Детектив

лишь несколько минут назад, и вдруг почувствовала, как кровь ударила мне в
голову, голова  закружилась  и  перед  глазами  поплыли  темные  круги.  Я
вернулась в холл и тихо села на стул, держа руки на коленях.
     - Фритс, - позвала я, - вы здесь? - Не удивляйтесь Фритс, но я хотела
бы выпить маленький стаканчик бренди.
     - Сию минуту, мадам.
     И через минуту он подал стаканчик на серебряном подносе.
     - Вам не по себе, мадам, может быть, мне следует позвать Клариссу?
     - Нет, ничего не нужно, Фритс, мне просто стало очень жарко.
     - Да, сегодня действительно удушающая жара.
     Я выпила стаканчик бренди и поставила его обратно на поднос.
     - Быть может, вас испугали ракеты?
     - Да, испугали.
     - И эта страшная жара и духота после утомительной  ночи,  проведенной
вами сегодня. Это выбило вас из колеи, мадам. Пожалуй,  вам  следовало  бы
прилечь на полчаса. В библиотеке сейчас очень прохладно.
     - Спасибо, Фритс, не беспокойтесь. Я уже в порядке.
     - Очень хорошо, мадам.
     Он вышел, и я осталась в холле одна. Холл был такой же, каким он  был
всегда. Не осталось никаких следов от вчерашнего бала.  Тихо,  спокойно  и
мрачновато. По стенам красовались старинные портреты  да  оружие.  Никаких
цветов уже не было.
     Туман понемногу рассеивался, и уже видны были верхушки деревьев.
     Я взглянула на часы - около двух часов дня. Ровно сутки тому назад, в
это же время, Максим и я стояли  в  садике  у  Фрэнка,  ожидая,  пока  его
экономка позовет нас к ленчу.
     Они оба дразнили меня по поводу  моего  таинственного  костюма,  а  я
говорила: "Я поражу вас так, что вы запомните это на всю жизнь".
     Мне стало стыдно при этом воспоминании,  но  только  сейчас  я  вдруг
осознала, что в сущности со мной ничего не случилось: Максим не  уехал  от
меня, как я опасалась; Максим был где-то здесь, в имении, занятый  делами,
но живой, здоровый и вполне нормальный. Я не видела его,  но  слышала  его
голос на террасе, и это  был  его  обычный,  спокойный  и  трезвый  голос,
которым он говорил всегда, а вовсе не тот фальшивый и напряженный, который
я слышала вчера в течение всей ночи, когда стояла рядом с ним, приветствуя
гостей.
     Я пережила ужасное потрясение и хотела бы о нем скорее забыть.  Но  и
это не имело значения, раз Максим был жив и здоров, и все  с  ним  было  в
порядке.
     Я тихонько побрела по тропинке через лес, спускаясь к  заливу.  Туман
уже совсем поднялся и, когда я вышла к берегу,  то  сразу  увидела  судно,
потерпевшее крушение. Носом оно уткнулось в скалу и, по-видимому крепко.
     На  берегу  и  на  скалах  собралась  толпа  людей,  с   любопытством
рассматривающая все кругом. А в море уже сновали взад  и  вперед  лодки  с
такими же любопытствующими. Кто-то стоял в моторной лодке  с  мегафоном  в
руке и отдавал распоряжения. Слов мне не было  слышно.  Подошла  еще  одна
моторная лодка с человеком в форме. Это явно был мастер  из  судоремонтных
мастерских Керритса, а с ним агент Ллойда.
     Максима нигде не было видно, но Фрэнк стоял на берегу и  беседовал  с
береговым сторожем. Я хотела уклониться от беседы с ним:  еще  и  часу  не
прошло с того времени, как я звонила ему по телефону и рыдала в трубку.
     Но он приветливо улыбнулся мне и сказал:
     - Пришли смотреть на крушение, миссис  де  Винтер?  Боюсь,  что  дело
плохо. Буксирные катера, конечно,  подойдут  и  постараются  помочь  снять
судно, но думаю, что им это не удастся. Судно крепко  сидит  на  скале,  в
которую врезалось.
     - Ну и что они собираются предпринять?
     - Они пошлют водолаза на дно, чтобы осмотреть, велико ли  повреждение
днища. Вон - видите парня в красном? - это и есть водолаз. Хотите бинокль?
- Фрэнк протянул мне бинокль.
     Я рассмотрела водолаза и прогулочные лодки, в одной из которых сидела
дама с фотоаппаратом. Вернула бинокль сторожу.
