выбрала три акварели: утро на Сене, в дымке баржа; портрет негритянки с
замысловатыми серьгами-висюльками; огромный гальский каплун в пестром
оперении на фоне разгорающейся зари. Затем мы двинулись к белоснежной
базилике Секре-Кёр, царившей на холме. Ее главный восьмиметровый купол,
увенчанный крестом, казалось сам плывет на фоне медленно ползущих облаков.
У основания широкой многоярусной лестницы молодые негры и арабы торговали
разложенными на ковриках поделками: вазочками из тонированного гипса,
толстыми декоративными свечами, плетенными из соломки сумочками. На
ступенях - снизу до верху - сидели парни и девушки, кто читал, кто болтал,
кто просто отдыхал, откинув голову, зажмурив глаза, подставив лицо
последнему осеннему солнцу. У колонн портала устроились пожилые люди,
молодые мамы; детишки скакали по ступеням. Здоровенный негр-фотограф ходил
с "Полароидом" от группы к группе, фотографировал, тут же отдавал
фотоснимок, получал плату и быстрым взглядом высматривал, на ком еще можно
заработать.
Леони вскоре нас покинула - у нее было свидание с подругой.
И тут я услышал громкий оклик по-русски:
- Месье Перфильев!
Поискав глазами, я увидел Желтовского, сидевшего на ступенях верхнего
яруса лестницы у сетки ограждения. Рядом с ним стояла цыганка в пестром
платке, в юбках, выглядывавших одна из-под другой, в красных сапожках на
высоченных каблуках. На одной руке она держала младенца, закутанного в
тряпье, другая была протянута Желтовскому за подаянием, через плечо у нее
висела торба. Мы подошли. Желтовский поднялся, отогнал цыганку. Я
познакомил его с Кнорре, втроем мы уселись на ступени.
- Какими судьбами? Когда прилетели? - спросил я.
- Позавчера. Автомобильный шоу-салон сезона, надо снять сюжет.
- Надолго?
- Еще три дня побуду, - ответил Желтовский.
- Завтра я открываю небольшую выставку новинок "Экспорттехнохима".
Куда прислать вам пригласительный и проспект? - спросил я.
- Я уже обхожусь без пригласительных, - самодовольно засмеялся
Желтовский. - Приду. В котором часу и куда?
- В пять дня, - я назвал адрес, где арендовал для выставки небольшой
зал у Общества дружбы "Франция-СССР" двенадцатого района Парижа.
- А фуршет будет? - спросил Желтовский.
- Не для всех. И зависит от поведения, - подмигнул я.
В это время к нам подошел мягкой, как у ягуара, походкой
негр-фотограф. Трижды щелкнув нас "Полароидом", сверкнув зубами, он
вежливо преподнес мне, Желтовскому и Кнорре по фотоснимку. Кнорре заплатил
ему, негр поблагодарив, удалился.
- Ну что, пойдем? - спросил я, даже не предполагая, чем обернется для
меня это фотографирование...
- Я останусь, жду даму, - сказал Желтовский...
Мы возвратились с Кнорре к художественной толкучке, он подвел меня к
киоску сувениров и купил небольшую, размером с ладонь, пепельницу из
тонкого фаянса: прямоугольная, покрытая кобальтом, с четырьмя выемками по
сторонам для сигарет; кайма по периметру с бутонами по углам и с профилями
фигурок пастуха и пастушки времен Людовика XIV в центре выполнены
позолотой. На обороте по кругу надпись "Veritable porcelain D'art", а
внутри заглавные буквы "IK". Как я понял - Ив.Кнорре.
- Это тебе на память о Монмартре, - сказал он. - Вот что моя фирма
производит еще. Поехали обедать?..
