нечего.
- Понятно, - наконец сообразил Виксне.
- Все! - трубку повесили.
- Кто звонил? - спросил рябой Лащев.
Виксне прошлепал босыми ногами до стола, взял сигарету, закурил,
сказал:
- Плохо дело. Кто звонил - не знаю. Но приказ: из хаты не отлучаться,
а если отлучаться, то по-одному, второй должен сидеть при телефоне, ждать
звонка про клиента, про то, когда он приедет.
- Что же будем делать с "тачкой"?
- Не знаю. Держать ее у "Колбасы" нельзя, не может он, велел забрать,
боится наверное.
- А куда приткнем?
- Найдем, - задумчиво ответил Виксне.
- А толку? Исполним "заказ", - сразу рвать отсюда надо будет.
- Еще бы! Только уйдем мы не из Москвы, а из Ростова. Понял? После
"дела" махнем в Ростов на "тачке", сбросим ее там армянину, а оттуда
самолетом или поездом в Ригу.
- Толково!.. Как думаешь, сколько армянин отвалит?
- Куска за четыре "зеленых" сдадим...
"Колбасой" его звали за постоянно багровое лицо с большим ртом. Был
он, Глеб Иванович Сытников, очень хорошим рихтовщиком, мастером по
кузовным работам. Много лет отпахал на СТО, ушел на пенсию, стал
частником, имел свою клиентуру, не брезговал и опасной работой -
изготавливал фальшивые регистрационные номерные знаки, к ним -
техпаспорта, чистые бланки их ему поставляли из Азербайджана, на них уже
стояли печати ГАИ разных городов СНГ, потому и номера он подгонял под эти
печати, получались машины иногородними. Эту работу для москвичей он не
делал, только иностранцам из ближнего зарубежья, которые приезжали в
Москву на день-два и тут же исчезали в неизвестном для него направлении.
Его не интересовало, куда, как не интересовало, где была угнана машина,
кто угонщики. Лишь очень узкий круг лиц знал его адрес и характер
деятельности, остальные знали лишь, что он отличный специалист по кузовным
работам...
Виксне приехал к нему в Беляево, как и было велено, после полудня.
Рябой Лащев остался в Матвеевской дежурить при телефоне. "Колбаса" вручил
ему техпаспорт на его фамилию с отметками о прохождении техосмотра, имелся
даже техталон, все чин-чинарем, новые номерные знаки были чуть-чуть
"посечены" дорожными камешками, царапинами, умеренно заляпаны дорожной
грязью.
Виксне остался доволен. Расплатился, пожали друг другу руки.
- Заезжай при нужде... Да, вот что, замок зажигания поменяй, не то
далеко не уедешь.
- А где _л_у_ч_ш_е_ это сделать? - спросил Виксне.
"Колбаса" назвал СТО, на которую можно подскочить, спросить электрика
Вову Будникова, он за двадцатку "зеленых" сделает по-быстрому. С этим
Виксне и уехал...
На СТО он попал уже около четырех. Разыскал электрика Вову - это был
долговязый худющий малый лет тридцати с удивительно длинными красивыми
подвижными пальцами. Объяснив от кого он и какая забота, Виксне пообещав
ему двадцать баксов, сказал:
- Сделать надо срочно.
- Не получится, - ответил Вова.
- Почему?
- Склад на переучете. А у меня замка нет.
- Достань, где хочешь. Вот тебе двадцатка, на еще пятьдесят, чтоб
достать замок. Такого не бывает, чтоб на СТО не нашлось одного замка
зажигания. Сними с какой-нибудь "тачки", потом когда откроется склад,
поставишь.
- Хрен с тобой, - поразмыслив и спрятав баксы в карман, Вова сказал:
- Где машина?
- На площадке перед мойкой.
Они прошли к машине, Вова повертел ключом раз, другой, третий -
глухо. На четвертый раз завелась.
- Иди оформляй наряд-заказ, машину я сам загоню в модуль. И в цехе не
торчи, жди за загородкой, - он кивнул на огромную застекленную стену с
дверью. - Там есть скамейка, столик с газетками, посиди, почитай.
