Сидни ШЕЛДОН
НЕЗНАКОМЕЦ В ЗЕРКАЛЕ
Если себя захочешь найти,
В зеркало не смотри,
Ибо то, что в нем, есть лишь тень,
Незнакомец...
Силений, "Оды истине"
ПРОЛОГ
Субботним утром в начале ноября 1969 года ряд странных и необъяснимых
событий произошло на борту пятидесятипятитысячетонного лайнера
экстра-класса "Бретань", который готовился к отплытию из нью-йоркского
порта в Гавр.
Клод Дессар, начальник хозяйственных служб на "Бретани", человек
умелый и педантичный, содержал свое судно, как сам любил говорить, в
"водонепроницаемом порядке". За те пятнадцать лет, что Дессар прослужил на
"Бретани", ему ни разу не приходилось оказываться в ситуации, с которой бы
он не справился. Он всегда действовал расторопно и без лишнего шума.
Однако именно в этот летний день все было так, как если бы целая тысяча
чертей сговорилась погубить Дессара. И весьма слабым утешением его
галльскому самолюбию послужило то, что тщательное расследование,
проведенное впоследствии американским и французским отделами Интерпола и
собственными силами безопасности пароходной компании, не смогло дать хоть
сколько-нибудь правдоподобного объяснения странным происшествиям того дня.
Так как в произошедших событиях фигурировали очень известные люди,
эта история под броскими газетными заголовками облетела весь мир, но тайна
так и не была раскрыта.
Что касается Клода Дессара, то он оставил службу в "Си Трансатлантик"
и открыл бистро в Ницце, где без устали вновь и вновь пересказывал своим
постоянным посетителям события того странного, незабываемого дня в ноябре.
Все началось, как помнилось Дессару, с доставки цветов, присланных
Президентом Соединенных Штатов.
За час до отплытия черный лимузин с правительственными номерными
знаками остановился у пирса N_92. Из автомобиля вышел мужчина в
темно-сером костюме с букетом из тридцати шести роз сорта "Стерлинг
сильвер". Он подошел к подножию трапа и обменялся несколькими словами с
Алэном Саффордом, дежурным офицером "Бретани". Цветы были со всеми
церемониями переданы младшему палубному офицеру Жаннэну, который доставил
их по назначению и затем разыскал Клода Дессара.
- Я подумал, что должен поставить вас в известность, - доложил
Жаннэн. - Розы от президента для мадам Темпл.
Д_ж_и_л_л _Т_е_м_п_л_... В прошлом году ее фотография появилась на
первых страницах ежедневных газет и на журнальных обложках от Нью-Йорка до
Бангкока и от Парижа до Ленинграда. Клод Дессар припомнил, как читал
где-то, что после недавнего опроса она была объявлена номером первым среди
самых восхитительных женщин мира и что очень многим новорожденным девочкам
родители давали имя Джилл. У Соединенных Штатов Америки всегда были свои
героини. Сейчас такой героиней стала Джилл Темпл. Ее мужество и та
невероятная битва, которую она выиграла, а потом по иронии судьбы
проиграла, поразили воображение всего мира. Это была великая история
любви, напоминавшая классическую греческую драму и трагедию.
Клод Дессар не питал любви к американцам, но в этом случае он с
радостью готов был сделать исключение. Мадам Тоби Темпл вызывала в нем
огромное восхищение. Она была - и в понятии Дессара не существовало более
высокой похвалы - galante [любезная, галантная (франц.)]. Он решил
позаботиться о том, чтобы путешествие на его корабле запомнилось ей.
Дессар отвлекся от мыслей о Джилл Темпл и сосредоточился на последней
проверке списка пассажиров. Здесь был обычный набор того, что американцы
называют ВИП [очень важная персона (англ.)]. Дессар не любил этого слова,
тем более что американцы имели варварские представления о том, что делает
персону важной. Отметив про себя, что жена одного богатого промышленника
путешествует в одиночестве, он понимающе усмехнулся и поискал в списке
пассажиров имя Матта Эллиса, знаменитого чернокожего футболиста. Найдя
его, он удовлетворенно кивнул. Дессару также показалось забавным, что в
соседних каютах помещались один известный сенатор и Карлина Рокка,
южноамериканская артистка стриптиза, имена которых часто фигурировали
рядом в недавних газетных сообщениях. Его глаза скользили дальше по
списку.
