МАКЛИH Алистер
СТРАХ ОТКРЫВАЕТ ДВЕРИ
Пролог
3 мая 1958 года.
Если можно назвать офисом деревянный вагончик размером два на три
метра, установленный на четырехколесном прицепе, считайте, что я сижу в
своем офисе. Торчу здесь уже четыре часа. От наушников болит голова, а с
болот и моря надвигается мгла. Но даже если бы мне пришлось провести тут
всю ночь, я поступил бы именно так: эти наушники - самая важная вещь на
свете. Они - единственное средство, связывающее меня с миром.
Питер должен был выйти на связь три часа назад. Рейс из Барранкильи
на север - дальний рейс, но мы уже добрую дюжину раз летали туда. Три
наших старых самолета ДК находятся в отличном состоянии благодаря неус-
танному и тщательному уходу за ними. Пит - прекрасный пилот. Барри -
первоклассный штурман. Прогноз погоды на западно-карибском побережье -
самый благоприятный. А время, когда начинается сезон тропических цикло-
нов, еще не настало.
Нет ни единой серьезной причины, объясняющей, почему они не вышли на
связь несколько часов назад. Возможно, пропустили время сеанса из-за то-
го, что отклонились на север в направлении Тампы - места их назначения.
Может быть, они нарушили мою инструкцию о длинном перелете через Юкатан
Страйт и вместо этого махнули прямо над Кубой? С самолетами, пролетающи-
ми в эти дни над охваченной войной Кубой, может случиться все что угод-
но. Нет, непохоже. Я подумал о грузе, с которым они летели, и это пока-
залось еще более невероятным. Когда дело касалось риска, Пит осторожнее
и предусмотрительнее меня.
Из угла офиса, где стояла рация, доносилась тихая музыка. Рация наст-
роена на какую-то станцию, говорящую на английском языке, и уже вторично
в этот вечер певец пел под гитару народную песню о смерти то ли матери,
то ли жены, то ли любимой. Я так и не понял, о ком он пел. Песня называ-
лась "Моя красная роза стала белой". Красный цвет символизировал жизнь,
белый - смерть. Красный и белый - цвета трех самолетов нашей Транс-Ка-
рибской чартерной службы, занимающейся доставкой грузов на дальние расс-
тояния. Я обрадовался, когда песня кончилась.
Мой офис не перегружен вещами: не считая рации, там только стол, два
стула да картотека наших клиентов. Ток к большой рации подведен силовым
кабелем, пропущенным через дырку в двери и, словно змея, извивающимся по
траве и грязи до главного терминала, находящегося в одном из углов бето-
нированной площадки. Да, совсем забыл: в офисе еще висит зеркало. Элиза-
бет повесила его в тот единственный раз, когда навестила меня здесь, а я
так и не удосужился снять его со стены.
Посмотрев в зеркало, я понял, что этого не следовало делать: черные
волосы, черные брови, синие глаза и бледное, измученное, напряженное ли-
цо сразу же напомнили о том, как отчаянно я нервничал. Я отвернулся и
уставился в окно.
Это едва ли было лучше. Единственным преимуществом представшего перед
моим взором вида было то, что я уже не мог видеть своего лица. Но не ви-
дел и ничего другого. Смотреть из окна вагончика даже в самые лучшие
времена не на что: впереди на многие мили тянулись пустынные, унылые,
плоские топи, простирающиеся от аэропорта Стенли Филд до Блейза.
С сегодняшнего утра в Гондурасе начался сезон дождей: тоненькие
струйки воды непрестанно скатывались по стеклу единственного окна офиса.
Низкие, растрепанные и гонимые ветром тучи низвергали с неба косой
дождь, и от пересохшей земли поднимались густые испарения, превращающие
мир за окном в какую-то серую и мистическую нереальность.
Я снова отстучал позывные. Результат был, как и в последние пятьсот
вызовов. Молчание. Я изменил частоту, желая убедиться, что с приемом все
о'кей, и, услышав шум голосов, треск статического электричества, пение и
музыку, снова перешел на заданную частоту.