- Долго?
- Пока не достану замок. Может и до вечера придется, - сказал Вова.
Электриком он слыл хорошим, башковитым, все дивились его длинным ловким
пальцам. Был он, правда, плутоват, не чист на руку, знали, ежели что
плохо, без пригляда, лежит - упрет...
- Сколько ей лет? - спросил Вова.
- Лет? - вопрос был неожиданный, потому Виксне переспросил, наморщив
лоб. - Пять, - выпалил он первое, что пришло на ум.
- Что же это за пять лет всего 18 тысяч накрутил? Ну и ездун, - с
сомнением сказал Вова, понимая, что такие парни, как этот хозяин "семерки"
за неделю "наматывают" на спидометр по 18 тысяч.
- Купил у одного инвалида, он почти не ездил... Ладно, пойду, не буду
мешать, - он вышел через узкую дверь в стеклянной стене, сквозь которую
цех, как на ладони, не слышно было его шума и слов переговаривавшихся
слесарей. Он видел, как Вова скрылся за узкой металлической дверью в конце
цеха, как второй слесарь - невысокий, плотный в черном берете туго
натянутым на крупную голову - стал кружить возле "семерки", открыл дверцу,
заглянул в салон, затем присев у передка, что-то осматривал под бампером,
вытащил листок наряда-заказа, прижатый "дворником" к лобовому стеклу, стал
читать его, поднял капот, сунул голову к двигателю.
"Что он нюхает?" - тревожно подумал Виксне.
Наконец появился электрик Вова. Он вышел к Виксне.
- Достал? - хмуро спросил Виксне.
- Все облазил, поспрашивал, ни у кого нет. Я позвонил одному корешу,
он приторговывает запчастями, пообещал ему пятнадцать "зеленых", он
сказал, что через час-полтора привезет. Так что ждать надо, - и он
вернулся в цех, стал извлекать с белой "семерки" забарахливший замок,
вытащив, отсоединил контакты, повертел в руках замок и поняв, что ремонту
он не подлежит, швырнул в железный ящик для мусора.
Минут за десять до перерыва у второй смены Миша пошел в
диспетчерскую.
- Оля, - попросил он девушку, сидевшую в окошечке, - мне нужны
позавчерашние заказы-наряды. Они еще у тебя?
- Посмотри в этой папке, - подала она ему красную папку. - Зачем
тебе?
- Хочу кое-что проверить, я делал одну машину, помпу и шкив менял, -
говоря это, Миша листал бумаги. Наконец нашел то, что искал, на
замусоленной клочок бумаги переписал фамилию и адрес прапорщика,
регистрационный номер, номер двигателя. Затем ушел в столовую.
С перерыва он вернулся пораньше, в цехе было пусто, электрик Вова
торчал еще в столовой, допивая чернильного цвета компот.
Миша заглянул в белую "семерку", увидел пустое гнездо на месте замка,
пошарил в мусорном ящике, достал старый замок, выброшенный электриком,
вогнал в него ключ зажигания со связки, забытой прапорщиком, отпер
железную дверцу своей секции, где держал инструменты, кое-какие запчасти,
положил на полочку замок, вместе с ключом, бумажку, на которую делал
выписки, снова запер дверцу и опять поднял капот "семерки", посмотрел на
номер двигателя. В это время вернулся электрик Вова.
- Ты чего? - спросил он, увидев Мишу под капотом.
- Да, так, полюбопытствовал, - сказал Миша, опуская крышку. -
Странно...
- Что? - спросил Вова.
- Да так, ничего...
Но Миша не видел, как напряженно, со злым прищуром наблюдает за его
действиями сквозь стеклянную стену Виксне. "Что-то он больно интересуется
машиной, - подумал Виксне, - то туда, то сюда сунется. С чего бы? Своя
работа стоит, а он тут суетится".
