, похоже, не предумышленное. Но мотивы, мотивы?!
Проник убийца, по всей вероятности, элементарно: явился через дверь и
вышел через нее. Допустим, он пришел вместе с Шимановичем, тот его привел.
Зачем? Образ жизни Шимановича? Книжник, скажем, архивариус. Привел, чтоб
продать что-то, но не сторговались? Возникла ссора? Вряд ли. Шиманович,
как мне думается, ничего не продавал, скорее приобретал. Предположим,
убийца пришел, когда Шиманович был дома, сам открыл ему дверь. Значит этим
путем и удалился. Допустим, что преступник отпер замок утерянными
Шимановичем ключами или похищенными у него, пришел с целью ограбить, но
хозяин оказался дома. Убив его и увидев, что грабить тут нечего, он
заглянул бы и в комнату соседки. Но там ничего не пропало. И последнее:
убийца отпер дверь ключами, которые каким-то образом оказались у него и
стал ждать, когда явится хозяин. Скажем, была у него для этого причина.
Едва ли Шиманович дал бы так, за здорово живешь, убить себя, какие-то
следы борьбы мы бы обнаружили. Не мог он спокойно прореагировать на
незванного гостя. И убит был внезапным ударом сзади, то есть жертва
отвернулась, ничего не подозревая о намерениях стоявшего сзади человека...
Вы внимательно осмотрели весь дом?
- Да. Чердак, подвал. Ничего такого не нашел. Других дверей, кроме
парадных, в доме нет.
- Из того, что мы знаем достоверно - это странное исчезновение пары
черных туфель, которые, как утверждает соседка, обязательно должны были
стоять на подстилочке у двери, когда хозяин дома.
- Может быть убийца переобулся в них, а свои унес в руках, чтоб не
наследить?
Щерба пожал плечами.
- Туфли надо искать, Виктор Борисович, необходимо еще раз хорошо
осмотреть дворик, он небольшой. И соседние, примыкающие к дому, - сказал
Щерба. - Что еще исчезло из комнаты Шимановича? Этого мы не знаем. По
утверждению соседки все вещи Шимановича на месте. А вот что пропало из его
книг, папок, документов? - Щерба посмотрел на Скорика, будто тот знал об
этом и только и ждал вопроса Михаила Михайловича, чтоб ответить.
- Как это установить? Там их столько!.. Михаил Михайлович, - начал
осторожно Скорик, - мы все время мыслим об убийце "он". Но почему "он", а
может быть "она"? Магия грамматики: слово "убийца" - мужского рода?
- Смотри, куда вас увело! - засмеялся Щерба. - И кого же конкретно вы
имеете в виду?..
- Если бы!..
- Тогда давайте уж отработаем один из малообещающих вариантов:
соседка Шимановича, Теодозия Петровна. С утра до вечера в ту субботу ее не
было дома. Дайте поручение людям Соколянского. Мы должны знать, как и где
она провела тот день. Надо установить ее приятельницу, у которой, по ее
словам, она была, и затем ходила с нею в церковь Петра и Павла на вечернюю
службу. Хорошо бы отыскать отца Михаила, у него приход в селе, где она
родилась. Она сказала, что встретила его в церкви в ту субботнюю службу.
Ну и не лишне знать, в котором часу кончилась служба.
Скорик внимательно слушал, иногда коротко что-то записывал.
