считать наиболее перспективным с точки зрения возможных мотивов кражи
уголовного дела.
Настя вздохнула, достала два чистых листа бумаги, на одном из них на-
писала: "Разбой. Вытрясти из следователя все, что он помнит из материа-
лов и информации", а на другом: "Убийство и самоубийство. Нет ли основа-
ний подозревать, что убийство совершил не тот, кто покончил с собой?"
Она сняла телефонную трубку и позвонила Ольшанскому.
- Константин Михайлович, это Каменская, здравствуйте.
- Здравствуй, Каменская, - послышался в ответ его тенорок. - Чем по-
радуешь?
- Дело о халатности следователя Бакланова и о краже возбудили?
- А как же. Крови жаждешь?
- Нет, хочу внести предложение. Можно?
- Валяй, - великодушно разрешил Ольшанский.
- В первую очередь надо сконцентрироваться на групповом разбое. Доп-
росите, пожалуйста, Бакланова обо всем, что было в украденном деле. На-
до, чтобы он вспомнил как можно больше деталей и мелочей.
- Мыслишь правильно, - согласился следователь. - Думаешь, этот трус-
ливый дурак что-то мимо глаз пропустил?
- Именно.
- Лады. Присылай своего черноглазого, пусть вместе со мной допрашива-
ет.
- Мишу Доценко? Зачем он вам?
- А у него хорошо получается, пусть поработает, я в уголке посижу,
поучусь.
- Шутите? - зло спросила Настя. Она терпеть не могла ерничества, тем
более если не понимала, чем оно вызвано. Миша действительно хорошо рабо-
тает, зачем же издеваться над молодым парнем? Если он сделал что-то не
так, так покажи, как надо, поправь, научи своим примером, объясни толко-
во, а не устраивай цирк-шапито на колхозном поле.
- Ни в одном глазу, - очень серьезно ответил Константин Михайлович. -
Раньше для меня все психологические хитрости Володька Ларцев придумывал.
А теперь я без него как без рук. Приходится учиться самому в чужих моз-
гах копаться. А ты недобрая, Каменская. И ко мне плохо относишься.
- Неправда ваша, Константин Михайлович, я к вам нормально отношусь.
Грех вам жаловаться. А что недобрая - это точно, только я, кажется, по
отношению к вам этого не проявляю.
- Ну да, - расхохотался в трубку следователь. - Ты бы свой голос со
стороны услышала, когда спросила, не шучу ли я! Думала, я мальчишку оби-
деть хотел? У тебя в голосе вся мировая ненависть звучала, только глухой
не услышит. Ладно, я не обижаюсь. Так пришлешь Михаила?
- Пришлю, - сдержанно ответила Настя. Ей было неловко.
Отправив Мишу Доценко в прокуратуру, она, с трудом нагнувшись, надела
сапоги и стала складывать в сумку многочисленные листочки с одной ей по-
нятными значками и закорючками. Пусть Ольшанский с Мишей прорабатывают
версию о групповом разбое, а она займется бытовым убийством. Может быть,
работники милиции, участвовавшие в работе по этому делу, расскажут
что-нибудь интересное.
Глава четвертая
Он любил, когда жена уезжала в командировки. Конечно, из всех предс-
тавителей рода человеческого она раздражала его меньше всего, наверное,
именно поэтому он на ней и женился. Но когда ее не было рядом, он
чувствовал себя лучше. Один в пустой квартире - что может быть прекрас-
нее? Только одиночество в собственном большом доме, затерянном в глухом
лесу. Никого не видеть. Никого не слышать. Ни с кем не общаться.
Его детство прошло в бараке, среди клопов, тараканов, мышей, среди
устоявшегося отвратительного запаха немытых тел и прогорклой еды, без
горячей воды и с деревянным сортиром на улице. В крошечной девятиметро-
вой комнатке их было пятеро: старый дед - отец матери, родители и он с
сестренкой. В его детстве было слишком много людей вокруг и слишком мало
возможностей для уединения. Уже тогда люди стали его раздражать.