Думал в это время и Миша. Любой слесарь узнает машину, которую
ремонтировал даже неделю назад, это профессионально устойчивая память, как
у стоматолога, узнающего зуб, который он начал лечить пациенту неделю
назад, хотя за это время перед его глазами прошли десятки зубов других
больных. Миша только проверял себя. И не ошибся; та же дыра прожога на
чехле у подголовника, тот же погнутый фартук, тот же новенький шкив и
помпа, какие он поставил позавчера, наконец, ключ от машины прапорщика был
"родным" для замка, только что снятого Вовой. И, самое главное, номер
двигателя совпадал с номером, указанным в заказе-наряде, который он только
что проверил в диспетчерской. Что же не совпадало? Всего лишь
регистрационные знаки спереди и сзади. У прапорщика были астраханские.
Сейчас они были иные...
Часа через два какой-то хмырь привез наконец новый замок. Поставить
его заняло у Вовы немного времени. К вящему облегчению обоих Виксне щедро
расплатился с электриком Вовой, тот услужливо выкатил ему "семерку" за
пределы станции.
Виксне закурил, сунул копию заказа-наряда в кармашек светозащитного
козырька, пальцы его нащупали шариковую ручку и какую-то бумагу. Он
вытащил ее, зажег свет в салоне, развернул. Это была копия заказа-наряда.
Прочитав его, Виксне понял главное: "семерку", в которой он сейчас сидел,
позавчера делали на этой СТО: меняли помпу и шкив! Теперь Виксне понял,
почему тот слесарь-механик в берете так вертелся возле машины, заглядывал
то туда, то сюда. Ход размышлений Виксне сейчас был почти такой, как у
Миши, не доставало Виксне лишь одной-двух деталей: он не знал о погнутом
фартуке и о том, что у Миши имелись ключи к старому замку "семерки". Дыру
прожога в чехле Виксне увидел сразу, когда угоняли "семерку", слесарь не
мог ее не запомнить, если заметил, когда ремонтировал машину. И если что
заподозрил, то наверняка сличит номера: и двигателя, и регистрационные,
это несложно: поднять наряды-заказы... Плохо дело... Может настучать в
ГАИ, тогда из города выбираться будет рискованно, можно напороться...
Отъехав немного, Виксне остановился у телефона-автомата, позвонил в
Матвеевскую. Трубку там даже не взяли, а мгновенно сорвали:
- Кто?!
- Чего орешь, не дергайся, это я. Не звонили?
- Нет... Я не думал, что это ты. Как дела?
- Как легла, так и дала, да кое-что и забрала.
- Проблемы?
- Быстро выскакивай, хватай любые колеса, езжай к Киевскому вокзалу,
пройдись по набережной Шевченко, это два шага, там магазин "Филателия", я
где-нибудь рядом приткнусь, буду тебя ждать.
- А если позвонят?
- Делай, что говорю! - Виксне повесил трубку.
Вторая смена заканчивала работу в девять. Миша запер рабочую одежду и
инструменты в железный шкафчик, натянул куртку и пошел к выходу, его уже
ждал тоже закончивший смену мойщик Рубен. Было холодно, подмораживало,
прохожих почти не видать, схлынул дневной поток машин, время, когда
возвратившись с работы, пообедав-поужинав, люди сидели по квартирам,
никого не тянуло на улицу, в неуютную ноябрьскую темень. Ехать Мише и
Рубену было в разные стороны, автобусные остановки их были почти напротив
друг друга.
- Будь здоров, до завтра! - сказал Рубен и побежал через дорогу.
- До завтра! - ответил Миша...
В этот вечер Миша Брустин не вернулся домой с работы.
Остывала в кастрюле картошка, сваренная Борисом Сергеевичем к приходу
Миши. На столе прибор, масло на блюдце, в селедочнице лоснились жиром
ломти леща, одного из подаренных Мише прапорщиком, сохла на тарелке
докторская колбаса.
В двенадцатом часу ночи Борис Сергеевич Брустин, поволновавшись,
пытался себя успокоить: "Поехал в какую-нибудь компанию, может на чьи-то
именины... Или к женщине..." Такое случалось, но всегда Миша звонил:
"Папа, ужинай сам, я сегодня не приду, заночую у приятеля, там маленький
сабантуй". Борис Сергеевич сегодня даже обиделся, почему Миша не
предупредил, что ночевать не приедет... За ужин он сел один, есть уже
перехотелось, лениво жевал, отдавшись своим невеселым стариковским думам,
одиноким, как и он сам...
