столе оливки, схватил одним пальцем, стремительно обсосал, а косточку
выплюнул на пол. Подошел молодой человек и подобрал ее.
- Вы обвиняете нас... - начал было Витольд Германович, но Смирнов тут
же поправил:
- Я обвиняю одного из вас.
- Но этого не может быть! - яростно возразил Игорь Дмитриевич.
- У вас есть - ну не знаю кто - помощник, секретарь, референт,
который мог путем сопоставлений отдельных отрывков ваших переговоров со
мной, со Зверевым составить определенную схему, ну, хотя бы, часть схемы
наших действий. Да или нет, Игорь Дмитриевич, это очень важно! - Смирнов
орал на члена правительства, уже не стесняясь.
- Александр Иванович, ну нельзя же так, - попытался урезонить его
Зверев.
- Ах, нельзя! А как можно? Можно, чтобы спокойно, без лишних
разговоров, безбоязненно и безнаказанно уничтожали людей. - Не важно
каких. Людей. Так можно?!
- Можно все, как выясняется, - тихо сказал Витольд Германович. -
Успокойтесь, Александр Иванович и, трезво, я подчеркиваю - трезво,
подумав, ответьте всего лишь на один вопрос: мы проиграли сражение или
компанию?
- Проигрывал сражения и выигрывал компанию одноглазый фельдмаршал
Михайла Илларионович Кутузов. И это было давно. Если считать сражениями
то, что колченогий отставной полковник милиции беспрерывно и каждодневно
получает по ушам, меж глаз, поддых, а также ему лепят горбатого же в
досоратники, а скрытые враги без опаски срут на голову, мы их окончательно
и бесповоротно проиграли. Компания же длится, мои дорогие друзья, аж с
семнадцатого года и чем она закончится, одному богу известно.
Смирнов устал от теперешних монологов, от необходимости держать лицо
во гневе, от постоянной самораскрутки блатной истерики, чтобы все
выглядело убедительно, как по системе Станиславского. Пора было выходить
из этого состояния. Выход, при котором можно не сфальшивить один: косить
под пьяного. Быстро схватил бутылку, быстро налил полфужера, быстро выпил.
Для порядка, корчась, погнал коньяк туда-сюда.
Игорь Дмитриевич и Витольд Германович сидели с непроницаемыми лицами.
Смирнов загнал, наконец, напиток в желудок, чавкая и охая, закусил всем
подряд, что под руку попадалось и вдруг понял - гости не едят, гости
гребуют.
- Шибко меня презираете, да? - спросил он, оглядывая гостей. - Затем
улыбнулся криво и хамски.
- Вы можете серьезно разговаривать? - спросил Игорь Дмитриевич.
- Я не хочу серьезно разговаривать, - ответил Смирнов.
- Вы согласны продолжить нашу общую работу? - задал главный вопрос
Витольд Германович. Его не смущали смирновские кунштюшки.
Смирнов поставил локти на стол, свел основания ладоней, пальцы же
развел и в сию образовавшуюся корзиночку положил плохо бритый подбородок,
обретя тем самым отдаленнейшее сходство с одной из ренуаровских розовых
девиц.
- А что мне остается делать?
- Вернуться домой к морю, сидеть на лавочке под грецким орехом,
писать мемуары, собирать вырезки из старых газет о своих былых милицейских
подвигах. Можно найти множество интереснейших занятий, любезнейший
Александр Иванович. - Серьезно посоветовал Витольд Германович.
Чистенько, чистенько работает паренек, жестоко проверяя истинную
степень опьянения и градус притворства. Ответить как можно проще.
Смирнов медленно поднял на Витольда Германовича расфокусированные,
невидящие глаза и тихо-тихо попросил:
- Повтори-ка еще раз. Я что-то не понял.
Корзиночка из ручонок распалась, и Смирнов, неуверенно шаря по
карманам, нашел, слава богу, портсигар и зажигалку. Придирчиво ощупав
каждую, выбрал беломорину, прикурил, не сразу попав табачным концом в
пламя от зажигалки, и, затянувшись, выпустил табачный дым в лицо Витольду
Германовичу.
- Вы будете работать на нас? - спросил после того, как облако дыма
ушло вверх, Витольд Германович. Отреагировав на смирновский беспредел
только формулировкой вопроса.
- На вас? - нацелив пальцем в грудь Зверева, поинтересовался Смирнов.
- На нас, - Зверев указал на Игоря Дмитриевича и себя.
- На нас, - Смирнов сначала ткнул себя пальцем в грудь, а потом
обеими руками изобразил некий необъемный шар и добавил: - И на нас.
- Можно и так, - согласился Витольд Германович. - На человечество,
значит.
- Александр Иванович, вы в состоянии быть хотя бы в какой-то степени
адекватным нашему сегодняшнему разговору? - строго спросил Игорь
Дмитриевич.
- Я его и начал, - с пьяной горечью напомнил Смирнов.
- Тогда продолжим его, - быстро решив, что худой мир лучше хорошей
ссоры, Витольд Германович взял быка за рога. Быком в данном случае был
раскоординированный Смирнов: - По-вашему они отрубили все концы? Все до
одного?
- Все, что были реально нащупаны. Эти - все, - грустно ответил
Смирнов. Пар вместе с алкоголическим гонором вышел.
- Ну, а гипотетически, возможные, в неясной еще перспективе? -
настаивал Зверев.
- Я - не продавец воздуха, - объявил Смирнов.
- Подумайте, Александр Иванович, - ласково попросил Игорь Дмитриевич.
- Есть, конечно, одна зацепка, - поведал податливый на ласку Смирнов.
- В банковском деле один бульдог имеется для начала. Ну, продолжим,
дорогие мои гости!
Двусмысленно объявив, Смирнов разлил по рюмкам. Он опять перехватил
инициативу. Гости терпеливо ждали, что вознамерится продолжить отставной
полковник. А полковник решил продолжить выпивку, не разговор. Они терпели,
выпивая, боялись спугнуть капризную пьянь. Совещание плавно перешло в
обед, который вскорости закончили. После кофе Смирнов слегка отрезвел.
Расплачиваясь с официантом, он приступил к делу:
- Следующая наша встреча здесь же ровно через пять дней. Будет
представлен отчет по последней и единственной нашей версии. Вас же я прошу
собрать сведения, без усилий идущие к вам в руки. Только надо чтобы уши
были хорошо открыты. Это помогает.
- Превращаемся в мелких стукачей, - заметил Игорь Дмитриевич.
- Вы не согласны? - грозно спросил Смирнов.
- Согласны. Согласны, - поспешил ликвидировать назревший конфликт
Витольд Германович. - Нам пора, Игорь Дмитриевич.
Смирнов, отодвинув бумажку подальше от глаз, изучал счет. Изучил,
извлек из внутреннего кармана пиджака толстую пачку крупных купюр и щедро
отстегнул от нее. Официант поблагодарил и удалился.
- Не кажется ли вам, Александр Иванович, - не выдержал Игорь
Дмитриевич, - что нашему сильно обедневшему государству довольно накладно
часто оплачивать все это?
И он широким жестом указал на недавно бывший, действительно,
роскошным пиршественный стол. Смирнов посмотрел на стол, а потом перевел
взгляд за окошко, туда, где в солнечном желтом осеннем московском переулке
уже стоял "Мерседес", у которого ожидая, притулились шофер и охранник.
- А это нашему обедневшему государству оплачивать каждодневно - не
накладно, Игорь Дмитриевич? - Смирнов потыкал пальцем в окошко.
- Ох, и надоели же вы мне! - не выдержал Витольд Германович и,
подхватив под руку Игоря Дмитриевича, повел его к миниатюрной раздевалке,
где импозантный швейцар, тоже видно из рецидивистов, ждал с элегантно
распахнутым для наиболее комфортабельного влезания пальто Игоря
Дмитриевича. Оба, наконец, оделись и, безмолвно поклонясь Смирнову,
удалились к ждущему их "Мерседесу".
Воробьевский слухач встал из-за дальнего углового столика, подошел к
столику смирновскому, склонился слегка, шаря и отсоединяя нечто под
столешницей.
- Как записалось? - для порядка спросил Смирнов.
- Как в доме звукозаписи на улице Качалова, - хвастливо отрапортовал
слухач и, вынув хитрую пуговицу из собственного уха, собрал все свои
технические причиндалы. - Я свободен на сегодня?
- Только сначала все это на нормальную пленку перепиши.
- Ну, естественно. В моей машине-лаборатории мне понадобится на это
не более двадцати минут. Перегоню на скорости и все. Качество отличное,
страховаться не надо. Вы здесь подождете?
Слухач ушел в свою машину-лабораторию.
- Марат Палыч! - позвал Смирнов. Марконя мгновенно явился и, собачьим
блатным инстинктом ощущая, что полковнику сейчас одному не хорошо, сел
рядом и спросил, сочувствуя:
- Худо, ваше высокоблагородие?
- Худо, Марконя.
- Так вы водки как следует выпейте.
- Я уже выпил.
- Вы перед ними ваньку валяли, а не пили.
- Просек?
- Что я - неумный? Так чем помочь, Иваныч?
- Музыку хорошую включи.
- А какая для вас хорошая теперь?
- Паренек тут очень громко орет, что у него предчувствие Гражданской
войны. Вот ее.
- Сей момент исполним, - обрадовался Марконя (была у него запись) и
удалился за кулисы.
Яростный Шевчук музыкальным криком и хрипом, проклиная, воспевал
сегодняшний день. Смирнов сильно пригорюнился, слушая душевного этого
паренька. Еще чуть - и слезы по щеке.
Но все испортил Сырцов. Войдя, он переключил Шевчука.
- Марик, а ну выключи!
Марконя вышел навстречу Сырцову, пожал руку и объяснил: - Пахан
желает это слушать. Так что потерпи.
Вроде бы мелочь, но настроение поломали. Слеза ушла и, как сказал уже
упомянутый Егор Кузьмич Лигачев, чертовски захотелось работать.
- Марат Палыч, кинь на стол для отставного капитана чего-нибудь
побольше, но попроще. Пожалеем наше обедневшее государство.
- Сильно выпивши? - поинтересовался Сырцов, присаживаясь.
- В меру, - Смирнов вдруг с восторженным вниманием стал рассматривать
Сырцова. - Сырцов, ты, случаем, не из Ростова?
- Брянский я.
- Ну все равно рядом. В пятьдесят третьем я одного домушника знатного
из Ростова брал. Фамилия его тоже была Сырцов. Не родственник, Жора?
Может, дядя или дед?
- Если вы этого ростовского Сырцова не выдумали просто, то память у
вас, Александр Иванович, замечательная.
- Не выдумал, ей богу, не выдумал. Как живой перед глазами: широкий
такой, чернявый с сединой, с перебитым носом. На тебя, в общем-то, не
очень похож.
- Отыгрались за Шевчука. Полностью, - признал свое поражение Сырцов.
- С Василием Федоровичем вроде все в порядке. Я его на Коляшиных ребят
оставил и к вам. Зачем вызывали?
- Для информации. Ты меня слушаешь?
- Ну?
- По человечески отвечай! - ни с того, ни с сего заорал Смирнов.
- Я вас внимательно слушаю, Александр Иванович.
А Смирнов говорить не стал. Достал портсигар, извлек беломорину,
проскрипел зажигалкой, прикурил и закурил, глубоко затягиваясь. Потом,
регулярно, как бензиновый движок, стал пускать дымовые кольца. Сначала
ровно круглые, плотные, они растелаясь в воздухе, кривились, теряя форму
и, бледнея до неуловимости, исчезали.
- Ну? - демонстративно повторил Сырцов. Не выдержали нервишки.
Смирнов сунул окурок в пепельницу и признался:
- Я вот здесь полчаса назад им Василия Федоровича отдал.
- А мы с чем остались?
- Ни с чем.
- Смысл?
- Проблематическая возможность выйти на охотников.
- А на кой хрен нам охотники?
- Они людей убивают, Жора.
- Кто теперь людей не убивает! - философски заметил Сырцов. - А
Василий Федорович - единственный реальный кончик. Ну, ладно. Что делать
будем?
- Думать, Жора, думать.
Они мрачно думали, когда вернулся слухач, положил кассету на стол и
объявил:
- Тепленькая. Можете слушать. - И с чувством исполненного долга
удалился.
- Что там? - вяло спросил Сырцов.
- Моя беседа с Игорем Дмитриевичем и Зверевым, в которой я Василия
Федоровича заложил.
- Понятно. - Сырцов почитал этикетку коньяка, почитал этикетку водки,
выбрал водку, налил полный фужер. Дорого яичко к христову дню: именно в
этот момент появился официант с фурчащей яичней с беконом. Закрыв глаза,
медленно и неостановимо Сырцов - с устатку - перелил содержимое фужера в
свой желудок и принялся за яичницу.
Смирнов по-стариковски умильно наблюдал как Сырцов ест. Яичница была
из пяти яиц, да бекона Марконя не пожалел.
- Наелся? - спросил Смирнов, когда Сырцов со звоном уронил на
сковородку нож и вилку. Сырцов кивнул и рыгнул.
- Спасибо, что не ПИПсрался! - поблагодарил его Смирнов.
- Пардон! - поспешно извинился Сырцов и еле успел перехватить
следующий подкат рыгания. - Я у вас еще работаю, Александр Иванович?
- Сейчас самая работа и начинается, - сказал Смирнов.
35
На первое была запись разговора в кафе Маркони. Без энтузиазма
приняли к сведению.
На десерт предназначалась Алуся. Ее привел из кухни Кузьминский, где
она свободно излагала Варваре свои мысли о настоящем искусстве. Она
уселась на диван, по-девичьи широко раскинула клешеную юбку, заставив
Кузьминского сдвинуться к углам обширного дивана.
- Слушаю вас, господа, - произнесла она тонким голосом.
- Слушать, в основном, будем мы, - поправил ее Смирнов. - Но для
начала, дорогая Алла, пойми и прочувствуй обстоятельства, в которых ты
оказалась. Ты крепко стояла на ножках, когда Курдюмов был здесь: все его
связи шли через тебя, и поэтому тебя берегли, как яичко с кащеевой
смертью. Сейчас все изменилось - ты никому не нужна и отчасти опасна для
тех, кто пользовался этой цепочкой через тебя - связи. Тебя ведь и
шлепнуть могут, дорогая моя.
- Кто? - спросила Алуся без волнения.
- Вот видишь, - обрадовался Смирнов, - наши желания совпадают: ты
хочешь знать кто это, и мы хотим.
- Не совсем, - не согласилась Алуся. - Я из любопытства, а вы для
злодейства.
- Любопытство - не то чувство, которое испытывает человек, которому
грозит смертельная опасность. Не верю я в такую лихость, Алла. Сердце-то
екнуло? - по-отечески отчитал ее Смирнов.
- Екнуло по началу, как не екнуть от такого. Только сразу же поняла,
что вы мне заплеуху лепите. Чтобы от страха помягче и разговорчивей стала.
Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?
- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так,
между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически
случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии,
больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную
свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ
лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, -
долбил в одну точку Смирнов.
- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три
старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое
Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?
- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой
дядечка Кузьминский.
- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной
врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны
не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство
известной артистки им ничегошеньки уже не дает. Убийство - страшное дело,
Алла, и даже убийцы, по возможности, стараются его избегать.
- Что вы хотите от меня? - серьезно спросила Алуся. Аргументация
Смирнова, казалось, произвела на нее впечатление.
- Ответить на несколько вопросов по курдюмовским и, естественно, по
твоим связям.
36
Бабье лето, уходя, баловало народонаселение Подмосковья вовсю и
ненавязчивым желтым солнцем, и нежно выцветшим, будто продернутым
серебряной нитью, голубым небом, нивесть откуда еле ощущаемым теплым
ветром, и золотом - на деревьях, на земле, в полете - листом. Золото
листьев было всех сортов и оттенков: от тяжелого густого червоного до
блестящего, как надраенная солдатская пряжка: поддельного африканского.
Прикрыв от солнца длинным козырьком каскетки заметные свои глаза, он
в непроизвольной неге прогуливался берегом известной среднерусской речки
Клязьмы. Удобнее гулять было бы по той стороне, что называется высокий
берег: там и берег выше, там и грунт потверже, там и симпатичная тропка
пробита.
Но ему хотелось гулять именно по той стороне, и он гулял именно по
этой стороне, путаясь в высокой серой пыльной траве и часто попадая
ногами, обутыми в подходящие для этого дела почти доходящие до икр
кроссовки, неожиданные ямы и ямки.
Ему предоставили полную схему ежедневных (с возможными и
контролируемыми отклонениями) скупых передвижений Василия Федоровича.
Самой для него привлекательной частью схемы оказалась ежедневная (исключая
экстроординарные пропуски) пробежка-отвлечение (от непосильных трудов,
вечно утомленного банкира вдоль Клязьмы, пробежка, которая давала ему, как
он утверждал в кругу друзей, заряд энергии на весь следующий день.
Василий Федорович, естественно, бегал симпатичной тропкой по твердому
грунту на той стороне, а он искал удобного для себя местечка на этой.
Клязьма повернула, ушла от домов дачного поселка и вышла на простор. На
том, высоком берегу, фундаментальный забор санатория, за бетонными плитами
которого густой лес, на этом - широкая пройма, заросшая местами саженцами,
да еще в целых листочках орешником. Орешник рос кустами, а через несколько
куп от него шла очень приличная и мало пользуемая автомобилистами
асфальтовая полоса, ведущая на основную трассу.
Именно здесь, вот на этом двухсотметровом отрезке его место. Он
трижды отмерил эти двести метров, оценивая достоинства и недостатки двух,
похожих на взрывы зарослей орешника. Выбрал, наконец, и отправился в
Москву пить пиво.
37
Вечером он осторожно спустил с асфальтовой полосы свой "жигуленок" на
дальнюю обочину и поставил его так, чтобы не было видно номеров. Из
багажника вынул рабочий кейс и складной велосипед, которым не
воспользовался: к облюбованным кущам он шел пешком еле заметной тропкой,
пробитой мальчишескими босыми ногами, кейс и велосипед он нес в руках.
Обустраиваясь в кустах, он позволил себе для уверенности в
предстоящем успехе негромко и игриво напевать:
- Знаю я одно прелестное местечко:
Под горой там маленькая речка!
Он любил изредка пошутить. Ему нравилось шутить в подобных
обстоятельствах. Не ломая и не вырубая ветвей, он, очень напрягаясь и
затратив массу сил, выдавил, можно сказать, себе удобное гнездо в частых,
упругих неподатливых ветвях. Сделав дело, позволил себе отдохнуть в полной
расслабке: разуться, снять штормовку и вздремнуть минут пятнадцать... Даже
легкий сон увидел: он плывет брассом, осторожно разгребая перед собой
золотые кувшинки.
Очнулся, глянул на часы. До банкирского пробега, если ничего не
случится, оставалось сорок минут. Он раскрыл кейс.
...Василий Федорович бежал впереди, а охранник сзади. В оптический
прицел был отлично виден фирменный наряд немолодого спортсмена: розовые с
желтым и черным трусы, верноподданические бело-сине-красные гольфы, черная
с золотом футболка и, конечно же, кроссовки "Рибок". Охранник ограничился
темно-синим с красными полосами тренировочным костюмом.
Бежать банкиру было тяжело: тряслись бульдожьи щеки, тряслись жидкие
ляжки, содрогалось, имевшее твердую округлую форму брюхо. Но современный,
решительный и рисковый бизнесмен должен находиться в отличной физической
форме, чтобы любой соперник не смог сбить его с ног как в переносном, так
и в прямом смысле.
Он пропустил их, уже заранее решив, что на обратном их пути работать
ему значительнее удобнее. Они завернули за ограду санатория, и он стал
ждать. Через пятнадцать минут они вернулись. Перекрестье оптического
прицела ночного видения выбрало висок Василия Федоровича и последовало
вместе с ним.
Здесь. Василий Федорович чуть развернулся, и сразу стал доступен
высокий лысеющий вспотевший от физической нагрузки лоб.
Василий Федорович и охранник убежали по своим делам. Он осторожно
уложил прицел в кейс и, развернув складной велосипед, пустился на нем в
обратный путь. Во тьме он довольно успешно находил тропку и почти все
семьсот метров вел велосипед по ней. Сложить велосипед, уложить кейс и
велосипед в багажник, не очень вереща стартером, завести машину и быстро,
но не вразнос, выскочить на асфальтовой полосе на главную магистраль - он
глянул на хронометр - пять минут тридцать секунд. Прибавить три
велосипедных минуты, и получается, округляя, десять минут. При подобных
данных перехват категорически исключен. Он облегченно вздохнул, глядя на
полотно Ярославского шоссе, и вспомнив о хорошем, о мелкой плотной пене
пива, горьковатый вкус которого он любил больше всего.
38
Бабье лето не сдавалось, и этот и следующий день был хорош. Он прибыл
на место сильно загодя, когда солнце стояло еще высоко. Все-таки уже
глубокая осень: пройма стала не посещаемой даже главными любителями воды -
местным пацаньем. Проведя на месте контрольные полтора часа, он пешком
дошел до железнодорожной станции, где в небольшом стаде на автомобильной
стоянке неприметно пасся его "жигуленок".
Подремав на заднем сиденье ровно час, он перекусил, довольно скверно,
кстати, в местном буфете, а кофе выпил свой, из термоса, вернувшись в
автомобиль. Сев за руль, закрыл глаза, уронил руки, уложил на спинку
сидения затылок - расслабился и проверил себя. Остался собой доволен и
тронулся в путь.
"Жигуленок" загнал в еще вчера облюбованное место. Еще раз осмотрел
машину с асфальта. Номеров не видно. Привычной уже тропкой двинул на
исходные позиции, в правой руке держа кейс, а в левой - складной
велосипед. Шел уверенно, быстро, как бы по срочному делу. Он,
действительно, шел по срочному делу.
Он лег на спину, чтобы не отвлекаться на ненужные подробности местной
жизни и не утомлять шею. Он смотрел вверх. Сквозь разрывы в ветвях и
листьях мелкими кусочками виднелось уже небо, которое явственно, на
глазах, меняло цвет - из серого в темно-серый. Уходил короткий осенний
день, смеркалось.
В девятнадцать ноль-ноль он раскрыл кейс и стал собирать винтовку.
Привинтил и расправил складной приклад, прикрепил к стволу оптический
прицел ночного видения, наслаждаясь, как в половом акте, затвором ввел
патрон в патронник. Все готово, и ждать ровно двадцать девять минут.
Ровно через двадцать девять минут показалась неразлучная пара.
Василий Федорович сменил наряд: на нем были желтая футболка, голубые трусы
(шведско-украинские цвета) и кроссовки "Найх". Охранник сохранил верность
старому тренировочному костюму.
Туда он их не стал вести - лишнее напряжение. Он принял Василия
Федоровича через двенадцать минут, когда тот вывернул из санаторной
ограды.
Держа висок в перекрестье прицела, он пока не затворял дыханья. Рано.
Ближе, еще ближе. Он последний раз мягко выдохнул. Василий Федорович чуть
развернулся, и сразу стал доступен его лысеющий вспотевший лоб. Сейчас.
Нежно, как любовно-экстазное "Ох!", прозвучал выстрел.
Винтовка с дьявольской силой двинулась в его руках и казенной частью
ствола нанесла ему мощный удар в скулу. Он потерял сознание. Последней
мутнеющей картинкой увиделись в оптическом прицеле равномерно
передвигающиеся в оздоровительном беге Василий Федорович и охранник.
Смирнов со снайперской винтовкой в руках подошел к уютному гнездышку,
когда скорый на руку Сырцов уже закончил свою работу: непришедший еще в
себя стрелок был полностью упакован. Смирнов осмотрел, светя фонариком,
бесчувственного снайпера и предложил Сырцову кое-какие поправки:
- Руки с наручниками переведи со спины на живот. До дороги за ноги
его волочить на спине удобнее будет.
- Начальник, как всегда прав, - согласился Сырцов, и в момент
переоборудовал клиента. Когда клиента положили на спину, оказалось, что он
смотрит. Смотреть он мог, а говорить не мог: рот был тщательно залеплен
широким пластырем.
- Очнулся, Александр Иванович, - доложил Сырцов.
- Весьма условно, - уточнил Смирнов. - Во время войны мне однажды в
ППШ пулю влепили, так я неделю чумной ходил. Полное сотрясение организма
происходит, контузия.
- Я его агрегат осмотрел, - с завистью сказал Сырцов. - Тютелька в
тютельку влепили. Как раз под затвор.
- С двухсот метров при таком оптическом прицеле, - не принял
комплимент Смирнов, - следует мухе в глаз попадать.
- Плюгавенький какой, - с сожалением констатировал Сырцов, под
смирновским фонарем окончательно рассмотрев клиента.
- Да, не Шварценеггер, - согласился Смирнов. - Но нам же удобнее:
волочить легче.
Предусмотрительный Сырцов руки в наручниках привязал к талии, а
другой конец пропустил сквозь плотно замотанные ноги и, выведя где-то у
пяток, сделал петельку, как для детских саночек. Любишь кататься - люби и
саночки возить.
- Я его поволоку, а вы, Александр Иванович, все остальное барахло
понесете.
- Барахло, - проворчал Смирнов, при свете фонаря разбирая винтовку
клиента, - это, брат, не барахло, а заказная штучная работа. Теперь она у
меня в коллекции будет.
Разобрал, по ячейкам уложил в кейс, взял кейс в правую, а
фантасмагорический сейчас складной велосипед в левую, и приказал:
- Поехали.
И поехали. Первую часть пути ехал, правда, один клиент. Ехал, весьма
легко скользя на спине по влажной уже к полной ночи траве.
У асфальта запеленутого клиента для его же удобства уложили на пол
более просторного, чем "жигуленок" "Мицубиси-джипа", на всякий случай
привязав его врастяжку. Смирнов привычно устроился на по-японски
комфортном водительском месте джипа, а Сырцов влез в "жигуленок" душегуба.
Так и поехали, роскошный сверкающий серо-стальным лаком "Мицубиси" и за
ним - задрипанный "жигуленок".
По кольцевой, километров двадцать, потом десяток по Волоколамскому,
затем двухкилометровый отрезок в дачный поселок, и вот она, под мощным
светом мицубисевых фар, дачка, а точнее загородный филиал солидной фирмы
"Блек бокс", где президентом гражданин, ходивший когда-то под кликухой
"Англичанин", Колюша, Николай Григорьевич.
На условный звуковой сигнал - три подряд коротких и длинный
автомобильные гудки - воротца автоматически разъехались, и, джип, с
"жигуленком" по бетонной покатой полосе сразу же вкатили в празднично
освещенный внутри подземный гараж. Гараж был достаточно велик для того,
чтобы две машины в нем свободно расселились, не беспокоя группу из четырех
человек во главе с Англичанином.