     - Кажется, они  ничего  не  собираются  делать,  -  полувопросительно
сказала я.
     -  Нет,  мадам,  они  обязательно  спустят  водолаза,  но,  как   все
иностранцы,  они  сначала  должны  поспорить  между  собой.  Глядите,  вот
подходят буксирные катера, но они ровно ничего не смогут сделать, - сказал
Фрэнк.
     - Видите ли, - вмешался береговой сторож, - эта скала выдается в море
довольно далеко. Она не видна, когда плывешь на легкой лодке над  ней,  но
для судна с глубокой осадкой это гибельно.
     - Если бы они подавали сигналы вчера, мы  бы  их  не  услыхали  из-за
фейерверка: выпустили в небо больше пятидесяти  ракет,  не  считая  мелких
шутих, - сказал Фрэнк.
     - Мы бы все-таки услышали и поняли, -  возразил  сторож,  -  так  как
смотрели за направлением полета ракет. Смотрите, миссис де Винтер, водолаз
надевает шлем.
     На ровной поверхности моря на минутку появились круги,  и  сейчас  же
все стало гладко и тихо.
     - Где Максим? - спросила я у Фрэнка.
     - Он повез одного из потерпевших  крушение  в  Керритс.  Когда  судно
наскочило на мель, парень потерял голову от страха и спрыгнул на скалы. Он
здорово разбился и еле держался  на  ногах,  когда  Максим  увидел  его  и
бросился к нему на помощь.
     Малый, конечно, не понимал ни слова по-английски, и Максиму  пришлось
объясняться с ним на немецком языке. После этого Максим захватил  одну  из
прогулочных лодок, которые сновали вокруг, как голодные акулы,  посадил  в
нее раненого и повез к врачу в Керритс. Если им повезет, то  они  как  раз
застанут старого Филлипса за ленчем.
     - Когда они уехали?
     - За минуту до того, как вы появились здесь. Сейчас уже прошло  минут
пят. Вы могли увидеть его в лодке вместе с немцем.
     - Вероятно, они отплыли как раз тогда, когда я взбиралась на скалу.
     - Максим в таких  случаях  просто  великолепен,  он  всегда  помогает
людям, когда может  это  сделать,  -  сказал  Фрэнк.  -  Вот  увидите:  он
пригласит всю эту ораву в Мандерли, будет всех кормить и всем даст приют.
     - Это правильно, он готов снять  с  себя  одежду,  чтобы  кому-нибудь
помочь. Хорошо, если бы у нас было побольше таких людей, - добавил сторож.
     - Да, это верно.
     Буксиры еще кружили вокруг судна, но спасательная лодка ушла  обратно
в Керритс.
     - На этот раз они ничего не смогут сделать, - сказал сторож.
     - Да, - согласился Фрэнк. - На этот раз денежки заработает  тот,  кто
купит судно на слом.
     По-видимому, в ближайшее время ничего нового не  произойдет.  Водолаз
должен будет подробно  все  описать,  прежде  чем  предпринять  какие-либо
работы.
     - Я  голоден,  -  обратился  Фрэнк  ко  мне,  -  а  зачем  вам  здесь
оставаться?
     - Немного подожду, позавтракать можно в  любое  время,  так  как  его
приготовили холодным. Хочу дождаться водолаза.
     - Идемте лучше вместе со мной.
     - Нет, Фрэнк, я еще побуду здесь.
     - Ну хорошо, вы знаете, где меня найти,  если  пожелаете.  Я  буду  в
конторе.
     - Хорошо, - ответила я.
     Он кивнул сторожу на прощанье и ушел. Не  обиделся  ли  он  на  меня,
подумала я.
     - Очень хороший человек мистер Кроули, - сказал  сторож,  -  и  готов
отдать свою правую руку за мистера де Винтера.
     - Ох, какая ужасная работа  -  лазать  на  дно  морское,  -  заметила
какая-то женщина. - За это следует дорого платить.
     - Им действительно много платят, - ответил ей сторож.
     Со всех сторон подходил народ, желавший увидеть  разбитое  судно.  Но
мне уже не хотелось оставаться здесь, и я направилась обратно к  дому.  По
дороге я наткнулась на Бена, который сидел на скале и ловил  креветок.  Он
узнал меня:
     - Добрый день, добрый день.
     - Добрый день!
