кинутся ли они на нас?
- В том-то и дело, - возразил Шаваш, - что, наведайся мы в усадьбу
господина Андарза, дворня, преданная хозяину, непременно кинулась бы на
нас, будь мы даже Небесными Стражниками, что же касается рабов на заводе,
то тут беспокоиться следует только об одном: как бы они не съели Дия
живьем, раньше чем он укажет нам сундуки и лари. Дия помыкает народом,
обкрадывает господина: только зная, как вы цените справедливость, я и
решился предложить вам пойти на грабеж!
- Что за негодяй! - изумился разбойник, клянусь, что не остригу своих
волос, пока не восстановлю справедливость и не отберу у него деньги!
Тогда Шаваш оглянулся вокруг, и, заметив, что они со Свиным Зубом
одни, сказал:
- Я слыхал, что в этих местах бывает судебный чиновник по имени Нан.
Это человек с лисьим хвостом и волчьими зубами, и я боюсь, что если меня
показать твоей шайке, кто-нибудь из них проболтается с пьяных глаз, и от
этого на нашу долю выпадут через Нана большие неприятности. Хочу поэтому
устроить так, чтобы наша дружба осталась тайной. Из этого произойдет
двойная выгода: мы сможем еще не раз наведаться в усадьбу, а добытое в
этот раз разделим меж собой. Согласись, что когда одно и то же делят
напополам, получается гораздо больше, чем когда одно и то же делят на
двадцатерых.
"Экое разумное дитя" - восхитился про себя Свиной Зуб. Тут Шаваш
изложил свой план, а напоследок сказал:
- А сейчас мне нужно пять ишевиков. Тут один человек попал из-за меня
в беду, и он пропадет без пяти ишевиков. Я хочу, чтоб этот человек остался
цел, что бы ни случилось со мной ночью, а если все сойдет как надо, ты
можешь забрать из моей доли пятнадцать ишевиков.
Свиной Зуб дал ему пять ишевиков.
Шаваш навестил хозяйку Таси. Он отдал ей пять золотых и они объяснили
Тасе, что делать, когда придут стражники. Провожая Шаваша, хозяйка
сказала:
- Шаваш, на тебе лица нет! Как ты заполучил эти деньги?
Шаваш показал на часовню напротив: а на часовне, по указанию
господина Нарая, был нарисован бог богатства в виде огромной свиньи,
испражняющейся золотыми монетами:
- Как-как! Накакал!
И был таков.
Днем господин Андарз прибыл во дворец. Он застал государя в кабинете:
тот, облокотившись на столик, слушал доклад советника Нарая. Со своими
большими карими глазами, с бровями, изогнутыми наподобие листа антурии, в
голубой куртке, вышитой гуляющими павлинами, государь был прелестен.
Справа от него лежала печать для утверждения бумаг, которым суждено было
стать указами, а слева - бронзовый нож для разрезания бумаг, которым это
было не суждено. А на столике, близ государя, Андарз заметил старинную
"Книгу наставлений", - это была любимая книга Нарая, на которую Андарз
написал вот уже три эпиграммы, но так и не прочел до конца.
Указ, который читал Нарай, запрещал торговлю с Осуей. Нарай кончил, и
государь спросил, есть ли у Андарза возражения.
- Никаких, - сказал Андарз. - Почему бы господину Нараю не издать
указ о том, чтобы небо выкрасили в желтый цвет?
- Потому что, - совершенно серьезно ответил Нарай, - это не дело
чиновника - вмешиваться в распорядок движения звезд. Боги поддерживают
строжайший порядок на небе, а чиновники должны поддерживать строжайший
порядок на земле. Если солнце перестанет всходить и заходить в точно
расчисленное время, погибнут люди и звери! Если товары перестанут
продаваться по цене, указанной государством, погибнет государство! Посему
не следует издавать указы о цвете неба и следует издавать указы о
запрещении торговли!
Государь слушал Нарая с явным удовольствием, опираясь правой рукой на
"Книгу Наставлений".
