перекачивания государственных средств в личные карманы.
Елена ни о чем не спрашивала, вела себя так, будто никакого Стасика
не существует, и жизнь Качалиных продолжалась. Лишь через три месяца он
принес в дом деньги. Но как Елена не взглянула на восемьдесят рублей, так
она не стала смотреть и на два плотных конверта.
- Брось на трюмо, - поцеловала Качалина в щеку и продолжала
нескончаемые разговоры по телефону.
Через два года они зарегистрировали брак, отметили событие в
привычной компании, обслуживали их знакомые официанты.
Первое время Игорь пытался подсчитать, сколько он "бросает на трюмо",
но вскоре понял никчемность своей затеи. Машина Стасика работала, Игорь
Качалин трудился в ней важным винтиком, затем шестеренкой, со временем
превратился в жизненно необходимую несущую ось, которая обрастала своими
шестернями и винтиками. Соответственно тяжелели конверты, цвет купюр в них
менялся. Странное дело, деньги интересовали Игоря все меньше и меньше,
практически они ему стали не нужны. Взял конверт, отдал, живи дальше. Дом
полон. Качалин уже не знал, что в нем имеется, одевают его элегантно, в
соответствии с модой, машина всегда в порядке, еда и женщины ждут. Зачем
же деньги? Если он захотел к морю или в горы, надо только сказать, билеты
на самолет принесут, на аэродром доставят, там встретят.
Однажды за завтраком, дорогим, но давно безвкусным, Игорь посмотрел
на красивую блондинку, которая быстро обслуживала его и говорила что-то
ласковое, и спросил:
- Елена, а тебя не интересует, откуда я приношу деньги? Какую цену я
за них плачу? Что со мной может случиться?
- Что с тобой может случиться? - Елена подлила в его чашку кофе,
сделала еще один бутерброд. - Выгонят с работы. Есть деньги - живем, не
станет - будем жить.
Игорь попытался заглянуть ей в глаза, но они блестели и отражали
свет. Совсем недавно от присутствия, тем более от прикосновения этой
женщины мне становилось дурно, подумал он, посмотрел внимательно,
попытался вспомнить Елену прежней. Где же страсть, любовь? Качалин
нахмурился. Когда мы были последний раз близки? Вчера? Позавчера? Нет. Нет
и нет! Чего я здесь сижу, зачем мне все это надо? Уволят с работы? Если я
попадусь, меня уволят, выгонят из жизни. Я же такой рациональный умник,
всегда твердил: выигрыш должен превышать ставку десятикратно, лучше
стократно. Я ставлю жизнь, а получаю? Он отодвинул бутерброд с икрой,
взглянул на блондинку удивленно.
- Знай я тебя хуже, решила бы, что ненавидишь меня, - Елена
рассмеялась. Голос у нее был почти мужской, временами скрипел, как
рассохшиеся ставни.
- Ты знаешь меня хорошо? - Игорь отложил надкусанный бутерброд.
- Я тебя знаю, - Елена удивленно подняла брови. - Что сегодня с
тобой? Ты не выспался? - Она прижала его голову к щеке, проверяя, нет ли
температуры, отстранившись, заботливо поправила мужу волосы.
- Ты меня береги, подходящего мужа искать - забот не оберешься.
- Может, икра несвежая? - Елена взяла бутерброд. - На работу не
опаздываешь?
- Как звали твоего последнего мужа? Где ой? Почему ты никогда о нем
не рассказываешь?
- Я тебя о твоих девках не расспрашиваю, - Елена насмешливо
улыбнулась. - Ты бы этой, как ее... Алисе сказал, что мыться следует не по
субботам, а каждый день.
Качалин не ответил. Еще год назад он узнал, что первый муж Елены
спился и лежит в лечебнице, а последний находится в заключении, работал до
ареста в торговле, получил двенадцать лет. И меня возьмут, а она будет
жить припеваючи, ничего в этом доме не изменится, будет другой мужик
завтракать, просто смена караула. Как при трехсменном карауле? Один стоит,
второй бодрствует, третий - отдыхает.
- У тебя есть кандидатура на мое место? - спросил Качалин.