Они вернулись в Матвеевскую в начале второго ночи. Квартира, в
которой они жили, находилась в стареньком двухэтажном флигеле, за ним в
тупичке был захламленный двор с полуразрушенным домом, его снесли, и вот
уже год, как сюда никто не заглядывал, снесли и забыли, а возможно, и
место было таким, что ни у кого не вызывало интереса, строить здесь
что-либо, видимо передумали. В этом отчужденном дворе почти без риска они
и поставили "семерку".
Вернулись замерзшие, мрачные, голодные. Сели ужинать. Ели молча.
Каждый о чем-то думал, и каждый понимал, что дума-то у них общая.
- Нужно было, а иначе... - сказал наконец Виксне.
- Это понятно, - хмуро ответил рябой Лащев.
- Теперь заляжем "на дно". Будем ждать звонка.
- Надо в Ростов позвонить армянину, сказать, что товар есть, но
задерживаемся.
- Ладно, спать пошли. Больно уж тягостный день был.
- Дай зажигалку.
Рябой закурил, Виксне пошел в туалет. Через пятнадцать минут они
погасили свет, улеглись...
7. ПОИСКИ. МОСКВА. СЕГОДНЯ
Опыт вырабатывает стереотипы, которые становятся правилами для любого
следователя. Зуйков отправился к жене покойного Фиты на дачу.
Невысокая полная женщина с осунувшимся белым лицом и красными от слез
глазами, она проводила его в большую, хорошо, по-городскому обставленную
комнату. Сели в кресла напротив друг друга.
- Евдокия Федосьевна, я вынужден буду задавать вам очень разные
вопросы, так что вы уж извините, ежели какой-нибудь покажется бестактным.
Она молча кивнула, потом растерянно спросила:
- Почему он так сделал? Или это он... не сам?
- Постараюсь все выяснить. Нужно время... Вы круглый год живете на
даче?
- Почти. Он любил тут отдыхать. Свежий воздух, лес. Когда бывал
свободен, ходил на прогулки и летом, и зимой.
- А городская квартира?
- Там поселились дети: сын, невестка и двое внуков. У них есть
квартира, но далеко, метро "Сходненская".
- Как чувствовал себя последнее время Анатолий Иванович?
Настроение-то как?
- Как обычно. Работал-то ведь много. И у себя в комитете, и в
Госдуме. Иногда бывал хмур, когда уставал очень. А так, как обычно.
- Не жаловался на здоровье?
- Нет, он был человек здоровый, слава Богу.
- Не случалось ли, что Анатолий Иванович не ночевал дома?
- Никогда! - резко ответила она. - Вы имеете в виду, что...
- Имею.
- У вас есть основания подозревать?
- А у вас? - спросил Зуйков.
- Нет, он был однолюб!
"Милая ты моя, - подумал Зуйков. - Все мы однолюбы до первой подножки
хорошей ножки". Затем спросил:
- В тот вечер, накануне случившегося, ничего не насторожило вас в
поведении Анатолия Ивановича?
- Был молчалив, раздражителен, поужинал и сразу поднялся к себе.
- Такое случалось прежде?
- Иногда, когда он очень уставал.
- Никто не звонил ему?
- Поздно, кажется около одиннадцати, позвонили. Я спросила у него,
кто это, он ответил, что Ада. Это его секретарша.
- А потом он лег спать?
- Нет. Сказал, что хочет подышать свежим воздухом и вышел. Вернулся
минут через двадцать. Я уже была в постели, читала.
- Вы знали, что у него есть пистолет?
- Нет. Никогда не видела, и он никогда не говорил.
- Чем занимается ваш сын?
- Он офицер. Военный переводчик с английского и немецкого.
- А где он служит?
Она назвала.
- Какие между ними отношения?
- Прекрасные. Они очень любили друг друга.
- Евдокия Федосьевна, мне нужно осмотреть комнату Анатолия Ивановича.