- Государь! - сказал Андарз. - Разумный правитель не подписывает
невыполнимых указов! Если мы опубликуем этот указ, мы не сможем его
осуществить! Если мы конфискуем богатства осуйских купцов, то Осуя
употребит деньги на то, чтобы нанять варваров и разорить земли империи!
- Довольно, господин Андарз, - сказал государь. - Ваши подворья кишат
осуйскими банкирами, ваши гавани переполнены осуйскими судами! Я не желаю
слушать, как вы защищаете город, в котором вы провели шесть месяцев! Шесть
месяцев я тосковал без вас, а вы - вы устремились к осуйским взяткам!
- Я не устремился, - сказал Андарз, бледнея, - я был сослан.
- Сослан ко взяткам?
- Руш выслал меня из столицы, чтобы причинить вам боль.
- Что вы так ненавидите Руша, Андарз? Или вы хотите сказать, что моя
мать не умела выбирать министров? Едва мать моя умерла, вы не успокоились,
пока не добились его казни! Боже мой! Тело, которое ласкала моя мать,
рвала на части глупая толпа, руки, которые обнимали, достались воронам!
- Мне кажется, - проговорил Андарз, - обвинение Рушу зачитывал
господин Нарай...
- Нарай ненавидел Руша за вред, приносимый им государству, а за что
ненавидели Руша вы?
- Да, - сказал Андарз с кривой улыбкой, - до государства мне дела не
было. Я ненавидел Руша за то, что он ненавидел вас.
- Да, - промолвил государь, закусив губку, - в детстве я был уверен в
вашей преданности. Но теперь: разве могла мать назначить моим наставником
человека, который не был ей безусловно предан? Отчего вас ненавидел Руш?
- Он опасался моего влияния на вас.
- На меня или мою мать?
- Государь, что вы хотите сказать?
- Я хочу сказать, - проговорил государь, задыхаясь и трепеща, как
карась на удочке, что десять лет на посту наставника государя мог продержаться
только человек, бывший любовником моей матери.
Андарз побледнел. Признаться, при дворе нашлось бы мало статных
чиновников, которых государыня не отведала, было то и с Андарзом, но, как
говорится, если ты два раза побывал со своим пестом в чужой ступке, это
еще не повод называться мельником! Впрочем, Андарз очень предусмотрительно
не стал говорить государю, как обстояло дело. Он повернулся к Нараю и
сказал:
- Вы лжец, советник Нарай, - и это нетрудно доказать. Если бы я был
любовником государыни - неужели бы я не написал для нее ничего, кроме трех
од на ее именины!
Нарай побледнел. Действительно: любого другого человека в империи
можно было обвинить в тайном прелюбодеянии, но о каждом прелюбодеянии
господина Андарза было известно в трактирах и на перекрестках, и нередко с
самыми циничными подробностями.
Но государь был уже весь белый от гнева:
- Вы учили меня смеяться над справедливостью, чтобы я не осуждал
ваших собственных преступлений! Вы ворошили историю, как могли, скрыли от
меня такие книги, как "Железный свод" и "Книгу наставлений", потчевали
взамен разными книжонками об удивительном и занятном! Мать назначила вас
моим наставником, чтобы сделать меня неспособным к управлению страной! В
детстве я спрашивал вас о "Книге наставлений", а вы засмеялись, что это
книга, где предлагают рубить много голов и читать много доносов! Я лишаю
вас звания наставника, господин Андарз! Верните мне ваше кольцо, вы
недостойны его носить.
Андарз посмотрел на свои длинные, тонкие пальцы: на третьем из них
сидело кольцо императорского наставника: редчайший, оранжевого цвета
сапфир, оправленный в золото.
Андарз подергал за кольцо, потом поискал глазами и подошел к
маленькому столику, на котором справа лежала государственная печать, для
утверждения бумаг, которым суждено было стать указами, а слева - бронзовый
нож для разрезания бумаг, которым это было не суждено.
- Что вы хотите, - закричал государь.
- Не могу снять кольцо, Ваша Вечность. За двенадцать лет оно вросло в
кожу.
- Прекратите, - пискнул Варназд.