10. ПАРИЖ. ЖЕЛТОВСКИЙ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Мой приятель Поль Берар за два дня до моего прилета умчался в
Македонию. Консьержку он предупредил, тем более, что в лицо она меня
знала, и ключи от его квартиры вручила с приветливой улыбкой. Один день у
меня ушел на поездку автобусом в Орлеан, там я сделал небольшой миленький
сюжет: бракосочетание португальской пары в мэрии. На площади у мэрии
случайно увидел группу нарядно одетых мужчин, женщин, детишек; в центре в
белом длинном подвенечном платье с венком на голове стояла невеста, жених
был в черном костюме, в белой сорочке с рюшами под черной бабочкой. Оба
держали огромные букеты цветов. Я подошел, разговорил их, представился,
они очень оживились, узнав, откуда я; поснимав их, когда они вошли к мэру,
я занялся главным: у меня был "левый" заказ для частного издательства
"Земной шар". Они издают альбом "По долинам и замкам Луары". В этой серии
уже вышли "По Рейну", "Течет река Волга", "Дунайские волны". Мне же нужно
было отснять все связанное с Жанной д'Арк в этих местах, разумеется,
памятник - она верхом на коне, дом-музей, где она, семнадцатилетняя,
худенькая, тщедушная, но таскавшая на себе четверть центнеров доспехов,
провела две ночи, и еще многое...
Следующий день и ночь, вернувшись в Париж, я славно провел с Милицей
- веселой симпатичной югославкой, работавшей фотолаборанткой в рекламном
агентстве. С нею меня познакомил однажды Поль Берар, и Милица без всяких
дала мне свой телефон...
Встреча с Перфильевым на ступенях базилики Секре-Кёр, когда меня
донимала цыганка, а я ждал в это время Милицу, прошла бы для меня, как
мимолетная (мало ли теперь встречаешь соотечественников по заграницам!),
не пригласи он меня на выставку "Экспорттехнохима". Туда я поехал к пяти,
захватил с собой видеокамеру, заранее зная, что подобные выставки - скука,
что всю запись придется за ненадобностью стереть. Так оно потом и
оказалось. Народу в зале было немного, походили вдоль стендов, послушали
объяснения стендиста, гости вежливо и уклончиво говорили о возможных
протоколах, о намерениях и т.д. Эти сопли о намерениях, обычно, ни во что
конкретное не воплощаются. Уж это я знал. Перфильев был внешне возбужден,
приветлив, улыбчив, но по его умным глазам с осторожным взглядом я
понимал, что вся эта провинциальная показуха на хрен ему не нужна. Тут же
тоскливо слонялся его приятель-фирмач Ив Кнорре. Я поболтал с ним, он
рассказал о своей фирме "Орион", я оценил - мужик действительно занимается
полезным делом: клепает унитазы, а без них половина России, наверное, все
еще присаживается на корточки за сараями...
Потом почти все разошлись, остались только члены Комитета Общества
дружбы "Франция-СССР" 12-го района. И началась, как они назвали, "беседа
вокруг бокала вина", а проще говоря пьянка, разумеется за счет нашего
родного "Экспорттехнохима", т.е. государства. Гульбище набирало кондицию.
Россия в эту пору укладывалась спать или уже спала. И ни в Москве, ни в
Пошехонье люду нашему ни в каком дурном сне не снилось, куда, а главное -
пошто летят его денежки, ставшие бутылками с неведомыми этикетками, и то,
что денежки эти плюхнутся блевотиной в унитазы какой-нибудь фирмы
"Орион"...
Набрался я крепко; бренди, смешанное с водкой, пивом и виски,
несмотря на обильную закусь, начали путать мой, говоря по-научному,
опорно-двигательный аппарат. Я глянул на часы, было начало второго ночи.
Метро работает до часу пятнадцати. Ту-ту. Поезд в прямом смысле ушел.
Мы вывалились на улицу. Кнорре поймал такси. Втроем мы уселись.
- Вас куда? - спросил Перфильев меня.
- Куда угодно! - пьяно махнул я рукой.
- Ладно, переночуете у меня, - сказал Перфильев.
Сперва мы отвезли Кнорре, это было по дороге. Около двух добрались до
квартиры Перфильева.
Он постелил мне в кабинете на диване.
- Вас когда поднимать? - спросил он, пока я с трудом раздевался.
- Мне надо в одиннадцать быть в автосалоне. Если встану в половине
десятого, как раз успею.