Став взрослым, он стал делить людей на тех, кого он может вынести, и
тех, кого он не переносил совершенно. О том, что можно кого-то еще и лю-
бить, он и не догадывался. Нет, в книжках-то читал, само собой, и в кино
смотрел про это, но относился к любви как к феномену, описываемому
средствами художественного творчества, не более того. В конце концов,
пишут же про Бога, про чудеса, про космос и про жизнь на Марсе, и увле-
кательно пишут, иной раз и почитаешь не без удовольствия. И про любовь
пишут, она относится к тому же классу объектов. Но одно дело - читать, и
совсем другое - строить свою жизнь в соответствии с этим. Нет, при реше-
нии конкретных вопросов своей жизни он о любви и не вспоминал. Да и что
это такое? Глупость какая-то. Выдумки. Можно с человеком сосуществовать
- и хорошо.
Когда у него родилась дочка, он ни на минуту не испытал теплых от-
цовских чувств. Нужно, чтобы у супружеских пар были дети. Это правильно
и разумно. Но почему при этом нужно непременно умиляться и сюсюкать? От
детей шум, бессонные ночи, хлопоты, тревоги, одним словом - все, что ме-
шает нормальной плодотворной жизни научного работника. Как Только дочери
исполнилось восемнадцать лет, он с облегчением спихнул ее замуж, лишь бы
она не жила с ним в одной квартире. И вздохнул свободнее. Дочь была не
особенно умна, и ее присутствие нервировало его, как нервирует некоторых
людей постоянно включенный радиоприемник. Вроде безвредный, и разговари-
вает не особенно громко, и уже за долгие годы привыкаешь не замечать
его, но когда вдруг он замолкает, понимаешь, насколько лучше жить в ти-
шине.
Наблюдения за знакомыми супружескими парами лишь подтверждали его
уверенность в том, что любовь - миф, сказка для дураков. Нет никакой
любви, есть просто терпимость людей друг к другу. Выбор осуществляется
не по принципу "кто больше нравится", а по принципу "кто меньше раздра-
жает".
Он не изменял своей жене ни разу, но не потому, что считал это непра-
вильным, а потому, что не нашлось женщины, которая бы его устраивала.
Все они казались ему недалекими, примитивными, слишком болтливыми и
вздорными. И только одну он оценил как достойную себя. Это была жена
Гриши Войтовича.
Гриша пришел с ней на банкет по случаю защиты докторской диссертации
одним из заместителей директора их Института. Красивая молодая женщина,
молчаливая и улыбчивая, в каждом из немногих произнесенных ею слов был
виден незаурядный ум и сильный характер. Она ему понравилась. Очень пон-
равилась.
Как только Войтович уехал в командировку проводить плановые испыта-
ния, он позвонил ей домой.
- Я хотел бы встретиться с вами, - заявил он без особых предисловий.
- Зачем? - коротко спросила она. Казалось, она вовсе не удивилась его
звонку, будто ждала его. И это его воодушевило.
- Я считаю, нам нужно поговорить.
- О чем? - так же коротко спросила Женя Войтович.
- О нас с вами.
- Это не имеет смысла. Постарайтесь понять.
- Что я должен понять? - внезапно рассердился он.
- Что я люблю своего мужа, - по-прежнему лаконично ответила ему Женя
и положила трубку.
Он оторопел. Она что, слепая? Маленький несуразный Гриша Войтович ни
в какое сравнение не шел с ним, уверенным в себе, перспективным ученым.
Как можно терпеть Гришу рядом больше двадцати минут, он не понимал. И
решил, что Женя просто валяет дурака и набивает себе цену.
На следующий день он позвонил снова.
- Перестаньте притворяться, - заявил он. - Назначайте время и место,
где мы встретимся.
На этот раз в ее голосе слышалась усталость.
- Перестаньте мне звонить, я не хочу, чтобы вы меня ненавидели.
- Почему я должен вас ненавидеть? - удивился он.
- Потому что я все равно вам откажу. Чем больше вы будете меня угова-
ривать, тем более униженным будете потом себя чувствовать. Избавьте себя
от унижения, а меня - от вас.