- Я тебя, хама, могу сегодня выгнать, а о замене подумать на досуге.
- Казалось, Елена сейчас заплачет, но она взяла себя в руки, села
напротив, помолчала немного. - Почему люди, расставаясь, не желают
оставаться людьми? У тебя неприятности на работе, но ведь я тебе помочь не
могу.
- Неприятность - это когда штаны новые порвал, - прервал жену
Качалин. - Мне тюрьма грозит, на долгие годы.
- Скверно, очень скверно. - Елена кивнула, взяла мужа под руку. - Я
виновата? Я у тебя когда-нибудь что-нибудь просила? Я тебя толкала?
- Ты, ты! - Качалин вырвал руку, широко открыл рот, слова застряли у
него в горле непрожеванным куском.
- Что я? - ласково спросила Елена. - Я не оправдываюсь, хочу понять
по-человечески. Ты взрослый, неглупый мужчина. Почему ты ищешь мальчика
для битья? Тебе так легче? Хорошо. Я тебя, несмышленыша, заманила в темный
лес и совратила. Ты искал светлый путь, рвался совершить трудовой подвиг,
встретил роковую женщину и свихнулся.
- Зачем так? - Качалин смутился. - Я хочу, чтобы ты понимала...
- Я не понимаю, - перебила Елена и поднялась из-за стола. - Я только
женщина и желаю тебе добра, понимать должен ты и за свои поступки отвечать
должен сам. Извини, такова жизнь.
ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ
Ревность? Или человек ошалел от эгоизма красивой женщины, тысячи раз
сдерживался, один раз не выдержал... Вернувшись на кухню, Лева прямо с
порога спросил:
- Придумали ответ? Или спросите: какой ответ?
- Не знаю я, растерялся, понимаешь? - Качалин говорил это Толику
Бабенко, по-бабьи размахивая руками, услышав вопрос Гурова, замолчал.
Пытается замазать оплошность или искренен? Ответить на этот вопрос -
значит либо выявить убийцу, либо отсечь одного из основных подозреваемых.
Неожиданно Толик, державшийся до этого скромно, заговорил в повышенном
тоне:
- Почему вы так разговариваете, товарищ? Не знаю вашего звания... В
семье произошло несчастье, умер человек, любимая женщина, муж,
естественно, в трансе. Что означают ваши вопросы, и вообще, не излишне ли
вы здесь задерживаетесь?
А если действительно Качалин ни в чем не виноват? Тогда его, Гурова,
поведение недопустимо. А что делать?
- Вы объясните простыми русскими словами: что произошло? - наступал
Толик.
Качалин к разговору не прислушивался - ушел в себя, замкнулся,
сосредоточился, словно выполнял работу, прихлебывал кофе, и Гуров был
убежден, что делает все Качалин механически, вкуса кофе не ощущает.
Не торопись с выводами, инспектор, одернул себя Лева. Качалин замешан
в крупных хищениях, возможно, жена знала об этом и стала мешать. Надо
намекнуть, что несчастный случай вызывает сомнение, и проверить реакцию.
- Елена Сергеевна упала и ударилась виском о бронзовый подлокотник, -
тихо ответил Гуров, наблюдая за Качалиным ненавязчиво, но внимательно.
Хозяин еле заметно вздрогнул, поежился, словно ему стало холодно,
прихлебнул кофе, на Гурова не взглянул.
- Как это упала? - возмутился Толик, подхватив брошенный мяч так
ловко, будто играл с Гуровым в одной команде.
- Упала и ударилась? Глупости все. Елена отличная спортсменка... - Он
замялся, и на его лице быстро промелькнуло удивление, испуг и, что больше
всего поразило Гурова, радость. - Вы что же, сомневаетесь?
- Мое дело маленькое, - как можно равнодушнее ответил Гуров. -
Приказали ждать следователя. Я жду.
- Понятно, понятно. - Толик чуть было не потер руки от удовольствия.
- Ждете, значит, а пока проявляете инициативу. Упала молодая, здоровая
женщина, точненько виском ударилась, странно, правда?
- Не знаю, следователь приедет, - равнодушно мямлил Гуров, радуясь
столь неожиданному и активному помощнику.