- Хорошо. Меня уже не будет. Консьержка позвонит, разбудит, я
предупрежу ее. На кухне на полке банка кофе.
Я лег, закрыл глаза и уплыл...
Поднял меня звонок, я разлепил глаза, не сразу понял - звонят в дверь
или телефон, наконец, сообразил: телефон. Я прошлепал босой к столу, снял
трубку и прокашливая похмельную хрипоту буркнул:
- Алло! - полагая, что это консьержка.
На другом конце провода сперва помолчали, затем осторожный голос
сказал:
- Мне нужен месье Алибаев Фарид Латыпович.
- Здесь такого нет, - я глянул на часы, звонок поднял меня на час
раньше.
В трубке какое-то время недоверчиво посопели. Я опустил ее на
рычажки... Приняв душ, побрился, заварил большую чашку крепкого кофе,
нашел в холодильнике сыр, в буфете на кухне кусок от полметрового свежего
хлеба, мягкого как вата и такого же пресно-невкусного, его сожмешь, он тут
же распрямляется; намазав его апельсиновым джемом, я все это сжевал, запил
кофе и выпорхнул.
По дороге в метро думал: надо же! В Париже, на квартиру русского
Перфильева звонит какой-то француз и разыскивает татарина или башкира
Алибаева Фарида Латыповича!
Через два с половиной года я тоже смеялся по этому поводу, но смех
мой имел уже иной смысл...
11. ПАРИЖ. ПЕРФИЛЬЕВ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД
Ноябрь был гнилой, слякотный, падавший иногда снег тут же таял,
размазывался скатами автомашин по мокрому асфальту. Всегда уютный Париж в
эту пору выглядел, как любой большой город в самое неприветливое время
года: зонтики, плащи с поднятыми воротниками, торопливые шаги, в метро
запах сырого меха и просыхавшей ткани.
Было, помню, воскресенье. Из-за какого-то срочного дела я поехал в
офис. Около четырех пополудни принесли телеграмму. Она была от сестры:
"Срочно прилетай. Мама при смерти, Инсульт". Я позвонил в
представительство "Аэрофлота". Знакомая девочка пообещала билет на
понедельник. Заказал разговор с Москвой. Сестры не оказалось дома, ушла в
больницу. Разговаривал с шурином - Антоном Меренковым, способным
математиком, ушедшим работать в СП по составлению компьютерных программ.
Сообщил ему, что прилечу завтра. Хотел купить ему в подарок пару сорочек,
но универмаг "Претан" на бульваре Осман в воскресенье был закрыт,
остальные магазины работали до шести вечера, а в понедельник были
выходными, в том числе и мой любимый небольшой магазинчик мужской одежды
"Today" ("Сегодня") на углу Бульвара Сен-Мишель. Мне же еще надо было
заехать за билетом в агентство, а в понедельник утром - в аэропорт; я уже
никуда не успевал...
В Москву прилетел вовремя, без опоздания, и из аэропорта на такси
поехал в больницу. Маму вывели из коматозного состояния, но интеллект ее и
речь были нарушены, рука и нога парализованы. Она лежала с закрытыми
глазами, оглушенная к тому же транквилизаторами. Прогноз лечащего врача
был невеселый. Посидев у постели минут сорок, я уехал домой, позвонил
начальству, доложился, объяснил почему вдруг оказался в Москве. У тех
хватило такта не дергать меня служебными вопросами...
Назавтра поехал к сестре. Для дела, которое я затеял, мне нужен был
шурин. Выслушав, он дал согласие. Я попросил его:
- Не тяни, зарегистрируй на себя как можно скорее. Открой счет...
Жене я сказал:
- "Девятку" нашу продай. И все от "Panasonica" продай: музыкальный
центр, видеокамеру, видеомагнитофон. Свои побрякушки тоже загони. Не
волнуйся, все со временем восстановим. Всю валюту отдай Антону, он знает,
что делать, - и без особых подробностей я рассказал ей о своих планах. Она
лишь пожала плечами, сказала: "Как знаешь, тебе виднее..."