Этот полет - самый важный из всех, которые когда-либо совершали само-
леты Транс-Карибской чартерной службы. Потому и надо торчать в этом кро-
хотном вагончике и бесконечно ждать, когда доставят запасной карбюратор.
А его все не привозили. Пока нет карбюратора, красно-белый самолет ДК,
припаркованный в пятидесяти метрах на площадке перед ангаром, мне так же
необходим, как очки от солнца в этот дождливый день.
Нет сомнений, они уже вылетели из Барранкильи. Первое известие я по-
лучил три дня назад, когда прибыл сюда. В закодированной телеграмме не
упоминалось о том, что им грозит какая-либо опасность. Операция храни-
лась в полнейшей тайне, и только трем надежным государственным служащим
было частично известно о ней. Ллойд не хотел рисковать даже за такой
баснословный куш, которого мы раньше и в глаза не видели. Поэтому вечер-
няя радиосводка новостей о предпринятой вчера экстремистами попытке сор-
вать выборы либерала Ллераса не встревожила меня: все самолеты воен-
но-воздушных сил и гражданской авиации стояли на аэродромах на приколе,
а самолеты иностранных воздушных линий не допускали к полетам. Экономика
Колумбии была в таком плачевном состоянии, что она не могла себе позво-
лить оскорбить даже иностранных голодранцев, каковыми нас считали.
И все же я не хотел рисковать. Если 4 мая, то есть послезавтра, экс-
тремисты одержат верх и разоблачат нас, Транс-Карибская чартерная кампа-
ния должна быстро сматывать удочки. Вернее, смываться немедленно. Если к
тому же учесть баснословную выручку за доставку груза на Тампу, то...
В наушниках потрескивало. Разряды слабые, но частые, словно кто-то
настраивался на нашу волну. Повернув регулятор громкости до отказа, я
максимально усилил звук и, отрегулировав диапазон тонкой настройки час-
тоты, стал тщательно, как никогда, вслушиваться в эфир. Полная тишина.
Ни голосов, ни морзянки. Ничего. Я сдвинул на затылок один из наушников
и сунул руку в карман, чтобы вытащить пачку сигарет.
Рация оставалась включенной. И тут, в третий раз за этот вечер, менее
чем через 15 минут с тех пор, как я слушал ту грустную песню в последний
раз, певец запел ее снова: "Моя красная роза стала белой".
Этого нельзя было выдержать. Я сорвал наушники, подбежал к рации и
выключил динамик таким резким рывком, что чуть было не сломал выключа-
тель. Вытащив из-под стола бутылку виски и не разбавляя содовой, плеснул
его в стакан. Потом снова надел наушники. И вдруг услышал...
- CQR вызывает CQS. CQR вызывает CQS. Ты слышишь меня? Отбой.
Я вцепился в ключ передатчика и микрофон так поспешно, что задел ста-
кан. Виски расплескалось по столу, стакан упал на деревянный пол и со
звоном разбился.
- CQS здесь. CQS здесь! - заорал я. - Это ты, Пит? Отбой.
- Я. Придерживаюсь курса и времени. Сожалею, что запоздал со связью,
- голос Пита был слабым и далеким, но даже ровный металлический тон мик-
рофона не мог заглушить в нем напряжения и злости.
- Торчу здесь уже несколько часов, - в моем голосе сквозь облегчение
проскальзывало раздражение. Когда я почувствовал это, мне стало стыдно.
- Что-нибудь не так. Пит?
- Да, неприятности. Какой-то шутник узнал о грузе у нас на борту. А
может, мы просто не понравились ему. Он сунул за рацию взрывное устройс-
тво. Детонатор и взрыватель сработали, а начинка - гелигнит, тротил или
еще какая-то хреновина - не взорвалась. Вышла из строя рация. Хорошо
еще, что Барри захватил с собой полный ящик запасных деталей. Он только
что отремонтировал рацию.
Мое лицо стало мокрым от пота, руки дрожали. Голос тоже.
- Ты хочешь сказать, что кто-то подложил бомбу и пытался взорвать са-
молет?
- Да.
- Кто-нибудь ранен? - я с ужасом ждал ответа.
- Успокойся, брат. Только рация вышла из строя.
