друга, сразу поняли, что не сможем притворяться, слишком сильна была в нас
ненависть.
- Вон! - бросил он моим сопровождающим, и тех как ветром вымело из
кабинета.
С минуту мы молча рассматривали друг друга.
Я первая нарушила молчание.
- Надеюсь, я могу сесть, - ядовито сказала я. - И надеюсь, меня
наконец накормят. Или, может быть, вы и дальше намерены морить меня
голодом?
- Стоило бы, - не менее ядовито ответил он. - Ведь мягкого обращения
ты не ценишь.
Усевшись в удобном кресле, я налила себе содовой воды из стоявшего на
столе сифона и подняла стакан.
- За твое здоровье! Люблю разговор начистоту. И могу тебя заверить,
что жестокое обращение приведет к еще худшему результату.
Не знаю, почему мы сразу перешли на ты, это такая редкость во
французском языке. Может, нас сблизило единство взглядов на создавшуюся
ситуацию, а может, мы инстинктивно избрали такую форму разговора в
предвидении неизбежной ссоры, при которой трудно будет соблюдать
вежливость. Очень удобно произнести "ты, свинья!" во втором лице
единственного числа, и очень трудно сказать это же в любом другом лице
другого числа.
Он очень неприятно рассмеялся, подошел к столику, налил себе виски и
сел напротив меня.
- Так, может быть, мы остановимся на чем-нибудь промежуточном? -
предложил он. - Каждый из нас располагает тем, в чем заинтересован другой.
Ты держишь в руках мои деньги, я - твою жизнь. Ведь так?
Я кивнула:
- И что самое смешное, мы оба ничего не выигрываем. Убив меня, ты
потеряешь деньги. Я же, сидя на твоих деньгах, потеряю жизнь. Ты видишь
какой-нибудь выход? Я лично нет.
- А я вижу несколько. Сначала я хотел принять тебя в долю, но
раздумал. Не то у тебя окружение, да и тебе доверять нельзя. Потом я
собирался тебя обмануть, но не вышло. Когда ты поняла правду?
- Еще когда мы ехали, но надеялась, что ошибаюсь. Во дворе замка
убедилась окончательно.
Он поморщился, в его глазах отражалось растущее отвращение.
- Так я и думал, что ты морочишь нас с этим немецким. Какие все-таки
идиоты мои подчиненные! А так, говоря по-честному, какого языка ты и
вправду не знаешь?
- Датского, - с искренним удовлетворением сообщила я. - И уверена,
что никогда в жизни мне его не выучить. А теперь, мой дорогой, если ты
немедленно не дашь мне есть, я отказываюсь продолжать разговор. И плевать
мне на тебя, да и на себя тоже. Ничего ты из меня не выжмешь, потому что
жизнью я не дорожу. Можешь убить меня хоть сию минуту, и не морочь мне
больше голову.
Мое лицо, как видно, явственно отражало бушевавшие во мне злость и
упрямство, потому что, взглянув на меня внимательно, он удовлетворенно
улыбнулся и нажал на какую-то кнопку. Раздался негромкий звонок.
- Обед для дамы, - произнес он куда-то в пространство, и через минуту
из стены выехал накрытый стол.
Голодная и злая, смотрела я на расставленные яства, а он с иронией
наблюдал за мной. В тот момент, когда я потянулась к тарелке, он отодвинул
от меня стол.
Застыв, я вопросительно взглянула на него.
- О, пардон, - произнес он с издевкой.
Я успокоилась, взяла в руку вилку, и в этот момент стол опять
отъехал.
Отнимать кость у голодной собаки - что может быть отвратительнее? Я
перестала владеть собой. Хладнокровно, сознательно я дала выход слепой
ярости.
Ему удалось уклониться от моей вилки, но больше он ничего не успел
предпринять. К сожалению, он сидел слишком далеко от меня, поэтому я не
могла разбить все блюда непосредственно об его голову, но все их
содержимое полетело прямо в него. Без единого звука крушила я все, что
было в пределах досягаемости, стараясь по возможности как можно больше
предметов бросить в противника. Он и не пытался остановить меня, видимо
понимая, что с таким же успехом можно останавливать разогнавшийся паровоз.
