До спящей на диване. Ми уже не было.
В обеденный перерыв в бистро возле банка, где подавали дежурные блю-
да, До выпила три чашки кофе. Есть ей не хотелось. Она чувствовала себя
несчастной, словно перенесла несправедливость. Жизнь одной рукой дает, а
другой тут же отнимает. До ночевала у Ми, вошла в ее жизнь так быстро,
как это ей и не снилось, но сегодня у нее было еще меньше поводов уви-
деться с Ми, чем вчера. Ми оставалась недосягаемой.
Вечером, выйдя из банка. До не пошла на свидание с Габриелем, а отп-
равилась в "Резиданс Уошингтон". Из холла позвонили наверх, в номер че-
тырнадцатый. Мадемуазель Изоля не было. До целый вечер слонялась по Ели-
сейским полям, зашла в кино, потом бродила под окнами номера четырнадца-
того. К полуночи, снова справившись у консьержа в черном сюртуке, не
пришла ли Ми, До сдалась.
Дней через десять - было это в среду утром, и опять в банке, - "дар
судьбы" повторился. В ту среду стояла мягкая погода; Ми появилась в анг-
лийском костюме цвета бирюзы, а сопровождал ее какой-то молодой человек.
До нагнала ее у окошка кассира.
- Я как раз собиралась тебе звонить, - выпалила она. - Я раскопала
старые фото, приглашаю тебя со мной поужинать: хочу тебе их показать.
Ми, явно застигнутая врасплох, не очень уверенно ответила, что это
было бы чудесно и надо будет это как-нибудь устроить. Она снова внима-
тельно посмотрела на До, как в тот вечер, когда предложила ей деньги.
Неужели же она интересуется людьми больше, чем это кажется До? Должно
быть, Ми прочла в ее глазах мольбу, надежду, боязнь услышать высокомер-
ный отказ.
- Послушай, - сказала Ми, - завтра вечером я обязана в поте лица
развлекаться, но я довольно рано освобожусь, мы можем вместе поужинать.
Только приглашаю я. Давай встретимся часов в девять. Если хочешь, во
"Флоре". Я никогда не опаздываю. Ciao, carina.
Ее спутник осклабился, удостоив До равнодушной улыбкой. Выходя из
банка, он обнял принцессу с черными волосами за плечи.
Было без двух минут девять, когда она вошла во "Флору", в пальто вна-
кидку и в белом шарфике, обрамлявшем ее лицо. До, уже полчаса сидевшая
под окнами ресторана на террасе, за секунду до этого увидела подкатившую
"МГ" и обрадовалась, что Ми приехала одна.
Ми выпила сухого мартини, рассказала о светском приеме, с которого
приехала, о книге, прочитанной прошлой ночью, расплатилась, сказала, что
умирает от голода, и спросила у До, любит ли она китайские рестораны.
Они поужинали вдвоем на улице Кюжа - заказывали разнообразные блюда и
делили их пополам. Ми заметила, что распущенные волосы идут До больше,
чем узел на затылке. У Ми волосы были гораздо длиннее: возня с ними, по-
ка причешешься, адская. Шутка ли, каждый день двести раз проводить щет-
кой по волосам! Порой Ми молча разглядывала До с почти обременительным
вниманием, порой начинала вдруг ни к селу ни к городу говорить. Это был
нескончаемый монолог: казалось, ей все равно, кто сейчас сидит перед
ней.
- Ну, давай о деле, где фотографии?
- Они у меня дома, - сказала До. - Я живу совсем рядом. Я думала, мы
потом можем и ко мне заглянуть.
Садясь в свою белую "МГ", Ми объявила, что прекрасно себя чувствует и
очень довольна проведенным вечером. Она вошла в гостиницу "Виктория",
уверяя, что это премилый район, и сразу почувствовала себя как дома в
комнате До. Скинув пальто и туфли, она забралась с ногами на кровать.
Девушки разглядывали фото Ми в детстве, потом такие же фото До и еще
чьи-то лица - забытые и трогательные. До стояла на коленях тут же на
кровати против Ми, и ей хотелось, чтобы это длилось вечно.