Вы не подниметесь со мной?
- Но она опечатана.
- Я знаю...
Это была небольшая уютная комната под самым чердаком. Диван-кровать,
два кресла, письменный стол, пять полок с книгами, Зуйкова удивило, что
две полки занимало пятидесятитомное издание всемирной детской литературы,
на остальных - разрозненные издания: Пикуль, Булгаков, словари,
справочники. Выборочно полистав книги, Зуйков присел к столу. В тумбах
стола с десяток папок. Зуйков стал листать бумаги в них. Это были
документы - деловая переписка, копии приказов и постановлений Совмина, и
все - давнее, еще с тех времен, когда Фита по должности своей был связан с
заводами, где делалось разное оружие - от стрелкового до бронетехники и
авиации. Ничего интересного Зуйков не нашел. В столе был единственный
широкий выдвижной ящик. В нем Зуйков обнаружил: футляр с часами - подарок
к пятидесятилетию от какого-то Евсения Николаевича, о чем
свидетельствовала гравировка на обороте, судя по дате, подарок
восьмилетней давности; еще один футляр, в нем очень красивая, дорогая
авторучка "Пеликан" с золотым пером, которой не пользовались; потертая
федоскинская шкатулка с изображением женщины в белом платье, сидящей в
саду на скамье, внизу, видимо, фамилия автора рисунка "Буканова Н. 1950".
В шкатулке, схваченные кольцом два ключа: один, похоже, от гаражного
замка, другой - обычный; и, наконец, маленький блокнот, новый, уголки
страниц не залоснились, не загнулись. Записей в нем почти не было. Блокнот
размером с ладонь, на обложке серебряное тиснение "USSR MORFLOT". На
первой странице графы (по-английски) "Фамилия", "Домашний адрес",
"Почтовый код", "Телефон", "Служебный адрес", "Телефон", "Факс", кроме
первой графы, где рукой владельца вписано "Фита А.И.", были незаполнены.
На следующей странице столбиком шли рисунки-символы всех пароходств СССР.
Скажем, значок с расстральными колоннами, а напротив него напечатано
"Ленинградское пароходство" и адрес его. Затем шла страничка с указанием
времени всех стран мира по Гринвичу с цифрой разницы относительно
московского времени; и, наконец, страница с перечнем всех стран мира и
названием их валют. Во всем этом длинном списке подчеркнута шариковой
ручкой была лишь Франция: "FRANC = 100 CENTIMES".
Зуйков, отложив блокнот, взял в руки ключи.
- Вы не знаете, что за ключи, Евдокия Федосьевна? - спросил Зуйков
женщину, молча наблюдавшую за его действиями.
- Нет.
- Не от гаража? У вас есть машина?
- Машина есть. А ключи от гаража висят на кухне на гвозде. А эти
ключи никогда не видела. Я к мужу в стол не заглядывала, у меня своих
ящиков на кухне достаточно.
Еще Зуйков нашел тут же черный пакет от фотобумаги с пачкой хорошо
исполненных и отпечатанных на агфовской бумаге снимков. Это были летние,
как говорят, дачные фотографии семейства Фиты: сам, его жена, сын с
невесткой и внуки.
- Хорошие снимки, - сказал, перебирая их, Зуйков.
Она кивнула, глаза ее наполнились слезами.
- Анатолию Ивановичу понравились?
- Да. Не все, правда, несколько штук он порвал.
- Что так?
- Не знаю.
- Порвал и выбросил?
- Да.
- А какие?
- Он мне не показал. Изорвал и все. Я даже обиделась, а он сказал:
"Барахло".
- Куда же он выбросил?
- Не помню.
Больше смотреть тут было нечего. На самой столешнице, кроме стопки
чистой бумаги, ничего не было. Зуйков хотел было уже встать, но
наклонился, заглянул под стол. В это время внизу позвонили в дверь.
- Я спущусь? - не то спросила, не то сообщила женщина.