- Теперь вот что... - начал было Щерба и умолк, открыл ящик
письменного стола и достал оттуда что-то завернутое в свежий носовой
платок. То, что Щерба собирался сейчас поручить Скорику, было если не
незаконным, то не очень чистоплотным. Он хорошо понимал это, и ему не
хотелось приучать молодого следователя к подобным фокусам. Помимо этих
соображений имелось еще одно немаловажное: то, что он намеревался
осуществить, являлось непроцессуальным, в случае удачи не имело бы никакой
доказательной силы, любой судья утрет ему нос, потому что завернутый в
платок предметец, а именно коробочка-футляр от кассеты "Denon", не изъята
на месте происшествия, не найдена при обыске, т.е. не приобщена к делу
подобающим образом - с оформлением протокола. Ее Щербе вручили в частной
беседе, не имевшей никакого отношения к делу Шимановича. Единственное, чем
он оправдывался перед собой, была утешавшая мысль: подтвердись то, во что
он хоть и слабо, но поверил (потому, что обязан был верить всему), в
дальнейшем он найдет иную возможность закрепить версию чистенько,
доказательно, процессуально. Щерба развернул платок. - Виктор Борисович,
предвижу ваше удивление. Но ничего липовать мы не станем. Просто хочу
проверить одну свою мыслишку. Нужно отдать коробочку экспертам. На ней
могут быть "пальцы". Их надо снять и сравнить с теми, что на рулончиках
фотопленки из квартиры Шимановича. Вполне возможно, что мои предположения
полная чушь, это у каждого из нас случалось, и у вас будет... Футлярчик
этот в дело не попадет. А успокоиться хочу.
Не перебивая, Скорик выслушал тираду человека, за которым, знал, шла
репутация сильного и грамотного следователя. Спросить хотелось о многом,
но он сдержался и задал только один вопрос, кивнув на футлярчик:
- Чей он, Михаил Михайлович?
- Одного человека, не обижайтесь, я скажу вам попозже, - и осторожно,
держась за края платка, Щерба завернул прозрачную коробочку и протянул ее
Скорику...
43
Утром, не заходя на работу, Сергей Ильич отправился на автостанцию,
купил билет на рейсовый автобус "Подгорск - Ужва", и сев в полупустую
машину, стал ждать отправления. Шофер в кабине что-то жевал, не спешил,
хотя уже пора бы ло ехать, видно надеялся, что пассажиры еще подойдут.
Вчера и позавчера пришла почта из Литвы и Белоруссии, - ответы на
запросы Сергея Ильича из населенных пунктов Троки - Тракай. И - никаких
следов Бучинских: "Нет", "Не числятся", "Не проживали", "Не проживают",
"Не значатся". Ни огорчения, ни разочарования эти ответы у Сергея Ильича
не вызвали. Уж очень давно он привык к двум результатам в своей работе:
"да" - "нет". И многолетнее такое многообразие не порождало никаких
эмоций.
Сегодня он должен окончательно прояснить все, что касается Ульяны
Васильевны Бабич.
Автобус выбрался уже из сутолоки центра и катил по широким улицам
нового микрорайона, за которым начиналось рыжее поле.
Коротая время, Сергей Ильич думал о том, какие дальнейшие шаги
предпримет в поисках наследников 300.000 долларов, окажись Ульяна
Васильевна Бабич не тем лицом, которое он ищет. И еще он впервые подумал:
странно, что Бучинский не оставил завещания, как это принято на Западе,
тем более, что оказался человеком состоятельным. Уж он-то знал, кто должен
унаследовать все, что останется после его смерти. В чем же дело? Считал,
что совершенно одинок, завещать было некому?..
Постепенно по дороге в Ужву автобус заполнялся людьми, которых шофер
подбирал в привычных местах, обычно около сельмагов. В машине стало душно,
к тому же в салон откуда-то гнало горячий дух бензина. Сергею Ильичу
сделалось дурно, пытался все время вздохнуть полной грудью, перевести
дыхание, но не мог, что-то тяжко легло поперек горла, начиналась головная
боль. Хотелось крикнуть, чтоб остановили автобус, выскочить, лечь среди
поля, закрыв глаза, и дышать, дышать...
В таком состоянии он доехал до Ужвы, ни о чем стороннем уже не думая.
Тут же на площади, где была конечная остановка, он посидел на скамье,
передохнул, покурил и двинулся на Черешневую улицу.
