- Добрый день, господин майор.
Не желая дать ей превзойти себя в любезности, я улыбнулся
и слегка поклонился:
-Теперь он для меня действительно добрый.
Она обернулась и вопросительно глянула на ван Гельдера.
- Английский язык не относится к сильным качествам Труди
- пояснил ван Гельдер. -С адитесь же, майор, прошу вас.
Он достал из шкафа бутылку шотландского виски, плеснул
мне и себе, подал стакан и со вздохом опустился в кресло. Потом
взглянул на дочь, которая всматривалась в меня так неотрывно,
что я почувствовал себя несколько смущенным.
- Ты не сядешь, маленькая?
Она обернулась к ван Гельдеру, лучисто улыбнулась,
кивнула и протянула ему огромную куклу. По готовности, с какой
он ее принял, было ясно, что это для него привычно.
- Да, папа, - сказала она и ни с того ни с чего, но так
свободно, словно это была естественная вещь на свете, села ко
мне на колени, обняла за шею и улыбнулась мне. Я ответил ей
такою же улыбкой, которая, впрочем, потребовала прямо-таки
геркулесового усилия.
Взгляд ее стал торжественным, и я услышал:
- Я люблю вас.
- Я тебя тоже, Труди, - я стиснул ей плечо, чтобы
показать, как сильно ее люблю. Она снова улыбнулась, положила
голову мне на плечо и прикрыла глаза. Некоторое время я смотрел
на макушку этой златоволосой головы, потом вопросительно поднял
глаза на ван Гельдера. Он печально улыбнулся.
- Если это вас не ранит, майор... Труди любит каждого...
- Так происходит со всеми девочками в определенном
возрасте.
- У вас необыкновенная реакция...
Мне не казалось, что этот мой ответ выказывал
необыкновенную реакцию или особую сообразительность, но я не
возразил, только улыбнулся и повернулся к девушке:
- Труди...
Она молчала. Только шевельнулась и опять улыбнулась такой
удивительно довольной улыбкой, что по какой-то неясной причине
я почувствовал себя обманщиком, а потом еще крепче сжала веки и
прижалась ко мне. Я попытался еще раз:
- Труди, я уверен, у тебя должны быть прекрасные глаза,
Нельзя ли мне их увидеть?
Она на миг замялась, снова улыбнулась, выпрямилась, чуть
отодвинулась, положив мне ладони на плечи, а потом открыла
глаза широко, как ребенок, когда его об этом просят.
Эти большие фиалковые глаза- были несомненно прекрасны.
Но было в них что-то еще. Стеклянные, пустые, казалось, они не
отражают света. Они блестели, но блеском, который отразила бы
любая ее фотография, потому что весь он был на поверхности, за
ним таилась какая-то матовость.
Я спокойно снял ее правую руку с моего плеча и подтянул
рукав до локтя. Судя по очертанию ее тела, следовало ожидать
увидеть прекрасное предплечье, но ожидания не оправдались: на
нем виднелись ужасные следы неисчислимых уколов шприца. Труди с
дрожащими губами, испуганно взглянула на меня, будто опасаясь
нагоняя, стянула рукав вниз, забросила мне руки на плечи, вжала
лицо в мою шею и заплакала. Она плакала так, будто сердце у нее
разрывалось. Я погладил ее так осторожно, как можно погладить
кого-то, кто явно собирается нас удушить, и взглянул на ван
Гельдера.
- Теперь я понимаю, почему вы настаивали на моем приходе
сюда.
- Мне очень жаль. Теперь вы знаете...
- Это и есть третье дело?
- Да. Бог свидетель, я предпочел бы не делать этого. Но
вы понимаете, что из порядочности по отношению к коллегам я
обязан.информировать их о таких вещах.
- Де Граф знает?
- Знает любой из высших чинов полиции в Амстердаме, -
просто ответил ван Гельдер. - Труди!
Единственной ее реакцией было то, что она стиснула меня
еще сильней. И я начал испытывать что-то вроде кислородного
голодания.
- Труди! - настойчиво повторил ван Гельдер. - После
полудня тебе полагается спать. - Знаешь сама, что сказал доктор.
Ну-ка в постель!
- Нет, - захныкала она, - не хочу в постель...
Ван Гельдер вздохнул и повысил голос:
- Герда!
Как если бы ждала вызова - что она, вероятно, и делала,
подслушивая под дверью, - в комнату вплыла удивительная особа.
Это была огромная и невероятно пышная женщина - назвать
походкой ее способ движения означало бы прибегнуть к грубому!
преувеличению, - одетая точно так же, как кукла Труди. Длинные
светлые косы, перетянутые цветными ленточками, свисали на ее
внушительный бюст. Судя по лицу, старому, в глубоких морщинах,
словно складчатая, грубая шкура, - ей уже перевалило за
семьдесят. Контраст между веселой цветастой одеждой и
косичками и тучной старой ведьмой, которая все это носила, был
разительным, странным, гротескным, почти отвратительным, но,
похоже, не будил таких чувств ни у ван Гельдера, ни у Труди.
Старуха прошла через комнату - несмотря на свой вес и
утиную перевалку, проделала она это довольно быстро, - коротко
кивнула мне и молча, ласково, но решительно положила руку на
плечо Труди. Та сразу подняла глаза, слезы в них высохли так же
мгновенно, как накатились, она покорно кивнула, сняла руки с
моей шеи и встала. Подошла к ван Гельдеру, забрала свою куклу,
поцеловала его, приблизилась ко мне, поцеловала меня так же
естественно, как ребенок на ночь, и почти выбежала из комнаты,
а Герта выплыла вслед за ней. У меня вырвался долгий вздох, и
стоило труда удержаться и не вытереть лоб.
- Вы должны были меня предупредить, - в голосе моем ясно
слышался упрек. - О Труди и Герте. Кто она вообще такая -
Герта? Нянька?
- Старая служанка, как сказали бы в Англии, - ван Гельдер
сделал длинный глоток виски, словно без него никак не обойтись,
я сделал то же самое, мне это было еще нужнее. - Это экономка
еще моих родителей, с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Вероятно,
вы заметили, что они там, как бы это выразиться, немного
консервативны, если говорить об одежде. Она у нас всего
несколько месяцев, но сами видите, какое влияние имеет на
Труди.
- А Труди?
- Труди восемь лет. Ей восемь уже пятнадцать лет, и
всегда будет столько. Она не моя дочь, как вы, верно,
догадались, но я не мог бы сильнее любить собственную дочь. Она
приемная дочь моего брата. Я работал с ним на Кюрасао до
прошлого года - занимался наркотиками, а он был в службе
безопасности голландской нефтяной компании. Его жена умерла
несколько лет назад. А в прошлом году он сам и моя жена погибли
в автомобильной катастрофе. Кто-то должен был взять Труди к
себе. Я это сделал. Признаться, не хотел ее брать, а теперь не
смог бы жить без нее. Она никогда не будет взрослой, господин
майор.
И все эти месяцы его подчиненные, верно, считали, что у
их счастливого начальника нет никаких других забот и горестей,
кроме как засадить за решетку как можно больше злоумышленников.
Сострадание и сочувствие никогда не были моим амплуа, так что я
не нашел ничего лучше вопроса:
- А эта... дурная привычка... Когда это началось?
- Бог весть... Во всяком случае, за много лет до того,
как брат узнал...
- Некоторые из этих уколов совсем свежие.
- Ее пытаются отучить. Вы считаете, что уколов слишком
много?
- Да.
- Герта охраняет ее, как ястреб. Каждое утро берет ее с
собой в парк Вондел. Труди обожает кормить птиц. А после
полудня спит. Правда, к вечеру Герта иногда устает и рано
засыпает, а меня часто не бывает дома...
- А вы не поручали следить за ней?
- Десятки раз. Понятия не имею, как это происходит.
- Они выбрали ее, чтобы добраться до вас?
- Чтобы оказать на меня давление, не иначе. Ведь у нее
нет денег, чтобы платить за наркотики. Они глупцы и не дают
себе отчета, что я скорей предпочту видеть, как она медленно
умирает на моих глазах, чем сдамся.
- Вы могли бы обеспечить ей охрану на все двадцать четыре
часа в сутки.
- Тогда об этом пришлось бы заявить официально. Подобная
просьба автоматически передается в службу здоровья. И что
тогда?
- Возможно, какая-нибудь лечебница, - спросил я, - для
недоразвитых? Больше бы она оттуда не вышла.
- Да, больше бы она не вышла... Добавить было нечего.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Полдня я провел в отеле, листая старательно составленные
и снабженные примечаниями акты, а также истории отдельных дел,
переданные мне в бюро полковника де Графа. Они охватывали все
известные случаи употребления наркотиков, а также проводившиеся
за последние два года в Амстердаме - с успехом или без -
расследования этих дел. Материал был очень интересен - для
того, кого интересуют смерть или потеря человеческого облика,
самоубийства, разрушенные семьи и погубленные карьеры. Но для
себя я не нашел там ровным счетом ничего. Битый час прошел в
попытках связать между собой разные документы, но не возникло и
намека на сколь-нибудь определенный порядок. Я сдался. Такие
прекрасно подготовленные профессионалы, как де Граф и ван
Гельдер, наверняка убили много часов на это бесплодное занятие,
и коль скоро им не удалось установить тут никакой
закономерности, то у меня шансов не было. Ранним вечером я
спустился в фойе и отдал ключ. Улыбке портье, сидящего за
конторкой, на сей раз недоставало прежнего оскала, она была
почтительной, даже раболепной. Очевидно, ему приказали испытать
новую систему.
- Добрый вечер, добрый вечер! - Это униженное почтение
нравилось мне еще меньше, чем его нормальное поведение. -
Боюсь, вчера вечером я вел себя немного резко, но, видите ли...
- Не о чем говорить, мой дорогой, - я вовсе не собирался
давать перещеголять себя в любезности какому-то портье. - В тех
обстоятельствах это было вполне естественно. Ведь вы пережили
огромное потрясение... - За стеклянной дверью отеля слышался
дождь, и я заметил: - Об этом в прогнозе не было ни слова...
Он широко улыбнулся, словно не в тысячу первый раз слышал
эту идиотскую остроту, после чего сказал как бы между прочим.
- Не самый подходящий вечер для вашей английской прогулки.
- Меня это не беспокоит. Сегодня я иду в Зандам.
- В Зандам?-он скривился.-Сочувствую вам. Очевидно, он
знал о Зандам много больше меня, и ничего удивительного, если
учесть, что это название я выбрал наугад из плана города-пару
минут назад.
Я вышел на улицу. Дождь не дождь, а балаганчик
по-прежнему грохотал на полную мощность. Этим вечером в
программе был Пуччини, терпевший страшный провал. Подойдя к
шарманке, я на миг приостановился, не столько слушая музыку-
говорить о музыке тут было трудно, - сколько приглядываясь
украдкой к группе исхудалых и плохо одетых подростков - зрелищу
довольно редкому в Амстердаме, где не особенно много
сторонников голодной диеты, - которые стояли вокруг шарманки и
казались погруженными в восторженный транс. Мои раздумья
прервал скрипучий голос за спиной:
- Уважаемый господин любит музыку?
Я обернулся. Дед неуверенно улыбался мне.
- Прямо-таки влюблен в музыку...
- Я тоже, я тоже... до конца...
Если учесть, что конец его был уже недалек, подобное
признание звучало по меньшей мере опрометчиво. Я улыбнулся ему
как один любитель музыки другому и пообещал:
- Буду думать сегодня о вас - я иду в оперу, - и кинул
две монеты в банку, которая таинственным образом возникла перед
моим носом.
- Уважаемый господин слишком добр...
Подозревая его в том, в чем подозревал, я подумал про
себя то же самое, но милостиво улыбнулся, перешел через дорогу
и кивнул портье. Благодаря какой-то тайне, известной одним лишь
портье, он буквально из ничего материализовал такси. Со
словами: "В аэропорт Схипхол", - я сел в машину.
Мы двинулись. Но не одни. У первого светофора, в двадцати
ярдах от отеля, я глянул через заднее окошко. Такси марки
"Мерседес" в желтую полосу затормозило в двух машинах от нас.
Обычно оно стояло неподалеку от отеля. Но это могло быть
стечением обстоятельств. Загорелся зеленый, и мы направились к
Виизельстраат. То же самое сделал "Мерседес".
Я коснулся плеча шофера:
- Остановите тут, мне надо купить сигарет. Он свернул к
тротуару. За ним - "Мерседес".
- Стоп! - Мы затормозили. "Мерседес" тоже. Стечения
обстоятельств, понятно, бывают всякие, но это уже было смешно.
Я вылез, подошел к "Мерседесу" и открыл дверцу. За рулем сидел
маленький полный мужчина в выцветшем темно-синем костюме, и
выглядел он подозрительно.
- Добрый вечер. Вы свободны?
- Нет, - он смерил меня взглядом, пробуя придать себе вид
лихой беззаботности, а потом нахального безразличия, но ни то
ни другое не вышло.
- Так зачем же вы здесь остановились?
- А разве есть закон, запрещающий остановку, чтобы
выкурить сигарету?
- Нет. Разве что вы не курите. Вам знакомо управление
полиции на Марникстраат? - Внезапно угасание энтузиазма на его
лице выразительно показало, что знакомо и даже слишком хорошо.
- Советую вам явиться туда, спросить полковника де Графа или
инспектора ван Гельдера и заявить им, что хотите предъявить иск
Полю Шерману, отель "Рембрандт", номер шестьсот шестнадцать.
- Иск? - спросил он осторожно. - Какой иск?
- Скажите им, что тот забрал у вас ключи от машины и
выбросил в канал, - и я тут же сопроводил свои слова действием,
которое вызвало довольно приятный на слух плеск, когда ключи
навсегда сгинули в глубинах Принценграхта. - Не ездите за
мной, - дверца хлопнула вполне соответственно нашему разговору,
но "Мерседес" сработан на совесть, так что дверца не отлетела.
Устроившись в своем такси, я подождал, пока мы снова
окажемся на главной улице, и остановил машину:
- Пожалуй, пойду пешком, - и расплатился.
- Как это? На Схипхол?
Когда длинное пешее путешествие ставится под сомнение,
остается только снисходительно улыбнуться, подождать, пока
машина пропадет из поля зрения, а потом вскочить в шестнадцатый
трамвай и выйти на Дам. Белинда, в темном плаще и темном платке
на золотых волосах, ждала меня на крытой трамвайной остановке и
выглядела промокшей и продрогшей.
- Вы опоздали,-она и не старалась скрыть упрека.
- Никогда не следует критиковать шефов. У правящих
классов всякий раз находятся кое-какие срочные дела.
Мы перешли через площадь, возвращаясь той самой дорогой.
которой прошлым вечером мне пришлось идти с серым мужчиной,
затем прошли мимо одного из культурных памятников Амстердама,
но Белинда была не в настроении интересоваться культурой.
Нынешним вечером эта обычно оживленная девушка была замкнута и
сосредоточена и ее молчание не способствовало созданию
дружеской атмосферы. Что-то ее угнетало, и, уже имея некоторое
представление о Белинде, я догадался, что рано или поздно
узнаю-что. И оказался прав.
- Мы, в сущности, для вас не существуем, правда?
- Кто?
- Я, Мэгги, все те, кто на вас работают. Мы только
пешки...
- Ну, сама знаешь, - ответил я примирительно. - Капитан
корабля-не компания команде.
- О том и речь. Я и говорю, что мы, по сути, для вас не
существуем. Мы куклы, которыми манипулируют, чтобы главный
кукловод достиг цели. Любые другие куклы подошли бы не хуже...
Я ответил как можно мягче:
- Мы здесь затем, чтобы выполнить очень мерзкую и
неприятную работу, и важно только достигнуть цели. Личности не
играют никакой роли. Ты забываешь, что я твой начальник,
Белинда. Я действительно считаю, что ты не должна так со мной
говорить.
- Я буду разговаривать с вами так, как мне нравится! -
разве что довольно быстрая ходьба помешала ей при этом топнуть
ногой; Мэгги и не приснилось бы так меня отбрить. Но она тут же
задумалась над последними своими словами и сказала уже
спокойнее: - Извините. Я и правда не должна так говорить. Но
как вы можете относиться к нам с таким... таким безразличием.
Мы ведь тоже человеческие существа. Завтра вы могли бы пройти
мимо меня по улице и даже не узнать. Вы нас не замечаете...
- Ну, что ты! Еще как замечаю! Возьмем, к примеру, тебя.-
Я старался не смотреть на нее, когда мы шли рядом, хотя знал,
что она внимательно наблюдает за мной. - Новичок в наркотиках.
Крохотный опыт в парижском бюро. Одета в темно- синий плащ и
такой же платок в мелкий белый эдельвейс, белые гольфы, удобные
синие туфли, на плоском каблуке, с пряжками, рост пять футов
четыре дюйма, фигура - тут не обойтись без цитаты из
знаменитого американского писателя, но я воздержусь, -
прекрасное лицо, платиновые волосы, похожие на шелковую пряжу,
когда сквозь нее просвечивает солнце, черные брови, зеленые
глаза, впечатлительна, а что всего важней, начинает
разочаровываться в своем шефе из-за отсутствия в нем
человеческих чувств. Да, чуть не забыл. Лак для ногтей чуть
содран на среднем пальце левой Руки. А также убийственная
улыбка, скрашенная, если можно так сказать, чуть неровным левым
передним зубом.
Какое-то время ей не хватало слов, что было вовсе не в ее
характере. Она глянула на упомянутый ноготь, где лак
действительно был чуть содран, после чего обернулась ко мне
именно с той самой убийственной улыбкой, о которой я говорил:
- Возможно, все же это так...
- Что?
- Что вы о нас беспокоитесь.
- Конечно, так. - Теперь она начинала принимать меня за
бледного рыцаря, а это могло привести к нежелательным
последствиям. - Все мои сотрудницы первой категории, молодые и
красивые, для меня словно дочки. Долгая пауза, потом она что-то
шепнула под нос, мне показалось, очень похожее на "да, папа".
- Как ты сказала?-спросил я подозрительно.
- Ничего-ничего. Ничего...
Мы свернули на улицу, где размещалась фирма "Моргенштерн
и Муггенталер". Этот мой второй визит сюда полностью
подтверждал впечатление, полученное накануне вечером. Только
место показалось мне еще более мрачным и грозным, мостовая и
тротуар грязнее, чем прежде, сточные каналы больше забиты
мусором. Даже три складчатые, крутые крыши домов словно
сблизились друг с другом, а завтра в эту пору могли и вовсе
сомкнуться.
Внезапно Белинда замерла и схватила меня за руку. Она
глядела вверх широко открытыми глазами, туда, где здания
магазинов уходили вдаль и подъемные балки четко рисовались на
фоне ночного неба. Я знал, что она предчувствует недоброе, у
меня самого было такое предчувствие.
- Это должно быть здесь, - прошептала она. - Я знаю, что
это здесь.
- Да, это здесь, - ответил я твердо. - А что?
Она резко отдернула руку, словно услышала что-то ужасное,
но я снова взял ее за кисть, сунул под локоть и прижал к себе.
Она не пыталась вырываться.
- Тут так... так страшно. Что это за жуткие штуки торчат
из-под крыш?
- Подъемные балки. В былые времена дома облагали
податями, исходя из ширины фасада, так что практичные голландцы
строили их необыкновенно узкими. Естественно, лестничные клетки
были еще уже. Отсюда и эти балки для подъема массивных вещей -
втягивания наверх фортепьяно, спуска вниз гробов и так далее.
- Перестаньте! - Она втянула голову в плечи и невольно
вздрогнула. - Ужасное место... Эти балки... совсем как
виселицы. Это место, куда люди приходят умирать.
- Чепуха, моя дорогая, - сказал я беспечно, чувствуя
острые, как стилеты, ледяные пальцы, исполняющие на моем
позвоночнике траурный марш Шопена, и вдруг затосковал по
почтенной музыке шарманки перед "Рембрандтом". Вероятно, я был
так же доволен, держа Белинду за руку, как и она тем, что может
держаться за мою. - Не становись жертвой этих твоих галльских
видений.
- Никакие это не видения, - хмуро парировала она, но тут
же задрожала снова. - Мы правда должны были прийти в это
ужасное место?
Теперь дрожь ее стала сильной и непрерывной. Правда, было
холодно, но не до такой же степени!
- Ты помнишь, как мы сюда попали? - Она кивнула. -
Возвращайся в отель, а я позже приду к вам.
- В отель? -она все еще не пришла в себя.
- Со мной ничего не случится. А теперь иди...
Она вырвала руку и, не давая мне опомниться, вцепилась в
лацканы моего плаща, у взгляда ее была одна цель: испепелить
меня на месте. Если она и дрожала теперь, то от гнева. Я и
представить себе не мог, что такая красивая девушка может
выглядеть столь взбешенной. Пальцы ее, впившиеся в мой плащ,
побелели. Она даже пыталась меня трясти.
- Никогда больше не говорите мне такого! - Губы ее
дрожали, но слова звучали с отчетливой яростью.
Это был короткий, но решительный конфликт между моим
врожденным чувством дисциплины и желанием обнять ее. Дисциплина
победила, но до проигрыша недоставало немного. Я покорно
согласился:
- Никогда больше не скажу тебе ничего такого.
- Тогда все в порядке, - она отпустила мои жалобно
затопорщившиеся лацканы и снова взяла за руку. - Пошли.
Гордость никогда бы не позволила мне сказать, что она
потянула меня за собой, но со стороны, вероятно, было очень
похоже на то. Пройдя шагов пятьдесят, я остановился. - Мы на
месте.
Белинда вполголоса прочитала табличку "Моргенштерн и
Муггенталер". Я поднялся по ступенькам и взялся за замок.
- Наблюдай за улицей.
- А потом что делать?
- Охраняй мою спину.
Даже мальчишка, снабженный гнутою шпилькой для волос, не
счел бы этот замок препятствием. Мы вошли, и я закрыл дверь.
Фонарик мой был невелик, но мощен, однако немногое мог показать
нам на первом этаже: помещение, чуть ли не до потолка
заваленное пустыми деревянными ящиками, бумагой, связками
соломы и упаковочными приспособлениями. Посылочный пункт,
только и всего, По узкой, крутой деревянной лестнице мы
поднялись этажом выше. На полпути я оглянулся и заметил, что
Белинда тоже беспокойно оглядывается, а луч ее фонаря скачет из
стороны в сторону.
Следующий этаж был целиком отведен под несметное
количество голландской оловянной посуды, миниатюрных ветряных
мельниц, собачек, трубок и прочих товаров, связанных
исключительно с торговлей сувенирами для туристов. На полках
вдоль стен и на параллельных стеллажах посреди зала помещались
десятки тысяч этих предметов, и, хотя, конечно, осмотреть их
нее я не мог, они мне показались совершенно безобидными. Зато
совсем не таким безобидным показалось мне помещение, примерно
пятнадцать на двадцать футов, которое прилегало к одному из
углов зала, а точнее говоря - двери, которые в это помещение
вели, хотя и не пожелали в этот вечер нас туда впустить. Я
подозвал Белинду и осветил эти двери фонариком. Она глянула на
двери, потом на меня, и в отблеске света можно было заметить
изумление на ее лице.
- Замок с часовым механизмом, - сказала она. - Кому нужен
замок с часовым механизмом на обычных дверях конторы?
- Это не обычные двери, - поправил я. - Они сработаны из
стали. И готов держать пари, что эти обычные деревянные стены
обшиты изнутри сталью, а самое обычное старое окно, выходящее
на улицу, забрано густой решеткой, вправленной в бетон. В
ювелирном магазине - да, это бы можно понять. Но здесь? Ведь
скрывать- то нечего...
- Похоже, мы напали на то, что искали,
- А ты когда-нибудь во мне сомневалась?
- Нет, господин майор, - это прозвучало скромно и
кротко.- А куда мы, собственно, попали?
- Неужели не ясно? - удивился я. - В оптовый склад
сувениров.
Фабрики, или кустари, или кто там еще, присылают сюда свою
продукцию для реализации, а этот склад снабжает магазины по
требованию. Просто, не правда ли? Безопасно и невинно, а?..
- Но не очень гигиенично.
- С чего ты взяла?
- Тут ужасный запах.
- Да, запах гашиша, я бы сказал, на любителя.
- Гашиша?
- Ох, уж эта мне твоя тепличная жизнь!.. Пошли.
На третий этаж я поднялся первым и подождал Белинду.
- Ты по-прежнему охраняешь спину своего шефа?
- Я по-прежнему охраняю спину моего шефа, - как эхо,
машинально откликнулась она.
Как и следовало ожидать, возбуждение ее через несколько
минут исчезло без следа. Ничего удивительного. В этом старом
доме было что-то необъяснимо мрачное и зловещее. Одуряющий
запах гашиша был теперь еще сильнее, однако трудно
представить, что могло быть с ним связано. Три стены помещения
вместе с поперечными стеллажами хозяева целиком отвели под
часы с маятниками, которые, к счастью, не ходили. Были они
самых разных видов, форм и размеров, от дешевых, ярко
раскрашенных моделей на продажу туристам и до очень больших,
прекрасно сделанных и великолепно украшенных металлических
часов, видимо, весьма старых и дорогих, либо их современных
имитаций, которые вряд ли были намного дешевле. Четвертая стена
помещения оказалась, откровенно говоря, большим сюрпризом. На
полках плотно, ряд за рядом, расположились Библии. Мысль о том,
зачем нужны Библии в магазине для туристов, мелькнула и
погасла: слишком уж тут много было непонятных мне вещей.
Я взял в руки один из томов, осмотрел его, потом открыл и
на титульном листе обнаружил отпечатанную надпись: "В дар от
Первой Реформатской Церкви Американского общества
протестантов".
- У нас в номере точно такая,-сказала Белинда.
- Не удивлюсь, если они обнаружатся в номерах большинства
отелей этого города. Вопрос только в том, для чего они тут?
Почему не в магазине издателя или книготорговца, как следовало
бы ожидать? Странно, а?
Она поежилась:
- Здесь все странно... Я похлопал ее по плечу.
- Тебя просто знобит, и больше ничего. Следствие моды на
мини-юбочки. Ну, теперь следующий этаж...
Следующий этаж был целиком предназначен для самой
удивительной коллекции кукол, какую только можно себе
представить. Счет их шел на тысячи. Размеры колебались от
крошечных миниатюрок и до экземпляров еще больших, чем кукла
Труди. Все без изъятия были поразительно натуральны и все
прекрасно одеты в традиционные костюмы. Большие куклы либо
стояли самостоятельно, либо удерживались металлическими
подпорками, маленькие болтались на шнурках, свисавших с прутьев
под потолком. Луч моего фонаря остановился, наконец, на
группе кукол, одетых в одинаковые костюмы.
Белинда вцепилась в мою руку и сжала ее.
- Это так... так-жутко. Они такие живые, словно смотрят и
слушают, - она не отрывала глаз от кукол, освещенных моим
фонарем. - Правда ведь, в них есть что-то странное?..