     Он встал, развернул грязный носовой платок, наполненный креветками, и
предложил мне. Не желая обидеть его, я ответила:
     - Благодарю. - Он  сунул  мне  в  руку  дюжину  креветок,  которые  я
положила в карман.
     - Они не плохи на вкус с хлебом и маслом, но сначала их надо сварить.
     - Спасибо, я так и сделаю.
     - Вы видели судно? Оно село на мель, и наверное, получило, пробоину в
днище.
     - Да, действительно оно лежит на дне и вышло из строя. Может, буксиры
смогут его снять, когда начнется прилив?
     Он не ответил.
     - Это датское судно? - вдруг спросил он.
     - Либо датское, либо немецкое.
     - Оно будет разламываться потихоньку, кусок за куском. Оно не  пойдет
сразу ко дну, как то, маленькое. Надо думать, рыбы съели ее за это время.
     - Кого, Бен?
     - Ее, ту, другую.
     - Рыбы не едят моряков, Бен. Теперь мне нужно идти домой, Бен.
     Я немедленно направилась  к  дому,  зашла  в  холл  и  через  него  в
столовую.
     Мой прибор все еще стоял на столе, но прибор Максима был убран.
     - Мистер де Винтер приходил? - спросила я у Роберта.
     - Да, мадам. Он приходил и спрашивал о вас. Мистер Фритс сказал,  что
вы, наверное, ушли взглянуть на кораблекрушение. Мистер  де  Винтер  очень
быстро позавтракал и сейчас же ушел.
     Взглянув на холодное мясо и салат, я почувствовала пустоту в желудке,
но есть не хотела.
     - Будете ли вы завтракать, мадам?
     - Нет, Роберт.  Принесите  мне,  пожалуйста,  чай  в  библиотеку.  Но
никаких пирожных и пирожков. Только чай, хлеб и масло.
     - Слушаю, мадам.
     Но он принес мне не только то, что я просила, но еще пирожное и кекс.
Он считал невозможным подать такой скромный чай. Да это и было непривычным
в доме.
     Когда я заканчивала третью чашку чая - я ведь ничего за день не  ела,
не считая чашки холодного чая рано утром, - Роберт появился снова.
     - Мистер де Винтер еще не возвращался, мадам?
     - Нет, а в чем дело? Кто-нибудь спрашивает его?
     - Да, мадам. У телефона капитан Сирль из Керритса. Он хочет приехать,
чтобы лично переговорить с мистером де Винтером.
     - Не знаю, что ответить, Роберт. Не имею понятия, когда он  вернется.
Скажите, чтобы он позвонил часов в пять.
     Роберт снова вернулся:
     - Капитан Сирль желает видеть вас, мадам, если вы разрешите. Говорит,
что у него очень важное и  срочное  дело.  Он  пытался  разыскать  мистера
Кроули, но ему не удалось.
     - Ну, конечно, если дело срочное, пусть сейчас же приезжает.
     - Есть ли у него машина?
     - Да, мадам.
     - Не могу себе представить, чем я могу быть  полезна  капитану.  Дело
ведь, вероятно, касается кораблекрушения, к которому ни я,  ни  Максим  не
имеем никакого отношения.
     Речь могла идти о необходимости взорвать скалу,  о  которую  разбился
корабль и которая принадлежала имению. Понадобится разрешение Максима.  Но
обсуждая этот вопрос со мной, капитан Сирль попусту потратит свое время.
     Видимо, он сел в машину сейчас же после разговора по телефону, потому
что уже через пятнадцать минут входил в комнату.
     - К сожалению, моего мужа нет дома, капитан, вероятнее  всего,  он  в
Керритсе.
     - Я только что оттуда, но мне не удалось с ним встретиться. И мистера
Кроули никак не могу поймать.
     - Кораблекрушение нарушило ритм всей нашей жизни. Скажите, что же там
случилось, удалось ли буксирам снять судно с мели?
     Капитан Сирль развел руками.
     - В днище огромная дыра, и судно больше не увидит Гамбурга.
     Но не это меня волнует: владелец судна и агентство Ллойда договорятся
между  собой.  Не  из-за  этого  я  приехал  сюда.  Хотя  косвенно  именно
кораблекрушение послужило  причиной  моего  несвоевременного  появления  в
вашем доме. Я должен сообщить кое-что мистеру де Винтеру, и прямо не знаю,
как мне за это взяться.
     - Что именно, капитан Сирль?
     Он вытащил из кармана большой белый носовой платок и высморкался.