Д_э_в_и_д _К_е_н_и_о_н_. Это деньги. В огромном количестве. Плавал на
"Бретани" и раньше. Дессар помнил Дэвида Кениона - интересного мужчину с
сильным загаром и худощавой, спортивной фигурой. Спокойный, симпатичный
человек. Дессар поставил против имени Дэвида Кениона пометку КС, что
означало "капитанский стол".
К_л_и_ф_т_о_н _Л_о_у_р_е_н_с_. Купил билет в последнюю минуту. Дессар
слегка нахмурился. Что же делать с мосье Лоуренсом? Да, деликатный вопрос.
Раньше такого вопроса вообще бы не возникло, и ему автоматически отвели бы
место за капитанским столом, где он засыпал бы всех забавными анекдотами.
Клифтон Лоуренс был театральным агентом и в свое время представлял многих
из звезд первой величины в развлекательном бизнесе. Но увы, время мосье
Лоуренса прошло. И если раньше он всегда требовал, чтобы ему дали каюту
люкс "принцесса", то на это путешествие он заказал одиночную каюту на
нижней палубе. Конечно, в первом классе, но все же... Клод Дессар решил,
что вернется к этому вопросу позже, когда просмотрит весь список.
На борту находились кто-то из второстепенных членов одной королевской
фамилии, знаменитая оперная певица и русский писатель, отказавшийся от
Нобелевской премии.
Стук в дверь прервал размышления Дессара. Вошел Антуан, один из
уборщиков.
- Да, в чем дело? - спросил Клод Дессар.
Антуан посмотрел на него слезящимися глазами.
- Это вы приказали запереть зрительный зал?
Дессар нахмурился:
- Не понимаю, о чем ты говоришь.
- Я подумал, что это вы. Кому еще могло это понадобиться? Несколько
минут назад я хотел посмотреть, все ли в порядке. Двери были заперты.
Похоже, в зале кто-то закрылся и смотрел фильм.
- Мы никогда не показываем кино, пока стоим в порту, - твердо сказал
Дессар. - И двери эти никогда не запираются. Я выясню, что там такое!
В обычных обстоятельствах Клод Дессар проверил бы сообщение
немедленно, но сейчас его беспокоило множество неотложных мелочей,
возникших в последнюю минуту, которые он должен был утрясти до отплытия в
полдень. У него не сходилась сумма в американских долларах, на одну из
лучших люксовых кают по ошибке было продано два билета, а свадебный
подарок, заказанный капитаном Монтенем, был доставлен не на тот корабль.
Капитан будет в ярости. Дессар прислушался к знакомому звуку запуска
четырех мощных судовых турбин. Он ощутил движение "Бретани", которая
плавно отошла от пирса и заскользила кормой вперед, отыскивая фарватер.
Потом Дессар снова погрузился в свои проблемы.
Спустя полчаса вошел Леон, старший стюард палубной веранды. Дессар
нетерпеливо взглянул на него:
- Да, Леон, что у тебя?
- Извините за беспокойство, но я подумал, что следует вам доложить...
- Угу? - Дессар слушал вполуха, так как все его мысли были поглощены
весьма непростым делом: он заканчивал составление схем расположения гостей
за капитанским столом на каждый вечер путешествия. Капитан был не из тех,
кто наделен даром легкого общения, и ежевечерний обед с пассажирами был
для него тяжким испытанием. Дессар обязан был заботиться о подборе
подходящих сотрапезников.
- Это относительно мадам Темпл, - начал Леон.
