сложный ритуал соблазна.
Она вышла из спальни с голубыми простынями в руках, - теми, на
которых он спал, - и брезгливо швырнула их в шкаф. Потом прошла совсем
рядом с ним, даже не моргнув. Ни на мгновение в ее глазах не появилось и
отблеска принужденности, по которому можно было бы догадаться, что она
просто не хочет обращать на него внимания. Она его уничтожила. Он был не
более объемен и реален, чем сигаретный дым. Она включила телевизор. Он и
забыл о нем. В новостях, в половине восьмого, она все узнает. Он подождал,
пока она отойдет, и выдернул вилку из розетки. Она в удивлении вернулась,
посмотрела недовольно на телевизор, как будто сердясь на продавца, у
которого купила его. Потом спокойно снова включила и уселась у экрана.
Появилось изображение... Передача для школьников... Чья-то рука рисовала
на доске геометрические фигуры, писала уравнения... Она слегка наклонилась
вперед, как будто увлеченная происходящим на экране. Незаколотые волосы
рассыпались по плечу. Он увидел ее затылок. Он почувствовал, что тает, и,
сделав несколько неуверенных шагов, остановился у нее за спиной. Цифры
кружились в абсурдном хороводе... мел писал сам собой... Появившаяся вдруг
тряпка стерла все с экрана, освобождая место иксам, игрекам, квадратным
корням... Ее затылок был рядом живой, золотистый, прорезанный маленькой
ложбинкой с дрожащими темными волосками. Нагнуться, чуть-чуть... еще
немного... Напиться из этого источника, брызжущего светом... напиться и
перестать быть кем бы то ни было... Она не двигалась, ожидая прикосновения
медленно приближающихся сверху, как морда хищника, губ.
Ветер сильно, словно кулаком, ударил по стеклам. Севр с полузакрытыми
глазами выпрямился, все еще не очнувшись вполне от забытья. Чей-то голос
говорил: "На будущей неделе мы рассмотрим проекцию в плоскости...". Но они
слышали лишь толчки собственной крови. Севр отступил. Она наверняка сейчас
обернется. Если она допустит эту ошибку, он найдет в себе силы улыбнуться,
встретить ее взгляд... Она не обернулась. Она вынула из кармана пеньюара
расческу и со сладострастной медлительностью принялась расчесывать волосы,
в то время как по телевизору показывали начало какого-то фильма. Расческа
шуршала в обвале распущенных волос. Севру казалось, что он слышит ее,
будто она распрямляет вены, слышит, как жарко трещат волокна, сочащиеся
страстью. Но миг слабости миновал. Она почувствовала это, и встала.
Расческа заскользила быстрее. Она проворно разделила волосы на пряди, и
начала заплетать косу, шагая к зеркалу. Теперь он видел ее профиль, руки
подняты, под мышками угадываются почти рыжие завитки. Ему не нужно было
касаться ее. Она и так полностью принадлежала ему... гораздо больше, чем
Дениза! Это имя показалось ему таким лишним, словно оно принадлежало
чужестранке, незнакомке. Он вскользь подумал о Мерибеле, который
проворовался из-за женщины, и уверовал в его правоту. С того мгновения,
как появилась Доминика, вся горечь исчезла. Теперь он пенял лишь на самого
себя, и не за то, чем был занят последние дни, а за то, что гордость все
еще мешала - надолго ли? - сказать Доминике: "Я проиграл". В зеркале он
видел половину лица молодой женщины, часть лба, глаз, жутко живой уголок
рта. Это было похоже на вдруг ожившую картину футуриста, по краям которой
вились локоны чернильно-темных волос. Он любил каждое ее движение. Он
любил эту новую прическу, открывающую шею и уши. Они были маленькие, что
называется детские, нежно очерченные, мягко оттененные волосами. Он едва
сдержал возглас одобрения, когда она наконец опустила руки и несколько раз
повернулась перед зеркалом, разглядывая свою работу. И в этот момент, во
внезапном порыве жизни, так глубоко взволновавшем его, она подняла руку
над головой; щелкнули пальцы. Она уперлась рукою в бедро и что-то сказала,
в пол-голоса, для себя одной, поскольку ясно было, что свидетелей рядом
нет. Потом она так неожиданно направилась прямо к нему, что он отпрянул в
сторону.
