Ирочкина тоже".
- На днях сюда приедет одна моя знакомая из Москвы, она работает в
уголовном розыске. И если ничего не сорвется, мы отсюда уедем все вмес-
те. Хорошо?
- Как это? - растерялась Ира. - Ты что, Таня? А собраться?
- Можно подумать, у нас тут Бог знает сколько вещей. Собери только
одежду на зимний сезон и все самое необходимое. Потом приедет Стасов и
отправит контейнер с остальным барахлом.
- Ну ничего себе! Нет, так не годится. Ты поезжай, а я все как следу-
ет соберу, уложу, отправлю контейнер, а потом приеду.
- Ира!
Татьяна почти никогда не повышала голос на родственницу, они много
лет жили душа в душу. Ирочка сразу поняла, что дело серьезное.
- Ты сделаешь так, как я прошу, - жестко сказала Татьяна. - Моя зна-
комая остановится у нас и поможет тебе сложить вещи. Мы уедем все вмес-
те. Это не обсуждается.
Ира отвернулась и тихо заплакала. Татьяна почувствовала себя совсем
скверно. Зачем она обижает ее? Разве Ирка в чем-то виновата? Никуда не
годится, совсем самообладание потеряла, кричит. Черт знает что.
- Ирочка, ну что ты, миленькая, - ласково заговорила она, - не плачь,
пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. Просто устала, день был тяжелый,
вот и не сдержалась.
Ира разрыдалась в голос. Глядя на ее трясущиеся плечи, Татьяна думала
о том, что пусть лучше она плачет от обиды на нее, чем от страха за свою
жизнь.
Поздно вечером позвонил Стасов. Ему удалось договориться в следствен-
ном комитете, что завтра подготовят запрос на личное дело старшего сле-
дователя Образцовой.
- А что Настя? Ты с ней говорил?
- Она передает тебе большое спасибо и выезжает завтра вечерней ло-
шадью.
- Билет уже есть?
- Нет пока, она ждала твоего звонка. Завтра с утра поедет на вокзал.
После обеда я с ней встречусь, передам запрос. Кстати, она просила уз-
нать, не можешь ли ты помочь ей с ведомственной гостиницей.
- Не нужно, она остановится у меня. Дима, попроси ее позвонить мне,
когда она возьмет билет. Пусть скажет номер поезда и вагона. Ира ее
встретит на машине и отвезет, куда нужно.
- Ладно, скажу. По-моему, ты увиливаешь от обсуждения главного вопро-
са.
- Я не увиливаю. Ты же сам сказал, что обсуждать нечего.
- И ты с этим согласна?
- Вполне. И даже попросила Ирочку уехать вместе со мной в Москву.
- Не можешь без няньки? - насмешливо поддел ее Стасов.
- Не могу. Привыкла. И она ко мне привыкла, никак не хочет смириться
с моим отъездом. Вот я и подумала... Нашу питерскую квартиру можно про-
дать и купить на эти деньги что-то очень пристойное в Москве. Ты не бой-
ся, мы в твою однокомнатную всем колхозом не свалимся. Дима...
- Да?
- Я тебя очень люблю.
- Этого мало, - серьезно ответил Стасов. - Ты должна любить меня так
же сильно, как я тебя, а не просто "очень". Я, например, тебя обожаю,
мама Таня. И передай привет тете Ире.
После разговора с мужем Татьяне стало немного легче. Хватит пережи-
вать и нервничать, надо собраться и продумать завтрашний день по мину-
там, по метрам и по словам. Собрать как можно больше сведений, при этом
постараться никому не мозолить глаза и не вызывать подозрений. Конечно,
лучше было бы это делать оперативникам, у них и опыта побольше, и воз-
можностей. Но оперативников привлекать нельзя, можно попасть как раз на
того, кто заинтересован. А если и не заинтересован, то может рассказать
кому-то, информация уйдет, и пиши пропало. Главное - Чудаев. Он
единственный, с кем Татьяна делилась сомнениями по поводу Гольдич, и,
значит, он единственный, кто может что-то заподозрить. Пока единствен-
ный. И надо сделать все возможное, чтобы болото не всколыхнулось. Именно
поэтому она и не допрашивала сегодня Сурикова. Кому интересно - пусть
знают, что у нее и других забот по горло. А Суриков ей вовсе не нужен.