Он даже не встал с кресла и лишь пытался защитить себя подносом, как
щитом. В заключение я налила себе в стакан воды из сифона, а сифон изо
всех сил грохнула о мраморный горшок с кактусом. Этот заключительный
аккорд вполне удовлетворил меня, я отпила немного воды, а остальную
выплеснула в него, повторив "за твое здоровье".
Всю эту бурю он выдержал как-то удивительно хладнокровно, спокойно
вытащил из кармана платок, вытер лицо, стряхнул с костюма остатки пищи и
опять нажал на кнопку.
- Второй обед для дамы, - произнес он в пространство. - И пусть здесь
уберут.
Потом обратился ко мне:
- Что-то в этом роде я как раз и ожидал от тебя. Очень мило с твоей
стороны, что ты не обманула моих надежд.
- Взаимно, - холодно ответствовала я.
Затем мы минут десять сидели, молча наблюдая за тем, как в комнате
наводили порядок. Стол с обедом был подан второй раз, и я принялась за
еду, полная решимости убить его, если он опять начнет выкидывать фокусы.
Он продолжал молчать, глядя мне в рот, что меня очень раздражало.
Когда я уже кончала есть, он сказал:
- Ешь вволю. Возможно, это последний обед в твоей жизни, во всяком
случае такой обед...
Я пожала плечами, не удостаивая его ответом и пытаясь разгадать его
планы. Слова этой скотины источали яд, и даже было странно, что они не
прожигали насквозь ковер на полу.
Тем же самым безличным манером был подан кофе, и мы продолжили нашу
беседу. Настроение мое значительно улучшилось после того, как я поела. Я
даже потребовала, чтобы он объяснил, как им удалось меня поймать. Он
охотно удовлетворял мое любопытство. Видно, ему доставляла удовольствие
сама мысль о том, что они меня все-таки нашли.
- Даже я не предполагал, что тебя черти понесли в океан, - заявил он,
предварительно описав все, что делалось в резиденции после моего
исчезновения. - Я догадывался, конечно, что твоя боязнь воды была
притворной, но чтоб ты решилась на это... И только тот корабль, который ты
пыталась таранить...
Я вспомнила ту мерзкую громадину, которая встала на моем пути через
океан. В числе пассажиров на том судне плыл какой-то кретин-журналист. В
восторге от сенсации, он продиктовал в редакцию газеты статью о нападении
яхты "Морская звезда" на ни в чем не повинный пассажирский теплоход. На
следующий день в газетах появились снимки: я приветливо махала рукой с
кормы яхты. Всеми подчеркивалось одно обстоятельство: отсутствие на яхте
государственного флага. Через два дня люди шефа добрались до парня,
содравшего с меня триста долларов за бензин. На следующий день меня
обнаружили уже за Канарскими островами.
- Мы не рискнули напасть на тебя в море. Ты могла бы утонуть, что
было бы преждевременно, - продолжал шеф свой рассказ. - Впрочем, в мире не
нашлось бы корабля, который смог бы догнать эту яхту. Мы стали ждать тебя
на побережье, ведь где-нибудь тебе пришлось бы пристать. Наши вертолеты
держали под наблюдением и сушу, и море. Мы решили, что потопим яхту лишь в
том случае, если ты поплывешь в Копенгаген, а это было маловероятно, так
как ты, должно быть, представляла, как трудно тебе будет пройти Ла-Манш.
Конечно, ты могла бы исчезнуть сразу после высадки, и это очень осложнило
бы наши поиски, но ты была столь любезна, что дождалась моего человека.
Очень мило с твоей стороны.
- Чтоб вам лопнуть, - от всего сердца пожелала я и закурила. -
Полиция меня не ищет?
- Ищет, конечно, - равнодушно ответил он. - Но ты сама понимаешь,
насколько наше положение было выигрышнее. Мы опередили их по крайней мере
на неделю.
- Ведь найдут же она меня когда-нибудь!
- Будь спокойна, не найдут.
- Ну, ладно, - помолчав, сказала я, - оставим это. Но объясни мне,
пожалуйста, чем вызвано ваше упорное желание лишить меня жизни? Ведь если
бы не это, от скольких хлопот вы бы себя избавили! Почему, черт возьми, вы
с самого начала решили меня убить?
- Не "мы", - со злостью поправил он меня. - Признаюсь, мои люди
немного растерялись. Меня там не было... Давай рассуждать логично. Если бы
не облава в игорном доме... Если бы не полиция... Если бы у нас было хоть
немного времени, чтобы поговорить с тобой и, не возбуждая подозрений,
узнать от тебя, что сказал Бернард, тебя никто не стал бы убивать. Тебя
подержали бы несколько дней где-нибудь в укромном месте и выпустили бы на
свободу, а ты бы даже и не догадалась, кто это сделал и почему. Увы,
выходы были блокированы полицией, и тебя пришлось срочно забирать оттуда.
Ну а потом ты сразу стала слишком много знать.
- Минуточку, - прервала я. - А зачем меня держать в укромном месте?
Он с раздражением пожал плечами:
- Ну как ты не понимаешь? Я не могу рисковать. Уже на следующий день
полиция узнала бы от тебя, что сказал Бернард, и добралась бы до наших
сокровищ. А если бы нам что-нибудь помешало их вовремя забрать? Достаточно
сущего пустяка.
- Неужели ты и в самом деле думаешь, что я тебе все скажу, тем самым
лишая себя последней надежды остаться в живых? - спросила я. - Вот уж не
знаю, кто из нас двоих глупее...
- Мы еще поговорим на эту тему, - нетерпеливо перебил он. - А сейчас,
моя красавица, о самом главном. Ты помнишь, что сказал покойник?
- Каждое слово, - ответила я, и теперь уже из моих слов сочился яд. -
До сих пор его слова звучат у меня в ушах. Страшно хочется знать, где
находится это место. Может, даже больше, чем тебе.
Я поудобнее уселась в кресло, наблюдая с мстительной радостью за
действием своих слов. Между нами шла открытая война, ни о каком перемирии
не могло быть и речи. Сдвинув брови, он с ненавистью смотрел на меня, о
чем-то размышляя, потом встал и подошел к стене. На стене висела
внушительных размеров картина - прекрасная абстрактная мазня в простой
грубой раме. Взявшись рукой за раму, он повернулся ко мне:
- Пожалуй, я удовлетворю твое любопытство. Ты уже столько знаешь, что
небольшое добавление не играет роли. Подойди-ка и найди это место сама. Я
не знаю, где оно, но ты должна найти. И пусть теперь у тебя тайна не
только звучит в ушах, но и стоит перед глазами. Чувствуешь, какой ты
становишься важной персоной? Ну-ка взгляни.
Верхняя горизонтальная часть рамы отделилась и исчезла, что-то тихо
щелкнуло, и на картину опустилась огромная карта мира. Всю ее покрывала
мелкая сеть, в которой четко выделялись меридианы и параллели. Все линии
сетки, не исключая меридианов и параллелей, были аккуратно пронумерованы,
прячем совершенно беспорядочно. Трудно было заметить в этом обозначения
какую-то систему, за исключением одного: все вертикальные линии
обозначались цифрами, а горизонтальные - буквами. Цифры и буквы были то
одиночные, то двойные, то маленькие, то большие, то те и другие вместе.
Мне сразу бросился в глаза экватор, обозначенный ТР. Нулевой меридиан,
тот, что проходит через Лондон, значился под номером 72. Меридианы рядом с
ним обозначались цифрами 11, 7 и 24. Кроме обозначения линий, на карте
были нанесены также расстояния от пересечения линий сети до различных
заметных пунктов на местности.