Андарз оперся левой рукой о столик, а правой взял бронзовый нож и с
силой вонзил его в палец над кольцом: что-то хрустнуло, брызнула кровь,
заливая бумаги. Андарз, сжав зубы, сорвал кольцо с искалеченного пальца,
положил его на стол и вышел. Государь завизжал. На столе, прямо на указе о
прекращении торговли с Осуей, в луже красной крови плавало оранжевое в
золоте кольцо.
В то самое время, когда господин Андарз повздорил с государем,
привратник на Диевой фабрике, по имени Дана Косолапка, сидел на камне под
именным столбом перед воротами. Вдруг с противоположной стороны улицы
показался прохожий. Это был коренастый человек в штанах цвета гусьего пуха
и чесучовой куртке, с рукавами, оборванными до такой степени, что они
напоминали комки прелой листвы. Из-под повязки на лбу человека, там, где
обычно ставят клеймо за воровство, выглядывала розовая язва. За спиной
незнакомец нес небольшой, обитый жестью сундук.
- Эй, - сказал незнакомец, - господин хороший, где мне тут найти
местечко переночевать?
Ухнул и спустил свой сундук на землю, явно намереваясь переночевать в
усадьбе.
- Иди-ка ты прочь, - сказал Дана Косолапка, - наш хозяин не велит
пускать на двор посторонних без рекомендации.
- А не подойдет ли тебе рекомендация за подписью самого господина
Чареники, государева казначея? - говорит незнакомец и протягивает ему
розовую.
Дана Косолапка запихнул деньги в рукав и подумал: "Этот человек сам
напрашивается на беду! Сдается мне, что его сундук набит всяким добром, и
что неплохо будет, если его сундук не только переночует здесь, но и
останется навсегда, - а хозяина, если вздумает протестовать, можно будет
зарыть у ручья под ивой.".
И вот Дана Косолапка кивает незнакомцу и несет его сундук в сторожку,
скрытно, так чтобы этого никто не видел, а потом незнакомец с розовой
язвой на лбу ведет его в кабачок напротив.
Едва сторож и незнакомец, над которым замышлялось такое нехорошее
дело, ушли в кабачок, крышка сундука приоткрылась, и из нее высунулась
лапка Шаваша, а вслед за тем вылез и он сам. Шаваш почесал себе бок,
ушибленный, когда сундук сбросили на пол, вздохнул, раздвинул деревянные
рамы окна и выскользнул наружу.
Было уже темно. Дул пронзительный холодный ветер, и облака,
уцепившиеся за черное небо, напоминали остатки каши на донышке котла.
Шаваш стоял во внутреннем дворике небольшой усадьбы: посереди дворика
потерянно чирикал фонтан, слева, на втором этаже, светился мягким розовым
светом кабинет эконома Дии. Шаваш скользнул к кустику красноглазки и
заметил, что расцветшие было бутоны загнили от холода. Шаваш вдруг
почувствовал, что замерзает: кто же мог знать, что погода так внезапно
переменится! Шаваш облизал посиневшие губки и стал осторожно взбираться по
резному именному столбу, вкопанному в землю рядом с кабинетом. Миг - и он
уже у самого кабинета. Еще миг, - и Шаваш, зацепив крючок, перебрался на
карниз и спрятался под широкими, закрывавшими стену плетьми ипомеи и
красноглазки. Шаваш осторожно раздвинул нитки в промасленной оконной
ткани, заглянул внутрь и стал смотреть.
Эконом Дия сидел за толстым дубовым столом, спиной к Шавашу и что-то
писал. Перед экономом стояла большая миска с синими и белыми пирожными.
Время от времени эконом запускал в миску руку, совал пирожное в рот и
продолжал жевать и писать. В кабинете имелась бронзовая курильница, а на
обитом сукном алтаре, - дюжина раскрашенных серебряных богов.
Время шло. Шаваш, скрючившись, смотрел в дырочку. Одной рукой он
цеплялся за карниз, а другую держал у рта, дыша на пальцы. На улице
пробили Середину ночи. Шаваш опять поменял руки. Он замерзал, как лягушка
во льду. Запах пирожных на столе у эконома проникал, казалось, через
оконную бумагу и сводил его с ума.
