— Дикий пляж, помнишь? Сразу за волнорезом, вправо. А
дальше бухточка с тенью. Скалы близко подходят. На пляже было
многолюдно, мы отправились туда,— Татьяна произносила слова
медленно, едва слышным голосом. Голова ее была опущена, и на
юбку, на руки падали крупные слезы.
— Кто мы?
— Сева, племянник. Он на год старше Дарьи, длинный. Оба,
как пришли, сразу в воду, купаться. Когда я переоделась, они
уже заплыли с Дарьей, метров триста от берега. Море блестит,
кое-как разглядела две точки. Даже голосов не слышно...
@BLL=
...Татьяна тоже забрела в воду и минуты две-три с
наслаждением плескалась, пока не задела рукой медузу, к которым
так и не смогла привыкнуть. Выбравшись на берег, расстелила
циновку и взялась читать детектив, начатый еще в поезде.
Горячее солнце, легкий, ласковый бриз с моря заставили ее
смежить глаза, поэтому когда услышала чужие шаги, было уже
поздно. Она откинула волосы и хотела повернуть голову, но
кто-то грубо наступил ногой прямо ей на шею и вдавил лицом в
песок. Кричать она не могла, но почувствовала, что купальника
на ней уже нет, его разрезали ножом и сорвали. Она забилась,
словно выброшенная на берег рыбина. Еще немного и ей удалось бы
освободиться, но в этот момент ее схватили за волосы, рванули
вверх и с такой силой снова вдавили лицом в песок, что она
потеряла сознание и обмякла...
До Глухова слова жены доходили сквозь красноватый,
пульсирующий туман. Он словно получил удар в челюсть. Несмотря
на слезы, Татьяна заметила его состояние.
— Наверное, мне не надо было рассказывать тебе. Но я
боюсь, что в следующий раз на моем месте окажется Дарья.
Глухов по-прежнему молчал, сцепив зубн. Наконец, дар речи
начал к нему возвращаться. Хриплым, лающим голосом спросил:
— Зачем вас туда понесло?
— Ва-ань, откуда же мы... Ты сам сказал, это все
розыгрыш. И потом, Крым все-таки.
— Дура! — рявкнул Глухов.— У тебя одно на уме.
Забрались в безлюдное место... Голая по сути! Твои две тряпки,
величиной с конверт, не в счет. А тут местные подонки...
подбирают таких. Тьфу!
На глазах у жены блестели слезы. Она довозилась с
застежкой на боку и поднялась с табурета. Цветастая, тонкая
юбка скользнула с бедер в ноги. Глухов невольно сглотнул слюну.
Коротконогая, развратная Зинаида по сравнению с его Татьяной
выглядела жалкой дворняжкой.
Татьяна повернулась к нему правым боком и спустила
трусики. На смуглою ягодице сбоку красовался тампон,
перехваченный крест-накрест кусками лейкопластыри. Кожа вокруг
заметно воспалилась.
— Что это?
— Они ткнули ножом, когда уходили.
— Сколько их было?
— Двое, я думаю.
— Они переговаривались?
— Не знаю... нет. Все молча. Только в самом конце я
услышала, кто-то сказал: "Уходим". Одно слово.
— И ничего не видела?
Татьяна молча покачала головой, поправила на себе юбку.
— Они не местные. Они знали, кто я. И знали тебя.
— Меня? — Глухов дернул плечом.— Ну-ка, поясни.
— Ваня, ты, действительно, не понимаешь? Или
прикидываешься? — Татьяна смотрела на него с упреком, и он
видел, что глаза у нее опять наливаются слезами.
— Отставить слезы! В чем дело, ну?
Слезы хлынули из глаз рекой. Глухов бросился успокаивать.
Наконец, она сумела проговорить:
— У тебя шрам, старый. На том же месте. Они, эти двое,
твои знакомые... они знали про шрам. Они нарочно меня ткнули
ножом, чтобы ты не думал, что это случайность.