В ту же минуту Дессар положил карандаш на стол и устремил на Леона
внимательный взгляд своих небольших черных глаз.
- Да?
- Я проходил мимо ее каюты несколько минут назад и слышал там громкие
голоса и крик. Через дверь было трудно разобрать слова, но мне
послышалось, будто она воскликнула "Вы меня убили, вы меня убили!" Я
подумал, что мне лучше не вмешиваться, вот я и пришел к вам.
Дессар кивнул:
- Ты правильно сделал. Я загляну туда, чтобы удостовериться, что с
ней все в порядке.
Дессар смотрел вслед уходящему стюарду. "Немыслимо, чтобы кто-то мог
причинить вред такой женщине, как мадам Темпл!" Против этого восставало
все его гальское чувство рыцарского достоинства. Он надел фуражку,
мимоходом глянул в зеркало на стене и направился к двери. Зазвонил
телефон. Дессар помедлил в нерешительности, потом поднял трубку.
- Дессар.
- Клод! - Он узнал голос третьего помощника. - Ради Бога, пошли
кого-нибудь со шваброй вниз, в зрительный зал, ладно? Там все забрызгано
кровью.
Дессар вдруг почувствовал неприятный холодок в груди.
- Пошлю сейчас же, - пообещал он.
Положив трубку, Дессар распорядился относительно уборщика, затем
позвонил судовому врачу.
- Андре? Это Клод. - Он постарался, чтобы его голос звучал как
обычно. - Скажи-ка, не обращался ли кто-нибудь за медицинской помощью?..
Нет-нет. Я не имел в виду пилюли от морской болезни. Например, кто-то с
кровотечением, возможно даже сильным... Понятно. Спасибо.
Дессар положил трубку с растущим чувством тревоги. Он вышел из своего
кабинета и направился к каюте Джилл Темпл. Когда он был на полпути туда,
случилось еще одно странное происшествие. Дойдя до шлюпочной палубы,
Дессар ощутил перемену в ритме движения судна. Он бросил взгляд в сторону
океана и увидел, что они подошли к плавучему маяку Амброуз, где им
предстояло оставить лоцманский буксир и откуда лайнер направится в
открытое море. Но вместо этого "Бретань" замедляла ход и останавливалась.
Происходило нечто из ряда вон выходящее.
Дессар поспешно подошел к борту и перегнулся через поручень. Внизу на
воде он увидел, что лоцманский буксир пришвартован у грузового люка
"Бретани" и двое матросов перегружают чей-то багаж с лайнера на буксир.
Затем туда с лайнера перепрыгнул какой-то пассажир. Дессар лишь одно
мгновение видел спину этого человека и решил, что, должно быть, все-таки
обознался. Это было просто невозможно! И вообще, случай с пассажиром,
который покидал лайнер таким способом, был настолько странным, что Дессар
ощутил легкий frisson [дрожь, озноб (франц.)] тревоги. Он повернулся и
быстрым шагом направился к каюте Джилл Темпл. На его стук никто не
отозвался. Он снова постучал, на этот раз несколько громче.
- Мадам Темпл, это Клод Дессар, старший офицер по хозяйственной
части. Не могу ли я быть чем-то вам полезен?
Ответа не было. К этому моменту внутренняя система сигнализации
Дессара захлебывалась воем. Интуиция подсказывала ему, что происходит
нечто ужасное и что в центре всех непонятных событий каким-то образом
стоит эта женщина. Вереница страшных нелепых мыслей пронеслась у него в
голове. Ее убили или похитили, или... Он попробовал повернуть дверную
ручку. Дверь оказалась не заперта. Дессар медленно приоткрыл ее. Джилл
Темпл стояла спиной к нему в дальнем конце каюты и смотрела в иллюминатор.
Дессар открыл рот, хотел было заговорить, но что-то в оцепенелой
неподвижности ее фигуры остановило его. Несколько секунд он неловко стоял
в дверях, решая, не лучше ли будет тихонько удалиться, как вдруг каюту
наполнили какие-то нечеловеческие, жуткие звуки, похожие на вой раненого
животного. Чувствуя себя беспомощным свидетелем такого большого горя,
Дессар отступил, тщательно прикрыв за собой дверь.
