Завещание профессора Яворского | |
Эдуард РОСТОВЦЕВ
ЗАВЕЩАНИЕ ПРОФЕССОРА ЯВОРСКОГО
На первый взгляд дело не стоило выеденного яйца - ординарное
хулиганство, и жаловаться по начальству на нерасторопность Мандзюка было
неразумно. Галина понимала, что у сотрудников уголовного розыска
Шевченковского райотдела предостаточно забот без Анатолия Зимовца,
которого задержали вечером 28 июня в нетрезвом состоянии и с которым вряд
ли стоило тотчас разбираться - весь следующий день он приходил в себя,
задав немало хлопот врачу следственного изолятора. Судя по всему, у парня
было алкогольное отравление, что объясняет (но, разумеется, не
оправдывает) совершенное им деяние: напился до умопомрачения и не ведал,
что творил.
Но это было лишь предположение, поскольку Анатолия еще не допрашивали
- дескать, не до него сейчас, - а Галине, которая тоже, между прочим, не
бездельничала и, тем не менее, нашла время приехать в райотдел, Мандзюк
отказал в беседе с задержанным. Анатолию исполнилось восемнадцать лет, и
отныне он уже не мог рассчитывать - как не без сарказма заметил Мандзюк -
на заступничество сердобольных тетушек из инспекции по делам
несовершеннолетних. Тут жаловаться можно было только на непонимание
начальником Шевченковского угрозыска роли и значения инспекции. Но Галина
не хотела мелочиться. Тем более, что Мандзюк вскоре пошел на попятную и
предложил решение, которое должно было устроить всех. Но все-таки эта
история не выходила у нее из головы.
С Анатолием Зимовцем она познакомилась год назад, когда парнем еще
могли были заниматься "тетушки" из Шевченковской инспекции, где в ту пору
Галина проходила практику. Варвара Степановна Химченко - начальник
инспекции доверила ей разобраться со всеми "художествами" Зимовца, так как
видела в ней не только практикантку, но и коллегу - тем летом Галина
окончила вечернее отделение юрфака, и вопрос о ее переводе из секретариата
городского Управления внутренних дел в инспекцию по делам
несовершеннолетних был предрешен. И Галина разобралась с Зимовцем как
нельзя лучше (это было общее мнение), хотя попыхтеть пришлось изрядно:
характер у Анатолия был нелегкий. К тому же он обиделся на участкового
инспектора и свою обиду переносил на всех работников милиции. В какой-то
мере его можно было понять - участковый обвинил парня чуть ли не во всех
смертных грехах. Если бы тогда она приняла за чистую монету все, что
изложил в своем рапорте участковый, Анатолия следовало бы привлечь к
уголовной ответственности: хулиганство, мошенничество, вымогательство. Но
вот что установила она, тщательно проверив все факты.
Несколько лет назад отец Анатолия - высококвалифицированный
слесарь-монтажник Иван Прокофьевич Зимовец - получил тяжелую травму, в
результате которой стал инвалидом. И если бы не искусство известного
нейрохирурга, профессора Яворского, сделавшего Ивану Прокофьевичу очень
сложную операцию, вряд ли бы остался в живых.
Больше двух лет Иван Прокофьевич пролежал в гипсовом панцире, прежде
чем смог подниматься, ходить на костылях. Беда, как известно, не приходит
одна: отец еще лежал в больнице, когда в родительский дом вернулась, да не
одна, с грудным ребенком, старшая сестра Анатолия - Тамара, не выдержавшая
бесконечных ссор с мужем-пьяницей. Натерпевшись всякого, потрясенная
несчастьем с отцом, укорами матери и - как ей казалось - собственной
никчемностью, Тамара пыталась наложить на себя руки. Мать Анатолия и
Тамары, отличавшаяся крепким здоровьем, наверное, свалилась бы с ног, если
бы не сын. Анатолий безропотно принял на себя заботы по дому: ходил в
магазин, убирал, стирал, возился с племянником, присматривал за сестрой -
как бы снова глупостей не наделала. Было туго с деньгами, и он стал
подрабатывать переплетным ремеслом, которому его обучил товарищ отца. У
Анатолия были умелые руки, завидное терпение, книги он любил с детства и
вскоре от оформления студенческих рефератов, курсовых и дипломных работ
(заказчиков направлял к нему сосед-аспирант) перешел к переплетению
обветшалых фолиантов из обширной библиотеки профессора Яворского.
