Детектив

таких обстоятельствах... - Сторожук сделал неопределенный жест. - Учитывая
ваше  нетерпение   тянуть   не   буду:   после   обеда   постараюсь   дать
предварительное заключение.
     Он положил историю болезни в портфель.
     Пастушенко сказал, что хочет присутствовать при вскрытии.
     - Пожалуйста, Александр Григорьевич, - пряча в глазах усмешку, сказал
Сторожук.
     Пастушенко не  торопился:  поерзав  в  кресле,  он  положил  руку  на
телефон, весьма недвусмысленно посмотрев на Ляшенко и следователя.
     Пришлось выйти в коридор. Сторожук вышел вместе с ними.
     - И это он  должен  согласовать  с  начальством.  Удивляюсь,  как  он
оперирует без телефона, - не очень почтительно отозвался он о Пастушенко.
     - Видимо, эта смерть задевает престиж кафедры, - предположил Кандыба.
     - Не столько кафедры, сколько личный престиж, - возразил Сторожук.  -
Профессор Яворский в таких случаях шел на риск.
     - Вы знали профессора Яворского? - спросил Ляшенко.
     - Великолепно знал. Мы жили по соседству. Талантливейший был  хирург!
И человек прекрасный: простой, отзывчивый. В него верили,  как  в  бога  и
больные, и врачи...
     Он не договорил: в коридор вышел  Пастушенко,  и  они  направились  к
выходу. С ними пошел Кандыба.
     Ляшенко отыскал отдел кадров больницы. Мандзюк был еще там.  Валентин
застал  его  непринужденно  беседующим  с  двумя  кадровичками:   дородной
женщиной неопределенного возраста и  востроносенькой  смешливой  девушкой.
Когда бы не записная книжка в руках Алексея, можно было бы  подумать,  что
он треплется от нечего делать.
     Они вышли в коридор,  и  Мандзюк  перелистал  книжку,  удовлетворенно
хмыкнул:
     - Знаешь, мне иногда приходят в голову неплохие мысли, -  сказал  он,
пряча книжку в карман. - Пока ты беседовал с  титулованными  докторами,  я
вот о чем подумал: а не является ли Дон  ассистентом  кафедры  Пастушенко?
Кафедрой-то раньше заведовал Яворский.
     - И что из этого?
     - А то, что ассистенты обычно очень внимательны к дочерям  заведующих
кафедрами.
     - Яворский умер полгода назад.
     - Значит, это был отголосок прежних отношений.
     - Ты уверен?
     - На девяносто пять процентов.  Пока  ты  беседовал  с  Пастушенко  и
Сторожуком, я немного посплетничал с кадровичками.  Младшая  говорит,  что
ассистент Боков одно время претендовал на  роль  жениха  Ларисы  Яворской,
хотя старшая утверждает, что по возрасту и  замашкам  он  больше  подходит
Ларисиной  мачехе.  Но  последнее  суждение,  на  мой   взгляд,   чересчур
субъективно - уж очень хмурилась старшая кадровичка,  когда  младшая  пела
дифирамбы Бокову.
     - Сколько Бокову лет?
     - Тридцать два и, судя по рассказам  кадровичек,  он  весьма  недурен
собой.
     - Поэтому ты заподозрил его?
     - Есть еще некоторые  нюансы.  На  следующий  день  после  событий  у
ресторана "Сосновый бор", то есть  позавчера,  ушли  в  отпуск  сразу  три
ассистента: Боков, Гаркуша, Новицкий.
     - Ничего удивительного - начались летние каникулы.
     - Эти ассистенты  работают  не  только  на  кафедре,  но  и  числятся
ординаторами больницы.
     - Ординаторам тоже полагается отпуск.
     - Верно. Но по графику Боков  и  Новицкий  должны  идти  в  отпуск  в
середине июля, а позавчера было только 29 июня. Причем  и  тот,  и  другой
передали заявления об отпуске через своих коллег и в больнице 29-го уже не
появлялись.
     - Новицкий, говоришь?
     - Я на Бокове остановился.
     - Фамилия не понравилась?
     - Почти угадал. Только не фамилия -  имя.  Необычное  у  него  имя  -
Донат. - А уменьшительное, очевидно, Дон. Другого не придумаешь!
     - Просто, как все гениальное! -  недоверчиво  усмехнулся  Ляшенко.  -
Адрес узнал?