В Москве я пробыл до пятницы, каждый день ездил в больницу, состояние
мамы почти не изменилось, правда, однажды, открыв глаза, она долго
всматривалась в меня, не узнавала, затем, видимо узнала, дала знак -
шевельнула губами...
Дальнейшее мое пребывание в Москве было бессмысленным, сестра
настояла, чтоб я возвращался в Париж, жена тоже деликатно сказала об этом.
В пятницу утренним рейсом я улетел...
Итак, господин Манджери Рао получил то, что хотел, Кнорре - сумму, с
лихвой перекрывавшую его кредитный долг, остальные деньги он перевел на
счет, который открыл я, и где уже лежала моя доля. Между собой я и Кнорре
называли этот счет "резервным". В Москве мой шурин Антон Меренков тоже не
спал, оказался шустрым, дело закрутилось, я перебросил на счет, открытый
им, необходимую для начала сумму.
Рождество я отгулял вместе с Леони, Ивом Кнорре и их приятелями.
Новый год тоже встречали вместе. В феврале нового года я сдал дела
очередному руководителю парижского бюро "Экспорттехнохим" и распрощавшись
со всеми, отбыл в Россию. К Пасхе я уже был комиссован, и ощущая, как
естественно теперь сидит на мне цивильный костюм, с радостью нырнул в дела
французско-российского СП "Стиль-керамика"...
12. ПАРИЖ. БУРЖЕ. ПЕРФИЛЬЕВ, ЖЕЛТОВСКИЙ И ДРУГИЕ. СЕГОДНЯ
Перфильеву, конечно, не хотелось аннулировать просуществовавший два с
половиной года резервный счет. Он приносил хорошие проценты, был надежен,
в любой критический момент мог оказаться полезным. Но тревожный факс
Кнорре с просьбой закрыть его не случаен. Осторожный и опытный Перфильев
пренебречь этим не мог. Хотя в другом банке имелся еще один, официальный
счет российско-французского СП "Стиль-керамика"...
Утром следующего дня, как и было назначено, он сидел в парижском
отделении фирмы "Катерпиллер". Его руководитель по заведенному обычаю
разлил виски в высокие с толстым дном стаканы. Перфильев изложил ему суть
дела. Глава бюро сказал:
- О'кей! Ужинаем сегодня вместе. Я приглашаю, за счет фирмы и
позвонив секретарше, распорядился: "Ширли, приготовьте все бумаги для
контракта", - перечислил, что требуется впечатать, сроки и прочие
подробности условий...
Через два дня контракт был подписан, деньги переведены Перфильевым
"Катерпиллеру", резервный счет таким образом был аннулирован. В
аккуратности "Катерпиллера" Перфильев не сомневался: катки, бульдозеры,
скреперы, землеройные машины, - все будет в срок доставлено в Россию...
Теперь оставалось дать знать Кнорре, что он, Перфильев, здесь,
значит, выполнил его просьбу. Избранный им заранее вариант был самым
безопасным. И в субботу Перфильев поехал в церковь - в Храм Всех Святых в
Земле Российстей Просиявших. Он приехал заранее и стоял у входа, пропуская
прихожан. Но Кнорре среди них не было. Началась литургия. Торчать одному у
входа было глупо, Перфильев вошел внутрь, отстоял литургию, и поняв, что
Кнорре уже не появится, уехал. Назавтра он снова отправился в церковь,
занял ту же позицию, уже нервничая: если Кнорре не придет, как связаться с
ним, известить? Но в этот раз Кнорре прибыл, припарковал машину и не спеша
двинулся к входу, не увидеть стоявшего Перфильева Кнорре не мог. Еще
издали, разглядывая его, Перфильев обратил внимание, что Кнорре осунулся и
шел какой-то уставшей походкой. Не виделись они очень давно, и перемены в
облике Кнорре показались Перфильеву разительными. "Что-то произошло.
