каторжной тюрьме Плетцензее, где в одном из подвалов -
видавшая виды гильотинка, любовно обухоженная палачом
Кналплом, выполняющим свою деликатную работу неизменно во
фраке и в белых перчатках...
Да, он слишком много знает, Фридрих Краузе, слишком
много... И уберут его безо всяких объяснений, следствия и
уж, конечно, не по приговору имперского военного суда.
Вспомнился Эрик Гануссен. Впрочем, настоящим его именем было
Герман Штайншнейдер. Великий, ха-ха, ясновидящий.
Это он накануне поджога Рейхстага вопил на каждом углу по
подсказке, вероятно, Геббельса: " Вижу... большой дом с
портретами... Вижу... пламя! Совершен поджог! Они хотят
ввергнуть Германию в бездну, они хотят помешать победе
фюрера!"
"Пророчество" сбылось буквально через день, а через
месц Германа-Эрика благополучно шлепнули.
А чем он, Краузе, отличается от данного "провидца"? Он
тот же носитель информации, только куда более значимой; он
ведает высшие тайны и способен рассказать, что именно есть
третий Рейх, а есть он - оккультное государство, начавшее
удовлетворять потребности века и общества в сатанизме. Долго
будут потом историки и философы объяснять этот феномен
причинами экономическими и политическими, но какой
экономикой они объяснят изготовление мыла из человеческого
жира и каким антисемитизмом - уничтожение миллионов и
миллионов в печах и газовых камерах? Он же в состоянии как
объяснить, так и оправдать и то и другое...
Краузе вздрогнул от телефонного звонка.
- Слушаю...- произнес осторожно, еле справляясь с
оторопью.
- Штандартенфюрер? - послышался тихий, бесцветный голос
Гиммлера.
- Так точно, рейхсфюрер...- Краузе невольно привстал,
проглотив вязкую слюну.
- Я хотел бы вас видеть...- Гиммлер выдержал паузу. -
Завтра. В десять утра.
- Слушаюсь, рейхсфюрер.
Отбой.
Он медленно опустил на рычаги внезапно потяжелевшую,
будто из чугуна, трубку. Ужас - горячечный, полыхнувший в
мозгу как разорвавшаяся граната, овладел им безраздельно и
властно. Хаос мыслей и чувств, - словно предсмертный, как
при падении с высоты...
Неужели - конец?
Он подошел к одному из шкафов, достал недопитую бутылку
коньяка, хлебнул прямо из горлышка...
Вот оно - сбывшееся предчувствие, вот...
И что же делать, куда деваться? В его распоряжении еще
есть неполные сутки, он что-то обязан придумать, чтобы
только не очутиться завтра на Принц-Альбрехт-штрассе, в
Министерстве имперской безопасности, а вернее, в подвалах
его, застланных тяжелыми красными коврами, отчего подземелье
именовалось среди сведущих лиц "красной тюрьмой".
Повод же для ареста будет незамысловато-обтекаем:
государственная измена. Без каких-либо уточнений. Да и кто
уточнений потребует?
Как опасно порой много знать, как опасно...
А может, волнения нелепы, и звонок рейхсфюрера
предваряет обыкновенную рабочую встречу, каких были десятки?
Может, и так. Но обольщаться и рисковать не стоит. Он не
имеет права ставить под удар ни себя, ни то, что несет
будущему. А позволить подвергнуться уничтожению, пойти как
баран на бойню с тупой покорностью палачу, кто сам одной
ногой стоит в могиле - идиотизм и преступление. Дудки,
господин рейхсфюрер!
Он несколько успокоился. Закрыв глаза, уткнулся лицом в
ладони. Неожиданно вспомнилась Вестфалия тридцать девятого,
замок Вевельсбург, выстроенный еще в семнадцатом веке на
месте старой крепости; зал с огромным круглым столом,
обставленным креслами с высокими спинками, обтянутыми свиной
кожей, куда словно были вдавлены серебряные пластины с
именем каждого из владельцев кресел. В креслах - тринадцать
избранных, включая Великого Магистра. У каждого - ритуальный
кинжал. Все "рыцари" - члены СС.
Взоры собравшихся устремлены в центр зала, где словно в
колодец ведут ступени, а на дне колодца - каменная купель,
окруженная двенадцатью пьедесталами. Со смертью любого из
избранных, помимо лишь Великого Мастера, герб его подлежит
сожжению в купели, а затем, замурованный в урну пепел
установится на каменное возвышение. Великий Мастер - Генрих
Гиммлер.