- Да, пожалуйста, - сказал Зуйков. Под столом он увидел плетенную из
пластиковых лент корзину для мусора. На дне ее что-то было. Он вытащил
корзину. В ней лежали изорванные на очень мелкие кусочки фотографии. Взяв
со стола лист бумаги, Зуйков завернул их аккуратно и сунул в карман
пиджака, в другой положил ключи, найденные в шкатулке, в боковой карман
сунул блокнот. Вышел, поразмыслил, и на всякий случай дверь опечатал.
Спустившись вниз, услышал голоса в прихожей. Жена Фиты сказала:
"Спасибо большое, Аркадий Ильич, все у меня есть". - "Смотрите, если что
надо, не стесняйтесь, мы с женой всегда рады будем помочь".
Увидев вышедшего Зуйкова, жена Фиты сказала:
- Это наши соседи по даче. Вот Аркадий Ильич последним в тот вечер и
видел Анатолия Ивановича.
- Да-да! - как-то гордо сказал сосед. Это был человек лет семидесяти,
в синих спортивных брюках, в такой же блузе, поверх которой надета теплая
куртка, и в кедах.
- Если вы не прочь, мы побеседуем, а, Аркадий Ильич? - предложил
Зуйков.
- Бога ради! - откликнулся сосед.
- Евдокия Федосьевна, а вы не знаете, кто делал фотографии? - спросил
Зуйков.
- Почему же не знаю? Корреспондент телевидения Желтовский, они были
хорошо знакомы с Анатолием Ивановичем, приятный, веселый человек.
- Он хороший мастер, - кивнул Зуйков, думая о своем. - Ну что ж,
Евдокия Федосьевна, я на первый случай вроде закончил. Вы уж извините,
служба такая. Да, комнату наверху я все же опечатал. Может еще раз
придется заглянуть, не обессудьте.
- Что уж теперь...
Попрощавшись, Зуйков вышел вместе с соседом, остановились за воротами
дачи.
- Так где вы видели Анатолия Ивановича последний раз? - спросил
Зуйков.
- В тот вечер, пожалуй, уже была ночь, начало двенадцатого, я пошел
прогулять своего спаниеля. Маршрут у нас с ним один: от нашей дачи, вниз
по дороге до шлагбаума, оттуда назад. Когда возвращались, я и встретил
Анатолия Ивановича, почти у шлагбаума, он трусцой спускался вниз, к
станции. "Куда спешите, сосед?" - спросил я. - "Прогуляться перед сном", -
не останавливаясь сказал он. - "Что ж на станцию? Идемте по лесу", -
предложил я. "Извините... Я... пробежечкой... А вы с собачкой... оно
долго", - ответил и ушел или убежал, как хотите. Меня удивила его
нелюбезность и торопливость. Уже поднявшись наверх, к лесу, я оглянулся и
увидел, что он уже на платформе на Москву обменивается рукопожатием с
каким-то человеком.
- А вы могли бы его описать? - спросил Зуйков.
- Что вы! Темно ведь было. Разве что точно видел, что он гораздо ниже
Анатолия Ивановича, а у нас с Анатолием Ивановичем рост один: 178
сантиметров. А тот ему едва до плеча доставал.
"Значит тот человек не высок, где-то метр шестьдесят пять-шестьдесят
восемь", - отметил про себя Зуйков.
- Вот, пожалуй, и все, - сказал сосед.
- Что ж, спасибо, Аркадий Ильич, - протянув руку, Зуйков попрощался и
пошел к "Волге", припаркованной у штакетника.
- Куда едем, Антон Трофимович? - спросил шофер.
- На работу...
Поднявшись к себе и сняв пальто, Зуйков первым делом извлек из
карманов ключи, блокнот и завернутые в бумагу клочки разорванных
фотографий. Он высыпал их на стол и попытался сложить из цветных
разрозненных мозаичных кусочков что-то цельное, понятное. Но ничего не
получалось. Он сгреб их и высыпал в конверт. Затем взялся за блокнот,
тщательно перелистал его страничку за страничкой. В итоге он выписал на
отдельный лист бумаги семнадцать номеров телефонов. Они были разнесены
Фитой по алфавитным страницам, но нигде не указывалось, чьи они. Видимо,
Фита знал их принадлежность, что говорило о том, что номера эти были для
него значимы, помнил по цифрам, кому они принадлежали. Номера были шестии
семизначные. Первые явно не московские, вторые могли быть и московскими, и
других городов, как России, так и иных государств СНГ. Все это предстояло
выяснить. Зуйков позвонил, вызвал сотрудника.