Калитка дома номер пять оказалась запертой, окна затворены и за
стеклами видны были глухие шторы. Во дворе ни души. Постояв какое-то время
и убедившись, что дом пуст, Сергей Ильич направился к соседней, справа,
калитке, скобой поднял щеколду, вошел во двор и по шуршащей гравийной
дорожке поднялся на крылечко, постучал в крашеную белую дверь.
- Входите, открыто! - раздался голос.
Войдя, Сергей Ильич не сразу увидел в темноватой прихожей хозяина,
который склонившись, переливал из молочного бидона в трехлитровую банку
тягучий, приторно пахший цветами мед.
- Вы ко мне? - выпрямляясь и вытирая руки мокрой тряпкой, спросил
хозяин. - Проходите, - он первым прошел в дверь, распахнутую в светлую
кухню. И Сергей Ильич разглядел его - невероятно худого, плоскогрудого, в
старенькой желтой с коричневыми полосками сорочке, заправленной в
широченные брюки, державшиеся на подтяжках.
- Здравствуйте, - сказал Сергей Ильич. - Извините за вторжение. Я,
собственно, к соседке вашей, Ульяне Васильевне. Но там, по-моему, никого
нет.
- Никого, - сказал хозяин. - А вы, простите, откуда будете?
- Из области. Я юрист. Приехал по важному для нее делу.
- Ульяна в больнице. Инсульт у нее. Вас как звать?
- Сергей Ильич.
- А меня Марьян Зенонович.
- Как ее здоровье? - спросил Сергей Ильич.
- Плохо. Надежды мало.
- Марьян Зенонович, вы хорошо знали их семью, Ульяну Васильевну, ее
мужа? Понимаете, мне нужно кое-что уточнить о ее родне. Скажу вам
откровенно, речь идет о наследстве.
- Ишь ты, как! - хозяин весело вскинул руками. - Все расскажу, что
знаю, может и мне чего перепадет из наследства того, - он добродушно
рассмеялся и уже серьезно сказал: - Семью их знаю тридцать четыре года,
как переехали сюда в сорок шестом из Хабаровска, так мы рядом и живем,
строились тут разом. Я Антону помогал, Бабичу покойному, он мне.
Спрашивайте, скажу, что помню.
- Откуда они родом?
- Антон Бабич, значит муж Ульяны, коренной дальневосточник,
хабаровский. Рассказывал, что дед его из казаков уральских. В середине
прошлого века чуть ли не всей деревней переселились в дальневосточные края
с Урала.
- А Ульяна Васильевна?
- Тоже из тех мест. После революции оба оказались за границей, в
Хабине или Хибине, не помню точно.
- В Харбине, наверное?
- Наверное. Там познакомились, там и поженились. А уж после этой
войны, в сорок шестом вернулись. В родных местах, дальневосточных, что-то
не понравилось им, подались сюда. Так мы и познакомились.
- А детей у них нет?
- Нет. Как говорится, бог не дал.
- Марьян Зенонович, братья, сестры у Ульяны Васильевны есть?
- Одна сестра была, Мария, умерла еще в шестьдесят третьем. Тоже с
ними приехала, но жила в Подгорске.
- Ульяна Васильевна никогда не упоминала о какой-нибудь родне за
границей?
- Как не упоминала?! Рассказывала, что какой-то троюродный дядька,
царский офицер, ушел с белыми в этот Харбин, а потом уплыл в Америку, там
и помер. А сын его еще жив, в Америке, фермер, увезли его мальчонкой, он
моложе Ульяны лет вроде на пять. Письма ей пишет. Редко, правда, так через
год-два пришлет письмишко. За минувший год да за этот было письмо, как раз
за неделю до Ульяниной болезни.
- А как его фамилия?
- Вот этого не знаю. Мне-то фамилии ни к чему.
- Марьян Зенонович, а что потянуло Бабичей в наши края? Может быть,
какие-нибудь родственники нашлись тут?