     - Узнал. Но младшая кадровичка высказала  предположение,  что  сейчас
Донат живет на даче.
     - Она посвящена в такие детали?
     -  Неженатые  ассистенты  на  дороге  не  валяются!  Координаты  дачи
кадровичка не знает или запамятовала, уточнять было неловко.  Но  надеюсь,
что товарищ Бокова, доктор Самсонов,  который,  кстати,  передал  в  кадры
заявление Доната,  информирован  лучше.  Сейчас  Самсонов  должен  быть  в
ординаторской. Заглянем по пути?
     ...Дверь в ординаторскую была полуоткрыта, оттуда доносились  голоса.
Разговаривали двое: женщина и  мужчина.  Мандзюк  сделал  предостерегающий
жест. Ляшенко невольно прислушался. Говорила в основном женщина, а мужчина
только подавал неуверенные реплики.
     - Как это могло  случиться,  доктор?  -  спокойно,  пожалуй,  слишком
спокойно, спросила женщина. - Вчера ему стало лучше, он даже  разговаривал
со мной. Недолго, но разговаривал. Я все понимаю: тяжелая травма, сразу не
разобрались - ошибаются и врачи. Но потом, когда все  стало  ясно,  почему
его не оперировали? Такие операции делают. Матвей Петрович запросто  делал
такие операции.
     - Не так уже и запросто, - возразил врач.
     - Запросто, - упрямо повторила женщина. -  Я  знаю:  он  нашего  отца
оперировал. У отца почти такая же травма  была,  даже  хуже:  у  него  был
перелом позвоночника.
     - Трудно сказать, что хуже, - осторожно заметил врач.
     - А почему профессора Пастушенко не вызывали?
     - Кризисное состояние наступило внезапно. Я, признаться,  не  ожидал.
Уже ничего нельзя было предпринять.
     - Но об операции говорили еще вчера.
     - Разговор такой был, но профессор Пастушенко... - врач замялся.
     - Понимаю, профессор не рискнул, - горько усмехнулась женщина.  -  Он
осторожный человек, ваш Пастушенко. За свою репутацию боится, а  за  чужую
жизнь не очень-то переживает. Она ведь чужая! А почему Пашу не позвали?  Я
же просила вас, если Толику будет совсем худо, чтобы Пашу разыскали. Он бы
все сделал, чтобы Толика спасти. Когда с нашим отцом несчастье  произошло,
он всех на ноги поднял и вместе с Матвеем  Петровичем  оперировал  его.  Я
рассказывала вам, как он к Толику, ко мне, ко всей нашей семье относится!
     -  Ассистент  Новицкий  -  хороший  врач,  но  сравнительно   недавно
занимается нейрохирургией и вряд ли смог бы...
     - Смог, - перебила его женщина. - Он -  ученик  Матвея  Петровича.  Я
уверена, он смог бы спасти Толика...
     - Сестра Зимовца, - шепнул Мандзюк.
     Ляшенко кивнул, он уже сам догадался.
     Неожиданно Мандзюк  попятился:  из  ординаторской,  зябко  кутаясь  в
долгополый белый халат, вышла Тамара Зимовец. Заметив Мандзюка, она  пошла
прямо на него. Ляшенко преградил ей дорогу.
     - Спокойно, Тамара Ивановна. Я все понимаю и искренне соболезную вам,
но, поверьте, вы неправы в своем предположении.
     Она удивленно посмотрела на него, спросила,  кто  он  такой.  Ляшенко
назвался. Ему было не по себе: молодая женщина смотрела на него в упор,  и
он с трудом выдерживал ее режущий взгляд.
     - Можете не переживать за свои погоны, - недобро усмехнулась она. - И
оправдываться передо мной не надо. Перед  собой  лучше  оправдайтесь...  Я
разговаривала вчера с Анатолием. Последний раз разговаривала с ним...
     У нее задрожали губы, но она пересилила себя:
     - Можете не переживать, снова повторила она. - Толик сказал,  что  он
один во всем виноват. Видно, чувствовал, что ему уже не  жить,  и  все  на
себя взял. Он такой был: отходчивый, незлопамятный...
     Она не выдержала, заплакала, быстро пошла к выходу.
     Мандзюк платком вытер вспотевший лоб:
     - Я найду этого сукиного  сына,  даже  если  он  улетел  на  Марс,  -
негромко сказал он.
     - Какой теперь в этом смысл? - пожал плечами Ляшенко.