- Постарайтесь установить принадлежность этих телефонов, - сказал
Зуйков, когда тот вошел, и отдал ему бумажку. - В этом конверте
разорванные фотографии, отдайте экспертам, пусть попробуют сложить...
Затем он позвонил в приемную Фиты. Ответил женский голос:
- Слушаю, приемная.
Назвавшись и представившись, Зуйков сказал:
- Мне нужна Ада Георгиевна.
- Я Ада Георгиевна.
- Ада Георгиевна, хотел бы с вами повидаться.
- Завтра годится? - спросила она.
- Хорошо бы. В какое время?
- Давайте после четырех. Скажите, куда приехать.
Он попросил ее приехать к половине пятого, сказал куда и где получить
пропуск...
К концу рабочего дня вошел сотрудник.
- Садитесь, - предложил Зуйков. - Ну что?
- Из семнадцати номеров четыре шестизначных. Принадлежность
установить практически невозможно. Из оставшихся тринадцати - девять
московских, остальные - загадка, они могут быть во многих городах на
территории бывшего СССР, где семизначная система.
- Это я без вас понял, - буркнул Зуйков. - Ладно, давайте московские.
- Два номера - это служебный и домашний телефоны генерала, - он
назвал знакомую Зуйкову фамилию высокого чина из МВД. - Один телефон
бывшей госдачи ЦК КПСС, последний телефон принадлежит посольству Ирана.
- Кто сейчас хозяин дачи ЦК КПСС?
- Не знаю.
- Выясните! Дальше!
- Еще один - домашний некой Ады Георгиевны Голодышиной.
- Дальше!
- На страничке с буквой "Я" телефон какого-то Якимова Рудольфа
Петровича. Еще один квартирный - Жигалова Олега Олеговича. Есть еще
телефон какой-то Скорино Евгении Францевны.
- Все?
- Да.
- Хорошо. Установите, кто такие Якимов, Жигалов, Скорино.
- Теперь фотографии, товарищ полковник, - он достал из папки три
плотных листа бумаги, на которых были наклеены, собраны воедино кусочки,
сложившиеся в три фотографии. - Получилось не очень. Многих фрагментов не
хватает, есть пробелы и там, где верхняя пленка отделилась от основы.
Основа есть, а самой пленки с изображением нет, видимо, уничтожали
фотоснимки с большим рвением.
Зуйков рассматривал снимки. На двух он нашел Фиту, еще каких-то двоих
людей, на третьем возник в полуоборот еще один с рыжими волосами. Зуйков
узнал: все эти люди были на похоронах Фиты. На фотографии они стояли то ли
в вестибюле, то ли в холле на фоне какого-то киоска, возможно, сувенирного
- виднелись на витрине зажигалки, игральные карты, бижутерия. Все это
Зуйков рассматривал через лупу, но полное представление составить не мог -
многих фрагментов действительно не хватало, и куда они подевались, ломать
голову не имело уже смысла.
- На какой бумаге отпечатаны эти фотографии? - спросил Зуйков. - На
"AGFA", на обороте есть фирменные знаки.
"Скорее всего и эти снимки делал Желтовский", - подумал Зуйков,
вспомнив, что те, дачные, семейные, сделанные Желтовским, тоже на этой
бумаге.
- Установите нынешних владельцев дачи ЦК КПСС.
Зуйков посмотрел на часы, было без восемнадцати шесть. Он позвонил в
приемную Фиты. Трубку сняла Голодышина.
- Ада Георгиевна, простите, беспокою еще раз. Это Зуйков. Скажите,
пожалуйста, какие у Анатолия Ивановича были служебные телефонные
справочники?