Смирнов и Сырцов одновременно, как по команде, вылезли из своих авто
и одновременно захлопнули дверцы. Получился не очень громкий, но
внушительный залп.
- Словили? - довольно спокойно поинтересовался Коляша.
- А как же, - скромно ответил Смирнов, подошел к группе и пожал руки
тем, что стояли за Коляшей. - Спасибо, за чистую работу, ребята.
- Старались, Александр Иванович, - ответил один из троих, знавший
Смирнова еще по МУРу. - Он сложный был, но мы его и ждали-то в трех
наиболее вероятных местах. У него, наверняка, было полное расписание жизни
объекта.
- А где же все-таки он? - с нетерпеливой капризностью прервал
профессиональную беседу президент Николай Григорьевич.
- Ребятки, не в службу, а в дружбу, - попросил Смирнов, - выньте его
из джипа, он там на полу привязан.
Ребятки были умелые, и душегуба распеленали, развязали, отстегнули, и
поставили на плиточный пол гаража в момент. Сырцов ключом открыл наручники
и безжалостно сорвал со рта пластырь. Снайпер-душегуб стоял, покачиваясь.
Пока не ощущал себя.
- Фу ты, ну ты, ножки гнуты! - изумился бывший десантник и каратист
Коляша. - И такой - главный наемный убийца?
- У тебя здесь тихое местечко найдется, чтобы с ним, не отвлекаясь по
мелочам, поговорить? - спросил Смирнов.
- Есть у меня такая комнатка для приезжающих, - обнадежил Коляша и
отдал распоряжение троим: - Отведите гостя в приемную, а нам еще
поговорить надо.
Коляша вывел Смирнова с Сырцовым по лесенке прямо из гаража в
гостиную, оформленную соответственно Коляшиным вкусам. Главное, чтобы
всего много было.
- Я пивка только, а вы? - спросил Коляша, открывая бар. - Работенка,
как я понимаю, у вас сегодня непростая была.
- Стакан водки, ну и занюхать что-нибудь, - решил для себя Смирнов.
- Коньячка хорошего граммов сто пятьдесят, - попросил Сырцов.
- Будет сделано, - заверил Коляша и незамедлительно занялся
исполнением желаний. Налив все, что надо, засомневался насчет закуси: -
под коньяк шоколадка пойдет, а вам чем закусить, Александр Иванович?
- Яблочком, - ответил Смирнов и, выбрав из вазы на низком столике
яблочко порумянее, подкинул его и поймал.
Поставив заказанные напитки на столик, Коляша для себя выдвинул
из-под дивана традиционную упаковку "Туборга".
Свои двести пятьдесят Смирнов принял, не отрываясь, и захрупал
яблоком. Сырцов коньячок ополовинил, а Коляша, открыв три банки пива,
выдул их подряд. Повздыхали, как бы огорчаясь.
- Мы здесь выпиваем, а он там ждет, - сказал вдруг Сырцов.
- Чем дольше ждет, тем страшнее ему становится, - сказал Коляша,
открывая следующую серию из трех банок. - А чем больше испугается, тем
разговорчивее будет. Александр Иванович, вам плеснуть?
- Потом, - решил Смирнов и накрыл ладонью стакан.
Сырцов допил свой коньяк, Коляша выдул пиво. Как бы в растерянности
оглядели друг друга, и Сырцов предложил:
- Пойдем к нему?
- Кто с ним будет разговаривать? - тихо поинтересовался Коляша.
- Вопросы буду задавать я, - ответил Смирнов, - а ответы выбивать
придется тебе, Коляша.
- Я знаю. Мне Саша сказал. Но как играться допрос будет?
- Ну, это в зависимости от состояния поганца. Во всяком случае, ты,
как приятель Василия Федоровича, рассержен более всех, Жора настойчиво и
беспрерывно требует связи и связников. Ну, а я буду ласково отвечать на
возникающие у него вопросы и искать слабину в легенде, которую для начала
он нам выдаст.