Наловчившись делать красивые переплеты из коленкора, да не какие-нибудь -
с тиснением, он выпрашивал у товарищей, заказчиков комплекты старых
журналов, брошюровал их, одевал в такие вот переплеты, а затем продавал на
книжном рынке. Вырученные деньги Анатолий отдавал матери.
После того, как Ивану Прокофьевичу разрешили ходить, он недолго искал
применение своим, увы, отныне ограниченным возможностям: пошел в
подмастерья к сыну, а, овладев переплетным ремеслом, освободил Анатолия от
значительной части работы - парню надо было еще учиться и учиться. Однако
с учебой у Анатолия не ладилось: начитанный, неглупый, он, вместе с тем,
был слишком категоричен в своих суждениях, оценках. Увлекался историей,
литературой, а вот математикой и физикой пренебрегал, что не скрывал и в
чем отчасти были повинны преподаватели этих предметов - их возмущал сам
факт такого нигилизма. Переубедить его было трудно, укорять, а тем более
ругать, небезопасно: он был обидчив, вспыльчив, за словом в карман не лез
- мог надерзить преподавателю, классному руководителю, даже директору
школы. По той же причине, случалось, конфликтовал со сверстниками: он не
задирался первым, но себя и своих товарищей в обиду не давал. И плохо
приходилось тем забиякам, которые пытались объясниться с ним на кулаках -
рука у Анатолия была сильная, задир он не щадил, дрался зло, напористо, не
считаясь с тем, сколько перед ним противников.
Однажды набросился на великовозрастного оболтуса, из тех, которые по
вечерам околачиваются в подворотнях и задевают прохожих. Избил его на
глазах его же дружков за то, что парень бросил грязную реплику в адрес
сестры Анатолия. Родители пострадавшего пожаловались участковому, а тот,
не разобравшись, составил протокол о мелком хулиганстве, который не
замедлил направить в школу, где учился Анатолий. Отношения с
преподавателями, директором, и до того не идеальные, обострились еще
больше. Да и участковый, которому Анатолий выложил все, что думает о нем,
взял его на заметку и уже вскоре доставил парня в инспекцию по делам
несовершеннолетних, как злостного нарушителя общественного порядка. В
рапорте участкового приводился целый список правонарушений, допущенных
Анатолием Зимовцем за последнее время. Галине понадобилось больше недели,
чтобы разобраться во всех обвинениях. Хулиганство она отбросила сразу:
Анатолий вступился за честь сестры, и его можно было понять. Хотя пускать
в ход кулаки даже в этом случае не следовало. Сложнее было дать оценку
другим его проступкам, которых набрался целый букет, и за которым
участковому далеко ходить не пришлось - они были взаимосвязаны и как бы
вытекали один из другого. Но Галина разобралась и с этим.
