- Витюша, кто это висел у тебя на телефоне? Еле дозвонилась, -
услышал Скорик голос Кати.
- Джума... Ты что-то хотела?
- Ты торопишься?
- Очень.
- Что-нибудь случилось?
- Да.
- Хорошее?
- Не знаю, еще не знаю... Говори, что там...
- Утром, когда ты ушел, а я еще собиралась, приехала твоя мама. Она
будет жить у тебя дня два, пока Луша ей квартиру уберет. Так что я от тебя
съезжаю. Поскучай. Ну, привет, - она положила трубку.
Но ему было не до этих новостей: его и Щербу ждал прокурор области, у
которого сидел начальник УВД...
39
Вечером мне домой позвонил Миня Щерба:
- Я нашел статью твоей сестры из Харькова. Можешь зайти забрать.
- Спасибо. В понедельник зайду...
Получилось, правда, не в понедельник, а во вторник.
- Привет, Артем. Садись, - он откинулся грузным телом на спинку
кресла. - Ну что, победитель, торжествуешь, пьешь по этому поводу
коньячок? - сощурился он.
- Ладно тебе, Миня, - озлился я.
- Шучу, шучу... Возвращайся в прокуратуру, а я вместо тебя, -
засмеялся он.
- Поздновато...
- Тоже верно... Ничего, Скорику этот синяк на пользу пойдет. Тут и я
немного виноват, правда, я был в отпуске.
- Ты передай ему: будь я на его месте, все делал бы почти так, как и
он. Ну, может, чуть мягче, не столь ретиво. В остальном у нас просто
разные роли. Ты понял?
- Это я давно понял.
- Что с делом? - спросил я.
- Лагойда на первом же допросе был душка. Без особого усердия со
стороны Скорика торопился все признать, выложить свои грехи: как доставал
бериллий, кто и где делал фальшивые кольца, сколько получал за услуги от
поляка Бронича... Но о поликаувиле, сукин сын, умолчал. А в конце даже
улыбнулся: мол, облегчил я душу, гражданин следователь, и готов нести
наказание. Правда, осторожно поинтересовался, какой срок ему грозит. Что
скажешь? - хитровато сощурился Миня.
- Не люблю я таких торопливых признаний.
- Я тоже. На этом и последующих допросах Скорик ни разу не касался
гибели Кубраковой. Так, полувопросы, полубеседы, уточнения каких-то
деталей, мелочей, общие слова, прямо тебе светские разговоры. Скорик
расслаблял его, как бы успокаивал, иногда вставляя между словесами нужный
вопросик. Как-то вдруг спросил: "Юрий Игнатьевич, а где вы были и что
делали двадцатого августа? Скажем, в десять утра?" - и дату и месяц Скорик
взял с потолка. Сейчас поймешь, почему. Лагойда сперва опешил, а потом у
него искренне вырвалось: "Совершенно не помню! Это же было месяц назад!
Где тут в нашей суете упомнить. Разрешите спросить: почему вас интересует
именно этот день и час?" - Наши польские коллеги проверяют показания
Бронича", - придумал Скорик. Дальше опять пошел малозначительный треп. А
на последующем допросе, позавчера, продолжая ту же трепотню, Скорик к
концу, когда почувствовал, что Лагойда подустал, затеял вроде неожиданный
разговор о гибели Кубраковой, мол, какие у вас с нею были отношения,
показал очки Кубраковой и между делом сообщил: "Она ведь была сперва
оглушена газом из баллончика "Метах". В общем приводил Лагойду в состояние
боевой готовности, чтоб у того в каждой извилине появилась Кубракова, чтоб
задницу ему бдительность сверлила. Когда Скорик почувствовал, что Лагойда
уже в нужной кондиции, спросил: "Юрий Игнатьевич, а утром в среду 16-го
июня, где вы были, что делали?" Назвал ему число, день и время убийства.