Увидев эту карту, я сразу же поняла, что означают цифры, названные
умирающим, и тут же решила выяснить, как бы я зашифровала очень живописный
грот в Малиновской скале, что высилась на берегу Вислы. Ведь дураку было
понятно, что этот негодяй показал мне карту с явным расчетом на то, что я
тут же кинусь выяснять, где находятся его сокровища, а ему остается лишь
проследить, куда я смотрю. Вот он и наблюдал, не спуская с меня глаз, как
и отыскивала Краков, потом Чешин, потом, что-то бормоча себе под нос,
выясняла, что мне пришлось бы воспользоваться меридианом номер 132 и
параллелью В. Труднее было выяснить расстояние в метрах от меридиана до
грота, так как я не очень хорошо помнила, где находится этот грот.
Покончив с гротом, я перенеслась в Родопы - по-моему, очень подходящее
место для укрытия всевозможных вещай, проехалась, тыкаясь носом, по всем
греческим островам, невнимательно отнеслась к Альпам, осмотрела Пиренеи и
покинула Европу. Очень надеюсь, что в тот момент, когда я изучала Пиренеи,
ни в глазах, ни в каком другом месте у меня ничего же блеснуло.
- Хватит! - решительно заявил шеф, когда я с захватывающим интересом
принялась изучать Кордильеры. - Теперь ты знаешь, где спрятаны мои деньги,
ведь так? Я тоже знаю, что в Европе, так что перестань ПИПдуриваться.
Я ничего не ответила, сочтя за лучшее гордо промолчать. Карта
взвилась вверх, рама картины вернулась на свое место. Я подошла к окну.
Какой прекрасный вид, и какой контраст по сравнению с тем, что происходит
здесь!
- Ну, хорошо, - зловеще проговорил шеф. - Попытаемся взяться за дело
по-другому.
Расчет у него был такой: сначала закрепить в моем сознании место, где
хранятся сокровища, а потом выведать его у меня научными методами. Правда,
меня давно интересовало, как выглядит детектор лжи в действии, но я
никогда не думала, что придется испытать его на себе. А ведь я так боюсь
всяких электрических приборов!
Я все-таки очень надеялась, что они не сделают ничего такого, что
могло бы повредить моему здоровью и памяти, и поэтому без возражений
позволила отвести себя в комнату, которая была похожа на все сразу: на
лабораторию, кабинет врача и диспетчерскую электростанции. Все так же без
возражений я позволила подключить себя к каким-то проводам и была очень
довольна, что все мои чувства, в том числе и боязнь выдать тайну, вытеснил
панический страх перед электрическими приборами.
Я сразу придумала, как обмануть хитрый аппарат. Еще в процессе
подготовки к испытанию я убедила себя, что сокровища бандитов спрятаны в
гроте на Малиновской скале. Я не успела придумать лучшего места и упорно
повторяла про себя "скала Малиновская, Малиновская скала", так что сама
почти поверила в это. Испытание заключалось в следующем: никаких ответов
от меня не требовали, а только называли разные места и приборы
регистрировали мою реакцию. Малиновская скала прочно сидела во мне. Я
старалась представить ее себе, в своем воображении отчетливо видела каждый
ее кусочек. К счастью, на свое воображение я никогда не жаловалась и вот
сейчас очень живо представляла себе плоский камень на пологом склоне у
входа в грот, огромные мокрые камни внутри его, узкие входы в боковые
коридоры, черный бесконечный нижний коридор, подземное озеро. Вообще-то в
самом низу пещеры я никогда не была, озера в натуре не видела, но именно
там я разместила в своем воображении ящики с золотом и алмазами. Правда,
ящиков с золотом и алмазами мне тоже никогда не доводилось видеть в
натуре.
Во время испытания Малиновская скала не была названа - очень может
быть, что они о ней и не слышали, и электрические датчики показали, что на
меня ничего не произвело особого впечатления. И еще они показали, что
сначала я нервничала, а потом успокоилась. Еще бы, конечно, успокоилась,
убедившись, что мне не больно и меня не бьет электрическим током.
Мы вернулись в кабинет.
- Боюсь, котик, ты совсем спятил, - сказала я шефу с укором. - Ты
что, не знаешь, что я смертельно боюсь электрического тока? Я могла от
страха потерять рассудок, не говоря уж о памяти. Какая тебе от этого
польза?