— Возможно, ты права,— сдержанно согласился Глухов.—
Хотя таких знакомых у моей задницы прибавляется. После каждого
банного дня.
— Вань, может, в милицию все-таки? Написать заявление?
Глухов с досадой поморщился.
— Записку читала? Помнишь содержание?
Татьяна слабо кивнула.
— Ты пойми, у легавых свой бардак, дальше некуда. Там
сволочь одна осталась и ПИПдурки. Как обычно, заволокитят дело
и бросят. Вдобавок весь город будет знать, что тебя
изнасиловали в Массандре.— Он взглянул на жену, и гордо
перехватил колючий спазм. Она казалась соверщенно раздавленной
свалившейся бедой, и вина за ее жалкую беспомощность лежала на
нем. Он порывисто склонился и поцеловал ее в мокрую от слез
щеку.— Не бойся. На этот раз я, действительно, вас спрячу. Ни
одна собака не сыщет.
— А потом?
— Потом стану разбираться. Сам. Мужики помогут.
Она молча к нему прижалась. Глухов понял, что она почти
согласна.
— Ты день-два отдохни с дороги. Я за это время
договорюсь.
— Вань, из ведра вынеси. Воняет же.— Она отправилась в
спальню, так и не притронувшись к кофе.— Я пойду переодеться.
— Сейчас вынесу,— Глухов приподнял крышку, чтобы
убедиться, но ведро было пустым. В этот момент в спальне
раздался отчаянный вскрик. Глухову показалось вначале, будто
крик донесся с улицы, и он не сразу разобрал, что это голос
жены. Метнулся в спальню...
Татьяна с перекошенным от ужаса лицом, бледная, появилась
в дверях и мимо него, не глядя, двинулась в ванную, то ли в
туалет. Запах вони ударил Глухову в нос, едва он переступил
порог. Услышал, как жену в туалете выворачивает наизнанку.
Недоумевающим взглядом он обшарил комнату и — невольно
отступил. На кровати лежала отрубленная человеческая голова. На
него в упор глядели пустые окровавленные глазницы...
Глава 2.
Алексей проснулся разом, как от толчка, и сел. Бледный
рассвет наполнял комнату, лишая предметы теней. Через форточку
сильно сквозило, вздувая парусом шторы. Он нехотя выбрался из
постели и босиком прошлепал в прихожую к дребезжащему телефону.
— Валяев. Слушаю.
— Леша, выгляни в окно,— раздался в трубке насмешливый
голос Махнева.— Посмотри, дорогой, что там внизу? Возле
подъезда?
— Карета, надо полагать?
— Приятно, ей богу, иметь дело с умным человеком. В
общем, повязывай галстук и срочно на место происшествия.
В трубке раздались короткие гудки.
Алексей проглотил вчерашний кофе и сошел вниз. Едва
хлопнула за ним дверь подъезда, из-за угла вынырнул, кренясь
набок, прокурорский "УАЗ" и с визгом осадил у самых ступеней.
Алексей отметил про себя, что хотя прокурора Хлыбова давно нет
в живых, хлыбовский нахрапистый стиль, даже его манера вождения
прочно вошли в обиход работников здешней прокуратуры.
Определенно, был в этом человеке некий божественный замысел.
В салоне, кроме водителя, сидел эксперт-криминалист
Дьяконов с обиженным на всех и вся видом. Машина рванулась с
места и на вираже обоих пассажиров бросило друг на друга.
— Что случилось, Вадим Абрамыч?
— Понятия не имею,— Дьяконов втянул коротко остриженную
голову в плечи.— Говорит, сурприз!
— Махнев?
— Все потешается, забавник хренов.
— Нормальная позиция.
— Бог с вами, Алексея Иванович. Это психоз. Способ
самозащиты слабого человека. Весьма уязвимого. Уверяю вас,
долго не протянет, сдаст позицию.
— Что так?
Дьяконов сокрушенно вздохнул и не ответил.
Машина с асфальта нырнула вправо, в гору. Мелькнула
вывеска продовольственного магазина, и они въехали во двор мимо
деревянного забора, ограждающего строительную площадку. Из-за
кустов с поднятой рукой вышел участковых Суслов. Слегка
козырнул.
— Садись, лейтенант,— Алексей толкнул переднюю дверцу.—
Проинформируешь.
— Сегодня восемнадцатое? — начал Суслов.— Ночью...
время можно уточнить, в дежурную часть поступило устное
заявление от гражданки Запольских Веры Ильиничны. Заявительница
местная, пенсионерка, проживает по улице Красноармейская, дом
3. Это рядом. Из заявления следует, что ее дочь Глухова Татьяна
Васильевна в присутствии мужа Глухова Ивана Андреевича
обнаружила у себя в квартире отчлененную человеческую голову.
Как голова попала в квартиру, гражданка Запольских объяснить не
сумела. Сама она ничего не видела, но со слов дочери знает, что
ее и мужа Глухова Ивана Андреевича с помощью угроз
шантажировали неизвестные лица. Требуют выплатить крупную сумму
денег.
— Сколько?
— Миллион. Заявление Запольских сделала вопреки воле
зятя. Глухов будто бы сказал жене, что отчлененную голову
необходимо скрыть. Насколько она знает, опять же со слов
дочери, неизвестные лица угрожали им расправой в случае, если
они обратятся в милицию.
— Голова-то чья?
— Трупа.
Дьяконов фиркнул в своем углу.
— Это понятно. Личность установлена?
— Пока нет.
— К опознанию не предъявляли?
— Головы тоже нет. Пока.
— То есть?
— Гяухов ее закопал.
— Понятно. Стало быть, он пошел закапывать, а теща
вопреки воле зятя отправилась в милицию? С заявлением? —
Дьяконов снова фыркнул. Алексей посмотрел на него с укоризной.
— Глухов сейчас где?
— Откапывает,— усмехнулся Суслов.— Это в районе гаражей
СМУ-7. На свалке.
— Хозяева в квартире есть?
— Нет. Там наши, Суляев с напарником работают.
— Пойти взглянуть,— Алексей выбрался из машины и
придержал дверцу.
— Суляев, говоришь? — Дьяконов выставил полную ногу, но
вылезать не спешил.— Я тогда на кой нужен там?
Алексей рассмеялся.
— Ладно, коли так. Но уж на свалку, извини, мы тебя
сегодня доставим.
Нога убралась.
— Остряки долбаны...
Квартира оказалась точной копией той, где проживал
Алексей. Значит, дома принадлежали к одной серии. И замки, он
сразу обратил внимание, внешне выглядели одинаково. Алексей
нашарил в кармане ключ и попытался вставить. Ключ легко входил
в замочную скважину, но провернуть его не удалось. Других
запоров, кроме цепочки на косаке, не было. Криминалисты
подтвердили:
— Повреждений на замке нет. Дверь открывали ключом.
— Как насчет лоджии?
— Лоджия застеклена. На шпингалетах, на стекле, на
переплетах толстый слой пыли.
— Закрыта, что ли?
— Там вообще свалка. Вернее, склад,— вмешался Суслов.—
Квартира на самом деле принадлежит другому человеку.
— Выходит, Глуховы — поднаниматели?
— Все трое прописаны у тещи, улица Красноармейская, 3.
— Анатолий Степанович, ключи пусть будут за тобой.
Проверь, пожалуйста. В том числе основного квартиросъемщика.
Узнай, кто такой Кто из посторонних мог иметь к ключу доступ?
Не терялся ли?
— Проверим.
Обстановка в квартире на миллион явно не тянула. Похоже,
Глуховы сидели на чемоданах. Суслов подтвердил догадку: уже два
года. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Пол-России,
в том числе он, сидят на чемодане. Иногда всю жизнь.
В прихожей, на вешалке, Алексей заметил смотанный поводок
с толстым кожаным ошейником, украшенным бляшками. В углу —
собачий коврик и миска. Судя по размерам ошейника, собака была
крупная. Любопытно, где она находилась в тот момент, когда сюда
вошел преступник?
— Из квартиры что-нибудь пропало?
— Еще не выяснили.
— Место работы Глухова?
— Замдиректора в СПТУ номер 13 по учебно-воспитательною
работе.
Алексей сразу вспомнил этого человека. Отставной хрипун в
чине то ли майора, то ли капитана — так, кажется, он определил
его для себя. Наверняка, жертва повальной демобилизации. В
таком случае сидение на чемоданах и убогость обстановки вполне
объяснимы. Но тогда миллион повисает в воздухе.
— Анатолий Ступанович, ты с нами?
— Да. Приказано дождаться и проводить.
На уливе почти рассвело. Появились редкие и вялые, как
осенние мужи, прохожие. Один из таких, с трехлитровой банкой в
авоське, еще полусонный, ковырял в носу и с лицом идиота
беззастенчиво пялил глаза на машину. На нем было выцветшее
трико, заправленное в пестрые носки, и некогда лакированные
штиблеты. Признак мужественности, еще не опавший после
утреннего сна, выпирал под тонкой тканью, словно ручка на
боковой дверце "УАЗа".
— А? Каков гусь? — Дьяконов разглядывал типа с
нескрываемым удовольствием.— Хар-рош! Целая эпоха. Представь,
когда он, такой вот, предстанет перед Господом, а? То-то смеху
будет.
— Поехали.
Машина тронулась с места, и "эпоха" с пальцем в носу
скрылась за ржавыми кустами акации.
Свалка оказалась за городом, в перелеске, одна из тех
стихийных, нижем не узаконенных, которые возникают, как грибы,
на окраинах, неподалеку от строящихся объектов. Бытовых отходов
здесь было мало. В основном строительный мусор, опил с отходами
древесины, кирпичный бой, смятая "мазовская" кабина и прочий
разный хлам. "УАЗ" свернул с тракта через широкое поле,
изъезженное вдоль и поперек тяжелыми машинами. Весной здесь
было что-то посеяно, какая-то кормовая культура. Теперь из-под
колес переваливающегося с боку на бок "УАЗа" серыми, грязными
клочьями срывалось воронье и носилось в воздухе с многоголосым
ором.
— Анатолий Степанович, съезди за понятыми,— попросил
Алексей, выходя из машины.
К нему подошел старший в опергруппе сержант Скобов,
представился. Потом кивнул на Глухова. Тот сидел на опрокинутом
ведре ко всем спиной. Курил.
— Почти час искал. Мне, говорит, она ни к чему. Сами
ищите.
— Обидели дядю? — осведомился Алексей, оценив позу.
— Задаю вопрос: где остальное? Ну, туловище? А этот сразу
на дыбы. Все, без адвоката не разговариваю. Теперь молчит.
— Пожалуй, я бы тоже обиделся.
Обогнув кучу деревянных отходов, они подошли к вырытой
яме. На дне ее, из земли, перемешанной с опилом, торчали края
истертого полиэтиленового пакета. Рядом валилась лопата с
укороченным черенком. Обычно такие лопаты возят с собой по
бездорожью водители легковых автомашин. По знаку сержанта один
из оперативников начал осторожно огребать землю вокруг пакета.
Углубившись до середины, взял пакет с двух сторон за края и
вытянул наружу. Представшее их глазам зрелище напоминало дурной
сон. С большим трудом верилось, что подобное зверство могло
быть сотворено человеческими руками.
Судя по помаде на губах, остаткам макияжа и проколотым
мочкам ушей, голова принадлежала женщине. Достаточно молодой.
Голова была обрита наголо — грубо, наспех, с многочисленными
глубокими порезами и снятыми лоскутами кожи. Брови тоже были
выбриты. Оба глазных яблока вырезаны, многочисленные глубокие
порезы имелись на лице, надрезы на веках и в углах глаз. В
окровавленных зубах была закушена раздавленная сигарета.
Подошел Суслов с понятыми.
— Будем предъявлять к опознанию?
— В таком виде? Не думаю. Тут живого места нет.
— Значит, на экспертизу?
— Да. Пусть поработают медики. Желательно знать дату
смерти. Потом, Анатолий Степанович, вам придется побывать на
кладбище. Проверьте, нет ли разрытых могил и обезглавленных
женских трупов. Кто был похоронен и когда? Когда разрыли? Если
концы сойдутся, три даты нетрудно будет сопоставить.
Алексей заполнил протокол осмотра и дал подписать понятым.
Затем подошел к Глухову.
— Здравствуйте, Иван Андреевич.
Тот слегка повернулся и кивнул, молча. Но, похоже, узнал.
— За сержанта я должен принести вам извинения...
— Давайте так,— перебил Глухов.— Никто никому ничего не
должен. И без подходов. Вы спрашиваете, я отвечаю. Все.
— А как же адвокат? — Алексея улыбнулся.
— Какой адвокат?
— Сержант сказал, что без адвоката вы разговаривать
отказываетесь.
— Шутит казарма. Знает, что мы не в Европе.
— Тогда начнем. Но лучше в машине, там удобнее.
В машине Алексей достал из папки бланк протокола, заполнил
анкетную часть и предупредил об ответственности за дачу ложных
показаний.
— Иван Андреевич, первый вопрос по существу дела. Почему
вы не обратились в милицию, а решили скрыть преступление?
— Чье преступление? Мое?
— Ну, зачем же так сразу?
— Хорошо, давай не сразу. Я, дорогой прокурор, свидетелем
убийства не был. Как я мог что-то скрыть?
— По-вашему,это не убийство?
— Все повреждения на голове носят посмертный характер. Я
на трупы нагляделся, десятерым гаврикам достанет.— Глухов
небрежно кивнул в сторону оперативников.— Голову отрезали у
трупа. Но я при этом, уверяю вас, не присутствовал. Не говоря
уже об убийстве.
Он говорил резко, насмешливо и смотрел прямо в глаза.
Алексей понял, что разговор предстоит длинный и, возможно,
безрезультатный.
— Мне, Иван Андреевич, почвму-то казалось, мы с вами в
этом деле союзники.
— Хреновые из вас союзнички,— отрезал Глухов.
— Это почему?
— Потому что вы видите во мне преступника. Сержант
требует показать, где я закопал туловище. Вы пугаете меня
ответственностью за дачу ложных показаний. Обвиняете в том,
будто я скрыл факт убийства. С союзниками, дорогой прокурор,
так не поступают.
— Полно ребячиться, Иван Андреевич, за сержанта я перед
вами извинился. Об ответственности за дачу ложных показаний мы
обязаны предупредить свидетеля, прежде чем допросить. Такая
форма, и вы это знаете. Что касается вашей находки, то вы
обязаны были об этом заявить. Вы же скрыли, а теперь
становитесь в позу. Зачем?
— Хотите, скажу, какой следующий вопрос вертится у вас на
языке? Вот-вот сорвется. Даже удивительно, что вы до сих пор
его не задали. Ну, так как?
— Я слушаю.
— Вам, уважаемый прокурор, не терпится выяснить, откуда у
меня взялись такие деньги. Аж целый миллион! А может, два? Это
при моей-то должностенке, да еще в системе образования. Так?..
Наверняка, тут дело не чисто, думаете вы. И нельзя ли этот
миллион, а может два, обратить в доход государства. Преступник
думает так же. Он желает слупить с меня миллион. Правда, в свою
пользу. И тоже пугает. Но в отличие от вас поступает честнее,
не хитрит и не набивается в союзники. Он так и говорит: я
собираясь тебя ограбить.
Алексей рассмеялся.