Что-то его грызет", - подумал Перфильев. Кнорре поднял глаза, встретился
взглядом с Перфильевым, тот на мгновение утвердительно смежил веки: все,
мол, сделано. Кнорре ответил так же: дескать, я понял, и прошествовал мимо
Перфильева, как мимо столба. Минуты через две-три Перфильев тоже вошел в
храм, нашел взглядом Кнорре, но стал поодаль. Во время литургии Перфильев
вдруг подумал: "Будет ли человек, присланный вместо него, пытаться выйти
на контакт с Кнорре? Ведь дело, задуманное в Москве его прежним
начальством, не доведено до конца? Нет, уж тут им не обломиться, Кнорре
теперь, ежели кто к нему сунется, шуганет", - внутренне злорадно
ухмыльнулся Перфильев...
Служба окончилась. Перфильев вышел из церкви, даже не оглянувшись на
Кнорре...
Вернувшись в гостиницу, он позвонил в бюро "Экспорттехнохима". Трубку
снял шеф.
- Привет. Это Перфильев. Ты грозился взять меня в Бурже на авиасалон.
Есть такая возможность?.. Хорошо. Я в гостинице "Дом Мадлен"... Отлично,
буду ждать у подъезда...
Дмитрий Желтовский слыл талантливым тележурналистом. Многие, правда,
считали, что таланта у него наполовину, вторую часть его успехов
составляли цепкость, наглость, циничность и сумасшедшая работоспособность.
Он не отрицал. Кто-то из коллег сказал ему: "Ты как тот голодный солдат,
что хочет сорокаграммовой ложкой зачерпнуть с одного раза котелок каши".
На это Желтовский со смехом ответил: "Почему бы нет, если каша вкусная. А
ежели она дерьмо, я и чайную ложку в руку не возьму". Нюх у него был, как
у собаки, особенно на скандальные истории. Вцепившись, не отпускал, как
бульдог; мог продать людей, дававших информацию на условиях анонимности.
Коллеги его об этом знали, но для телезрителей, читателей, радиослушателей
он был кумиром, обаятельным на экране, с приятным баритоном, располагавшим
внимать и верить ему. Что правда, у него никогда не случалось проколов, он
был терпелив, факты перепроверял тщательно, считал, что достоверность -
одно из условий игры, которая либо возвышала, либо уничтожала людей. Его
завидная интуиция подсказывала, как стянуть воедино разрозненные и
разбросанные во времени и пространстве факты, фактики, мелкие штрихи,
детальки, которые, сложившись в его голове, объясняли ему многое, на что
он искал ответы в своих репортерских поисках, расследованиях и погонях...
Многому Дмитрий Юрьевич Желтовский научился у своего французского коллеги
и приятеля Поля Берара. Давно, когда они только начинали сотрудничать и
готовили скандальный репортаж об одном адвокате, Желтовский усомнился:
"Слушай, а этот мужик из Нанта, нас не выпорет? - Берар ответил: "И не
только он, а другие накинутся. Но усвой одну истину, ее внушил мне отец:
кто бы тебя ни порол, все равно ногами сучить будешь..."
В этот раз Желтовский прилетел в Париж на три дня, чтоб снять сюжет
об авиасалоне в Бурже, один день просто поболтаться в Париже, обговорить с
Полем Бераром дельце, за которое они взялись давно.
Остановился Желтовский в небольшом трехзвездочном чистеньком отеле,
где на час-два проституткам и их торопливым клиентам номера не сдавали,
поскольку в этом недорогом отеле, почти постоянно меняясь, проживали
деловые люди и чиновники из Восточной Европы, в том числе из России...
Спустившись в холл, Желтовский направился было к киоску купить
газеты, когда услышал русскую речь. Трое стояли у колонны рядом с киоском
и беседовали. Один пожилой, очень сутулый, с крупной рыжеволосой головой,
другой помоложе в голубой сорочке с зеленым галстуком, третий худощавый,
болезненного вида, с запавшими сероватыми щеками. Желтовский любил
послушать разговоры не из праздного любопытства, а по привычке: а вдруг
что-нибудь интересное. Он подошел к киоску, стал спиной к разговаривавшим,
начал перелистывать журналы, словно выбирал, какой бы купить, и слушал.
- Когда он должен приехать? - спросил худощавый.
