губы и ногти на руках стали синюшными.
- Ладно, это не важно... Зачем компьютер украли? Хотели, чтобы мы уе-
хали?
- И это тоже... Посмотреть хотели, что она там написала. Узнали, что
она материалы о пожаре брала. В материалах нет ничего, сто раз проверя-
ли, но кто-то шепнул, что вроде она ушлая очень, Образцова эта. Вдруг
чего увидела, что другие проглядели...
- Кто ее отравил?
- Хозяин.
- Чей хозяин? Твой? Олег, что ли?
- Нет, твой. Вишняков Григорий Филиппович. Он после Усанова второе
лицо в этой шайке маразматиков...
Дальше я не слышал. В голове помутилось, я отключился и упал с табу-
ретки на пол. Очнулся от удара и с трудом поднял голову. Перед глазами
разбегались разноцветные круги, взгляд никак не фокусировался на Завару-
еве. Он чувствовал себя явно лучше, чем я, потому что был моложе и креп-
че, но у меня было одно преимущество - масса. Я был выше и крупнее. Поэ-
тому я был уверен, что хоть мне и плохо, но продержусь я дольше. Просто
я очень устал...
- Чего ты еще хочешь? - Заваруев уже хрипел. - Я все рассказал. От-
пусти меня...
- Нет еще. Рано. Вернигору убили?
- Нет, он сам... Хотели, это правда. Но не успели. Пришли к нему, а
он лежит на диване, мертвый уже.
- За что его? Чем он им помешал?
- Он догадывался. Актрисе кассету дал, наверное, хотел, чтобы она в
Москве показала. Но она все равно в списке была, поэтому за ней следили,
момент выбирали... Вот и узнали, что она к Вернигоре ходила. Испуга-
лись...
- Как можно сделать, чтобы до конца фестиваля никого больше не трога-
ли? Кому твой брат доверяет?
- Мне... Больше никому.
- Сможешь выкрутиться, если я тебя отпущу?
- Не знаю... Мне плохо...
- Терпи. Значит, так. Игоря Литвака и всех остальных мы увезли, пото-
му что у Игоря заболел сын. Запомнил?
- Да...
- Ты ничего не мог поделать, нас было четверо. Никто ни о чем не до-
гадывается. Никто тебя ни о чем не спрашивал, и ты мне ничего не расска-
зывал. Приехали, через пятнадцать минут уехали, и все. Запомнил?
- Да... Пожалуйста... Я больше не могу, мне плохо...
- Лисицына и Яковчика не трогать. Дать нам спокойно уехать. Актеров
оставить в покое. Ясно?
Его начало рвать. Я с трудом встал на колени, подполз к нему и при-
поднял его голову, чтобы он не захлебнулся рвотной массой. Желто-корич-
невая зловонная жижа лилась мне на руки, но я не испытывал брезгливости,
думая только о том, хватит ли мне сил вытащить его отсюда. А может, ну
его к чертям собачьим, пусть подыхает здесь?
Пальцы плохо слушались, и я никак не мог попасть ключом в маленький
замочек наручников. Когда я разрезал ножом веревки на ногах Заваруева,
он потерял сознание. Наконец я преодолел несколько метров, отделявших
нас от входной двери, и в последнем усилии толкнул ее. Уже теряя созна-
ние, я увидел, как шевельнулись кусты - Юра Мазаев бежал мне навстречу.
Последнее, о чем я успел подумать, было: "Я же велел им отъехать метров
на двести, чтобы Заваруев отчетливо услышал шум удаляющегося автомоби-
ля..."
Через два дня я забрал из больницы Таню и увез ее к себе в Москву.
Ирочка с Мазаевым уехали в Питер догуливать отпуск в роскошной трехком-
натной квартире в центре города.
До самой последней минуты пребывания на черноморском курорте я мучил-
ся мыслью о собственной трусости, хотя как человек разумный понимал, что
сделать все равно ничего нельзя. Город жестко контролируется Юрцевым и
купленной им частью администрации, а сил той части, которую Юрцев и иже
с ним хотели скинуть, совершенно недостаточно для наведения в городе
хоть какого-то подобия справедливости. С Татьяной я своими тяжкими раз-
думьями не делился, но она и без слов все понимала. Когда я, сложив ее
вещи и купив билеты, забрал ее из больницы и повез в аэропорт, она ска-
зала:
- Дима, ну хоть напоследок... Неужели все им спускать?
Я молча сжал ее руку и легонько поцеловал в щеку. Сидящий впереди Се-
режа Лисицын сделал вид, что не услышал ее слов, хотя мускулы на его шее
напряглись. Не нужно устраивать ему неприятности. Но и Таня права: неу-
жели все им спускать?
Решение пришло само собой, когда в салоне самолета оказались разъез-
жающиеся после закрытия фестиваля журналисты. Двух часов полета вполне
хватило для того, чтобы поделиться с ними впечатлениями о пребывании в
гостеприимном теплом городке. Мой рассказ был встречен весьма скептичес-
ки. То есть сначала, пока я говорил о четырех трупах и связанных с этим
событиях, они слушали меня, раскрыв рот, но когда речь зашла о ветеранах
и клубе "Патриот", интереса у них поубавилось. Все это было слишком по-
хоже на бред больного воображения. Я не стал настаивать. В конце концов
я сделал все, что мог.
В Москве я привез Татьяну в свою однокомнатную квартиру и поклялся в
течение ближайшей недели кормить ее только манной кашей и чаем с сухаря-
ми, как и полагается после отравления. Она вяло соглашалась и вообще
выглядела усталой и безразличной. Казалось, она даже не понимает, что
приехала в Москву, а не к себе домой, в Петербург.
- Таня, ты недовольна? - как-то спросил я ее. - Жалеешь, что согласи-
лась приехать ко мне?
- Да нет, - она повела плечами, - я ни о чем не жалею. Кроме одного:
что живу в этой поганой никчемной жизни. Я только теперь начинаю пони-
мать, почему ты уходишь на пенсию. Раньше я это как-то воспринимала...
Легко, что ли... Ну как должное. Кому-то можно выкрутить руки, а кому-то
нельзя. А если случайно удается зацепить того, кого нельзя, то нужно
просто порадоваться и купить себе маленький подарок в честь маленькой
неожиданной удачи. И ни в коем случае не думать, что так теперь будет
всегда. Знаешь, я с этим мирилась, а может быть, книги начала писать
специально, чтобы не думать об этом и не расстраиваться. Подумаешь, про-
фессиональная гордость! Кому она к чертовой матери нужна, гордость эта!
Нацепил погоны, получаешь заплату - и сиди тихонько, делай свое дело,
как умеешь, и не высовывайся. Единый закон во всем мире, это же не толь-
ко у нас так. Ну, может, у нас как-то особенно нагло, но по сути то же
самое. А теперь мне больно и противно. И я не знаю, как буду работать
дальше.
- Тебе сколько еще до пенсии?
- Почти десять лет. Я же университет заканчивала, а не школу милиции,
как ты, а нам срок обучения в стаж не засчитывается.
- Уходи с работы, - предложил я. - Увольняйся без пенсии, пиши книги.
А я буду тебя содержать.
Я говорил это, наверное, уже в сотый раз. Но сейчас впервые Татьяна
ответила:
- Я подумаю.
Спустя неделю я прочитал в газете огромную статью о маленьком южном
курортном городе. Кто-то из журналистов мне все-таки поверил. Начиналась
она словами:
"Провожали в последний путь молодого участкового Сергея Лисицына..."
В этот день я напился, и мне даже не было стыдно перед Татьяной.