— Ваш ответ, Иван Андреевич, я знаю заранее. Миллиона у
вас нет, так?
— Вот именно. И никогда не было.
— Дело в том,— продолжал Алексей,— что на данном
историческом отрезке заработать миллион честным путем
невозможно. Нет законодательной базы. Любой миллион, тем более
два, оказавшись в частных руках, имеют криминальное
происхождение. Спекуляция, бандитизм, наркотики, махинации с
валютой и тому подобное. Вы меня понимаете. Стало быть, честный
человек с миллионом в кармане — абсолютным нонсенс. Поэтому на
честный ответ с вашей стороны я и не рассчитывал. Особенно в
том случае, если бы миллион у вас, действительно, имелся. А то,
что вы скажете, и что в конечном счете сказали, я знал без вас.
Некоторое время оба молчали. Было ясно, что черта под
дискуссией подведена. Наконец, Глухов сказал:
— Ладно, прокурор. Хватит воду в ступе толочь. Спрашивай,
что надо. И разбегаемся.
— Вопрос тот же самый. Почему вы не обратились к нам
сразу?
— Вначале не придал значения, да и сейчас... Хотя далеко
зашел гад.
— До этого случая вам угрожали?
— Обещал пришить всех троих. В случае неуплаты. Или в
случае, если надумаю обратиться в милицию.
— Вас это остановило?
— Я же сказал: не придавал значения.
— Преступник сообщался с вами письменно? Или по телефону?
— Две записки. Вторая там, в пакете. Он ее к голове на
гвоздь приколотил.
Алексей выглянул из машины:
— Вадим Абрамович! Записку нашли?
Через минуту подошел Дьяконов. На руках у него были надеты
резиновые перчатки. Подал следователю перемазанную, в
подозрительных пятнах четвертушку бумаги. Пояснил.
— В пакете валялась, на дне.
На четвертушке крупными печатными буквами, веройтно,
шариковой ручкой было написано:
ИВАН ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ У ТЕБЯ ОСТАЛОСЬ ТРИ ДНИ
НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ
Вез знаков препинания и прописных букв, с ошибками. Но
неграмотный текст вполне мог оказаться имитацией.
— Что-то еще?
Дьяконов с сомнением пожал плечами.
— На срезе шеи налипли частицы какого-то вещества. Надо
сделать смыв. И тоже на экспертизу. Кстати,— он просунул
голову в машину к Глухову.— У вас дома дырокол имеется?
— Чего нет, того нет.
— Угу. Кусочки бумаги на шее — от дырокола.
— Бумага та же? — Алексея ткнул пальцем в записку.
— Трудно сказать. Хотя дырокол, как будто, с изъяном. С
индивидуальными признаками, пригодными для идентификации.
Переговорив с Дьяконовым, Алексей снова обернулся к
Глухову. Тот молчал, глядя отеутствующими глазами в окно. Ои
настолько ушел в свои мысли, что Алексею пришлось дважды
повторить свой вопрос.
— Первая записка?.. Валяется где-то, в столе. Небось,
ваши орлы уже нашарили.
— Конверт сохранился?
— Лежала в почтовом ящике. Без конверта.
— Что в записке?
— Как я должен отдать миллион.— Глухов усмехнулся.
— Ну-ка, ну-ка?
— Я должен повесить в окне, на кухне, красную тряпку.
Знак. И ждать дальнейших указаний.
— А вы повесьте.
— Поздно, прокурор! Теперь ваши дознаватеди бегают по
подъездам и каждого спрашивают: вы тут не видели на днях
подозрительного гражданина? Он зашел в девяносто вторую
квартиру к Глухову. Под мышкой держал отрезанную голову. Вон...
взгляни.
Он кивнул в сторону дороги, через поле. Там, на обочине,
собралась кучка лщдей. В одном из них Алексей разглядел
понятого, дежурного вахтера из соседних гаражей. Тот что-то
говорил и часто тыкал рукой в сторону милицейских машин возле
свалки, на одной из которых безмолвно вращалась синяя мигалка.