- Вот-вот, - ответил рыжеволосый, глянув на часы. - Ты выйди на
улицу, встречай, - сказал он "Зеленому галстуку" (так Желтовский окрестил
третьего). Тот подошел к огромной стеклянной двери, она отворилась,
повинуясь команде фотоэлемента. "Зеленый галстук" вышел из отеля. Сквозь
сдвинувшиеся опять створки Желтовский видел, как тот, стоя на тротуаре,
вертел головой вправо-влево.
- Даже, если получится, все равно не то, что хотелось бы, - сказал
худощавый печально. - Лицензия по трем фирмам всего на шесть штук.
- А ты придумай что-нибудь получше, - насмешливо ответил рыжеволосый,
- если ты такой умный.
В это время вбежал "Зеленый галстук".
- Выходим, подъехал!
Они заторопились к двери. Через минуту-другую за ними последовал
Желтовский. Он видел, как они уселись в серебристый новый "форд" с
дипломатическими номерами. Разглядеть, кто еще находился в машине,
Желтовскому не удалось - стекла были затемнены. Не успел отъехать "форд",
как подкатил Поль Берар, чтоб подхватить по дороге в Бурже Желтовского.
Желтовский вскочил в машину.
- Видишь серебристый "форд"? Гони за ним, - быстро сказал Желтовский.
- Они, что красотку у тебя из номера увели? Мы же должны в Бурже
ехать!..
Вскоре в потоке других машин на пересечении улицы они потеряли из
виду "форд".
- Жалко, - вздохнул Желтовский.
- На кой тебе этот "форд"?
- Люблю погони, - засмеялся Желтовский. - На всякий случай запомни
номер, дипломатический, - Желтовский перечислил буквы и цифры...
Российская делегация была невелика, некоторых Желтовский знал только
в лицо, кое с кем был знаком поближе. Все смотрели на поле, где
выстроились самолеты и вертолеты. К своему удивлению, Желтовский заметил и
Перфильева. Они не виделись более двух лет, с момента, когда Перфильев
окончательно вернулся в Москву, Желтовский потерял его след, он ему был не
нужен.
- Привет, Павел Александрович! - подошел Желтовский. - Сколько лет,
сколько зим.
- Это несложно посчитать... На это шоу прибыли?
- Да... А вы?
- Я по другим делам. Сюда попал случайно, благодаря приятелю. Завтра
улетаю домой.
- Чем заняты в Москве? Там же, в "Экспорттехнохиме"?
- Нет, ушел в бизнес. Совместное частное французско-российское НПО, -
Перфильев протянул Желтовскому визитную карточку. Тот, прочитав, спросил:
- "Стиль-керамика". Что за стиль, что за керамика? Перфильев
объяснил.
- Дело с размахом? Успешно?
- Пожалуй.
- Быстро вы развернулись... Как-нибудь загляну, - положив визитку в
карман, Желтовский отошел.
Увидел он еще одно знакомое лицо: окруженный свитой профессионалов,
переговариваясь, возвышался седоглавый, с постоянно сведенными к переносью
густыми бровями знаменитый Артемий Тарасович Кононенко - генеральный
директор крупнейшего государственного НПО авиастроения. Желтовский счел
необходимым и с ним поздороваться, перекинуться словечком-другим, с такими
людьми нужно поддерживать знакомство.
- Что привезли, Артемий Тарасович? Чем будете побивать неуступчивый
Запад? - здороваясь, весело спросил Желтовский.
- Кое-что есть, - суховато ответил Кононенко и посмотрел на
видеокамеру Желтовского. - Я скажу, когда надо будет снимать наши изделия.
И тут, разглядывая людей, ища знакомых, Желтовский увидел тех из
гостиницы. Они вроде были и со всеми россиянами вместе, но держались
как-то отстраненно.
- А эти кто, Артемий Тарасович? - указал на них Желтовский.
- Черт их знает, - насупился Кононенко. - Нынче всякое налипает.
Прежде и духу их тут бы не было. Разве случалось, чтоб я да не знал, кто
тут есть кто среди соотечественников.