- Слава Богу. Будем надеяться, что на этом неприятности кончились.
- Ты только не волнуйся, но вот уже 30 минут у нас на хвосте висит
сторожевой пес - какой-то самолет американских военно-воздушных сил. Из
Барранкильи, должно быть, вызвали эскорт, чтобы присмотреть за нами, -
Питер резко рассмеялся. - Ведь американцы весьма заинтересованы в грузе,
который у нас на борту.
- Что это за самолет? - я совершенно растерялся, ведь он не только
прошел 200-300 миль до Мексиканского залива, но к тому же еще и перехва-
тил наш самолет без радионаведения. - Тебя предупреждали об этом самоле-
те?
- Нет, но тревожиться нечего, он и вправду американский. Мы только
что разговаривали с кем-то из его экипажа. Им все известно и о нас, и о
нашем грузе. Это старый "Мустанг", оборудованный дополнительными бензо-
баками для дальних рейсов. Истребитель не смог бы так долго продержаться
в воздухе.
- Понятно, - видно, я, как всегда, волновался без всяких на то осно-
ваний. - Какой держишь курс?
- Постоянный 040.
- Где находишься?
Он что-то сказал, но я не разобрал. Прием ухудшился, нарастали поме-
хи.
- Повтори, будь добр...
- Барри сейчас исправляет навигационный прибор. Трудится вовсю. Про-
сит еще минуты две...
- Дай мне Элизабет.
- Привет, Вилко! - Потом пауза, и снова ее голос. Голос женщины, ко-
торая была мне дороже всего на свете: - Я очень сожалею, дорогой, что мы
так напугали тебя. - В этих словах была вся Элизабет: сожалела, что меня
напугала, и ни слова о себе самой.
- У тебя все в порядке? Ты уверена, что у тебя...
- Конечно, - голос ее тоже был отдаленным и еле слышным, но в нем
звучали присущая ей жизнерадостность и бодрость. Я слышал их, хотя нас
разделяли 15 тысяч километров. - Мы почти у цели. Вижу на земле огни, -
минутное молчание, и ее тихий, едва слышный голос: - Я очень люблю тебя,
дорогой. Люблю навсегда, навсегда, навсегда...
Счастливый, я откинулся в кресле, расслабился и наконец-то начал ус-
покаиваться. Потом вскочил и уже наполовину наклонился над рацией, как
вдруг услышал крик Элизабет и вслед за ним резкий, голос Пита:
- Он пикирует прямо на нас! Ты слышишь?! Этот подонок спикировал пря-
мо на нас. Он открыл огонь и стреляет из всех пулеметов. Он идет пря-
мо...
Голос Пита перешел в какой-то задыхающийся, булькающий стон. Стон
прервал отчаянный и мучительный крик Элизабет, и в то же самое мгновенье
меня оглушило стаккато взрывающихся снарядов, от которого завибрировали
наушники на моей голове. Все это продолжалось не более двух секунд, а то
и меньше. Потом тишина: ни пальбы, ни стона, ни крика. Гробовая тишина.
Две секунды. Две секунды, отнявшие все, что было для меня жизнью. Две
секунды, оставившие меня в полном одиночестве в пустом, жестоком, разру-
шенном и бессмысленном мире.
Моя красная роза стала белой.
Это произошло 3 мая 1958 года.
Глава 1
Не знаю, какого именно человека я ожидал увидеть за полированным сто-
лом красного дерева. Подсознательно он ассоциировался в моем представле-
нии с аналогичными нелицеприятными персонажами, облик которых возник при
чтении книг и просмотре кинофильмов. Это происходило в те далекие време-
на, когда было достаточно свободы для подобного времяпрепровождения,
когда книги читались, а фильмы смотрелись без разбора. Единственные отк-
лонения в наружности судей, служащих в соответствующих заведениях
юго-востока Соединенных Штатов я усматривал в их весе: одни - высушен-
ные, худосочные и жилистые, а другие - с тройными подбородками и соот-
ветствующим этим подбородкам обилием мяса и жира на теле. Как правило,
судья оказывался пожилым человеком, одетым в белый помятый костюм и быв-
шую когда-то белой, но потерявшую свежесть рубашку. На шее обычно повя-
зан галстук в виде шнурка от ботинок, на голове красовалась панама с
цветной лентой. Лицо чаще всего красное, нос сизый, и, конечно, судью
украшали серебристые, в стиле Марка Твена, усы с опущенными концами, об-
литые водой из сифона, мятной водкой или чем-то еще, что они употребляют
в местах, подобных судам. Выражение лица равнодушное, осанка аристокра-
тическая, моральные принципы высокие, а интеллект весьма умеренный.