- Я делал расчет на твою поразительную выносливость, - ядовито
ответил он. - А теперь, золотце, я обращаюсь к твоему здравому смыслу. Ты
знаешь, где сейчас находишься?
- Более-менее. А что?
- Идем, я тебе что-то покажу.
Он подвел меня к стене, состоящей из больших, неплотно пригнанных
друг к другу камней, наклонился и нажал на камень у самого пола: два раза
с левой стороны, раз с правой и опять с левой. Я с любопытством наблюдала
за ним. Он выпрямился и подождал несколько секунд. Из стены, на уровне
моего лица, медленно и бесшумно выдвинулся один из камней, наполовину
открывая скрытую за ним стальную дверцу, на которой виднелся диск с
цифрами. Шеф прокрутил нуль. Камень, находящийся ниже, дрогнул, выдвинулся
и тоже отошел в сторону. В глубокой нише стоял сейф размерами
приблизительно метр двадцать на шестьдесят сантиметров.
- Тут моя святая святых, - пояснил шеф. - Чтобы открыть сейф, надо
набрать цифры двадцать восемь сто двадцать один. Запомнишь?
Он набрал на диске цифры 28121, и дворца открылась. Внутри находилось
много бумаг и пачки банкнот.
- Кажется, ты выразила пожелание получить тридцать тысяч долларов в
качестве возмещения за моральный ущерб, - продолжал он, повернувшись ко
мне и опершись локтем о камень. - Здесь значительно больше. Пожалуйста,
они будут твои при условии, что ты возьмешь их сама.
Оставив сейф, он вдруг направился к моим вещам, оставленным в другом
углу комнаты. Сначала заглянул в сумку.
- Что у тебя тут? Документы, деньги, обычное бабье барахло...
Положив мою сумку в сейф, он принялся за сетку. Осмотрел атлас,
словарь, целлофановый мешочек с вязаньем и прочие мелочи. Видно, ему
пришла в голову какая-то идея, так как он отложил мешочек с недовязанным
шарфом, а остальное аккуратно сложил в сейф рядом с сумкой и запер сейф.
- Ну-ка открой, - сказал он мне.
Я послушно выполнила приказание: набрала цифры 28121, - током меня не
ударило, и сейф открылся.
- Видишь, как это легко? - с издевкой спросил он. - И подумать
только, что тебе не хватает сущего пустяка - свободы.
- Пока я свободна, - холодно ответила я.
- Долго это не продлится, - зловеще заметил шеф.
Заперев сейф и водворив на место камни, он жестом указал мне на
кресло. Я молчала, еще не решив, учинить ли немедленно новый разгром в
помещении или дать окрепнуть нараставшей во мне злости.
- Что это? - спросил он, встряхивая целлофановый мешочек. Я вежливо
удовлетворила его любопытство:
- Шарф. Из белого акрила. Мое вязанье.
- Ах, вязанье... Очень полезное занятие, хорошо укрепляет нервную
систему. Вязанье тебе оставят...
Помолчав, он продолжал:
- А теперь поговорим серьезно. Слушай внимательно, что я тебе скажу,
и знай, что слово мое твердо. Тебя не убьют. Я прекрасно понимаю, что тебе
нет никакого смысла сообщать мне тайну, зная, что сразу после этого тебя
укокошат. Так вот, тебя не укокошат...
- Не считай меня такой дурой, - прервала я. - Неужели ты думаешь, что
я тебе поверю. Что, я и в самом деле выгляжу такой идиоткой? И все это ты
мне только что показал для того, чтобы убедить меня, что, как только я
тебе сообщу тайну, я выйду отсюда живая, невредимая и свободная?
- Отнюдь, - спокойно ответил он. - Все это я показал тебе для того,
чтобы ты наконец поняла, что никогда отсюда не выйдешь. Ни отсюда, ни из
какого-либо другого места. Я располагаю возможностями обеспечить тебе
жизнь, как в раю, ты сможешь даже общаться с людьми. Правда, это будут мои
люди. Ничего не поделаешь, дорогуша, в катастрофах люди теряют руку, ногу
или зрение. Ты потеряешь свободу. Несчастный случай, только и всего. Вся
разница заключается в том, как будет выглядеть твоя будущая неволя.