На нее веяло духами Ми, и До думала о том, что Ми уйдет, а ее аромат
останется, и До сама будет пахнуть ее духами. Она обняла Ми за плечи и
уже не различала, чье тепло чувствует - своей руки или плеч Ми. Увидев
фотографию, где обе они были сняты на взморье, сидя на краю тоботтана,
Ми засмеялась, а До не выдержала и стала отчаянно целовать ее волосы.
- Хорошее было время, - сказала Ми.
Она не отстранилась, но на До не глядела. Уже все снимки были перес-
мотрены, а Ми не шевелилась, по-видимому немного смущенная. Вдруг она
повернулась к До и скороговоркой сказала:
- Поехали ко мне.
Она встала и надела туфли. До продолжала сидеть на кровати; тогда Ми
встала перед ней на колени и провела своей нежной ладонью по ее щеке.
- Я бы хотела остаться с тобой навсегда, - сказала До.
И она прижалась лбом к плечу маленькой принцессы, которая была сейчас
не равнодушной, случайно встреченной сверстницей, а нежным и незащищен-
ным ребенком, как когда-то. Принцесса ответила ей дрогнувшим голосом:
- Ты здорово выпила в этом китайском кабаке - сама не знаешь, что го-
воришь.
В машине До делала вид, будто с интересом разглядывает бегущие за ок-
ном Елисейские поля, а Ми молчала. В номере четырнадцатом, подремывая в
кресле, ждала все та же старуха. Ми услала ее, звонко чмокнув в обе ще-
ки, закрыла дверь, швырнула туфли через всю комнату в угол, пальто - на
диван. Она смеялась и выглядела счастливой.
- Что ты там делаешь на своей работе?
- В банке? О, это слишком сложно, так сразу не объяснишь! И потом,
это неинтересно.
Ми, которая уже стаскивала с себя платье, подбежала к До и стала
расстегивать на ней пальто.
- Ну что за бестолковщина! Да сними ты с себя это, устраивайся как
дома! Ты меня мучаешь, когда ты такая. Пошевеливайся, слышишь?
Кончилось это схваткой, обе повалились на кресло, сползли на ковер.
Ми оказалась сильнее. Отдышавшись, она со смехом схватила До за за-
пястья.
- Говоришь, работа у тебя сложная? Ясно, ты и сама девушка сложная. А
с каких это пор ты стала сложной девушкой? С каких пор мучаешь людей?
- С давних, - ответила До. - Я тебя никогда не забывала. Часами смот-
рела на твои окна. Воображала, как спасаю тебя во время кораблекрушения.
Целовала твои фото.
Продолжать в том же духе, лежа навзничь на ковре, с точно скованными
руками, под тяжестью навалившейся на нее Ми Доменике было трудновато.
- Ну ладно, чего уж теперь, - заключила Ми.
Она вскочила и побежала в спальню. Через минуту До услышала плеск во-
ды в ванной. Она поднялась с пола, пошла в спальню и стала рыться в шка-
фу, ища для себя пижаму или ночную рубашку. Попалась пижама. Она оказа-
лась До впору.
В ту ночь До спала в передней номера Ми на диване. Ми легла в смежной
комнате, говорила много и громко, чтобы До ее слышала. На этот раз Ми не
приняла снотворного. Принимала она его часто, из-за него-то она так вне-
запно и заснула в ночь их первой встречи. Долго еще после того, как она
объявила: "Бай-бай, До!" (и при этом тоже полагалось смеяться), она про-
должала свой монолог.
Часа в три ночи До проснулась, услышав плач. Подбежав к кровати, она
увидела, что Ми спит с мокрым от слез лицом, сжав кулаки и скинув с себя
одеяло. До погасила свет, укрыла Ми и вернулась на свой диван.
Назавтра вечером у Ми был "кое-кто". Позвонив по телефону из "Дю-
пон-Латена", До имела возможность услышать, как этот "кое-кто" вопроша-
ет, где его сигареты. Ми отвечала: "На столе, прямо перед твоим носом".
- Я тебя сегодня не увижу? - спросила До. - Кто он? Ты с ним уходишь?
А потом мне нельзя будет тебя увидеть? Я могу подождать. Могу расчесы-
вать твои волосы щеткой. Могу делать все что угодно.
- Ты меня мучаешь, - ответила Ми.
В час ночи Ми постучала в дверь номера До в гостинице "Виктория".
Она, должно быть, много выпила, потому что курила и тараторила без пере-
дышки. Была грустна. До раздела ее, дала ей свою пижаму, уложила на свою
кровать и, пока не зазвонил будильник, не смыкая глаз баюкала Ми в своих
объятиях, прислушиваясь к ее ровному дыханию и повторяя себе: "Теперь
это не сон, она со мной, она моя; расставшись с ней, я унесу ее с собой,
я стала ею".
- А тебе обязательно нужно туда идти? - спросила Ми, приоткрыв глаза.
- Ложись. Я включаю тебя в "Главную книгу".
- Куда-куда?
- В расходную ведомость крестной. Ложись. Я плачу за все.
До уже оделась, собираясь уходить. Она ответила, что это чушь, она не
игрушка: хочу поиграю, хочу брошу. Банк платит ей жалованье, выдается
оно ей каждый месяц, она на это жалованье и живет. Ми в ярости села, ли-
цо у нее было свежее, отдохнувшее, глаза ясные.
- Ты говоришь точь-в-точь как один мой знакомый. Если я сказала, что
заплачу, значит, заплачу. Сколько тебе платит твой банк?
- Шестьдесят пять тысяч в месяц.
- Оклад повышен, - сказала Ми. - Ложись, иначе получишь расчет.
До сняла пальто, поставила варить кофе и посмотрела в окно на свое
солнце Аустерлица, которое еще не было в зените. Подавая Ми чашку кофе в
постель, она знала, что с этого утра ее восхождение будет продолжаться и
отныне все, что она сделает или скажет, когда-нибудь может быть ис-
пользовано против нее.
- Ты премилая игрушка, - сказала Ми. - Кофе у тебя вкусный. Давно ты
здесь живешь?
- Несколько месяцев.
- Собирай вещи.
- Ми, постарайся понять! То, что ты предлагаешь сделать, - не шутки.
- Представь себе, я это поняла еще третьего дня. Как по-твоему, много
на свете людей, которые спасали меня во время кораблекрушения? К тому же
я уверена, что плавать ты не умеешь.
- Не умею.
- Я тебя научу, - сказала Ми. - Это легко, смотри: руками надо дви-
гать вот так, видишь? А ногами работать труднее...
Она, смеясь, толкнула До на кровать и стала сгибать и разгибать ей
руки, потом вдруг посмотрела на До без тени улыбки и сказала, что она
знала, как все это серьезно, но не думала, что настолько. В последовав-
шие за этим вечера До укладывалась на диване в передней номера четырнад-
цать в "Резиданс Уошингтон - так сказать, в роли привратницы, оберегаю-
щей любовные забавы Ми, которая спала в соседней комнате с довольно
чванным и противным молодчиком. С тем самым, которого До видела в банке.
Звали его Франсуа Руссен, он работал секретарем в конторе у адвоката и
не лишен был известного лоска. А так как у него были такие же мутноватые
замыслы, что и у До, то они сразу и откровенно возненавидели друг друга.
Ми утверждала, что он хорош собой и безобиден. По ночам До находилась
слишком близко, чтобы не слышать, как она стонет в объятиях молодчика, и
страдала от этого, словно от ревности, зная, однако, что в действи-
тельности это куда более простое чувство. Поэтому она почувствовала себя
почти счастливой, когда однажды вечером Ми спросила ее, оставила ли она
за собой номер в "Виктории": Ми пожелала провести там ночь с другим. За
номер было заплачено до конца марта. Ми пропадала три вечера. Франсуа
Руссен очень расстраивался, зато До не считала опасным для себя это ув-
лечение Ми: о том парне она так ничего и не узнала (кроме того, что он
спринтер), а забыли о нем очень скоро.
Бывали и такие вечера, когда Ми оставалась дома. Самые приятные для
До. Ми не переносила одиночества. Кто-нибудь должен был двести раз про-
вести щеткой по ее волосам, помыть ей спину, погасить ее сигарету, если
она задремлет, слушать ее монологи: для всего этого и существовала До. В
такие вечера она предлагала поужинать "по-холостяцки", и в номер подава-
ли невероятные яства (например, яичницу-болтунью) в серебряных каст-
рюльках. Она учила Ми складывать особым способом салфетку, так что полу-
чались фигурки зверей, то и дело называла ее своим светиком или своей
красавицей. А главное, поминутно клала ей руку на затылок или на плечо,
обнимала ее за талию. Это было едва ли не самое важное, ведь Ми перед
сном испытывала потребность в отвлечении, в разрядке, которую давало ей
иногда снотворное, иногда любовники, иногда собственная бессмысленная
болтовня; а потребность эта была ни чем иным, как боязнью темноты, какую
испытываешь, когда мама оставляет тебя одну в комнате. Две наиболее ярко
выраженные особенности Ми (по мнению До-уже явно патологические) корнями
своими уходили в детство.
В марте До стала сопровождать Ми (позднее - Мики, как называли ее
все) повсюду, только у Франсуа Руссена Ми бывала одна. Сводилось это к
совместным поездкам по Парижу в машине, из одного магазина в другой, ли-
бо к светским визитам, или к партии в теннис на закрытом корте, а иной
раз к разглагольствованиям с интересными людьми за столиком в ресторане.
Часто До оставалась одна в машине; тогда она включала радио и составляла
в уме проект письма, которое напишет вечером крестной Мидоля.
Первое письмо До было датировано днем ее нового "назначения". Она пи-
сала, что ей посчастливилось встретиться с Ми, сообщала, что все благо-
получно, выражала надежду, что столь же благополучно обстоят дела и у
крестной, которая ведь вроде крестной и самой До. Далее следовали всякие
происшествия, имевшие место в Ницце, одна-две тщательно замаскированные
шпильки по адресу Мики и обещание расцеловать крестную при первой же по-
ездке в Италию.
Отправив письмо, До тут же пожалела, что не удержалась от шпилек:
очень уж заметно. Крестная Мидоля - тонкая бестия, недаром же она с па-
нелей Ниццы ухитрилась перенестись в итальянские палаццо, она сразу все
учует. Но ничуть не бывало! Ответ был получен через четыре дня, и пря-
мо-таки ошеломительный. До для нее, дескать, сущее благословение. Она
все такая же, какой помнит милую девочку ее крестная Мидоля: кроткая,
рассудительная, любящая. К сожалению, До, видимо, заметила, что "наша"
Мики очень переменилась. В конце письма выражалась надежда, что эта чу-
десная встреча окажет на Мики благотворное влияние; к письму прилагался
чек.
До вернула чек в своем следующем письме, обещав делать все, что в ее
силах, ради "нашей" баловницы, которая просто очень взбалмошная, хоть
иной раз и может показаться, что у нее нет сердца. Засим - тысяча поце-
луев, всем сердцем Ваша".
В конце марта До получила пятое ответное письмо. Теперь она подписы-
валась так: "твоя крестница".
В апреле До выпустила коготки. Однажды вечеров за столиком в рестора-
не она при Ми открыто атаковала Руссена, оспорив меню, предложенное
"вверенной ее попечению" особе. Суть была, конечно, не в том, что Мики
обычно плохо спит после курятины под винным соусом, а в том, что Франсуа
мерзавец, подхалим, лицемер и До уже видеть не могла его физиономию.
Через два дня дело приняло более серьезный оборот. Ресторан был уже
другой, повод для спора - тоже, но Франсуа-то остался мерзавцем, и он
дал отпор. До услышала, что она нечиста на руку, играет на чувствах под-
руги, не чужда порокам, распространенным в закрытых учебных заведениях.
При последнем обмене репликами, довольно-таки хлесткими, Мики замахну-
лась. До уже приготовилась получить оплеуху, но поняла, что выиграла по-
единок, когда рука Мики опустилась на физиономию мерзавца.
Однако до благополучного завершения дела было еще далеко. Когда они
вернулись в "Резиданс", Франсуа устроил сцену, заявив, что не собирается
ночевать с двумя-с юродивой и аферисткой, - и ушел, хлопнув дверью. Сце-
на продолжалась между До, которая, оправдываясь, еще резче обличала
Франсуа, и Мики, разъяренной тем, что ей пришлось услышать малоприятные
истины. Это была уже не та шуточная возня, которая происходила в памят-
ный вечер, когда девушки рассматривали фотографии. На До обрушился шквал
затрещин, щедро раздаваемых с правой и левой руки, он проволок ее по
комнате, бросил на кровать, снова подхватил, исторг из нее потоки слез и
причитаний и оставил ее, растрепанную и с кровью из носа, на коленях у
двери. Мики поставила ее на ноги, потащила ее, рыдающую, в ванную и
впервые в жизни собственноручно наливала ванну и подавала полотенца.
Три дня они не разговаривали. Франсуа явился назавтра после драки.
Окинув критическим взглядом заплывшее лицо До, он бросил: "Ну что ж, моя
цыпочка, образина стала почище прежней", - и увел Мики, чтобы отпраздно-
вать это событие. А вечером До снова взяла щетку для волос и безмолвно
приступила к своим обязанностям. Еще через день, сообразив, что хоть го-
ворить беда, а молчатьдругая, она уткнулась головой в колени Мики и про-
сила прощения. Они заключили мир, скрепив его слезами и солеными поцелу-
ями. Мики вытащила из своих шкафов целый ворох унизительных и жалких по-
дарков. Все три дня она носилась по магазинам, чтобы придать себе уве-
ренности.
И надо же было коварной судьбе на той же неделе столкнуть До с Габри-
елем, которого она не видела месяц. Она как раз выходила из парикмахерс-
кой, и лицо ее еще являло следы истерического припадка Ми. Габриель уса-
дил ее в свою "дофину". Он, дескать, более или менее примирился с их
разрывом: он просто беспокоился за нее, и все. Но теперь, увидев ее в
такой раскраске, он будет еще больше беспокоиться. Что же это с ней де-
лают? До не сочла нужным лгать.
- Она тебя избила? И ты терпишь?
- Я не смогу тебе этого объяснить. Мне с ней хорошо. Она нужна мне
как воздух. Ты не поймешь. Мужчины понимают только мужчин.
Габриель и в самом деле неодобрительно покачал головой, однако истина
уже брезжила в его мозгу. До пытается уверить его, что она прямо-таки
влюблена в свою длинноволосую кузину. Но он знает До. Она не способна ни
в кого влюбиться. Если она терпит побои истеричной девчонки, стало быть,
у нее что-то на уме: какая-то глупая, весьма несложная и куда более
опасная мыслишка.
- На что ты живешь с тех пор, как ушла из банка?
- Она дает мне все, чего я захочу.
- А дальше что?
- Понятия не имею. Знаешь, она не злая. Она меня очень любит. Я
встаю, когда мне хочется, у меня много разных платьев, я всюду с ней бы-
ваю. Тебе этого не понять.
До простилась с Габриелем, спрашивая себя, а вдруг он действительно
понял. Но он тоже очень ее любил. Ее все очень любили. Никто не мог про-
честь по ее глазам, что после того, как ее избили, в ней что-то умерло,
что нужна ей не эта избалованная девчонка, но жизнь, которую До слишком
долго вела только в мечтах и которую эта избалованная девчонка даже не
способна вести. На ее месте До лучше прожила бы эту жизнь. Она лучше ис-
пользовала бы роскошь, легкие деньги, зависимость и трусость окружающих.
Что ж, Мики когда-нибудь заплатит за побои, обещала же она платить за
все. Но не это главное. Ей придется сполна заплатить и за иллюзии мелкой
банковской служащей, которая ведь ни на кого не рассчитывала, ни у кого
не просила любви, не думала, что мир станет краше, если ее приласкают.
Уже несколько дней Доменика предчувствовала, что убьет Ми. Простив-
шись с Габриелем, она просто сказала себе, что сейчас у нее стало одним
поводом больше. Она покончит не только с бесполезным, бездушным насеко-
мым, но и с собственным чувством унижения и злобы. До вынула из сумочки
темные очки. Во-первых, потому что, по правде говоря, такое может про-
честь по глазам любой. Во-вторых, потому что у нее был синяк.
В мае своеволие Мики перешло все мыслимые границы. Вняв вздорным со-
ветам Франсуа Руссена, на которые он был мастак, она вздумала поселиться
в особняке на улице Курсель, принадлежавшем крестной Мидоля. Синьора
Рафферми никогда там не жила. Мики очертя голову бросилась переоборудо-
вать дом. И так как она была упряма, а кредит ей не предоставлял никто,
кроме тетки, то за двое суток отношения между Парижем и Флоренцией
весьма обострились.
Мики выбила нужную ей сумму, оплатила свои векселя, заказала роспись
и мебель, но ей навязали в качестве управляющего делами Франсуа Шанса и,
бухнув в колокола, срочно вызвали на подмогу первостатейную каргу, лич-
ность легендарную и лютую, в списке заслуг которой числилась собственно-
ручная порка Мики.
"Карга" звалась Жанной Мюрно. Мики рассказывала о ней мало и в таких
мерзких выражениях, что нетрудно было вообразить, какой ужас наводит на
нее Мюрно. Снять с Мики штанишки и отшлепать ее по мягкому месту, когда
ей было четырнадцать лет, - одно это уже являлось подвигом. Но сказать
"нет", когда Мики в свои двадцать говорит "да", и урезонить ее - такое
бывает только в сказках и кажется совершенно неправдоподобным.
Впрочем, не все тут было правдой. До поняла это, едва увидела "кар-
гу". Она была высокая, золотоволосая, спокойная. Мики не боялась, не не-
навидела ее, дело обстояло хуже. Она не переносила присутствия Жанны да-
же в трех шагах от себя. Она так безмерно боготворила Жанну, так явно
теряла при ней душевное равновесие, что До была этим потрясена. Может
статься, не одни банковские служащие плачут в подушку. Мики, по-видимо-
му, много лет мечтала о такой Мюрно, какой не существует в природе, ис-
пытывала от этого все муки ада и сходила с ума, когда Жанна появлялась.
До, знавшая о "карге" только понаслышке, была поражена ее значением в
жизни Мики.
Тот вечер ничем не отличался от прочих. Мики переодевалась, собираясь
пойти куда-то с Франсуа. До читала, сидя в кресле; она-то и пошла отво-
рить дверь. Жанна посмотрела на До так, словно перед ней заряженный пис-
толет, сняла пальто и позвала, не повышая голоса:
- Мики, ты где? Мики появилась в купальном халате, силясь улыбнуться
дрожащими губами, похожая на уличенную преступницу. Произошел краткий
диалог по-итальянски, из которого До поняла немного - разве что то, что
с каждой репликой Ми сникает и расползается на куски, как старая фуфай-
ка. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, сама на себя не похожая.
Жанна стремительно подошла к ней, поцеловала ее в висок, держа за
локти, потом отстранила и несколько долгих минут пристально разглядыва-
ла. Вероятно, она говорила что-то не очень приятное. Голос у нее был
низкий, спокойный, но слова звучали резко, как свист бича. Мики только
встряхивала своими длинными волосами и не отвечала. Наконец До увидела,
как она, побледнев, вырвалась из рук "карги" и отпрянула, запахивая ха-
лат.
- Я тебя не просила приезжать! Могла сидеть дома! Да, я не измени-
лась, но и ты тоже. Ты как была стервой, Мюрно, так стервой и осталась.
А ново только то, что ты мне осточертела.
- Вы Доменика? - круто обернувшись к ней, спросила Жанна. - Пойдите
же, закройте краны в ванной.
- Не смей двигаться с места без моего разрешения! - вмешалась Мики,
загораживая До дорогу. - Оставайся здесь. Если послушаться эту бабу хоть
раз, от нее потом никогда не отвязаться.
До невольно отступила на несколько шагов назад. Жанна пожала плечами
и сама пошла закрывать краны. Когда она вернулась, Мики толкнула До в
кресло и стала рядом. Губы ее дрожали.
Жанна остановилась на пороге - светловолосая великанша - и зачастила
скороговоркой, чтобы ее нельзя было перебить, заканчивая каждую фразу,
как точкой, взмахом указательного пальца. До несколько раз услышала свое
имя.
- Говори по-французски, - сказала Ми. - До не понимает. Ты лопаешься
от ревности! Ей стало бы все ясно, знай она по-итальянски. Да погляди ты
на себя, ты же лопаешься от ревности! Если бы ты видела свое лицо! Ты же
сейчас уродина, ну просто уродина!
Жанна улыбнулась и ответила, что До тут ни при чем. Если До будет так
любезна и выйдет на несколько минут из комнаты, это будет лучше для
всех.
- До останется на месте! - сказала Мики. - Она все отлично понимает.
Она слушается меня, а не тебя. Я люблю ее, она моя. Вот, посмотри.
Мики наклонилась, притянула До к себе, держа ее за голову, поцеловала
в губы - раз, другой, третий. До покорялась, перестав дышать, окаменев,
твердя себе: "Я убью ее, я найду способ ее убить, но какую же власть
имеет над ней эта итальянка, чтобы толкать ее на такие обезьяньи выход-
ки". Губы у Мики были мягкие, трепещущие.
- Когда тебе надоест кривляться, - спокойно сказала Жанна, - пойди
оденься и уложи свои вещи в чемодан. Рафферми желает тебя видеть.
Мики выпрямилась - из них трех хуже всего чувствовала себя она, - по-
искала взглядом чемодан. Где-то в комнате был чемодан. Куда же он запро-
пастился? Открытый и пустой, чемодан оказался на ковре, за ее спиной.
Она подняла его обеими руками и швырнула в Жанну, но каким-то чудом про-
махнулась.
Затем Мики сделала два шага, крикнув что-то по-итальянски, вероятно
ругательство, схватила с камина вазу - прелестную голубую вазу, довольно
увесистую - и тоже бросила в голову золотоволосой великанши. Та осталась
невредима, хотя даже не шелохнулась. Ваза разбилась вдребезги о стену.
Жанна обогнула стол, большими шагами подошла к Мики, взяла ее одной ру-
кой за подбородок, а другой влепила ей пощечину.
Потом, надевая пальто, она сказала, что ночует на улице Курсель, а
завтра в двенадцать вылетает и взяла билет на самолет и для Мики. В две-
рях она добавила, что Рафферми при смерти. В распоряжении Мики десять
дней, если она хочет повидать крестную. Как только Жанна ушла, Мики упа-
ла в кресло и разрыдалась.
До позвонила у подъезда особняка на улице Курсель, когда, по ее рас-
чету. Ми с Франсуа уже входили в театр. Жанна Мюрно не очень удивилась
ее появлению. Сняв с До пальто, она повесила его на ручку двери. Повсюду
в доме стояли стремянки, ведра с краской, валялись вороха содранных обо-
ев.
- У нее все-таки есть вкус, - сказала Мюрно. - Здесь будет очень кра-
сиво. От запаха краски у меня делается мигрень, а у вас? Пойдемте на
второй этаж, там более или менее сносно.
Наверху, в спальне, которую уже обставили кое-какой мебелью, они усе-
лись рядом на кровати.
- Кто будет говорить первой, вы или я? - спросила Жанна.
- Говорите вы.
- Мне тридцать пять лет. Семь лет назад мне отдали в руки эту окаян-
ную девчонку. Не скажу, чтобы я гордилась тем, что из нее вышло, но и
тогда, когда я ее получила, гордиться было нечем. Вы родились четвертого
июля тысяча девятьсот тридцать девятого года. Служили в банке. Восемнад-
цатого февраля нынешнего года вы посмотрели на Мики своими большими
кроткими глазами, после чего переменили профессию. Теперь вы на должнос-
ти куклы, которая не моргнув глазом принимает тумаки и поцелуи. Вам лег-
ко прикидываться этакой душкой, вы оказались более миловидной, но не ме-
нее прилипчивой, чем я думала. У вас на уме есть одна мыслишка, а у ку-
кол обычно мыслей не бывает.
- Я не понимаю, о чем вы.
- Тогда дайте сказать. У вас на уме мыслишка, старая как мир. Впро-
чем, это даже не мысль, а так, что-то смутное, неопределенное, какой-то
внутренний зуд. Многие испытали это до вас, в частности и я, но куда нам
до вас, вы гораздо глупей и решительней. Мне хочется, чтобы вы поняли
меня сразу: беспокоит меня не сама мыслишка, а то, как бы вы не стали
носить ее как знамя. Вы уже натворили столько глупостей, что взбудоражи-
ли по меньшей мере два десятка человек. Если они так же ограниченны, как
Франсуа Руссен, то, согласитесь, положение серьезное. О Рафферми можно
сказать что угодно, но у нее холодная голова. А считать дурочкой Ми-
ки-недомыслие. У вас силенок не хватит, и вы меня раздражаете.
- И все-таки я не понимаю, - сказала До.
У нее пересохло в горле, и она убеждала себя, что это от запаха крас-
ки. Она попыталась было встать, но золотоволосая великанша спокойно уса-
дила ее обратно на кровать.
- Я прочла ваши письма к Рафферми.
- Она вам их показывала?
- Вы словно с луны свалились. Я их видела, вот и все. И приколотое к
ним донесение: "Брюнетка, рост 1 и 68 см, родилась в Ницце, мать - при-
ходящая служанка, отец-счетовод, имела двух любовников, одного - в во-
семнадцать лет, в течение трех месяцев, второго - в двадцать лет, до по-
явления Мики, получает шестьдесят пять тысяч франков минус взносы на со-
циальное страхование, отличительная черта: глупость".
До вырвалась из ее рук и ринулась к двери. На первом этаже она не
нашла своего пальто. Из соседней комнаты вышла Жанна Мюрно и подала его
До.
- Не ребячьтесь. Мне надо с вами потолковать. Вы, конечно, еще не
ужинали. Поужинаем вместе.
В такси Жанна назвала шоферу адрес ресторана неподалеку от Елисейских
полей. Когда они сели лицом к лицу, разделенные настольной лампой. До
заметила, что Жанна некоторыми своими движениями напоминает Мики, но
как-то карикатурно, потому что она гораздо крупнее Мики. Жанна перехва-
тила ее взгляд и сердито, словно недовольная тем, что так легко читает
мысли До по ее глазам, заявила:
- Это она мне подражает, а не я ей. Что будете есть?
За ужином она все время сидела, как Мики, склонив голову набок и по-
ложив локоть на стол. Когда она говорила, отставленный указательный па-
лец на ее огромной тонкой кисти как бы подчеркивал важность сказанного.
Это тоже был жест Мики, только ярче и значительнее, чем у той.
- Теперь, как ты понимаешь, слово за тобой.
- Мне нечего вам сказать.
- Зачем же ты ко мне пожаловала?
- Чтобы объяснить. Теперь это уже не имеет смысла. Вы мне не верите.
- Объяснить что?
- Что Мики вас очень любит, что она плакала после вашего ухода, что
вы слишком резки с ней.
- Правда? Я хочу сказать: это правда, что ты затем и пришла? Вот ви-
дишь, я кое-что в тебе не уловила, пока мы не встретились, теперь начи-
наю понимать. Ты невероятно высокого мнения о себе. Нельзя считать дру-
гих людей такими уж круглыми дураками.
- Я по-прежнему вас не понимаю.
- А вот мамаша Рафферми поняла, можешь мне поверить! Ах ты, дурочка!
И Мики раз в сто хитрее тебя! Если ты не понимаешь, я тебе растолкую. Ты
делаешь ставку не на подлинную Мики, а на ту, которую выдумала. Ты для
нее сейчас - любовь с первого взгляда, это ее несколько ослепляет. Но,
судя по твоему напору, ты надоешь ей еще быстрее, чем ее предыдущие ув-
лечения. Есть и кое-что похуже: Рафферми, получив твои письма, и бровью
не повела. Когда читаешь эти твои письма, волосы становятся дыбом! А
она, подозреваю, отвечает тебе ласково. По-твоему, это не странно, нет?
- Письма, письма! Да что уж такого особенного в моих письмах?
- У них есть один недостаток: в них говорится об одной тебе. "Как бы
я хотела быть Мики, как бы вы меня и, винили; будь я на ее месте, как бы
хорошо я использовала ту жизнь, которую вы даете возможность вести ей!"
Что, разве не так?
До закрыла лицо руками.
- Не мешало бы тебе кое-что усвоить, - продолжала Жанна. - Главный
твой козырь по тысяче причин, которых ты не понимаешь, - в том, что ты
нравишься Мики. И всегда при ней в нужную минуту. Кроме того, тебе ни-
когда не добиться разрыва между Мики и Рафферми. Этого ты тоже не пони-
маешь, однако это так. Поэтому тебе не стоит суетиться. И, наконец, у
Рафферми за полтора месяца было три кровоизлияния в мозг. Не через неде-
