Элистер МАКЛИН
ЦИРК
1
- Будь вы настоящим полицейским полковником, - произнес Пилгрим, - не
малоубедительной фальшивкой, а настоящим, вам можно было бы прибавить
сразу три звезды. Замечательная работа, дорогой Фосетт, замечательная.
Пилгрим был потомком пэров Английского королевства, и это ощущалось
во всем. И в своей одежде, и в своей речи он был немного типичным
одвердинцем: монокль на цепочке, старомодный штоковский галстук. Носил он
изысканного покроя костюм от Сэвилла Боу, рубашки от Турнболла и Азара, а
пара спортивных пистолетов, которые он сравнительно дешево приобрел за
четыре тысячи долларов, были, несомненно, от Пордейса с Вест-Вила. Туфли
ручной работы из Рима дополняли его портрет. В нем трудно было распознать
скрытого Шерлока Холмса.
Фосетт не прореагировал на эту то ли критику, то ли правду, за
которой слышалась похвала. Движение мускулов его лица вообще крайне редко
можно было заметить, скорее всего потому, что из-за своей полноты оно у
него было почти лунообразным.
Фосетт оторвал взгляд своих полузакрытых, утонувших в круглом лице
глаз от кожаных корешков книг в библиотеке и перевел его на горящие в
камине сосновые поленья. Затем он произнес задумчивым голосом:
- Хотелось бы, чтобы продвижение по службе в ЦРУ было более быстрым и
эффективным.
- Башмаки умирающего, мой мальчик, - Пилгрим был на пять лет моложе
Фосетта. - Башмаки умирающего. - Он с некоторым удовлетворением кинул
взгляд на свои итальянские туфли и перевел его на лучезарный набор
орденских ленточек на груди Фосетта. - Вижу, что ты даже наградил себя
орденом "За отвагу".
- Полагаю, что это в соответствии с моим характером.
- Понятно. Тот субъект, которого ты откопал... Бруно... Как ты на
него вышел?
- Это не я. Это Смизерс, а я находился в Европе. Смизерс - большой
любитель цирка.
- Понятно, - казалось, что Пилгрим подыскивает слова. - Бруно...
Кажется, у него есть другое имя.
- Вилдермен. Но он им никогда не пользуется - ни в личной жизни, ни в
профессиональной деятельности.
- Почему?
- Не знаю. Я его ни разу не видел. А Смизерс его об этом не
расспрашивал. Вы можете спрашивать Пеле, или Балао, или Либераса... Какие
у них в цирке есть еще имена?
- Вы приравниваете его к ним?
- По-моему, цирковой мир заколебался от английской поговорки: "Не
мечтай о башмаках умирающего - босиком находишься".
Пилгрим просмотрел несколько машинописных листков.
- Говорит с легким акцентом.
- Он уроженец Восточной Европы.
- Если верить афишам, он величайший в мире воздушный гимнаст. Это что
"отважный молодой человек на подвесной трапеции под куполом цирка"?
- И это тоже. Но в основном он специалист по работе на высоко
натянутом канате.
- И тоже лучший в мире?
- Его коллеги не сомневаются в этом.
- Если наша информация по Грау верна, то это неплохо. Я вижу, он еще
мастер карате и дзюдо?
- Этого он никогда не утверждал. За него утверждаю я - вернее,
Смизерс, а он специалист в этом деле. Он видел, как Бруно работал сегодня
в клубе самураев. Там у инструктора черный пояс - в дзюдо выше ранга не
бывает. Так Бруно переборол его. Но Смизерс не видел, чтобы Бруно
кого-нибудь отрубал с помощью карате: он даже считает, что это ему не по
праву.
- В этом досье еще говорится, что он менталист, - Пилгрим поднял
палец в лучших традициях Холмса. - Может быть, это и хорошо для Бруно. Но,
черт возьми, что такое менталист?
- Парень, проделывающий психологические трюки.