Критически оглядев меня, он продолжал:
- Имеет смысл поспешить с решением. Тебе уже не восемнадцать.
Некоторые процессы необратимы, например, седина...
- Седина всегда была мне к лицу, - прервала я. - Даже красила меня.
- Не уверен, что тебя украсит отсутствие зубов. И не перебивай меня.
Слушай. Думаю, я понял, что ты собой представляешь. Всякое физическое
воздействие приведет к тому, что ты только ожесточишься и замкнешься в
своем диком упрямстве. Я дам тебе время подумать. У тебя есть две
возможности: находиться в заключении в очень плохих условиях и находиться
в заключении в очень хороших условиях. Как выглядят эти хорошие условия,
ты приблизительно знаешь, а я могу тебя заверить, что они будут
превосходить все виденное тобой в жизни. Как выглядят плохие условия, ты
убедишься сама. И сама примешь решение. Я подожду...
Ядовитая ирония, прозвучавшая в последних словах, вызвала во мне
глубокое беспокойство. Что придумал этот негодяй? Цепью меня прикуют, что
ли? И вообще, что за чушь он здесь молол, какая неволя? В наше время, в
цивилизованной стране, под носом полиции?
Я вдруг почувствовала страшную усталость. Пора кончать эту
свистопляску.
- Слушай, хватит валять дурака. Зачем мне твои деньги? Да подавись ты
ими! Оставь меня в покое, а я тебе передам слова покойника.
- Так говори же!
- Как же, держи карман шире. Сначала выпусти меня, дай пожить
нормально. Месяца через три, когда ты убедишься, что я умею держать язык
за зубами, а я буду уверена, что ты окончательно оставил меня в покое, я
скажу тебе все, что ты хочешь.
- Ты понимаешь, что говоришь? Ведь как только ты окажешься на
свободе, полиция сразу вцепится в тебя.
- А я придумаю что-нибудь. Ну, например, что вы стукнули меня по
голове, я у меня отшибло память. Даже фамилию свою забыла.
- Глупости, - решительно заявил он, подумав. - Не пойдет. Будем
говорить откровенно: ты мне сейчас не веришь. А что изменится через три
месяца? Почему тогда ты мне поверишь? Кто гарантирует, что через три
месяца я тебя не прикончу?
- Не прикончишь, мой цветик, напротив, будешь оберегать мою жизнь. Я
оставлю у нотариуса завещание. "Вскрыть после моей смерти". А в нем опишу
все, как есть.
- Ну и придумала! А если ты, скажем, угодишь под машину?
- Но ведь и ты можешь угодить. Ну, ладно, я напишу: "Вскрыть в случае
моей смерти при подозрительных обстоятельствах".
Он покачал головой:
- Знаешь, мне легче оберегать твою жизнь, когда ты находишься под
рукой. Да и вообще мое предложение мне кажется лучше. Давай уж сначала
последуем ему. А если серьезно, когда же ты поймешь наконец, что у тебя
нет выхода? Никто на свете не знает того, что знаешь ты, значит, тебя мы
не выпустим. Полиции меня не найти, личность моя им неизвестна. В моем
распоряжении восемнадцать фамилий и четыре подданства, никто не знает; кто
я и чем занимаюсь. Ты же можешь навести полицию на мой след, из-за тебя в
моей жизни и деятельности могут возникнуть осложнения. Нет, дорогая, будет
с тебя того, что я дарую тебе жизнь. Выпусти тебя - и ты станешь для меня
постоянным дамокловым мечом.
- Боже, какой нервный, - удивилась я. - А я-то думала, что при твоей
работе...
- Все! - коротко и зло бросил он вставая. - Хватит болтать. Сейчас
тебя отведут в апартаменты, которые ты сможешь покинуть лишь после того,
как скажешь. Вязанье можешь взять с собой.
