- Почему правильно? - не понял Суриков.
- Потому что в восемнадцать в голове еще одна дурь. А в двадцать один
ты уже взрослый. По-настоящему взрослый. Ты по себе разве не чуешь?
- Не-а, - помотал головой Сергей. - А что я должен чуять?
Они сидели на кухне и пили чай. Был холодный февральский вечер с
пронзительно воющим за окном ветром, но в квартире было тепло: Сергей
заделал все щели и даже купил с зарплаты дешевенький электрический обог-
реватель.
Суриков уже привык к мудрености своей хозяйки и даже начал находить
некоторое удовольствие в их длинных вечерних беседах, потому что стал
понимать Бахметьеву гораздо лучше. Вольно или невольно он учился у нее,
слушал ее рассказы и объяснения. Если ему удавалось уразуметь какую-то
более или менее внятную мысль, он обязательно пересказывал ее на работе,
и когда после этого ловил на себе бросаемые украдкой восхищенные взгляды
продавщиц, все у него в душе начинало петь: "Ничего, что школу не окон-
чил, не хуже вас, не дурее!" Особенно потрясло работников универсама ав-
торитетно выданное им сообщение о том, что Жанну д'Арк не сожгли на
костре, как было написано во всех учебниках. Даже в кино про это показы-
вали.
- А вот и не сожгли, - уверенно говорил Сергей. - Она отсиделась у
папы римского, пока скандал не стих, потом вышла замуж за дворянина и
родила двоих детей.
Об этом накануне рассказывала ему Софья Илларионовна, и он тоже был
потрясен. Уж про Жанну-то он слышал, ее еще в седьмом классе проходили,
да и имя на слуху.
- И откуда ты все это знаешь? - удивлялись продавщицы. - Надо же, та-
кой начитанный, а грузчиком работаешь. Тебе бы в институт поступить, а
не ящики таскать.
В институт! В гробу он видал эти институты. Очень надо. Да у него и
школьного аттестата нет. Нет, учеба - это не по нему. Хотя, конечно, уз-
навать что-то новое интересно, особенно когда бабка Софья рассказывает.
Вроде как пелена какая-то в голове прорывается потихоньку и проступают
четкие яркие картинки. Что у него в голове раньше-то было? Потусоваться,
выпить, глотнуть, ширнуться, потрахаться, поесть, переночевать. Вот и
все содержимое его нетренированных мозгов. А тут прямо словно бы движе-
ние в голове начинается, и бабкины рассказы становятся понятнее, и
собственные мысли откуда-то стали рождаться. Чудеса, да и только. Потому
и полюбил непутевый Сережа Суриков вечерние посиделки с Бахметьевой. Та-
кие, как в этот длинный темный февральский вечер.
Что она там про совершеннолетие говорит? Он должен что-то чуять?
- Ты должен почувствовать, что стал другим, - пояснила она.
- Не, - он снова помотал головой, - ничего не чувствую. Мура все это.
Какой был, такой и есть.
- Ошибаешься, - старуха хитро улыбнулась и приняла свою любимую позу:
подперла подбородок маленьким коричневым от пигментных пятен кулачком. -
Ты другим стал, Сереженька, не сравнить с тем, каким ты был, когда при-
шел ко мне. Совсем другим.
- Да ну? - Суриков неподдельно удивился.
Чего она выдумывает-то? Не изменился он ни капельки.
- Вот тебе и "да ну". До двадцати одного года тебе два месяца еще, а
через два месяца ты и вовсе себя не узнаешь. Не зря считают, что двад-
цать один год - это рубеж. Ты, Сереженька, мудреть начал.
- Это как? Знаний, что ли, в голове прибавляется? Так это от вас все,
от ваших рассказов. У меня в магазине все прямо тащатся, когда я им пе-
ресказываю, думают, это я такой начитанный. Но это они так думают, а
вы-то знаете, что я книжек не читаю.
- Нет, Сереженька, не в знаниях дело. Хотя и в них тоже. Они у тебя в
голове оседают, перевариваются, и от этого ты умнеешь. Но мудрость - это
другое. Мудрость - она от сердца идет, от жизненного опыта. Вот ты всю
жизнь, пока ко мне не попал, был одиночкой, а одиночки - они до самой
смерти дураками остаются, мудрости в них не прибавляется ни на грамм. А
все почему? Потому что не любят никого, не живут ни с кем и ни о ком не
заботятся. Непонятно тебе? Тогда я попроще скажу. Если человек каждый
день мускулы не тренирует, в нем силы не прибавится, верно ведь?