     - Мне бы меньше хотелось доставить неприятность вам и вашему мужу. Мы
все в Керритсе очень любим и уважаем мистера де Винтера.  Очень  тяжело  и
для вас, и для него, что мы не можем не ворошить прошлое.  Но  при  данных
обстоятельствах у нас нет никакого выбора, - он  понизил  голос,  хотя  мы
были в комнате одни, и продолжал.
     - Мы послали водолаза осмотреть днище судна. Но  когда  он  ходил  по
дну, то сделал открытие. Обнаружив основное повреждение на днище, он решил
обойти судно и с другой стороны, чтобы выяснить, нет ли  еще  каких-нибудь
поломок. И вот тут-то он наткнулся на остов маленького парусника, лежащего
на дне совершенно  целым  и  невредимым.  Это  рабочий  из  наших  местных
жителей, и он тотчас узнал лодку, принадлежащую покойной миссис де Винтер.
     Первой моей реакцией была радость  по  поводу  того,  что  Максим  не
слышал этого разговора. Очень тихо и медленно я сказала:
     - А почему бы не оставить  лодку  там,  где  она  есть,  не  поднимая
никакого шума. Она ведь никому не  может  помешать  там,  где  она  сейчас
находится.
     - Я последний человек на свете, который хотел бы поднять этот вопрос,
и если бы это зависело от меня, я бы сделал все возможное, чтобы  пощадить
мистера де Винтера. Но беда в том, что  водолаз  сделал  еще  одно,  более
важное открытие. Дверь каюты была плотно закрыта, так же, как и  окна.  Но
водолаз поднял камень со дна, разбил стенку каюты и заглянул внутрь. Каюта
была полна воды, которая,  очевидно,  просочилась  через  днище,  так  как
других повреждений на судне не было.  И  тут  он  до  смерти  перепугался,
миссис де Винтер.
     Капитан Сирль на минутку остановился и передохнул.
     - В каюте лежал труп, конечно, уже давно разложившейся, без  мяса  на
костях, но все же еще целый и нетронутый. Видны были, голова, руки,  ноги,
словом, целый скелет. Водолаз поднялся ко мне в лодку и рассказал все это.
Теперь вы понимаете, миссис де Винтер, почему мне необходимо видеть вашего
мужа.
     В полном недоумении я глядела ему в лицо, а потом сказала:
     - Предполагали, что она была в лодке одна, но, очевидно,  он  плавала
вместе с кем-то, но никто этого не знал. Интересно, кто бы это  мог  быть?
Ведь никто не заявлял об  исчезновении  кого-нибудь  из  ее  знакомых  или
родственников. И странно, что кто-то оказался в ее каюте,  тогда  как  она
сама была найдена в море, далеко от места нахождения лодки и много времени
спустя.
     Капитан Сирль покачал головой.
     - Я знаю не больше вашего. Единственное,  что  известно  точно,  -  в
каюте лежит тело и его необходимо опознать. И  тут  не  избежать  огласки,
миссис де Винтер. Ужасно жаль, что вам обоим, живущим здесь в  согласии  и
покое и желающим только счастливой семейной жизни, придется пережить такие
неприятности.
     - Если бы только можно было скрыть все это  от  мистера  де  Винтера,
ничего не говорить ему!
     - Охотно согласился бы на это, если бы мог.  Но  я  должен  исполнить
свои обязанности независимо от моих личных переживаний.
     Он оборвал свою речь, так как в комнату вошел Максим.
     -  Хелло,  капитан  Сирль.  Я  не  знал,  что  вы  здесь.  Что-нибудь
случилось?
     Я больше не могла выдержать и  вышла  из  комнаты,  закрыв  за  собой
дверь. Я только мельком взглянула на  Максима,  однако  у  меня  создалось
впечатление, что он утомлен и небрежно одет.
     Я постояла в холле, наблюдая за Джаспером, который жадно  лакал  воду
из своей миски. Он подошел ко мне, и я  приласкала  его.  Затем  вышла  на
террасу.
     Мысли мои были невеселы: наступил кризис, и я должна выстоять в  этом
жизненном  испытании,  или  все  погибнет  уже  навсегда.  Моя  постоянная
застенчивость,  страхи,  комплекс  неполноценности  -  все   должно   быть
побеждено. Если я не сумею преодолеть все это,  то  у  меня  не  останется
никаких шансов на будущее.
     Стоя на террасе, я услышала шум  отъезжающей  машины  и  поняла,  что
капитан Сирль уехал. Я пошла в библиотеку. Максим  стоял  у  окна,  но  не
обернулся на звук моих шагов. Я подошла к нему вплотную и встала  рядом  с
ним. Взяла его руку и приложила к своей щеке, но он продолжал молчать.
     - Я раскаиваюсь, я так ужасно раскаиваюсь,  -  сказала  я,  поцеловав
сначала руку, а затем каждый палец отдельно. - Я не могу и не хочу,  чтобы
ты переносил сове горе в одиночку. Я хочу разделить его  с  тобой.  Я  уже
больше не ребенок, я стала старше за  последние  двадцать  четыре  часа  и
превратилась во взрослую женщину.
     Он обнял меня за плечи и крепко прижал к себе.
     - Ты простил меня, совсем простил?
     Он, наконец, заговорил:
     - Простить? Что я должен был тебе простить?
     - Ты думал, что прошлой ночью  я  сделала  это  нарочно:  сознательно
надела белое платье, чтобы огорчить тебя.
     - Ах, вот в чем дело! Я и забыл. Я сердился на тебя?
     - Да, Максим. Не можем ли мы начать все сначала  и  вместе  встречать
все, что пошлет нам жизнь. Я  не  прошу  твоей  любви,  я  знаю,  что  это
невозможно. Но я  хочу  быть  твоим  другом,  компаньоном,  всем,  чем  ты
пожелаешь меня видеть.
     Он обхватил мое лицо руками, и я впервые рассматривала его  лицо  так
близко: тонкое, узкое,  оно  еще  больше  заострилось  и  обтянулось,  под
глазами - темные круги.
     - Действительно ли ты меня так сильно любишь?
     Я не могла говорить и не могла отвести глаз от его усталого лица.
     - Слишком поздно, дорогая, мы уже потеряли наше маленькое счастье.
     - Нет, Максим, нет!
     - Да, это уже произошло.
     - Что именно?
     - То, что я всегда предчувствовал. Счастье нам с тобой не суждено.
     - Что ты хочешь сказать, Максим? Я не понимаю.
     - Ребекка выиграла, - сказал он. - Ее тень все время была между нами,
проклятая тень, которая постоянно  пыталась  нас  разлучить.  Как  я  смел
втянуть тебя, мою любимую, в свою жизнь, когда  я  всегда  знал,  что  это
случиться. Я помню, как она умирала, сохраняя свою  издевательскую  улыбку
на губах. Она и тогда знала, что в конце концов победит.
     - Максим, о чем ты говоришь, объясни мне.
     - Ее лодка. Водолаз нашел ее сегодня на морском дне.
     - Знаю.  Капитан  Сирль  приезжал,  чтобы  рассказать  об  этом.  Ты,
очевидно, думаешь о трупе, который лежит в каюте?
     - Да.
     - Это только означает,  что  она  плавала  не  одна.  И  нужно  будет
установить, кто именно находился на лодке вместе с ней.
     - Там не было никого, кроме Ребекки. Она была на судне одна.  Это  ее
тело лежит там, в каюте.
     - Нет, - сказала я, - нет.
     - Тело женщины, которую похоронили в нашем фамильном  склепе,  -  это
было тело какой-то неизвестной, которую никто  не  разыскивал.  И  вообще,
никакого несчастного случая не было. Ребекка вовсе не утонула. Я застрелил
ее, отнес в каюту, вывел судно в море и затопил его. А теперь взгляни  мне
в глаза и повтори, если можешь, что любишь меня.



                                    20

     В библиотеке было очень тихо. Слышно  было,  как  Джаспер  зализывает
себе лапу.
     Когда люди испытывают большое потрясение или физическую  травму,  они
не сразу чувствуют боль и тяжесть утраты.
     Я встала на колени рядом с Максимом и прислонилась к нему всем телом.
То, что он сказал мне, разбило все мои мысли и представления вдребезги,  и
я лишь думала о том, как начать собирать осколки.
     Вдруг он начал меня целовать и целовал так, как никогда до сих пор.
     Я обняла его за шею и закрыла глаза.
     - Я так сильно люблю тебя, так сильно, - пробормотал он.
     В первый раз говорил он мне  слова,  которые  я  так  ждала  услышать
сперва в Монте-Карло, затем во Франции и, наконец, здесь, в Мандерли.
     Он все продолжал целовать меня жадно, отчаянно, все повторяя мое имя.
Затем неожиданно отодвинулся и сказал:
     - Вот видишь, я был прав. Слишком  поздно.  Ты  уже  больше  меня  не
любишь. Хорошо. Забудь это. Я больше не буду целовать тебя.
     - И вовсе не слишком поздно. Я люблю тебя больше всего на  свете.  Но
только что, когда ты обнимал меня, я была так потрясена, что  не  способна
была реагировать.
     - Ты больше не любишь меня, и вот почему ты ничего не чувствуешь. Для
тебя это пришло слишком поздно. Я должен был так обращаться с тобой четыре
месяца назад. Я должен был сообразить это. Женщины не похожи на мужчин.
     - Я бы хотела, чтобы ты снова целовал меня, ну, пожалуйста, Максим.
     - Нет, мы не можем потерять друг друга. Мы должны всегда быть вместе,
и между нами больше уже не будет мрачных теней прошлого.
     - Как мы может остаться вместе теперь, когда это произошло. В  лучшем
случае нам осталось провести вместе несколько дней, а  может  быть,  всего
лишь несколько часов. Я ведь объяснил тебе, что они нашли  лодку  с  телом
Ребекки.
     Я уставилась на него:
     - И что же они сделают теперь?
     - Они опознают тело, и это будет нетрудно.
     - Что-нибудь сохранилось от ее одежды?
     - Остались кольца на пальцах.  После  этого  все  вспомнят  о  другой
женщине, похороненной под ее именем.
     - Что же ты будешь делать?
     - Не знаю, не знаю.
     Ко мне мало-помалу вернулось  самообладание,  и  я  стала  вспоминать
разные забытые уже слова. Так, однажды, во Франции, сидя со мной  рядом  в
машине, Максим сказал: "В моей жизни приблизительно  год  назад  произошло
событие, которое сломило меня. Мне нужно было начинать  все  сначала".  На
вопрос  миссис  ван  Хоппер  он  ответил:  "Я  собрался  в  путь  довольно
неожиданно для самого себя". И ее реплика: "Говорят,  он  никак  не  может
пережить гибель своей жены". А теперь Максим сказал: "Я застрелил  Ребекку
в коттедже у моря, а водолаз нашел ее лодку и ее тело в каюте".
     - Что мы будем делать, Максим, что мы будем говорить? Скажи, знает ли
об этом кто-нибудь, кроме тебя и меня?
     - Нет, никто.
     - А Фрэнк, уверен ли ты, что и Фрэнк не знает?
     - Как он мог узнать! Там не было никого  кроме  меня.  И  было  очень
темно. - Он замолчал и опустился на стул, уронив голову на руки.
     Я подошла и встала на колени рядом с ним. Затем я отвела его руки  от
лица и заглянула ему в глаза:
     - Я люблю тебя, люблю веришь ли ты мне?
     Он поцеловал меня в лицо, затем поцеловал мои руки и крепко прижал  к
себе.
     - Я думал, что сойду с ума, сидя здесь совершенно  один  и  постоянно
думая о том, как и когда будет обнаружено мое преступление. Я  должен  был
писать письма в ответ на соболезнования, засыпавшие меня со  всех  сторон.
Заметки в газетах, интервью. Есть,  пить  и  притворяться  перед  Фритсом,
слугами, миссис Дэнверс, которую я не уволил  лишь  из  боязни,  что  она,
хорошо знавшая Ребекку, что-нибудь заподозрит. Фрэнк,  скромный  и  всегда
сочувствующий, который говорил мне: "Почему вы не поедете  куда-нибудь?  Я
справлюсь здесь и без вас." Жиль и Би, дорогая, бестактная Би, которая все
повторяла: "Ты выглядишь тяжелобольным. Почему  ты  не  хочешь  показаться
врачу?"
     Я крепко держала его руки в своих:
     - Однажды я едва не рассказал все это тебе;  это  было  в  тот  день,
когда Джаспер побежал к коттеджу, а  ты  вошла  туда,  чтобы  найти  кусок
веревки.
     - Да, я помню. Тебе следовало все рассказать мне. Тогда  мы  были  бы
вместе все эти долгие дни и недели.
     - Ты держалась замкнуто и настороженно, я боялся, что ты несчастна со
мной. У нас ведь огромная разница в возрасте. Мне казалось, что с  Фрэнком
ты чувствуешь себя  свободнее  и  лучше,  чем  со  мной.  Ты  была  всегда
боязлива, скована и держалась очень странно со мной.
     - Как я могла подойти к  тебе  ближе,  когда  знала,  что  ты  всегда
думаешь о Ребекке. Как я могла требовать от тебя любви, зная, что в  твоей
душе царит Ребекка!
     - О чем ты говоришь - спросил он, пытливо заглядывая мне в глаза.
     - Когда ты обнимал меня, гуляя  по  саду,  или  сидел  за  столом,  я
чувствовала, что ты всегда сравниваешь меня с Ребеккой и вспоминаешь  вашу
совместную жизнь. Разве это неправда?!
     Он оттолкнул меня и, встав, начал  шагать  по  библиотеке,  сжимая  и
разжимая свои руки.
     - В чем дело? Что ты хочешь этим сказать? О боже, неужели ты думаешь,
что я любил Ребекку и убил ее любя! Я  не  только  не  любил  ее  -  я  ее
ненавидел. Наш брак с первых же дней превратился в фарс. Она была порочна,
отвратительна, насквозь испорчена. Мы никогда не любили друг  друга  и  не
были счастливы, никогда, ни одной минуты.  Она  вообще  не  была  способна
испытывать любовь и нежность. Она даже  не  могла  соблюдать  приличия.  В
сущности, она даже не была нормальной. Конечно, она была умна,  дьявольски
умна.  Каждый,  с  кем  она  встречалась,  был  уверен,  что  она   добра,
благородна, одарена всеми талантами. Если бы она познакомилась с тобой, вы
гуляли бы по саду под руку, она бегала бы взапуски с  Джаспером,  говорила
бы о музыке, живописи и цветах и покорила бы тебя  так  же,  как  покоряла
всех людей.
     Когда я женился на ней, все считали меня счастливейшим  из  людей.  И
действительно, она была так эффектна, занимательна,  так  совершенна,  что
даже бабушка (в ту пору очень придирчивая к людям) полюбила  ее  от  всего
сердца и говорила мне: "У Ребекки есть все главные качества: ум, красота и
воспитание".
     И я этому верил, хотел верить, хотя где-то в глубине сознания у  меня
и тогда были сомнения. Что-то такое  таилось  в  ее  глазах,  что  я  смог
расшифровать лишь значительно позже.
     ...Вдруг я вспомнила, как бедный, слабоумный  Бен  говорил  мне:  "Вы
добрая, не такая, как та,  другая.  Вы  не  отдадите  меня  в  приют.  Та,
высокая, тонкая, была похожа на змею".
     Максим продолжал шагать взад и вперед и все говорил, говорил:
     - Помнишь, как однажды в  Монте-Карло  я  привез  тебя  в  машине  на
высокую скалу над пропастью и сказал, что захотел вспомнить свое прошлое.
     В первый раз я был на этом  самом  месте  с  Ребеккой,  и  здесь  она
рассказала мне о самой себе такие вещи,  которые  я  никогда  в  жизни  не
повторю ни одному человеку. Тогда я понял, что я натворил, на ком женился:
"красота, ум, воспитание!.." О, Боже! -  он  рассмеялся  и  никак  не  мог
остановить свой истерический смех.
     - Максим, - вскрикнула я, - Максим!
     Он зажег сигарету, снова зашагал и снова заговорил:
     - Я едва не убил ее тогда же. Это было так легко. Один неверный  шаг,
легкое скольжение и... Помнишь глубину  этой  пропасти?  Я  тогда  напугал
тебя. Ты сочла меня сумасшедшим. Может быть, ты и была  права.  Совместная
жизнь с дьяволом не может не отразиться на психике.
     Мы тогда заключили соглашение: я буду вести  дом,  сделаю  его  самым
известным и гостеприимным домом на всем английском  побережье.  Нас  будут
посещать самые известные люди и будут завидовать нашему счастью.
     Я не убил ее. Я наблюдал за ней, а она смеялась. Мы  сели  в  машину,
вернулись в город, а затем и в Англию.  Она  выполнила  свое  обещание:  о
нашем открытом доме и о супружеском счастье говорили повсюду.
     Она знала, что я очень привязан к Мандерли и пожертвую всем, лишь  бы
сохранить свой дом. Она знала, что я никогда не подам  в  суд  на  развод,
чтобы дать людям повод к сплетням и возможности показывать на нас пальцем.
Ты презираешь меня, не так ли? Ты не можешь понять моих переживаний?
     Я ничего не ответила и только  прижала  его  руку  к  своему  сердцу.
Интерес к дальнейшему повествованию был почти вытеснен из  моего  сознания
невероятными открытиями: он не любил Ребекку, никогда не любил!
     - Я слишком много думал о Мандерли, и его я ставил на первое место. А
такую любовь не проповедуют в церкви. Христос ничего не говорил о любви  к
камням, скалам, дому, земле,  на  которой  родился,  к  своему  маленькому
королевству.
     - Мой дорогой, - сказала я, - Максим, любовь моя. - Я  приложила  его
руки к своему лицу, а потом к своим губам.
     - Ты понимаешь меня, понимаешь?
     - О да, да, конечно. - Но я глядела в сторону, и он  не  видел  моего
лица. Какое значение имело все это! У меня на душе было светло и радостно:
он не любил Ребекку, никогда не любил Ребекку.
     - Я не хочу вспоминать все эти годы и не хочу говорить  об  этом.  Мы
постоянно разыгрывали фарс перед друзьями, родными и слугами,  даже  перед
верным, добрым, безукоризненным Фритсом. Все любили ее, восторгались ею, и
никто  не  знал,  как  она  издевалась  над  людьми  за  их  спиной,   как
передразнивала всех и всякого. Бывало, у нас проходил большой прием, и она
величаво  прохаживалась  среди  гостей,  улыбаясь  всей  своей  ангельской
улыбкой. А на следующий день она уезжала на целую  неделю  в  Лондон,  где
держала холостяцкую квартиру, забиралась туда, как зверь в свою берлогу.
     Я строго соблюдал наши условия. У нее был прекрасный вкус, и это  она
превратила Мандерли в такое прекрасное поместье, о  котором  вечно  пишут,
которое постоянно фотографируют и посещают. Сады, цветники и  даже  азалии
Счастливой долины - все это создание Ребекки. До  нее  здесь  были  только
хорошие природные условия, но все было довольно заброшенным  и  одичавшим.
Тоже и  в  самом  доме:  большинство  старинных  вещей,  которые  с  такой
гордостью показывает посетителям Фритс, приобретено Ребеккой. Мой отец  не
имел никакого вкуса к таким вещам, и  внутренняя  отделка  дома  оставляла
желать лучшего.
     И так мы жили день за днем, месяц за месяцем. Я на все  был  согласен
из-за Мандерли. Она была осторожна в первые годы, и  о  ней  нигде  ничего
дурного не говорили. Но, по-моему, она стала менее строго  соблюдать  наши
условия. Знаешь, как мужчина становится пьяницей: сначала он выпивает лишь
изредка,  затем  все  чаще  и  чаще,  пока  это  не  становится   у   него
непреодолимой потребностью. Так было и с Ребеккой. Она  начала  приглашать
своих друзей в Мандерли, но сначала делала это так  осторожно,  что  я  не
сразу спохватился.
     Затем она начала устраивать пикники в коттедже на берегу.  Однажды  я
вернулся из Шотландии, куда ездил на охоту с друзьями,  и  нашел  здесь  с
полдюжины ее приятелей, которых никогда не видел раньше.
     Я сделал ей предупреждение. "А  вам-то  какое  дело?"  -  пожала  она
плечами.
     Я ответил, что она может проводить время в Лондоне как  и  с  кем  ей
угодно, а в Мандерли - хозяин я.
     Он улыбнулась и ничего не  сказала.  После  этого  она  принялась  за
Фрэнка, бедного, застенчивого  и  такого  преданного  Фрэнка.  Однажды  он
пришел ко мне и заявил, что уходит от меня, что желает поступить на другую
службу. Мы спорили с ним два часа здесь, в библиотеке, и в  конце  концов,
он сознался во всем: она ходила за ним по пятам, приходила к нему домой  и
во что бы то ни стало хотела заманить его к себе в коттедж.
     Бедный, скромный Фрэнк, который ничего не знал о нашей жизни и считал
нас, как и все, счастливой супружеской парой!
     Я заговорил об этом с  Ребеккой,  и  она  разразилась  таким  потоком
нецензурной брани, что я не знал, куда деваться. После этого она уехала  в
Лондон и оставалась там целый месяц. Когда она  вернулась,  я  думал,  что
теперь она будет вести себя лучше.  Но  в  ближайшую  субботу  Жиль  и  Би
приехали к нам на уик-энд, и она  уговорила  Жиля  прокатиться  с  ней  на
паруснике по морю. Когда они вернулись,  я  догадался,  что  она  пыталась
соблазнить Жиля. Я видел, что Би внимательно наблюдает во время  обеда  за
Жилем, который говорил громче обычного и слишком много. А  Ребекка  сидела