выехать, можно после обеда быть в Ковеле. Бросил в портфель бумагу, зубную
щетку и приказал Владову подать машину...
...На Ковельский кирпичный завод они приехали вместе с инспектором
уголовного розыска местной городской милиции. Заведующему отделом кадров
объяснили, что расследуют заявление, которое пришло в милицию, - что-то
связанное с продажей краденых вещей. Попросили вызвать начальника цеха,
где работает Семенишин. Ожидая его, Козюренко углубился в личное дело,
принесенное заведующим. Чуть не свистнул от неожиданности: Яков
Григорьевич Семенишин воевал в одном партизанском отряде с Прусем. Но
ничем не обнаружил своего удивления. Профессиональная привычка -
обуздывать эмоции, скрывать их. И все же сознание того, что, возможно,
наконец, напал на настоящий след, всегда возбуждало и приносило
удовлетворение. Ведь Прусь с Семенишиным могли быть сообщниками еще во
время войны, а может, Семенишин в чем-то подозревал Пруся и шантажировал
его...
Пришел начальник цеха - солидный, седеющий мужчина с хитрыми глазами.
Роман Панасович спросил у него, что тот думает о Семенишине.
- Выходит, вы из прокуратуры... - то ли удивился, то ли одобрил
начальник цеха и разгладил свои пышные усы. - И интересуетесь Яшком? Что
же он, разрешите спросить, натворил?
Козюренко увидел, как вспыхнул инспектор уголовного розыска, и
остановил его незаметным движением руки. Знал: таких людей, как этот
начальник цеха, лучше не раздражать и не кичиться перед ними своим
положением. Видно, вышел из рабочих и знает себе цену.
Роман Панасович придвинул начальнику цеха стул и откровенно сказал:
- Поверьте нам, уважаемый товарищ: дело это, может, и не такое
простое. Но вы, вероятно, понимаете, что работа у нас специфическая -
должны держать язык за зубами. Поэтому, если можно, не расспрашивайте нас.
Начальник цеха покосился на него хитрым глазом.
- Хорошо, - согласился он. - Стало быть, что я думаю про Яшка? План
он выполняет, инициативный. Работник неплохой, не сачок, если надо, со
своим временем и выгодой не считается.
- Сейчас он на заводе?
- Рабочий день еще не кончился...
- И на этой неделе каждый день работал?
- В понедельник брал отгул... - Начальник цеха только на мгновение
запнулся и сказал твердо: - Но не вышел на работу и во вторник. Я ему,
правда, прогул не записал. Яшко - работник добросовестный и обещал
отработать сверхурочно.
Роман Панасович невольно переглянулся с Владовым.
- Скажите, пожалуйста, - спросил быстро, - вы видели Семенишина во
вторник?
- Видел. После работы Яшко заходил ко мне. Он живет неподалеку, -
счел нужным пояснить, - извинился: мол, в поезде встретилась компания и
хорошо хлебнули. Приехал и лег отсыпаться.
- В котором часу он был у вас?
- Около пяти.
- Вы знаете, по какому делу отлучался Семенишин?
- Как не знать? Все знают. Очередь у него на "Запорожец" подходит -
ездил к какому-то своему старому знакомому занять деньги.
- И занял?
- Кажется.
- И последнее. Вы говорили, что живете поблизости от Семенишина.
Бывали вы у него? Какой он семьянин?
Начальник цеха развел руками.
- Семья как семья... Живут... Ну, случается, когда Яшко поддаст
лишнего, так и разговоры, конечно, ведутся нежелательные.
- Говорите уж прямо: скандалы, - вмешался местный инспектор.
- Можно и так назвать, - согласился начальник цеха. - Но Семенишин
порядочный человек. Дети у него хорошие, и жену свою он уважает.
- К вам просьба, - доверительно нагнулся к нему Козюренко. - Не могли
бы вы задержать Семенишина после работы, скажем, на полчасика? Но о нашем
разговоре... - прижал палец к губам. - Это в интересах самого Семенишина.