- Ну, - поддакнул Сергей. Пока было понятно, и согласился он со сло-
вами Софьи Илларионовны вполне искренне, не кривя душой. Действительно,
откуда ж сила возьмется, если мускулы не тренировать? Пьяному ежику - и
то ясно.
- Если душу не тренировать, в ней тоже силы не прибавится. Душа - она
в точности как тело. Ты не думай, что душа - это выдумки, нет, Сере-
женька, душа - это психика плюс мозги, и то и другое нуждается в трени-
ровках. Душа тренируется, когда работает, делает что-то, когда она
действует. А когда душа действует? Когда любит, ненавидит, беспокоится,
радуется, сердится. Теперь подумай: мать, у которой, к примеру, шестеро
детей, постоянно в душевной работе находится. Во-первых, она всех их лю-
бит и о них беспокоится. Во-вторых, у каждого из шестерых свои беды, ра-
дости, неудачи, и она эти радости и беды переживает с каждым из своих
детей. Они болеют - она с ума сходит. У них с любовными делами не скла-
дывается - она страдает. У нее душа натружена не меньше, чем руки, кото-
рыми она их кормит, одевает и обстирывает. И от этого она с годами ста-
новится мудрой, начинает точно чувствовать, что главное, а что не имеет
значения, что можно простить, а что нельзя. Этому не научишься из кни-
жек, хоть десять миллионов томов прочитай. Это рождается только из пос-
тоянной, каждодневной работы души, из опыта совместной жизни с кем-то,
кто тебе небезразличен. А одиночка откуда может этому научиться, если
рядом с ним никого нет? Ты был одиночкой, и твоя душа простаивала в без-
действии. А теперь ты живешь со мной вдвоем, и она у тебя заработала. Ты
даже сам не заметил, а она работает, и с каждым днем все сильнее и
сильнее. Потому и мудрость начала появляться.
- Откуда вы знаете? - тупо спросил Суриков. Объяснение Бахметьевой он
понял, оно было простым и доступным даже для него, но все равно выгляде-
ло неправдоподобным. С чего это она взяла, что у него душа заработала?
Не чувствует он ничего такого. Врет все бабка, мозги ему канифолит.
- Откуда знаю? Да вот знаю. Вижу, что с работы ты приходишь как по
часам, в полвосьмого, а то и раньше, если в магазин не заходишь. Что те-
бе рядом со мной, медом намазано? Я ж тебя не держу, сколько раз говори-
ла: гуляй, встречайся с кем хочешь, хоть не ночуй здесь. А ты? Каждый
Божий день возвращаешься сразу, как работу закончишь. Значит, тянет тебя
сюда. Тебе здесь тепло, тебя здесь ждут. Такие вещи не мозгами, а душой
понимают. Значит, она у тебя работает, не стоит без дела. Или другой те-
бе пример приведу. Ты с прошлой недели начал мне с работы звонить. Я ж
тебе не любимая девушка, чтобы тебе в радость было голос мой услышать.
Это душа твоя стала требовать. Ей приятно, что есть кому позвонить, о
ком побеспокоиться.
Надо же, как ловко бабка Софья все по полочкам разложила! Получается,
что и в самом деле в нем душа проснулась.
- А вы сами мудрая? - невольно вырвалось у него.
Софья Илларионовна помолчала, потом ответила:
- Нет, сынок, я не мудрая. Я слишком давно живу одна, если и была во
мне мудрость, так вся вышла. Вот будем жить с тобой вместе - глядишь, и
я потихоньку мудреть начну.
Глава 5
Утром, однако, ситуация предстала перед Татьяной в несколько ином
свете. Она уже позавтракала и стояла перед зеркалом, нанося на лицо ма-
кияж, когда раздался телефонный звонок. Звонил ее сосед по служебному
кабинету.
- Таня, у нас беда. Роман Панкратов умер.
- Как умер? Отчего?