Как-то возвращаясь из школы, Анатолий встретил двух пятиклассников,
которые волокли набитые макулатурой плетеные сумки. Он решил помочь
ребятам: взял у каждого по сумке, пошел с ними. Они разговорились и
мальчишки рассказали, что ходят по квартирам, выпрашивают макулатуру по
заданию классной руководительницы. Сегодня им повезло,
старушка-пенсионерка, которая живет в особняке на улице Сагайдачного,
пустила их на чердак, где они обнаружили целую кучу старых книг. Анатолий
поинтересовался содержимым сумок и обнаружил в них несколько томов из
полного собрания сочинений Джека Лондона издательства "Земля и фабрика"
1927 года. И хотя книги, изданные на плохой бумаге и мягких потрепанных
переплетах, выглядели плачевно, для Анатолия они были сущим кладом. Он
любил Лондона и мечтал если не приобрести, то хотя бы прочитать все, что
тот написал. Он уговорил ребят отдать ему книги, пообещав восполнить
недостающие килограммы макулатуры из своих ресурсов. Но так получилось,
что в тот день он не смог выполнить свое обещание, и один из мальчишек
рассказал классной руководительнице о парне-вымогателе. Та провела
служебное расследование и установила, что вымогателем является не кто
иной, как учащийся их школы Анатолий Зимовец, о чем не замедлила доложить
директору, а тот, в свою очередь, сообщил об этом "крайне возмутительном
факте" участковому. Тем временем, Анатолий успел побывать на улице
Сагайдачного у старушки-пенсионерки и, получив разрешение, обнаружил на
чердаке остальные томики Лондона и еще с десяток заинтересовавших его
книг. Он попросил хозяйку продать их. Старушка запросила недорого, деньги
у Анатолия были - он загодя одолжил их у сестры, и сделка состоялась.
Зная, что у сестры деньги не лишние, Анатолий в тот же день взял из своей
библиотеки двухтомник Джозефа Конрада (книги были подарены ему профессором
Яворским, что Галине подтвердил сам профессор), отправился на книжный
базар, надеясь продать их и таким образом вернуть долг сестре. Однако
продать книги не успел - его задержал участковый, который уже шел, так
сказать, по следу правонарушителя.
Когда Галина установила эти факты, участковый вынужден был признать,
что несколько сгустил краски. Однако он считал, что поведение Зимовца
нельзя признать образцовым - парня надо наставить на путь истинный, с чем
Галина согласилась. Она потратила еще немало времени на беседы с
Анатолием, его родителями, сестрой, учителями и убедила всех, что будет
лучше, если парень по окончании 8-го класса (в котором он остался на
второй год) поступит в ПТУ полиграфической промышленности, где безусловно
найдет применение своим способностям и энергии. Труднее всего было убедить
самого Анатолия: даже после того, как между ними установились
доверительные отношения, он еще упорствовал, признавшись Галине, что
мечтает о поступлении в мореходную школу. О море и мореходах он обладал
почти энциклопедическими знаниями и спорить с ним было не просто. Однако
Галина сумела переубедить его: Анатолий не ладил с математикой, физикой, а
без этих наук в современном мореходном деле даже на дно, как следует, не
пойдешь. В конце концов он согласился с ней.
А через несколько месяцев он пришел к Галине в городскую инспекцию,
где она к тому времени работала, и подарил ей книгу "Сто лет
криминалистики" в кожаном тисненом переплете с фасонной медной застежкой
(чудо - не переплет!) собственного изготовления. Она хотела заплатить ему:
не говоря о самой книге, он, должно быть, потратился на материал, но
Анатолий обиделся, сказал сердито:
- Я такие переплеты на продажу не делаю!
Пришлось принять подарок. Что ни говори, приятно получить
признательность даже в такой вот материализованной форме от человека,
который поначалу смотрел на тебя исподлобья и не верил ни одному твоему
слову. Галина была уверена: парень нашел себя и теперь все будет хорошо.
Но она ошиблась. Прошло немногим больше года, как Анатолий снова накликал
на себя беду. И на этот раз очень серьезную.
О том, что произошло, Галина узнала от сестры Анатолия: Тамара
прибежала к ней на работу и, плача, умоляла выручить Толика, которого
накануне арестовали якобы за то, что он приставал к какой-то женщине, а
потом ударил ножом ее спутника. Подробностей Тамара не знала: в
Шевченковском райотделе с ней не стали объясняться, сказали только, что
минувшим вечером (стало быть, 28 июня) Анатолий, находясь в нетрезвом
состоянии, ворвался в ресторан "Сосновый бор" и учинил там дебош:
приставал к посетителям, а затем ударил одного из них ножом.