Начальник цеха недовольно хмыкнул, но спорить не стал. Когда он
вышел, Роман Панасович приказал Владову:
- Немедленно свяжитесь с вокзалом. Уточните расписание движения
поездов в Желеховском направлении. И автобусов. А вас, - обратимся он к
инспектору, - прошу позвонить в милицию, чтобы опергруппа была наготове.
Роман Панасович устало откинулся на спинку стула.
Владов украдкой поглядывал на него, стараясь угадать, о чем думает
следователь по особо важным делам: наверно, составляет план допроса
преступника...
В это время Роману Панасовичу просто хотелось спать: жаркий день и не
очень хорошая дорога давали себя знать... Незаметно потер виски, отхлебнул
из стакана тепловатой воды и нетерпеливо спросим у старшего лейтенанта:
- Ну, что там у вас, Петр?
Тот, дописав несколько цифр в блокноте, положил трубку.
- Поезда из Желехова на Ковель ходят трижды в сутки. Прямой из Львова
в Ленинград проходит через Желехов в двенадцать часов четыре минуты,
прибывает в Ковель через шесть часов. Пригородный Львов - Ковель. Этот
выходит из Желехова в двадцать один двадцать семь. Прибывает в половине
седьмого утра. И еще один на Брест. Время отправления из Желехова -
пятнадцать ноль семь, прибытие в Ковель - двадцать два восемнадцать.
- Автобусы?
- Есть только два из Львова до Ковеля через Желехов. Ночной
останавливается в Желехове около пяти и прибывает в Ковель в одиннадцать
или чуть позже. И дневной. Этот выходит из Львова в девять двадцать пять,
приблизительно час идет до Желехова и еще шесть до Ковеля. Таким образом,
сюда он прибывает около семнадцати часов.
- Семенишин мог вернуться ночным автобусом, - быстро прикинул Роман
Панасович. - Ночь прослонялся по Желехову или просидел где-нибудь в
парке... А впрочем, нечего гадать, едем.
Небольшой, из красного кирпича домик Семенишина утопал в зелени. Под
окнами цвели какие-то желтые цветы, а вдоль дорожки, ведущей к крыльцу,
красовались огромные белые и красные пионы. Владов толкнул калитку - не
заперто. Взошли на крыльцо, позвонили - никто не ответил. Позвонили еще
раз, вдруг их окликнули из сада тонким голоском:
- Что вам надо, дяденьки?
Козюренко нагнулся над перилами крыльца. Под деревом стоял мальчик
лет десяти в коротких штанах и клетчатой рубашке. Беленький, курносый.
- Папа или мама дома? - спросил Роман Панасович. - Ты же Семенишина
сын?
- А то как же, Семенишина. Но родители на работе.
- А можно их подождать?
Мальчик пожал плечами.
- Они скоро должны быть. - Он смотрел открыто, но все же
настороженно.
Козюренко понимал, что мальчика следует как-то успокоить. Но как? Он
неуверенно сказал:
- Мы из области, и нам надо поговорить с твоим отцом. Как тебя зовут?
- Олегом.
- Так где можно подождать?
- А заходите в дом. Там есть радио и газеты.
- А ты не хочешь вместе с нами за компанию? Где Лида?
Незнакомые дяди знали, как зовут его сестру, и это окончательно
убедило мальчика, что они свои люди.
- В школе. Она же во второй смене.
- А-а... - сказал Владов таким тоном, будто знал и только случайно
забыл.
- Говорят, скоро вы на "Запорожце" будете ездить? - спросил Роман
Панасович, сев на диванчик.
- Папа говорил, что этим летом получим... - И радостно прибавил: - Он
хочет красного цвета.
- А ты?
- И мне тоже нравится.
- Ну и хорошо, - вмешался Владов. - Если собрали деньги, то какие тут
могут быть разговоры...
Роман Панасович бросил на него неодобрительный взгляд - зачем
провоцировать ребенка? И Владов осекся. Но мальчику было приятно поболтать
на эту тему.
- Еще не собрали, но папа говорил, что как-нибудь выкрутимся. Займем,
а потом отдадим.
- Ну... ну, - хмыкнул Козюренко. - А как у тебя дела в школе? -
поспешил он перевести разговор на другую тему.
