обернулся он к другой.
- Mademoiselle де Перигор!
- Сколько вам лет?
- Двадцать лет.
- Вы слишком худы, и ваши локти красны... Боже мой! Мadame Буамезон,
неужели вы не можете являться ко Двору в чем-нибудь другом, а не в этом
сером платье с красным тюрбаном и бриллиантовым полумесяцем?
- Но я ни разу еще не надевала его, Ваше Величество!
- Ну, значит, у вас есть другое такое же, потому что я уже успел
несколько раз видеть на вас одно и то же! Никогда не показывайтесь в этом
костюме при мне! Monsieur де Ремюсат, я дал вам хорошее жалованье. Почему
же вы так скаредничаете?
- Я проживаю сколько нужно, Ваше Величество!
- Я слышал, что вы продали ваш экипаж? Я даю вам деньги совсем не для
того, чтобы вы их сберегали в банках! Вы занимаете высокий пост и должны
жить соответственно вашему положению. Я желаю, чтобы у вас снова был
экипаж, когда я вернусь в Париж. Примите к сведению! Жюно, бездельник! Я
слышал, вы записались в азартные игроки и совершенно проигрались? Не
забывайте, что карты - самая трудная дорога к счастью!
- Кто же виноват, Ваше Величество, что мой туз был побит четыре раза
сряду!
- Та, та, та, да вы еще совсем дитя, не знающее цены деньгам. Сколько
же вы задолжали?
- Сорок тысяч, Ваше Величество!
- Отлично, идите к Лебрену и там узнайте, не может ли он уладить все
это. В конце концов, ведь мы быди же вместе под Тулоном! Вы и Рапп -
притча во языцех моей армии! Но довольно карточной игры! Я не люблю
открытых платьев, madame Пикар. Они не идут даже молодым женщинам, а вам
носить их просто непростительно! Теперь, Жозефина, я иду в свою комнату и
прошу вас прийти ко мне через полчаса почитать мне на ночь. Несмотря на
усталость, я приехал к вам, раз вы высказали желание, чтобы я помог вам
принимать и занимать гостей! Вы можете остаться здесь, monsieur де Лаваль,
потому что ваше присутствие тут необходимо.
Дверь захлопнулась за императором, и каждый, начиная с императрицы до
последнего служителя, вздохнул глубоким вздохом облегчения. Дружеская
болтовня возобновилась, снова раздался шорох карт и звон металла. Словом,
все пошло так, как было до прихода императора.
16. В БИБЛИОТЕКЕ ГРОСБУА
Теперь, читатель, я приближаюсь к концу моих не совсем обыкновенных
приключений, пережитых мною со времени моего приезда во Францию,
приключений, которые сами собою могут представлять некоторый интерес, но
этот интерес, конечно, затмевается личностью императора, стоящего на
первом месте в моих записках.
Много лет прошло с тех пор, и в своих мемуарах я старался вывести
Наполеона таким, каким он был в действительности. Наблюдая его слова и
поступки, я чувствовал, что моя собственная личность совершенно
стушевывалась. Теперь я попрошу вас сопутствовать мне в экспедиции не
Красную Мельницу и последить за событиями, которые произошли в библиотеке
Гросбуа.
Прошло несколько дней после раута у императрицы; был последний день
того срока, в который Сибилль было разрешено спасти своего возлюбленного,
отдав в руки полиции Туссака. Правду сказать, я не особенно тревожился за
ее неуспех, потому что под прекрасной внешностью ее возлюбленно скрывался
низкий, жалкий трус. Но эта чудная женщина с твердой волей, мужественным
сердцем, совершенно одинокая в жизни, глубоко трогала мои чувства, и я был
готов сделать все, чего бы она ни потребовала, лишь бы исполнились ее
желания - даже противное моим взглядам и мнениям.
С такими чувствами я вышел навстречу ей и генералу Саварею, входившим
в мою комнату в Булони. Один взгляд на ее пылавшие щеки и светившиеся
победой глаза подсказал мне, что она уверена в успехе своего дела.