Судья Моллисон очень разочаровал меня. Он не соответствовал ни одной
из моих характеристик, за исключением, возможно, моральных принципов, а
их с первого взгляда не обнаружишь. Он был молод, чисто выбрит, в безуп-
речно сшитом светло-сером костюме из тонкой шерсти. Галстук старомодный.
Что касается мятной водки, то сомневаюсь, что он вообще заглядывал в
бар, если не считать случаев, когда у него возникало желание прихлопнуть
это заведение. Он выглядел мягким, не будучи таковым, он выглядел умным
и полностью соответствовал этому определению. Его ум был острым, как иг-
ла. И сейчас, проткнув меня ею, он с бесстрастным лицом наблюдал, как я
извиваюсь. И выражение его лица было мне совсем не по вкусу!
- Давайте, давайте, говорите, мы ждем ответа, мистер... э... Крайс-
лер. - Он не выразил словами, что не верит тому, что мое имя Крайслер,
но если бы присутствующие в зале суда люди не заметили недоверия в его
тоне, они с успехом могли бы сидеть дома и не искать развлечений.
И, конечно, не могли не заметить его тона несколько школьниц, кото-
рые, с круглыми от впечатлений глазами, храбро постигали уроки уголовно-
го права в атмосфере греха, порока и беззакония. Не могла не заметить
этого блондинка с грустными глазами, спокойно сидящая на скамейке в пер-
вом ряду, а также огромный, заросший черными волосами обезьяноподобный
тип в четвертом ряду. По крайней мере, его сломанный нос под едва замет-
ным просветом между бровями и лбом то и дело заметно подергивался. А мо-
жет, его просто донимали мухи. В зале суда их полным-полно. Я с раздра-
жением подумал, что если внешность человека говорит о его характере, то
этот верзила должен был бы сидеть на моем месте. Я снова повернулся к
судье.
- Вот уже в третий раз, судья, вы испытываете затруднения, припоминая
мое имя. Между тем некоторые наиболее сообразительные люди, слушающие
вас, уже уловили его. Вам следовало бы быть более собранным, мой друг!
- Я вам не друг, - голос судьи Моллисона был подчеркнуто официальным
и недружелюбным, - и вы еще не на скамье подсудимых. Здесь нет присяжных
заседателей, и дело только слушается, мистер... э... Крайслер.
- Крайслер, а не э... Крайслер. Но вы ведь чертовски уверены, что суд
состоится. Не так ли, судья?
- Советую следить за выражениями и манерами, - резко бросил судья. -
Не забывайте, что я могу отправить вас под стражу и в тюрьму, причем на
неопределенное время. Вернемся к вашему паспорту. Где он?
- Не знаю. Наверное, потерял.
- Где?
- Если бы я знал, то не потерял бы.
- Это понятно, - сухо сказал судья, - но если бы мы могли ориентиро-
вочно установить место, где он был утерян, то уведомили бы соответствую-
щие полицейские участки. Когда вы впервые заметили пропажу и где находи-
лись в это время?
- Три дня назад. И вы хорошо знаете, где я находился все это время.
Сидел в ресторане мотеля "Контесса", ел обед и занимался своими собс-
твенными делами. Тут явился дикий Билл Хичкок со своими полицейскими, и
они набросились на меня, - я жестом показал на крошечного шерифа, одето-
го в костюм из легкой ткани, называемой "альпага". Шериф сидел в кресле
с соломенным сиденьем прямо напротив судьи, и я подумал, что в
Марбл-Спрингс нет ограничений в отношении роста полицейских офицеров,
стоящих на страже закона: рост шерифа от макушки до выполненных на заказ
ботинок с внутренним каблуком и максимально толстой стелькой не превышал
160 сантиметров.
Шериф так же, как и судья, весьма разочаровал меня. Хоть я ничего
особенного и не ждал от этого законника с Дикого Запада вместе с его
кольтом, но все же думал, что при нем будет хотя бы шерифский значок или
пистолет. Не было ни значка, ни пистолета. По крайней мере в пределах
видимости. Единственным пистолетом в зале суда оказался короткоствольный
кольт в кобуре офицера, стоящего справа в полуметре у меня за спиной.
- Они не набрасывались на вас, - терпеливо втолковывал судья Молли-
сон. - Они искали заключенного, который бежал из ближайшего лагеря, на-
ходящегося под охраной дорожного контроля нашего штата. Марбл-Спрингс -
город маленький, и незнакомые люди тут как на ладони. Их замечают сразу.
Вас здесь никто не знает. Совершенно естественно...
- Естественно! - перебил его я. - Послушайте, судья, я разговаривал с
тюремным надзирателем. Он сказал, что заключенный сбежал днем, в 6 часов
дня, чтобы быть точным, а конный полицейский задержал меня в 8 вечера.
Значит, вы полагаете, что за два часа я сбежал из тюрьмы, освободился от
наручников, принял ванну, помыл голову шампунем, сделал маникюр, побрил-
ся, сходил к портному, чтобы он снял с меня мерку, и успел сшить костюм,
купил нижнее белье, рубашку и ботинки?
- Да, и такое случалось, - прервал меня судья. - Отчаянный парень с
револьвером или дубинкой...
- И с отросшими на 75 миллиметров волосами... И все это за два часа?
- Там было очень темно, - вмешался было шериф, но судья сделал ему
знак молчать.
- Вы возражали против допроса и обыска. Почему?
- Я уже говорил, что занимался своими собственными делами. Сидел в
респектабельном ресторане и никого не трогал. Там, откуда я прибыл, че-
ловеку не требуется разрешения властей на то, чтобы дышать и ходить, где
ему заблагорассудится.
- Здесь такого разрешения этому человеку тоже не требуется, - терпе-
ливо объяснял мне судья. - От вас потребовали только предъявить ваши во-
дительские права, страховое свидетельство, поручительское свидетельство,
старые письма или любые другие документы, удостоверяющие вашу личность.
Вам следовало всего-навсего выполнить это требование.
- Я и хотел выполнить его...
- Тогда почему же это произошло? - судья кивнул вниз на шерифа. Я
проследил за его взглядом. Когда впервые увидел шерифа в мотеле "Контес-
са", он и тогда показался мне далеко не красавцем, теперь же наклеенные
на лоб, подбородок и скулу широкие куски пластыря подчеркивали это.
- А чего вы хотели? - пожав плечами, спросил я. - Когда взрослые пар-
ни начинают играть в свои игры, маленькие дети должны сидеть дома со
своими мамочками.
Шериф подскочил на стуле, глаза его сузились, руки с такой силой вце-
пились в подлокотники кресла, что побелели суставы. Судья нетерпеливо
махнул ему рукой, усаживая на место.
- Две гориллы, которые были с шерифом, набросились на меня и начали
избивать. Это была самозащита.
- Если они напали на вас, - ледяным голосом спросил судья, - то как
вы объясните тот факт, что один из офицеров шерифа все еще лежит в гос-
питале с поврежденной коленной чашечкой, а у другого сломана челюсть, в
то время как на вас нет никаких следов побоев?
- Я объясню это тем, что ваши парни не в форме и мало тренируются,
судья. Штату Флорида следует тратить больше денег на обучение своих по-
лицейских офицеров и уделять больше внимания их внешнему виду. Возможно,
если бы они не объедались гамбургерами и меньше пили пива...