Пилгрим уважительно потрогал массивное досье.
- Чтобы стать гимнастом, надо ли быть интеллектуалом?
- Я не знаю, нужно ли быть интеллектуалом или даже просто
интеллигентным человеком, чтобы быть воздушным гимнастом. Это между
прочим. Практически каждый циркач владеет одной, а то и двумя
специальностями дополнительно к своему номеру. Некоторые выступают в
качестве подсобных рабочих, другие развлекают зрителей.
Бруно из таких развлекателей. Прямо рядом с цирком у них эстрада или
балаган - называйте как хотите - которая отделяет прибывающих зрителей от
экономящих деньги. Бруно выступает в маленьком разборном театрике из
фанеры. Он угадывает мысли, называет имя вашей бабушки, заодно говорит
номера банкнот в вашем кармане, определяет, что написано внутри
запечатанного конверта. Ну и остальное в том же духе.
- Понятно. Собирается публика, и ей показывают всякие фокусы-покусы.
- Возможно, хотя дело в том, что он проделывает такие трюки, какие не
под силу и профессионалам. Но что наиболее ценно для нас - это то, что у
него фотографическая память. Дайте ему раскрытый журнал, скажем, "Таймс".
Он посмотрит на него, а после того, как журнал уберут, он повторит
содержание, начиная с любого предложенного слова. Если вы спросите, какое
слово написано в третьей строчке третьего столбика правой страницы, он
скажет. И он может проделать это с текстом, написанном на любом языке -
ему совсем не обязательно знать язык.
- На это надо посмотреть. А вообще-то, если он столь одарен, чего же
это он подвизается исключительно на манеже? Ведь он мог бы добиться
большего, не рискуя жизнью, кувыркаясь где-то под облаками.
- Этого я не знаю. Смизерс утверждает, что он даже не требует
прибавки. Он - просто самая выдающаяся звезда в самом знаменитом цирке
мира. Но не в этом истинная причина. Он лидер трио акробатов, называемого
"Слепые орлы", а без него они пропадут. Полагаю, что они не менталисты.
- Удивительно. Мы не можем позволить себе излишней сентиментальности
или верности в нашем деле.
- Насчет сентиментальности верно, но верность нам нужна. И по
отношению к другим лицам тоже. Если они два ваших младших брата.
- У них что, семейное трио?
- Я полагал, вы знаете.
Пилгрим качнул головой.
- Вы назвали их "Слепые орлы"?
- Смизерс сообщил мне, что никаких преувеличений в этом нет. Они
скорее всего не работают, как вы изволили выразиться "под облаками", но и
отнюдь не близко от земли. На своей трапеции они раскачиваются где-то в 80
футах от земли. Ну, а если свалишься с такой высоты, результат будет тот
же. Особенно, если у вас завязаны глаза, снизу подсказка невозможна, а
тело подсказать тем более не может.
- Вы хотите сказать...
- Перед своим выступлением они надевают такие черные шелковые
перчатки. Публика думает, что в них специальное электронное устройство,
что-то вроде разноименных заряженных предметов, притягивающихся к
трапеции, но это не так. У них нет системы наведения. Повязки на их глазах
абсолютно непроницаемы, но они никогда не промахиваются. Ну, это понятно,
что не промахиваются, иначе на одного "Слепого орла" было бы меньше.
Думаю, что это одно из проявлений экстрасенса, и им обладает лишь Бруно,
поэтому именно он ловит двух других в полете.
- Это я должен увидеть своими глазами.
- Нет проблем, - Фосетт взглянул на часы. - Мы можем отправиться
прямо сейчас. Мистер Ринфилд ждет нас?
Пилгрим молча кивнул.
Уголок рта Фосетта дрогнул, что могло означать улыбку.
- Поехали сейчас, Джон. Все любители цирка в душе счастливые дети, а
у вас не очень радостный вид.