Тамара не верила этому:
- Анатолий не пьет! Даже от пива отказывается: говорит, что не любит.
Как же он мог напиться до такого состояния!
Считала клеветой, оговором, что брат приставал к женщине.
- Да он не то, что к женщине, к девушке незнакомой не подойдет. Одна
любовь у него была, да и та ребяческая - к Ларисе Яворской.
Не верила она и тому, что Анатолий ударил кого-то ножом:
- Если бы кулаком, я бы поверила - Толик вспыльчив, вы знаете. Но за
нож он бы не взялся. Да и нет у него такого ножа! Разве что перочинный. Но
это его инструмент: там и шило, и ножницы, а лезвие пустяковое -
сантиметра четыре, от силы...
Лезвие в четыре сантиметра, да еще отточенное как бритва, вовсе не
пустяк. Тем не менее, Галина нашла нужным позвонить в Шевченковский
райотдел. Она тоже не верила, что Анатолий мог ударить кого-то ножом - не
иначе как Тамара что-то напутала. Она разговаривала с дежурным по
райотделу, потом с Мандзюком, но толком ничего не выяснила. Узнала лишь,
где находится ресторан "Сосновый бор" - о таком слышала впервые. Этот
небольшой и, как выразился Мандзюк, "интимный" ресторанчик располагался в
лесопарке, примыкающем к Октябрьскому поселку, что довольно далеко от
дома, где живут Зимовцы и еще дальше от ПТУ, где учился Анатолий.
Как он оказался там, да еще в вечернее время? На этот вопрос никто
ответить не мог. Насторожили Галину и слова Мандзюка о том, что Зимовец
был пьян до умопомрачения. Что-то не похоже на парня. Не иначе, как
Мандзюк преувеличил. И Галина решила поехать в райотдел, благо имелся
предлог: ей надо было решить один служебный вопрос с Варварой Степановной
Химченко. Однако в тот день была срочная работа, над которой пришлось
корпеть до вечера. Зато на следующий день поехала в райотдел прямо из
дому, поскольку хотела поговорить лично с Мандзюком.
Она хорошо знала начальника Шевченковского угрозыска Алексея
Мандзюка: когда работала секретарем городского отдела уголовного розыска,
он был инспектором того же отдела. Большой, широкоплечий, несколько
грузноватый для своих тридцати лет, Алексей вместе с тем был на удивление
подвижным, быстрым. Однако двигался и работал он быстро, когда в этом
возникала необходимость. В иных случаях Мандзюк замирал в своем кресле
(единственном на весь отдел, другие сотрудники довольствовались стульями),
как статуя Будды, уверяя товарищей, что в такие - надо заметить довольно
продолжительные минуты он занимается аутогенной тренировкой по системе
доктора Шульца. Правда, капитан Ляшенко считал, что Алексей скромничает,
ссылаясь на немецкого доктора - это открытие принадлежит ему самому и по
справедливости должно быть названо по имени автора - "синдром Мандзюка",
суть которого раскрывается в простой для запоминания формуле: "Не торопись
делать то, что за тебя сделают другие".
Тем не менее, Мандзюка считали хорошим оперативником: инициативным,
сообразительным (по мнению Ляшенко, даже слишком) и со временем он был
выдвинут на самостоятельную работу. Надо признать, он не зазнался: с
товарищами был по-прежнему прост, дружелюбен, а с коллегами-женщинами
(особенно с молодыми) даже галантен.
Но на этот раз он встретил Галину не очень приветливо:
- Кого мне не хватало с утра, так это несовершеннолетней инспекции!
Галина знала, что Мандзюк и его помощники не сидят без дела:
Шевченковский район - самый большой в городе, через него проходят
оживленные транспортные магистрали, в его состав включены лесопарки, зоны
отдыха, куда летом, особенно в выходные дни, выезжает чуть ли не весь
город. А где большое движение, скопления людей, хлопот работникам милиции
хватает. И все же, Галина считала, что Алексей мог встретить ее любезнее.