- Глупость не может унизить, потому что она - глупость, - холодно
произнес он. - Унизить может только оскорбление, нанесенное достойным
противником. А ваш отказ - это самая элементарная глупость. Чего вы до-
биваетесь? Ведь вы не удивились, когда я вам позвонил, значит, ждали,
значит, еще тогда, в ресторане на банкете, поняли, что мы должны быть
вместе.
- Нет. Тогда, в ресторане, я поняла, что вы решили, будто мы должны
быть вместе. Вы решили. А вовсе не я. Всего доброго.
Больше он ей не звонил.
В субботу с утра Насте позвонил отчим и окончательно испортил ей
настроение.
- Ребенок, звонила мама, у нее к тебе просьба.
Настина мать, профессор Каменская, была известным ученым, разрабаты-
вавшим компьютерные программы для обучения иностранным языкам. Уже
больше трех лет она жила за границей, работая по контракту в одном из
крупных университетов Швеции, домой наезжала два раза в год во время от-
пуска и, судя по всему, по мужу и дочери не очень-то скучала. Одно время
Настя страшно переживала из-за этого, подозревала, что и отчим, и мама
нашли себе других близких людей, и ей казалось, что семья разваливается.
Потом Леонид Петрович, который с раннего детства заменил ей отца и кото-
рого она называла папой, популярно объяснил дочери, что многолетняя
дружба держит семью намного крепче, чем влюбленность и секс, а поскольку
они с мамой прожили почти тридцать лет в дружбе и согласии, то ни ее, ни
его роман уже ничего изменить не смогут. Даже в том случае, если мама
захочет развестись с ним и выйти замуж за своего шведского возлюбленно-
го, все они - Настя, мама и он сам - все равно останутся близкими друг
другу людьми, которых многое связывает и которые относятся друг к другу
с нежностью, доверием и теплотой.
Аргументы отчима показались Насте убедительными, особенно после того,
как она познакомилась сначала с пассией Леонида Петровича, а потом и с
поклонником матери. Год назад ей выпала удача побывать в командировке в
Риме, и мать примчалась туда повидаться с ней, прихватив с собой для
компании своего друга. В самом деле, пусть люди будут вместе, если им от
этого хорошо, а никому другому от этого не больно.
- Завтра утром в Москву прилетает мамин коллега, - продолжал Леонид
Петрович, - и мама просит, чтобы ты его встретила в Шереметьеве, отвезла
в гостиницу и сориентировала на местности. Показала, где можно поесть,
где купить самое необходимое, как разобраться в наших изумительных по-
рядках, как расплачиваться и так далее.
- Разве его в Москве никто не принимает? - удивилась Настя. - Или он
турист-одиночка?
- Нет, его пригласили на симпозиум, но участники приезжают в среду, и
со среды ими, конечно, будут заниматься. А этот господин специально хо-
чет приехать пораньше и за свой счет удовлетворить естественное любо-
пытство. Твоя помощь нужна будет только завтра, а дальше он будет сам
ходить по городу и смотреть, как мы живем.
- И как я должна его встречать? - недовольно спросила Настя. - Мама
прислала его цветной портрет в полный рост? Или я должна повесить себе
на грудь объявление аршинными буквами?
- Не злись, ребенок, мама не так часто обращается к нам с просьбами,
- укоризненно сказал
Леонид Петрович. - Она дала твой телефон своему коллеге, сегодня ве-
чером он тебе позвонит, и вы обо всем договоритесь. Завтра утром заедешь
ко мне, возьмешь машину.
- Может, лучше ты его встретишь, а? - робко спросила она. - И за ма-
шину будешь спокоен, а то вдруг я ее разобью.
- А как мне с ним объясняться прикажешь?
На пальцах? Мама из тебя полиглота вырастила, и вот благодарность за
все ее труды.
- Ладно, - обречено вздохнула она. - Что ж теперь делать, раз она за-
ранее все решила. Пап, у меня для тебя новость, только ты со стула не
падай.
- Подожди, я сяду поудобнее. Так, выкладывай.
- Я решила выйти замуж за Чистякова.