- Не могу. В этом цирке работают люди 25 национальностей, и не менее
восьми из них из Восточной или Центральной Европы. Как я могу быть уверен,
что кто-то из них не любит меня настолько, что носит мое фото во
внутреннем кармане? А может быть, половина из них таскает мои фотографии?
- Вот цена славы. Вы должны загримироваться, - Фосетт самодовольно
посмотрел на свою форму полковника, - скажем, подполковником, а?
По Вашингтону они ехали на служебном, но без опознавательных знаков
лимузине: Пилгрим и Фосетт на заднем сидении, шофер и еще один мужчина -
спереди. Четвертым был сумрачный лысый тип в плаще и с незапоминающейся
физиономией.
Пилгрим обратился именно к нему:
- Не забудьте, Мастерс, что вы должны вызваться первым из публики.
- Я буду первым, сэр.
- Придумали свое слово?
- Да, сэр. "Канада".
Спустились сумерки, и в пелене мелкого дождя замаячил опоясанный
сотнями разноцветных огоньков высокий купол цирка.
Фосетт приказал шоферу припарковаться. Мастерс, держа в руке
сложенный журнал, без слов выбрался из нее и растворился в толпе. Машина
поехала дальше и снова припарковалась уже возле самого входа в здание. Они
вышли из нее и направились ко входу.
Широкий коридор вел прямо к главному залу на 7 тысяч мест. Справа от
коридора угадывались кулисы цирка: рычащие тигры в клетках, беспокойные
стреноженные слоны, лошади и пони, обезьяны, копошившиеся в ожидании
представления, фокусники - им, как и пианистам, требуются постоянные
упражнения - и кроме всего, оттуда шел неповторимый, незабываемый запах.
Слева доносились звуки музыкальных инструментов. Музыка, если можно так
назвать эту какофонию, была просто набором невообразимых звуков,
издаваемых отнюдь не нью-йоркской филармонией.
Пилгрим и Фосетт направились к одной из боковых дверей, над которой
висела интригующая табличка "Великий Маг". Они заплатили по доллару и
заняли свои скромные стоячие места позади публики. Сидячих мест не было,
так как слава Великого Мага бежала впереди него. На крошечной сцене
работал Бруно Вилдермен.
Не очень высокий, и не слишком широкоплечий, он не впечатлял своей
фигурой, если бы не длинный до пят, разноцветный в широких волнистых
полосах халат китайского мандарина. Его смуглое орлиное лицо, обрамленное
длинными черными волосами, выглядело достаточно интеллигентно, но его
можно было назвать скорее красивым, чем заметным: встретишь такого на
улице - вслед ему не оглянешься.
Пилгрим прошептал на ухо Фосетту:
- Поглядите на его рукава. В них можно упрятать стадо кроликов.
Но Бруно не проделывал никаких трюков в своем представлении. Он
ограничивался, как было объявлено в афишах, ролью менталиста. У него был
глубокий, не очень громкий голос с легким иностранным акцентом, делавшим
его запоминающимся.
- Да, интересная личность, - снова шепнул Пилгрим.
Бруно попросил одну женщину из числа зрителей задумать какой-нибудь
предмет и шепнуть его название своему соседу. Затем он без колебаний тут
же дал правильный ответ.
- Подсадка, - заявил Пилгрим.
Бруно попросил выйти на сцену трех желающих. После недолгих колебаний
вызвались три женщины. Посадив их за стол, он вручил им по конверту и
квадратному листку бумаги и попросил нарисовать какую-нибудь простую
фигуру, а затем спрятать листки в конверт. Пока они проделывали это, Бруно
находился к ним спиной, лицом к публике. Когда женщины закончили свою
работу, он повернулся к ним и, сжимая руку за спиной, осмотрел лежащие на
столе конверты. Через несколько секунд он изрек:
- В первом конверте изображена свастика, во втором знак вопроса, а в
третьем - квадрат с двумя диагоналями. Покажите их, пожалуйста, уважаемой
публике.