     - Большой, Валентин, очень большой! Я хочу посмотреть  ему  в  глаза.
Понимаешь, просто посмотреть.
     Мандзюк до хруста сжал кулаки...
     Ляшенко разделял его негодование, но вместе с тем  рассуждал  здраво:
показания свидетелей о том, что  противник  Анатолия  Зимовца  оборонялся,
теперь подтверждены предсмертным признанием самого Анатолия. А это значит,
что Донат Боков (если это только был он) действовал в пределах необходимой
обороны. Правда, есть одна существенная и до сих пор не выясненная  деталь
- был ли нож  в  руке  Анатолия,  когда  он  впервые  подступил  к  своему
противнику?  Если  был,  дело  надо  прекращать  за  отсутствием   состава
преступления: Боков действовал правомерно. Но даже,  если  это  не  так  и
роковой удар был нанесен еще безоружному парню,  то  доказать  это  сейчас
практически невозможно. Боков не станет давать показания против себя.
     Однако начальник отдела, подполковник Билякевич,  который  тем  утром
вернулся из командировки  и  прямо  с  вокзала  заехал  в  Управление,  не
согласился с Ляшенко:
     - Не торопитесь с выводами, Валентин Георгиевич. Оценивать чьи бы  то
ни было действия можно лишь, когда выяснены их цели и подоплека. А в  этом
деле много белых пятен. Мы не знаем, из-за чего возникла ссора  и  кто  ее
затеял;  нет  однозначного  объяснения  поведения  человека,  которого  вы
считаете врачом, хотя, возможно, он биолог,  преподаватель  физкультуры  -
люди этих профессий хорошо знают анатомию, а в их машинах, - если  таковые
имеются, - всегда найдется дорожная аптечка, или, на  худой  конец,  бинт.
Подозрения в отношении ассистента Бокова имеют определенный смысл, но пока
ничем не подкреплены. Непонятна роль девушки в белых джинсах,  которую  вы
определили как Ларису Яворскую, хотя, возможно, Лариса - не Ляля. У Ларисы
собственная машина, а  по  словам  буфетчицы  Лисович,  Ляля  приезжала  в
ресторан, как правило, рейсовым автобусом. Даже в  последний  раз  не  она
вела "Ладу" - села за руль, лишь когда ее  спутник  выбыл  из  строя.  Вас
насторожило,  что  они  поспешили  убраться  с  места  происшествия,  едва
появился милицейский патруль. И меня это настораживает.  Но  что  за  этим
стоит, мы еще не знаем. Так что, как видите, делать выводы рано.
     Валентин считал, что Билякевич чересчур скрупулезен -  на  начальника
отдела порой находила эдакая дотошность. Правда, он  достаточно  корректно
указал на недоработки, поспешность выводов, но  по  существу  отчитал  как
мальчишку. Однако шевельнувшееся  в  душе  чувство  обиды  не  родилось  -
формально Билякевич был прав, а форма для юриста не пустяк. Тем не  менее,
Валентин ни на миг не усомнился в своем предположении, не сомневаясь,  что
оно будет подкреплено соответствующими доказательствами, за которыми  дело
не станет - основные события произошли на глазах у многих людей.
     Предположение вскоре подтвердилось. Но лишь отчасти...
     То, что вечером 28 июня в  ресторане  "Сосновый  бор"  с  мужчиной  в
темно-серой рубашке была не кто  иная,  как  Лариса  Яворская,  установила
Галина Юрко. Желая как можно скорее подкрепить свою догадку неопровержимым
доказательством, она тем же утром выяснила, что Лариса является студенткой
третьего, а,  вернее,  уже  четвертого  курса  педиатрического  факультета
мединститута, и к тому же  с  начала  марта  нынешнего  года  работает  на
полставки  медицинской  сестрой  6-й   детской   поликлиники   в   поселке
Октябрьском, откуда до ресторана "Сосновый бор"  не  больше  десяти  минут
езды рейсовым автобусом. Не довольствуясь этими сведениями, Галина вызвала
сержанта Бессараба и вместе с ним поехала в 6-ю поликлинику.  И  хотя  она
утверждала, что опознание произошло незаметно для Ларисы, Ляшенко  не  был
уверен в этом. Он отчитал Галину за такую самодеятельность. Она  надулась,
но затем была вынуждена признать, что погорячилась.