- Слава тебе, Господи! - радостно выдохнул Леонид Петрович. - Нако-
нец-то ты начинаешь умнеть. Мои поздравления.
- Кому, мне?
- Чистякову. Сколько лет он ждал? Двенадцать?
- Четырнадцать. Пап, если ты начнешь читать мне мораль, я передумаю.
- Шантажистка. Мелкая отвратительная шантажистка, - рассмеялся Леонид
Петрович. - Когда свадьба?
- Еще не знаю. Главное - решить вопрос в принципе, а остальное - это
уже детали.
- Ничего себе детали! - возмутился отчим. - А мама? Она же захочет
приехать, и ей нужно сказать заранее, это тебе не из Петербурга в Москву
проехаться.
- Ну... Где-то весной, в мае, может быть.
- Ладно, ребенок, планируй сама и поставь маму в известность. Ты мо-
лодец, что наконец решилась.
Вечером раздался междугородний звонок.
- Я могу попросить мадемуазель Анастасию? - раздалось в трубке
по-французски.
- Это я, - ответила Настя. - Я жду вашего звонка.
- Вам удобнее говорить по-французски или по-испански? - вежливо осве-
домился коллега профессора Каменской.
- Лучше по-французски, если вас не затруднит. Когда прилетает ваш са-
молет?
- Завтра в 9.50 утра. Рейс из Мадрида. Как я вас узнаю?
- Я... Как вам сказать... - смутилась Настя, - блондинка, высокая...
Она уже хотела было описать собеседнику себя в джинсах и куртке и
вдруг подумала, что по приметам ее найти будет крайне затруднительно.
Разве можно в толпе встречающих выделить незнакомую женщину без единой
яркой черты во внешности? Лицо? Никакое. Нормальное. Глаза? Бесцветные.
Волосы? Непонятно-русые. Куртка - в таких полМосквы ходит. Уродина? Да
нет, пожалуй, обыкновенная. Красавица? Вот уж точно нет.
- Алло! Анастасия! - окликнул ее мужчина.
- Да-да, - торопливо ответила она. - Яркая блондинка, волосы длинные,
вьющиеся, глаза карие, полушубок изумрудно-зеленый и красный шарф. Най-
дете?
- Блондинку с карими глазами я найду даже в темноте и при вавилонском
столпотворении, - галантно пошутил он. - Ради встречи с ней я готов бе-
жать впереди самолета.
"Он еще и весельчак, - с раздражением подумала Настя. - Мало того,
что он погубит мне целый день, который я могла бы провести за работой,
так мне еще вдобавок придется терпеть его выкрутасы и реагировать на
них, чтобы не выглядеть невоспитанной".
Она тут же спохватилась, что не подумала о том, как будет добираться
завтра утром в Шереметьево. Чтобы оказаться в аэропорту к 9.50, ей нужно
будет встать в половине седьмого, а уже в половине восьмого выйти из до-
ма. Вот радость-то по случаю воскресенья!
Она досадливо поморщилась. Утренний подъем всегда превращался для нее
в пытку, ей приходилось собирать всю волю, чтобы выдернуть себя из сон-
ной вялости. Длительное стояние под душем одновременно с выполнением
"умственных упражнений" вроде перемножения трехзначных чисел и повторе-
ния иностранных слов, потом ледяной апельсиновый сок, за; ним - две чаш-
ки крепкого кофе и сигарета. Только после этого Анастасия Каменская мог-
ла идти на работу. Зато если выпадал выходной, она спала чуть ли не до
одиннадцати часов. В то же время соней ее вряд ли можно было назвать:
засыпала она с трудом и частенько прибегала к снотворному. Просто ее ор-
ганизм от природы был предназначен для функционирования во второй поло-
вине суток, а в первой он предпочитал отдыхать.
Для того чтобы соответствовать обрисованному по телефону образу, Нас-
те нужно было сделать по меньшей мере три вещи. Во-первых, нужно было
пришить еще в прошлом году оторвавшиеся застежки к зеленому полушубку.
Неплохо бы при этом еще и вспомнить, куда она задевала эти самые застеж-
ки. Во-вторых, нужно перерыть шкаф и найти красный шелковый шарф, кото-
рый ей когда-то подарил Лешка и который она ни разу не надевала. И
в-третьих, нужно покрасить волосы специальной легко смывающейся краской
и изобразить крупные кудри, а тонированные контактные линзы она вставит
завтра утром перед выходом из дома. Ну почему она должна заниматься та-
кой ерундой вместо того, чтобы сесть за компьютер и заняться делом!
Уместив на коленях тяжелый кроличий полушубок и старательно пришивая
к нему кожаные полоски с крючками и петельками, Настя размышляла над
тем, что ей удалось узнать о самоубийстве Григория Войтовича.
Милицию вызвала его мать, когда, придя домой, застала ужасающее зре-
лище: ее сын Григорий сидел в ступорозном состоянии на стуле, а на полу
лежало окровавленное тело ее невестки Евгении Войтович. Рядом валялся
охотничий нож, который обычно висел в ножнах на стене. Григорий охотой
не увлекался, нож ему подарили в одном из сибирских академгородков, куда
он приезжал оппонировать на защите диссертации.
Войтовича увезли из квартиры и сразу же поместили в камеру. На допро-
сах он сначала недоуменно качал головой и повторял:
- Неужели я это сделал? Этого не может быть. Я не мог этого сделать.
Я не мог убить Женю, я же ее любил!
Через сутки пребывания в камере он начал давать более связные показа-
ния и рассказал, что убил Евгению охотничьим ножом в процессе ссоры.
Глубоко и искренне раскаивался, обвинял себя, ужасался содеянному и впал
в депрессию. В то же время к следователю поступило ходатайство от руко-
водства Института, где много лет работал Войтович, с просьбой освободить
его из-под ареста и избрать ему меру пресечения, не связанную с заключе-
нием под стражу. Следователь Бакланов только хмыкал в ответ: где это ви-
дано, чтобы убийцу, взятого фактически с поличным, отпускали из-под
стражи. Однако в тот же день ему позвонил прокурор округа и сказал, что
из городской прокуратуры был "сигнал", при этом "городские" ссылались на
прозрачные намеки со стороны Генеральной прокуратуры. Общая канва наме-
ков состояла в том, что Войтович является одним из авторов необычайно
важного и секретного научного проекта оборонного значения, проект этот
находится в стадии завершения, но Войтович - генератор идей и без него
проект закончить не смогут. Для завершения работ и проведения необходи-
мых испытаний нужно еще недели две-три, после чего - пожалуйста, пусть
уважаемый Григорий Ильич идет обратно в камеру. Руководство Института
вовсе не настаивает на том, чтобы Войтович продолжал ходить на работу.
Работать он может и дома, давая все необходимые указания по телефону,
так нельзя ли заменить ему содержание под стражей чем-нибудь вроде до-
машнего ареста.
В такой ситуации следователь Бакланов не счел нужным сильно упи-
раться. Он никогда не был особо принципиальным и не цеплялся за свою
точку зрения, отстаивая ее перед руководством. Мнение начальства о нем
самом было для него куда важнее, чем его собственное мнение о чем бы то
ни было. В течение трех часов Войтовича отпустили домой. А через нес-
колько дней он повесился, оставив покаянную записку с невнятными словами
о вине и возмездии.
Сведя воедино обрывочные воспоминания работников милиции и следовате-
ля, Настя обнаружила странную деталь. Войтович не был психически
больным, его за короткое время дважды осматривал врач и не нашел ни ма-
лейших признаков отклонений в психике. В то же время сразу после совер-
шения преступления он совершенно не помнил, почему убил жену, воспомина-
ния возвращались к нему постепенно, и по мере того, как шло время, кар-
тина преступления становилась все более детальной. При совершении
убийства в состоянии аффекта такого не бывает. Человек не осознает того,
что делает, но потом он деталей не вспоминает. В памяти - полный провал.