- Так... - немного смутился мальчик.
- Есть тройки?
- Не часто...
Роман Панасович встал, выглянул в коридор. Нарочно пришел к
Семенишиным, пока хозяин не вернулся с работы - хотел узнать о нем
побольше. Даже бытовые мелочи имели значение. Ведь они часто подчеркивают
или обнаруживают ту или иную черту характера человека. Кроме того,
Козюренко хотел поговорить с женой Семенишина. Может, она что-то знает, а
если и нет, то не исключено, что влияет на мужа: бывали случаи, когда
самые закоренелые преступники, которые вели со следователем долгую и
запутанную игру, не выдерживали взгляда жены...
Из коридора дверь вела в детскую комнату. Там стояла этажерка с
учебниками, на стенах были развешаны карты и цветные вклейки из журнала
"Украина", а на письменном столе лежала кучка тетрадок. Из открытой двери
третьей комнаты выглядывала никелированная спинка кровати, на которой
высилась гора подушек - обыкновенная скромная обстановка рабочего
человека.
Стукнула калитка, и Олег высунулся в окно.
- Мама пришла! - радостно воскликнул он и побежал встречать. - У нас
гости, мама, - сказал на крыльце, - так я пригласил их в дом.
- Молодец! - похвалила мать. Она поставила в коридоре тяжелую сумку с
картофелем, мимоходом поправила перед зеркалом прическу и остановилась в
дверях гостиной.
- Вы к Якову?
- Надо поговорить с вами, уважаемая Вера Владимировна, - учтиво
поклонился Козюренко, - только... - он показал глазами на мальчика.
- Сбегай, Олежка, за хлебом, - нашлась та.
Мальчик недовольно поморщился - ведь интересно послушать разговор
взрослых. Но в семье, видно, поддерживалась дисциплина: схватил авоську и
побежал в магазин.
- Разговор у нас, Вера Владимировна, будет долгий и неприятный, так
уж садитесь поближе. Мы, правда, не очень-то и желанные гости... Из
следственных органов, вот мое удостоверение.
Женщина побелела как полотно.
- Неужели мой Яшко что-нибудь натворил? Он, товарищ следователь, как
чуть выпьет, дурным становится...
- Всему свое время, Вера Владимировна. Сначала мы попросим вас
ответить на некоторые вопросы. Это не допрос, и если вы не согласны...
Хозяйка подвинула к себе стул и наконец села.
- Что он натворил? - прошептала она.
- Я понял, что вы согласны помочь следственным органам, не так ли? -
настаивал Козюренко.
- Спрашивайте, - женщина тяжело вздохнула.
- Вы знали, что ваш муж ездил на днях в Желехов?
- Да.
- Зачем?
- Занять денег.
- Когда должен был вернуться?
- Восемнадцатого мая.
- А приехал?
- Девятнадцатого.
- В котором часу вы его увидели?
- Вот как сейчас, после работы. Но он вернулся утром. Сказал, что был
выпивши и не хотел нас беспокоить. Заснул в сарае на сене.
- Он занял деньги?
- Нет, но договорился, что тот его знакомый переведет по почте
пятьсот рублей.
- И ничего ваш муж не привез? Никаких пакетов, свертков?
- А мы сейчас ничего не покупаем. На машину собираем.
Женщина отвечала сразу, не колеблясь. В ее глазах Роман Панасович
читал удивление и тревогу.
- В Желехове .ограбили человека, - произнес он, пристально следя за
выражением ее лица. - Этого человека хорошо знал ваш муж. К нему и ездил
за деньгами.
Женщина облегченно вздохнула, даже улыбнулась.
- Ерунда, - ответила уверенно. - Яков этого не сделает. А я думала -
по пьянке...
- Хорошо, что вы так верите мужу...
- Я знаю: Яков не способен на преступление.
На выложенной кирпичом дорожке за окнами послышались шаги. Вошел
Семенишин. Изумленно посмотрел на Козюренко, перевел взгляд на жену и
Владова. Его покрытое мелкими морщинами лицо, действительно похожее на
печеное яблоко, растянулось в улыбке.