- Молчать! - наступила короткая пауза, пока судья пытался привести в
норму свои нервы. Я снова оглядел зал суда. Школьницы все еще сидели с
вытаращенными глазами: такого зрелища они никогда еще не видели в своем
классе; блондинка из первого ряда, не отрываясь, смотрела на меня, выра-
жение ее лица было одновременно и любопытным и удивленным, словно она
усиленно пыталась осознать что-то. Сидящий позади нее тип со сломанным
носом, устремив взгляд в пространство, с ритмичностью автомата жевал
окурок потухшей сигары; судебный репортер казался спящим; конвойный у
двери с олимпийским спокойствием созерцал сцену битвы. За спиной конвой-
ного через открытую дверь я видел ослепительный свет полуденного солнца,
серую от пыли улицу. Еще дальше виднелась роща беспорядочно посаженных
карликовых пальм, озаренных мерцающим блеском солнца, отраженного в зе-
леных водах Мексиканского залива...
Наконец, судья пришел в норму.
- Мы установили, - резко проговорил он, - что вы жестокий, высокомер-
ный, дерзкий и опасный человек. При вас найден револьвер, кажется, его
называют малокалиберным лилипутом. У меня есть все основания заключить
вас в тюрьму за неуважение к суду, оказание сопротивления и нападение на
полицейских, находящихся при исполнении своих обязанностей, а также за
незаконное ношение смертельно опасного оружия. Но я этого не сделаю, -
после небольшой паузы он заговорил снова: - Мы предъявим вам значительно
более серьезные обвинения.
Судебный репортер открыл на мгновение один глаз, но тут же отключился
и снова заснул. Тип со сломанным носом вытащил изо рта то, что осталось
от окурка, осмотрел его, сунул обратно в рот и снова принялся методично
жевать его. Я промолчал.
- Где вы были перед тем, как прибыли сюда? - резко спросил судья.
- В Санта-Катарине.
- Я не это имел в виду. Но ладно... Как вы прибыли сюда из Санта-Ка-
тарины?
- Автомобилем.
- Опишите эту машину и шофера.
- Зеленый "салон-седан", так, наверное, вы называете его. А за рулем
бизнесмен средних лет. Рядом сидела его жена. Он - седой, она - блондин-
ка.
- И это все, что вы запомнили? - вежливо спросил Моллисон.
- Да, все.
- Полагаю, вам ясно, что подобное описание годится для миллиона суп-
ружеских пар и их автомобилей?
- Но вы ведь знаете, как это бывает, - пожал я плечами. - Когда не
ожидаешь, что тебя будут допрашивать, незачем запоминать.
- Хватит. Хватит, - прервал судья.
- И автомобиль этот не нашего штата, конечно?
- Да, не вашего. Но слово "конечно" здесь ни к чему.
- Вы впервые прибыли в нашу страну и уже знаете, как отличать номер-
ные знаки?
- Человек за рулем сказал, что приехал из Филадельфии. Ну я и решил,
что машина не из вашего штата.
Судебный репортер закашлялся. Судья окинул его холодным взглядом и
повернулся ко мне.
- И вы прибыли в Санта-Катарину из...?
- Майами.
- И также на автомобиле, конечно?
- Нет, автобусом.
Судья посмотрел на судебного клерка, тот слегка покачал головой. По-
том судья снова повернулся ко мне. Выражение его лица даже с натяжкой
нельзя было назвать дружелюбным.
- Вы не только беззастенчивый и наглый лжец, Крайслер, - он опустил
слово "мистер", и я понял, что время любезных изъяснений прошло. - Вы к
тому же еще и беспечный человек. К вашему сведению, нет автобусных рей-
сов из Майами до Санта-Катарины. Вы провели прошлую ночь в Майами?
Я кивнул.
- Вы провели ночь в отеле, но, конечно, забыли его название?
- На самом деле...
- Хватит. Поберегите наше время, - судья поднял руку, прерывая меня.
- Ваша наглость перешла все границы, и мы не можем больше превращать суд
в балаган. Мы уже достаточно наслушались сказок. Автомобили, автобусы,
Санта-Катарина, отели, Майами - все это вранье! Вы вообще никогда не бы-
ли в Майами. Как думаете, почему мы держали вас три дня под арестом?
- Уж лучше вы сами скажите, почему держали, - подзадорил его я.