- Совминовский, Госдумы и еще один как бы личный, толстый такой, как
большой блокнот с алфавитом. Туда он записывал телефоны и адреса. Он у
него на письменном столе лежал всегда.
- У меня к вам просьба: просмотрите внимательно все три, не попадутся
ли вам такие фамилии: Жигалов, Якимов, Скорино, бывшая госдача ЦК КПСС и
генерал... - он назвал фамилию.
- Скорино работала помощницей у Анатолия Ивановича. Она ушла на
пенсию. Остальное я посмотрю. Вам сейчас нужно или терпит до завтра?
- Терпит. Мы же увидимся, - пришедшая в голову Зуйкова мысль
требовала проверки.
Прошло два дня. Миша не пришел, не звонил. Борис Сергеевич Брустин
запаниковал. В голову полезли всякие ужасные истории, которыми жила
столица. Утром третьего дня Брустин отправился с письменным заявлением в
милицию. Майор, прочитав заявление, стал успокаивать: "Да не паникуйте вы.
Ну загулял парень, дело молодое. Появится. У нас таких заявлений полно.
Потом выясняется, что исчезнувшие веселились. Бывает и не по два-три дня,
по неделям гуляют... Ладно, займемся и вашим сыном".
Брустин видел, что майор с неохотой принял его заявление и понял, что
поиск пропавших людей - дело, которым не спешат заняться, есть кое-что
поважнее. Но он принял решение. Первое, что надо было сделать - поехать на
Мишину работу. Старенький "Москвич" стоял во дворе, Борис Сергеевич
прогрел двигатель, проверил в бардачке, на месте ли сумочка, где его и
Мишины права и техпаспорт, и поехал на СТО.
Начальник смены сидел у себя в каморке, в которую Брустин прошел
через весь цех.
- Вы по какому делу? - спросил начальник смены, разглядывая Брустина
и соображая: "Не инвалид ли какой с жалобой. От них всегда чего-нибудь
жди".
- Я отец Миши Брустина.
- О! Что это он забастовал? Заболел, что ли?
- Нет. Позавчера он не вернулся с работы. По сей день.
- Как так?
- Не вернулся, не позвонил. Сегодня третий день пошел.
- Да я сам видел, как он запирал свой шкаф, взял сумку с
инструментами и ушел. Вместе с Рубеном.
Рубен был Мишиным близким приятелем, вместе ходили в школу, он часто
бывал в доме Брустиных.
- Можно поговорить с ним и с другими слесарями, кто был в ту смену?
- Конечно! Идемте.
- Я хотел бы сперва посмотреть его шкафчик. Но у меня нет ключа.
- Откроем.
Они вышли в цех, Брустина сразу окатил шум. Лязгал металл, работали
двигатели, с выхлопных труб куда-то под пол уходили насаженные на них
толстые шланги.
Шкафчик Миши вскрыли монтировкой. Пока начальник смены пошел звать
Рубена с мойки, Брустин под любопытными взглядами слесарей осматривал
шкафчик. Висела рабочая одежда, берет. На полочке лежали ключи от какой-то
машины на красивом фиатовском брелке, под ними замусоленная бумажка, рукой
Миши "шариком" написано: "Старые номера, астраханские, 84-02, номер
двигателя 7951986. Новые номера не московские, иногородние, 22-41".
Брустин сунул эту записку и ключи с брелком в карман. Не было главного -
сумки с инструментами. Брустин знал, что Миша никогда не оставлял ее на
работе, забирал домой. Несколько лет назад японская фирма "Камацу"
монтировала заправку, Миша пошел туда подработать, когда был свободен от
смены. На прощание мастер-японец подарил ему красивую сумку с фирменными
инструментами: гаечные ключи разных номиналов, в отдельной коробке набор
сверл, в другой коробке комплект съемных отверток от самой узкой,
двухмиллиметровой, до самой широкой, сантиметровой. И ко всему этому одна
удобная рукоятка-скоба, в которую закреплялся тот или иной инструмент. Был
еще набор накидных и торцовых ключей и три разной величины молотка. Когда
Миша принес эту сумку в цех, все сбежались смотреть, как на выставку:
