шил написать исповедь, запечатать ее в бутылку и доверить волнам. Один
шанс из ста, что мою исповедь найдут и тогда (возможно, я напрасно льщу
себя такой надеждой) доселе не разрешенная тайна Негритянского острова
будет раскрыта.
Но не только романтика пленяла меня. Я упивался, наблюдая гибель жи-
вых существ, наслаждался, убивая их. Мне нравилось истреблять садовых
вредителей...
Жажда убийств была ведома мне с детских лет. Вместе с ней во мне жило
глубоко противоположное, но мощное стремление к справедливости. Одна
мысль о том, что по моей вине может погибнуть не только невинный чело-
век, но даже животное, преисполняла меня ужасом. Я всегда жаждал тор-
жества справедливости.
Я думаю, что это объяснит человеку, разбирающемуся в психологии, во
всяком случае, почему я решил стать юристом, - при моем складе характера
это был закономерный выбор. Профессия юриста отвечала чуть не всем моим
стремлениям.
Преступление и наказание всегда привлекали меня.
Я с неизменным интересом читаю всевозможные детективы и криминальные
романы. Я нередко изобретал сложнейшие способы убийства - просто, чтобы
провести время.
Когда наконец я стал судьей, развилась и еще одна черта моего харак-
тера, до сих пор таившаяся под спудом.
Мне доставляло неизъяснимое наслаждение наблюдать, как жалкий прес-
тупник уже на скамье подсудимых пытается уйти от наказания, но чувству-
ет, что отмщение близится, что оно неотвратимо. Однако учтите: вид не-
винного на скамье подсудимых не доставлял мне удовольствия.
Два раза, если не больше, когда мне казалось, что обвиняемый невино-
вен, я прекращал дело: мне удавалось доказать присяжным, что тут нет
состава преступления. Однако благодаря распорядительности полицейских
большинство обвиняемых, привлекаемых по делам об убийстве, были действи-
тельно виновны.
Так обстояло дело и в случае с Эдвардом Ситоном.
Правда, его внешность и манеры производили обманчивое впечатление и
ему удалось расположить к себе присяжных. Однако улики, пусть и не слиш-
ком впечатляющие, зато несомненные, и мой судейский опыт убедили меня,
что он совершил преступление, в котором его обвиняли, а именно, убил по-
жилую женщину, злоупотребив ее доверием.
У меня сложилась репутация юриста, с легким сердцем посылающего людей
на виселицу, однако это более чем несправедливо. Мои напутствия присяж-
ным всегда отличали справедливость и беспристрастность. Вместе с тем я
не мог допустить, чтобы наиболее пылкие из адвокатов своими пылкими ре-
чами играли на чувствах присяжных. Я всегда обращал их внимание на имею-
щиеся в нашем распоряжении улики.
В последние годы я стал замечать перемены в своем характере: я поте-
рял контроль над собой - мне захотелось не только выносить приговор, но
и приводить его в исполнение. Захотелось - я буду откровенен - самому
совершить убийство. Я видел в этом жажду самовыражения, неотъемлемую
черту каждого художника. А я и был или, вернее, мог стать художником в
своей сфере - в сфере преступления! Я потерял власть над своим воображе-
нием, которое мне дотоле удавалось держать в узде: ведь в ином случае
оно препятствовало бы моей работе.
Мне было необходимо... просто необходимо совершить убийство! Причем
отнюдь не обыкновенное убийство. А небывалое, неслыханное, из ряда вон
выходящее убийство! Наверное, мое воображение осталось воображением под-
ростка. Меня манило ко всему театральному, эффектному! Манило к
убийству... Да, да, манило к убийству... Однако врожденное чувство спра-
ведливости, прошу вас мне поверить, останавливало меня, удерживало от
убийства. Я не мог допустить, чтобы пострадал невинный.
Мысль о возмездии осенила меня совершенно неожиданно - на нее меня
натолкнуло одно замечание, которое обронил в случайном разговоре некий
врач, рядовой врач-практик. Он заметил, что есть очень много преступле-
ний, недосягаемых для закона. И в качестве примера привел случай со сво-
ей пациенткой, старой женщиной, умершей незадолго до нашего разговора.
Он убежден, сказал мне врач, что пациентку погубили ее слуги, муж и же-
на, которые не дали ей вовремя предписанное лекарство и притом умышлен-
но, так как после смерти хозяйки должны были получить по завещанию из-
рядную сумму денег. Доказать их вину, объяснил мне врач, практически не-
возможно, и тем не менее он совершенно уверен в правоте своих слов. Он
добавил, что подобные случаи преднамеренного убийства отнюдь не ред-
кость, но привлечь за них по закону нельзя.
Этот разговор послужил отправной точкой. Мне вдруг открылся путь, по
которому я должен идти. Одного убийства мне мало, если убивать, так с
размахом, решил я.
Мне припомнилась детская считалка, считалка о десяти негритятах. Ког-
да мне было два года, мое воображение потрясла участь этих негритят,
число которых неумолимо, неизбежно сокращалось с каждым куплетом. Я
втайне занялся поисками преступников... Не стану подробно описывать, как
я осуществлял поиски, - это заняло бы слишком много места. Чуть не каж-
дый разговор, который у меня завязывался, я старался повернуть опреде-
ленным образом - и получал поразительные результаты. Истерто доктора
Армстронга я узнал, когда лежал в больнице, от ходившей за мной сестры;
ярая поборница трезвости, она всячески старалась убедить меня в пагуб-
ности злоупотребления спиртными напитками и в доказательство рассказала,
как при ней пьяный врач зарезал во время операции женщину. Невзначай за-
дав вопрос, в какой больнице она проходила практику, я вскоре выведал
все, что мне требовалось. И без всякого труда напал на след этого врача
и его пациентки.
Разговор двух словоохотливых ветеранов в моем клубе навел меня на
след генерала Макартура. Путешественник, только что возвратившийся с бе-
регов Амазонки, рассказа мне о том, как бесчинствовал в тех краях некий
Филипп Ломбард. Пышущая негодованием жена английского чиновника на
Мальорке рассказала мне историю высоконравственной пуританки Эмили Брент
и ее несчастной служанки. Антони Марстона я выбрал из большой группы лю-
дей, повинных в подобных преступлениях. Неслыханная черствость, полная
неспособность к состраданию, на мой взгляд, делали его фигурой, опасной
для общества и, следовательно, заслуживающей кары. Чго же касается быв-
шего инспектора Блора, то о его преступлении я, естественно, узнал от
моих коллег, которые горячо и без утайки обсуждали при мне дело Ландора.
Не могу передать, какой гнев оно вызвало у меня. Полицейский-слуга зако-
на и уже поэтому должен быть человеком безупречной нравственности. Ведь
каждое слово таких людей обладает большим весом хотя бы в силу того, что
они являются стражами порядка.
И наконец, я перейду к Вере Клейторн. Как-то, переплывая Атлантичес-
кий океан, я засиделся допоздна в салоне для курящих, компанию мне сос-
тавил красивый молодой человек Хьюго Хамилтон. Вид у него был донельзя
несчастный. Чтобы забыться, он усиленно налегал на выпивку. Видно было,
что ему просто необходимо излить душу. Не надеясь ничего выведать от не-
го, я чисто машинально завязал с ним привычный разговор. То, что я услы-
шал, бесконечно потрясло меня, я и сейчас помню каждое его слово...
- Вы совершенно правы, - сказал он. - Чтобы убить ближнего, необяза-
тельно подсыпать ему, скажем, мышьяк или столкнуть со скалы, вовсе нет.
- Он наклонился и, глядя мне в глаза, сказал: - Я знал одну - преступни-
цу. Очень хорошо знал... Да что там говорить, я даже любил ее. И, кажет-
ся, не разлюбил и теперь... Ужас, весь ужас в том, что она пошла на
преступление из-за меня... Я, конечно, об этом не догадывался. Женщины -
это изверги. Сущие изверги, вы бы никогда не поверили, что девушка,
славная, простая, веселая девушка способна на убийство? Что она отпустит
ребенка в море, зная, что он утонет, ведь вы бы не поверили, что женщина
способна на такое?
- А вы не ошибаетесь? - спросил я. - Ведь это могла быть чистая слу-
чайность.
- Нет, это не случайность, - сказал он, внезапно протрезвев. - Никому
другому это и в голову не пришло. Но мне достаточно было взглянуть на
нее, и я все понял сразу, едва вернулся... И она поняла, что я все по-
нял. Но она не учла одного: я любил этого мальчика... - Он замолчал, по
он и так сказал достаточна, чтобы я смог разузнать все подробности этой
истории и напасть на след убийцы.
Мне нужен был десятый преступник. И я его нашел: это был неким Айзек
Мершие. Подозрительный тип. Помимо прочих грязных делишек, он промышлял
и торговлей наркотиками, к которым пристрастил дочь одного из моих дру-
зей. Бедная девочка на двадцать втором году покончила с собой.
Все время, пока я искал преступников, у меня постепенно вызревал
план. Теперь он был закончен, и завершающим штрихом к нему послужил мой
визит к одному врачу с Харли-стрит. Я уже упоминал, что перенес опера-
цию. Врач уверил меня, что вторую операцию делать не имеет смысла. Он
разговаривал ев мной весьма обтекаемо, но от меня не так-то легко скрыть
правду.
Я понял, меня ждет долгая мучительная смерть, но отнюдь не намеревал-
ся покорно ждать конца, что, естественно, утаил от врача Нет, нет, моя
смерть пройдет в вихре волнений. Прежде чем умереть, я наслажусь жизнью.
Теперь раскрою вам механику этого дела.
Остров, чтобы пустить любопытных по ложному следу, я приобрел через
Морриса. Он блестяще справился с этой операцией, да иначе и быть не мог-
ло: Моррис собаку съел на таких делах Систематизировав раздобытые мной
сведения о моих будущих жертвах, я придумал для каждого соответствующую
приманку. Надо сказать, что все без исключения намеченные мной жертвы
попались на удочку Приглашенные прибыли на Негритянский остров 8 авгус-
та. В их числе был и я.
С Моррисом я к тому времени уже расправился. Он страдал от несварения
желудка. Перед отъездом из Лондона я дал ему таблетку и наказал принять
на ночь, заверив, что она мне чудо как помогла. Моррис отличался мни-
тельностью, и я не сомневался, что он с благодарностью последует моему
совету. Я ничуть не опасался, что после него останутся компрометирующие
бумаги или записи. Не такой это был человек.
Мои жертвы должны были умирать в порядке строгой очередности - этому
я придавал большое значение. Я не мог поставить их на одну доску - сте-
пень вины каждого из них была совершенно разная. Я решил, что наименее
виновные умрут первыми, дабы не обрекать их на длительные душевные стра-
дания и страх, на которые обрекал хладнокровных преступников. Первыми
умерли Антони Марстон и миссис Роджерс; Марстон - мгновенно, миссис Род-
жерс мирно отошла во сне. Марстону, по моим представлениям, от природы
не было дано то нравственное чувство, которое присуще большинству из
нас. Нравственность попросту не существовала для него: язычником, вот
кем он был. Миссис Роджерс, и в этом я совершенно уверен, действовала в
основном под влиянием мужа.
Нет нужды подробно описывать, как умерли эти двое.
Полиция и сама без особого труда установила бы, что послужило причи-
ной их смерти. Цианистый калий раздобыть легко - им уничтожают ос. У ме-
ня имелся небольшой запас этого яда, и, воспользовавшись общим замеша-
тельством, наставшим после предъявленных нам обвинений, я незаметно под-
сыпал яд в почти опорожненный стакан Марстона.
Хочу добавить, что я не спускал глаз с лиц моих гостей, пока они слу-
шали предъявленные им обвинения, и пришел к выводу, что они все без иск-
лючения виновны: человек с моим опытом просто не может ошибиться.
От страшных приступов боли, участившихся в последнее время, мне про-
писали сильное снотворное - хлоралгидрат. Мне не составило труда нако-
пить смертельную дозу этого препарата Роджерс принес своей жене коньяк,
поставил его на стол, проходя мимо, я подбросил снотворное в коньяк, И
опять все прошло гладко, потому что в ту пору нами еще не овладела
страшная подозрительность.
Генерал Макартур умер без страданий. Он не слышат, как я подкрался к
нему. Я тщательно продумал, когда мне уйти с площадки так, чтобы моего
отсутствия никто не заметил, и все прошло прекрасно.
Как я и предвидел, смерть генерала побудила гостей обыскать остров.
Они убедились, что, кроме нас семерых, никого на острове нет, и в их ду-
ши закралось подозрение. Согласно моему плану, на этом этапе мне нужен
был сообщник. Я остановил свой выбор на Армстронге. Он произвел на меня
впечатление человека легковерного, кроме того, он знал меня в лицо, был
обо мне наслышан и ему просто не могло прийти в голову, что человек с
моим положением в обществе может быть убийцей. Его подозрения падали на
Ломбарда, и я сделал вид, что разделяю их. Я намекнул ему, что у меня
есть хитроумный план, благодаря которому мы сможем, заманив преступника
в ловушку, изобличить его.