Он постоял немного перед каютой, прислушиваясь к доносившимся изнутри
рыданиям. Потом, глубоко потрясенный, он повернулся и направился к
зрительному залу, расположенному на главной палубе. Уборщик вытирал пятна
крови перед дверью зала.
"Mon Dieu [Боже мой (франц.)], - подумал Дессар, - только этого нам
не хватало!" Он нажал на ручку двери. Не заперто. Дессар вошел в
просторный, современный зал, где могли разместиться шестьсот пассажиров.
Зал был пуст. Повинуясь какому-то внутреннему побуждению, он подошел к
будке киномеханика. Дверь заперта. Только у двух человек есть ключи от
этой двери: у него самого и у киномеханика. Дессар отпер дверь своим
ключом и вошел внутрь. Все выглядело как обычно. Он подошел к паре
стоявших там 35-миллиметровых кинопроекционных аппаратов "Сенчури" и
потрогал их.
Один из аппаратов был теплым на ощупь.
В помещении экипажа на палубе "Д" Дессар разыскал киномеханика, и тот
заверил его, что ничего не знает о том, что кинозалом кто-то пользовался.
Возвращаясь к себе, Дессар пошел коротким путем через камбуз. Его
остановил разъяренный кок.
- Посмотрите-ка сюда, - потребовал он. - Вы только посмотрите, что
натворил какой-то идиот!
На мраморном кондитерском столе возвышался изумительный шестиярусный
свадебный торт, вершину которого украшали хрупкие фигурки невесты и
жениха, сделанные из сахарной ваты.
Кто-то раздавил головку невесты...
- Именно в тот момент я и понял, рассказывал Дессар в своем бистро
ошеломленным завсегдатаям, - что вот-вот случится нечто ужасное!
КНИГА ПЕРВАЯ
1
В 1919 году Детройт, штат Мичиган, был одним из самых процветающих
промышленных городов мира. Первая мировая война закончилась, и Детройт
сыграл важную роль в победе союзников, поставляя им танки, грузовики и
аэропланы. Теперь, когда угрозы "Гунна" больше не существовало, заводы
вновь стали переоборудоваться для производства автомобилей. Ежедневно
квалифицированные и неквалифицированные рабочие стекались сюда со всего
мира в поисках работы на автомобильных заводах. Итальянцы, ирландцы, немцы
- настоящая приливная волна иммигрантов.
С новой партией иммигрантов прибыли Пауль Темплархауз и его молодая
жена Фрида. Пауль был учеником мясника в Мюнхене. С приданным, полученным
после женитьбы на Фриде, он эмигрировал в Нью-Йорк и открыл мясную лавку,
которая вскоре стала убыточной. Затем он переехал в Сент-Луис, потом в
Бостон и наконец в Детройт, с треском прогорая в каждом из этих городов. В
эпоху, когда бизнес процветал, а растущее благосостояние означало рост
спроса на мясо, Пауль Темплархауз умудрялся терять деньги везде, где
открывал свой магазин. Он был хорошим мясником, но безнадежно плохим
бизнесменом. По правде говоря, он больше интересовался искусством
стихосложения, чем искусством делать деньги. Пауль мог часами грезить о
рифмах и поэтических образах. Он переносил их на бумагу и рассылал в
газеты и журналы, но те ни разу не купили ни одного из его шедевров. Для
Пауля деньги значения не имели. Он открывал кредит всем и каждому, и весть
об этом быстро разнеслась по округе. Если у кого-то не было денег, а ему
хотелось превосходного мяса, то он шел к Паулю Темплархаузу.