- Здравствуйте, - сказал растерянно. - Кто вы такие? Потому как вроде
бы не знаю вас...
- Мы из прокуратуры, - перебил Козюренко. - К вам, Яков Григорьевич.
По делу.
- Из прокуратуры? - Семенишин спокойно прошел к столу, сел, положив
на него руки. - Ну, если к нам есть дело, так говорите, зачем пришли...
Козюренко внимательно посмотрел на него: совершенно спокоен, никаких
признаков волнения.
- Вы встречались в Желехове с Василием Корнеевичем Прусем? - спросил.
- Ездил к нему.
- Когда?
- В воскресенье уехал, так? - повернулся Семенишин к жене.
- Отвечайте только мне! - Козюренко придвинулся к столу.
Теперь они сидели друг против друга, и Роман Панасович смотрел прямо
в глаза Семенишину, будто хотел прочитать его мысли.
- В воскресенье, семнадцатого?
- Конечно. Приехал в Желехов поздно ночью и остановился в гостинице.
- Почему не пошли к Прусю?
- А где бы я узнал его адрес? Если бы знал, пошел бы к Василю - в
гостинице ведь надо деньги платить...
- Но утром вы разыскали Пруся?
- Так я же знаю, где он работает! Утром пошел в заготконтору и там
дождался его.
- Просили у него денег?
- На машину у нас очередь подходит, должен...
- И Прусь вам дал?
Семенишин покосился на жену. Ответил неопределенно:
- Да нет... Обещал одолжить пятьсот рублей.
- Когда вы ушли от него?
- Ну, пообедали в чайной... Выпили, и он на работу пошел. А я еще
немножко посидел на скамеечке, до поезда у меня времени много было, - и на
вокзал.
- Когда выехали из Желехова?
- В полдесятого вечера.
- Чем можете доказать?
- Как чем? Где-то билет у меня... - Он озабоченно начал шарить в
карманах и не находил. Наконец облегченно вздохнул - положил на стол
железнодорожный билет. Роман Панасович посмотрел на свет - да, билет был
продан восемнадцатого мая и на вечерний поезд.
- Итак, вы ехали поездом Львов - Ковель, который прибывает в ваш
город в половине седьмого утра. Кто может засвидетельствовать, что вы
приехали именно этим поездом?
Семенишин пожал плечами.
- А я знаю?
- Почему не пришли прямо домой?
- А где же я был? - снова тревожно посмотрел на жену. - И почему это
вы меня допрашиваете? - вдруг повысил голос. - Какое имеете право?
- Не волнуйтесь, гражданин Семенишин, - перебил его Козюренко. - Нам
нужно, чтобы вы просто ответили на несколько вопросов. Жена увидела вас
девятнадцатого мая только после работы. Где вы были весь день?
- Спал. На сене в сарае спал. Компания в поезде подобралась, хорошие
парни, так? Ну, пол-литра выпили, а потом еще в карты играли. Чуть не до
Ковеля. Они раньше сошли. Был я немножко выпивши, так? А с женой у нас...
- Он не досказал и бросил на нее взгляд.
Та встала со стула, хотела вмешаться, но Козюренко поднял руку,
попросив не делать этого.
- Назовите, с кем ехали в поезде.
- С ребятами, я же говорю. Трактористы они, так?
- Фамилии, имена помните?
Семенишин заморгал, сокрушенно опустив голову.
- Пьяный был, - сказал смущенно. - Забыл... Пол-литра, значит, взяли,
а потом еще, так?
- Вы тоже покупали водку? - прищурил глаза Роман Панасович. - Ночью,
да еще на вокзале, не продают.
- А я еще перед отъездом. Пол-литра...
- Имели при себе деньги? Сколько?
Семенишин заерзал на стуле. Козюренко обратился к его жене:
- Сколько дали мужу на дорогу?
- На проезд да еще трешницу.
- Из нее вы рубль заплатили за койку в гостинице... - Роман Панасович
уставился немигающим взглядом на Семенишина. - Завтракали? - Тот кивнул. -
Еще полтинник на завтрак. Откуда же взяли деньги на водку?
Лицо Семенишина покрылось красными пятнами. Щеки обвисли.
- У Пруся. Он одолжил мне семьдесят рублей. Десятку пропили, поэтому
и не сказал жене.
Козюренко вспомнил тело с раскроенным черепом. И вывернутые карманы.
Вряд ли Семенишин отважился бы на убийство ради семидесяти рублей.
Конечно, мог надеяться, что возьмет больше. Но при чем тут картина? Может,
Прусь через Семенишина хотел ее куда-то переправить?
Спросил коротко:
- Где деньги?
- Пожалуйста... Тут они... - Семенишин полез в шкаф, вытащил из
нижнего ящика завернутые в платок деньги.
Роман Панасович незаметно посмотрел на женщину: глаза у нее
наполнились ужасом, губы дрожали. Внезапно подумал: "А если все это
правда? Все так, как рассказывает Семенишин? Могло быть? Конечно, могло. А
"Портрет" Эль Греко тем временем..."
- Следовательно, вы утверждаете, что не знаете, где живет Прусь, и
никогда не были у него дома?
- Это истинная правда! - Семенишин приложил обе ладони к груди.
"Если его отпечатки пальцев не идентичны отпечаткам на стакане с
недопитым портвейном... - подумал Козюренко. - Прямых доказательств пока
что нет. Конечно, если не найдем тут картину. Итак, обыск..." Вышел с
Владовым в коридор, приказал вызвать оперативную группу и попросил взять у
прокурора постановление на обыск. Вернувшись, спросил у Семенишина:
- Насколько мне известно, Прусь не очень щедрый человек и никому
денег не одалживает... - Он сознательно говорил о покойнике, как о живом,
надеясь, что Семенишин как-то прореагирует на это. Но тот сидел
потупившись. - Почему же он отдал вам всю зарплату и еще пообещал
полтысячи?
Семенишин поднял голову, и Козюренко заметил, как забегали у него
глаза.
- Почему? - настаивал следователь.
Семенишин потер свои сморщенные щеки кончиками пальцев. Он явно
колебался.
- Пожалуйста, не скрывайте от нас ничего, - посоветовал Роман
Панасович.
- Прусь был у меня, так сказать, в долгу, - нерешительно, запинаясь,
начал Семенишин. - Уже давно, со времен войны, когда вместе партизанили. Я
никому не рассказывал, так? Потому как и сам тут не очень-то... - покачал
головой и продолжал твердо, как человек, сделавший первый шаг, и терять
которому уже нечего. - Когда-то я видел, как Прусь снял обручальное кольцо
с пальца мертвой женщины, так? Он заметил, что я смотрю. Испугался. Да и
было чего. Если бы наш командир Войтюк прознал про это, худо бы Прусю
пришлось. Ну, начал умолять, так? Мол, черт попутал. Я говорю: "Выбрось
кольцо!" Он и выбросил. Потом обещал: "Я тебе всю жизнь буду благодарен,
что понадобится, рассчитывай на меня". А тут очередь на машину, я и
вспомнил, так?
- Но ведь это могло выглядеть как шантаж...
- Да нет. Сколько лет прошло. Надеялся на благодарность. Думаю,
деньги у него есть. Живет ведь один. А он мне - семьдесят рублей... Я
знаю, что полтысячи не пришлет. Пообещал, только бы отделаться, так?
"Если придумано, то неплохо", - отметил Козюренко.
- А вы помните, как появился в вашем отряде Прусь?
- Почему же, помню. Мы не очень-то доверяли ему, так? Полицай
поглумился над девушкой Пруся, а Василь убил его. Пришлось бежать. К
бандерам ему было не с руки, потому как этот полицай имел среди них в
нашем районе много дружков. Ну, и пристал к нам, так? Наш командир товарищ
Войтюк из ихнего села был - пожалел и взял.
"Верно, на свою голову!" - чуть не вырвалось у Романа Панасовича.
- Мы вынуждены произвести в вашей усадьбе обыск, - сказал он. - Скоро
приедет оперативная группа. Но перед этим я хотел бы еще раз убедиться:
все ли вы рассказали правдиво и не утаиваете ли чего-нибудь?
- Яшенька, - подошла к нему жена, - ты уж... если что натворил, лучше
сознайся. И нам будет легче...
Семенишин посмотрел на нее как-то отчужденно.
- Пьяный я был, может, чего-то и не помню... В чем меня обвиняют? -
обернулся к Козюренко.
- Дело в том, что Прусь убит и ограблен. А вы были с ним в тот день.
Ездили за деньгами.
- Не выйдет! - вдруг закричал Семенишин. Он выпятил губы, и морщины
неожиданно разгладились на его лице. Это было сказано так решительно, что
Роман Панасович встал со стула. А Семенишин вдруг безвольно осел, и руки
его опустились как плети.
- Так уж лучше сознаться, - шептала жена, склонившись над ним.
- Прочь! - Семенишин оттолкнул ее от себя. - Вы мне дело не пришьете!
- погрозил он пальцем Козюренко.
- Вспомните фамилии тех, кто был с вами в поезде , - предложил
следователь спокойно. - Имена, приметы... Это для вас очень важно.
Семенишин удивленно воззрелся на него. Закрыл глаза, немного подумал
и покачал головой.
- Нет, - сказал стыдливо. - Пьяный был, все из головы вылетело. -
Вдруг какая-то мысль, видно, промелькнула у него. Нерешительно начал: - Но
был там такой долговязый... - Потер лоб и радостно воскликнул: - Тимком
его звали, вспомнил - точно Тимком, так?
- Тракторист Тимофей? - повторил Козюренко, и нельзя было понять,
иронизирует он или говорит серьезно. - А фамилия?
- Не знаю. Тимко - и ладно. - Теперь в тоне Семенишина ощущалась
уверенность. - Он сошел где-то перед Ковелем.
- Ну... Ну... - Роман Панасович хотел что-то прибавить, но на улице
остановилась машина. - Вера Владимировна, - попросил он, - встретьте сына
и уведите его куда-нибудь. Эта процедура не для детей... А вы, - приказал
Владову, - сходите к соседям и попросите их быть понятыми.
Когда они вернулись вечером в городской отдел милиции, Владов сказал
Козюренко:
- Почему вы не приказали арестовать Семенишина? Я бы задержал его.
Ведь он же ничего не может доказать...
- А мы? Что-нибудь нашли у него? - остудил пыл старшего лейтенанта
Роман Панасович. - Нарушать законы никто не волен. Завтра увидим, если
сойдутся отпечатки пальцев...
- Их уже повезли во Львов.
- Вот и подождем до утра.
Утром позвонили из Львова. Оказалось, что отпечатки пальцев
Семенишина не идентичны отпечаткам, оставленным на стакане в доме Пруся.
Козюренко как раз умывался, когда Владов сообщил ему об этом. Тот повесил
полотенце. Причесался.
- Дайте команду, - приказал он, - чтобы поискали в селах около
железной дороги Львов - Ковель тракториста по имени Тимко. Тимофей то
есть... Высокого роста...
- Но ведь Семенишин определенно лжет, - осмелился возразить старший
лейтенант. - Чтобы запутать следствие.
- Нас не так-то легко запутать, - улыбнулся Козюренко. - А что, если
не лжет? И убийца, укравший картину, разгуливает на свободе и смеется над
нами? Нет, если у Семенишина есть алиби, мы сами немедля должны
подтвердить его. Это в наших интересах, дружище. - Натянул рубашку и
добавил: - А у Семенишина возьмите подписку о невыезде. И пусть ваши
ребята наблюдают за ним...
ГАЛИЦКИЙ
Директор заготконторы собрал работников плодоовощного цеха.
- Вот ваш новый начальник, - представил еще молодого - лет под
тридцать - светловолосого мужчину с темными, выразительными глазами. -
Дмитро Семенович Серошапка. Сегодня он принял дела. По рекомендации
руководства облпотребсоюза, - подчеркнул он.
Директор конторы хотел поставить начальником цеха мастера Галицкого,
и все были уверены, что именно он займет должность Пруся. И вдруг - такое.
К Галицкому привыкли, знали его. А кто такой этот Серошапка?
Расходились недовольные. Директор конторы уловил это настроение и
нарочно оставил своего нового подчиненного на произвол судьбы, злорадно
подумав: "Пусть сам выкручивается!.."
Серошапка попросил Галицкого остаться в каморке, которая считалась
его кабинетом. Смотрели друг на друга изучающе. Галицкий, солидный человек
с толстой красной шеей и огромными кулаками, не скрывал своей неприязни.
Серошапка будто читал его мысли. Мастер считал, что ему перебежали дорогу,
и решил при случае подставить ножку новичку. Это ведь дело торговое, тут
дебет и кредит не так просто свести. Голову надо иметь на плечах. А у
этого, по всему видно, кочан капусты. Молодой и зеленый...
Серошапка невольно улыбнулся. Вероятно, Галицкий уловил в этой улыбке
иронию, потому что насупился и хотел что-то сказать, наверно, обидное, но
Серошапка опередил его.
- Не будем играть в жмурки, Эдуард Пантелеймонович, - сказал он самым
доверительным тоном. - У вас есть причина относиться ко мне, так сказать,
без симпатии. К сожалению, мне лишь сегодня намекнули в райпотребсоюзе,
что я перебежал вам дорогу. - Галицкий протестующе поднял руки, но
Серошапка продолжал тем же мягким, доверительным тоном: - Мы же с вами не
дети и знаем, что такое жизнь,.. Если бы я знал, что иду на живое место,
то, может, и не согласился бы на эту должность. Но, как говорят, после
драки кулаками не машут. Теперь нам надо либо работать вместе, либо...
- Вы хотите сказать, что я... - Галицкий положил на стол свои
огромные кулаки.
- Я ничего не хочу сказать, уважаемый Эдуард Пантелеймонович. Прошу
вас внимательно следить за моей правой рукой. - Серошапка вдруг сильно
стукнул указательным пальцем по краю стола. - Видите - раз... два...
Стукну третий раз - и вас не будет...
Галицкий убрал кулаки со стола, откинулся на спинку стула. В глазах
его появились насмешливые искорки.
- Как вас величать? - спросил он. - Забыл я...
- Дмитром Семеновичем.
- Так вот что, Дима, - пренебрежительно улыбнулся Галицкий, - иди
ты...
Серошапка этого не ожидал. Захохотал, обошел стол, сел на его краешек
и подал Галицкому руку.
- На, Эдик, держи, - сказал примирительно. - Вижу, ты свой человек, и
мы сработаемся.
Галицкий пожал руку Серошапке без энтузиазма. Думал: сколько им будет
стоить этот желторотый? Впрочем, прикинул, не так уж и много - ведь в нем
нет ни цепкости Пруся, ни такого знания тонкостей дела, ни прусевского
аппетита... Что бы там ни было, а то, что Прусь отошел в иной мир, -
обстоятельство очень положительное.
"Хапуга проклятый!" - чуть не вырвалось у Галицкого, но он овладел
собой и посмотрел на свое новоиспеченное начальство любезнее. "Юный друг
мой, - подумал он растроганно, - мы будем подкармливать тебя. Ты будешь
благодарен, а нам... Нам делать свое..."
- И правда, Дима, - повеселел он, - что нам делить? Лишних двадцать
рублей в месяц? Как-нибудь и без них обойдусь. Они тебе нужнее. У тебя
дело еще молодое, а нам, старикам...
- Старый черт! - Серошапка хлопнул его по плечу. - Три года разницы,
а уже в монахи записываешься. - Он что-то еще говорил, а Галицкий мысленно
прикидывал: во-первых, не следует баловать этого желторотого - сотен пяти
в месяц, кроме зарплаты, ему вполне достаточно. Лишь бы только не мешал...
Может, и хорошо, что начальником цеха поставили этого слепого котенка.
Всегда можно свалить на него вину. А он и рад будет: пятьсот шайбочек с
неба упало...
Вдруг что-то важное дошло до сознания Галицкого, и он насторожился.
- Что вы сказали? - переспросил.
- Как дела с договорами на сбыт нашей продукции? Ведь уже май, и если
прозевать это дело...