На что расчет? Если наши предположения верны, то Лагойда должен был все
время ожидать этот вопрос и, естественно, иметь заготовленный ответ. И он
на ходу выпалил: "Сидел дома, зуб у меня разболелся, я даже на работу не
пошел". - "Вы уверены, что это было именно в этот день?" - "Абсолютно". -
"Однако странная у вас память. То, что произошло месяц назад, двадцатого
августа, вы запамятовали, а вот в какой день недели, какого числа утром у
вас заболел зуб три месяца назад в июне, вы помните. С чего бы это?" - Тут
я должен рассказать вам следующее, - закурив, Миня заходил по кабинету. -
Во время обыска у Лагойды среди всяких бумажек нашли страховой полис. Этот
негодяй страховал свою машину. Взглянув на дату, словно уксусу глотнули:
16-е июня, т.е. среда, день убийства Кубраковой! Значит алиби?! И все же
Скорик допросил страхового агента, такая бабуля-пенсионерка,
подрабатывает. Она страхует его "Жигули" уже семь лет. В тот день, как и
договорилась с Лагойдой, пришла к нему в четверть десятого утра. Звонит,
значит, в дверь - никто не отзывается. Тут из другой квартиры на
лестничной площадке выходит соседка, спрашивает: "Вы к кому?" - Та
говорит: "К Юрию Игнатьевичу Лагойде, он ждет меня". - "Не ждет он, еще
рано утром уехал". Вторично бабуля из госстраха в тот же день позвонила
Лагойде около пяти вечера, он уже был дома, она пошла к нему, оформила
полис. Чтоб закрепить это, Скорик допросил соседку. Та говорит: точно,
было такое. А на вопрос, откуда у нее уверенность, что это было утром,
ведь прошло три месяца, могла забыть, спутать время, сказала: "В начале
десятого, когда я уже возвращалась из молочного магазина, женщина эта
стояла под дверью и звонила. А занимать очередь за сметаной я ходила в
шесть утра, видела, как Юрий Игнатьевич садился в свою машину, отъезжал. Я
ему купила бутылку сметаны и молока. Он всегда просит накануне, когда
нужно. А в четыре часа занесла ему, слышала, когда он вернулся." Скорик
ему это выложил и тут же закончил допрос; пусть понервничает, пусть перед
глазами у него попрыгают вопросительные знаки, пусть гадает: а что мы еще
знаем? Лагойда на вопрос Скорика среагировал заготовленной ложью. С чего
бы? - Миня остановился, загасил окурок и сам себе ответил: - Этого пока мы
еще не знаем, но щелочка для интуитивных блужданий появилась. Люблю, когда
ловятся на лжи в самом начале! Возможно, конечно, утренний поспешный
отъезд Лагойды к нам не имеет никакого отношения... Черт его знает! Хоть
бы Агрба привез из Богдановска что-нибудь. Уже неделю сидит там, роет. Не
может быть, чтоб кто-нибудь, кроме Омеляна, не видел красные "Жигули",
женщину в них и водителя в каскетке. Но на этот раз не Назаркевича.
- Достаточно водителя в каскетке и красных "Жигулей", даже без
женщины, - сказал я.
- Тоже правильно, - согласился Щерба. - Если, конечно, в то утро он
был там.
- Ты подскажи Скорику, мне неудобно: я почти убежден, что колпачок от
газового баллончика Назаркевичу в машину подкинул кто-то свой, кто знал,
что правая передняя дверца не запирается, замок сломался дней за десять до
поездки Назаркевича в Богдановск. Человек, подбросивший колпачок, должен
был также знать, где обычно Назаркевич держит машину. Таких два места: у
дома и на стоянке возле института. Поговорите с Назаркевичем, выясните
круг лиц, знавших о поломке замка. Их не может быть много, ну три-четыре
человека.
- Захочет ли он разговаривать со Скориком?
- Ну, может, ты... "Пробу" нашли?
- Нет, в бегах он, где-то "партизанит". Дали во всесоюзный розыск...
- Артем, - снова хитро сощурился Миня, - скажи честно, как ты нашел этого
Агеева?
- Да не искал я его! - соврал я и понял, что Миня не поверил.
- Ну Бог с тобой... Что дома? Внук большой уже?
- Шесть лет. Собираемся в конце недели в отпуск.
- Куда?
- В Евпаторию.
- Отдыхай, я уже свое отгулял, - он встал. - Старые мы уже, а?
- Что поделать...
Из Богдановска Джума вернулся ни с чем.
В субботу жена осталась с детьми, а он отправился на Центральный
рынок. Он любил осенние базары, их толчею, шум, пестроту красок - горы
овощей, фруктов, местных и привезенных из Молдавии и Кавказа. Джума
закупал обычно на всю неделю, в будни времени нет выбраться отсюда. С
двумя большими сумками он долго ходил в мясных рядах, торговался, как
опытная хозяйка, помня наставления жены: "Ты торгуйся, цены-то - с ума
сойти! Как жить дальше будем?!" Купив баранины и говядины, Джума ушел в
свои любимые овощные ряды: баклажаны, укроп, петрушка, помидоры, тархун,
кинза... Для него обеденный стол без этого - не стол... Некоторые продавцы
с Кавказа, постоянно продававшие здесь в сезон, уже встречали Джуму, как
своего покупателя, тем более знавшего толк в товаре, отпускали подешевле и
провожали с пожеланиями мира его дому...