Женщины подняли листочки вверх, Там действительно были изображены
свастика, знак вопроса и квадрат с двумя диагоналями.
Фосетт наклонился к Пилгриму:
- Три подсадки?
Пилгрим задумчиво посмотрел на него, но ничего не ответил.
- Может быть, кто-нибудь считает, что у меня есть среди зрителей
сообщники? - поинтересовался Бруно. - Ну, все вы не можете быть моими
помощниками, иначе зачем вам приходить сюда и платить деньги за то, чтобы
посмотреть на меня? Не могу же я платить свей этой толпе, которая меня
окружает. Но то, что сейчас будет, отбросит все ваши сомнения. - Он сделал
бумажный самолетик и продолжил: - Сейчас я запущу его к вам. И хотя я могу
сделать многое, но направить полет в нужное место не в состоянии. Да и
никто не сможет этого сделать. Думаю, что тот, кого коснется самолет,
будет достаточно хорош для выхода на сцену.
И он запустил его в зрителей. Тот полетел по замысловатой траектории
и ударился в плечо молодого человека не старше двадцати лет. Тот как-то
неуверенно встал со своего места и поднялся на сцену. Бруно ободряюще
улыбнулся ему и протянул листок бумаги и конверт, аналогичный тем, что
давал женщинам.
- Вам очень простое задание. Напишите три цифры и положите листок в
конверт.
Пока молодой человек проделывал все это, Бруно стоял к нему
полуобернувшись. Когда листок был уже в конверте, Бруно повернулся,
взглянул на конверт и сказал:
- Сложите эти фигурные цифры и назовите сумму.
- Двадцать.
- Написанные вами цифры - семь, семь и шесть.
Юноша вытащил листок из конверта и поднял его вверх: там были эти
цифры.
Фосетт взглянул на Пилгрима, у которого был весьма задумчивый вид.
Если Бруно и не профессиональный, то, по крайней мере, умелый фокусник.
Бруно объявил о своем наиболее сложном трюке - что он обладает
фотографической памятью и готов это доказать, назвав месторасположение
любого слова с раскрытого листа журнала на любом языке.
Мастерс, чтобы никто из зрителей не сумел опередить его, стремительно
рванулся на сцену еще до того, как тот закончил объяснение.
Бруно забавно приподнял брови, взял у него раскрытый журнал: быстро
взглянув на него, возвратил владельцу и вопросительно посмотрел на
Мастерса.
- Левая сторона, вторая колонка, - произнес Мастерс и с победной
улыбкой посмотрел на Бруно.
- Канада, - последовал мгновенный ответ.
Усмешка Мастерса испарилась. Он в недоумении пожал плечами и сошел со
сцены.
Выбравшись из зала, Фосетт заявил:
- С трудом верится, что Бруно согласится работать на ЦРУ.
- Убедительно?
- Убедительно. Когда начнется представление?
- Через полчаса.
- Давайте посмотрим его на проволоке, или на чем там еще. Если он
хотя бы наполовину так же хорош, как и здесь - ну, тогда это тот, кто нам
необходим.
Трибуны, окружавшие три крупные арены, были полностью заполнены.
Атмосфера была пронизана музыкой, на этот раз безупречной. Тысячи
ребятишек восхищенно смотрели на очарование Волшебной страны. Все
сверкало. Это был не дешевый блеск мишуры, а то, что являлось неотъемлемой
частью настоящего цирка. На безукоризненной серовато-коричневой арене
появились ослепительно одетые девушки на невозмутимых слонах. И если
существовал какой-либо цвет в этом параде красок, который пропустил
художник-декоратор, то ни один глаз не смог бы этого заметить.
На всех аренах клоуны и арлекины соревновались друг с другом в
нелепости своих гримас. Зрители наблюдали это зрелище в очаровании, но с
некоторой долей нетерпения - ведь это было только прелюдией к основному
действию.
Нет в мире ничего подобного атмосфере, предшествующей началу
представления.
Фосетт и Пилгрим сидели на очень удобных местах, почти напротив
центра основной арены.
- Кто здесь Ринфилд? - осведомился Фосетт.
Не указывая пальцем, Пилгрим кивнул на человека, сидящего на их же
ряду всего через два места. На нем был безупречно сидящий костюм, галстук
в тон и белая рубашка. У него было худое задумчивое лицо ученого, с
опрятными седыми волосами и контактными линзами.
- Это Ринфилд? - удивился Фосетт. - Больше похож на профессора
колледжа.
- Когда-то он им и был. Экономист. Но быть руководителем современного
цирка - не сидячая работа. Это большой бизнес, предъявляющий много
требований к человеку и интеллигентности. Теско Ринфилд очень
интеллигентный человек. С таким именем, и все-таки работает здесь.
- Может быть, слишком интеллигентный для такой работы...
- Он американец в пятом поколении.
Последние слоны покинули арену, и под аккомпанемент барабанов и
оркестра золоченая колесница, запряженная парой великолепных жеребцов, на
полном скаку выехала на арену. За ней выбежала дюжина наездников, время от
времени по очереди исполняя акробатические трюки. Зрители кричали и
аплодировали. Представление началось...
Прошла полная вереница имен и номеров, не знающих себе равных в
цирковом мире: Генрих Бейбацер - несравненный укротитель с группой львов,
Мальтус - единственный, кто мог сравниться с Бейбацером, дрессировщик
группы тигров, выглядевших еще более свирепо, но подчиняющихся словно
котята, Карредала - обезьянки которого имели более интеллигентный вид, чем
он сам; Кан Дах, рекламируемый в афишах, как сильнейший человек в мире,
проделывал головокружительные трюки на высоко натянутой проволоке в
окружении привлекательных девиц, цепляющихся за него. Женни Лоран -
клоун-канатоходец, проделывающий такие трюки, что страховые агенты
хватались за голову, Рон Росбак - вытворяющий такие трюки с лассо, какие
не снились ни одному ковбою, Макуэло - метатель ножей, попадавший в кончик
зажженной сигареты с двадцати футов с завязанными глазами, и целый ряд
других циркачей - от воздушных танцоров до группы эквилибристов на высоких
лестницах, перебрасывающихся томагавками на огромной высоте без всякой
страховки.
Примерно через час Пилгрим снисходительно заметил:
- Неплохо, совсем неплохо. А сейчас должна подойти очередь нашей
звезды.
Погас свет, оркестр выдал барабанную дробь, затем свет снова зажегся.
Высоко на площадке трапеции, освещенные направленными на них прожекторами,
находились трое мужчин, облаченных в сверкающие костюмы. В центре стоял
Бруно. Без своего халата он выглядел необычайно эффектно. Широкоплечий,
мускулистый, настоящий атлет, каким он и должен был быть. Двое других
внешне уступали ему. Глаза всех троих были завязаны. Смолкла музыка и
зрители с замиранием сердца следили, как все трое натягивают поверх
повязок еще и капюшоны.
- Я бы предпочел быть внизу, - заметил Пилгрим.
- И я тоже. Даже смотреть страшно.
Но они просмотрели все выступление "Слепых орлов", как они под
барабанный бой летали с трапеции на трапецию, не видя ее раскачивания, и
не зная, где кто из них находится. Номер продолжался четыре минуты в
полной тишине, после чего свет вновь ненадолго погас, и весь зал вскочил
на ноги, топая, вопя и крича.
- Что известно о его братьях? - осведомился Пилгрим.
- То, что их имена Владимир и Иоффе. И это все. Но я полагаю, что
наша работа будет для одного человека.
- Да, это так. А у Бруно имеются какие-нибудь мотивы согласиться?