Видя, что она обиделась, Мандзюк смягчился:
- Я пошутил. Возможно, неудачно, ты уж извини.
Надо признать, он был самокритичен.
Сделав виноватое лицо, Мандзюк подошел к Галине, заглянул в глаза:
- Не сердишься? Правильно: на меня сейчас не надо сердиться. Веришь
ли, зашился совсем: заместитель в отпуске, два инспектора-заочника на
сессии. А дела сыплются как из мешка: здесь хулиганство, там кража; этот
подрался с соседом, та со свекровью: угнали машину, пригнали барана... в
школу на выпускные экзамены - нашлись такие остроумные ребятишки; кончился
месяц - подавай отчетность. Понимаю, это тебя не очень волнует, как
говорится, у кого что болит... Так о ком твоя забота? Ах, Зимовец! Есть
такой. Есть! Он что же, родственник тебе или знакомый?
- Подопечный, скажем так! - вспыхнула Галина и тут же отстранилась от
него: Алексей снова поддел ее - родственник или знакомый? Да она и за
родного сына (если бы он у нее был) не стала бы просить. Но в деле Зимовца
она обязана разобраться - это ее долг.
- Так вот не уберегла ты своего подопечного, мать! - Мандзюк изменил
тон на сочувственный, шумно вздохнул: - С ножичком парень играться стал. А
за такие игры, как тебе известно, по головке не гладят. Ну да ладно,
учитывая твое ходатайство, мы этот ножичек к делу не подошьем.
- То есть как не подошьете? - больше насторожилась, чем удивилась
Галина: что-то очень уж подобрел старший лейтенант Мандзюк, подобный
либерализм за ним раньше не замечался. - А как посмотрит на это человек,
которого он ранил?
Мандзюк наморщил лоб, словно вопрос поставил его в тупик.
Но затем осклабился в улыбке:
- Думаю, положительно.
- Это шутка?
- В отличие от Ляшенко я предупреждаю, когда шучу, и в любом случае
не требую аплодисментов. Надеюсь, не передашь ему эти слова? Ну вот один
вопрос решили! Что касается эпизода с перочинным ножом, то в нем есть
нюанс, о котором я сейчас подумал. Дело в том, что потерпевший - ну тот
мужчина, которого твой Зимовец ножичком царапнул - пожелал остаться, как
говорят, в телепередачах "Очевидное-невероятное", неопознанным объектом.
Правда, не летающим, а удирающим на автомашине марки "Лада"...
- От кого удирающим? - не поняла Галина.
- Полагаю, от скандала. Когда на место прибыл милицейский патруль,
потерпевший быстренько сел в свою машину и уехал, не оставив визитной
карточки. Конечно, при очень большом желании эту "Ладу" и ее владельца
найти можно. Но возникает вопрос: а надо ли? Человек и без того пострадал,
а мы ему эскалацию скандала навязываем. Негуманно!
- Он что же, не заявил, не обратился к вам? - удивилась Галина.
- В том-то и нюанс! Тут вот еще что надо учитывать: в загородные
ресторанчики, на ночь глядя, с женами не приезжают. А если приезжают, то,
как правило, не со своими.
- Он был с женщиной?
- И говорят с очень миловидной, - подхватил Мандзюк. - Не исключено,
что именно из-за нее и разгорелся сыр-бор. А теперь представь, как
прореагирует жена нашего инкогнито, когда ей станет известен этот факт.
Он, я уверен, очень хорошо представляет это. Потому-то и удрал.
В доводах Мандзюка был определенный резон.
- Но что в таком случае ты вменишь Зимовцу?
- Остается немало: пьяный дебош с битьем казенной посуды, оскорбление
обслуживающего персонала ресторана: он обругал буфетчицу, пнул ногой
официанта. Одним словом, хулиганство чистейшей воды; так что отвечать
твоему Зимовцу все же придется. До суда, пожалуй, отпустим его, учитывая
твое поручительство. Вот допросим сегодня и отпустим...