Хотя к этому времени комнаты всех гостей были подвергнуты обыску,
личный обыск еще не производился. Но я знал, что его следует ожидать с
минуты на минуту.
Роджерса я убил утром 10 августа. Он колол дрова и не слышал, как я
подобрался к нему. Ключ от столовой, которую он накануне запер, я выта-
щил из его кармана.
В разгар суматохи, поднявшейся после этого, для меня не составило
труда проникнуть в комнату Ломбарда и изъять его револьвер. Я знал, что
у него при себе револьвер: не кто иной, как я, поручил Моррису напомнить
Ломбарду, чтобы он не забыл захватить с собой оружие.
За завтраком, подливая кофе мисс Брент, я подсыпал ей в чашку остатки
снотворного. Мы ушли из столовой, оставив ее в одиночестве. Когда я чуть
позже проскользнул в комнату, она была уже в полудреме, и я сделал ей
укол цианистого калия. Появление шмеля вы можете счесть ребячеством, но
мне действительно хотелось позабавиться. Я старался ни в чем не отсту-
пать от моей любимой считалки.
После чего события развернулись так, как я и рассчитывал: если память
мне не изменяет, именно я потребовал подвергнуть всех обыску. И всех са-
мым тщательным образом обыскали. Но револьвер я уже спрятал, а яд и сно-
творное использовал.
Тогда-то я и предложил Армстронгу привести в действие мой план План
мой отличала незамысловатость - следующей жертвой должен был стать я.
Убийца переполошится, к тому же, если я буду числиться мертвым, я смогу
невозбранно бродить по дому и выслежу, кто этот неведомый убийца.
Армстронгу мой план пришелся по душе. В тот же вечер мы провели его в
жизнь. Нашлепка из красной глины на лбу, алая клеенка из ванной, серая
шерсть - вот и все, что нам понадобилось для этой постановки. Добавьте
неверный, мерцающий свет свечей, к тому же приблизился ко мне один
Армстронг. Так что и тут все прошло без сучка, без задоринки. Вдобавок,
когда мисс Клейторн, едва водоросли коснулись ее шеи, испустила истошный
крик, все кинулись к ней на помощь, и у меня с лихвой хватило времени,
чтобы как можно натуральнее изобразить мертвеца.
Эффект превзошел все наши ожидания. Армстронг отлично справился со
своей ролью. Меня перенесли в мою комнату и уложили в постель. Больше
обо мне не вспоминали: все они были насмерть перепуганы и опасались друг
друга.
У меня было назначено свидание с Армстронгом на без малого два ночи.
Я завел его на высокую скалу позади дома. Сказал, что отсюда мы увидим,
если кто-нибудь захочет к нам подкрасться, нас же, напротив, никто не
увидит, потому что окна выходят на другую сторону.
Армстронг по-прежнему ничего не подозревал, что было более чем стран-
но: ведь считалка, вспомни он только ее, предупреждала - "один попался
на приманку"...
Армстронг проглотил приманку, ничего не заподозрив.
И тут опять же все прошло без сучка, без задоринки.
Я нагнулся, вскрикнул, объяснил, что увидел ниже по склону ход в пе-
щеру и попросил его убедиться, так ли это.
Он наклонился. Я толкнул его в спину, он покачнулся и рухнул в бушую-
щее море. Я вернулся домой. Наверное, Блор услышал, как я шел по коридо-
ру. Чуть выждав, я пробрался в комнату Армстронга, а чуть погодя, нароч-
но стараясь топать как можно громче, чтобы меня услышали, ушел оттуда.
Когда я спустился вниз, наверху открылась дверь. Они, должно быть, виде-
ли, как я выходил из дому.
И спустя минуту двое пошли за мной следом. Я обогнул дом, проник в
него через окно столовой, которое предварительно оставил открытым. Окно
за собой прикрыл и только тогда разбил стекло. Потом поднялся к себе и
лег в постель.
Я предполагал, что они снова обыщут весь дом, но рассчитывал, что
приглядываться к телам не станут, разве заглянут под простыню, чтобы
убедиться, не прячется ли там под видом трупа Армстронг. Так оно и выш-
ло.
Да, забыл упомянуть, что револьвер я подбросил в комнату Ломбарда.
Видимо, вам будет любопытно узнать, куда я его спрятал на время обыска.