В Вевельсбурге рейхсфюрер собрал элиту элиты ордена, как
бы сконцентрировав сам дух СС под сводами старого замка, что
стал резиденцией высшей иерархии, и наверняка он пошел бы и
дальше в таком своем начинании, учредив в каждом полку
подобный центр германского величия, истории и культуры.
Краузе тоже немало поработал над целой программой
специального обучения офицеров, включавшей рунические
доктрины, положения о внутренних кругах и ритуальных
празднествах, проходивших согласно календарю СС. Был там и
праздник тридцатого января - день прихода партии к власти, и
много иных торжественных дат, включая двадцатое апреля -
день рождения фюрера, и тридцатое апреля - праздник костров,
переходящий в Вальпургиеву ночь, однако главнейшим
праздником СС лично Гиммлер установил середину лета - то
есть, летнее солнцестояние, одно из четырех солярных
торжеств, возродив тем самым древнюю магическую церемонию.
В деле становления ордена принимали участие и
интеллектуалы, и невежды, а порою и просто параноики,
проникшие потом сюда, в институт, где вполне серьезно
пытались воплотить в жизнь бредовые свои замыслы типа
изучения силы розенкрейцеровского содружества, символизма
ирландской арфы из Ольстера, тайного значения готических
башен и итонских высоких шляп. Они же после неудачной
бомбежки Оксфорда, когда бомбы не достигли цели, затеяли
расследование якобы магических свойств колоколов городского
собора, что являли собой оккультную защиту от
бомбардировщиков Люфтваффе.
Гиммлер странно соединял в себе и здравый эзотерический
практицизм, и явную мистическую шизофрению. Он был
прекрасным полицейским администратором, вполне
материалистически оценивающим реалии жизни и, одновременно,
непредсказуемо-экцентричным безумцем.
В день тысячелетия смерти короля Генриха Первого,
рейхсфюрер посетил его могилу в Кветлинбурге и отсалютовал
умершему нацистким приветствием во время церемонии
поминания, - как другу и советчику. Да, он был опытным
медиумом и постоянно общался с усопшими, а особенно - с этим
древним саксонским владыкой. Правда, спустя некоторое время,
Гиммлер начал утверждать, что сам является инкарнацией
короля, хотя каким образом дух наносил визиты к своему же
воплощению, он не комментировал. Почему? Краузе подозревал,
что высокий секрет связи богосотворенной монады с чередой ее
воплощений в человечестве рейхсфюреру известен, но делиться
подобной тайной он попросту ни с кем не намерен.
В тридцать седьмом году Гиммлер в составе большой
торжественной процессии нес прах короля для захоронения в
Кведлинбургском соборе, к месту его первоначального
успокоения, и с этого дня каждую последующую годовщину
рейхсфюрер проводил в полночном бдении над могильной плитой
в мистической беседе со своим покровителем, кто, как он
полагал, и являл собою его, Гиммлера, суть.
Краузе считал, что основа той личности Гиммлера, каковая
существовала сейчас, уже в конце войны, была заложена еще в
двадцатых годах, когда в Мюнхене, в штаб-квартире СС, он
прочитал меморандум, составленный местным лидером НСДАП. В
меморандуме отражалась идея создания национал-
социалистического ордена внутри партии, идея, затронувшая
глубинные пласты его души.
Главой СС он стал в двадцать девятом году, уже после
пятилетнего существования организации, сформированной
Юлиулом Шреком по приказу Гитлера как охранную структуру
штаб-квартиры партии. Вначале в ней было всего восемь
человек, но и уже тогда они представляли собой некую элиту,
связанную жесткими правилами поведения, где даже мелкие
прегрешения могли караться смертной казнью. Однако созданный
Гиммлером орден "Мертвая Голова" отличался еще более
строгими ограничениями для посвященных, кто должен был
осуществить согласно его замыслу связь между Рейхом и
могущественными существами литтоновских и тибетских
подземных миров.
Структурно организация копировала орден иезуитов, - орден
магический, ибо одной из основ обучения его членов являлась
систематическая визуализация, чья цель - приблизить монаха к
Внутреннему Христу, и отсюда родилось положение, созданное
иезуитами:"Царство Божие - внутри нас". Основатель ордена
святой Игнаций составил "духовные упражнения", что, конечно,
весьма разнились от эзотерического тренинга школ черной
магии, но технику имели практически ту же.
Гиммлер перенял у иезуитов и принцип особых привилегий,
дающихся членам ордена перед простыми смертными, и систему
слепого повиновения руководителю, и, наконец, даже
организационную основу, созданную еще Лойолой, когда орденом
управляет генерал с пятью советниками, за что получил от
Гитлера прозвище "мой Игнаций Лойола", а от иных же -
"черный иезуит".
Отбор новобранцев в СС производился с особой тщательностью.
Пьяницы, болтуны и лентяи в орден не допускались, не говоря
уже о гомосексуалистах - эти подлежали беспощадному
уничтожению. Вначале отбор шел по расовому признаку,
разработанному Бруно Шульцем - профессором, гаупштурмфюрером
СС. Он выделил несколько расовых подгрупп: собственно
нордическую; нордическую с примесью динарических, альпийских
или же средиземноморских характеристик; ненордическую
европейскую; и, наконец, ненордическую внеевропейскую. На
членство в СС могли претендовать лишь представители первых
трех категорий. Согласно Шульцу, блондины чисто нордической
крови должны были явить собою тот тип идеального немца, что
повсеместно укоренится в Рейхе на протяжении будущих ста
двадцати лет.
Однако новобранец СС считался поначалу всего лишь допущенным
к ордену, но никак не членом его. Ему еще предстоял долгий
период обучения перед тем как произнести торжественную
клятву фюреру и, особо, - ордену, в которой порою он
обязывался отказаться от брака, если его расовый признак или
же здоровье не удовлетворяли надлежащим критериям.
Итогом же для избранных была черная форма, "сиг" на петлице -
руна в виде двух молний, высокие сапоги, пояс "Сэм Браун" и
фуражка с эмблемой мертвой головы. Серебряное кольцо с той
же эмблемой поначалу давалось автоматически, но после для
его получения требовался не менее как трехлетний стаж, а уж
право на именной кинжал имела сугубо элита.
Но с каждым своим шагом вверх неофит обнаруживал, что он
переходит как бы по мостикам из одного круга в иной, доселе
потаенный, и что внутри храма существуют храмы
другие...Таким был принцип внешних и внутренних кругов,
последний из которых мог быть пересечен лишь в замке
Вевельсбург, за круглым рыцарским столом...
Краузе с трудом заставил себя оторваться от раздумий и
воспоминаний.
Уже вечерело; он, даже не глядя в окно, ощущал, как серая
пелена неба уплотняется дымной мглой ненастных сумерек, как
невидимое солнце погружается за горизонт, выдавливая пучину
космоса на подлунную тревожную сторону несчастной планеты...
Лампочка загорелась тускленько и нехотя; дробящийся свет
нестойко замер на черной полировке мебели, бронзе люстры,
чугунном лике фюрера, слепо глядевшим из ниши стены...
Слепо, но завораживающе.
Внезапно Краузе едва не впал в визуализацию, соединив свое
подсознание с этим незрячим взором, однако вновь пересилил
себя, тяжело, но решительно привстав из-за стола.
Он-то знал, для чего вешаются портреты вождей на стенах и
для чего стоят по углам их бюсты... Он ведал, как
воздействуют на человечков и символы, и лозунги, и форма, и
марши... Тот же Великий Мастер часто шепотом говорил с
портретом фюрера, висевшим в его кабинете, подобно мальчику,
советующемуся с божеством... Портрет обрамляло золото, и в
углу виднелся автограф вождя... Да, он нашел своего идола,
Генрих Гиммлер, но только ли не предаст ли его также, как
когда-то, будучи еще застенчивым, бесцветным юношей, предал
Бога? Ему ведь давался огромный шанс в этой его инкарнации,
но шанс был непонят; первоначальное благоговение перед
церковью сменилось ее отрицанием, и началась бесцельная и
хаотическая игра, а, вернее, заигрывание с теми силами, кому
он если и был нужен тут, на поверхности планеты, то как
мясник, питающий их кровью, страданием и ужасом принесенных
им жертв, за которые он же сам и заплатит. Дно ада ждет его,
и тяжелые магмы сомкнутся над ним, и настанет вечность
великой муки, если, конечно, не позаботится о нем Сам, не
заберет его в демонические крепости своих миров, готовя для
новой темной миссии...
Краузе открыл дубовую дверцу шкафа, за которой скрывался
сейф. Долго возился с ключами, проклиная заедающий старый
замок.
Наконец, достал из сейфа портфель; поставив его на
стол, нежно провел по желтой мягкой коже ладонью. Здесь было
все, в этом портфеле: настоящее, прошлое, будущее. Нет,
отнюдь не его, скромного Фридриха Краузе. Человечества.
Мира. Однако на сегодняшний миг - он держит все это в своих
руках.
"Нет-нет, я только касаюсь, только оберегаю"... -
поправился он суеверно и даже вжал голову в плечи, страшась,
что будет покаран за невольную свою гордыню теми, кто вверил
ему находящееся в портфеле сокровище, теми, кто сейчас
незримо обступал его и вел, конечно же, дорогой спасения из
города, застланного огромной тенью смерти, ощутимо густеющей
с каждой свинцовой минутой наступающего краха.
ИЗ ЖИЗНИ РИЧАРДА ВАЛЛЕНБЕРГА
Он не предполагал, что задержится в Арабских Эмиратах
столь надолго. Рутинные дела, по которым он сюда прилетел,
завершились буквально за день; еще сутки заняли отчеты,
мгновенно отосланные спецсвязью в Лэнгли, а уж там-то и
начались их пятидневные блуждания по бюрократической
иерархии, покуда, наконец, начальство вынесло свое резюме и
дало ему, Ричарду Валленбергу, "о кей" на возвращение в
Штаты.
Впрочем, сетовать на задержку в своем пребывании здесь
он не мог.
Летняя жара уже спала, Персидский залив был спокоен как
озеро, и бюрюзовая вода его, светившаяся золотом
растворенного в ней солнца, уже приобрела осеннюю легонькую
прохладцу.
Побережье утопало в зелени кустарников и цветочных кущах, мир
был полон тишины и благолепия, и Ричард, лежа под коренастой
пальмой на комфортабельном пляже, невольно мечтал, чтобы
мгновения этой дивной командировки, превратившейся в отпуск,
тянулись как можно дольше. Впереди, по крайней мере, ничего
отрадного ему не виделось: тяжкий перелет через Европу и
Атлантику, недельная очумелость от разницы во времени, а
далее - привычные коридоры ЦРУ: просторные, светлые, но
безлико-казенные; такие же офисы, чья стандартная
одинаковость мебели, голубеющих дисплеев компьютеров,
телефонов и жалюзи просто-таки вызывала тоску; бесконечные
звонки, отчеты, хождения по начальству; и, наконец, знакомый
марштрут: супермаркет-дом. Затем беглый просмотр почты,
подписывание чеков за каждый свой вздох и выдох в этой
стране; телевизионные новости, кабель, изредка - стаканчик
джина с тоником и - сон. Вот, в принципе, все, не считая
нюансов, что тоже особого вдохновения не привносили.
Вернувшись с пляжа на арендованной японской машинке - юркой и на
диво экономичной, он хотел переодеться и съездить за
зарезервированным билетом, но, едва вошел в номер отеля, тут
же раздался звонок из резидентуры, нарушивший все планы: его
срочно вызывали к себе здешние коллеги.
Местный резидент был Ричарду превосходно знаком; около года
они работали в одном из отделов главной конторы, покуда тот
не был командирован на периферию; отношения у них сложились
едва ли не товарищеские, хотя известный официоз в общении
соблюдался неизменно, особенно здесь, да и неудивительно:
ведь вскоре господин Валленберг окажется в далеких кабинетах
начальства, где будет вынужден по элементарному долгу службы
доложить свое личное мнение об обстановке в резидентуре и
лицах, ее составляющих. А от таких докладов зависит многое.
Вернее то, каким именно образом доклад составлен и
преподнесен.
- Ричард.- Резидент выдержал паузу.- Сегодня с утра я
говорил с шефами, ваша миссия завершена, однако возник
некоторый непредвиденный момент, к вам непосредственного
отношения не имеющий, однако...
- Билл, вы всегда любили обтекаемые, длинные
предисловия.
Это часть какой-то методики или же просто манера?
- Просто манера. Итак, у нас возникла горяченькая
рабочая ситуация. Я не хотел бы задействовать в ней своих
людей, а если уж откровенно - засвечивать их...
- По пустякам.
- Ну-у, Ричард...
- Хорошо, я пошутил. Итак?
- Мы хотим, чтобы вы поработали с одним человеком.
Установочная беседа. Кстати. О методиках. Руководство
полагает, что в данном вопросе вы просто виртуоз.
- Передайте спецсвязью мою благодарность руковод-ству.
Обожаю лесть.
- Кроме того,- оставив данный комментарий без внимания,
продолжил резидент,- вы хорошо знаете ту страну, откуда этот
человек явился...
- Отлично,- кивнул Ричард.- Кто такой? Откуда? И прочие
общие данные.
Легонькая, коварная усмешка...
- Всенепременно, сэр.
Ситуация оказалась довольно стандартной, хотя и отличалась
некоей деликатностью. Молодой парень, попавший в Эмираты из
Ирака, вышел на людей из торгового представительства,
заявив, что располагает полезной для США информацией, а
затем, при повторной встрече с лицом, близким к резидентуре,
сообщил, будто бы является офицером разведки Ирака, желающим
установить контакты с ЦРУ.
Данный орешек, возможного "инициативника", предложили
раскусить ему, Ричарду. Точнее - надкусить, если за объектом
действительно стояло что-либо перспективное. Термин же
происходил из понятия "инициативный шпионаж".
В свое время на подобных установочных контактах
Валленберг специализировался достаточно плотно, но пик
такого рода деятельности пришелся на семидесятые годы, когда
в Америку хлынул мутный поток третьей российской эмиграции,
сплошь состоявший, впрочем, из лиц еврейской национальности,
что возжелали приехать в благополучные Штаты, а не в вечно
воюющий, плотно зажатый арабским миром, Израиль, являвшийся
официальным конечным пунктом их эмиграции.
Тогда Ричард работал в ФБР, куда попал после окончания
славянского отделения нью-йоркского университета, выявлял
русских шпионов, в том числе - и среди множества новых
переселенцев из СССР, однако в большинстве своем "шпионы"
сдавались сами, разделяясь в основном на две категории: либо
завербованные за возможность своего выезда из тоталитарного
государства мелкие информаторы с неясной перспективой, либо
вообще откровенные аферисты, наивно полагающие сорвать куш с
американских спецслужб в обмен на всякого рода истории с
географией, что легко проверялись специалистами и шли в
бездонный "мусорный" архив. Серьезных персон среди этой
сволочи обнаруживалось весьма немного. Да и откуда им было
взяться? Основной контингент составляли уголовники и
местечковые иудеи с образованием и мировоззрением тягостно
убогими. Уголовники быстренько находили пристанище в
исправительных учреждениях или же перестреливали друг друга,
а "местечковые" оседали в своих лавочках и на сидениях
такси. Однако общение с этой публикой дало Ричарду опыт
бесценный и многогранный.
После он был переведен в арабский сектор, однако встречаясь
с коллегами, курирующими восточно-европейские страны и
бывший СССР, на вопрос:" мол, как там с "инициативниками"?"
- вместо ответа зачастую слышал лишь удрученный тяжелый
вздох...
В конце восьмидесятых Америку буквально захлестнул
"перестроечный" поток всякого рода шпионов - и реальных, и
мнимых. Рухнувшая система осела, как взорванное здание,
выплеснув кучу мусора и пыли, частью долетевших до всех
спецслужб Запада. Этим "материалом" с ЦРУ охотно делились
все европейские собратья, возлагая таким образом всю
неблагодарную работу по проверке людей и информации на
мощнейшую аналитическую машину крупнейшего разведывательного
ведомства, что перелопачивала горы шелухи в поисках редких
полезных зерен.
Таким образом, предложенная Ричарду задача ничем обычным не
отличалась, разве - несла на себе некоторый оттенок
конъюнктурности: Ирак представлял собой стратегического
противника, и заполучить оттуда грамотного информатора - тем
более, связанного с разведкой!- было бы не просто удачей, но
и серьезнейшим достижением.
Поэтапный план разработки "инициативника" был тривиален: во-
первых, выяснить, что это за человек в принципе - путем
крайне дружественного, непринужденного расспроса, начав
буквально с даты и места его рождения; далее подробнейше
пройтись по всей биографии, уделив особое внимание положению
родителей, родственников, службе в армии, обучению в
разведовательной школе, включая сюда имена преподавателей,
дисциплины, расположение учебных классов и, когда составится
более-менее ясный психологический и социальный портрет,
сделать паузу, выясняя главное: мотив сотрудничества.
Идейные соображения, корысть, месть начальству, желание
эмигрировать из-за боязни преследований?
Вопрос о мотиве Валленберг, как правило, оставлял на разгар
беседы, когда контроль над естественными реакциями у
собеседника несколько ослабевал, и ложь ловилась уже не на
уровне интуиции, а в явных мимических и интонационных
"провалах".
Далее надлежит выяснить круг прошлых и настоящих служебных
обязанностей, вероятные перспективы, и массу всякого-
разного, подведя, наконец, итог: чего же, мол, вы хотите?
Деньги, американскую грин-карту или же просто "спасибо"? Как
правило, просят и то, и другое, и третье.
Затем уже он, Валленберг, сделает предварительное заключение
об объекте: либо тот показался ему пустым авантюристом, либо
провокатором, либо реальным разведчиком, стремящимся к
сотрудничеству. Впрочем, две последние категории друг другу
не противоречили. Существовали и иные вариации, как,
например, "хитрый сумасшедший", но, в основном, все так или
иначе укладывалось в треугольник старой доброй схемы.
Встречу организовали в номере дешевого отельчика на одной из
торговых улочек, заполоненных крохотными магазинчиками, что
пестрили грудами свезенного со всего мира товара.
Вначале Ричард "снял объект" в безлюдном, располагавшемся
возле пляжа районе, задействовав арендованную через
подставное лицо машину; представился ему как Хантер и,
затем, ведя разговор на отвлеченные от основного мероприятия
темы, некоторое время ездил по городу, "проверяясь".
Парень был молод - всего двадцать шесть лет; в меру
контактен; английским, несмотря на сильный акцент, владел
довольно-таки свободно, хотя знания отдавали явной
книжностью; особой нервозности в его поведении Ричард не
усмотрел, держался тот ровно, соблюдая ответную корректную
доброжелательность,и в номер отеля, приятно выстуженный
кондиционером, они вошли, обоюдно готовые к долгой
актуальной беседе.
- Должен предупредить, - произнес Ричард сочувст-
венным тоном свою коронную для данных случаев фразу,- что
основой нашего разговора должна быть правда и искренность,
иначе...Он помедлил.- Иначе я не могу гарантировать
конфиденциальности наших отношений.
Парень кивнул, сцепив кисти рук в замок - знак отчуждения и
обороны. Пальцы его внезапно дрогнули, и Ричард подумал,
что, вероятно, переборщил в своей мягкой угрозе: в конце
концов, надо понять, что перебежчик из Ирака и в самом деле
рискует головой - тем более здесь, в арабском мире, с
паспортом, где нет ни одной визы цивилизованных стран...
Да, что-то сломалось и сломалось непредвиденно
скоротечно; хрупкий первоначальный контакт, вроде бы
установленный по дороге сюда, утратился и, ругнув себя
мысленно за некоторую самонадеянность, Валленберг, шумно
открывая морозные банки с "сэвэн-ап", непринужденно увел
беседу в сторону, делясь своими наблюдениями о специфике
бытия арабских стран,и не забывая при этом, конечно же, о
комических казусах, в которые невольно попадает
неискушенный, наивный американец пребывающий на этом
восхитительно-экзотическом мусульманском Востоке.
Перебежчик несколько успокоился, даже размяк и вдруг, словно бы
покорившись уже окончательно некоему тяжко выстранному
решению, разоткровенничался.
Психологически ситуация разрешилась, отметил Ричард, участливо кивая
собеседнику. Главное - неуклонно вести ее в выбранном русле:
исключительно дружеском и доверительном.
Извинившись, он вытащил из папки блокнот и ручку,
стенографируя все здесь произносимое; пользование
аппаратурой исключалось - он работал на чужой территории, и
любую магнитную запись местная контрразведка могла расценить
как серьезный ай-яй-яй.
Беспрерывно водить пером по бумаге в течение нескольких часов -
занятие безрадостное, и тут Ричарду вспомнилось изречение
его прошлого супервайзера из ФБР, весьма недолюбливающего
людей из Лэнгли: дескать, эти-то? Да, как же, щит страны,
неусыпное око. Вообще разведчики - это большие труженники!
Тогда он смеялся, именно смеялся, а не подхихикивал
начальству. Теперь же...
- Хорошо. А сколько лет было этому инструктору?.. Ну,
примерно... Около пятидесяти? Вы могли бы начертить схему
учебного полигона? Замечательно. Сколько человек занималось
с вами в этой группе? Вы помните их по именам? Вы
встречались с ними в дальнейшем?