У Галицкого вдруг кольнуло под ложечкой. Договоры о поставках -
святая святых его и Григория Котляра - помощника мастера. Они не позволят,
чтобы этот выскочка совал туда свой нос.
Ответил с деланным равнодушием:
- Прусь был хороший хозяин и вовремя заботился о сбыте продукции. Эти
операции поручал мне и Котляру, - солгал он. О том, что Прусь брал почти
половину договоров на себя, решил умолчать. - У нас есть определенный опыт
и связи. Цех будет работать на полную мощность. План выполним и
прогрессивку получим, - заверил он.
- Хорошо, выясним... - Серошапка вернулся на свое место. Выдвинул и
задвинул ящик стола, переложил какие-то бумажки. Сказал, будто речь шла о
мелочи: - В крайнем случае я могу договориться с одним из южных комбинатов
о поставке пятисот или шестисот тонн яблочного пюре...
Галицкий даже попятился.
- Скольких? - переспросил.
- Тонн пятисот, а может, и больше... - Серошапка сделал вид, что
разглядывает что-то в ящике. И так, не глядя на Галицкого, знал, какой
удар нанес ему сейчас. "Я тебя, мерзавца, насквозь вижу, - торжествовал
он. - А ты думал меня голыми руками взять? Интересно, как теперь запоешь?"
Но Галицкий, оказалось, был достойным партнером...
- Тогда придется поработать... - задумчиво произнес он. И прибавил с
энтузиазмом: - Зато план перевыполним. Возможно, переходящее знамя
получим!
- Первое место в области завоюем! - поддержал его Серошапка. - Мы с
вами еще прогремим!
"Как бы не загреметь... - подумал Галицкий. - Но ведь пятьсот тонн! С
каждого килограмма... Да еще и сколько пойдет без нарядов... Интересно,
знает ли этот Серошапка, сколько можно положить в карман?"
Но Серошапка смотрел на него простодушно, и Галицкий встал. Надо было
посоветоваться с Котляром.
У Гриши светлая голова, как Гриша скажет, так и следует делать -
имеет, зараза, нюх настоящей гончей, видит на десять саженей вглубь.
Григорий Котляр - титан коммерции. Его еще никто не обводил вокруг пальца.
Серошапка посидел в кабинете, машинально перебирая бумаги. Фактически
стол был пуст - несколько писем, оставленных Галицким, копия приказа по
заготконторе...
Вчера Серошапка долго беседовал со следователем из Киева. Тот
рассказал ему про убийство Пруся и просил помочь следственным органам. По
его просьбе Серошапка просидел полночи, разбирая бумаги Пруся, привезенные
в область работниками милиции. Правда, Прусь был осторожным человеком и не
держал ничего, что могло бы скомпрометировать его. Не отличался
аккуратностью - бумаги бросал в папки без всякой системы, приказы не
подшивал как полагалось по инструкции, и принципиально не признавал
нумерации входящих и исходящих...
Серошапку заинтересовало недописанное письмо, точнее записка - всего
несколько торопливо написанных слов:
"Поля... Я вчера не мог быть дома, потому..."
На этом записка обрывалась. Серошапка показал ее Козюренко, и
полковник просил его, если будет возможность, выяснить, кто эта Поля.
Правда, всего несколько слов, но они свидетельствовали о каких-то
отношениях Пруся с женщиной по имени Поля: возможно, это любовница Пруся,
которая бывала у него дома, заранее договорившись о встрече, а может,
просто приходила, чтобы навести порядок в квартире, выстирать белье.
Серошапка вышел в цех. Сейчас, перед началом сезона, там было мало
рабочих. Через месяц-полтора, когда начнут завозить ягоды и фрукты,
заготконтора наберет сезонных рабочих, и тогда работа закипит. А теперь
готовили тару, ремонтировали оборудование.
Галицкий, увидев Серошапку, приветственно помахал ему рукой. Мастер
занимался очень прозаичной работой: осматривал бочки, в которых должны
отправлять заказчикам соки и яблочное пюре. Брезгливо пинал их ногой,
командовал:
- На эту набейте обручи! Откати ее, Микола, в сторону. А для этой