Качалин вспыхнул и погас, снова замкнулся. А ты, приятель, рассуждал
Гуров, либо сам по уши замешан в этом деле, прибыл сюда на разведку и
решил вести ее активно, либо у тебя выраженный комплекс неполноценности.
При возможности ты стараешься человека унизить, тебя бы сейчас на мое
место...
- Задаете бестактные вопросы... - Толик входил в роль обличителя и
защитника нравственности. - В Шерлока Холмса поиграть захотелось? Вот
следователь приедет, я ему все расскажу.
- А что я такого спросил? - Не будь на душе так муторно, Лева мог и
рассмеяться. - Не страдала ли покойная сердцем? Понятно. Если сердечный
приступ, то ясно, прихватило, шарахнулась...
- Шарахнулась, - передразнил Толик, - что она, корова, шарахаться-то?
Качалин, для которого Гуров вел разговор и терпел хамство Бабенко,
никак не реагировал. Лева рассердился. Больно долго ты в трансе, пора бы и
в себя прийти, мужик все-таки.
- Игорь, я поеду. - Вид у Толика стал крайне деловитый. - Смерть, она
от жизни многого требует.
Гуров испытывал к Толику, который включал в беседу Качалина,
симпатию, чуть ли не любовь.
- Простите, - Лева придал голосу официальность, - а где вы находились
часа два назад?
- Чего? - Толик чуть не задохнулся от возмущения. Он полагал, что с
этим милицейским увальнем уже разделался, так на тебе. - Где надо, там и
находился!
- А точнее? - Гуров вынул блокнот, приготовился писать.
- Допрашивать решили?
- Допрашивать вас будет следователь. Я лишь хочу установить личность,
которая неожиданно появилась на месте происшествия. - Гуров насупился,
начал писать. - Значит, Бабенко Анатолий... Семенович, если не ошибаюсь.
Документик какой-нибудь имеется?
- У меня все имеется. - Толик попытался рассмеяться. - А у вас?
- От показаний вы отказаться вправе, а документ мне покажите. - Гуров
медленно полез за своим удостоверением, очень не хотелось его показывать.
Лева так долго доставал удостоверение, что Толик отмахнулся, мол, и
так видно, милиционер.
- Права годятся? - Толик протянул водительские права.
Обострить, обострить разговор, заставить Качалина включиться. На что
он болезненно реагировал? Лева вспомнил и спросил:
- А почему Вера сказала, что вы рады смерти Качалиной?
- Если вас интересует, - вмешался Качалин, - то я с раннего утра
находился на объекте, там меня видели десятки людей, затем вернулся в
контору, был в кабинете начальника, где меня застал звонок Дениса.
А ты совсем не глух и растерян, как выглядишь. Бросился на выручку
приятелю мгновенно. Почему они боятся Веру? Что такое девушка знает? Лева
разглядывал права с любопытством, будто никогда не видел.
В дверь позвонили. Толик хотел выйти в холл, Гуров остановил его
жестом, открыл сам. На лестничной площадки стоял инспектор Вакуров.
- Наконец-то! - Толик хотел отстранить Гурова, выглядывал из-за
спины. - Товарищ следователь...
- Это не следователь, - Гуров оттеснил нахала, вышел на площадку,
прикрыл за собой дверь. - Здравствуй, Борис.
- Здравствуйте, Лев Иванович, - зашептал Вакуров. - Убийство? - в
голосе слышалось торжество. Лева хотел одернуть парня, сдержался, вспомнив
себя, первое убийство, которым он занимался, кивнул.
- К сожалению, Боря, убийство. Сейчас ты поедешь на работу хозяина
дома, выяснишь весь его день, по минутам. Но прежде... - Гуров задумался.
- Сначала ты поработаешь ассенизатором.
Когда Толик вернулся на кухню, Качалин глянул на него тяжело и севшим
голосом спросил:
- Тебя в детстве уронили? Ты чего здесь театр изображаешь?
- Не понимаю. - Толик улыбнулся заискивающе. - Вы о чем, шеф? Что я
этого мента приструнил?
Качалин ладонями сильно потер лицо, словно хотел стереть надоевшие
веснушки, вздохнул, посмотрел на Толика, как смотрит врач на безнадежно
больного, спросил: - Кто этот мент?