- Погиб. Под машину попал. Я с утра на работе не буду, надо помочь
семье со всякими формальностями, жену туда отправить, организовать пере-
возку тела. Прикрой меня, ладно? Шеф в курсе, но у меня куча народу на
первую половину дня вызвана. Извинись перед ними и попроси всех прийти
завтра в это же время.
Татьяна положила трубку и обессиленно присела на край дивана. Роман
Панкратов. Тот самый следователь, который начинал дело об убийстве Бах-
метьевой, а потом уехал в отпуск. Должен был вернуться дней через де-
сять. Уже не вернется. Попал под машину в том городе, в котором отдыхал.
Ужасно. Чудовищно. Или... закономерно? Если все происходило примерно
так, как она себе представляет, то это должно было случиться. Ромка вер-
нулся бы из отпуска, и Татьяна полезла бы к нему с расспросами о первом
этапе расследования.
И тогда все вылезло бы. Панкратов был обречен на смерть с того самого
момента, когда дело передали ей. Даже не с этого момента, а чуть позже,
когда она стала задавать вопросы второму следователю. Вальке Чудаеву.
Сколько стоит квартира Бахметьевой? Тысяч сорок-сорок пять. Долларов,
конечно, не рублей же. Выходит, человеческая жизнь стоит дешевле.
Как бы там ни было, соваться к оперативникам со своими заданиями
нельзя. Опасно. Группа большая, и как знать, кто именно в нее входит.
Можно нарваться. Панкратов уже нарвался. Как же быть? Сделать вид, что
ничего не заметила? Да, наверное, так и надо сделать. Спокойно раскры-
вать убийство Бахметьевой. Если оно совершено не из-за квартиры, то мож-
но отделаться легким испугом. А если все-таки из-за нее? Черт, что же
делать?
Она вспомнила недавно проведенные в Москве две недели. Своими глазами
видела, как работают ребята из отдела по борьбе с тяжкими насильственны-
ми преступлениями. Смотрела на них - и завидовала. Они доверяют друг
другу, не ждут каждую минуту какого-нибудь подвоха, какой-нибудь гадости
от коллег. Это, конечно, заслуга их начальника, Гордеев сумел собрать и
сколотить хорошую команду. А может ли она так же безоглядно доверять
своим коллегам-следователям? У них ситуация на службе другая, без конца
плетутся какие-то интриги, кто-то кого-то подставляет. Каждый день как
по острию ножа ходишь, только и смотришь, как бы врагов не нажить и од-
новременно не перейти ту грань дружеского сближения, за которой начина-
ются панибратство и попытки сесть тебе на шею - так и проходит рабочий
день, наполовину в расследовании преступлений, наполовину в борьбе с ок-
ружающей действительностью.
- Таня, ты не опоздаешь? - озабоченно спросила Ирочка, заглядывая в
комнату. - Чего ты сидишь?
- Так, ничего, задумалась.
Татьяна торопливо поднялась и снова пошла к зеркалу. Руки дрожали, и
ей никак не удавалось провести тонкой кисточкой ровную черную "стрелку"
на верхнем веке. Линия получалась бугристой и уходила кудато не туда.
Татьяна с досадой склонилась над раковиной, смыла уже нанесенный макияж
и начала все сначала.
Генерал Заточный обещание выполнил, но результат Настю не порадовал.
Следователи из Баку и Алма-Аты, которые когда-то вели дело Бахметьева и
компании, были вне досягаемости, их даже разыскать не удалось. Московс-
кий следователь семь лет назад умер от инсульта. Оставался только один
человек, который мог более или менее подробно рассказать о Бахметьеве.
Жил он в Петербурге, находился на пенсии и пребывал, к счастью, в полном
здравии.
- Не расстраивайтесь, Анастасия, - говорил ей Иван Алексеевич, -
пусть только один, но зато для вас он самый ценный. Я лично с ним незна-
ком, но те, кто его знал, в один голос утверждают, что этот Макушкин
славился страстью к ведению архивов. Он, как рассказывают, имел склон-
ность к писательству и собирался, выйдя на покой, начать работать над
мемуарами, потому и вел всяческие записи.
Значит, надо ехать в Питер. Еще вопрос, разрешит ли Гордеев. Но Гор-
деев, вопреки опасениям, разрешил, хотя и строго-настрого велел не тра-
тить ни одного лишнего часа.
- Один день, - отрезал он. - Мне люди здесь нужны. Сядешь в поезд,
ночь в дороге, день - там, ночью - обратно. Только так.
Можно было, конечно, успеть, но для этого необходимо предварительно
разыскать Федора Николаевича Макушкина и договориться с ним о встрече на
конкретный день, чтобы время зря не пропало. А то явится Настя в град
Петров, а человека-то и нет, уехал куда-нибудь или болеет и принять ее
не может. Придется обращаться к Татьяне, других подходящих знакомых у
Насти в Петербурге не было.
Ей удалось застать жену Владислава Стасова на рабочем месте. Татьяна
записала координаты бывшего следователя и пообещала вечером перезвонить.
После звонка Насти Каменской в голове у Татьяны стал прорисовываться
план. Конечно, он был более чем странным, но ничего лучше она придумать
не смогла. Ей было очень страшно. Занимаясь протоколами, заключениями,
постановлениями, очными ставками и прочими процессуальными действиями,
она все время думала о том, как сделать дело и при этом унести ноги.
Постепенно в систему вводных добавлялись все новые детали. Надо не
только унести ноги, но и обезопасить Иру. Ведь Татьяна уедет, а Ирочка
останется. Надо внести окончательную ясность в вопрос о том, кто же убил
Софью Илларионовну Бахметьеву. Надо по возможности закончить расследова-
ние по тем делам, которые ей поручили доводить до ума. Надо собрать ма-
териал на тех, кто причастен к фиктивной доверенности. Надо... надо...
надо... И все эти "надо" следовало увязать в какую-то стройную последо-
вательность действий.
Выполнить просьбу Насти оказалось совсем несложно. Федор Николаевич
Макушкин жил по своему прежнему адресу, никуда не уехал и не был болен и
с удовольствием откликнулся на просьбу побеседовать с сотрудником уго-
ловного розыска из Москвы.
- Конечно, - басил он в трубку, - пусть приезжает, буду рад поделить-
ся старыми воспоминаниями. Приятно, когда кто-то интересуется архивами,
это теперь редко случается.
- Когда к вам можно приехать? - спросила Татьяна.
- Да когда угодно. В любой день.
В любой день. Еще одна вводная в постепенно прорисовывающийся план.
Только бы не ошибиться с Исаковым. На него вся надежда. Он мужик непрос-
той, в характере у него дерьма полно, вон как обставил ее визит к Велич-
ко. Но склочный характер не означает непорядочности. Придется рискнуть.
Другого выхода Татьяна не видела. Она была Женщиной до мозга костей,
мыслила поженски, действовала по-женски. И боялась тоже чисто по-женски,
иррационально, не чего-то конкретного, а всего вообще. Но именно поэтому
и обладала способностью к необдуманному риску, полагаясь не на логику, а
на интуицию.
Был уже седьмой час вечера, когда она пришла в кабинет к Исакову.
- Слушаю вас, Татьяна Григорьевна, - буркнул он, не поднимая головы
от бумаг. - Надеюсь, вы пришли доложить, что закончили какието из пору-
ченных вам дел?
- Нет, Григорий Павлович, я пришла с более серьезным вопросом. Мне
нужна ваша помощь. И ваша защита.
Исаков соизволил оторваться от писанины и с недовольным видом уста-
вился на нее.
- В чем дело? Почему защита? Вас кто-то обижает?
- Хуже. У нас, Григорий Павлович, большая неприятность. Та группа,
которая наживается на приватизации квартир, имеет в нашем подразделении
своих людей.
Исаков аж задохнулся от негодования.
- Вы отдаете себе отчет? Насколько обоснованны ваши слова?
- Ни насколько. Это пока только подозрения. Я знаю, как их проверить
и что нужно сделать. Но я боюсь. Вы видите, Григорий Павлович, я честна
с вами. Я боюсь. Я женщина, и мне страшно. Поймите меня по-человечески,
я недавно вышла замуж, я хочу родить ребенка, я собираюсь переехать к
мужу в Москву. И я не хочу, чтобы со мной случилось то, что произошло с
Панкратовым. Я не смогу себя защитить.
- При чем тут Панкратов? Татьяна Григорьевна, я отказываюсь вас пони-
мать.
- Но вы готовы меня выслушать?
- Да, пожалуйста. Я внимательно вас слушаю. Только имейте в виду, ес-
ли вы затеяли какой-то обман с целью выцарапать свое личное дело и быст-
ренько улизнуть в Москву, это вам не удастся.
Татьяна говорила долго. Она готовилась к этому разговору полдня, мыс-
ленно составляя фразы четкие, лаконичные и убедительные.
- Когда дело об убийстве Бахметьевой вел Панкратов, в нем были сведе-
ния о том, что генеральная доверенность выдана Сурикову. Когда дело по-
пало к следующему следователю, к Чудаеву, эти материалы из дела исчезли.
Протоколы оказались переписанными, подписи подделанными, а доверенность
изъята. И появилась совсем другая доверенность на имя совсем другого че-
ловека. Этот факт определенным образом оправдывает Сурикова, ибо снима-
ется мотив корыстной заинтересованности в смерти Бахметьевой. Кто совер-
шил этот подлог? С какой целью? С целью вытащить Сурикова? Или с целью
быстро провернуть обмен и продажу квартиры? Сам факт говорит о двух ве-
щах. Во-первых, что в этом замешаны наши сотрудники, и скорее всего не
только наши. И во-вторых, о том, что система отработана до мелочей и
срабатывает мгновенно. Они очень быстро смогли доверенность изготовить,
значит, есть свои нотариусы. Эти нотариусы ставят подпись и печать на
документ, который не подписан лично доверителем в их присутствии. Есть и
свои люди, которые моментально оформляют договоры мены или купли-прода-
жи. Даже по явно фальшивым документам. Короче, группа действительно
большая. И к ней имеет непосредственное отношение сам следователь Чуда-
ев. И еще кто-то из наших.
- Почему? Почему вы решили, что есть кто-то еще?
- Здравый смысл подсказывает. Вся эта афера не могла быть проделана
без ведома и согласия Сурикова, верно ведь? Но кто-то должен был с ним
поговорить и все объяснить. Предупредить про другую доверенность, приду-
мать историю с обменом квартиры. Это не мог быть Чудаев. Поймите, Григо-
рий Павлович, следователь не может вести такие разговоры с подследствен-
ным, это опасно. Суриков знает его имя и знает, что он следователь. А ну
как что случится или сорвется? С Суриковым должны были разговаривать лю-
ди, которых он не знает, но которым он бы поверил. Люди в форме. И не в
присутствии следователя. Например, сотрудники следственного изолятора.
Или разыскники. А следователь, произведя все необходимые манипуляции с
материалами дела, потихоньку довел бы расследование до конца, и на этом
точка.
- Выходит, я сам ему помешал, когда передал дело вам? - неожиданно
спросил Исаков.
"Выходит, - мысленно ответила Татьяна. - Я все время об этом думала.
Если бы вы, Григорий Павлович, были в этом замешаны, вы бы ни за что не
передали мне дело Бахметьевой. Вы бы оставили его у Чудаева и терпеливо
ждали, когда он докажет виновность Сурикова. Или его невиновность. Дру-
гих-то подозреваемых все равно нет. А вы отдали дело мне, потому что Чу-
даев не справлялся и вообще он загружен другими делами, более сложными,
неотложными и важными. Вы поступили как нормальный руководитель, а не
как участник преступной группы, заинтересованный в сокрытии подлогов и
фальсификации материалов дела. Иначе вы бы никогда дело у Чудаева не
забрали".
- Да, Татьяна Григорьевна, подставил я вас, - грустно усмехнулся Иса-
ков. - Если все окажется так, как вы мне тут рассказали, то получается,
я беззащитную женщину в такое нехорошее дело втянул. Вы правы, ни к чему
вам с этим возиться.
Сердце у Татьяны гулко заколотилось. Неужели она ошиблась? Что озна-
чают эти слова? Ни к чему копаться глубоко, совать свой нос куда не сле-
дует?
- Надо вас вытаскивать, - продолжал между тем Исаков. - Но к обоюдной
пользе. Вы, Татьяна Григорьевна, хороший следователь. Я могу пойти вам
навстречу и протянуть руку помощи. А вы со мной за это расплатитесь.
- Как? - спросила она, еле шевеля пересохшими губами.
"Взятку вымогает, сволочь. Или в койку тянуть собрался? Господи, ну и
в гадюшнике я работаю! И чего я, дура, упиралась, давно надо было в
Москву переезжать, Стасов целый год меня уговаривал".
- Вы закончите дело об убийстве Бахметьевой. И вытрясете из этого
мальчишки Сурикова все, что касается подложных документов. Кто, когда и
о чем с ним разговаривал и что ему пообещали? Что произошло с квартирой
Бахметьевой? Одним словом, вы должны узнать все, что можно.
- Но я же сказала вам, Григорий Павлович, - в отчаянии произнесла
Татьяна, - я боюсь. Мне страшно. Вы хотите, чтобы со мной произошло то
же, что с Романом? Я уже пыталась поговорить с Чудаевым, выяснить у него
насчет таинственной и неуловимой Гольдич. Правда, больше я к этому раз-
говору не возвращалась, но он может забеспокоиться. Я уже прокололась,
выдала свои подозрения, понимаете? Я просто могу не дожить до завтра.
- Доживете. Так быстро это не делается, поверьте моему опыту. И, со
своей стороны, поторопитесь. Не тяните. Чем быстрей сделаете - тем быст-
рей уедете.
- Хорошо, - решительно сказала она. - Тогда вы должны согласиться с
моим предложением. Запрос на мое личное дело привезут нарочным в ближай-
шие же дни. Я отдам запрос вам и взамен получу на руки свое личное дело.
Пусть его запечатают, как положено. Как только я получу от Сурикова все
необходимые показания, я в этот же день уеду. И больше здесь не появ-
люсь. Когда придет запрос о моем откомандировании, вы подпишете приказ.
И без всяких обходных листков и прочих глупостей. А вещевой и денежный
аттестаты отправите в Москву почтой. Идет?
Исаков с интересом поглядел на нее.
- А вы не такая уж беззащитная, какой хотите показаться. И жесткости
в голосе более чем достаточно. Хорошо, сделаем так, как вы предлагаете.
Приносите запрос, получите дело на руки. Но не вздумайте хитрить,
Татьяна Григорьевна.
- Что вы имеете в виду?
- А то, что вы могли всю эту историю выдумать, чтобы разжалобить меня
и разрешить вам уехать как можно раньше. Вам поручено следствие по ряду
дел, и я вполне допускаю, что вы можете просто не хотеть ими заниматься,
поэтому пытаетесь меня обмануть. Прежде чем вы сядете в поезд или в са-
молет, я хочу сам посмотреть, какие сведения вам удастся получить от Су-
рикова или собрать иным способом. Только после этого вы сможете уехать.
Поэтому я вношу коррективы в ваш блестящий план. Личное дело я сам забе-
ру из отдела кадров, и оно будет лежать у меня. И если вы не принесете
мне доказательства, вы его не получите. Ну как? Устраивает?
- Вероятно, у меня нет иного выхода, кроме как согласиться.
- Конечно, нет. Все, Татьяна Григорьевна, будем считать, что мы дого-
ворились. Я вас больше не задерживаю.
Татьяна вышла из кабинета Исакова с пылающими щеками. Дорого ей дался
этот разговор. Ничего, сейчас наденет свое продуваемое насквозь пальто,
выйдет на улицу и немного остынет. Вредный мужик этот Исаков, но, в сущ-
ности, не такой уж плохой.
Сложив бумаги в сейф и обмотав вокруг шеи яркий шелковый платок,
Татьяна вдруг вспомнила, что не позвонила своему врачу. А ведь еще вчера
должна была. Вот растяпа!
Она торопливо набрала телефонный номер. Конечно, на работе врача уже
не было, почти половина восьмого. Татьяна позвонила ей домой.
- Анна Степановна, это Образцова. Простите, что дома беспокою, замо-
талась, не успела застать вас на работе.
- Ничего, Танечка, - добродушно откликнулась Анна Степановна, которая
знала Татьяну много лет, еще со времен ее первого замужества. - Срок у
тебя небольшой, шесть недель, так что никакой спешки, если надумаешь.
- Значит, все-таки срок? - пробормотав Татьяна.
- Ну я ж тебе сразу сказала, а ты не верила, настаивала, чтобы анали-
зы сделать. У меня глаз - алмаз.
- Ладно, Анна Степановна, я подумаю.
- Подумай, подумай, - согласилась врач. - Время есть пока.
Татьяна снова села за стол и принялась набирать длинный междугородний
номер. Она звонила мужу.
- Стасов, ты можешь срочно получить запрос на мое личное дело?
- Могу попробовать. А как срочно?
- Вчера.
- Не понял...
- Шучу. Дима, - Татьяна была единственной из всех знакомых Владислава
Стасова, кто называл его Димой, а не Владиком и не Славиком, - это нужно
сделать очень быстро. Желательно завтра.
- Танька, я не верю своим ушам! Неужели твой изверг-начальник согла-
сился отдать дело прямо сейчас? Ты же мне говорила, что он тебя привязал
как минимум на месяц.
- Обстоятельства изменились. Димочка, позвони Насте, скажи ей, что я
обо всем договорилась и она может приезжать в любой день. Макушкин ее
примет. Это что касается ее просьбы. Теперь что касается моей просьбы.
Возьми запрос и отдай Насте, она мне его привезет. Дальше. Желательно,
чтобы она приехала как можно быстрее, оптимально - дня через два. Не
позднее. На двое суток. Ты понял? Надвое суток. Мне нужна ее помощь, но
мне неловко ее просить. Все-таки мы с ней не так близко знакомы. Я очень
рассчитываю на то, что к твоей просьбе она прислушается.
- Таня, я не понимаю, что происходит. Какие дела у тебя с Аськой за
моей спиной? Что у тебя случилось? Почему такая срочность?
- Я все потом объясню. Никакой катастрофы, честное слово, просто поя-
вилась возможность сорваться отсюда побыстрее, жаль будет, если не полу-
чится.
- И все?
- И все.
- Не врешь? Голос у тебя какойто...
- Голос - это по другой части. Дима, я беременна. Только что с врачом
разговаривала.
- Танюха... - охнул Стасов. - Миленькая... Как хорошо-то!
- Не знаю, может быть, - быстро перебила его Татьяна. - Я пока не ре-
шила. Ты тоже подумай; Позвони мне вечером, скажи, до чего договорился с
Настей. Заодно и обсудим твои соображения по поводу аборта.
- Не по поводу аборта, а по поводу ребенка. Тут и обсуждать нечего.
- Хорошо, вечером поговорим. Все, Дима, целую тебя.
- Таня, подожди...
- Вечером, Димуля, вечером. Мне нужно бежать.
На самом деле никуда бежать ей не нужно. Просто стало трудно справ-
ляться с нервами, а ей так не хотелось, чтобы муж почувствовал ее трево-
гу. Да что там тревогу - откровенный страх. Растерянность.
Она еще какое-то время посидела в кабинете, бессмысленно перекладывая
ручки и карандаши" потом всетаки заставила себя надеть пальто и пойти
домой.
Ирочка встретила ее радостным щебетанием.
- Тань, я прямо дождаться не могла, когда ты придешь! Раздевайся ско-
рее, будем ужинать, и я тебе все расскажу.
Она сгорала от нетерпения, и Татьяна изо всех сил старалась не пока-
зать, насколько тяжко у нее на сердце и как ей не хочется сейчас выслу-
шивать Ирочкины истории. Она пыталась оттянуть момент, когда нужно будет
сесть за стол и начать разговаривать со свояченицей. Сняв костюм, она,
вместо того чтобы небрежно бросить его на кресло, как обычно, стала ста-
рательно развешивать в шкафу на плечиках пиджак, блузку и юбку. Потом
подошла к туалетному столику и принялась, глядя в зеркало, снимать там-
поном, смоченным в косметическом молочке, макияж.
- Ну Таня! - раздался из кухни звонкий Ирочкин голосок. - Все же ос-
тывает! Ты что там, уснула?
- Иду!"
Кулинаркой Ирочка Милованова была знатной, в этом ей не откажешь. Она
обожала готовить всякую экзотику, вычитывая рецепты в кулинарных книгах.