Сегодня его на допрос не вызывали. Почему? Странная какая-то эта тет-
ка-следователь. Спросила вчера про доверенность, в протокол записала и
отпустила его, как будто ничего особенного и не произошло. А может, и
правда ничего особенного? Может, зря он боится?
Нет, все-таки что-то тут не так. Ведь смысл был в том, чтобы про эту
доверенность никто не узнал, тогда получится, что он не убивал Софью.
Зачем убивать, если он все равно квартиру не получит?
А как же... Ведь если следовательша узнала про доверенность, значит,
теперь ему убийство Софьи точно припаяют. Как же так? Ничего не понятно.
Ах, была бы рядом бабка Софья! Не хватает у него мозгов разобраться,
а она бы быстро все просекла. У нее не только ум, у нее и чутье было -
будь здоров!
...Несмотря на слабое сердце, во всем остальном Сергей Суриков был
нормальным здоровым молодым мужчиной. И природа, как водится, стала
брать свое. Но заводить романы ему было не с кем, на девушек нужны
деньги, да и одеваться надо поприличнее, а откуда приличные шмотки
взять, если живет он на зарплату грузчика? Спасибо Софье, она давно к
экономии приучена, четверть века на пенсию живет, так что из тех продук-
тов, которые он покупает, кормит его от пуза. А насчет шмоток и разгово-
ра быть не может.
Конечно, можно найти какую-нибудь шалаву, вроде тех, с которыми
раньше имел дело, но они Сурикову уже поперек горла стояли. Грязные,
пьяные, глупо хихикающие девки, готовые отдаться кому угодно за горсть
таблеток или ампулу. Сейчас он уже не понимал, как ему это могло нра-
виться.
Но если шалавы отпадали, то оставались только женщины, работающие в
универсаме. Их было много, всех возрастов и типов внешности. И с ними
можно было поладить, не прилагая особых усилий и не тратя денег на уха-
живания. Почти у всех были мужья или любовники, и почти все были не
прочь быстренько заняться любовью, не выходя за пределы универсама и не
пробуждая ревность своих мужчин поздними возвращениями или немотивиро-
ванными отлучками. Короче, все складывалось к обоюдному удовольствию.
Сережа наладил отношения с кассиршей Галочкой, которая два раза в неделю
закрывала кассу на глазах у негодующих покупателей и бегала на двадцать
минут к нему в подсобку.
Софья Илларионовна тоже, видно, понимала, что секс - не последнее де-
ло в жизни мужчины, и несколько раз высказывала беспокойство по поводу
того, что у Сергея нет девушки.
- Да что вы так печетесь об этом? - удивлялся Суриков. - Вы радо-
ваться должны, что я не шляюсь, а дома сижу.
- Много мне радости-то с твоего сиденья, - фыркнула Бахметьева. - Са-
мое опасное и есть в том, что ты при мне сидишь, вместо того чтобы с де-
вушками гулять. Человек должен вести нормальную жизнь, а если он себя в
чем-то насильно ограничивает и терпит, добром это не кончается. Или тебе
не хочется?
Вопрос был, прямо скажем, бестактным и задан в лоб. Сергей оторопел
от неожиданности и с перепугу ответил также в лоб:
- Хочется.
- Ну вот, видишь, а если терпишь, то и сорваться можешь, глупостей
наделать. Знаешь, от чего в войну иногда умирали? Не от голода, а от то-
го, что разум теряли, когда еду видели. Так наголодаются, бывало, что
остановиться не могут, едят и едят, было бы что. И умирали от заворота
кишок. Так и ты, терпишь, терпишь, держишь себя на голодном пайке, а по-
том подвернется случай - и забудешь про все, закрутит тебя баба, подом-
нет под себя, опять в дурную компанию попадешь. А я тебя обратно не при-
му, я же предупреждала, что второго раза не будет. Или, что еще хуже, за
изнасилование сядешь. Бабы - они знаешь какие бывают? Не приведи Гос-
подь. Не понравится ей, как ты себя ведешь, она и пойдет в милицию на
тебя жалобу катать, дескать, ты ее силой заставил. А в милиции-то ей по-
верят, а не тебе. И пропадешь ни за что. Ты послушайся моего совета,
найди себе зазнобу. Тебе же самому легче жить станет. Только сюда ее не
приводи, мы уговаривались, чтобы здесь посторонних не было.