- Только попробуй сказать что я не лучше ее!... Нечего мне
рассказывать все эти басни про сестру, найди кого-нибудь другого!... Лжец!
Она засмеялась от его растерянного вида, прошла в кухню. Пора
обедать. Уже!... Он еще никогда не думал; уже. Он больше не мог ясно
связать и двух мыслей, даже не искал возможности сопротивляться. Наверно,
он кажется ей смешным и ничтожным. Он пересек коридор на звон приборов и
кастрюль. В крохотной квартирке, он был осужден видеть ее лишь в
отражениях, под разными углами. Она все так же была на расстоянии
вытянутой руки, но все так же казалась недосягаемой. Он видел
электрическую плиту с греющейся на одной из конфорок кастрюлей, и, время
от времени, руку, помешивающую что-то в кастрюле деревянной ложкой. Может,
она готовит обед на двоих, и будет смеяться над ним, если он сам не сядет
рядом? Он скорчил безразличную физиономию и плечом прислонился к косяку,
как надзиратель, делая обход, остановившийся на пороге камеры. На столе
стояла только одна тарелка, один стакан, одна салфетка. Может, она скажет:
"Вы голодны? Хотите поесть со мной?..." Она суетилась между столом и
плитой... В кухне празднично пахло разогретой тушенкой. Она и глазом не
моргнула в его сторону. Он снова был вычеркнут из списка живых.
Она положила себе тушенки, села, не торопясь поела, не обращая
внимания на человека, глядящего ей в рот, боясь пропустить хоть одну
ложку, как собака у хозяйских ног. Положение было настолько глупо, ложно,
молчание - настолько невыносимо, что оба они ожидали внезапного взрыва,
взрыва ярости. И все-таки они сдержались до конца. Она встала, вымыла
посуду, прибрала в кухне. Он уступил ей дорогу, потом снова поставил
кастрюлю на плиту, открыл еще одну банку тушенки. Абсурд, но он ведь тоже
имеет право пообедать. Он был очень голоден, пока она ела. Теперь он через
силу заставил себя жевать жирную массу, которую так и не сумел толком
разогреть. Где она? Что затевает? Он глотал, не жуя, торопясь опять
увидеть ее. Если бы он перестал ее слышать, то наверняка кинулся бы в
гостиную. Он по звукам следил за малейшим ее перемещением, внезапно
замирал с открытым ртом и выпученными глазами: что она открывает? Нет...
Не окно; шкаф в комнате; это тот самый скрип. Зачем она открывает шкаф?...
Все эта слежка была чудовищна. Да, он ошибся. Да, он безобразно ведет
себя... Но ему уже становилось плохо, как только он представлял, что
завтра расстанется с ней.
Он торопливо помыл посуду, и размеренными шагами хорошо пообедавшего
человека вернулся в гостиную. Она смотрела телевизор. Было около семи.
Уже... Он сел в кресло. Она потушила люстру и зажгла светильник в углу,
скорее поддерживающий полутьму, чем рассеивающий ее. Ветер! Все еще ветер!
Она свернулась клубочком в углу девана, поджав под себя ноги и сунув руки
в рукава халата. Она была серьезна, похожа на прилежную школьницу. Дениза
всегда была одинакова, что в постели, что в церкви. А эта... Он еще раз
рассматривал ее. У нее красивый профиль. В фас - лицо чуть-чуть
широковато, в профиль же - кажется страстно хрупким... Он подпрыгнул,
когда диктор объявил местные новости. Тем хуже!... В сущности, он был не
против пустить все на самотек... Если момент уже наступил, он расскажет.
Но дело Севра больше не являлось последней сенсацией. Сгорела аптека, и
из-за бури огонь перекинулся на близстоящие дома. Багры, каски, дым. "По
предварительному заключению, ущерб составит более пяти миллионов..." Снова
на экране появился комментатор, уставившийся в свои записи. "Сумел ли
все-таки выехать в Швейцарию сбежавший финансист Филипп Мерибель?...
Передают, что он якобы опознан в Женеве одним из своих бывших клиентов...
Следствие активно продолжается..." Потом пошел репортаж о новом мосте
через Луару. Доминика не пошевелилась. Ее это вовсе не интересовало. Она
зевнула, прикрыв рот ладонью, потом, видимо вспомнив, что должна ломать
комедию одинокой женщины, со вкусом потянулась, дерзко выпятив грудь.
Выключила телевизор, в тот самый миг, как на экране появилась заставка
"Теле-сезар", открыла книжный шкаф, взяла первую попавшуюся книгу и ушла в
спальню, оставив дверь приоткрытой. Севр снова включил телевизор, но,
чтобы не мешать ей, убрал звук. Это сильнее его. Он снова начал ходить
взад и вперед. Сидя на кровати, она натягивала бордовые пижамные брюки. Он
отошел от двери. Когда вернулся, она лежала и читала, или притворялась что
читает, при свете ночника, стоящего на ночном столике. А он как проведет
ночь? На диване? Так близко от нее?... На экране суетились, шевелили
губами люди. Все это не имеет никакого смысла. Но ведь уже давно ничто
больше не имеет смысла. Она читала. Он шагал. Изображения на экране
менялись одно за другим. Он доходил до стены, потом возвращался к картине.
Один быстрый, как молния, взгляд. Она читала, но расстегнула куртку
пижамы. Он отходил, ссутулившись, заложив руки за спину. Поворачивая, он
видел танцовщика, кружащегося на одной ноге. Что он увидит при следующем
повороте? Ничего. Она спокойно перелистывала страницы. Иногда поскрипывала
кровать. Наконец послышался хлопок. Книга упала. Откинувшись на подушке,
она, кажется заснула.
Севр немного успокоился. Он выключил телевизор, взбил на ночь
диванные подушки и, не раздеваясь лег. Ему было плохо; слишком жарко и
тяжело в желудке. Достаточно было прислушаться, и он слышал между двух
порывов ветра ровное дыхание своей соседки. Луч ночника, прорезая тьму,
бросал на диван полосу света, и он, мучаясь всеми сомнениями, населяющими
темноту, все время спрашивал себя. Да полно, действительно ли она спит?
Может ли это быть правдой? Вдруг она просто ломает комедию, только
притворяясь такой отважной? А если в эту самую минуту она умирает от
страха? Назвала его лжецом. За что?... Чего она добивается? "Вот, - думал
он, - женщина, приехавшая совершенно спокойно. Она попадает в руки некоего
подозрительного типа, похожего немного, на сумасшедшего, и, оправившись от
первого мгновения страха, возвращает все свое хладнокровие и пытается его
соблазнить..." В конце концов, это же почти единственное возможное
объяснение!... Необходимо убедиться! Одно из двух: либо она спит... а это
значит, что она ничего не боится... и, следовательно, уверена в близкой
помощи... значит, есть кто-то, в Нанте или в другом месте, кто
встревожится ее отсутствием и приедет освободить ее... Или же она не
спит... а это значит, что она всего лишь навсего несчастная напуганная
женщина, пытающаяся выпутаться в одиночку... Но это же неправда! Как она
была права, назвав его лжецом! Правда была то, что ему хотелось встать и
осторожно, по-волчьи, подкрасться к ней, взглянуть, остаться рядом,
воспользоваться никчемными часами, чтоб помечтать о другой жизни; а если
она и в самом деле спит, он разбудит ее, ему ведь совершенно необходимо
именно теперь все ей рассказать. Он должен был... С самого начала... Она
поверила бы, и они не стали б врагами... Он описал бы... все... охотничий
домик... самоубийство Мерибеля и его собственное внезапное решение порвать
со всем, что раньше было дорого... Он объяснил бы ей то, что и сам-то
начал понимать лишь в тот миг, когда она вошла в квартиру... что ему тоже
обрыдло... как Мерибелю... Трудно сказать, что именно... этот мертвый
покой, комфортабельная пустота, а больше всего - Дениза... Подсознательно,
он не переставал открещиваться от нее! Все время готовил свой побег...
Нет... это, очевидно, неточно, но Доминика поймет, она ведь как раз самая
способная к пониманию женщина... Теперь, надо говорить... говорить...
говорить... Он бесшумно поднялся. Он так разволновался, что трудно было
дышать. Он остановился на пороге комнаты. Глаза ее были закрыты. Простыня
равномерно вздымалась; но, как только он сделал шаг вперед, она
прошептала:
- Не подходите.
- Доминика...
- Что вам еще от меня нужно?
Он заранее подготовился, подобрал слова, тон. Все было не так, как он
наметил, и краска гнева уже бросилась ему в лицо.
- Не заблуждайтесь. - сказал он. - Я не затем чтоб...
- Знаю. Вы уже сказали... Я не ваш тип.
Она открыла глаза, они так блестели, что он почувствовал, что она
вовсе не спала. Он сел в ногах кровати; она ни одним движением даже не
пыталась ему помешать.
- Что вы обо мне думаете? - спросил он.
- Серьезно!... Вы считаете, сейчас самое время для разговоров?
- Ну ответьте же.
- Я думаю, что вы опасны, мсье Дюпон-Дюран!
- Я?
- Из-за ваших честных глаз. Вы кажетесь таким несчастным и искренним!
- Но... Я в самом деле несчастен и искренен.
- Да... Все мужчины говорят так женщинам.
- Вы знали так много мужчин?
- О! Не пытайтесь меня поддеть... Я в самом деле хорошо знаю всех
вас. Во всяком случае, достаточно, чтобы знать, чего вы от меня ждете.
- Вы настаиваете, чтоб я ушел? Чтоб покинул квартиру?
- Вы упорно стараетесь меня удивить!... Не глупо. Я же вам сказала,
что вы опасны!
Он вынул из кармана связку ключей и протянул их на ладони.
- Хотите?
- Сама попрошу их у вас... когда захочу... Вы у меня в гостях, мсье
Дюбуа, и мне ваши подачки не нужны.
Севр спрятал ключи обратно.
- Я пришел как друг.
Она негромко засмеялась и заложила руки под голову.
- Конечно! - произнесла она. - И как друг рассматриваете меня!
Он отвернулся; в висках тяжело стучало.
- Я хотел объяснить вам...
- Семейную тайну? У вас было достаточно времени подготовиться,
изобрести ее... Знаю наперед, что растрогаюсь.
- Вы все еще считаете, что я лгу?
- Я в этом уверена.
- В таком случае...
- Нам больше не о чем говорить.
Он так мрачно взглянул на нее, что она приподнялась на локтях,
приготовившись защищаться, но не опустила глаз.
- Идите спать, мсье Дюпон, - прошептала она. - Выходя, закройте дверь
в мою комнату... Спасибо.
Он, не сумев сдержаться, хлопнул дверью. Его еще никогда так не
унижали. Он выпил полный стакан воды и проглотил две таблетки аспирина,
чтоб побороть угрожающую головную боль. А потом продолжил свое обреченное
хождение узника. Лишь совершенно выбившись из сил, лег, но до самого утра
так и не заснул, все время прислушиваясь, не пошевелится ли она. Раз она
выбрала войну, ей так или иначе придется перейти в наступление, и
немедленно, потому что час свидания с Мари-Лор уже близок.
На что же она решится? Открыть окно? Закричать? Кто ее услышит?... Да
и Доминика не из тех женщин, что зовут на помощь. Она хочет победить один
на один. Может, она ждет, пока он заснет, чтоб попытаться вытащить у него
из кармана ключи? Но ей это не удастся, не разбудив его. Значит?...
Нападет на него во сне? Ударит? Ранит?... Это на нее совсем не похоже.
Может, она дождется мгновения, когда он откроет Мари-Лор? Попытается
оттолкнуть его, воспользоваться растерянностью Мари-Лор?... У нее ничего
не выйдет, потому что вместо того, чтоб ждать сестру, он пойдет ей
навстречу... Следовательно, схватка у двери исключена. В самом деле,
несмотря на показную самоуверенность, она совершенно бессильна что-либо
предпринять. Отсюда и ее сдерживаемая ярость, и попытки спровоцировать...
В конце концов посреди раздумий он отключился. Его внезапно разбудил
привычный звон посуды в кухне. Итак, ей удалось застать его спящим,
врасплох, под действием усталости, вызванной ею же самой. А теперь она
пытается выманить его в кухню, чтоб показаться - свежей, накрашенной,
нарядной - для последнего поединка. Он покинет квартиру не покорив ее!...
Она до конца будет издеваться над ним, сумев обвести вокруг пальца, как
мальчишку... Она ведь все рассчитала... со знанием дела... шлюха! Ну
ладно! Она победила. Но он ведь тоже может приказать себе не думать больше
о ней, в свою очередь вести себя так, как будто ее нет! Было девять часов.
Часов через семь-восемь он уедет вместе с Мари-Лор... Как болит живот...
раньше такого никогда не было... Он уедет... Другого выбора нет!
В дверь гостиной постучали. Он поднял голову. Это была она,
улыбающаяся, осторожно держащая чашку.
- Хорошо выспались?... Выпейте это, пока горячее.
Она была свежа, накрашена, одета, как для улицы.
- Это чай, - объяснила она. - У меня он всегда есть, хоть немного.
- А я искал-искал...
- Плохо искали. Можете спокойно пить. Не отравлено.
Он понюхал. Может в этом и есть высшая хитрость.
- Может, вам налить из чайника?
Он выпил, чтоб не потерять ту маску, что и так заставила его
совершить столько ошибок. Она все время улыбалась. И была еще желанней,
чем прежде.
- Отдохните, - сказала она, - пока я немного приберу... Можно
проветрить?... Здесь пахнет сыростью... Что подумает ваша сестра?
Легкий намек иронии в голосе.
- Она приедет, как обещала, - сухо ответил Севр.
- Не сомневаюсь. Можете мне ее описать?
Задетый за живое Севр начал:
- Невысокая ростом... как все в Вандее... скорее смуглая...
- В общем, похожа на тысячи других женщин. Могли бы подготовиться к
ответу на этот вопрос, мсье Дюбуа... А когда назначенный срок пройдет, и
мы оба убедимся, что никто не придет, что вы тогда запоете?... На вашем
месте, я бы срочно провентилировала вопрос. Ложитесь! Так лучше думается.
Она унесла чашку. Он услышал, как она наводит порядок в кухне.
Стукающая крышка мусорного бачка. Она вернулась с вопросом.
- Я имею право открыть окно?
Он несколько секунд поколебался. Но, даже если предположить, что
Доминику кто-нибудь заметит, чем он рискует? Он пожал плечами.
- Это?... Вы увидите свою сестру издалека.
Тон был веселый, насмешливый. Она тщательно спрятала коготки. Она
открыла ставень, свежий воздух проник в гостиную, и шум моря. Капли дождя
брызнули на диван.
- Ну и погодка, - сказала она, - собаку на улицу не выгонишь. Не то
что сестру.
- Прекратите! - закричал он. - Хватит!
Но ей пришлось по вкусу это новое развлечение и она все утро то и
дело подходила к окну. На расстоянии, она описывала ему все, что видит:
"Вижу почтальона... Нет, он не сюда... Зашел в кафе... Смотри-ка, у
мясника новый грузовик... Ваша сестра приедет на автобусе или на
машине?.."
Он не решился ответить, злясь на себя за обиженное молчание, но не
умея выдумать достойный ответ. Он ненавидел ее, но, как только она
скрывалась в спальне, умирал от нетерпения, ожидал ее возвращения,
приложив руку к груди. В полдень она ушла готовить себе обед, и он
воспользовался ее отсутствием, чтоб немного выглянуть в окно. Пустырь был
залит водой, поверхность которой пузырилась под дождем. Иногда низко над
водой пролетала чашка. Скрадываемый ливнем городок дымил всеми своими
трубами. Никого не было видно... Почтальон... Мясник... Она наверное все
это выдумала, чтоб помучить его. Он не осмелился поесть. Она не стала
включать телевизор, любуясь его растущим беспокойством. Начиная с двух
часов, это она каждую минуту поглядывала на часы.
- Она приедет издалека?... В таком случае, ей следует поторопиться.
Не мог же он в самом деле умолять ее замолчать. Чтоб успокоиться, он
собрал свои вещи, проверил содержимое карманов.
- Посмотреть на вас, - сказала она, - так действительно подумаешь,
что вы собираетесь уезжать. Вы великолепный актер, мсье Дюпон... Но
соглашение есть соглашение; сами сказали. Значит, в пять часов уедете... Я
завела будильник. Он плохо ходит, но в пять часов прозвенит... Так ведь?
С половины четвертого он вернулся на свой пост у окна. Она сама
замолчала, почувствовав нависшее в комнате напряжение. Слышался лишь свист
ветра и шум дождя. Ночь мало-помалу опустилась с темного неба. При въезде
в город зажегся фонарь. "Она сейчас появится" - повторял себе Севр. Про
себя он упрашивал ее. "Приходи! Мари-Лор! Я больше не могу!..." Темнота
заполнила гостиную. Доминика была уже лишь нечетким силуэтом. И вот резко
зазвенел будильник.
- Ну, что я говорила! - воскликнула Доминика.
8
- Она могла задержаться из-за плохой погоды, - сказал Севр.
- Откуда она едет... как вы сказали?
- Из Нанта.
Доминика зажгла светильник.
- Ключи, - потребовала она. - Теперь вы должны отдать их мне. Я долго
ждала; с этим вы не можете не согласиться; но всему есть предел... Ключи!
- Подождите еще немного... Может, она сейчас подЪедет.
- Нет. С самого начала вы мне рассказываете небылицы.
Севр в последний раз взглянул на дома городка, потом тщательно закрыл
окно. Незачем, чтоб кто-нибудь увидел свет в здании. Он повернулся к
Доминике.
- Ладно, - сказал он. - Я вам сейчас все обЪясню.
- Сначала ключи.
- Поймите меня. Она обязательно придет, завтра. Она же знает, что
нужна мне.
- Уж не воображаете ли вы, что я стану здесь дожидаться пока
припожалует дама, даже если предположить, что она существует! Шутка и так
затянулась.
- Доминика!
- Вы не смеете называть меня Доминикой. Хватит!
Она уже не хитрила; она сбросила всякое кокетство. Она требовала
того, на что имеет право, восставшая женщина, в любой момент готовая
обвинить мужчин в мошенничестве. От гнева у нее побелели губы.
- Я мог бы вам сказать, - продолжал Севр, - что я тоже здесь у себя
дома, во всей Резиденции. Это я ее построил... Именно поэтому я спрятался
в этом здании... Квартира-образец как раз под нами. К сожалению, там
нельзя жить.
- Я вам не верю.
- Меня зовут Севр... Жорж Севр... Я живу в Ла-Боль.
Она глазами тщетно разыскивала истину на лице Севра. Когда он
попытался сесть на другой край дивана, она поспешно отодвинулась.
- Не трогайте меня... Не приближайтесь!
- Я только хочу описать вам мое положение... Мой зять покончил жизнь
самоубийством... Мы ездили на утиную охоту...
Произнося слова, он одновременно осознавал их бессмысленность. Она
сразу почувствовала его скованность, потому что перебила.
- У вас должны быть документы... Как вы докажете, что вы - именно
тот, за кого себя выдаете?
- Нет, в том-то и дело... Мои документы, все мои личные вещи остались
на теле зятя, я ведь хотел выдать его за себя... Подождите!... Я понимаю,
до какой степени все это невероятно, но вы поймете... Я руковожу...
вернее, руководил... деловой конторой. Строил дома... Продавал квартиры...
вместе со своим компаньоном... Мерибелем... мужем моей сестры...
Теперь она слушала его, а глаза ее следили за губами рассказчика, как
у ребенка, захваченного какой-то историей.
- Естественно, - продолжал Севр, - я покороче... Из-за Мерибеля, мы
попали в крутые финансовые неприятности...
- Почему?
Он с удовольствием отметил признак интереса. Он с первого мгновения
должен был открыть ей правду. Избежал бы многих требований.
- Я думал, мой зять честный человек, а он оказался мошенником. Он по
нескольку раз продавал одни и те же квартиры... Классический трюк... Один
тип раскрыл этот секрет полишинеля... некто по имени Мопре... Он захотел
шантажировать нас... И Мерибель выстрелил себе в висок из ружья. Не знаю,
значит ли это что-нибудь для вас, выстрелить в висок из ружья...
- Замолчите! - прошептала Доминика, пряча лицо руками.
- Это и натолкнуло меня на мысль о подмене. Я был разорен, погиб...
Оставалось только исчезнуть... Но мне надо было спрятаться так, чтоб никто
не знал, в каком-нибудь уединенном пустынном в такое время года, месте...
Вот почему я приехал сюда, и почему выбрал вашу квартиру... из-за ее
расположения... и удобств... Сестра должна привезти все необходимое для
окончательного бегства... одежду... немного денег... Остается одна деталь,
которую я недостаточно обдумал: за ней, возможно, следит полиция. Со
мной-то все в порядке... по телевизору сообщили... моя смерть не вызывает
никаких сомнений... А вот Мерибеля ищут, и наверняка считают, что сестра
знает, где он находится, и что по ее следам смогут до него добраться...
Она обязательно приедет... Только, может быть, не раньше завтрашнего
дня... или послезавтра... как только представиться возможность... Теперь
вы мне верите?
Она опустила руки и взглянула на него с неожиданной тоской.
- Можете рассказывать, что хотите, - сказала она.
- Клянусь вам, это правда. Подумайте: прежде всего, все это охотничье
облачение, так вас удивившее... вот и обЪяснение... консервы... я схватил
первое попавшееся под руку, когда бежал... Слушайте, вспомнил, еще одна
деталь... Бритва! Я позабыл, что здесь напряжение 220В. Она перегорела,
видимо. Вот мне и пришлось отпустить бороду... Хотите посмотреть? Выбросил
в мусорное ведро. Могу сходить за ней.
Он ее не убедил, и она медленно вернулась в гостиную.
- Ну, спрашивайте! - выкрикнул он.
- Это самоубийство, - неуверено начала она. - Человек не может так
легко расстаться с жизнью. Особенно, если он предвидел, что однажды его
выведут на чистую воду.
- Обратите внимание! Вы забыли внезапность. Мы возвращались с охоты.
Он и не подозревал... А кроме того, там была его жена... И я... Его
обвинили при нас. И он не выдержал.
- Удивительно!... Много он присвоил?
- Не знаю. Вероятно, несколько десятков миллионов.
- Он не сознался?... Вы знаете это только со слов шантажиста?
- Извините меня!... А его собственные заявления? Мерибель признал
свою вину, но не сказал, сколько украл.
- Если бы вас допрашивали в полиции, вы бы рассказали то же самое?
- Естественно.
- И вы думаете, они приняли бы вашу версию? Я лично сомневаюсь.
Наморщив лоб, теребя пальцами уголок подушки, она старалась точнее
уловить мысль.
- У полиции, - продолжала она, - есть такие средства проверки,
которых у меня нет... Этим вы и пользуетесь... Может, вы выдумали это
самоубийство, чтоб произвести на меня впечатление, сыграть выгодную роль.
- Значит я лгу.
- Не знаю... - устало сказала она. - Мне все надоело... вы... ваши
несчастья... Отпустите меня!...
Ужасно обиженный, Севр подыскивал доводы, могущие убедить ее.
- У меня есть еще доказательства, - внезапно сказал он.
Он только что вспомнил, что бросил в ящик шкафа бумажник и
обручальное кольцо. Он сбегал за ними, положил на диван, между собой и ею.
- Ну что, - сказала она, - бумажник... вижу... и кольцо.
- Это его личные вещи. На кольце даже должны быть его инициалы.
Он взял кольцо, зажег люстру, и, наклонившись, приблизился к свету
чтобы прочесть:
- М.-Л. - Ф. ...Филиппу от Мари-Лор... И дата свадьбы... Ну что, я
это выдумал, да?
Он поднял на нее глаза и вдруг поразился ненавистью, от которой ее
лицо стало похоже на гипсовую маску.
- Вы могли украсть это кольцо и бумажник...
Она живо вскочила и подошла к нему совсем близко, как будто
намереваясь ударить.
- Вы могли его убить... В это я бы скорее поверила.
Она вдруг упала на диван и зарыдала. А он, не находя больше никаких
аргументов, в отчаянии искал довод, чтоб убедить ее и утешить. Он встал на
колени и протянул к ней руку.
- Доминика... Послушайте меня... Вы ведь знаете, что вам нечего меня
бояться...
Она подскочила, будто он обжег ее, с силой оттолкнула его, убежала на
кухню и закрылась. Расстроенный Севр двинулся за ней, как привидение
отразившись в зеркале гостиной. Измученный он держался за стену.
- Доминика! Прошу вас!
Теперь он уговаривал, прижавшись губами к двери.
Если б я хотел причинить вам зло, то не стал бы ждать так долго.
- Убирайтесь!
Он подергал ручку, толкнул плечом. В двери не было замка, она,
видимо, подперла ее стулом или гладильной доской. Он толкнул сильнее, и
дверь на несколько сантиметров поддалась. Он слышал, как она тяжело дышит
рядом.
- Доминика... Будьте благоразумны... Я, может, плохо обЪяснил вам...
Я не хочу, чтоб между нами оставались какие бы то ни было недоразумения...
Я слишком привязался к вам, Доминика...
Боже мой! Что он говорит! Слова текли из него, как кровь из раны.
- Я люблю вас, Доминика... Вот и все... Вы должны это знать...
Человек, который любит вас, не мог убить... Вы понимаете?
Он прислушался. Она застыла на месте, как напуганный зверек. Надо
говорить, сказать неважно что, только успокоить ее, усыпить одним лишь
звуком голоса.
- Думаете, это я тоже только что придумал? Но если вы знаете мужчины,
как вы говорите, то должны почувствовать, что это правда! Да, это правда,
я люблю вас!... Возможно, это глупо, смешно... Ну что я могу поделать?...
Я ничего не жду взамен. Только поверьте мне... Клянусь вам, Доминика, я не
виноват... ни в чем... Согласен, факты против меня. Разве вам самой
никогда не случалось быть искренней, и видеть, что вам не верят?... Вы же
знаете, как это тяжело! На свете нет ничего хуже. Вот именно это и
происходит со мной теперь... А впрочем... да, у меня, кажется, есть еще
одно средство убедить вас... Я так взволнован... обо всем забываю.
Он обшарил карманы, вынул оставленное Мерибелем письмо. Пальцы так
дрожали, что он его уронил. Потом долго не мог развернуть.
- Вот! С этого надо было начать... Письмо... Письмо, которое он
написал перед самой смертью.
Доминика недоверчиво выглянула в щель.
- Я вам прочту, - сказал Севр. - "Я решил исчезнуть. Прошу никого не
винить в моей смерти. Прошу прощения у всех тех, кому принес ущерб и у
моих близких." Подписано: Филипп Мерибель, полностью.
- Покажите!
Она еще не сдалась, но уже снова согласилась разговаривать. Севр взял
письмо за угол и просунул его в приоткрытую дверь.
- Ничего не вижу, - сказала Доминика. - Дайте его мне.
- Тогда откройте!
- Вот видите, насколько вы опасны. Вам все средства хороши, только бы
оставить меня без защиты.
- Вам не от кого защищаться, Доминика, уверяю вас... Откройте.
- Сначала письмо!
Он поколебался, потом просунул руку в щель, держа письмо за краешек.
Она так резко выхватила его, что листок разорвался. В руке у Севра остался
лишь оборванный уголок. Он изо всех сил вцепился в ручку двери.