- Ну что потянуло? Разве человек точно знает, почему ему другие места
повидать охота? Там жили они на одном краю земли, а тут уже другой ее
край. Интересно же, какой он, другой конец земли! А может, когда вернулись
из-за границы, неуютно им стало на прежнем, родном месте, - со значением
сказал он и взглянул на Сергея Ильича: понял ли тот, о чем речь. - А вот
родни тут у них никакой не было, знакомых никого, не то что души кровной.
Это точно знаю. Сперва одиноко жилось им, пока не обзнакомились. Ульяна
лаборанткой в поликлинике работала, а Антон бухгалтером на сахзаводе.
- Спасибо, Марьян Зенонович, - встал Сергей Ильич. - У меня к вам
просьба: то, ради чего я приехал сюда, пока в стадии изучения, все
проверяется, поэтому не хотелось бы, чтоб посторонние знали. Народ ведь у
нас любопытный, любит такие новости, пойдут слухи. А дело при проверке
может обернуться ошибкой.
- Это уж точно, что слухи любят у нас, - улыбнулся хозяин. - Мой
сосед, что с той стороны ульяниного дома, прослышал, что мед у меня берут
даже из Подгорска, тоже слух придумал: Марьян, мол, сахарным сиропом мед
разбавляет... Так что насчет вашего вопроса вы не беспокойтесь. Мы тут на
кухне с вами поговорили, на кухне все и останется, вьюшка в плите открыта,
через поддувало в дымоход и вытянет, в небо улетит, а там лови, -
засмеялся он, провожая Сергея Ильича до калитки...
Из Ужвы Сергей Ильич вернулся в половине третьего, с автостанции
трамваем поехал на работу, хотя чувствовал себя дурно, вяло, даже есть не
хотелось. Но придя к себе, заварил крепкого чая, достал из кейса
бутерброды, которыми снабдила ж ена, и заставил себя поесть, а чаю выпил
даже два стакана - один сладкий, другой без сахара, чтоб ощутить вкус
первой заварки.
Потом, покуривая, он думал о том, что фамилию Бабич с
генеалогического древа Михаила Бучинского теперь можно отрубить. По всем
признакам тут однофамильцы. Михаил Бучинский - из этих мест, галицийских
корней, а тот Бучинский, - родственник Ульяны Бабич, - натуральный
дальневосточник да еще из уральских, видимо, яицких казаков. Уж слишком
большой этно-географический разброс, такая кровная близость в галицких
родословных почти не встречается. Кроме того, что самое главное, -
дальневосточный Бучинский жив, Бабич получила от него письмо не так давно,
а Бучинский-наследодатель умер полгода назад.
Придя к такому выводу, Сергей Ильич принялся за почту. Его ждали
письма из Белоруссии и Литвы. Трабский сельсовет Ивьевского района
Гродненской области извещал, что интересующий Инюрколлегию Бучинский
Михаил Степанович в населенном пункте Троки не проживал и не проживает. Из
населенных пунктов Тракай Игналинского, Швенческого и Вильнюсского районов
Литвы уведомляли, что человек по фамилии Бучинский Михаил Степанович в
актах записи о рождении или смерти не значится.
С самого начала слабо веривший в версию "Троки-Тракай", Сергей Ильич
спокойно подшил эти бумажки в дело и распечатал последний конверт - из
Москвы, из Инюрколлегии. Письмо сообщало, что "...нами получен телекс от
фирмы Стрезера, что в Кливленде (США) найден человек, американский
украинец, который в годы войны был офицером армии США в Европе. С 1945 по
1950 год он работал в американской оккупационной зоне Германии в лагере
перемещенных лиц. Он заявил, что знал человека по имени Александр
Бучинский, который был вывезен немцами в Германию, а затем в числе других
передан американцами советским властям для репатриации на родину. Мы
сделали запрос в соответствующие органы. Поищите среди бывших партизан
людей, возможно знавших Александра Бучинского, брата наследодателя..."