Фрида, была некрасивой девушкой и совершенно неопытной во всем, что
касалось мужчин. Когда появился Пауль и сделал ей предложение, или вернее,
как полагалось, ее отцу, Фрида просила отца принять сватовство Пауля, но
старику уговоры были ни к чему, потому что он очень боялся, как бы ему не
пришлось остаться с незамужней дочерью до конца жизни. Он даже дал большее
приданое, чтобы Фрида с мужем могли покинуть Германию и перебраться в
Новый Свет.
Фрида робко влюбилась в мужа с первого взгляда. Она никогда раньше не
видела поэтов. Худощавый Пауль походил на интеллигента: у него были
светлые близорукие глаза и лоб с залысинами. Понадобилось несколько
месяцев, чтобы Фрида смогла поверить в то, что этот красивый молодой
человек действительно принадлежит ей. Она не питала никаких иллюзий
относительно своей собственной внешности. У нее была неуклюжая фигура,
похожая на гигантскую несваренную картофельную крокетину. Привлекали
только ее выразительные глаза цвета генцианы, тогда как остальные части ее
лица, казалось, принадлежали другим людям. Нос у нее был дедов - крупный и
утолщенный, лоб - одного из дядюшек - высокий и покатый, а подбородок
достался ей от отца - квадратный и решительный. У Фриды была душа
прекрасной юной девушки, оказавшаяся в ловушке лица и тела, данных ей
Богом в качестве некой вселенской шутки. Но окружающие могли видеть лишь
эту ужасную наружность. Все, кроме Пауля. Ее Пауля. К счастью, Фрида
никогда не узнала, что его к ней привлекало ее приданое, в котором Пауль
усматривал возможность бегства от окровавленных говяжьих туш и свиных
мозгов. Пауль мечтал открыть собственное дело и заработать достаточно
денег, чтобы посвятить себя своей любимой поэзии. Фрида и Пауль провели
свой медовый месяц в гостинице под Зальцбургом, которая находилась в
красивом старом замке на чудном озере, в окружении лугов и лесов. Фрида
сто раз прокручивала в уме сцену первой брачной ночи. Пауль запрет дверь,
заключит ее в объятия и начнет раздевать, бормоча всякие ласковые слова.
Его губы найдут ее губы, а затем начнут медленно двигаться сверху вниз по
ее обнаженному телу - так, как это описывалось во всех зелененьких
книжечках, которые она тайком читала. Его орган будет стоять твердо и
гордо, Пауль отнесет ее на кровать (пожалуй, будет лучше, если он ее туда
отведет) и бережно уложит. "Mein Gott, Фрида, - скажет он, - я люблю твое
тело. Ты не такая, как все эти тощие девчонки. У тебя тело женщины!"
Действительность явилась для нее ударом. Правда, когда они оказались
у себя в комнате, Пауль запер дверь. После этого реальность ни в чем не
походила на мечту. Фрида смотрела, как Пауль быстро сдернул рубашку,
обнажив тощую и безволосую грудь. Потом он спустил брюки. Между ног у него
болтался вялый, крошечный пенис, скрытый под крайней плотью. Все это никак
не было похоже на те возбуждающие картинки, которые видела Фрида. Пауль
растянулся на постели, и Фрида поняла, что он ждет, чтобы она разделась
сама. Девушка стала медленно снимать с себя одежду. "Ну, размеры - это еще
не все, - думала Фрида. - Пауль будет чудесным любовником!" Несколько
мгновений спустя трепещущая новобрачная заняла место рядом с супругом на
брачном ложе. Она ждала, что тот скажет что-нибудь романтическое, но Пауль
перекатился на ее, ткнул ей между ног несколько раз и снова скатился с
нее. Для ошеломленной новобрачной все кончилось, не успев начаться. Что
касается Пауля, то его небогатый сексуальный опыт ограничивался
мюнхенскими проститутками, и он уже протянул было руку за бумажником, но
вспомнил, что ему больше не придется за это платить. Отныне он будет это
иметь бесплатно. Еще долго после того как Пауль уснул, Фрида лежала в
постели, стараясь не думать о своем разочаровании. "Секс - это еще не все,
- сказала она себе. - Мой Пауль станет прекрасным мужем!"