- Я знаю? - Толик пытался держаться непринужденно. - Участковый,
может, оперативник из отделения...
- Участковый! - передразнил Качалин, и без того большой рот его
растянулся чуть не до ушей, но не в улыбке, а в хищном оскале. - Классный
профессионал с Петровки, играет с тобой, лопухом, да на ус наматывает.
Хорошо, если из МУРа, а если из УБХСС? Если нами уже занялись?
- А чего мной заниматься? - Толик расправил плечи и стал смешон и
жалок, как всякий человек, пытающийся страх и растерянность спрятать за
дешевой бравадой.
- Толик, родненький, не надо. - В голосе Качалина заурчали ласковые
нотки, какие можно услышать в голосе гурмана, принюхивающегося к любимому
блюду. - У тебя товар при себе?
Толик шарахнулся, схватился якобы за сердце, на самом деле за
внутренний карман пиджака.
- Понятно. - Качалин кивнул и неожиданно спросил: - Ты сегодня здесь
уже был, во сколько ушел?
- Не был сегодня, не был. - Толик снова схватился за грудь и так
старался быть правдивым, что верить ему очень не хотелось.
- Не был так не был, - равнодушно сказал Качалин. - Чего испугался?
- Ну... - Толик втянул в себя воздух, покосился на закрытую дверь
гостиной и заговорил быстро, захлебывающимся шепотом: - Как это мадам
упала и ударилась, и каюк? Чего это ей падать понадобилось? Неладно, шеф,
все не так, я чую. И врач с экспертом там закрылись, не показываются, и
этот...
- Участковый, - ехидно добавил Качалин и встал. - Мне тоже все не
нравится. Елена - девка... - Он запнулся и неожиданно перекрестился. - Она
была женщина сильная и ловкая, падучей не страдала, спиртного практически
не пила. Толик, все плохо. Елену жалко, но ее не вернешь, и бог с ней, а
нам теперь расхлебывать. Ты еще приперся! Что у тебя с собой?
- Франки, - признался Толик, - мадам просила достать, я же не знал...
- Это для тебя хорошо, франки тебе помогут.
- Хороша помощь, шутишь, шеф? Мне лучше отсюда тихонько уйти. - Толик
смотрел просяще, словно Качалин решал вопрос, уйти Толику Бабенко или
остаться.
- Иди, только когда не выпустят, не вздумай валюту в моей квартире
припрятать, тебе франки сейчас очень пригодятся.
- Думаешь, возьмет?
- Совсем идиот. - Качалин вновь потер веснушки, опустился на стул. -
Как мне удалось одними кретинами себя окружить? Еще алкоголичка и
неврастеничка! Боже мой, что же теперь будет? Вами займутся профессионалы,
и все, все поплывет и выплывет. Елена! На кого ты меня оставила?
Толик не видел, что в холле, за его спиной, появился Гуров. Качалин
же заметил инспектора сразу и продолжал свой монолог:
- Как жить теперь? Ты ведь знаешь, Толик, не шибко мы с Еленой любили
друг друга, но годы вместе, их не забудешь враз, да и привязанности,
привычки.
Качалин вел свою партию безукоризненно. Он сразу сообразил, большую
любовь и горе разыгрывать ни к чему, быстро выяснится, что любовь, если и
была, то давно перегорела, а ложь может насторожить, начнут копать.
- Может, я себялюбец и мерзавец, но не могу себе представить, Толик,
- продолжал Качалин, - завтра просыпаюсь, а Елены нет! А кофе с гренками,
а яйцо, как я люблю? Все выутюжено. Начищено!
- Шеф, вы что? Человек погиб, а вы про яйцо всмятку! - возмутился
Толик.
- Ты прав, Толик. - Качалин безвольно махнул рукой, шмыгнул носом. -
Я совсем уже того, заговариваюсь.
Гуров стоял в дверях, стараясь понять, где правда, где ложь. Качалин
умен, тут и гадать нечего, ясно. Он, безусловно, раскусил меня, понял
Гуров. Качалин наделен тем современным умом, порожденным цивилизацией, но
отбросившим нравственность, этику; звериным умом, эксплуатирующим
накопленное до него, но не принявшим красоту и мужество предков, а
сделавшим из опыта их жизни выжимку, некий экстракт выживаемости. Человек
такого ума быстро и почти безошибочно определяет сильные и слабые стороны
рядом стоящего, реально оценивает свое место в пространстве и времени,
прекрасно ориентируется в ситуации.
Итак, Гуров понял, что Качалин умен и маску простофили использует в
защитных целях. Значит, есть что защищать, главное, есть, что прятать. С
другой стороны, раз умен, значит, неумелая инсценировка не его рук дело,
Качалин придумал бы иное. Гуров так увлекся, что чуть было не начал
представлять, как бы инсценировал Качалин убийство, но вовремя остановил
себя.
Толик не понял или не поверил Качалину и по-прежнему считал, что
Гуров участковый.
- А вы установили, как Елена упала, обо что ударилась? Следы
совпадают? - агрессивно спросил он.
- Вы видели, как Качалина упала? - Гуров прошел в кухню, устало
опустился на стул, повел плечом: рубашка высохла, заскорузло царапнула,
все равно это было приятнее, чем липкий, потный компресс.
- Чего я видел? - Толик украдкой взглянул на Качалина, который
спрятался за своими бастионами, на призыв ответил виноватой улыбкой. -
Ничего я не видел.
- И я не видел, никто не видел, - нравоучительно произнес Гуров. -
Потому и вызвали следователя, приедет, разберется, может, у него будут
вопросы.
- Я-то здесь при чем? Я зашел с визитом. - Выудив из ленивой памяти
эту фразу, он взглянул на Гурова с превосходством. - Я зашел к моим
друзьям с визитом вежливости, а тут такое несчастье, у меня дела,
извините, пардон, мне надо идти.
Официально я тебя задерживать права не имею, тебя остановит Качалин.
Хватит друзей разыгрывать, пора вам поссориться, решил Лева и удивленно
спросил:
- Игорь Петрович, вы должны были быть дома?
Качалин сорвался, взглянул на Толика с откровенным презрением,
спохватился, закрыл лицо ладонями, пробормотал:
- Я до шести работаю. К чему эти опросы? Елена умерла, что теперь
будет?
А сам подумал: может, мне Толика Бог послал? Он весь подобрался,
оставил веснушки в покое, повернулся к Толику:
- К друзьям, с визитом вежливости? Чего это ты говоришь, братец?
Во-первых, ты мне не друг. Во-вторых, отлично знаешь, что меня днем здесь
не бывает. О покойниках плохо не говорят, но Елена была, простите,
несколько меркантильна. Толик у нее был вроде поверенного в делах,
поставщика, в общем, прислуга за все. Я в их жизнь не вмешивался, у меня
своих забот... - Он чиркнул пальцем под пухлым подбородком.
Качалин пожалел о сказанном мгновенно, готов был проглотить все слова
обратно, но было поздно. Толик забыл, что собрался уходить, что находиться
здесь опасно.
- Значит, я у твоей бабы холуем, а ты ничего не знал? - Толик даже
привстал на носки, пытаясь с достигнутой высоты покарать наглого лжеца.
Качалин был Толику Бабенко не по зубам, на спортивном языке,
противники выступали в разных классах и разных весовых категориях.
- Ты выбирай выражения, - тихо ответил Качалин, своим тоном и
скорбной улыбкой показывая Гурову, кто есть кто. - Я действительно кое-что
знал, ты прав. К примеру, я знал, что ты сегодня должен прийти в час. Ты,
понятно, явился вовремя, ты не посмеешь опаздывать. Зачем ты явился снова?
Неизвестно, кого больше потрясли слова хозяина дома - Толика Бабенко
или Льва Гурова. Инспектор уголовного розыска не вздрогнул, хотя ему
хотелось крикнуть: "Стоп! Пауза! Молчите! Дайте подумать!" Был или не был?
Если был, то почему скрыл? Может, и не должен был приходить? Качалин
клевещет? Зачем?..