— Да, реклама солидная,— согласился Алексея.
— И миллион жалко отдавать,— мрачно съязвил Глухов.
— Иван Андреевич, поскольку миллиона у вас нет и не было,
то шантажировать вас не имеет никакого смысла. Однако вам
угрожают, в том числе действием. У вас есть соображений на этот
счет? Скажем, друзья-хохмачи? Враги? Или знакомые психи?
Обиженная и оскорбленная женщине?
— Женщина... ха! — Глухов рассмеялся, хрипло,
надреснуто.
— Напрасно недооцениваете,— Алексея пожал пдечами.—
Недавно допрашивал, из совхоза "Северный" обвиняемая. Пришла
баба домой после вечерней дойки. Вхожу, говорит, во двор и
слышу — на сеновале хихикают. У меня, говорит, сердце от
злости зашлось, насилу на ногах устояла. Походила по двору,
будто ничего не знаю, а потом — к лестнице на сеновал.
Вытащила из угла ржавую борону. И зубьями вверх опрокинула.
Сама ушла в магазин. Когда вернулась, во дворе толпа народу
собралась. Мужа с одной конторской дамой с зубьев снимают. Он
первый впотьмах на борону спрыгнул и закричал. Любовница
перепугалась, хотела убежать. И тоже на зубья спрыгнула. Нога
насквозь у обоих. Жаль, говорит, соседи помешали, я бы топором
посекла их тут же, на бороне.
— Вы с олигофренами, кажется, имели дело? — перебил
Глухов.
— Учащийся контингент?
— Они самые. Единственный способ привести эту публижу в
чувство — поголовная кастрация. Все остальное пустая трата
времени.
— У вас есть основания кого-то подозревать?
— Два разбойных нападения, не считая мелочей. Это как?
Основание?
— Лично на вас?
— Главным образом.
— Значит, на других из вашего коллектива тоже нападали? В
двух словах — об обстоятельствах?
— Какие там обстоятельства! Первый раз напали возле
подъезда. Похоже, поджидали. Человека три или четыре, темно
было. Лиц тем более не разглядел. Но просчитались ребятки. Им
бы по куску арматуры взять, а они... В общем, не получилось. Я
и сам люблю помахаться. Ей богу, даже удовольствие подучил.
— Понятно, и когда это произошло?
— Сейчас скажу. Сегодня восемнадцатое? В конце прошлого
месяца дело было, двадцать третьего. Ровно неделю спустя —
второй случай. Мы с Охорзиным возвращались.
"Эте который Киряй Киряич," — вспомнил Алексей из
показаний эспэтэушников.
— Тоже ввечеру было. Идем не спеша, разговариваем. Вдруг
мимо носа кирпич... вернее, половина. Это на улице Шмидта
произошло, возле новостройки. Судя по траектории, кирпич
саданули из окна. Сверху-вниз.
— Квартиры проверили?
— Да. Но Охорзин со мной не пошел. Даже у подъезда
отказался стоять. Короче, олигофрены смылись, пока я из
подъезда в подъезд по этажам бегал. Правда, лежбище нашел. В
углу матрад, бутылки под ногами катаются. И табаком воняет...
не выветрилось еще. Мочиться и ПИПть ходили в соседнюю комнату.
— По времени последовательность вроде просматривается. Но
этого маловато, как вы думаете?
— Чего маловато?
— Маловато, если мы хотим увязать шантаж с этими двумя
эпизодами, разнопорядковые вещи.
— А миллион?! — рявкнул Глухов.— Дурацкая цифра! Предел
мечтаний подрастающего идиота. Насмотрятся телерадиобредятины,
и с ножом на большую дорогу.
— Убедительно, но, увы, не факт.
— Голова смущает? Изуродовали?
— Голова тоже. Смущает способ доставки ее на дом.