     - Опознать по всем правилам  ее  смогут  другие  свидетели,  -  глядя
виновато на Валентина,  сказала  она.  -  Главное,  что  мы  теперь  знаем
достоверно: это была Лариса Яворская.
     В какой-то мере Галина была права, и Валентину  -  в  который  раз  -
передалось ее нетерпение, желание безотлагательно  выяснить  все  в  этом,
казалось бы, несложном, но почему-то не дающемся в руки деле.
     Едва Галина ушла, Валентин вызвал дежурную машину  и  поехал  в  бюро
судебно-медицинской экспертизы.
     Сторожук еще не мог сказать что-либо определенное.
     -  Характер  перелома  таков,  что   надо   говорить   о   двукратном
травмировании: падение с мотоцикла, как я предвидел, не прошло для Зимовца
бесследно. Кроме того, имел место ушиб  головного  мозга,  что,  очевидно,
сказалось  на  последующем  поведении  Зимовца  -  так  считает  профессор
Пастушенко. Судить о том, когда был получен ушиб:  во  время  первого  или
второго падения, трудно. Я направил материал  на  гистологический  анализ.
Послушаем, что скажут лаборанты.
     - Но второе падение усугубило первичную травму?
     - Безусловно.
     Это было,  пожалуй,  самое  главное.  Они  помолчали,  потом  Ляшенко
спросил:
     - Зимовца можно было спасти?
     - Радикальное вмешательство при  таком  положении  было  рискованным.
Врачи имели основание надеяться, что молодой организм преодолеет кризисное
состояние.
     Валентин отметил, что на сей раз Сторожук  более  осторожен  в  своих
выводах.
     - И все-таки на операционном столе были бы какие-то шансы? - решил не
отступать он.
     - Все зависит от искусства хирурга.
     - Профессор Яворский пошел бы на такую операцию?
     - Скорее всего.
     - А ассистент Новицкий?
     - Паша? - неожиданно улыбнулся Сторожук. - Не думаю. Хотя  парень  он
рисковый, но такие операции ему еще не по плечу.
     Вопросы  на  судебно-медицинские  темы  исчерпали  себя,  но  Ляшенко
подумал, что Сторожук может  помочь  ему  и  в  другом:  коллега  и  сосед
покойного профессора Яворского, он, несомненно, знает Ларису...
     - Валентин Георгиевич, я не готов к такому  разговору,  -  нахмурился
Сторожук. - Вы хотите, чтобы  я  характеризовал  дочь  человека,  которого
глубоко уважал, и при этом рассчитываете  на  мою  объективность.  Но  мне
известно, для чего вам нужна такая характеристика, и я волей-неволей  буду
кривить душой, опасаясь, как бы не сказать того, что  могло  бы  повредить
Ларисе, к которой, признаться, отношусь с симпатией - до сих пор  она  мне
казалась порядочной девушкой. И вообще, почему вы обратились ко мне? Мы  с
Ларисой отнюдь не ровесники, у нас с ней мало общего, и поэтому я не  могу
судить о ней. Не лучше ли  вам  обратиться  в  деканат  факультета,  к  ее
однокурсникам?
     - Вопросы, которые у меня возникли, касаются семейных отношений, и  я
посчитал, что лучше задать их вам, чем кому бы то ни было. Я  понимаю:  вы
всего лишь сосед, но какое-то мнение о Ларисе и окружающих ее людях у  вас
сложилось.
     - А вы хитрец, - погрозил ему пальцем Сторожук. - Хитрец и  дипломат.
Вот уж не знал, за вами таких качеств... Ну, ладно, коли так обстоит дело,
придется  удовлетворить  ваше  любопытство.  Но  предупреждаю,  что   буду
опираться только на достоверно известные мне факты.
     - Это меня вполне устраивает, - поспешил заверить его Ляшенко.
     - Сюда Матвей Петрович приехал, когда Ларисе было лет тринадцать, или
что-то около этого, - начал  рассказывать  Сторожук.  -  Его  первая  жена
умерла, и переезд  в  наш  город  был  связан  не  только  с  предложением
возглавить кафедру неврологии и нейрохирургии, но и с довольно смелым  для
его возраста решением сочетаться вторым браком -  ему  уже  перевалило  за
пятьдесят. Хотя, с другой стороны,  его  можно  понять:  в  ту  пору  Надя
Волощук была еще хоть куда! Я так фамильярно называю ее, потому что она  -
моя сокурсница. А вообще-то  она,  Надежда  Семеновна,  ассистент  кафедры
патологической анатомии, весьма импозантная и,  надо  сказать,  деятельная
женщина. До встречи с Яворским  она  была  замужем  за  доцентом  Хоминым.
Несколько лет они жили за границей -  Хомин  работал  экспертом  Всемирной
организации здравоохранения. Общих детей у  них  не  было,  что,  как  мне
кажется, явилось причиной развода. Для Матвея Петровича, в  силу  понятных
обстоятельств, этот вопрос не был принципиальным: он довольствовался  тем,
что Надежда Семеновна взялась за воспитание Ларисы.
     - Что представляет собой Лариса?
     - Интересная девушка. Не нежная, но и не  из  тех  девчонок,  которых
называют "свой парень" - женственности ей не занимать. Одевается  модно  и
со вкусом, но, по-моему, это уже  заслуга  Надежды  Семеновны,  не  глупа,
воспитанна. Вот, пожалуй - все.
     - Какие отношения у нее с Надеждой Семеновной?
     - Затрудняюсь сказать: в их доме я не принят, - почему-то  усмехнулся
Сторожук. - Но внешне отношения нормальные: я часто вижу их вместе.
     - Не знаете, Лариса встречается с кем-нибудь?
     - Поклонников у нее, насколько мне известно, немало, и в их числе мой
младший сын Олег. Но, по-моему, у него не  больше  шансов,  чем  у  других
претендентов на ее внимание.
     - Вам знаком ассистент Боков?
     - Более-менее. Моя жена знает его лучше, поскольку работает с ним  на
одной кафедре. Она называет его адъютантом их превосходительств.
     - Почему во множественном числе?
     -  Для  таких  людей,  как  Боков,  специализация  кафедры  не  имеет
значения. Если мне не изменяет память, он перебывал на двух  или  даже  на
трех кафедрах и только затем перешел к Матвею Петровичу.
     - Чем же он руководствовался при этом?
     - Сделать диссертацию, защититься.
     - Разве шансы на защиту  повышаются  или  убывают  в  зависимости  от
специализации кафедр?
     -  По  убеждению  Боковых  их  шансы  на  получение   степени   прямо
пропорциональны расположению к ним заведующего кафедрой.
     - Матвей Петрович покровительствовал Бокову?
     - К нему  благоволили  Надежда  Семеновна  и  Лариса,  а  этого  было
достаточно.
     - Боков часто бывал у Яворских?
     - При жизни  Матвея  Петровича  ежедневно.  Что-то  приносил,  что-то
уносил, как и положено адъютанту.
     - Как он относился к Ларисе?
     - По-моему, осмотрительно. С дочерью шефа шутки плохи!
     - А после смерти профессора?
     - Думаю не ошибусь,  если  скажу,  что  его  приверженность  к  семье
Яворских пошла на убыль. Это относится и к Ларисе.
     - Надежда Семеновна и Лариса живут вдвоем?
     - С ними живет старшая сестра Надежды Семеновны, весьма педантичная и
строгая особа. Все в доме, я имею в виду  и  соседей,  называют  ее  тетей
Аней. Своей семьи у нее нет. Она опытная акушерка, но свою главную задачу,
как мне кажется, видит в заботах о сестре и ее сыне - своем племяннике.
     - Вы говорили, что у Надежды Семеновны нет детей.
     - У нее не было детей с Хоминым и  Яворским.  Но  одно  из  увлечений
ранней молодости не прошло для нее бесследно, ее сыну уже двадцать  восемь
лет. Это доктор Новицкий, о котором мы говорили.
     - Новицкий - сын Надежды Семеновны?! - удивился Валентин.
     - Представьте себе. Правда, детские годы он провел с отцом,  а  когда
тот обзавелся новой семьей, опеку над Пашей взяла и не снимает по сей день
тетя  Аня.  Надежда  Семеновна  при  этом  только  присутствует.  Впрочем,
последние несколько  лет  Паша  живет  отдельно  и  не  особенно  докучает
родственникам.  Человек  он  вполне  самостоятельный  и,  надо   заметить,
ненавязчивый, что характерно для спортсменов, а он не только спортсмен, но
и сын спортсмена, - его отец был первоклассным биатлонистом,  многоборцем,
потом тренером.
     - Новицкий так же, как Боков, ассистент кафедры нейрохирургии?
     - Между ними существенная разница: Паша - настоящий врач и  настоящий
хирург. Чертовски способный парень! Я говорю это не с чьих-то слов: в свое
время он работал у нас, здесь, санитаром, а затем прозектором. Это было  в
пору его студенчества.
     - Не очень приятная работа для молодого человека.
     - Я так не считаю! - живо возразил Сторожук. - Если  студент  намерен
стать хирургом, он должен начинать с анатомического театра и не забывать о
нем впоследствии. Когда-то над входом в анатомический театр было написано:
"Здесь мертвые учат  живых".  И  это  так!  Паша  набил  себе  руку  здесь
настолько,  что  уже  на  четвертом  курсе  смог  работать  фельдшером   в
травматологии, а на шестом -  ассистировать  опытным  хирургам.  Последнее
время Матвей Петрович без него в операционную не шел. Он возлагал на  Пашу
большие надежды.
     - Они не оправдались?
     - Этого я не говорил! Паша стал хорошим хирургом, а это уже не  мало.
Со временем, если ничего не изменится, будет и нейрохирургом.
     - А что может измениться?
     - Паша человек своеобразный, иные его  поступки  трудно  понять.  Три
года назад он оставил аспирантуру, клинику и уехал  в  сельскую  больницу,
чем досадил Матвею Петровичу. Конечно, способные врачи нужны и в  сельских
больницах, но будем говорить прямо: если хочешь стать нейрохирургом, учись
у маститого.
     - Какая-то размолвка с профессором?
     - Скорее с самим собой: он переоценил свои возможности.
     - Сейчас Новицкий работает на кафедре?
     - На кафедре и в клинике. Вернулся незадолго до несчастья  с  Матвеем
Петровичем.
     - Как это воспринял Матвей Петрович?
     - Бурчал, но был рад. Он любил Пашу, как сына.
     - Новицкий женат?
     - Убежденный холостяк.
     - Как относится к нему Лариса?
     - Они дружны. Когда он работал  у  нас,  она  часто  прибегала  сюда,
приносила ему бутерброды, пирожки.  Еще  девчонкой-школьницей  была.  Наше
заведение, как вы понимаете, не привлекает посторонних,  а  уж  подростков
тем паче. А ей было хоть бы что! Как-то застал ее  в  анатомке.  Выставил,
конечно, немедленно. А Пашка смеется: "Ничего, пусть привыкает!" Я  и  ему
шею намылил.
     - Вы знакомы с Инной Антоновной Билан?
     - Она работает с  моей  женой.  Милая  женщина,  большая  умница.  Вы
спросили о ней очевидно, в связи с семьей Яворских?  Матвей  Петрович  был
руководителем ее кандидатской работы: невропатология и нейрохирургия тесно
связаны. Инна блестяще защитилась и сейчас уже работает над докторской.  В
доме Яворских она - свой человек.
     Валентин насторожился. Похоже, что Инна Антоновна Билан  не  случайно
уклоняется от встречи с ним, как не случайно она была не  совсем  искренна
со своим приятелем - Акопяном: Инна Антоновна узнала не  только  девицу  в
белых джинсах, но и ее кавалера. Друг семьи Яворских, очевидно еще молодая
(недавно защитилась), не чуждая флирту и ресторанам женщина, она не  могла
не знать предмета увлечения Ларисы. Тем более, что этот самый "предмет"  -
ее коллега, и, надо думать, принят в  респектабельном  профессорском  доме
(Лариса доверяет ему отцовскую машину). Больше того: у Инны Антоновны есть
какие-то причины не давать показаний работникам милиции по поводу драки на
автостоянке, непосредственным свидетелем которой она, кстати отметить,  не
была. Что  же  она  имела  в  виду,  когда  просила  Акопяна  сделать  все
возможное, чтобы ее не впутывали  в  "эту  историю"?  Видимо,  она  что-то
знает, или, по меньшей мере, догадывается о первопричине конфликта.  Да  и
Зимовец,  надо  думать,  знаком  ей:  он  бывал  у  Яворских,   переплетал
профессорские книги...
     Сторожук выжидающе поглядывал на Ляшенко,  занятого  своими  мыслями.
Перехватив взгляд судмедэксперта, Валентин смутился, спросил  первое,  что
пришло в голову:
     - После смерти Матвея Петровича между родственниками не было раздоров
из-за наследства?
     - Не могу знать, я не был его душеприказчиком, - усмехнулся Сторожук.
     - А кому перешла его библиотека? Говорят, у профессора  была  знатная
библиотека.
     - Говорят, что в Москве кур доят! - неожиданно рассердился  Сторожук.
- Я не прислушиваюсь к  сплетням,  даже  тогда,  когда  они  выносятся  на
страницы газет!
     Ляшенко не понял, что он имел в виду, но уточнять не  стал  -  вопрос
был почему-то  неприятен  собеседнику.  Тем  не  менее,  решил,  что  надо
непременно поинтересоваться судьбой библиотеки профессора  Яворского,  так
же как и довольно странной позицией Инны Антоновны Билан.
     А еще подумал, что Билякевич прав:  конфликт  на  автостоянке  нельзя
выводить из самого себя...
     Сторожук  пошел  проводить  его.  В   небольшом   палисаднике   перед
приземистым,  таящимся  за  разросшимися  кустами   сирени   здании   бюро
судебно-медицинской экспертизы, он придержал Валентина за локоть.
     - Не завидую, Валентин Георгиевич: потреплют вам нервы с этим делом.
     - Почему так думаете?
     - Видимо, вам придется высвечивать  неблаговидное  поведение  Ларисы,
что, так или иначе, бросит тень на семью Яворских-Волощук, реноме  которой
тщательно оберегается всеми ее членами. Не улыбайтесь, смешного тут  мало.
К вашему сведению: отец Надежды Семеновны, ныне персональный пенсионер,  в
свое время был заместителем  министра  здравоохранения,  ее  старший  брат
Роман - академик,  второй  брат,  Василий  -  главврач  правительственного
санатория. О покойном профессоре Матвее Петровиче уже  не  говорю,  но  не
сомневаюсь,  что  при  необходимости  Надежда  Семеновна  не  постесняется
обратиться  за  поддержкой  к  его  бывшим  пациентам  из   числа   власти
предержащих, и ее просьба, скорее всего, будет уважена.
     - Предостерегаете от гнева медицинской элиты?
     - Элита -  понятие  не  профессиональное  -  социальное,  -  невесело
усмехнулся  Сторожук.  -  В  обществе,  где  существуют  чины  и   звания,
номенклатурные должности и адъютанты, спецсанатории и персональные пенсии,
декларация: "Все равны перед законом"  остается  всего  лишь  декларацией.
Готов держать пари, что  телефонный  звонок  вашему  начальству  академика
Романа Волощука, или, скажем, товарища Н.  из  Совмина  республики,  будет
весомее любых ваших доводов. Так, что готовьтесь к начальственным окрикам,
в лучшем случае к визитам заступников, ходатаев...
     Сторожук, словно  в  воду  глядел:  не  успел  Валентин  вернуться  в
управление, как к нему явился первый ходатай.
     Впрочем, майор Великанов из отдела кадров не считал  себя  таковым  и
держался с Валентином  покровительственно,  то  и  дело  подчеркивая,  что
беседует с ним как старший товарищ, желающий лишь одного - предостеречь не
в меру ретивого капитана от опрометчивых шагов.
     Валентин не  принимал  всерьез  Великанова,  сама  фамилия  которого,
словно  в  насмешку,  была  дана  низкорослому   тщедушному   человеку   с
приплюснутым носом-пуговкой на округлом  полудетском  лице;  непомерным  у
него было только самомнение. Но сейчас Ляшенко едва  сдерживал  себя,  ибо
Великанов не просто урезонивал его, но  и  весьма  недвусмысленно  намекал
что, коли Валентин станет упорствовать  в  своей  опрометчивости,  ему  не
избежать неприятностей.
     - Скоро майором будешь, если  наше  представление  не  задержат  там,
наверху, - ткнув пальцем куда-то в раскрытое окно,  за  которым  виднелась
круто вздыбленная крыша железнодорожных билетных касс, говорил  Великанов,
- И, если за это время на тебя какая-нибудь серьезная телега не  поступит.
Несерьезную мы в металлолом препроводить можем. А вот серьезную...
     Он многозначительно оборвал фразу, вприщур посмотрел на Валентина.
     - Бог не выдаст, свинья не съест,  -  как  можно  благодушнее  сказал
Валентин. Он не хотел заводиться  с  Великановым,  и  ляпнул  первое,  что
пришло в голову, но майор побагровел и спросил:
     - Это ты кого и в каком качестве подразумеваешь?
     - Того, кто своих не выдает, - нашелся Валентин.
     - То-то и оно! - погрозил  ему  пальцем  Великанов.  -  Ты,  Валентин
Георгиевич, говорить говори, но не заговаривайся.
     - Чем еще обязан, товарищ майор? - чувствуя что  вот-вот  вспылит,  в
свою очередь насупился Валентин.
     - Хочешь товарищеский совет?
     - Я - весь внимание.
     - Не мешай Мандзюку; не лезь в это  дело.  Я  о  драке  в  загородном
ресторане. Говорят, помер парнишка. Трагедия, конечно, для  родственников.
Но ты себя поставь на место того человека, к которому этот самый Зимовец с
бандитским ножом подступил. Как бы ты себя вел? Стоял бы и  ждал  пока  он
тебе полное харакири сделает? Не ждал бы - оборонялся. Я тоже не  позволил
бы себя резать. И подушечку для смягчения удара от падения хулигану, между
прочим, не подкладывал бы. Так  зачем,  спрашивается,  огород  городить  и
уважаемую в народе фамилию по милицейским протоколам трепать?
     - Не понял, товарищ майор, о какой фамилии речь?
     - Не хитри, Валентин Георгиевич. Ты все прекрасно понял! Так  вот,  -
голос Великанова обрел металлические нотки,  -  не  мешайся  в  это  дело.
Мандзюк сам сообразит, как его наилучшим образом для архива оформить. А не
сообразит, ему подскажут. Оттуда!
     Великанов снова ткнул пальцем в сторону крыши железнодорожных касс.
     Валентин не стал возражать -  это  было  бессмысленно,  но  о  визите
Великанова, также как и о своей беседе со Сторожуком, счел нужным доложить
начальнику отдела. Ожидал, что Билякевич возмутится, пойдет  к  начальнику
управления,  потребует  призвать  к  порядку  зарвавшегося  кадровика.  Но
подполковник  повел  себя  необычно:  сначала  испытывающе  посмотрел   на
Валентина,   затем   чему-то   усмехнулся,   забарабанил    пальцами    по
отполированной  до  зеркального  блеска  крышке   стола,   что   делал   в
затруднительных случаях.
     - А может в самом деле не стоит беспокоить Ларису Яворскую?  -  после
продолжительной паузы, произнес он. - Если иметь в виду только  драку,  то
свидетелей и без нее достаточно. К тому  же  подоплека  конфликта,  скорее
всего, носит интимный характер, а с учетом этого на  откровенность  Ларисы
рассчитывать не приходится. Что же касается личности противника,  Зимовца,
то полагаю, Мандзюк правильно определил круг подозреваемых: это кто-то  из
ассистентов кафедры  нейрохирургии.  Уличить  этого  человека  теперь  уже
несложно. Но боюсь, что мы не сможем предъявить ему обвинение в умышленном
нанесении Зимовцу тяжелой травмы: судя по всему, он действовал в  пределах
необходимой обороны.
     Немного  помолчав,  Билякевич  снова,  как-то  необычно   -   не   то
вопрошающе, не то испытывающе - посмотрел на Валентина.
     - Так может быть последуем совету майора Великанова?
     Валентин оторопел. Не далее как  утром,  подполковник  говорил  прямо
противоположное; они как бы поменялись местами.  Но  если  утром  Валентин
согласился с ним - это дело надо довести до конца - то  сейчас  терялся  в
догадках: чем вызван такой крутой поворот в позиции шефа? Не Великанова же
он испугался, в конце концов! Валентин уважал Билякевича и, если не всегда
и не во всем соглашался  с  ним  -  начальник  отдела  был  порой  излишне
скрупулезен, придирчив,  то  его  принципиальность  никогда  не  брал  под
сомнение. И вот - на тебе!
     - Извините, Виктор Михайлович, не могу согласиться с  вами,  -  резко
сказал Валентин. - Пока следствие не закончено, я  буду  предпринимать  те
дозволенные  законом  действия,  которые  сочту  необходимыми.  Если   вы,
конечно, не отстраните меня.
     - Упрямство, Валентин Георгиевич, само по себе,  не  лучший  довод  в
споре с начальством. Я имею в виду не только вас.
     Валентин  смутился,  наконец-то  сообразив,  в  чем   дело.   Видимо,
Билякевича уже взяли в оборот в  связи  с  этим  делом.  Но  отступать  не