"Если речь идет об одном и том же Александре, доказательств, что он
был убит полицаями, как сообщил мне старик с улицы Толбухина, знавший всю
семью Бучинских, у меня нет, - думал Сергей Ильич. - Как и нет
доказательств, что задержанный полицаями Александр Бучинский был ими
отпущен. Это всего лишь слова Рандолла".
Очень уж не хотелось Сергею Ильичу обращаться к Кухарю, но это,
пожалуй, единственно возможный путь узнать что-либо об Александре
Бучинском, если он действительно был связан с партизанами, и если связан
был именно он, а не какой-нибудь другой Бучинский.
Сергей Ильич снял трубку и позвонил Кухарю. На другом конце отозвался
равнодушный женский голос:
- Приемная.
- Юрия Кондратьевича, пожалуйста, - сказал Сергей Ильич.
- У него совещание.
- Ничего, доложите, что звонит Голенок.
- А вы не могли бы через час позвонить?
- Нет, не могу.
- Как сказать ему, откуда звонят?
- Голенок из Инюрколлегии.
- Подождите у телефона.
Сергей Ильич слышал в трубке какие-то шорохи, позвякивание, потом
что-то щелкнуло и Кухарь спросил:
- Сергей?
- Да.
- Слушаю тебя.
- Когда я к тебе могу зайти?
- У меня сейчас народ, из районов приехали. А в пять бюро обкома.
Давай завтра к девяти. Сможешь? С утра лучше всего, потом суета начнется.
- Хорошо. Только предупреди секретаршу, чтоб я не торчал в приемной.
- Не беспокойся...
Трубки они опустили одновременно.
44
Скорик шел по городу неспешно, сжимая в запотевшей ладони ручку
дипломата, останавливался у витрин парфюмерных магазинов. Он был молод,
красив, элегантен, следил за собой, любил хорошую парфюмерию, в деньгах
был относительно свободен, поскольку ходил в холостяках, ему нравились
красивые импортные флаконы с мужскими одеколонами и туалетной водой, яркие
баллоны с дезодорантами и мыльной пеной для бритья, нарядные тубы с
импортной зубной пастой, закрывавшиеся колпачком с откидной крышечкой.
Всего этого у него имелось много на полке в ванной, но всякий раз идя по
городу, он заглядывал в парфюмерные, надеясь, что что-нибудь выбросят.
Знал почти все названия фирм, указывавшихся на этикетках.
Зайдя в галантерейный, где был отдел парфюмерии, осведомился у
молоденькой продавщицы:
- Верочка, для меня ничего нет?
- В конце месяца ждем, - улыбнулась Верочка. И когда он удалился к
двери, сказала подружке: - Хоть бы пригласил разик...
Сегодня Скорик наметил в поисках Зубарева, чья фамилия была записана
на календаре рукой Шимановича, посетить три букинистических...
Еще издали он увидел у входа группу людей, то сближавшихся, то
расходившихся, что-то быстро говоривших друг другу. У всех в руках были
или кейсы, или портфели, или сумки. Скорик знал, что люди эти знакомы
между собой, как филателисты или нумизматы, а он для них чужой. Он
приблизился, открыл свой кейс, заглянул, словно проверяя, на месте ли то,
что принес сюда, и двинулся в магазин. Расчет удался - его заметили, трое
парней шагнули наперехват, угадав в нем новичка.
- Чем интересуетесь? - спросил один. - Пикуль нужен?
- Нет. Нужна справочная литература. Только дореволюционная и
довоенная.
- А сами что имеете?
- Дюма, "макулатурный", - сказал Скорик. - Я ищу одного старика, у
него есть то, что мне нужно. В прошл ый раз, когда я приезжал, он был
здесь, у него холщовая сумка.
- Шиманович, что ли?