Когда дело с кассиршей Галочкой сладилось, старуха Бахметьева узнала
об этом раньше, чем Сергей переступил порог квартиры. То ли чутье у нее
было, то ли сытость кошачья у него на лице была написана, но Софья Илла-
рионовна улыбнулась ободряюще.
- Вижу, послушался моего совета. Молодец, Сереженька, правильно жизнь
свою организуешь. Чужая или из своих?
И опять он настолько растерялся от ее проницательности и прямоты, что
ответил сразу и не задумываясь:
- Наша, из магазина. Кассирша.
- Вот и славно, - обрадовалась Софья. - Очень я за тебя рада. Моло-
дая?
- Тридцать два.
- Замужем?
- Да.
- И дети есть?
- Есть, мальчик, в первый класс ходит.
- Ну и слава Богу, - закивала старуха, словно для нее было принципи-
ально важно, какую именно женщину выбрал Сергей для решения своих проб-
лем, и ответы его были такими, как ей нравится.
И в этот момент произошло нечто такое, что привело самого Сергея в
состояние полной растерянности. Он шагнул навстречу Софье, наклонился,
крепко обнял ее и расцеловал в теплые морщинистые щеки. В горле у него
стоял ком, который он никак не мог сглотнуть, на глаза навернулись пре-
дательские слезы.
- Спасибо вам, Софь-Ларионна. Спасибо, - бормотал он, уткнувшись ли-
цом в ее реденькие волосы.
- За что же, сынок? - тихо спросила она, и голос ее был строг и
серьезен.
- За все. За то, что вы есть. Вы мне как мать, даже больше, чем мать.
Мать никогда меня ни о чем не спрашивала, ей неинтересно было. Я никогда
от вас не уйду.
Бахметьева осторожно высвободилась из его рук, отступила на шаг и
внимательно посмотрела в лицо Сергею. Лицо ее медленно озарилось улыб-
кой.
- Большой, - сказала она, - совсем большой стал. Взрослый. Любить на-
учился.
- Да что вы, я ее совсем не люблю, - начал торопливо оправдываться
Сергей. - Это так только, для здоровья, как вы советовали.
- А я не про нее говорю. Пойдем ужинать, Сереженька, я как чувствова-
ла, пирог яблочный испекла.
Он тогда не понял, про какую любовь говорила Бахметьева. И вообще не
понимал, что это на него нашло, с чего вдруг он полез к бабке Софье об-
ниматься. Прошло еще несколько месяцев, прежде чем Сергей Суриков осоз-
нал, что Софья Илларионовна Бахметьева - единственный человек на свете,
которого он любит.
Да разве он мог ее убить? Он молился на нее. Он бы сам умер с ра-
достью, если бы ей это было нужно.
Глава 6
Ночь в вагоне Настя провела почти без сна, о чем очень жалела. Вагон
был чистым и теплым, она уютно устроилась на верхней полке и с удо-
вольствием предвкушала несколько часов крепкого сна, но надеждам ее не
суждено было сбыться. Соседями по купе оказались супруги с маленьким ре-
бенком, и ребенок этот никак не желал оценить всю прелесть спокойной но-
чи в поезде. Он постоянно хотел то пить, то писать, то конфетку, то
сказку, то к маме (если лежал на полке с отцом), то, наоборот, к папе.
Кроме того, он не любил спать в темноте, и Насте пришлось сначала выслу-
шать длинные и смущенные объяснения его родителей, а потом всю ночь тер-
петь бьющий в глаза верхний свет.
Зато утром ее порадовало сразу несколько обстоятельств. Во-первых,
проводница не стала будить пассажиров за час до прибытия с истошным кри-
ком: "Сдавайте белье!" - как это делалось раньше. Во-вторых, на завтрак
давали не только чай, но и кофе, а также предлагали бутерброды, булочки
и печенье. Это было весьма кстати, поскольку совершенно неизвестно, ког-
да Насте вообще удастся поесть в ближайшее время. И в-третьих, судя по
проносящемуся за окном пейзажу, в Питере не так сыро и слякотно, как в
Москве, стало быть, есть шанс проходить целый день с сухими ногами.
Настя никогда не встречалась с родственницей Татьяны Образцовой, ко-
торая должна была ждать ее на платформе, но надеялась, что сумеет узнать
ее по словесному описанию, данному накануне Стасовым.
- Ирочка - это Ирочка, - авторитетно заявил Владислав. - Знаешь, есть
люди, которые идеально соответствуют своему имени. И заметь себе, бывают
люди, к которым уменьшительное имя прилипает намертво на всю жизнь, нев-
зирая на процесс взросления, а потом и старения. Наша Ирочка как раз та-
кая.
- Субтильная, что ли? - догадалась Настя, вспомнив известную поговор-
ку о маленькой собачке, которая "до старости щенок".
- Нет, не то, - поморщился Стасов. - Она, конечно, не огромная и пока
еще достаточно молодая, но она... Как бы тебе сказать... Она юная. Пони-
маешь? И это видно во всем. У нее глаза юные, взгляд девичий. Она вся
какая-то радостная. Короче, увидишь и сразу узнаешь.
- Ладно, - вздохнула Настя, поняв, что ничего более конкретного она
не дождется. - Хоть цвет волос у нее какой?
- Волосы? - Стасов задумался. - Вообще-то темные, она брюнетка, если
не перекрасилась. У вас, девушек, это быстро, за вами не заржавеет.
Несмотря на некоторый скепсис, Настя вынуждена была признать, что
Стасов абсолютно прав. Ирочку она узнала моментально. Действительно,
женщину с таким выражением лица вряд ли кто станет называть по имени-от-
честву. Красивая молодая брюнетка в дорогой шубке из светлой норки стоя-
ла как раз там, где остановился вагон. Как только Настя шагнула на пер-
рон, Ира тут же подошла к ней. По-видимому, Татьяна, в отличие от Стасо-
ва, сумела дать совершенно четкий словесный портрет.
- Настя?
- Да, здравствуйте, Ира. Спасибо, что встретили меня.
- Ну что вы, - смутилась Ира. - Пойдемте, у меня на площади машина
стоит. Сейчас я отвезу вас к нам и накормлю, а к одиннадцати часам пое-
дем к вашему следователю. Таня с ним договорилась и оставила адрес.
- Спасибо, - еще раз от всей души поблагодарила Настя. - Вы очень ме-
ня выручили.
- Ничего, - улыбнулась Ира, - вы нас тоже выручите. Таня вам вечером
все объяснит.
Ровно в одиннадцать Настя звонила в дверь квартиры бывшего следовате-
ля Федора Николаевича Макушкина.
- Проходите, - гостеприимно распахнул двери хозяин, - я вас жду.
Квартира была очень старой, но понять это можно было только по распо-
ложению комнат. Во всем остальном жилище Макушкина выглядело вполне сов-
ременно и радовало глаз свежепобеленными потолками и светлыми, модного
рисунка обоями.
Федор Николаевич усадил Настю в кресло рядом с большим письменным
столом, сам устроился на маленьком, кабинетном диванчике.
- Так что вас интересует? Какоето конкретное дело?
- Да, и очень давнее. Семьдесят третий год, Бахметьев.
- Ну как же, как же, помню, - живо откликнулся Макушкин. - Было та-
кое. Сейчас достану свои бумажки, посмотрим вместе, что еще на него
есть. А вы, кстати, дело в Верховном суде смотрели?
- Пока нет, - призналась Настя. - Не успела. И потом, мне кажется,
ответов на мои вопросы там все равно нет. Ведь оперативная информация,
которая не нашла подтверждения, в официальные документы не попадает, а
меня интересует именно она.
Макушкин притащил из угла комнаты стремянку и принялся перебирать
папки, лежащие на самой верхней полке высокого, до самого потолка, стел-
лажа. Над его головой закружилось и медленно осело облачко пыли. Двигал-
ся Макушкин легко и стремительно, ничем не напоминая стереотипный образ
пенсионера-графомана, корпящего над мемуарами. Если бы Настя не знала,
что он уже несколько лет находится на пенсии, то ни за что не дала бы
ему больше пятидесяти пяти лет.