Правда, рецепты служили ей только как бы канвой, общей идеей, а делала
она все равно по-своему. Иногда получалось просто ужасно, потому что су-
ществуют блюда, способ приготовления которых оттачивался десятилетиями и
которые не терпели никакой самодеятельности, но Ирочка никогда не уныва-
ла. Она весело съедала неудобоваримый результат своих экспериментов и
даже не морщилась, после чего начинала все по новой. Сегодня на ужин
Татьяну ожидала севрюга с каким-то необыкновенно красочным гарниром.
Кроме того, по кухне витал подозрительный запах знаменитых Ирочкиных пи-
рожков с капустой.
- Опять пироги? - неодобрительно спросила Татьяна, усаживаясь за
стол. - Я же тебя просила.
- Да ладно, - весело улыбнулась Ира. - Не каждый же день.
- Я скоро в дверь не пролезу из-за твоих пирожков. Ты же знаешь, у
меня силы воли не хватает их не есть.
- Не сердись, Танюшечка, ты все равно скоро уедешь и больше не будешь
есть мои пирожки.
- Не надейся, не отделаешься от меня так просто.
Ира медленно повернулась к ней, оставив в покое что-то шипящее и
вкусно пахнущее на сковородке, над чем она колдовала, прежде чем пода-
вать на стол.
- Что ты сказала?
- Сядь, Ира. Надо поговорить.
- Что-нибудь случилось? - переполошилась Ирочка.
- Да. Да не бледней ты, не смертельно. Просто немного неожиданно.
Татьяна чувствовала себя омерзительно. Мало того, что в последние дни
она терзается чувством вины за то, как ей предстояло поступить с предан-
ной и любящей родственницей. Мало того, что Ирка, пойдя ей навстречу и
занимаясь устройством Татьяниной жизни и быта, осталась без профессии,
без собственной семьи и практически без друзей. Так теперь еще и это...
- Ира, как ты смотришь на то, чтобы уехать вместе со мной?
- Куда? В Москву?
- Нет, в Зажопинские Выселки.
Конечно, в Москву, куда же еще.
- Но почему... Таня, что случилось? Немедленно объясни мне, что про-
исходит.
Татьяна удрученно молчала. Как сказать ей, что оставаться в Питере
опасно? Может, и не опасно, но рисковать нельзя. И еще одно обстоя-
тельство появилось, тоже, между прочим, немаловажное.
- Ирочка, я очень виновата перед тобой, я испортила тебе жизнь, ты
потратила на меня свои лучшие годы, и теперь...
- Прекрати! Ты это сто раз говорила. И столько же раз я тебе объясня-
ла, что это полная чушь. Не смей так думать.
- Я хочу, чтобы ты уехала вместе со мной. У меня будет ребенок, и мне
одной не справиться. Но я не имею права просить тебя об этом, потому что
сейчас ты еще можешь найти и работу, и мужа, а через несколько лет будет
совсем поздно.
- Тань... Ой, Тань...
Глаза у Ирочки стали такими огромными, что, казалось, занимали
пол-лица.
- Ты что, беременна?
- Угу.
- И сколько уже?
- Шесть недель. Сегодня с Анной разговаривала. Ира, если ты со мной
не поедешь, я сделаю аборт, мне одной не справиться. Я уже не в том воз-
расте, чтобы выдерживать такие нагрузки. Первые роды в тридцать шесть
лет - не шуточки. Стасов мне не помощник, он целыми днями работает, кру-
тится, как белка в колесе, деньги зарабатывает.
- Ты что, обалдела? Какой аборт?
Рожать надо, и нечего тут думать.
Конечно, я поеду с тобой, какой может быть разговор.
- Подумай, Ира, это все очень непросто с точки зрения последствий. Ты
опять впряжешься в домашнее хозяйство. Подумай о себе.
- Да ладно тебе!
Ирочка звонко расхохоталась.
- Я уже со всеми питерскими женихами перезнакомилась, никого среди
них подходящего нет. Может, в столице найдется. В крайнем случае рожу
без мужа, буду двоих растить, твоего и своего. А что? В организационном
плане идея богатая.
"Господи, как у нее все просто, - с грустью думала Татьяна. - Мне в
ее возрасте, наверное, тоже казалось, что впереди еще такая длинная
жизнь и можно все успеть. А сегодня утром, когда узнала о гибели Ромки
Панкратова, я поняла, что моя жизнь может оказаться очень короткой.
Очень. Даже страшно, насколько короткой может оказаться моя жизнь. И