Гуров нервничал. Потом будет сколько угодно времени, присутствующих
разведут по разным кабинетам, появятся официальные протоколы допросов:
предупреждение по статье... за отказ от дачи показаний, предупреждение по
статье... за дачу ложных показаний. Вопросы и ответы, время на раздумье и
анализ. Все будет, позже, потом...
Гуров знал: секундные потери, крошки информации, не использованные на
месте преступления, порой не восполняются сутками кропотливого труда,
случается, не восполняются никогда. Жизнь не снимают на кинопленку, нельзя
остановить проектор и прокрутить все заново, в замедленном темпе. Сейчас
между Качалиным и Бабенко произошло, короткое замыкание, вылетела искра. В
свете ее многое нужно успеть разглядеть и понять. В кабинете, возможно,
такого замыкания не повторить. В кабинете придется задавать вопросы. Какие
вопросы? Что спрашивать? Шарить в темноте? Убийца увидит твою слепоту,
тогда все, ноль информации, даже двумя неудачными вопросами следователь
загонит в тупик себя же.
Нет времени, Гуров принял решение. Важно только, был сегодня Бабенко
в квартире или не был.
Толик Бабенко особым умом не блистал никогда. Сейчас же он состоял из
одних эмоций.
- Когда я должен сюда прийти? - Толик хлопнул себя по колену. - Ты
что? Двинулся? Ты меня под какие дела подвести желаешь?
Толик так резко проглотил наживку, что Качалин, глянув на Гурова
виновато, решил отпустить, хватку ослабить, иначе и порвать все можно.
Пусть инспектор на Толика полюбуется, в любом случае для Качалина такая
ситуация выгодна.
- Толик! Что случилось, дорогой? Я тебя обидел? - В голосе хозяина
звучала вина и недоумение. - Прости, не хотел.
Качалин, конечно, слыхал о системе Станиславского, но не знал, с чем
ее едят, понятия не имел о перевоплощении. Он был умен, опыт предков его
учил: когда лжешь, то надо начинать с себя, убедить себя; если в
собственную ложь ты уверовал как в истину, не сомневайся, твоя ложь
перевоплотилась в истину для всех Качалин себе верил.
- Да ладно. - Толик растопырил руки, хотел обняться. - Мы с тобой оба
от этих дел... двинулись.
Качалин мягким жестом остановил душевный порыв, готовый перейти в
объятия.
- Был ты тут раньше, не был... Елену не вернешь. Я так сказал, без
умысла. Жена вчера обмолвилась: к часу явится Толик. И я повторил. -
Качалин вяло махнул рукой, повернулся к Гурову, из-под набрякших век
глянул сонно и безучастно.
Однако сигнал прозвучал однозначно: "Внимание, инспектор, парень
врет, лови, пока карась в воздухе. Я подсек, твое дело - лишь сачок
подставить".
Действительно, Толик Бабенко буквально подпрыгнул:
- Ты, ты! - Он задыхался, не обращая на Гурова внимания, рванулся к
Качалину. Тот даже не шелохнулся, и Толик словно споткнулся, опустил руки,
начал расхаживать по кухне. - Ты это чего, Игорь? Откуда ты взял? Зачем
тебе? Не был я здесь сегодня! Слышишь? Не был!
- Да бог с тобой. - Качалин тоже на Гурова не смотрел, но явно
обращался к нему. - Не был, так не был, какое это имеет значение? Чего
взорвался?
И действительно, подумал Гуров, если ты, Толик, не знаешь, что
Качалина убита, был ты здесь сегодня или нет, никакого значения не имеет.
Судя по твоему поведению, ты об убийстве знаешь. Откуда знаешь,
спрашивается? Эксперты этот факт недавно установили. Я ничего об убийстве
не говорил.
- Ну, ты даешь, Игорь. - Толик остывал, как и взрывался, мгновенно. -
Они же из меня, - он кивнул на Гурова, - душу вынут.