- Ну, как знаешь, - холодно ответила я. - Раз хочешь войны - будет
тебе война!
- Ненормальная! Война со мной?!
Его насмешливый голос продолжал звучать у меня в ушах, когда я в
сопровождении двух гориллообразных служителей спускалась по лестнице. Шла
я спокойно, хотя бушевавшая во мне злоба могла бы смести с лица земли весь
этот замок. Нет, какова наглость! Ну, я ему покажу...
Я не сомневалась, что меня будут держать под стражей. Но не
сомневалась я и в том, что обязательно попытаюсь бежать. А так как при
побеге необходима хорошая физическая форма, пожалуй, самое разумное сейчас
- вести себя спокойно, иначе, усмиряя меня, могут повредить мне ногу или
другой какой ущерб нанести.
Итак, зажав в руке целлофановый мешок, я без сопротивления продолжала
спускаться по лестнице. По дороге мне удалось установить, что мы находимся
в большой, круглой башне. Я старалась не потерять ориентировку, хотя
винтовая лестница очень затрудняла это. На всякий случай я сосчитала
количество ступенек одного пролета лестницы.
Замок как таковой, по моим представлениям, уже давно кончился, а те
помещения, где мы сейчас оказались, следовало бы назвать подземельем.
Причем весьма запущенным подземельем. Гориллы с трудом открыли какую-то
дверь, я думала, что за ней будет моя камера, но перед нами опять был
коридор, а в конце его опять лестница. Теперь я уже очень внимательно
считала: семнадцать ступенек и еще семнадцать, всего тридцать четыре. Эта
лестница была полуразрушенная, совсем без перил, очень неудобная. Внизу
оказалась небольшая дворца, вернее, просто каменная плита, подвешенная на
громадных петлях. Прежде чем ее открыть, пришлось разобрать скопившуюся
перед ней кучу камней и каких-то железок. Судя до всему, последний раз эту
дверь открывали лет триста назад. Один служитель караулил меня, а двое
других навалились на дверь, пытаясь открыть ее. С большим трудом им
удалось это сделать. Заскрежетав по каменному полу, дверь приоткрылась.
Нет, добровольно я туда все-таки не вошла, меня втолкнули. Оставив
мне средневековый масляный светильник, три гориллы совместными усилиями
потянули дверь к себе. Я услышала лязг и скрежет засовов, на которые они
еще повесили замки, что было уже явным излишеством. Даже если бы эта дверь
не была заперта, я все равно не смогла бы ее открыть. И не только потому,
что у меня не хватило бы сил, - просто не за что было тянуть. Создатель
этих покоев не предусмотрел возможности открывать дверь изнутри.
Теперь самое время было бы проснуться, стряхнуть с себя этот
кошмарный сон. Трудно было поверить в реальность происходящего, слишком
ужасной была эта реальность и в то же время какой-то нереальной,
фантастической, средневековой. Может быть, все-таки это сон или
просто-напросто глупый розыгрыш? Неужели и в самом деле меня собираются
держать здесь в заключении?
- Эй, ты! - загремело вдруг у меня над головой.
Глаза постепенно освоились с темнотой, которую не мог рассеять жалкий
светильник. Высоко подняв его, я увидела, что готические своды уходили в
высоту, заканчиваясь небольшим черным отверстием диаметром сантиметров в
двадцать пять.
- Эй, ты! - опять раздался вой из той дыры.
- Ну, чего? - злобно заорала я в ответ.
- Как тебе понравились новые апартаменты?
Я узнала голос этого мерзавца. Если он рассчитывает, что я начну
канючить и хныкать, то ошибается!
- Чудесное помещение! - крикнула я изо всех сил, чтобы мой голос
дошел до него. - Люблю высокие гробы!
Из черной дыры донесся язвительный смех:
- Это камера приговоренных к голодной смерти. Слышишь?
- Слышу! Очень хорошо, всегда мечтала похудеть.
- Будешь сидеть там до тех пор, пока не надумаешь. Еду тебе дадут, не
бойся. Как надумаешь, позови меня. Приятных раздумий!