Купив все, что нужно, стоя с двумя тяжеленными сумками, Агрба еще раз
обвел медленным взглядом ближние и дальние ряды с овощами частников,
брезгливо посмотрел на морковь, огурцы и капусту в ларьках торговли и
словно ощутил их гнилостный запах, шибанувший в нос, когда он ступил на
территорию овощной базы в поисках алкаша Усова...
"Усов... Усов... - думал Джума, сидя в троллейбусе. - А что если..."
Дома, поставив сумки на кухне, сказал жене:
- Разбери сама, Надя. Мне нужно по делу съездить в управление...
У себя в кабинете Джума порылся в сейфе, нашел несколько старых
фотографий, пожалуй, не вспомнил бы, где и когда изъял их, вложил в
конверт и сунул в карман. Затем позвонил Скорику домой. Трубку сняла Катя:
- Джума? Здравствуйте.
- Мне Виктора, пожалуйста.
- А он на работе, Джума...
- Спасибо. - Агрба тут же перезвонил Скорику в прокуратуру:
- Я к тебе сейчас подъеду. Ты долго там будешь?
- До обеда побуду, - сказал Скорик. - Что случилось?
- Ничего. Просто возникла одна мыслишка. Может и зряшная, но
прокачать ее нужно... Приезжай.
- То, что Лагойда и "Проба" хорошо знакомы, нам уже ясно. Могли они
встречаться в доме у "Пробы"? Вполне. Бутылочка, рюмочка, разговоры всякие
под стопку. А разве разок-другой туда не мог заскочить Усов, по-соседски?
У него нюх на дармовую выпивку, как у всех алкашей. Что-то он, наверное,
мог и услышать, о чем калякают, захмелев, "Проба" и Лагойда, - Джума
вопросительно посмотрел на Скорика.
- Что ж, надо попробовать, - сказал Скорик, выслушав Агрбу.
- Фотографии Лагойды, которые изъяли у него при обыске, у тебя?
- Конечно, в деле.
- Надо только подумать, кому заняться: тебе или мне. Он, конечно,
настучал "Пробе" о моем визите на базу. Тот не дурак, вычислил, что я не
из БХСС. Пожалуй, лучше тебе, Витя. Ты ему сперва запусти что-нибудь
насчет хищений. Они ведь воруют на базах, кто больше, кто меньше. Глядишь,
затоскует. И остальное, что нужно нам, покажется ему, как вздох
облегчения.
- Пожалуй. Я ему сейчас выпишу повестку.
- Возьми фотографии для "кучи", - Джума достал из кармана конверт. -
Пиши повестку, я по дороге брошу в почтовый ящик. Завтра он и получит.
Повестку Усов получил не в воскресенье, а в понедельник утром: идя на
работу, увидел какое-то письмо сквозь дырочки в своем почтовом ящике,
удивился, поскольку ни с кем ни в какой переписке не состоял. Сперва этот
вызов озадачил его, даже несколько взволновал: с базы в Клинцах они с
напарником отломили шесть ящиков огурцов, скинули их, левые, знакомой
лоточнице. Навар небольшой, но все же... Но он не думал, что она сгорела:
прошло уже столько дней! Может, это насчет "Пробы"? Усов повеселел, на
работу можно сегодня не идти, а сходить в пивной бар...
- Да вы садитесь, Владимир Александрович, - Скорик в упор разглядывал
Усова, и когда тот, не выдержав взгляда, отвернул лицо и сел, Скорик
сказал: - Мы проверяли ваш торг, сигналы поступили, - Скорик бил по
невидимой цели, наперед предполагая, что она есть: он знал по опыту, что с
баз воруют, тащат левый товар и реализуют в сговоре с торговлей. - Вы из
каких районов возите овощи?
Усов почувствовал, как в животе что-то холодно шевельнулось, словно
жабу проглотил, а шея горячо взмокла. "Все, где-то мы погорели! - тоскливо
подумал он. - Но где?.." - И на вопрос Скорика перечислил районы области,
из которых возили овощи...
Еще минут пятнадцать Скорик потрошил его расспросами о луке и
помидорах, огурцах и капусте, выяснял, какие магазины обслуживает база.
Усов вздыхал, утирал пот, ему казалось, что в пересохшем рту язык разбух и
мешает говорить.