То, что происходило с Войтовичем, не было похоже ни на одну известную
медицине клиническую картину. Зато очень походило на чудовищную ситуа-
цию, когда человек преступления не совершал, но потом ему аккуратно
рассказали, как все было, а он это добросовестно пересказывал следовате-
лю. Но зачем? Зачем брать на себя чужую вину? И если так, то КТО мог все
это ему рассказать в камере? Любопытно было бы посмотреть, что написал
Войтович в предсмертной записке. Жаль, что она пропала вместе с уголов-
ным делом...
Наконец все застежки были пришиты, и Настя нехотя принялась за поиски
красного шелкового шарфа. Роясь в шкафу, она обнаружила массу нужных ве-
щей, которые либо считала давно потерянными, либо о существовании кото-
рых напрочь забыла на другой же день после покупки. Оказалось, например,
что у нее есть по меньшей мере пар пять новых колготок, две упаковки ки-
тайских носовых платков, замечательные теплые гетры, которые она уже
давно отчаялась найти и которые здорово выручали ее, когда в квартире
было холодно. Обнаружились также купленные года два назад теплые меховые
тапочки, так и лежащие в запечатанном пластиковом пакете. Настя вспомни-
ла, что приобрела их летом и положила до зимы в чемодан. На этом трудо-
вая биография замечательных лохматых сиреневых тапочек бесславно завер-
шилась. Этой находке она порадовалась больше всего, потому что постоянно
мерзла, а дома все время было холодно. Шарф в конце концов тоже нашелся.
Оставалось заняться волосами и после этого можно с чистой совестью идти
спать.
Прибытие рейса из Мадрида задерживалось на 45 минут. Настя немного
послонялась по аэропорту, потом не выдержала и позвонила Юре Короткову.
- Аська! - обрадовался он. - Ты куда пропала с утра пораньше? Я тебе
с восьми часов названиваю, а тебя дома нет. Хотел еще вчера вечером поз-
вонить, да пришел поздно, не решился тебя будить.
- А что, есть новости?
- Как посмотреть. Ты знаешь, кто был тот злостный хулиган, чье дело
сперли у Бакланова?
- Нет. Фамилию знаю, но она мне ничего не говорит. А кто он?
- Имиджмейкер Владимира Тарсукова.
- Да что ты?! Самого Тарсукова?!
- Ну а я о чем! Уж не знаю, какую телегу этот ПИПдурок Бакланов нап-
равил в аппарат президента, но подозреваю, что ее и в природе-то не бы-
ло. Кишка у него тонка бумаги Тарсукову слать. Но если и послал, то сам
Владимир Игнатьевич, я так думаю, распорядился, чтобы ее никто, кроме
него самого, не читал. Представляешь, какой был бы скандал, если бы ока-
залось, что Тарсуков, краса и гордость российской экономической полити-
ки, формировал свой публичный образ, руководствуясь консультациями пош-
лого хулигана. Наши отечественные домохозяйки его обожают, и вдруг такой
удар!
- Да, Юрасик, озадачил ты меня, - протянула Настя, втайне радуясь:
есть чем занять мозги, пока к Москве подлетает роскошный воздушный лай-
нер с мадридским шутником на борту.
- У тебя какие планы на сегодня? - спросил Коротков.
- Неопределенные. Я сейчас в Шереметьеве, встречаю какого-то маминого
приятеля из Мадрида, потом везу его в гостиницу, далее - по усмотрению
сторон. А у тебя есть предложения?
- Давай встретимся на ВДНХ, - предложил он. - Привози туда своего
страстного испанца, покажи ему наше народное гульбище с песнями и пляс-
ками, а мы заодно кое-что обсудим.
Настя поняла, что у Юры дома очередной скандал и он ищет, куда бы ему
уйти. Обычно в таких случаях он уходил на работу. Собственно, и сейчас
он собирался сделать то же самое.
- Ты сейчас в контору? - спросила она.
- Догадалась? - уныло ответил он. - Куда ж еще, в контору, известное
дело.
- Давай встретимся в четыре часа у того павильона, где мы летом шаш-
лык ели. Помнишь?
- Помню, - обрадовался он. - Спасибо тебе, Аська, ты всегда меня вы-
ручаешь. Попробую Люсе позвонить, вдруг она тоже сможет вырваться. Будет
развлекать твоего Эскамильо, пока мы пошепчемся.
Оставшиеся до прилета полчаса Настя провела в машине. Она опустила
стекло, откинулась на спинку сиденья, закурила и прикрыла глаза. Три де-
ла. Три дела. Какое из них? Дело о хулиганстве, конечно, теперь выглядит
совсем по-другому. Если уж и красть, то только его. Слишком многое пос-
тавлено на карту, особенно с учетом современной политической ситуации.
Война в Чечне заметно повлияла на расстановку сил в высших кругах, Тар-
суков был в команде президента, и камень в его огород - это бомба, под-
ложенная под законно избранного лидера. Папка с материалами уголовного
дела, бросающими тень на одного из приближенных президента, нужна в рав-
ной мере как самому Тарсукову, так и его противникам. Ему - чтобы
скрыть, им - чтобы обнародовать. И в том, и в другом случае кража -
вполне приемлемый способ решения задачи. Хотя, пожалуй, Тарсукову проще
было бы действовать старым испытанным способом: деньгами и звонками. А
если не получается - тогда, конечно, кража. Только с одной оговоркой:
нужно было хорошо представлять себе характер следователя Бакланова и
быть уверенным, что он не начнет звонить во все колокола по поводу укра-
денных дел. Нужно было точно знать, что Олег Николаевич Бакланов - дурак
и трус. Впрочем, эти сведения вряд ли составляли тайну Версальского
дворца. Тот, кто решился на кражу, был неплохим психологом и правильно
предугадал реакцию следователя. Или договорился с ним, посулив большие
деньги в виде компенсации за неприятности по службе? Ничего себе непри-
ятности! Уголовное дело по обвинению в халатности - это все-таки не вы-
говор, пусть даже и строгий. Конечно, посадить не посадят, но кровушки
попьют. Нет, что-то не очень вытанцовывается.
Если же кража - дело рук противников Тарсукова, то им-то как раз нап-
левать на шум, который может поднять следователь, для них главное - что-
бы дело не прикрыли и не замолчали, им нужно иметь в руках подлинники
протоколов, в которых написано, как грубо и недостойно вел себя гражда-
нин Свиридов, какими нецензурными витиеватыми фразами изъяснялся, как
отправлял естественные надобности на глазах у изумленной публики и ком-
ментировал этот процесс, поясняя, что выражает таким образом свое отно-
шение к политической платформе одной из парламентских фракций. Документ,
судя по всему, весьма пикантный. Объяснения же протрезвевшего Свиридова,
насколько их смог припомнить следователь, отличались яркой образностью и
непринятой в политических кругах прямотой, содержали контробвинения в
адрес ряда крупных политиков и хотя и не свидетельствовали о развитом
интеллекте имиджмейкера Владимира Игнатьевича Тарсукова, но тоже были бы
кое-кому небезынтересны, а кое для кого - небезопасны. Если не знать,
кто такой Свиридов, то ко всем этим документам можно относиться как к
плоду воспаленного воображения человека, свихнувшегося на почве полити-
ческой активности. Таких сейчас, слава Богу, пруд пруди. Именно поэтому
дело о хулиганстве и показалось Насте с самого начала неперспективным,
не тянущим на роль главного объекта кражи. Но если понимать, что все
сказанное может оказаться не домыслами, а правдой, тогда дело другое.
Дело о злостном хулиганстве, совершенном гражданином Свиридовым, было
простым и понятным, но очень привлекательным для заинтересованных чита-
телей. Дело же о самоубийстве Григория Войтовича было абсолютно неинте-
ресным с точки зрения его похищения. Но дело это Насте почему-то не нра-
вилось. И было еще третье дело о групповом разбое. Будем надеяться, что
Коротков выяснил о нем достаточно, чтобы можно было делать выводы.
Настя взглянула на часы и нехотя вышла из машины. Пора было идти в
зал прилета.
Подруга Юры Короткова Люся, она же майор милиции Людмила Семенова,
работала старшим научным сотрудником в одном из научно-исследовательских
учреждений Министерства внутренних дел, а до этого была следователем.
Юра познакомился с ней два с половиной года назад во время расследования
убийства Ирины Филатовой, Люсиной коллеги и подруги. С того момента
влюбчивый Коротков приостановил свои амурные похождения и терпеливо
ждал, когда вырастут его и Люсины дети, чтобы можно было вступить в но-
вый брак. Как ни странно, но ему удалось вытащить Люсю в воскресенье
прогуляться по выставочному комплексу, который все по старой памяти про-
должали называть ВДНХ.
Они медленно прогуливались по огромной территории комплекса, держась
за руки и наслаждаясь так редко выпадающей в последнее время возмож-
ностью побыть вдвоем и спокойно поговорить. Но разговор почему-то все
время съезжал с личных проблем на служебные.
- Когда ты работала следователем, у вас за сроками строго следили? -
спросил Коротков, разрывая обертку на мороженом и отхватывая крепкими
зубами солидный кусок.
- Еще как. Два месяца прошло - бежишь к прокурору срок продлевать,
день в день, чтобы не опоздать. За вторым продлением придешь - он обяза-
тельно дело возьмет, прочитает и устроит тебе показательное выступление
на тему: вы четыре месяца бездельничали, в деле никаких материалов нет,
чем вы там занимались столько времени, а теперь хотите, чтобы я вам срок
продлевал. Примерно в таком духе. А почему ты спросил? Ты же сам прек-
расно все знаешь.
- Люся, а может такое быть, чтобы дело лежало у следователя месяцами
без всяких продлении?
- Теперь все может быть. На следствии такой бардак творится - уму не-
постижимо. Никому ни до чего дела нет. Никто никого не проверяет и не
контролирует. Все под честное слово, а то и вообще без него. Ты мне не
ответил, откуда такой пристальный интерес к проблемам предварительного
следствия.
- Понимаешь, Люсенька, я столкнулся с тем, что у следователя украли
четыре уголовных дела, а он молчит, как воды в рот набрал. Пока его к
стенке не приперли, он никому и не сказал, что у него дела украдены. Вот
я и пытаюсь разобраться, как такое может быть.
- Да элементарно, Ватсон, - пошутила Людмила. - Кому могут понадо-
биться материалы дела? Прокурору и самому следователю. Больше никто не
имеет права требовать, чтобы их показали. Правильно?
- Ну, правильно, - согласился Коротков.
- Прокурор их не требует, потому что ему наплевать. Сам следователь
перед оперативниками делает вид, что все в порядке, они работают, он с
умным видом кивает, дает им новые поручения, а сам потихонечку новую па-
почку заводит, протоколы по памяти восстанавливает, потом вызовет под
каким-нибудь благовидным предлогом основных свидетелей и потерпевшего,
допросит их, подписи на те протокольчики скопирует - и вся недолга. Если
в деле были фотографии с места происшествия - так они и у экспертов
есть, всегда можно попросить отпечатать снимки еще раз, мало ли для че-
го. Допустим, для следственного эксперимента. Мол, первые фотографии в
дело вклеены, папка тяжелая, не тащить же ее с собой. Конечно, есть до-
кументы, которые продублировать невозможно, но, Юра, я тебя уверяю,
опытный следователь почти для любой краденой бумажки легенду придумает,
чтобы получить дубликат. Тем более сейчас и легенда-то не особо нужна, я
же повторяю, никому ни до чего дела нет, никто никого не проверяет. А уж
если преступление раскрыто и сыщики рядом с ним не крутятся, то можно
просто забыть о нем, как о вчерашнем сне. Какие дела-то украли?
- Покушение на кражу джинсов из магазина, хулиганка, бытовое убийство
с самоубийством и разбой. Пожалуй, ты права, старушка...
- Конечно, я права! - подхватила Людмила. - При покушении на кражу из
магазина нет реального потерпевшего, ущерб возмещен, кто пойдет трясти
следователя, чтобы он наказал виновного? Никто. При хулиганке был потер-
певший?
- Нет. Морду никому не набили.