- Кажется.
- Он всякий хлам собирает!.. Недели три, как не появлялся. Да, Степа?
- повернулся парень к приятелю.
- Вроде... А вы что, не местный? - спросил он Скорика.
- Я из Донецка, бываю часто тут в командировках, - сказал Скорик,
отметив, что о Шимановиче они говорят в насто ящем времен, как о живом:
"...всякий хлам _с_о_б_и_р_а_е_т_." - А Зубарева - такого не знаете? Мне
сказали, что у него я смогу кое-что достать.
- Кто это Зубарев? - спросил один парень у другого.
- Не знаю, - пожал тот плечами...
Парни отошли, интерес к Скорику пропал. Потолкавшись, послушав,
поспрашивав, он зашел в магазин, вроде с любопытством пошарил глазами по
полкам. Продавщица беседовала в углу прилавка с каким-то военным,
выложившим перед ней стопку книг. Скорик ждал. Отправив военного в
подсобку к приемщице, она подошла.
- Я приезжий, - сказал он, - собираю издания "Академии", мне нужен
второй том Беранже, красный такой. У вас нет?
- Издания "Академии" очень редко бывают.
- Мне сказали, что есть такой Зубарев, вроде он мо жет помочь. Но я
тут никого не знаю. Не поможете найти его?
- Я знаю Зубарева только директора магазина, Павла Николаевича.
- Может, это он и есть? - улыбнулся Скорик.
- Магазин на проспекте Шевченко. Выйдете от нас и налево, там сядете
на троллейбус, две остановки.
- Спасибо, - Скорик вышел.
Перед букинистическим на проспекте Шевченко была та же картина -
вертелись какие-то люди, озирались, заглядывали в портфели, тихо
переговаривались, столковываясь, уходили за угол завершать сделки. В этой
пестрой сутолоке Скорик заметил лейтенанта-оперативника из
Красноармейского райотдела. В джинсовых брюках, в синей курточке и белой
каскетке с зеленым солнцезащитным козырьком, он, как свой человек здесь,
вертелся, переходил от группки к группке, что-то говорил, прижимая к боку
чем-то набитую сумку. Они понимающе переглянулись, и Скорик вошел в
магазин. Здесь было темновато, узкое, как коридор помещение, слева
прилавок и стеллажи до потолка, забитые книгами, справа, на стене -
застекленные стенды с книгами для целевого обмена. В конце - фанерная
дверь. Туда Скорик и направился. За дверью оказалась каморка. На полу у
кафельной печи в кучу были свалены книги. У стены, за втиснутым в угол
крохотным столиком, сидел пожилой мужчина в военном кителе. Перед ним
стояла женщина и выкладывала из сумки на угол столика коричневые тома
собрания сочинений Золя.
- Товарищ Зубарев? - спросил Скорик.
- Да. Что вы хотели? - мужчина поднял плешивую, с последним сероватым
пушком голову, и за стеклами очков Скорик увидел потускневшие, давно
истратившие голубизну глаза.
- Я насчет кое-каких книг. Хотел посоветоваться.
- Подождите, вот закончу с гражданкой.
- Хорошо, - Скорик вышел, но ждать не стал: Зубарев был найден.
Скорик двинулся к третьему магазину на улице Дружбы, где был только
отдел букинистической книги: шел и думал, что убийство Шимановича - одно
из тех преступлений, которые в их среде числятся, как совершенные в
условиях неочевидности, когда нет никакой зацепочки, ни одной устойчивой
версии и надо проверять каждое, даже самое нелепое предположение.
Еще издали он увидел, как из магазина вышел лейтенант в белой
каскетке и зашагал вдоль по улице. Обогнав его по другой стороне, Скорик
перешел дорогу и стал ждать на углу у киоска "Союзпечать". Лейтенант
заметил его, сблизились. Остановились.
- Ну что? - спросил Скорик.