- Как и у любого человека. Я навел справки, когда он был в последний
раз в Европе. Многого я не узнал, но думаю, что и того, что выяснил,
вполне достаточно. Семеро из их семьи участвовали в цирковых
представлениях - отец и мать постепенно отошли от работы - а как только
эта тройка стала выступать за границей, ими сразу же заинтересовалась
секретная служба. Почему они заинтересовались, я не знаю. Это было шесть
или семь лет назад. Жена Бруно умерла - это точно. Имеются свидетели,
готовые это подтвердить. Женат он был всего две недели. Что случилось с
его младшим братом и родителями - никто не знает: они просто исчезли.
- Как и миллионы других. Ладно, он нам подходит. Мистер Ринфилд готов
к игре. А Бруно?
- Он будет играть, - уверенно заявил Фосетт. - Самый подходящий для
нас человек. После всех этих треволнений вы тоже согласитесь с этим.
Освещение вспыхнуло еще ярче. "Слепые орлы" стояли теперь на
платформе, от которой на 25-ти футовой высоте была натянута проволока к
другой платформе в дальнем конце центральной арены. Обе другие арены
пустовали. Музыка опять смолкла, зрители тоже сохраняли гробовую тишину.
Бруно оседлал велосипед. Поперек его плеч положили деревянное ярмо, а
один из братьев взял двадцатифутовый стальной шест. Бруно направил
велосипед вперед, пока переднее колесо не съехало с платформы, и поджидал,
пока его брат не поставил шест в паз ярма. Это было смертельно опасно.
Когда Бруно тронулся с места, братья ухватились за концы шеста и абсолютно
синхронно оттолкнулись от платформы и повисли в воздухе, держась за шест
руками. Проволока провисла, но Бруно медленно и упорно двигался вперед.
В течение нескольких минут Бруно катался по проволоке взад и вперед,
а его братья проделывали сотни сложнейших акробатических трюков. В одном
случае, когда он на несколько секунд полностью остановился, его братья,
двигаясь с той же безупречной синхронностью, постепенно увеличили
амплитуду своих движений до тех пор, пока не вышли в стойку на руках на
месте.
Невероятная тишина установилась в зале, дань, которая не была
принадлежащей исключительно представлению, где безумствовали братья: прямо
под ними, на арене, расположился Бейбацер и его 12 львов, головы которых
были задраны вверх.
В конце представления тишина в зале сменилась общим продолжительным
вздохом облегчения, который вскоре перерос в неистовую овацию.
- С меня достаточно, - вздохнул Пилгрим. - Мои нервы больше не
выдержат. Ринфилд последует за мной. Если он, возвращаясь на свое место,
коснется вас, это будет означать, что Бруно готов поговорить, и что после
представления вы должны будете пройти на некотором расстоянии перед
Ринфилдом.
Не подавая никаких знаков и не оглядываясь по сторонам, Пилгрим с
ленцой поднялся и вышел. Почти сразу же за ним последовал Ринфилд.
Несколькими минутами спустя двое мужчин сидели запершись в одном из
кабинетов Ринфилда, небольшом, но уютном. В его кабинете находился
небольшой бар, но в соответствии с принципами, по которым он запрещал
любому выпивать в расположении цирка, он отказывал в этой привилегии и
себе.
Кабинет, тем не менее, был крошечной частью сложного и прекрасно
организованного целого, которое составляло передвижной дом цирка. Все
ночевали здесь, за исключением нескольких человек. Во время турне поезд
также предоставлял жилище всем животным, а в конце, прямо перед тормозным
вагоном, размещались четыре массивные платформы, на которых располагалось
оборудование, от тягачей до кранов, без которых была невозможна работа
цирка. В целом это было чудо изобретательности, дотошного планирования и
максимального использования имеющегося пространства. Сам цирковой поезд
был гигантским, более полумили в длину.
Пилгрим взял коктейль и произнес:
- Бруно нам подходит. Как вы думаете, он примет наше предложение?
Если нет, то мы можем со своей стороны аннулировать вашу поездку по
Европе.
- Он согласится по трем причинам, - речь Ринфилда стала похожа на
него самого: краткая, с тщательно подобранными словами.
- Как вы убедились, этот человек не знает страха. Во-вторых, как и
все недавно натурализованные американцы - ладно, ладно, пусть он
натурализовался уже пять лет назад, но это все равно, что вчера - его
патриотизм по отношению к признавшей его стране делает ваш или мой -
бледным. В-третьих, у него большой счет к его прежней родине.
- Даже теперь?
- Даже теперь! Когда мы с вами поговорим еще?
- Теперь вы будете разговаривать с другими. Необходимо, чтобы нас
реже видели вместе. И ближе чем на милю к моей конторе не подходите - у
нас тут целый легион иностранных агентов, кто с интересом присматривается
к нам и за нашей входной дверью. Полковник Фосетт, сидевший рядом со мной
в форме, знает об этом значительно больше.
- Я не полагал, что в вашей организации носят форму, мистер Пилгрим.
- Мы и не носим. Это маскировка. Он носит ее так часто, что его в ней
значительно легче узнать, чем когда он в цивильном платье, поэтому почти
все называют его"полковником", но они его недооценивают.
Фосетт дождался конца представления и вышел, не взглянув на Ринфилда:
тот уже подал ему сигнал. Он покинул цирк и медленно пошел так, чтобы
Ринфилд в темноте не смог упустить его из виду. Наконец, он подошел к
огромному темному лимузину, на котором они приехали вместе с Пилгримом, и
сел на заднее сидение. С другой стороны приткнулась чья-то темная фигура.
- Хэлло. Меня зовут Фосетт. Надеюсь, никто не заметил вашего прихода?
- поинтересовался он.
Никто, - ответил шофер. - Я следил. - Он посмотрел сквозь
забрызганные окна. - Не та погода, чтобы посторонние совали нос в чужие
дела.
- Это точно, - Фосетт повернулся к фигуре, сидящей в тени.
- Рад вас видеть. Я приношу извинения за эту одежду и шпионскую
обстановку, но боюсь, что оно запоздало. Вы знаете, это у нас в крови. Мы
ждем одного вашего друга... А вот и он.
Фосетт открыл дверцу, и Ринфилд уселся рядом с ним. Восторга на его
физиономии не наблюдалось.
- На проспект, а потом на Пойнтон-стрит, Баркер, - приказал Фосетт.
Шофер кивнул и тронулся. Все молчали.
- Мне кажется, нас преследуют, - заметил Ринфилд.
- Так и должно быть, - произнес Фосетт, - но водитель той машины
останется без работы. Мы должны были быть уверены, что нас никто не
преследует.
- Понятно, - проронил Ринфилд.
По мере того, как они приближались к району трущоб, Ринфилд
становился все более и более несчастным. Недовольным голосом он протянул:
- Это не лучшая часть города. А это здание... напоминает бордель.
- А это и есть бордель. Наша собственность. Очень уютное местечко.
Кто, скажите на милость, может себе представить, что Теско Ринфилд
посещает такие места? Пойдем.
2
Гостиная для такого соблазнительного местечка была на диво уютной,
хотя могло показаться, что у человека, обставлявшего ее, имелось
пристрастие к красновато-коричневому цвету, поскольку и диван, и кресла, и
тяжелые занавески были такого же или близкого к нему оттенка. От камина
шло тепло. Ринфилд и Бруно сидели в креслах. Фосетт расположился за
столиком для коктейлей.
- Растолкуйте мне, пожалуйста, еще раз об этой антиматерии, или как
там ее, - осторожно попросил Бруно.
- Я боялся, что вы попросите об этом. Знаю, что в первый раз
рассказал вам все правильно, потому что вызубрил и повторил как попугай.