- Вот! - Федор Николаевич торжественно поднял над головой картонную
папку с завязками. - Сейчас поглядим, что там есть. Так-то мне трудно
припомнить детали, но если начну читать - сразу вспомню. А вас что конк-
ретно интересует?
- Меня интересуют соучастники, которые не были осуждены вместе с Бах-
метьевым. И любая информация о деньгах и ценностях, которые не были кон-
фискованы.
Макушкин бросил на нее быстрый острый взгляд. В нем снова проснулся
профессионал.
- А что, сейчас что-то выплыло? След появился?
- Не знаю. Пытаюсь понять. Может быть, мне все это мерещится.
- Деталями не поделитесь?
- Извините, - смутилась Настя.
- Ничего, ничего, - усмехнулся Макушкин. - Я понимаю. Не положено.
Он уселся на диванчик, развязал тесемки и стал быстро проглядывать
старые записи.
- Боюсь, я вас разочарую, - наконец сказал он. - Мне, видите ли, тог-
да был интересен не столько механизм хищений и махинаций, сколько всякие
психологические выверты. Я больше свои впечатления от встреч с подс-
ледственными и со свидетелями записывал. Могу вам сказать, что сам Бах-
метьев был личностью совершенно неинтересной. Умен, оборотист, энерги-
чен, но таких тысячи. Изюминки в нем не было. Ну, нагл, конечно, безмер-
но. А вот кто действительно был интересен, так это его мать. Это, я вам
скажу, персона! О ней можно книгу написать. Удивительная женщина.
- А вам не показалось, что она знает о делах сына намного больше, чем
вы? - с надеждой спросила Настя. - Я поясню подробнее, а то действи-
тельно получается, что мы с вами в кошки-мышки играем. Меня интересует,
не был ли Бахметьев держателем чьих-то чужих ценностей, может быть, хра-
нителем или распорядителем, и не получилось ли так, что после его
расстрела к этим деньгам получила доступ его вдова. И ни с кем не поде-
лилась.
- Ах вот оно что, - протянул Макушкин. - На вдову, значит, наехали?
- Ну... - Настя замялась. - Да. Версий много, но одна из них связана
как раз с присвоением тех денег, вот я и пытаюсь узнать, чьи это были
деньги и кто может на них претендовать. Конечно, я понимаю, что речь мо-
жет идти только об эквивалентных ценностях, а не о самих купюрах, им се-
годня только в коллекции место.
- Если эти ценности вообще были, - добавил Макушкин. - Но у меня,
честно признаться, большие сомнения на этот счет. То, что конфисковали у
Бахметьева не все, - это сто процентов. "Всего" никогда не бывает. По-
нятно, что львиную долю он где-то схоронил. Но я не думаю, что у этой
доли были другие хозяева, кроме самого Бахметьева.
- Почему?
- Это трудно объяснить. Просто впечатление такое у меня сложилось.
Видите ли, Бахметьев был человеком крайне неприятным. Крайне. Знаете,
бывают такие люди, на которых и смотреть противно, и разговаривать с ни-
ми противно, а уж дело иметь и вовсе не хочется. Тем более денежное де-
ло. Я бы такому, как Бахметьев, рубля не доверил. И не потому, что он
вор и аферист, а потому, что он неприятный. Омерзительный какойто. Есть
же обаяшки, вроде Остапа Бендера, а есть и такие вот отталкивающие типы.
Жирный, самодовольный, рожа лоснится, губы толстые. У него на лице было
написано намерение обмануть каждого, кто попадается на пути. Думаю, его
сообщники признавали в нем организаторского и финансового гения, но по-
нимали, что он их обманывает в части дележки прибыли. Вот смотрите, у
меня тут записано: "14 августа 1973 года. Сегодня допрашивал Зинченко.
Любопытный феномен: он несколько лет занимался хищениями под руко-
водством Бахметьева, а ненавидит его люто. Не доверяет ему. Более того,
как мне показалось, на дух своего шефа не переносит. Считает, что тот
ему систематически недодавал при распределении прибылей".
- Понятно. Похоже, вы правы, Федор Николаевич, такому вряд ли доверят
общую кассу. Может, еще что-нибудь вспомните?
Макушкин полистал записи и отрицательно покачал головой.