- И скажу. Держали, чтобы провести полное расследование. Мы связались
с иммиграционными властями и всеми авиалиниями, самолеты которых совер-
шают рейсы в Майами. Ваша фамилия не значится ни в списках иностранных,
ни в списках местных пассажиров, описанию вашей внешности не соответс-
твует ни один из пассажиров, находящихся в тот день в самолетах. А вас
не так-то просто проглядеть!
Я знал, что он имеет в виду. На моей голове был огненно-рыжий парик,
а брови черны, как смоль. Мне никогда в жизни не встречались люди с по-
добным поразительным сочетанием. Такой человек сразу бросался в глаза.
Сам-то я привык к необычной раскраске, хотя, должен признаться, мне пот-
ребовалось немало времени. А если к этому маскараду прибавить еще и хро-
моту да длинный шрам от правой брови до мочки правого уха, то какая уж
тут может быть идентификация! Именно в этом маскараде и скрывался ответ
на полицейский рапорт.
- Насколько мы могли установить, - холодно продолжал судья, - вы ска-
зали правду всего один раз. Только один раз, - судья замолчал, посмотрел
на юношу, который только что открыл дверь, ведущую из служебного помеще-
ния, и высокомерно вскинул брови. Ни нетерпения, ни раздражения, полное
спокойствие - словно всем своим видом хотел сказать, что он, судья Мол-
лисон, не из слабаков и намерен еще потягаться со мной.
- На ваше имя только что пришел вот этот конверт, сэр - сказал юноша
и показал конверт. - Это, наверное, радиодонесение.
- Давай его сюда, - судья посмотрел на конверт, кивнул неизвестно ко-
му и снова повернулся ко мне.
- Итак, как я уже говорил, вы сказали правду только один раз. Сказа-
ли, что прибыли сюда из Гаваны. И вы действительно оттуда. В полицейском
участке, где вас держали, чтобы допросить и произвести доследование, вы
забыли вот этот документ, - он сунул руку в ящик стола и вытащил что-то
в голубовато-золотисто-белых тонах.
- Узнаете?
- Это британский паспорт, - спокойно сказал я. - И хотя мои глаза не
телескопы, допускаю, что он принадлежит мне. Иначе бы вы не прибегли к
этому концерту. Но если мой паспорт все это время находился у вас, поче-
му...
- Потому что пытались определить, насколько вы погрязли во лжи, и
убедились, что вам нельзя доверять ни на грош, - он с любопытством пос-
мотрел на меня. - Вам, конечно, известно, что это означает? Если ваш
паспорт у нас, значит мы имеем еще кое-какие сведения впридачу. Вы про-
изводите впечатление человека бесстрастного и хладнокровного, Крайслер.
К тому же вы весьма опасны. А впрочем, может быть, просто-напросто глу-
пы?
- Что вам от меня нужно? Вы хотите, чтобы я упал в обморок?
- Наша полиция и иммиграционные власти, по крайней мере в настоящее
время, установили хорошие взаимоотношения с кубинскими коллегами, - он,
по-видимому, не расслышал, что я пытаюсь перебить его, и продолжал:
- Телеграммы в Гавану дали нам гораздо больше, чем сведения в вашем
паспорте. Они содержат очень интересную информацию. Вы - не Крайслер, а
Форд. Два с половиной года провели в Вест-Индии и хорошо известны мест-
ным властям на основных островах.
- Слава, судья, великое дело! Когда у тебя столько друзей...
- Дурная слава. За два года трижды сидели в тюрьме за мелкие проступ-
ки, - судья Моллисон бегло просмотрел бумагу, которую держал в руке. -
Неизвестно, на какие доходы существовали. Вы работали всего три месяца в
должности консультанта гаванской фирмы, специализирующейся на подводных
работах, - он посмотрел на меня. - Может быть, вы поподробнее расскаже-
те, чем именно занимались, работая на этой фирме?
- Я определял глубину...
Он задумчиво посмотрел на меня и снова занялся изучением бумаги.