Как оказалось, она опять ошиблась.
Спустя немного времени после медового месяца Фрида начала видеть
Пауля в более реалистическом свете. Она воспитывалась в немецкой традиции,
как "хаусфрау", и поэтому безоговорочно подчинялась мужу, но отнюдь не
была глупой. Пауль не имел других интересов в жизни, кроме своих стихов, и
Фрида начала понимать, что стихи его очень плохие. Она невольно замечала,
что Пауль оставлял желать много лучшего почти в любом отношении. Там, где
он был нерешительным, Фрида оказывалась твердой, там, где Пауль не понимал
в ведении дел, Фрида быстро соображала. Сначала она просто сидела и молча
страдала, видя, как глава семьи выбрасывает на ветер ее богатое приданое
по своей мягкосердечной дурости. Ко времени их переезда в Детройт Фрида
решила больше с этим не мириться. Однажды она появилась в мясной лавке
мужа и уселась за кассовый аппарат. Первым делом она вывесила табличку с
надписью: ТОВАР В КРЕДИТ НЕ ОТПУСКАЕТСЯ. Муж пришел в ужас, но это было
лишь начало. Фрида повысила цены на мясо и начала рекламную кампанию,
завалив проспектами всю округу, и дела тут же пошли в гору. С этой минуты
именно она стала принимать все важные решения, а Пауль им следовал.
Фридино разочарование превратило ее в тирана. Она обнаружила в себе талант
управления вещами и людьми и была непреклонна. Именно Фрида решала, куда
им следует вкладывать деньги, где жить, где отдыхать и когда им пора
заводить ребенка.
Однажды она объявила о своем решении Паулю и заставила его работать
над проектом, чем чуть не довела беднягу до нервного истощения. Он
опасался, что секс в больших дозах повредит его здоровью, но Фрида была
женщиной большой решимости.
- Давай его сюда, - командовала она.
- Но я не могу, - возражал Пауль. - Он не хочет.
Тогда Фрида брала его маленький, сморщенный пенис в руки и отводила
назад крайнюю плоть, а когда ничего не получалось, она брала его в рот
("Боже мой, Фрида! Что ты делаешь?!") - пока он не твердел вопреки желанию
хозяина, и тогда она вводила его в себя и добивалась, чтобы сперма Пауля
оказывалась у нее внутри.
Через три месяца после того как они начали, Фрида сказала мужу, что
он может отдохнуть она забеременела. Пауль хотел девочку, а Фрида хотела
мальчика, так что никто из друзей не удивился когда родился мальчик.
По настоянию Фриды роды состоялись дома, с помощью акушерки. Все
проходило без заминки до и во время самих родов. Но когда ребенок появился
на свет, все собравшиеся вокруг постели испытали сильное потрясение.
Новорожденный младенец выглядел нормальным во всех отношениях, если не
считать его пениса. Половой орган ребенка был огромен, он висел подобно
какому-то вздувшемуся, странному отростку между невинными ляжками
младенца.
"У его отца нет такой стати", - подумала Фрида со свирепой гордостью.
Она назвала его Тобиасом, в честь муниципалитета, проживавшего на
территории их участка. Пауль сказал Фриде, что возьмет на себя обучение
мальчика. Как-никак, а воспитание сына - это обязанность отца.
Фрида слушала его с улыбкой, но редко разрешала подходить к ребенку.
Она сама растила мальчика. Она управляла им с помощью тевтонского кулака,
не беспокоясь о бархатной перчатке. В пять лет Тоби был худеньким,
тонконогим ребенком с задумчивым лицом и ярко-синими, как у матери,
глазами. Тоби обожал мать и жаждал ее одобрения. Он хотел, чтобы она взяла
его на руки и посадила к себе на широкие, мягкие колени, а он бы зарылся
головой глубоко между ее грудями. Но Фриде недосуг было заниматься такими
глупостями. Она зарабатывала на хлеб для семьи. Она любила маленького Тоби
и стремилась к тому, чтобы он не вырос слабаком, как его отец. Фрида
требовала от Тоби совершенства во всем, что он делал. Когда он пошел в
школу, она следила за приготовлением уроков, а если он никак не мог
справиться с каким-то заданием, мать понукала его: "Давай же, сынок,
берись за дело!" И стояла у него над душой, пока задача не была решена.