На этом их прервали - Мандзюка куда-то вызвали. Галина не стала его
дожидаться: вроде бы все выяснила. Конечно, обидно за Анатолия -
распоясался парень, но к Мандзюку у нее уже не было претензий: хулиганство
есть хулиганство, и Зимовец должен отвечать за содеянное. Что же касается
эпизода с ножом, который, несомненно, усугубил бы его вину и который,
строго говоря, Мандзюк не должен был исключать, то здесь, по ее мнению,
Алексей покривил душой. Не ей, Галине, он делал одолжение, а себе: искать
потерпевшего, который не хочет, чтобы его нашли, - дело хлопотное. Здесь
безусловно, сказался "синдром Мандзюка". Хотя с другой стороны, если
потерпевший желает оставаться неизвестным, это его дело. Очевидно, его
рана не так уж серьезна - царапина, не более. Иначе бы он не стал думать о
том, как отреагирует жена на эту не очень приглядную, но отнюдь не роковую
историю: серьезно раненный человек в первую очередь подумает о себе, своей
ране. Инстинкт самосохранения - никуда не денешься! А он сел в машину и
укатил. Значит, ничего страшного не произошло, и Мандзюк прав: нет нужды
проявлять этот эпизод.
Однако о своем разговоре с Мандзюком Галина сочла нужным сообщить
Варваре Степановне Химченко, к которой зашла, поднявшись на этаж выше.
Варвара Степановна выслушала ее, но от комментариев воздержалась и вскоре
перевела разговор на другое. Решив служебный вопрос, они еще минут десять
поболтали о том, о сем (что ни говори - женщины), и Галина поехала в
Управление.
Там ее ожидала убитая горем Тамара Зимовец. Не вдаваясь в подробности
и ни на кого не ссылаясь, Галина сказала, что Анатолий действительно
совершил хулиганский поступок, возмутительный и дерзкий, за что будет
привлечен к уголовной ответственности. О том, чтобы дело не передавать в
суд - не может быть и речи: Анатолий - взрослый парень и должен отвечать
за свои поступки. Однако, увидев, что Тамара совсем поникла, она
смягчилась и сказала, что до суда Анатолия, видимо, освободят из-под
стражи и, если из ПТУ будет положительная характеристика, то суд,
безусловно, примет ее во внимание.
- В тюрьму его не посадят? - заглянула ей в глаза Тамара.
- Думаю, что мера наказания не будет связана с лишением свободы, -
как можно сдержанней сказала Галина.
Тамара немного успокоилась, вытерла слезы, передала ей характеристику
на Анатолия, которую уже успела получить в ПТУ. Характеристика, как
следовало ожидать, была положительной, однако не формальной:
обстоятельной, написанной живым языком: "...Анатолий Зимовец - отличник
учебы, параллельно с основной специальностью овладел профессией
реставратора... По характеру вспыльчив, но отходчив... Не терпит обмана,
несправедливости..."
- Матвей Петрович называл его правдоборцем, но укорял за то, что
Толик лезет на рожон, - следя за скользящими по строчкам глазам Галины,
сказала Тамара.
- Кто такой Матвей Петрович? - оторвалась от документа Галина.
- Покойный профессор Яворский. Он нашего отца, можно сказать, с того
света вытащил, а потом еще два года колдовал над ним, пока на ноги не
поставил. Толик чуть ли не молился на него: что Матвей Петрович скажет, то
для Толика закон; когда Матвей Петрович давал ему переплетать книги из
своей библиотеки, Толик над ними ночами сидел, каждую страничку
ремонтировал.