Шаваш ждал. Эконом писал. Ручной дрозд, вылеченный экономом, прыгал
по столу за освещенным окном.
Вдруг, немного после полуночи, в ворота усадьбы застучали. В кабинет
эконома влетела ополоумевшая хозяйка:
- Стража, - квохтала она, - стража! Люди советника Нарая!
- Вон, - закричал эконом.
Хозяйка брызнула вниз, во дворик. Эконом заметался, сгреб со стола
бумаги, и поскорее сунул их в потайное место в полу, где он хранил деньги
и ценные документы. Встряхнулся, помолился и бросился вниз.
Когда эконом Дия подбежал к воротам, вокруг уже толпились рабочие и
прислуга. Эконом заглянул в смотровую щель: за воротами крутились десять
всадников. Старший среди них был в белом кафтане и зеленой шапке, имевшей
форму цветочного горшка.
- Эй, - завопил человек в белом кафтане, - открывайте ворота!
- Лупоглазый дурак, - заорал эконом, - ты хоть знаешь, куда лезешь?
Эта усадьба отдана в пользование государеву наставнику Андарзу!
К этому времени под воротами столпилось множество работников. Среди
них слышались смешки и разговоры.
- Попалась крыса, - довольно громко говорили работники.
Кто-то посмелее закричал:
- Эй, служивые! Когда будете грабить, и нам немного оставьте!
У эконома ото всех этих разговоров душа протекла на землю. Он даже
пожалел, что обращался с людьми, как с тараканами, и подумал: "Завтра же
заведу новую графу: расходы на народное благоволение!"
А за стеной орали:
- Ты чего оказываешь неповиновение власти?
- С чего это я буду открывать ворота, - возмутился эконом. - Может,
вы и на стражники вовсе, а разбойники! Я вас впущу, а вы кинетесь грабить!
- Эй, - заорали за стеной, - как вы смеете оказывать неповиновение
властям! Эй, вы, слуги! Если не откроете ворота, завтра пойдете в
каменоломни за укрывательство воров!
Работники заволновались и начали понемногу оттеснять эконома от
ворот. Было видно, что многие среди них готовы открыть ворота и
разбойникам, а уж быть арестованными за сопротивление властям не хотел
никто.
- Да какие у вас основания, - жалобно завопил эконом.
- Отдайте преступника, не то обыщем все помещение!
- Какого преступника, - спросил, холодея, эконом.
- Преступника по кличке Две-морковки, из шайки Свиного Уха: на лбу у
него язва, скрывающая клеймо, и этот человек вчера ограбил дом почтенного
Иданы. Свидетели рассказали, что он вошел с украденным сундуком в ваш дом,
а потом его видели в кабачке с вашим сторожем!
Эконом всплеснул руками и оглянулся: но сторожа Даны Косолапки нигде
не было видно.
- Разыскать сторожа, - отдал приказание эконом.
И что же? Прошло меньше времени, чем надо, чтобы наполнить ведро
водой из родника, - трое слуг выволокли из домика бедного Косолапку и
какого-то чужака с розовой язвой на лбу. За ними двое стражников тащили
сундук. Косолапка и незнакомец были пьяны выше глаз.
У эконома отлегло от сердца.
- Отворить ворота! - распорядился он.
Ворота отворили, и ночные стражники въехали во двор. Пьяных
преступников немедленно посадили в повозку для арестованных, и туда же
водрузили сундук. Всадники, спрыгнув с лошадей, отгоняли разочарованную
толпу.
Эконом отвел командира в белом кафтане в сторону, вложил ему в руку
приятно звякнувший мешочек и прошептал:
- Этот Дана Косолапка действовал без моего ведома. Можно ли
надеяться, что я не буду упомянут в вашем рапорте.
Командир пощупал мешочек и кивнул, - ворота закрылись вновь, и
страшные всадники растаяли в ночи.