- Я сказала вам, что найду его, Луи! - крикнула она. - Теперь я прямо
обращаюсь к вам, потому что мне нужна ваша помощь!
- Mademioselle настаивает на том, что солдаты в данном случае
бесполезны, - сказал Саварей, пожимая плечами.
- Нет, нет, нет, - пылко проговорила она, - тут необходима
осторожность, а при виде солдат он сразу спрячется в какой-нибудь тайник,
где вы никогда не сможете открыть его присутствия. Я не могу отнестись
легкомысленно к этому делу, когда оно доведено почти до конца!
- Судя по вашим словам, нам вполне достаточно троих, - сказал
Саварей, - я лично никогда не взял бы больше. Вы говорите, что у вас есть
еще один друг, какой-то лейтенант?
- Лейтенант гусарского полка из Берчени, Жерар!
- Тем лучше! В Великой армии мало таких хороших, исполнительных
офицеров, как Жерар! Я думаю, что мы трое сможем выполнить возложенную на
нас миссию.
- Я в вашем распоряжении!
- Потрудитесь сообщить нам, где же находится Туссак?
- Он скрывается на Красной Мельнице!
- Мы обыскали там все, и уверяю вас, что его там нет.
- Когда вы произвели там обыск?
- Два дня тому назад.
- Следовательно, он поселился там после. Я знаю его возлюбленную
Жанну Порталь; Я следила за нею в течение шести дней. В эту ночь я
заметила, что она тихонько пробиралась к Красной Мельнице с корзиной вина
и фруктов. Все утро она внимательно приглядывалась к прохожим, и я видела,
что при проходе солдата на ее лице мелькнуло выражение ужаса. Я так
уверена в том, что Туссак на мельнице, как будто я видела его собственными
своими глазами.
- В таком случае не будем терять ни минуты! - вскричал Саварей.
- Если он может рассчитывать найти лодку на берегу, то, несомненно, с
наступлением темноты он сделает попытку бежать в Англию. С мельницы хорошо
видны все окрестности, и mademoiselle права, полагая, что вид солдат
заставит его лишь скорее убежать!
- Что же тогда мы будем делать? - спросил я.
- Через час вы явитесь к нам в той же одежде, как вы есть, к южному
въезду в лагерь. Вы будете путешественником, едущим по большой дороге. А я
увижу Жерара, и мы сговоримся с ним относительно переодеванья. Берите ваши
револьверы, потому что нам придется иметь дело с самым опасным человеком
по Франции! Мы предоставим в ваше распоряжение лошадь.
Последние лучи заходящего солнца окрашивали в пурпур белые меловые
утесы, которые так часто встречаются на северных берегах Франции. Когда
через час после нашего разговора я вышел к южным воротам лагеря, я был
удивлен, не найдя на условленном месте моих друзей. Только у дороги
высокий человек, одетый в синий сюртук с металлическими пуговицами,
похожий по внешности на бедного сельского фермера, подтягивал подпруги на
чудной вороной лошади; несколько поодаль от него молодой конюх в
выжидающей позе держал уздечки двух других лошадей. Только узнав в одной
из лошадей ту, на которой я приехал из Гросбуа, я догадался, в чем дело, и
ответил улыбкой на приветливую улыбку молодого конюха, а фермере в широкой
шляпе тотчас же узнал Саварея.
- Я думаю, что мы можем отправиться в путь, не возбуждая ни в ком
подозрения, - сказал он. - Вы должны слегка сгорбиться, Жерар! Ну, а
теперь трогаемся, а то, пожалуй, будет уже слишком поздно!
В моей жизни было много всяких приключений, но это последнее стоит
выше всех. Я вспомнил, глядя на воду, туманные берега Англии с
чередующимися на них сонными деревушками, жужжание пчел, звон колоколов в
воскресные дни, широкие и длинные улицы Ашфорда с их красными кирпичными
домиками, кабаками с кричащими вывесками. Большая часть моей жизни мирно
протекла в этой обстановке, а теперь я чувствовал под собою бешеную
горячую лошадь; два заряженных пистолета висели у меня за поясом; наконец,
- самое поручение, от исполнения которого могла измениться вся моя жизнь;
мое будущее зависело теперь от того, удаться или нет арестовать самого
опасного заговорщика.