Галина вспомнила свой визит к профессору Яворскому, его самого -
коренастого, пожилого, одутловатого, с выпуклым лбом, пристальными, но не
строгими глазами. Это было год назад. Тогда она обратилась к нему в связи
с Толиком Зимовцем. Яворский пригласил ее к себе, вышел навстречу, провел
в свой кабинет, все стены которого были заставлены стеллажами с книгами,
посадил в вольтеровское кресло, угостил кофе, который сам приготовил тут
же в кабинете. Был внимателен: расспрашивал о работе ("Не трудна ли для
женщины?"), о семейном положении ("Не замужем? Не огорчайтесь, эту
глупость вы еще успеете сделать"), показал свою библиотеку, которой
гордился ("Здесь больше семи тысяч томов. А первую свою книгу я на башмаки
выменял. Пять лет мне было. Представляете?"). Об Анатолии сказал только
то, что действительно подарил ему двухтомник Конрада. Но от характеристики
парня воздержался.
- Об Анатолии у меня сложилось определенное мнение, но вам его
высказывать не буду - боюсь подавить своим авторитетом. Вам необходимо
собственное мнение о нем составить. Я правильно понимаю вашу задачу?
Галина согласилась с ним...
Заверив Тамару, что характеристика будет передана кому следует,
Галина попрощалась с ней.
До обеда занималась текущими делами, отодвинув на второй план мысли
об Анатолии Зимовце - после допроса все станет ясно. Без четверти час ей
позвонила Химченко:
- Галочка, я забыла передать отчет о правовой пропаганде. После обеда
пришлю с нарочным. Возможно, подъедет сержант Бессараб. Он -
водитель-оперативник... - Варвара Степановна сделала продолжительную
паузу, а затем сказала, почему-то понизив голос: - Бессараб участвовал в
задержании Зимовца. Поговори с ним. Возможно, он чем-то дополнит
полученную тобою информацию...
Сержант Бессараб зашел к ней в половине третьего. Моложавый,
подтянутый, он показался вначале Галине недавно отслужившим срочную
службу, но потом она заметила морщинки у висков, блестки седины в светлых
волосах и поняла, что сержанту уже за тридцать.
Разговорить его оказалось нетрудно. Он не счел нужным что-либо
скрывать от младшего лейтенанта Юрко, которая была не просто офицером
милиции, но и сотрудником городского Управления - какое ни есть, а
начальство! И вот он поведал.
Вечером 28 июня сержант Бессараб и лейтенант Кленов патрулировали на
служебном "Москвиче" в поселке Октябрьском. В 21:15 они выехали на
Окружную дорогу, как раз в это время их вызвал по радио оперативный
дежурный и велел ехать к ресторану "Сосновый бор", где хулиганит какой-то
парень. Через восемь минут они были на месте происшествия. Как потом
выяснилось, этот парень (фамилия его Зимовец) появился в ресторане около
двадцати одного часа. Был уже пьян. Играла музыка, посетители танцевали.
Зимовец начал приставать к танцующим, и официант Шерстюк вывел его на
улицу. С Шерстюком Зимовец драться не стал: официант на голову выше его, а
комплекцией со старшего лейтенанта Мандзюка будет. С таким не подерешься!
А вот с молодым мужчиной, который вскоре вышел вслед за ним, Зимовец
схватился. Это произошло на примыкающей к ресторану бетонированной
площадке для паркования машин. В то время там стояло шесть автомобилей.
Очевидцы рассказывают, будто Зимовец подошел к одному из автомобилей -
новенькой "Ладе", стал пинать ее ногой. К нему подбежал упомянутый
мужчина, оттолкнул, а потом ударил. Это видели туристы с турбазы "Сокол":
двое мужчин и одна женщина. Турбаза расположена напротив ресторана, а вход
в нее - наискось, метрах в семидесяти. Очевидцы стояли у ворот базы,
разговаривали между собой и не сразу поняли, что происходит. Когда парень
подошел к машине и стал пинать ее, туристы подумали, что он ударяет по
скатам - пробует, хорошо ли накачаны. Но потом обратили внимание на
подбежавшего мужчину и на то, как он оттолкнул, а затем ударил Зимовца. От
удара парень упал, мужчина начал осматривать свою машину, но тут Зимовец
поднялся и бросился на него с ножом: полоснул по правому плечу и руке.