- Пожалуй, ничего существенного я вам не расскажу. Но мой вам совет:
попробуйте найти мать Бахметьева. Она, наверное, уже совсем старая, мо-
жет быть, ее и в живых-то нет. Но вы попробуйте. Меня тогда еще грызло
чувство, что она что-то знает. Вполне естественно, что она ничего мне не
сказала, ведь решалась судьба ее сына, но теперь, когда судьба эта давно
решена и прошло столько лет, может вам рассказать.
- А откуда у вас появилось чувство, что Бахметьева что-то знает?
- Да понимаете, она вела себя как-то... Нетипично, что ли. Например,
ни разу не заплакала у меня на допросах, а ведь матери всегда плачут, вы
это не хуже меня знаете. Не пыталась оправдать сына. О снисхождении не
просила. Просто отвечала на вопросы, и все. Она мне была чем-то симпа-
тична, но я, как ни бился, расположить ее к себе так и не сумел. Между
нами все время стена стояла. С одной стороны, это нормально, какое же
может быть расположение у матери к следователю, который собирается поса-
дить единственного сына. Но с другой стороны... Знаете, матери всегда в
таких случаях начинают рассказывать, каким их сын был чудесным ребенком
и все такое. Эта - ни слова. Потом-то я понял, в чем дело. Она, оказыва-
ется, была репрессирована, когда сын был еще грудным, так что она его и
не воспитывала, и каким он был ребенком, конечно, не знала. Сейчас, сей-
час, я тут одну запись ищу... Очень показательный был разговор... Где же
она? Я точно помню, что записал в тот же день, настолько меня это пора-
зило. А, вот, нашел!
Макушкин вытащил из папки исписанный мелким почерком лист.
- Я вам вслух прочту, а то вы мои каракули не разберете. "Бахметьева
продолжает меня удивлять. Сегодня я сказал ей, что завтра закончу сос-
тавлять обвинительное заключение. Следствие завершено. Она меня спроси-
ла: "Вы уверены, что поймали всех виновных?" - "Откуда такой странный
вопрос, Софья Илларионовна? Вам известно, что есть и другие?" - "Нет, я
не об этом. Если вы точно уверены, что отдаете под суд всех, кто вино-
ват, то все справедливо. Когда меня, например, арестовали в тридцать пя-
том, я все двадцать лет мучилась вопросом: почему я? Ну почему я? Понят-
но, что был план по отлову врагов народа, и этот план нужно было выпол-
нять за счет кого угодно. Но по какому принципу отбирались эти "кто
угодно"? Очевидно, что по случайному. Просто судьба тыкала пальцем и по-
падала в кого-то. Вот в меня попала. Но почему именно в меня, а не в со-
седа? Вы понимаете, о чем я говорю? Элемент случайности убивает саму
идею справедливости". Я ошарашенно смотрел на нее, не зная, что отве-
тить".
Он снова спрятал листок в папку и выразительно посмотрел на Настю.
- Видите, какая она? Элемент случайности убивает идею справедливости.
Об этом можно монографию написать, по уголовному праву, например. Незау-
рядная женщина. Разыщите ее, очень вам советую.
Настя поднялась, стараясь изо всех сил скрыть разочарование. Ничего
не вышло. Поездка впустую. Гордеев будет недоволен, она потратила время
и казенные деньги, а результат нулевой. А она так надеялась!
- Спасибо, Федор Николаевич. Извините, что отняла у вас время.
- Ну что вы, что вы, - заулыбался бывший следователь, - мне было при-
ятно. Вы когда уезжаете?
- Завтра вечером.
- Оставьте мне телефон, по которому я смогу вас разыскать. Вдруг да
вспомню еще что-нибудь.
Настя продиктовала ему домашний телефон Татьяны Образцовой и распро-
щалась. У подъезда в машине ее ждала Ирочка, листая какой-то журнал в
яркой обложке.
- Ну как, удачно? - спросила она.
- Нет. К сожалению, совершенно неудачно. Но ничего не поделаешь, неу-
дачи случаются чаще, чем хочется. Ладно, не смертельно. Ирочка, мы можем
откуда-нибудь позвонить Татьяне?
- Если только из автомата. Сейчас найдем. Вам срочно? Если нет, то
можно поехать домой, оттуда позвоните.