В шкафу хранились запасы консервов, всевозможных коробок с печеньем. Я
открыл одну из нижних коробок, кажется, с галетами, сунул туда револьвер
и снова заклеил ее скотчем.
Я рассчитал - и не ошибся, - что никому не придет в голову рыться в
запаянных банках и запечатанных коробках, тем более что все верхние жес-
тянки были нетронуты. Алую клеенку я упрятал под ситцевый чехол одного
из кресел в гостиной, шерсть в диванную подушку, предварительно ее под-
поров.
И вот наконец настал долгожданный миг: на острове осталось всего три
человека, которые до того боялись друг друга, что были готовы на все,
притом у одного из них имелся револьвер. Я следил за ними из окна. Когда
Блор подошел к дому, я свалил на него мраморные часы из окна Веры.
Из своего окна я видел, как Вера застрелила Ломбарда. В смелости и
находчивости ей не откажешь. Она ничем не уступала Ломбарду, а в чем-то
и превосходила его. После этого я сразу кинулся в комнату Веры - подго-
товить сцену к ее приходу.
Я ставил увлекательный психологический эксперимент. Понудят ли Веру к
самоубийству угрызения совести (ведь она только что застрелила человека)
вкупе с навевающей ужас обстановкой, будет ли этого достаточно? Я наде-
ялся, что будет. И не ошибся. Вера Клейторн повесилась у меня на глазах:
затаившись за шкафом, я следил за ней.
Перехожу к последнему этапу. Я вышел из-за шкафа, поднял стул, поста-
вил его у стены. Револьвер я нашел на лестничной площадке - там его об-
ронила Вера. Я постарался не смазать отпечатки ее пальцев.
Что же дальше? Я завершил мой рассказ. Вложу рукопись в бутылку, за-
печатаю и брошу ее в море. Почему? Да, почему?.. Я тешил свое самолюбие
мыслью изобрести такое преступление, которое никто не сможет разгадать.
Но я художник, и мне открылось, что искусства для искусства нет. В каж-
дом художнике живет естественная жажда признания. Вот и мне хочется, как
ни стыдно в этом признаться, чтобы мир узнал о моем хитроумии...
Я написал свою исповедь, исходя из предположения, что тайна Негри-
тянского острова не будет раскрыта. Но не исключено, что полиция окажет-
ся умнее, чем я ожидал. Как-никак есть три обстоятельства, которые могут
способствовать разгадке моего преступления. Первое: полиции отлично из-
вестно, что Эдвард Ситон был виновен. А раз так, они знают, что один из
десятерых в прошлом не совершал убийства, а из этого, как ни парадок-
сально, следует, что не кто иной, как этот человек, виновен в убийствах
на Негритянском острове. Второе обстоятельство содержится в седьмом куп-
лете детской считалки Причиной смерти Армстронга послужила "приманка",
на которую он попался, а вернее, из-за которой он попал в переплет, при-
ведший его к смерти. Иными словами, в считалке ясно сказано, что смерть
Армстронга связана с каким-то обманом. Уже одно это могло бы послужить
толчком к разгадке, В живых тогда осталось всего четверо, причем совер-
шенно очевидно, что из всех четверых Армстронг мог довериться безогово-
рочно лишь мне. И, наконец, третье обстоятельство имеет чисто символи-
ческий характер. Помета смерти на моем лбу. Что это, как не Каинова пе-
чать?
Мой рассказ подходит к концу. Бросив бутылку с исповедью в море, я
поднимусь к себе, лягу в постель. К моему пенсне привязана черная тесем-
ка, но на самом деле это никакая не тесемка, а тонкая резинка. Пенсне я
положу под себя. Один конец резинки обмотаю вокруг дверной ручки, другой
вокруг револьвера, но не слишком надежно. А дальше по моим предположени-
ям произойдет вот что. Моя рука - я оберну ее платком - спустит курок, и
платок упадет на пол. Револьвер, привязанный к резинке, отлетит к двери,
стукнется о дверную ручку, резинка отвяжется и повиснет на пенсне, не
вызвав ничьих подозрений. Платок на полу и вовсе не вызовет ничьих подо-
зрений. Когда меня найдут, я буду лежать на кровати с простреленной го-
ловой - в полном соответствии с дневниковыми записями моих товарищей по
несчастью. К тому времени, когда к нашим телам получат доступ судебные
медики, время моей смерти установить будет невозможно.
После шторма на остров приплывут люди, но что они найдут здесь - лишь
десять трупов и неразрешимую загадку Негритянского острова.