- Ничего. Третий день пасусь. В основном общие слова "знаем, чудак
такой, за хламом охотился", "у него-то и библиотеки нет", "мы с ним дела
не имеем, у него рупь в кармане", "бывает здесь, но давно не видели"... А
у вас что?
- Почти то же самое. Зубарева установил. Директор магазина на
проспекте Шевченко.
- Это я уже тоже знаю. Его не было неделю, бюллетенил...
- Ну что, пошли? Вы куда?
- В облкниготорг. А вы?
- Сбегаю еще на Центральный рынок. Там возле молочного павильона
частники из районов продают керамические горшки и миски. Иногда возле них
старушки устраивают книжный развал - старье с чердаков сволакивают:
подшивки газет, журналы допотопные. Шиманович туда тоже заглядывал. Я
позавчера там был. Его знают...
Они расстались...
Заведующую облкниготоргом Скорик не застал, секретарша сказала, что
Галина Васильевна ушла в Дом политической книги, там ревизия. Спустившись
с третьего этажа новенького панельного дома, он поехал в Дом книги - в
другой конец города.
На огромной стеклянной двери висела табличка: "Извините, у нас
переучет". Скорик вошел в большой торговый зал. Девушка, стоявшая на
стремянке возле высоких настенных книжных витрин, оглянулась, сказала
недовольно:
- Закрыто, у нас переучет. Вы что, читать не умеете?
- Умею, - ответил Скорик. - Мне нужна Галина Васильевна.
- Она в подсобке.
В подсобке сидело несколько женщин, просматривали какие-то бумаги.
- Здравствуйте! - поздоровался Скорик.
Женщины подняли головы.
- Я хотел бы видеть Галину Васильевну.
- Я Галина Васильевна, - поднялась полная женщина с высокой белой
башней взбитых волос.
Они вышли в торговый зал. Скорик показал удостоверение, назвался.
- Что вас интересует? - спросила завоблкниготоргом.
- Зубарев. Что вы можете сказать о нем?
- Зубарев?! - она удивилась. - Даже не знаю, что сказать... Три года
у нас, никаких претензий не имеем. Книжное дело знает. Отчетность всегда в
порядке... Ну что еще? - она пожала плечами.
- А откуда к вам пришел?
- Он подполковник, в отставке. Пришел из политучилища, там работал на
кафедре русского языка и литературы. Член партбюро у нас.
- Я бы хотел с ним поговорить.
- Если не секрет, какая-нибудь неприятность в магазине?
- Нет, нет... По другому делу... Вы не могли бы попросить его зайти
ко мне?.. Скажите, что поступила жалоба от покупателя, мы проверяем,
хотим, чтоб он помог.
- Хорошо... Когда?
- Сегодня. Часа в три. Красноармейская прокуратура, седьмая
комната... Как его имя и отчество?
- Дмитрий Николаевич... Я сейчас позвоню ему...
Из Дома книги Скорик поехал к себе.
Было без пяти три, когда в двери постучали.
- Войдите! - откликнулся Скорик.
Вошел Зубарев, Скорик узнал его, встал.
- Входите, Дмитрий Николаевич. Садитесь.
Зубарев сел и молча поднял глаза на Скорика. Сейчас, без сильных
стекол очков голубизна глаз уже не казалась такой выцветшей.
- Дмитрий Николаевич, - Скорик сел. - Вы три года работаете в системе
книготорга. Сейчас книжный бум, вокруг налипло много разного народа, есть
и "штатные", постоянные люди, кое-кто на этом греет руки, мешает вам. Вы
согласны?
- Мешают, - коротко ответил Зубарев.
- И этих "штатных" вы не можете не знать.
- Знаю, надоели. Уже обращался в милицию. Безрезультатно.
- А такая фамилия вам не знакома? Шиманович?
- Я был хорошо знаком с Богданом Григорьевичем. Вы напрасно
причисляете его к этой публике.