- Нет, лучше сейчас. Может быть, придется еще в одно место съездить.
Ладно, раз уж она все равно в Питере и времени у нее вагон, то можно
и в самом деле попробовать найти мать Бахметьева.
В отличие от Насти Каменской Татьяна Образцова пользовалась космети-
кой всегда и не выходила из дому без макияжа, хотя бы легкого. На работе
все так привыкли к виду ее тщательно и умело накрашенного лица, что се-
годня, когда она явилась без косметики, по кабинетам моментально разнес-
ся шепоток: "У Тани что-то стряслось. Она на себя не похожа, и выглядит
плохо".
Начальный этап составленного Татьяной плана пока шел, как и задумыва-
лось. Через пятнадцать минут после начала рабочего дня к ней в кабинет
стали заглядывать коллеги и с невинным видом осведомляться, все ли у нее
в порядке. Татьяна отвечала уклончиво, а после второго или третьего ви-
зитера с досадой сказала своему соседу по комнате:
- Никогда не думала, что буду так плохо себя чувствовать. Неужели
токсикоз начался?
Сосед-следователь вытаращил на нее изумленные глаза:
- Какой токсикоз? Ты что..?
- Ну да. Потому и уезжаю в Москву. К мужу поближе. Прямо не знаю, как
мне все эти дела закончить. В больницу бы не попасть. Пойду, наверное,
сегодня к Исакову, попробую еще раз его разжалобить. Да какой из меня
сейчас работник, ну ты сам подумай! Голова болит, мутит, спать все время
хочется. Веду допрос и плохо понимаю, что мне говорят. По десять раз од-
но и то же переспрашиваю.
- Конечно, сходи, - поддержал ее коллега. - Исаков нормальный мужик,
говнистый, конечно, но такие вещи понимает. У него самого трое детей.
Еще через час по коридорам пронесся слух, что Образцова беременна и
ей удалось уговорить начальника отпустить ее прямо сейчас.
Еще через полтора часа Татьяна умирающим голосом заявила своему сосе-
ду по кабинету, что ей нужно съездить к врачу. Она уже надела пальто,
когда на ее столе зазвонил телефон.
- Танюша, здравствуй, - услышала она голос Насти Каменской. - Сильно
занята?
Татьяна украдкой бросила взгляд на коллегу, который сидел за своим
столом, уткнувшись в бумаги.
- Частично, - осторожно ответила она.
- Слушать можешь?
- Да.
- Мне нужно разыскать одну женщину. Не лично, только адрес. Поможешь?
Татьяна достала листок и карандаш и склонилась над столом.
- Диктуй фамилию и имя.
- Бахметьева Софья Илларионовна. Она очень пожилая, может быть, уже и
в живых ее нет.
Татьяна молчала. Сейчас она не слышала ничего, кроме стука пульсирую-
щей в голове крови.
- Алло! Таня, ты меня слышишь?
- Ты сейчас где?
- На углу Невского и канала Грибоедова.
- Мне нужно отъехать по делам. Через полчаса я буду на Фонтанке, воз-
ле поликлиники. Ира знает, где это. Она с тобой?
- Да.
- Все, договорились.
Она швырнула трубку и пошла к двери, стараясь выглядеть спокойной.
- Тань, - окликнул ее коллега, - что говорить-то, если будут спраши-
вать?
- Говори как есть. Стало плохо, пошла к врачу. Я у Исакова отпроси-
лась, он в курсе.
Выйдя на улицу, Татьяна перевела дыхание. Что-то происходит непонят-
ное. Зачем Насте старуха Бахметьева? Неужели в Москве обнаружились концы
этого убийства?
Сергей Суриков был не из тех людей, которые любят что-то анализиро-
вать и сопоставлять, делая выводы, обнаруживая недостаток информации и
стараясь его восполнить. Во всяком случае, именно таким он был, когда
попал к Бахметьевой. Со временем мозги его начали обретать некоторую
гибкость и даже быстроту действия. Происходило это под воздействием пос-
тоянного общения с Софьей Илларионовной, которое стало для Сергея не
только источником самой разнообразной и интересной информации, но и ме-
няло его представления о самом себе и о жизни вообще. На многое он те-
перь смотрел совсем другими глазами, даже не отдавая себе отчета, что на
самом деле это глаза не его, а Бахметьевой.