Мне пришлось все вызубрить, так как в этих вопросах я ни черта не смыслю,
- Фосетт протянул Бруно содовую и потер подбородок. - Попытаюсь повторить
еще раз. Может быть, на этот раз что-нибудь дойдет и до меня. Как
известно, материя состоит из атомов. Те же состоят из целой кучи всякой
всячины - и яйцеголовые могли бы перечислить эти составные части - но нам
достаточно двух основных компонентов: протонов и электронов. В нашей
Вселенной, в том числе и на Земле, электроны заряжены неизменно
отрицательно, протоны - положительно. Если я не ошибаюсь. К несчастью, по
вине наших ученых и астрономов жизнь чертовски усложнилась. Например,
только в этом году они открыли какие-то бог знает какие частицы, которые
двигаются со скоростью во много раз превышающие скорость света, и это
здорово потрясло весь ученый мир, так как все они были уверены на сто
процентов, что быстрее света двигаться невозможно. Но тем не менее, это
факт. Некоторое время назад два астронома - Дикки и Андерсон - сделали,
основываясь на своих вычислениях, необычайное открытие об обязательном
существовании положительных электронов. Теперь их существование всемирно
признано, и они получили название позитронов. Дальше больше - в Бирили
открыли существование антипротонов - электрически противоположных нашим
протонам. То, что состоит из позитронов, и называется теперь
"антиматерией". И она существует, несмотря на существенные разногласия
серьезных ученых. В одном они сходятся: если столкнуть электрон с
позитроном, или протон с антипротоном, или обе пары вместе, результатом
будет взрыв. Они аннигилируют друг с другом, испуская смертельные
гамма-лучи и тепло, уничтожающие жизнь на десятках, а может и сотнях
квадратных милях. В этом ученые солидарны. Рассчитано, что если только два
грамма антиматерии ударят в нашу планету со стороны, противоположной
Солнцу, то Земля, если не развалится при взрыве, будет вытолкнута с орбиты
на Солнца.
- Восхитительная перспектива, - буркнул Ринфилд, - но для меня это
звучит как сказка.
- Для меня тоже. Но я должен верить тому, что говорю. И даже больше,
я начинаю этому действительно верить.
- Понимаю. А на Земле нет хоть немного этой гадости?
- Конечно, нет! Ведь оно аннигилирует с любым веществом, с которым
приходит в соприкосновение.
- Тогда откуда оно возьмется?
- Откуда я, черт возьми, могу знать? - Фосетт не собирался выходить
из себя, но ему не нравилось продираться сквозь дебри познания. - Мы
думаем, что существует только наша Вселенная. А откуда мы это знаем? Может
быть, где-то есть еще одна Вселенная, а, может быть, их много. И в
соответствии с последними гипотезами ученых, если существуют такие
вселенные, то почему бы некоторым из них не состоять из антиматерии! -
Фосетт мрачно помолчал. - Думаю, что если там есть свои яйцеголовые, то
они считают, что это именно мы состоим из антиматерии. Конечно, может и в
нашу Вселенную заложен бесовский материал в момент ее создания. Что вы на
это скажете?
- Вся эта антиматерия - теоретический бред. Это всего лишь гипотеза.
Теоретические просчеты и все. Нет доказательств, полковник Фосетт, -
заявил Бруно.
- Думаем, что есть, - улыбнулся тот. - Простите множественное число.
Ведь в совсем недавний период человеческой истории кое-что произошло. Я
имею в виду бедствие в, по счастью, малонаселенном районе Сибири в 1908
году. Когда русские ученые начали обследовать этот район через двадцать
лет после катастрофы, они обнаружили, что на площади более чем в сто
квадратных миль деревья были уничтожены тепловым излучением: не огнем, а
мгновенно испепелены, многие окаменели. Если бы этот феномен произошел в
другом месте, скажем, в Нью-Йорке или в Лондоне, они бы превратились в
мертвые города.
- Где же тут доказательства? - не унимался Бруно. - Мы говорим о
доказательствах, полковник.
- Доказательства... Остальные известные катастрофы, имевшие место на