- А пошел ты... - невежливо ответила я.
Не было больше сил изощряться в остроумии. В ответ послышался смех, и
все стихло.
Со светильником в руке я попыталась осмотреть помещение. Отчаяние
приглушило бушевавшую во мне ярость. Подземелье было небольшое, метров
пять на шесть, неправильной формы, с каменными стенами и каменным полом.
Один угол занимала куча гнилья - видимо, когда-то это было соломой; в
другом валялись кости, может быть человечьи; в третьем лежали два больших
камня, на которые можно было сесть. Я села на один из них, светильник
поставила на другой и уставилась на мокрые стоим, пытаясь подавить
охвативший меня ужас.
Так вот что он имел в виду, говоря, что мне придется быстро принимать
решение! И он прав. Здесь я быстро схвачу ревматизм, заболею цингой и
сойду с ума. Я уже не говорю о кислородном голодании, малокровии, потере
зрения. И о колтуне. Когда все это вместе навалится на меня, мне, пожалуй,
уже будет на все наплевать.
И все-таки рассудок отказывался поверить в случившееся. Просто этот
негодяй хочет меня запугать. Он ждет, что я сдамся, а потом с издевкой
покажет мне выход из моей темницы - наверняка самый простой, а я не смогла
его обнаружить. Нет уж, не дождется!
Через несколько часов решимость моя весьма поубавилась. Где-то высоко
надо мной наступила глубокая ночь, нормальные люди спали в нормальных
постелях, дышали нормальным воздухом. Только я, как какая-то пария, сидела
на мокром твердом камне в отвратительной черной яме, вонючей и осклизлой,
костенела от промозглой сырости, и не было у меня никаких надежд выбраться
отсюда.
Поочередно я прошла через стадии уныния, паники, ярости и впала в
апатию. Находясь в этом последнем состоянии, я заснула, сидя на камне и
опершись спиной о стену. Спала я недолго и проснулась от холода. Все тело
затекло. Мне казалось, что у меня уже начинают выпадать зубы и вылезать
волосы. И еще меня тревожила мысль о крысах. Я чувствовала, что чего-то
здесь не хватает, и только теперь поняла, чего именно. Ну конечно же,
крыс. Если бы они здесь водились, то уже повылезали бы. Почему их не
видно?
И мои мысли приняли иное направление. Я стала думать над тем, сколько
времени крысы могут обходиться без пищи, и пришла к заключению, что они
наверняка все повымерли еще лет сто назад. Если мне специально и подпустят
парочку, это меня не испугает. Ни мышей, ни крыс я не боюсь, в этом
отношении я не типичная женщина. Значительно больше мне не понравилось бы
наличие здесь хотя бы самой завалящей змеи.
Часы показывали шесть. Должно быть, шесть утра, вряд ли я смогла
проспать на этом камне почти сутки. Машинально заведя часы, я сделала
несколько гимнастических упражнений, пытаясь восстановить нормальное
кровообращение и хоть немного согреться. От одного только взгляда на воду,
стекающую по стенам с тихим плеском, становилось холодно.
Мне абсолютно нечем было заняться - совершенно чуждое моей душе и
моему складу характера состояние. Единственное место, где я была бы
счастлива, если бы мне нечего было делать, это побережье теплого моря, эти
же "апартаменты" никак его не напоминали. Во всяком другом месте я
обязательно должна чем-нибудь заниматься. Боюсь, мне не хватило бы книги,
чтобы описать все глупости, которые я наделала в своей жизни лишь из-за
того, что моя активная натура упрямо требовала деятельности.
А вот теперь я могла только сидеть на камне и бессмысленно таращиться
в темноту. Ах, да, я еще могла метаться по камере. Известно, что как
первое, так я второе занятие всячески способствуют тому, что заключенные
скорее сходят с ума. Поскольку это отнюдь не входило в мои намерения, я
принялась интенсивно размышлять.
Очевидно, негодяй решил продержать меня здесь дня три, рассчитывая,
что я смирюсь. Не на такую напал. Три дня - не вечность, за три дня вряд