Он давно уже хотел спросить у своей хозяйки, почему так вышло, что
она живет одна. Хотел, но отчего-то не решался. Сначала этот вопрос ему
и в голову не приходил, но потом он припомнил, что Софья Илларионовна
сказала как-то: "Мужа расстреляли, хорошо хоть сына удалось спасти". Сы-
на. Значит, у нее есть сын. Где же он? Прошло больше года с тех пор, как
Суриков поселился у нее, а от сына ни слуху ни духу. И не рассказывает о
нем старуха, будто и нет его совсем. Как же так?
Но однажды Сергей все-таки спросил:
- Почему вы живете одна? У вас же есть сын. Он вам совсем не помога-
ет?
Софья глянула исподлобья, губы поджала.
- Нет у меня сына.
- Но вы же сами говорили: когда вас в Сибирь отправили, в лагеря, сы-
на удалось спасти, - упрямился Сергей.
- Он умер. Убили его.
- Бандиты?
- Ну, можно и так сказать. Ладно, расскажу, раз спрашиваешь. Какие
секреты между своими.
Сын Софьи Илларионовны был человеком богатым. Очень богатым. Он был
связан с бакинскими и казахскими цеховиками и в шестидесятые годы делал
огромные деньги на черной и красной икре, бриллиантах и золоте. В
семьдесят третьем его арестовали, а в семьдесят четвертом расстреляли по
приговору суда. Ему было тридцать девять. Осталась жена с двухлетним сы-
нишкой, внуком Софьи Илларионовны.
При аресте и обыске изъяли только малую часть, Бахметьев был челове-
ком предусмотрительным и свои богатства сохранять умел. "Если со мной
что случится, - неоднократно говорил он матери, - ни ты, ни Елена по ми-
ру не пойдете. В золоте купаться будете". Его вдова через какое-то время
после расстрела получила доступ к спасенным деньгам, но пользоваться ими
сразу не стала, боялась. Она быстро утешилась, не прошло и года, как
снова вышла замуж. Новый муж мальчика усыновил и растил как своего. Жила
невестка с новым мужем в Москве, и Софья не знала, что деньгами ее
расстрелянного сына уже пользуются вовсю. К себе в гости они ее не звали
и сына в Питер повидаться с бабушкой не отправляли. Первое время ситуа-
ция была понятной: ребенок должен сменить фамилию и считать нового мужа
Елены своим родным отцом, чтобы никогда не упала на него тень расстре-
лянного валютчика, контрабандиста и вора Бахметьева. Потому и столь
быстрое новое замужество невестки не вызвало протеста у Софьи Илларио-
новны, ибо подавалось как вынужденная мера. "Надо успеть, пока ребенок
маленький, - говорила Елена своей свекрови. - Пусть он вообще не знает,
что было время, когда у него не было папы, а до этого был какой-то дру-
гой папа. Да и в садик его надо отдавать. Если в документах будет напи-
сано, что отца нет, а потом он появится, обязательно найдутся доброжела-
тели, которые сунут нос не в свое дело и начнут язык распускать. Вы са-
ми, Софья Илларионовна, должны понимать, каково мальчику будет расти,
если все кругом будут тыкать в него пальцем и кричать, что его отец -
преступник, которого по суду расстреляли". Софья соглашалась с невест-
кой, а если бы и не соглашалась внутренне, все равно не возражала бы,
ибо чувствовала свою вину. Конечно, Елена с самого начала знала, чем за-
нимается Бахметьев, более того, она и замуж-то за него пошла только по-
тому, что у него денег было - море, не посмотрела, что он на семнадцать
лет старше ее, ей девятнадцать, ему - тридцать шесть тогда было, а уж
выглядел он на все пятьдесят, толстый, лицо жиром лоснится, волосы ред-
кие, лысина в полголовы. Так нет, захотела стать его женой и обвешаться
бриллиантами с ног до головы. Знала ведь, что бриллианты эти ворованные.
Так что предъявлять свекрови претензии наподобие: "Я думала, ваш сын -
порядочный человек, а вы, оказывается, вора и расхитителя вырастили" - у