- Нет смысла шептать. Возможно, они и смотрят на тебя, но
уверяю - не слышат. И нет в них ничего особенного, разве что
происходят они с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Экономка ван
Гельдера, старая ведьма, где-то потерявшая свою метлу,
одевается именно так.
- Как они?
- Это нелегко себе представить, - признал я. - А у Труди
есть большая кукла, одетая точно так же.
- Труди - это больная девушка?
- Да.
- И все равно в этом месте есть что-то очень неприятное.
- Она отпустила мою руку. Несколько секунд спустя я услышал ее
шумный вдох и обернулся. Она стояла спиной ко мне футах в
четырех и вдруг попятилась медленно и бесшумно, с вытянутой
назад рукой, вглядываясь во что-то, выхваченное светом ее
фонаря. Потом послышался сдавленный шепот:
- Там кто-то есть... Кто-то смотрит...
Проследив за ее взглядом, я ничего не увидел, правда,
фонарь, по сравнению с моим, был не особенно силен. Она
почувствовала мою руку за своей и обернулась. -Там
действительно кто-то есть, - все тем же сдавленным шепотом
повторила она. - Я видела... Видела их...
- Что?
- Глаза... Я видела...
Мне и в голову не пришло усомниться. Возможно,
воображение у нее было богатое, но она прошла достаточную
выучку, чтобы не давать ему воли во время работы. Луч моего
фонаря скользнул по ее глазам, на мгновенье ослепив и заставив
вскинуть руку, и затем перескочил на указанное место. Ничего.
Никаких глаз. Только две висящие рядом куклы качаются так
легонько, что это их движение едва можно различить. А на
этаже-ни сквозняка, ни дуновения... Я снова стиснул ей руку и
улыбнулся:
- Но, Белинда...
- Никаких "но"? - дрожащий шепот перешел в шипение.- Я их
видела. Страшные, пристальные глаза. Клянусь, видела!..
Клянусь...
- Да-да, конечно, Белинда...
Судя по брошенному на меня взгляду, она подозревала, что
я силюсь ее успокоить. И была права.
- Я верю тебе, Белинда. Конечно, верю...
- Так почему же вы ничего не делаете?
- Как раз собираюсь кое-что сделать. Убраться отсюда ко
всем чертям. - Как ни в чем не бывало я неторопливо осмотрел
помещение с помощью фонарика, а потом повернулся и взял Белинду
под руку. - Для нас ничего тут нет, и мы затянули визит. Думаю,
нашим натянутым нервам не помешала бы выпивка.
Она глянула на меня со смесью гнева, разочарования,
недоверия и, подозреваю, с немалым облегчением. Но гнев взял
верх: большинство людей впадает в гнев, когда чувствует, что им
верят, только чтобы успокоить.
- Но вы говорите, что...
- Ну-ну! - я коснулся ее губ указательным пальцем. -
Помолчи. Помни: шефу всегда виднее...
Для апоплексического удара она была слишком молода,
однако чувства в ней прямо-таки бурлили. Не найдя слов,
подходящих для ситуации, она стала спускаться по лестнице, с
возмущением, сквозящим в каждом движении напряженно
выпрямленной спины. Я поплелся следом, но моя спина тоже вела
себя не совсем обычно: по ней .бегали странные мурашки, которые
утихли лишь. когда за нами захлопнулась парадная дверь
магазина.
Мы быстро миновали улицу, держась поодаль друг от друга;
это она сохраняла дистанцию, а ее осанка давала понять, что
такие вещи, как пожатие рук и стискивание плеч, на сегодня
закончились. Думаю-к лучшему. Я попробовал пошутить, но она так
кипела гневом, что не ухватилась за шутку.
- Не заговаривайте со мной! - И я замолк до тех пор, пока
мы не добрались до первой забегаловки портового квартала,
неряшливого притона с шикарным названием "Под котом с девятью
хвостами". Видимо, тут когда-то бывали британские моряки. Она
не была в восторге, но не сопротивлялась, когда я взял ее под
руку и ввел внутрь. Это была задымленная, душная нора.