Троица, о которой Желтовский спросил Кононенко, направилась к другой
группе людей - чьей-то делегации, - но не смешиваясь с нею, остановилась.
Рыжеволосый, видимо, старший, что-то втолковывал внимавшим ему двоим,
резко рубя воздух ребром ладони. И тут из какой-то группы отделился
человек и подошел к ним. Он был в черном костюме, белой сорочке со стоячим
воротником, наглухо застегнутым, как на гимнастерке. Узкое смуглое лицо
обрамлено аккуратной небольшой бородой, сливавшейся с усами. Трое
заговорили с ним. По костюму его, по облику, Желтовский пытался
определить: иранец? пакистанец? Повинуясь профессиональному инстинкту, он
нацелил на них видеокамеру, нажал на пуск. Затем направился к Перфильеву,
и тут нос к носу столкнулся с Анатолием Ивановичем Фитой.
- Вот где теперь встречаемся! - заулыбался Фита. - Нет, чтоб в Москве
созвониться, съездить на рыбалку. В Париж надо слетать, чтоб повидаться!
Вы надолго тут?
- Три дня, - ответил Желтовский. С Фитой он был хорошо знаком еще с
поры, когда тот делал завидную карьеру: из кресла парторга
химико-технологического факультета - в МГК КПСС завсектором, оттуда - в
замначальники управления серьезного министерства, затем начальник
управления; когда министерство ликвидировали, Анатолия Ивановича Фиту
определили без потерь в замы председателя одного из Госкомитетов, имевшего
отношение к вооружению. Нынче, знал Желтовский, Фита возглавлял другой
Госкомитет. Желтовский делал о Фите видеорепортаж в предвыборную кампанию
- программа Фиты показалась ему умной, без демагогии и пустых обещаний. На
ней Фита и вплыл в Госдуму.
- Вы-то каким чудом здесь? - спросил Желтовский. - Вы же теперь ушли
в другую сферу?
- В командировке. По старой памяти решил заглянуть сюда, не удержался
от соблазна.
- Анатолий Иванович, кто эти трое, тот рыжий и двое справа, беседуют
с каким-то бородатым, - указал Желтовский.
- Понятия не имею, - проследив за его рукой, ответил Фита. - Вы
помните, что обещали?
- Помню, помню, виноват. Честное слово, на сей раз точно - честное
слово! Возвратимся в Москву, - сразу же занесу.
Однажды Желтовский был на даче у Фиты и отснял кассету о семействе
Фиты: хозяин, жена, сын с невесткой, внук и внучка. Пообещал завезти
кассету на работу Фите, но так и не удосужился, замотался, потом и вовсе
забыл...
Начались демонстрационные полеты. Однако внимание Перфильева
привлекли не рев двигателей и не взлетавшие красивые машины, а четыре
человека, стоявшие в стороне, вернее один, которого Перфильев знал: глава
фирмы "Улыбка" Евсей Николаевич Батров! "Он-то что тут делает?! Забавно,
забавно..." - думал Перфильев. Рядом с Батровым стоял сутулый рыжеволосый
и еще один - в зеленом галстуке. Они беседовали с бородатым (то, что
бородатый - пакистанец или иранец, опытный Перфильев определил по одежде:
черный костюм, белая, без галстука сорочка с высоким воротником-стойкой);
Батров молчал, говорил рыжеволосый, обращаясь к обладателю зеленого
галстука, потом тот поворачивал голову к бородатому, видимо переводил
слова рыжеволосого, после чего бородатый отвечал, а мужчина в зеленом
галстуке тут же снова обращался к рыжеволосому. "Надо будет рассказать
Лебяхину", - пронеслось в голове Перфильева.
- Павел Александрович, - окликнул его голос Желтовского.
- Да, - вскинул на него глаза Перфильев, не уловивший, когда
Желтовский оказался рядом.
- Вы не знаете, кто эта пара гнедых с рыжеволосым и чернобородым? -
спросил, кивнув головой, Желтовский.
- Почему они вас интересуют?
- Меня все интересует, - подмигнул Желтовский. - Даже вы.