Мужчина левой рукой сумел перехватить руку противника, в которой был зажат
нож, но едва удерживал Зимовца; оно и понятно, что сделаешь одной, да еще
левой рукой! Очевидцы сообразили, что дело приняло серьезный оборот, и
бросились выручать мужчину... Милицейский патруль подоспел, когда Зимовца
уже унимали двое туристов и выбежавший на крики официант Шерстюк.
Потерпевший стоял тут же и смотрел, как усмиряют парня... Нет, он не
вмешивался, раненному в такую возню лезть незачем...
- Почему вы решили, что владелец "Лады" ранен? - перебила его Галина.
- Вы видели на нем кровь?
- Как же ее было не видеть! Вся рубашка с правой стороны окровавлена
была, хоть выжимай. Он без пиджака был, в шерстяной темно-серой рубашке
навыпуск. А такая рубашка от ножа не предохранит. Мы с лейтенантом
Кленовым потому и не задержали его для объяснений, что ему немедленно
медицинская помощь требовалась.
На какое-то мгновение Галина потеряла дар речи. Вот тебе и царапина!
Мелькнула мысль: а не присочиняет ли Бессараб? Однако подозрение не имело
под собой почвы: какой смысл сержанту лгать? Но в таком случае получается,
что лгал Мандзюк. И она вспомнила дипломатическое помалкивание Варвары
Степановны, а потом ее неожиданный звонок, некоторую неловкость в
разговоре по телефону. Варвара Степановна - большой дипломат, она не хочет
ссориться с Мандзюком, но и грех на душу брать не желает. Вот и нашла
выход - прислала с пакетом этого бравого сержанта.
- Но как же он... Что же этот мужчина... - Галина по-прежнему не
находила слов. Но потом собралась с мыслями, спросила: - Как же он -
тяжело раненный сел за руль?
- Девушка, которая была с ним, за баранку села.
- Девушка?!
- Ну да. Я, сказать по правде, хорошо ее не разглядел, уже темнело,
да и впопыхах все произошло - мы только подъехали, а они почти тут же и
уехали. Заметил только, что рослая, стройная, светловолосая. Лет двадцать,
не больше. В белых джинсах и водолазке была. Но я на мужчину больше
внимание обращал. Вел он себя как-то странно: здоровой рукой раненую
придерживал, но на само ранение не реагировал, смотрел на парня-хулигана.
Девушка уже за баранку села, волнуется, торопит, а он стоит и смотрит как
Зимовца унимают. Я тоже сказал ему, что надо немедленно в медпункт ехать -
там неподалеку в доме отдыха "Заря" круглосуточно фельдшер дежурит.
Объяснил: как туда добраться.
- И что же он?
- Поблагодарил. Спокойно так поблагодарил, будто не к спеху ему было.
И снова на Зимовца посмотрел, внимательно так посмотрел. Потом сказал
лейтенанту Кленову, что парня надо показать врачу.
- Зачем? - не поняла Галина.
- Видно, считал, что тот рехнулся. Ну, а потом сел в машину рядом с
девушкой, и они уехали.
- А Зимовец?
- Похоже, что он действительно был не в себе: рвался из рук,
брыкался... Мы почему на номер машины не посмотрели? Как подъехали и
увидели такую ситуацию, Кленов сразу бросился на помощь тем, кто с
правонарушителем боролись, а я около потерпевшего задержался. Тем
временем, его девушка развернула машину, поставила ее к нам правым бортом,
я открыл дверцу, помог мужчине сесть в кабину. Потом оглянулся, чтобы
посмотреть, как там сладили с хулиганом, а девушка, как рванет "Ладу" с
места и сразу за поворот. Я не успел заметить номер. Очень уж быстро все
произошло. Да и подозрений в отношении этого мужчины не было... Я так