Чем строже Фрида относилась к Тоби, тем сильнее он любил ее. Она была
скора на расправу и скупа на похвалу, но чувствовала, что так лучше для
самого Тоби. С первой же минуты, когда сына положили ей на руки, Фрида
ощутила уверенность в том, что это должно случиться. Словно сам Бог шепнул
ей на ухо. Не дожидаясь, пока сын подрастет достаточно, чтобы понимать ее
слова, Фрида принималась рассказывать ему о его грядущем величии и уже
никогда не прекращала этих разговоров. Так маленький Тоби вырос с
убеждением, что он обязательно станет знаменитым, хотя и без малейшего
представления о том, как и почему это будет. Он знал только, что его мать
никогда не ошибается.
Тоби чувствовал себя счастливым, когда сидел за столом в огромной
кухне и делал уроки, а мать в это время стояла у большой старомодной плиты
и готовила еду. Она варила божественно пахнущий густой суп из черных
бобов, в котором плавали цельные сосиски, жарила груды сочных колбасок и
пекла картофельные оладьи с воздушным золотистым кружевом по краям. Или,
стоя посреди кухни у высокого чурбана для рубки мяса, месила тесто своими
крупными, сильными руками, присыпая его мукой, словно легким снежком, и
волшебно превращая его в сливовый или яблочный пирог, от запаха которого
текли слюнки. Тоби подходил к ней и обхватывал руками ее большое тело, при
этом лицо его доставало лишь до талии. Ее возбуждающий женский запах
становился частью всех пьянящих кухонных запахов, и тогда в нем
просыпалась ранняя неожиданная чувственность. В такие моменты Тоби готов
был с радостью умереть за нее. До конца его жизни запах свежих яблок,
поджаривающихся в сливочном масле, мгновенно вызывал у него в памяти живой
образ матери.
Однажды после обеда (Тоби было тогда двенадцать лет) к ним зашла
известная всей округе сплетница миссис Дэркин. Это была женщина с худым
лицом, черными, бегающими глазками и очень болтливым языком. Когда она
ушла, Тоби стал ее передразнивать, чем вызвал у матери безудержный смех.
Ему показалось, что он впервые слышит, как мать смеется. Начиная с этого
момента, Тоби стал искать способы позабавить ее. Он потрясающе
передразнивал клиентов, посещавших мясную лавку, своих учителей и школьных
товарищей, заставляя мать покатываться со смеху.
Так Тоби нашел наконец способ завоевать материнское одобрение.
Он решил пройти отбор для участия в школьном спектакле по пьесе
"Счета не надо, Дэвид", - и получил главную роль. На премьере его мать
сидела в первом ряду и аплодировала успеху сына. Именно в этот момент
Фрида поняла, каким образом должно будет исполнится данное ей Богом
обещание.
В начале 30-х годов, в период великой депрессии, кинотеатры по всей
стране прибегали к различным уловкам, чтобы заполнить свои пустые залы.
Разыгрывались посуда и радиоприемники, устраивались вечера лото и бинго,
нанимались музыканты, игравшие на фисгармониях.
Проводили и любительские конкурсы. Фрида тщательно просматривала
театральную страницу в газете, чтобы знать, где проходят конкурсы. Потом
вела туда Тоби и сидела в зале, пока он представлял на сцене Эла Джолсона,
Джеймса Кэгни или Эдди Кантора, и восклицала: "О небо! Какой талантливый
мальчик!" Тоби почти всегда доставался первый приз.