— Ерунда,— отмахнулся Глухов.— Если ключ изготовять, в
два счета сообразят. У меня самого два ключа... вот они, а я
почти все кабинетн в училище ими запираю. Универсальные. У
олигофренов, кстати, отобрал.
— И когда, вы полагаете, голову пронесли?
— Позавчера. Меня сутки не было дома. Надеюсь, алиби не
придется доказывать?
Алексей кивнул.
— Когда утром позавчера уходил, головы не было.
— А собака?
— Собака у тещи пропадала. А вчера с утра и до полудня,
до нашего прихода, караулила квартиру. Не выпускал.
— Супруга с дочерью были, кажется, в отъезде?
— Были.
— Ну, хорошо.— Алексей дал подписать протокол и
захдопнул папку.— В ближайшие день-два вы мне понадобитесь.
Где вас удобнее найти?
— По рабочему телефону. Если куда-то уйду, Зинаида
доложит.
— Иван Андреевич, если не возражаете, еще вопрос. Не для
протокола. Вы, как я понял, года три не дослужили?
— Верно. Три года. Теперь таким, как я, досрочникам,
пенсию начисляют со дня увольнения в запас.
— Сами подали?
— Сам! Ввиду полной и окончательной победы! — Глухов
вдруг хохотнул и крепко ударял себя кулаком по колену.—
Военно-промишленный комплекс, дорогой прокурор, наголову
разгромил собственную страну. Ни одна чужая армия такого разору
нанести не способна.
Он выбрался из машины.
— Бывай, прокурор,— и двинулся через поле в сторону
тракта.
Глава 3.
Когда Алексей вошел в кабинет иачальника РОВД,
подполковник Савиных и его заместитель, словно по команде,
обратили в его сторону любопытные, прощупывающие взгляды. Он
понял, что о возможном назначении его на должность прокурора
района этим людям вполне известно, хотя решение с ними никто не
согласовывал. В лучшем случае поставили в известность. Сейчас
оба терялось в тревожых догадках, поскольку причины подобного
назначения представлялись им абсолютно невразумительными.
Внимание начальства было столь явннм, что остальные
присутствующие тоже начали оборачиваться в его сторону. Сидящий
у окна Крук, следователь облпрокуратуры по особо важным делам,
со скрапом развернулся на стуле и уставился на вошедшего
сонными, неподвижными глазами. Желая снять грозящую стать
неловкой паузу, Алексей взглянул на часы.
— Я опоздал?
— Начнем, пожалуй,— не отвечая прямо на вопрос, буркнул
подполковник. Перевел взгляд на дверь.— Кто там в коридоре?
Пусть заходят.
Оперуполномоченный Ибрагимов бесшумно скользнул в коридор.
— Итак, слово за вами, Евгений Генрихович. Прошу.
Крук шевельнулся, давая понять, что слышит, но продолжал
пребывать в полудремотном состоянии. Наконец, когда все
расселись, он заговорил, медленно роняя слова:
— К великому моему сожалению, оба раза я не участвовал в
осмотре места происшествия. Ни в случае убийства следователя
прокуратуры Шуляка, полгода тому назад. Ни в случае убийства
Вениамина Гавриловича Хлыбова, вашего районного прокурора. К
великому моему сожалению, дело Шуляжа попало ко мне из третьих
рук, что, сами понимаете, не способствует успеху расследования.
Кроме того, у меня масса претензий по методам ведения
следственной и оперативно-розыскной работы, как в том, так и в
другом случае. Что я имею в виду? Прежде всего поражает
непрофессионализм. Вопиющий.
— Следователи ваши. Из областной прокуратуры,— вставамп
полковник Савиных, перебирая лежащие на столе бумаги.
— Знакомясь с материалами дела, я понял так, что к
приезду следственной группы место происшествия оцеплено не
было. Болтались случайные люди. Не приняты необходимые меры по
сохранению и фиксации следов преступления. Первоначальное
положение трупов неизвестно. Найдено множество отпечатков, не
имеющих отношения к делу. И так далее. В результате, картина