Гуров вспомнил, как много лет назад, разыскивая преступника,
совершившего убийство на ипподроме, создал наивную теорию. Мол,
преступника трудно найти, так как он прячется среди массы людей, как в
лесу, но прячется-то он среди людей порядочных. Так надо со всеми
порядочными людьми заключить союз, и тогда преступник останется один,
голенький. Наивен был Лева в те годы, однако преступника разыскал, уж там
по теории или без нее, но задержал. Здесь круг подозреваемых совсем узок,
провести отсев, казалось бы, просто. Ты убить не мог, ты не мог, ты не
мог... Значит, убил Качалину ты. Прошу в машину, поехали. С кем здесь
заключить союз, кому можно довериться? Четыре человека, а руку пожать
некому.
- Не пойму тебя, Толик, - равнодушно и устало сказал Качалин. - Чушь
какая-то, зачем тебе врать, ведь ты должен был прийти в час. Я знаю точно,
и не отпирайся. Учти, маленькая ложь рождает большое недоверие.
- Сука ты! - Толик повернулся к Гурову. - Можете официально записать.
Я сегодня в этой квартире не был, никаких разговоров, что должен прийти
сюда в час, тоже никогда не было. Точка.
- Право, чудак. - Качалин тяжело поднялся, шаркая, направился в холл,
кивнул Гурову. - Можно вас на минуточку?
- Нет уж, дудки, я тоже. - Толик вместе с Гуровым прошел за хозяином
в кабинет. - А то ты, голубь, такое сочинишь, век не отмоюсь.
Квартиру Гуров еще не осматривал, не было для того повода, и комнату
эту не видел. Однако Качалин, открыв дверь, остановился и попятился. Лева
налетел на хозяина, тоже невольно остановился, толкнув в свою очередь
идущего следом Толика. Они застряли в дверях. Гуров отстранил Качалина и
вошел.
На кожаном диване лежала Вера. Она лежала навзничь, раскинув руки и
ноги, будто распятая, закинув голову.
- Матерь божия! - выдохнул Качалин.
Гуров оттолкнув его и Толика от двери, хотел было пригласить из
гостиной врача и эксперта, услышал какой-то посторонний, но очень знакомый
звук и остановился. Гуров вытер ладонью лицо, пытаясь сосредоточиться,
даже тряхнул головой и прислушался.
- Совсем уж, - буркнул он и улыбнулся.
Девушка тихонько похрапывала - она крепко спала, и лицо у нее было не
бледное, а румяное и хорошенькое.
Мужчины вошли, Качалин перекрестился и сказал:
- Зациклились, ясным днем невесть что мерещится.
Толик хохотнул, оглядел девушку.
- Доступ к телу продолжается, вход червонец, отступные...
Гурову так хотелось ударить, что он даже, не удержавшись, резко
повернулся, на мгновение потеряв над собой контроль. Толик втянул голову в
плечи, покорно ожидая, замер, и эта рабская покорность привела Гурова в
чувство. Будто ничего не произошло, он спокойно, правда, чуть запинаясь,
спросил:
- Что вы хотели нам здесь показать, Игорь Петрович?
Качалин не расслышал, возможно, умышленно оттягивая время, взял с
кресла подушку, подложил Вере под голову.
- Значит, не должен был прийти сегодня в тринадцать часов? - спросил
Качалин и вдруг подмигнул, причем неизвестно, кому подмигнул, так как
смотрел не на Гурова и не на Толика, между ними, на стоявший на книжной
полке большой энциклопедический словарь.
Гуров ожидал новой вспышки и бранных слов. Толик Бабенко лишь пожал
плечами и отвернулся:
- Говорил тебе: не лги по мелочи, в большом веры не получишь. -
Качалин подошел к письменному столу, жестом подозвал Гурова, указал на
календарь-ежедневник. - Супруга-покойница большая аккуратистка была,
всегда на каждый день план составляла, ознакомьтесь.
Лева подвинул календарь. Каждая страница его была заполнена красивым
четким почерком: распорядок дня от семи утра до семнадцати-восемнадцати.
Видимо, на этом рабочий день Качалиной кончался, потому что вечерние часы
были либо не заполнены, либо пестрели различными неразборчивыми записями,
сделанными разными почерками.
Одно плохо, страница за сегодняшний день отсутствовала, она была
вырвана, причем торопливо или просто небрежно, так как из сгиба
ежедневника торчали клочки. Гуров взял календарь, просмотрел, вырывать
страницы было не в привычках дома, толстая книжка в добротном переплете
цельная и очень аккуратная. Вырвали лишь одну страницу.