- Когда последний раз вы навещали Шимановича?
- Дома я у него никогда не был, обычно он заходил ко мне, довольно
часто.
- А когда последний раз вы его видели?
- Уже в гробу, на похоронах.
- Вы были на похоронах?
- Да. На новом кладбище. Даже фотографировал эту печальную процедуру.
Думал, кому-нибудь из родственников захочется иметь на память. Но он, как
оказалось, совершенно одинок. Если вам для следствия нужны эти фотоснимки,
могу предоставить. Вы, как я понимаю, ведете следствие, ищете убийцу.
Далеко продвинулись?
- Откуда вы знаете, что он убит?
- Знакомый адвокат, тоже книжник, бывший коллега Богдана Григорьевича
сказал.
- А когда вы видели последний раз Шимановича живым?
- Четырнадцатого, в пятницу, за день до его гибели.
- По какому поводу вы встретились, где?
- Он пришел в магазин около семи, перед самым закрытием... Принес
восемь рублей - долг. За книгу "Справочник Апостольской церкви за 1935-38
годы". Кроме того, возвратил мне сборник речей адвоката Кони, книга
оказалась дефектной, кто-то выдрал целый блок страниц, а я недоглядел.
- Дмитрий Николаевич, один деликатный вопрос. Поскольку вы знаете
тех, кто постоянно крутится возле магазина, не подскажете ли, на кого
стоит обратить внимание?
- Думаю, от них толку мало. Богдана Григорьевича они считали чудаком,
ведь "Фаворит" Пикуля и подобная литература его не привлекали. Они знали,
что ни денег, ни ходовых книг он не имел, его интересовало другое, на чем
не "наваришь".
- И все-таки?
- Запишите несколько фамилий, - с сомнением сказал Зубарев, и
продиктовав, добавил: - Как я понимаю, вы пригласили меня не для разбора
какой-то жалобы?
- Вы правильно поняли, - улыбнулся Скорик. - Не обижайтесь.
- Бога ради!
- Возле каждого букинистического крутится, видимо, свой контингент,
регионы у них распределены?
- Всюду одни и те же физиономии. Мигрируют. Сегодня они у меня,
завтра - у другого магазина. И так далее. На следующей неделе все
сначала...
- Вы нам очень помогли, - сказал Скорик, сворачивая разговор.
- Не думаю. Впрочем, вам видней, - сказал Зубарев...
45
Кабинет Кухаря, большой, вельможный, с хорошей, по заказу сделанной
мебелью, сиял чистотой, как выставочный павильон накануне открытия.
Красивые, разведенные по углам набивные бежевые шторы висели на широком, в
тон мебели, карнизе, блестел наборный - белый, светло-коричневый и
темно-коричневый, - покрытый лаком паркет. Стены обшиты тонированной
сосной. И как завершение ведомственного натюрморта - три телефонных
аппарата: зеленый, желтый и красный.
"Во что же это обошлось? - усаживаясь в издавшее вздох кресло,
обтянутое оранжевым нежным кожзаменителем, подумал Сергей Ильич. - По
какой статье пошли деньги?" - но спрашивать не стал, не хотел злить
хозяина кабинета, к которому пришел с просьбой.
И тут Кухарь без предисловий прямо спросил:
- Тебя что, Минька прислал?
- Минька? - притворно удивился Сергей Ильич, понимая, о чем речь. -
Что значит прислал?
- Гад он! - Кухарь вышагивал по кабинету. - Свинью мне подложил! Мог
бы и не размазывать эту кашу, - и Кухарь подробно поведал всю историю. -
Что скажешь? - запыхавшись, он остановился у столика, на котором стояло
три бутылки с "Боржоми", налил стакан и залпом выпил. - Допустить, чтоб
обгадили доброе имя Тимофея?! Брат он мне, понимаешь!
- Понимаю, все это неприятно. Но не драматизируй. А, главное, не лезь