"Избавь меня Бог от твоих интересов", - мысленно ответил Перфильев и
сказал:
- Я знаю одного из них, худощавого с болезненным лицом, если видите
отсюда его лицо. Это Евсей Николаевич Батров, глава фирмы "Улыбка".
- Что-то он не очень улыбчив. Чем промышляет эта фирма?
- Что-то, связанное со стоматологией. Кажется, заготовки к зубным
протезам. Так что на всякий случай заведите с ним знакомство.
- Пока обойдусь. Я еще могу проволоку перекусить... Удирать отсюда не
намерены? Вроде дождик собирается.
- Побуду еще немного. А вы?
- Мне-то до конца торчать...
Через час Перфильев попрощался с привезшим его сюда шефом бюро
"Экспорттехнохим", автобусом, шедшим из Бурже, через двадцать минут
добрался до метро "Майо", и вскоре входил в холл своей гостиницы...
Первый день авиасалона в Бурже закончился. По шоссе N_2 к Парижу
неслись машины. В одной из них ехали Поль Берар и Желтовский.
- Чего приуныл? - спросил Берар.
- Думаю.
- О чем?
- Каким образом ты узнаешь для меня, кто владелец того серебристого
"форда" с дипломатическими номерами.
- Тебе это очень нужно?
- Не очень. Но желательно... Пить хочется.
- В "бардачке" две банки пива. Одну оставь мне.
Желтовский содрал с банки скобу и стал пить.
- Хочу развлечь тебя, - сказал Берар. - Могу сообщить приятную
новость: есть такой небольшой банк - "Жюстен кредито-банк". На случай,
если я внезапно умру от инфаркта или погибну в автокатастрофе, в
наследство завещаю его тебе. Вернее его название, так что запомни: "Жюстен
кредито-банк". Но поскольку я здоров, как бык и езжу очень аккуратно, то
банком этим пока займусь я. Нащупал там некоего чиновника месье Паскаля
Жувэ, с ним-то и хочу завести роман.
- Педик?
- Совсем наоборот, в молодости был большой шалун.
- Как ты набрел на него?
- Сложными маневрами и терпением, не жалел ни времени, ни денег.
- А если ничего не окажется?
- Значит этот банк вычеркнем и пойдем дальше. Где-то наткнемся...
Поедешь ко мне?
- Нет, отвези в отель...
Вечером он пошел в бар выпить пиво. У входа, окинув взглядом овальное
помещение бара, увидел слева у стойки двоих: "франта" с зеленым галстуком
на фоне голубой сорочки и человека с измученным лицом язвенника. Они пили
оранж из высоких прямоугольных бокалов с толстым дном. Народу в баре было
полно, стоял многоголосый шум. Желтовский помедлил какое-то время, пока
освободилось удобное место невдалеке от заинтересовавших его
соотечественников, сел почти спиной к ним, отвернул голову, чтоб они не
видели его лица, и потягивая пиво, прикрыл глаза, чтобы лучше
сосредоточиться, вылавливая из шума русские фразы, которыми обменивались
эти двое:
- ...Это дешевле, конечно, чем мировые цены...
- ...Зато надежно... Не наше дело, как они их будут использовать.
- ...Ладно, пойдем отдыхать... Завтра трудный день...
Допив оранж, они ушли.
Желтовский, медленно потягивая пиво, курил, пытаясь втиснуть
услышанное в какой-нибудь "сюжет", но ничего не получалось... "А где же
рыжеволосый? - подумал Желтовский. - Он что, не в этой гостинице?"...
Утром следующего дня он спустился в холл, перебросив через плечо
видеокамеру и фотоаппарат "Кодак". По поводу "Кодака" Поль Берар шутил:
"Ты, наверное, и в сортир не можешь сходить без фотокамеры".
Он стоял у колонны около лифта, ожидая Берара, который должен был
заехать. Они собирались в музей Чернуски посмотреть новую экспозицию
средневековой китайской графики. И тут опять увидел двоих: "Зеленый
галстук" и человека с серым лицом язвенника. Они беседовали, поглядывая на