- Хорошо, Владимир Александрович, мы к этому еще вернемся, а сейчас
взгляните-ка сюда. - Скорик снял газету, покрывавшую стол. Под ней
оказалось штук десять фотографий: те, что принес Агрба, и одна -
приложенная Скориком, где был изображен Лагойда. - Владимир Александрович,
тут есть кто-нибудь, кто вам знаком? Посмотрите внимательно, - Скорик взял
новый бланк допроса.
Усов, как бы ощутив передышку, быстро привстав, склонился над
снимками, суетливо забегал глазами по лицам.
- Вот этого знаю, - ткнул он пальцем в фотографию Лагойды.
- Кто он?
- Фамилию и имя не знаю.
- Где вы с ним встречались?
- Раза два-три видел его.
- У кого?
- У Жени Корольца, - Усов отвечал быстро на быстрые вопросы Скорика,
новая тема принесла облегчение, следователь вроде позабыл об овощах. Усов
был рад поддержать ее, даже услужить следователю, лишь бы тот больше не
возвращался к их начальному разговору; краем сознания Усов улавливал, что
все повернулось почему-то к "Пробе", но теперь ему было наплевать на того:
во-первых, надо спасаться самому, а во-вторых, "Проба" далеко-далеко, в
Калмыкии, а на этого, чью морду он опознал, ему вообще чихать...
- При каких обстоятельствах вы видели этого человека? - продолжал
Скорик.
- Заходил к соседу, один раз, кажется за солью, а еще раз взял в долг
деньжат. Он как раз сидел у него.
- О чем-нибудь говорили?
- Они?
- Они и вы.
- Может и говорили, не знаю. Я взял за чем пришел, тут же и ушел.
- Вы сказали, что видели два-три раза. Пока получилось два, а где
третий? Тоже у Корольца?
- Нет.
- А где?
- На шоссейке.
- Где, где? - изумился Скорик. Он ожидал всего, только не этого.
- На шоссейке.
- Ну-ка, Владимир Александрович, подробней, - Скорик невольно закусил
губу.
Без особого труда Усов вспомнил жаркое июньское утро, шоссе за
Богдановском, машину, на которой они везли ящики с огурцами, красный
"жигуленок", пытавшийся обогнать их и свернувший потом на грунтовку,
шедшую к берегу на пятнадцатом километре, где висел знак "Правый поворот
запрещен", вспомнил водителя, двухцветную каскетку с большим козырьком и
женщину, сидевшую в салоне...
- Вы смогли бы ее узнать? - спросил Скорик. - Женщину эту.
- Нет, лица не разглядел, она сидела в глубине.
- Когда это было?
- В июне, кажется, в середине.
- Число не помните?
- Нет.
"Если были они, Кубракова и Лагойда, то только в среду 16-го июня, -
подумал Скорик. - В какие числа база получала огурцы в Богдановске,
установим по накладным... Это не проблема... Есть еще грузчик - напарник
Усова и шофер, у него путевой лист... Да и работники, отпускавшие в
Богдановске огурцы..."
- Хорошо, Владимир Александрович, на сегодня хватит. Можете идти, -
сказал Скорик.
- На работу? - вздохнув, спросил Усов радостно.
- Чего вам спешить на работу? - вдруг весело подмигнул Скорик. -
Гуляйте сегодня, начальству завтра покажете повестку... Только подпишите
мне эти странички, - он придвинул Усову протокол допроса...
Когда Усов ушел, Скорик, улыбаясь во весь рот, сгребая фотографии со
стола, взял снимок Лагойды и сказал ему:
- Вот так, милок! Нельзя ездить под запретный знак!
Зазвонил телефон. Скорик взял трубку.
- Ты что, Витя, забыл? - раздался голос Войцеховского. - Мы уже сорок
минут ждем.
Только сейчас Скорик вспомнил, что у Войцеховского сегодня день
рождения. Обычно для нескольких коллег Войцеховский устраивал днем выпивку
у себя в кабинете криминалистики.
- Иду, Адам! У меня подарок к тебе обнаружился! Ох, какой подарок!
- Давай по-быстрому: водка перегреется... Хрен с ним, с подарком!..
- Не скажи, - Скорик дал отбой и тут же позвонил Кате: - Катюнь, я
задержусь и приду домой пьяный, - весело сказал он.
- В честь чего?
- У Адама день рождения. А во-вторых... У Адама день рождения, мы
выпьем за его здоровье и за здоровье Лагойды. Поняла?
- Поняла, конспиратор. Домой будешь идти, смотри под трамвай не
попади. Передай Адаму мои поздравления.
- Я его поцелую. А вечером тебя...
- Еще посмотрим, в каком состоянии придешь...