Припоминая свою молодость, оглядываясь теперь на все опасности,
которые грозили мне, все превратности судьбы, я всегда яснее всего себе
представляю этот вечер и бешеную скачку по извилистой проселочной дороге.
Это приключение настолько врезалось в мою память, что я, как сейчас,
представляю себе все малейшие детали. Мне кажется, что я вижу даже комки
грязи, отскакивавшие от подков лошадей, во время бешеной скачки.
Выбравшись из лагеря на дорогу, мы поехали краем ужасного соляного
болота. Мы постепенно углублялись внутрь страны, проезжая через обширные
пространства, заросшие папоротником и кустами терновника, пока наконец
слева от нас не показались родные башни Гросбуа. Тогда, по команде
Саварея, мы свернули направо и поехали по ограниченной с обеих сторон
холмами дороге.
Вскоре в промежутках между двумя холмами мелькнули крылья ветряной
мельницы, верхнее оконце которой, отражая в себе солнечные лучи, алело,
словно залитое кровью. Около входа стояла распряженная телега, наполненная
мешками с хлебом; невдалеке щипала траву лошадь.
Пока мы наблюдали все это, на одном из холмов появилась женщина,
осторожно оглянулась по сторонам, держа над глазами руку, в виде козырька.
- Взгляни-ка, - взволнованно прошептал Саварей. - Несомненно, он
здесь, потому что иначе к чему нужны такие предосторожности. Объедем
кругом этот холм, чтобы не дать им возможности увидать нам прежде, чем мы
будем у дверей мельницы.
- Но мы можем быстро доскакать, если поедем напрямик, - сказал я.
- Здесь слишком неровная местность, так что безопаснее сделать крюк.
Тем более, что пока мы едем по дороге, они примут нас за обыкновенных
путешественников.
Мы продолжали ехать с самым невозмутимым видом, но чье-то резкое
восклицание внезапно заставило нас обернуться. Та же женщина стояла у
дороги и следила за нами с лицом, на котором ясно отражалось подозрение. Я
догадался, что военная посадка моих спутников обратила ее опасения в
уверенность. В один миг она сняла с себя шаль и изо всех сил принялась
махать ею. Саварей с проклятием пришпорил лошадь и помчался прямо к
мельнице; я и Жерар последовали за ним. Мы как раз прибыли вовремя. До
ворот оставалось не более ста шагов, когда какой-то человек выскочил из
мельницы и торопливо огляделся по сторонам.
По черной всклокоченной бороде, по массивной фигуре с сутуловатыми
плечами, я сразу узнал Туссака. Один взгляд убедил его, что мы не дадим
ему возможности бежать; бросившись обратно в мельницу, он с шумом
захлопнул за собою тяжелую дверь.
- В окно, Жерар, в окно! - крикнул Саварей.
Молодой гусар спрыгнул с седла и с ловкостью клоуна проскользнул в
маленькое четырехугольное окошечко, бывшее в нижнем этаже мельницы. Через
несколько минут Жерар раскрывал перед нами дверь; с его рук и лица капала
кровь.
- Он убежал по лестнице, - сказал он.
- Тогда мы можем не торопиться, потому что он не может миновать наших
рук, - сказал Саварей, когда мы слезли с лошадей.
- Вы, кажется, испытали на себе первые изъявления восторга Туссака
при виде нас? Я надеюсь, вы не опасно ранены?
- Пустячные царапины, генерал, больше ничего!
- Вот ваши пистолеты! Где же мельник?
- Я здесь, - сказал коренастый лохматый мужик, появляясь в дверях. -
Что это за шум? Вы, господа, точно разбойники, врываетесь на мельницу! Я
спокойно сидел за чтением газеты и курил трубку, как имею обыкновение
всегда проделывать это вечером, вдруг, ни слова не говоря, человек
врывается ко мне через окошко, осыпает меня осколками стекол и открывает
мою дверь своим товарищая, которые ожидают снаружи. Я и так имел сегодня
довольно всяких волнений со своим жильцом, а тут еще врываются целых трое!
- В вашем доме скрывается злоумышленник Туссак!
- Туссак?! - крикнул мельник, - ничего подобного. Его зовут Морис,
это торговец шелком!
- Это именно тот, кого мы ищем! Мы явились к вам по приказу
императора.
Скулы лица мельника вздрогнули, когда он услыхал это слова.
- Я не знаю, кто он, но за ночлег он предложил мне такую хорошую
плату, что я оставил его в покое и не расспрашивал ни о чем. В наше время
не приходится требовать удостоверения личности от каждого из своих
постояльцев. Но если вы явились по приказу императора, то я, конечно, не
стану мешать вам. Должно отдать справедливость, этот Туссак был все время
самым спокойным жильцом; впрочем, так было до сегодняшнего утра, когда он
получил письмо.
- Какое письмо? Говори правду, бездельник, не то и тебе не
сдобровать!
- Это письмо принесла какая-то женщина! Я говорю вам все, что знаю.
Он точно обезумел, прочтя его. Я ужасался, слушая его речи. Он бесновался
весь день, грозил убить кого-то. Я буду счастлив, когда он уберется
отсюда!
- Теперь, господа, оставим здесь лошадей, - сказал Саварей, обнажая
саблю. - Тут нет ни одного окна, через которое он мог бы бежать. Надо
убедиться, заряжены ли наши пистолеты, а там мы быстро справимся с ним!
Узкая винтовая лестница вела в маленький чердак, освещаемый
расщелиной в стене. Остатки дров и подстилка из соломы показывали, что
именно здесь Туссак проводил свои дни. Но здесь его не было, так что,
очевидно, он спустился по другой лестнице. Мы спустились вниз, но дальше
нам преграждала дорогу массивная, тяжелая дверь.
- Сдавайся, Туссак! - крикнул Саварей, - попытки бежать будут
бесполезны!
Хриплый смех раздался из-за двери.
- Я никогда не сдамся! Но хотите ли, я заключу с вами договор? У меня
есть маленькое дельце, которое нужно обделать обязательно сегодня ночью.
Если вы оставите меня теперь в покое, завтра я сам приду в лагерь, чтобы
отдаться в ваши руки. Мне нужно заплатить маленький должок; я только
сегодня узнал, кому именно.
- Вы просите невозможного!
- Поверьте, это избавит вас от многих волнений и неприятностей.
- Мы не можем дать такую отсрочку. Вы должны сдаться!
- Но в таком случае вам придется поработать, чтобы взять меня!
- Вы не можете скрыться. Сдавайтесь! Ну-ка наляжем на дверь все
трое!..
Раздался короткий сухой звук пистолетного выстрела через замочную
скважину, и пуля, прожужжав у нас над головами, впилась в стену. Мы
сильнее налегли на дверь; плотная и тяжелая, она обветшала от времени и
скоро поддалась нашим усилиям. Мы вбежали с оружием в руках, но комната
была пуста...
- Куда черт унес его? - крикнул Саварей, оглядываясь. - Ведь мы в
самой последней комнате, других тут нет.
Это была четырехугольная пустая комната, если не считать нескольких
мешков с рожью. В самом дальнем конце ее было окошко; оно было растворено
настежь и около окня лежал еще дымящийся пистолет. Мы все устремились туда
и, выглянув в окно, не могли сдержать крика удивления. Расстояние от земли
было настолько велико, что нельзя и думать было выпрыгнуть оттуда, не
рискуя сломать себе шею, но Туссак воспользовался тем обстоятельством, что
телега с мешками хлеба была плотно придвинута к мельнице. Это уменьшило
расстояние между окном и землею и ослабило силу удара о землю. Но даже и
теперь удар был настолько силен, что Туссак сразу не мог встать, и, пока
мы сверху смотрели на него, он лежал, задыхаясь, на куче мешков.
Услышав наш крик, он взглянул на нас, погрозил нам кулаком и, быстро
спрыгнув с телеги, вскочил на лошадь Саварея и помчался через холмы; его
черная борода развевалась по ветру. Выстрелы, посланные вдогонку, не
причинили ему вреда. Едва ли надо говорить, с какой быстротой сбежали мы
по шаткой, скрипучей лестнице и вылетели в раскрытую дверь мельницы.
Несколько минут еще, и мы уже вскочили на лошадей; но этого времени ему
было вполне достаточно, чтобы удалиться от нас на довольно большое
расстояние, так что всадник и лошадь на зеленом фоне холмов казались нам
мелькавшей черной точкой.
Вечер окутывал уже землю, а мы все мчались за Туссаком; влево от нас
простиралось ужасное соляное болото, и если бы Туссак свернул туда, вы
вряд ли смогли бы следовать за ним. В данном случае все преимущества были
бы на его стороне. Но он все время не изменял направления и мчался вперед,
удаляясь от моря. На одно мгновение нам почудилось, что Туссак хотел
повернуть на болото; но, нет, он ехал между холмами.
Я решительно недоумевал, куда он несся с такой быстротой. Он ни на
минуту не останавливался и не оглядывался на нас ни разу, но неуклонно
продвигался вперед, как человек со строго определенной целью. Лейтенант
Жерар и я были легче, чем Туссак, и наши лошади не были хуже его, так что
мы вскоре начали настигать его. Если бы мы все время могли видеть Туссака,
то, несомненно, скоро догнали бы его, но он гораздо лучше нас знал
местность, и мы, естественно, боялись потерять его след.
Когда мы доскакали до спуска с холма, я чувствовал, что мое сердце
замирало от страха, что мы уже не увидим его больше. Но опасения были
напрасны: Туссак, нисколько не скрывась, скакал все прямо и прямо. Но
вскоре произошло именно то, чего мы так боялись. Мы были не более как в
ста шагах от него, когда окончательно сбились со следа. Туссак скрылся на
одном из поворотов дороги, в чем мы и убедились, выехав на вершину холма.
- Вот здесь какая-то дорога налево, - крикнул Жерар, возбужденный до
последней степени. - Поедем влево, мой друг, поедемте влево! - кричал
лейтенант.
- Подождите минутку! - крикнул я. - Здесь другая дорога направо, он
мог поехать и по ней!
- Ну так вы поезжайте по одной, а я по другой.
- Подождите на минуту, я слышу стук подков!
- Да, да, вот его лошадь!
Высокая вороная лошадь, в которой мы сразу узнали лошадь Саварея,
внезапно вылетела из густой заросли терновника, но она была без седока.
- Он нашел здесь в кустарнике какое-нибудь потаенное место! - крикнул
я.
Жерар слез с лошади и повел ее вслед за собой в кусты. Я последовал
его примеру и, пройдя несколько шагов, мы очутились в ломках мела.
- Ни малейшего следа! - крикнул Жерар, - он скрылся от нас!
Но в эту минуту я понял все. Его бешенство, его гнев, вызванный, по
словам мельника, полученным письмом, без сомнения, объяснялся известием о
том, кто предал их в ту роковую ночь нашего общего приезда. Туссак смутно
догадывался об этом, но, получив письмо, окончательно удостоверился. Его
обещание отдаться в руки только завтра утром было сделано именно с той
целью, чтобы иметь время отомстить моему дяде! И с этой целью он доехал до
места ломки мела. По всему вероятию, это было то же место, в котором
открывался подземный проход, шедший из Гросбуа. Туссак, пробираясь в замок
моего дяди для различных переговоров, вероятно, узнал секрет этого
прохода.
Два раза я ошибался, пробуя нащупать узкое отверстие и только в
третий раз увидел в сгущавшейся темноте сияющее черное отверстие в белой
стене. В этих поисках мы провели довольно много времени, так что Саварей
пешком успел присоединиться к нам; оставив лошадей у входа в туннель, мы
сами проникли туда и в полном мраке пошли вперед, ощупью разыскивая
дорогу.
Когда мы в первый раз шли этим корридором с дядей, путь этот мне не
показался таким длинным, потому что у дяди был с собою факел, освещавший
путь, но теперь, в полной тьме, неуверенным в своей дороге, этот проход
показался нам бесконечно длинным. Я услышал сзади себя голос Саварея,
спрашивавшего, сколько еще миль предстояло нам сделать по этому кротовому
лазу?
- Тсс! - прошептал Жерар, - кто-то движется впереди нас.
Мы прислушались, затаив дыхание. Далеко впереди нас я вдруг услышал
шум двери, поворачивавшейся на петлях.
- Он, он, - прошептал порывисто Саварей, - этот негодяй здесь, я
вполне уверен! Наконец-то он в наших руках!
Но страх снова проник в мою душу: я вспомнил, что дядя открывал
дверь, ведшую в замок, каким-то совершенно особым способом. По стуку
открывавшейся двери можно было судить, что Туссак знал этот секрет. Но
если он запер ее за собой?! Я вспомнил величину и прочность железных
засовов, которыми эта дверь замыкалась, и понял, что в самый последний
миг, когда мы находились почти у цели, эта дверь могла оказаться
неодолимой преградой! Мы быстро двинулись вперед, и я, не сдержавшись,
издал радостный крик: впереди мерцающий, желтоватый свет лился и
прорезывал тьму, окружавшую нас. Дверь была отворена! Опьяненный жаждой
мести, Туссак не помнил, что ему могла грозить опасность от
преследователей, гнавшихся за ним по пятам. Теперь мы уже не колебались
долее; быстро вбежав по винтовой лестнице, мы пробежали вторую дверь и
очутились в каменном коридоре Гросбуа, по-прежнему освещенном одной
лампочкой на самом заднем конце.
Крик ужаса, долгий, мучительный вопль страха и отчаяния огласил
тишину, когда мы вбежали в замок.
- Спасите! Спасите! Он убьет его! Он убьет его! - раздался чей-то
неистовый голос, и сужанка стремительно бросилась по направлению к нам по
коридору.
- Помогите, помогите! Он убьет monsieur Бернака!
- Где он? - крикнул Саварей.
- Там, в библиотеке! Дверь с зеленой занавесью!
Снова раздался отчаянный крик, перешедший в хрипенье. Мы услышали
глухой отрывистый треск; что-то захрустело, словно сломанный хрящ... Один
я хорошо понимал значение этого звука. Мы бросились в комнату, но и
отважный Саварей, и безгранично смелый гусар мгновенно отпрянули назад при
виде ужасной картины, представившейся нам!
Когда убийца ворвался в библиотеку, мой дядя сидел у письменного
стола, спиною к двери. Без сомнения, первый крик, услышанный нами, был его
криком испуга при виде этой косматой головы, наклонившейся над ним, а
второй он испустил тогда, когда ужасные руки коснулись его шеи. Бернак уже
не мог подняться с кресла, парализованный страхом; он продолжал сидеть
спиною к двери. Когда мы вбежали в библиотеку, голова дяди была уже
свернута совершенно назад, и мы видели искаженное и налитое кровью лицо
Бернака, обращенное к нам, хотя туловище Бернака было обращего к окну! Я
часто видел потом во сне это худое, изможденное лицо с выкатившимися
глазами, с открытым ртом и свернутой шеей! Около него стоял Туссак,
скрестивши руки на груди; его лицо сияло торжеством.
- К сожалению, друзья мои, - сказал он, - вы немного опоздали! Я
расплатился с моими долгами!
- Сдавайся! - крикнул Саварей.
- Ну стреляйте-же, стреляйте, крикнул Туссак. - Вы думаете, я боюсь
вас, ничтожная мелюзга?! Напрасная мечта! Вам не удастся взять меня живым!
О! Я выбью эту мысль из ваших голов!
В один мин он схватил тяжелое кресло, поднял его над головой и
стремительно бросился на нас. Мы выстрелили в него все трое, но ничто не
могло остановить сильного, как стихия, великана. Кровь лила ручьями из его
ран; он бешено размахивал креслом, но силы уже изменяли Туссаку.
Неожиданно ударил он креслом по краю стола, раздробив его на мельчайшие
кусочки. Затем Туссак, совершенно уже обезумев, бросился на Саварея, мигом
подмял его под себя, и, прежде чем мы успели поймать Туссака за руки, он
уже успел схватить Саварея за подбородок, с целью свернуть ему шею.
Мы все трое обладали достаточной физической силой, но этот зверь,
даже тяжело раненый, был сильнее нас всех вместе взятых. Туссак, выпустив
Саварея, стал порывисто вырываться из наших рук, но мы, напрягая все силы,
все сильнее и сильнее сжимали великана.
Он истекал кровью. С каждой минутой силы оставляли его. С неимоверным
усилием Туссак встал на ноги, точно медведь, с впившимися в него со всех
сторон собаками; его колени подогнулись, и с криком гнева и отчаяния, от
которого задрожали стекла в окнах, Туссак упал на пол и более не двигался.
Точно черная масса затравленного зверя, лежал он на полу; его
всклокоченная борода торчала кверху. Мы, задыхаясь, стояли вокруг, готовые
снова броситься на него. Но Туссак уже был мертв! Саварей смертельно
бледный, обессилевший, оперся рукою о край стола. Он еще не мог оправиться
от железных тисков этого человека.
- Мне кажется, я боролся с медведем! - сказал он. Однако все же во
Франции стало одним опасным человеком меньше, и император может более не
опасаться этого отважного врага. А ведь он был чертовски смел!
- Какой солдат мог бы выйти из него! - задумчиво сказал Жерар. - Он
был бы пригоден как раз для гусар из Берчени. Да, плохо он поступил, идя
против воли императора!
Я сел на диван, истомленный и совсем больной, с истерзанными нервами.
Такая сцена не только для меня, но и для человека, уже больше испытавшего,
с более крепкими нервами, была слишком тяжела! Саварей дал нам по
несколько глотков коньяку из своей походной фляги и затем, сорвав одну из
занавесей, прикрыл ею ужасную фигуру дяди Бернака.
- Нам больше здесь нечего делать! - сказал он. Надо поторопиться с
рапортом к императору. Заберите, господа, все бумаги Бернака, потому что
многие из них могут нам быть полезны при раскрытии других заговоров!
Говоря это, он вместе с нами собирал все документы, разложенные по
столу. В числе их было письмо, лежавшее перед Бернаком на столе, которое
он, казалось, только что написал, когда вошел Туссак.
- Что это такое? - сказал Саварей, глядя на письмо. Я думаю, что наш
приятель Бернак был не менее опасным субъектом, чем Туссак. "Мой дорогой
Катулл, - начал читать письмо Саварей, - я прошу прислать мне еще склянку
с той же жидкостью, которую вы прислали мне три года назад. Я говорю о том
миндальном отваре, который не оставляет никаких следов. Мне он понадобится
на будущей неделе. Умоляю вас не спутать! Вы можете всегда рассчитывать на
меня, если вам надо будет обратиться за чем-нибудь к миператору."
- Адресовано известному химику в Амьен, - сказал Саварей, поворачивая
конверт. - Так он был способен отравлять людей! Ко всем своим добродетелям
он добавлял еще и эту. Я не могу догадаться, для кого он мог готовить этот
миндвльный отвар, который не оставляет ни малейших следов!
- Да! это странно, - прошептал я.
Я не хотел сказать, что отвар готовился для меня! Ведь все же он был
мой дядя, и к тому же Бернака уже не было в живых. К чему было говорить
более?!
17. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Генерал Саварей отправился с рапортом прямо к Пон де Брик к
императору, тогда как я и Жерар приехали ко мне, чтобы поболтать за
бутылкой вина. Я думал застать Сибилль у себя, но, к моему удивлению, ее и
след простыл, и никто не знал, куда она исчезла.
Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой императора.
- Император желает видеть вас, monsieur де Лаваль, - сказал он.
- Где?
- В Пон де Брик!
Для того, чтобы выиграть в глазах Наполеона, нужно было быть прежде
всего точным. Поэтому через десять минут я уже был на лошади, а через
полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я взошел в комнату
Жозефины, где был также и Наполеон.
Императрица полулежала на кушетке в очаровательном кружевном на
розовой подкладке капоте; Наполеон энергически шагал по комнате, одетый в
весьма странный костюм, который он обыкновенно надевал в свободные от
официальных занятий часы. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли;
голова была повязана белым шелковым платком; весь этот костюм придавал ему
вид плантатора в Вест-Индии.
По сильному запаху одеколона я мог судить, что Наполеон только что
вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении духа, которое, по
обыкновению сообщалось и Жозефине, так что меня встретили веселые
смеющиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение
лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку,
который в прошлую ночь пронесся по комнатам этого залика, как бурный
вихрь, оставляя за собою увлажненные слезами щеки и унылые, грустно
поникшие лица.
- Славный дебют для моего адьютанта! - сказал он. - Саварей рассказал
мне все, что случилось вчера, и могу сказать, что вы ловко воспользовались
обстоятельствами. Мне некогда заниматься такими пустяками, но моя жена
будет спать спокойнее, уверенная в том, что Туссак уже лишен возможности
убить меня!
- Да, да, это был ужасный человек! - воскликнула императрица. - Он
был не менее опасен, чем Жорж Кадудаль. Да оба они ужасные люди!
- Я родился под счастливой звездой, Жозефина, - сказал Наполеон,
ласково гладя ее по голове. - Я вижу весь свой жизненный путь перед собою
и прекрасно знаю, на что обрекла меня судьба! Ничто не может повредить мне
до тех пор, пока я не исполню своего долга перед Францией. Арабы верят в
существование рока, и они совершенно правы!
- Тогда к чему же все твои планы, Наполеон, раз все заранее
предопределено судьбой?
- Значит мне определено составлять свои планы, маленькая тупица!
Разве вы не видите предопределения в том, что мой разум одарен
способностью создавать планы?! Я строю свои здания так, что никто до
последней минуты не знает, что я делаю. Я никогда не загадываю вперед
менее, чем на два года, а сегодня, monsieur де Лаваль, я все утро был
занят подготовкой событий, которые должны произойти в осень и зиму 1807
года. Ах да, кстати, ваша хорошенькая кузина очень умно оборудовала это
дело! Нет, она положительно слишком умна, чтобы связать свою судьбу с
таким ничтожеством, как Люсьен Лесаж, просивший пощадить его хоть на
неделю. Это ведь не особенно большая милость, согласитесь сами.
Я подтвердил его мнение.
- Всегда одна и та же история с женщинами! Идеалисты, мечтатели
увлекают их своими порывами, своим воображением. Они, подобно жителям
востока, не могут представить себе, что умный и хороший человек может и не
обладать красивой внешностью. Я не мог заставить египтян думать, что я
более значительный генерал, чем Клебер, потому что тот обладал фигурой
швейцара и волосами парикмахера. Так и с этим несчастным Лесажем, которого
женщины считают героем за его красивое лицо и телячьи глаза. Как вы
думаете, если она увидит его в настоящем свете, отвернется ли она от него?
- Я убежден в этом, потому что, насколько я знаю мою кузину, она не
выносит трусости и низости!
- Как вы горячо заговорили, monsieur! Вы, по-видимому, слегка
увлекаетесь вашей хорошенькой кузиной?!
- Ваше Величество, я докладывал вам, что...
- Но ведь невеста ваша там, далеко, за океаном, и многое могло