И так далее, так далее, так далее...
Валленберг заменил ручку - в стержне иссякли чернила.
Пик беседы: мотив.
Прерваться, выпить глоток газированной кисло-сладкой
водички и затем - серьезно-учтивым тоном...
Впрочем, вопрос о мотиве уже отпал; причины, по которым
этот парень находится здесь, выяснились в ходе разговора:
диктатура в стране, гибель нескольких родственников,
приближенных к высшему кругу власти, боязнь - как бы самому
не угодить под чугунную пяту тирании... Факты логичные и
проверяемые. Но все-таки констатация мотива от
первоисточника - вещь необходимая хотя бы потому, что за ней
выкристаллизовывается личность. В формулировке есть суть и
средства, ее выражающие и оценкой их оценится этот парень.
Вначале здесь, после - в Лэнгли, в чудовищно-гениальных
компьютерных мозгах, что моментально разложат по полочкам
каждое его слово и выплюнут через принтер скальпельно-
логическое решение по поводу дальнейшей участи "объекта".
- Простите, а какова ваша национальность?
Вопрос прозвучал для Валленберга несколько внезапно.
- Национальность? - переспросил он. - Мои родители
родом из Англии. А что?
- Так...- Собеседник пожал плечами. - В общем, я так и
предполагал. Раньше почему-то англосакс представлялся мне
неким коренастым типом, с крупными чертами лица,
рыжеволосым...
- А сейчас?
- Ну... стереотип где-то сидит в подсознании, но почему-
то в большинстве своем мне встречаются такие, как вы:
высокие, худощавые, кареглазые и черноволосые.
Ричард усмехнулся. Все перечисленное безусловно относилось к
нему, но внешние данные он получил от матери, чьи предки в
самом деле были родом из Англии; отец же родился в Германии,
откуда после войны переехал в США и являл собою типично
нордический тип: высокий блондин с ясными голубыми глазами.
Волосы отца выбелило время, он сильно ссутулился, однако и
сейчас в нем многие безошибочно признавали немца.
Впрочем, подробности своего происхождения он прояснять
в данной ситуации не желал.
- Вернемся, если не возражаете, к нашей общей
тематике,продолжил Ричард.- Как понимаю, вы хотели бы
попасть в Америку, забыть весь кошмар прошлой жизни и...
- Да-да-да,- перебил собеседник с некоторой долей
раздражения.
Что-то опять не так с этим арабом, чем-то он вновь
внутренне озаботился и, судя по болезненной тени в глазах,
по нервному подергиванию века, снова произошел сбой...
- Поймите, Хантер,- произнес парень, скрипнув зубами, -
или же Джон, Джеймс... Мы с вами играем в игру, правила
которой мне тоже более или менее известны. Я могу еще целые
сутки диктовать вам имена, рисовать схемы зданий, указывать,
где в кабинете моего начальника стоит стол, а где сейф; я
также великолепно понимаю, что мой статус достаточно
скромен: оперативный сотрудник среднего уровня, пусть и из
главного аппарата... В том числе, я сознаю и другое: если бы
перед вами находился не перебежчик, а действующий агент
спецслужб противника, могла бы строиться какая-либо
перспектива, пусть с допущением провокации и так далее, тому
подобное. Но перед вами именно что перебежчик,
невозвращенец. А посему главное для вас - выжать информацию.
Всю. До капли. А уж что потом...
- Но...
- Я хочу договорить.
- Извините.
- Так вот."Потом" - важно для меня, не для вас. Вы -
благополучный стареющий мужчина, вам ведь уже за сорок?
- Увы.
- Но,тем не менее. У вас есть стабильная престижная
работа, дом, деньги, гражданство в мощнейшем государстве
мира... А что у меня? Объяснять, полагаю, не надо. Поэтому,
чтобы не быть выкинутому в мусорную корзину как выжатый
апельсин - простите за банальное сравнение,- я должен иметь
реальные козыри и сыграть ими не здесь, а в ваших
Соединенных Штатах. Козыри таковы: мне известно, каким
образом, куда и кем распространяются в арабском мире
современные технологии по производству химического,
бактереологического и ядерного оружия из бывшего СССР. Вот
мой сегодняшний ночной конспект.- Он вытащил из кармана брюк
вчетверо сложенную бумагу.- Здесь - общие данные. Однако