Шариковая ручка, точнее, гусиное перо с вставленным в него шариковым
стержнем, которым делались записи, торчала из рыцарского шлема -
настольной зажигалки. Вновь пролистав книжку-календарь, Гуров увидел -
ручка твердая, бумага тонкая, записи пропечатываются, следующая страница
цела, экспертам работы на несколько минут. Страницу вырвал дилетант.
Врач сказал, что инсценировка несчастного случая - дело рук
дилетанта. И здесь его рука. Может, очень умный очень глупым
прикидывается? И Гуров невольно бросил взгляд на Качалина. Однако какой
резон? Какой смысл инсценировать несчастный случай, если знаешь, что сразу
установят убийство? Зачем вырывать страницу, когда уверен: все записи
пропечатались и их обязательно прочтут? Действует дилетант, умерил свою
фантазию Гуров.
- Что здесь интересного, Игорь Петрович? - Гуров протянул Качалину
ежедневник. - Я не знаю, какую запись вы имеете в виду?
- Какую запись? - Толик, привстав на носки, вытягивал шею, даже вены
вздулись, пытался заглянуть в календарь. - Мадам все записывала, я знаю. -
Он давился словами, боялся, перебьют. - Мадам записывала загодя. Сегодня,
к примеру, может записать на неделю вперед. У нее наверняка и на завтра
намечено и на субботу, так ведь теперь не состоится... - В конце концов
даже Толик Бабенко понял, что говорит лишнее, и замолчал.
Качалин взял ежедневник, глянул небрежно, как на вещь, хорошо
знакомую, нахмурился, посмотрел внимательно и, хотя, конечно, линию отрыва
увидел сразу, начал листать.
Лист вырвал не Бабенко, иначе бы он не стал оправдываться. Гуров сел
за стол в кресло, почувствовал, что на нем можно покрутиться, чуть было не
сделал это, но вовремя удержался.
Не вырывал и Качалин, иначе зачем бы он меня сюда привел. Да и вырвал
бы он аккуратно, а не так выхватил, оставляя клочки. Тогда остается...
Гуров взглянул на спящую девушку.
Качалин шлепнул губами и молча положил календарь на стол. Гуров
взглянул на хозяина вопросительно. Качалин ничего объяснять не стал, пожал
плечами и отвернулся. Гуров отлично его понял. Ты умный, и я не дурак,
слова нам не нужны. Лева подвинул ежедневник на место и кивнул, что
означало: согласен, кончаем изображать невесть кого, будем сами собой.
Толик ничего не понял, рванулся вперед, быстро заговорил:
- Ну что? Что? Чего там мадам понаписала? Я ничего не знаю, днем тут
не был. - Он хотел взять календарь, Гуров его отодвинул и закрыл.
- Я ошибся, Толик. Извини, - сказал Качалин.
Совершенно неожиданно для себя самого Гуров спросил:
- Игорь Петрович, вы не разрешите мне здесь побыть одному?
Качалин переступил с ноги на ногу, кашлянул почему-то в кулак, что
так не вязалось с его элегантным видом, пожал плечами, вновь переступил,
вновь кашлянул.
- Игорь Петрович, я буду сидеть за столом и писать, а вы с Анатолием
побудете на кухне. Хорошо?
- Ради бога! Ради бога! - торопливо заговорил Качалин. Казалось, что
его удерживала невидимая пружина, которая вдруг лопнула и освободила,
теперь, свободный, он пытался наверстать упущенное и оправдать неловкую
паузу. - Чувствуйте себя как дома. Бумага и ручка перед вами, здесь бар. -
Он открыл дверцу, сверкнули разноцветные этикетки. - Есть тоник, понимаю,
спиртное на работе не употребляете. Я подожду, мы в вашем распоряжении,
ждем. Теперь торопиться некуда.
Качалин взял Толика под руку, вывел из кабинета, плотно прикрыл за
собой дверь.
Оставшись один, Гуров первым делом крутанулся с креслом, сделать
полный оборот не удалось, коленки задевали за тумбы стола. Взяв гусиное