Он стал выше ростом, но все еще оставался худеньким, серьезным
мальчиком с простодушным взглядом ярко-синих глаз и лицом херувима. Стоило
лишь посмотреть на него, как в голову тут же приходила мысль о невинности.
Тем, кто видел Тоби, хотелось обнять его, прижать к себе, защитить его от
жизни. Его любили, ему аплодировали на сцене. Впервые Тоби уразумел, в чем
его предназначение; он станет звездой, он сделает это в первую очередь для
матери и во вторую очередь для Бога!
Половое влечение стало пробуждаться в Тоби, когда ему исполнилось
пятнадцать лет. Он занимался мастурбацией в ванной комнате, единственном
месте, где мог быть уверен, что ему не помешают. Но этого оказалось
недостаточно. Тоби решил, что ему нужна девушка.
Как-то раз вечером Клара Коннорс, замужняя сестра одного из школьных
товарищей, подвозила его домой. Клара была хорошенькая блондинка с большой
грудью, и у сидевшего рядом с ней Тоби началась эрекция. Он неуверенно
потянулся к ее коленям и полез к ней под юбку, готовый моментально
отдернуть руку, если она закричит. Клару это скорее позабавило, чем
рассердило, но когда Тоби извлек наружу свой пенис и она увидела его
размеры, то пригласила парня к себе домой на следующий день и приобщила
его к радостям полового акта. Впечатление было потрясающее. Вместо
намыленной руки он обрел податливое, теплое вместилище, которое
пульсировало и сжимало его пенис. От стонов и криков Клары эрекция
наступала снова и снова, и Тоби испытывал оргазм за оргазмом, даже не
покидая этого теплого, влажного гнезда. Величина пениса всегда была для
Тоби источником тайного стыда. Теперь же это вдруг стало предметом
гордости. Клара не могла оставить такой феномен для себя одной, и скоро
Тоби уже обслуживал с полдюжины замужних женщин в округе.
За два последующих года Тоби успел лишить девственности почти
половину девушек в своем классе. Среди его одноклассников кто-то был
футбольным кумиром, кто-то более красивым, чем он, кто-то богатым, но там,
где их подстерегала неудача, Тоби ждал успех. Он был самым смешным, самым
остроумным созданием из тех, кого эти девушки когда-либо встречали, и
просто невозможно было сказать "нет" парню с таким ангельским лицом и
такими мечтательными синими глазами.
Когда Тоби учился в последнем классе средней школы (ему было
восемнадцать лет), его вызвали в кабинет директора. В комнате находилась
мать Тоби, и лицо ее было сурово, рыдающая шестнадцатилетняя
девушка-католичка по имени Айлин Хенеган и ее отец, сержант полиции,
одетый в форму. Как только Тоби вошел в кабинет, он мгновенно понял, что у
него большие неприятности.
- Я перейду сразу к делу, Тоби, - сказал директор. - Айлин беременна.
Она говорит, что отец ребенка - ты. У тебя были с ней близкие отношения?
У Тоби вдруг пересохло во рту. Он вспомнил о том, какое большое
удовольствие получила от этого Айлин, как она стонала и выпрашивала еще и
еще. А теперь...
- Отвечай, щенок, сукин сын! - заорал отец Айлин. - Ты трогал мою
дочь?
Тоби украдкой посмотрел на мать. То, что она здесь и видит его позор,
для него самый болезненный удар. Он подвел ее, осрамил! Его поведение
оттолкнет ее. Тоби решил, что если ему удастся выпутаться, если Бог
поможет ему в этот единственный раз и совершит какое-нибудь чудо, то он
никогда в жизни больше не прикоснется ни к одной девчонке. Он сразу же
пойдет к врачу и скажет, пусть его кастрируют, чтобы он никогда больше
даже не думал о сексе, и...
- Тоби... - голос матери звучал сурово и холодно. - Ты спал с этой
девушкой?
Тоби сглотнул, сделал глубокий вдох и пробормотал:
- Да, мама.
- В таком случае ты женишься на ней.