- Вы были связаны с преступниками и контрабандистами. В основном с
преступниками, занимающимися кражей и контрабандой драгоценных камней и
металлов. Известно также, что они подстрекали или пытались подстрекать
рабочих к беспорядкам в Нассау и Мансанильо, хотя их цели не имели ника-
кого отношения к политике. Некоторые из них высланы из Сан-Хуана, Гаити,
Венесуэлы и объявлены персонами "нон грата" на Ямайке. Им запрещено вы-
саживаться на берега Нассау и Багамских островов, - он внезапно остано-
вился и посмотрел на меня. - Вы британский подданный и вместе с тем -
персона, нежелательная на британской территории.
- Это явное предубеждение, судья.
- Нет сомнений, что вы нелегально проникли на территорию Соединенных
Штатов Америки, - судью Моллисона, видимо, трудно было сбить с пути,
когда он закусил удила. - Как вы сюда проникли - не мое дело. Такое пос-
тоянно происходит в этих местах. Возможно, прибыли через Ки-Уэст и ночью
высадились на берег где-нибудь в районе порта Шарлотты. Это не имеет
значения. Теперь вдобавок к нападению на полицейских офицеров, стоящих
на страже закона, и к незаконному ношению оружия без заполнения деклара-
ции на его принадлежность или без лицензии на его ношение вам можно
предъявить обвинение в нелегальном проникновении в нашу страну. Человек
с таким досье заслуживает за эти преступления сурового наказания, Форд.
Однако приговор не будет вынесен. Во всяком случае, его вынесут не
здесь. Я проконсультировался с государственными иммиграционными властя-
ми, и они согласились со мной: лучшее решение дела - депортация. У нас
нет ни малейшего желания заниматься людьми, подобными вам. Кубинское ру-
ководство сообщило, что вы сбежали из-под охраны и вырвались из поли-
цейского участка, где содержались по обвинению в подстрекательстве к
беспорядкам среди докеров. Пытались застрелить полицейского. За такие
преступления на Кубе выносят суровые приговоры. Первое обвинение не вле-
чет за собой необходимости выдачи вас кубинским властям, по второму об-
винению у нас нет требований о выдаче от компетентных служб. Однако, как
я уже упоминал, мы намерены руководствоваться не законами о выдаче прес-
тупников, а законами о депортации. И мы решили депортировать вас в Гава-
ну, где соответствующие официальные лица встретят самолет, когда он при-
землится завтра утром на Кубе.
Я стоял неподвижно и не проронил ни слова. В зале суда воцарилась ти-
шина. Откашлявшись, заявил:
- Думаю, что вы слишком жестоки ко мне, судья.
- Это зависит от точки зрения, - безразлично произнес он и поднялся,
чтобы уйти. Но, бросив взгляд на конверт, который ему принес юноша, ска-
зал: - Одну минуту. - Снова сел, вскрыл конверт, вытащил из него тонкие
листы бумаги, взглянул на меня, и слабая улыбка тронула его губы:
- Мы просили Интерпол навести справки на вашей родине. Правда, я не
думаю, что получим еще какую-то полезную информацию. Мы уже располагаем
ею. Полагаю, здесь нет свежих, еще неизвестных нам сведений, которые не
были бы уже зафиксированы. Хотя, минутку!
Его спокойный, неторопливый голос вдруг перешел в крик. Задремавший
репортер взвился на стуле, как игрушечный черт из коробки, потом выпря-
мился и тут же, вдвое согнувшись, стал поднимать с полу упавшие записную
книжку и ручку.
- Одну минуту, - сказал судья и снова стал читать первую страницу те-
леграммы: - Улица Поля Валери, дом 37-б. Ваш запрос получен и т.д. и
т.д.
Основной текст содержал следующее: "С сожалением вынуждены информиро-
вать вас, что преступник по имени Джон Крайслер в нашей картотеке не
значится. Есть картотеки на четверых других мужчин, но среди них едва ли
может быть интересующее вас лицо. Идентификацию провести невозможно, так
как мы не располагаем обмерами черепной коробки и отпечатками пальцев.
Судя по описанию, человек по вашему запросу очень похож на умершего Джо-
на Монтегю Тальбота. Учитывая вашу просьбу срочно установить личность
неизвестного, высылаем вам копию досье Тальбота. Сожалеем, что ничем
больше помочь не можем.
Джон Монтегю Тальбот. Рост 1 м 80 см, вес 83 кг. Густые рыжие волосы