Через час в воровском погребке делили добычу. Открыли сундук и вынули
из него: двух золотых павлинов, давеча распускавших хвосты на хвалебной
полке перед богами, - и богов тоже вытащили, числом двенадцать штук,
серебряных, крашеных в двенадцать цветов, вытащили пачки розовых и зеленых
денег, и небольшой ларец, полный маленьких золотых ишевиков, и несколько
глазастых камней: опалов и аквамаринов. Свиной Зуб только ухмылялся, когда
его спрашивали, как эти вещи попали в сундук, и одни решили, что Свиной
Зуб, напоив сторожа, сумел отвести ему глаза и ограбить кабинет, а другие
решили, что тут дело не обошлось без колдовства. По общему решению Свиному
Зубу выделили половину.
А Свиной Зуб запустил в руку пригоршню опалов, и у него обломилась
душа: "Экое богатство, - подумал он, - жаль будет делиться этим богатством
с мальчишкой!" Испугался таким мыслям, и сообразил: "Это, наверное, камни
заколдованные, дурные мысли внушают". Он поскорее высыпал камни обратно,
но мысли не прошли.
Когда все перепились, Свиной Зуб вынес сундук в комнату, открыл
второе дно, достал оттуда мальчишку и спросил:
- Маленький негодяй! Сколько ты хочешь за это дело?
- Все, что произошло, - отвечал умненький Шаваш, - началось благодаря
твоей храбрости и завершилось благодаря твоей удаче! Дай мне, сколько
сочтешь нужным: мне бы лишь выкупиться от хозяина, да купить сережки Тасе.
- Что ж! - сказал Свиной Зуб, - ты обокрал хозяина, отказался
вступать в мою шайку. Я боюсь, что боги прогневаются на меня, если я
позволю тебе выкупиться из рабства на деньги, украденные от хозяина. Вот
тебе серебряная четверть, - иди купи на нее гуся.
Шаваш принял мертвой рукой монетку и пошел вон.
- Эй, - сказал старый вор, - погоди! - и зацепил Шаваша.
- Что-то ты слишком легко уходишь! Уж не украл ли ты чего-нибудь
отдельно.
Свиной Зуб заставил мальчишку раздеться, содрал с него и рубашку и
рваные штаны. Никакого золота, однако, не нашел, только увидел за воротом
бумажный сверток, перевязанный красной нитью. Он развязал его и увидел,
что это скрученные в трубочку страницы плотной бумаги, разукрашенные
квадратиками, кругами и полукружиями, и что над некоторыми из них имеются
надписи, которые Свиной Зуб не мог прочесть, так как был неграмотен.
Свиной Зуб никогда не видел подобной штуки. Он обалдел и спросил:
- Это что такое?
- Это, - сказал Шаваш, - амулет, который мне дал один из андарзовых
варваров.
Свиной Зуб скрутил удивительные страницы трубочкой и сказал:
- Заберу-ка я этот амулет себе! Сдается мне, что в нем сидит большая
удача, и что это благодаря ему ты придумал этот план и сумел украсть
столько добра.
- Не думаю я, - сказал Шаваш, - что это большая удача, - украсть
добра на много тысяч, а получить серебряный грош.
- И то правда! - испугался Свиной Зуб и отдал амулет мальчишке. А
тот, захныкав, ушел из воровской корчмы в ночную тьму.
На рассвете, когда луна, бледная, как лицо утопленника, выцвела в
небе, когда чиновники на шпилях управ известили богов о начале дня и
стражники в желтых куртках открыли ворота между кварталами, Шаваш,
замерзший и бледный, появился перед засыпанными снегом дверями веселого
дома. Тася всплеснула руками, увидев его:
- Великий Вей! Я же говорила тебе: Андарз тебя сомнет, как циновку!
Что с тобой?
- Ничего, - сказал Шаваш, - вот тебе, Тася, серебряный грош. Поди
купи себе юбку, а нам - гуся.
Тася ушла, а Шаваш сел к окну, снял с амулета красную ленточку,
расправил и стал читать. Что в тайнике не было бумаги лазоревого цвета, -
в этом Шаваш убедился еще на месте ограбления, но когда он увидел, как Дия
мечется с этой бумагой, он подумал, что документ, который так прячут,
вполне стоит украсть.
Читать было трудно. На окне стоял кувшин, с нарисованной рожей, рожа
все время вытягивалась и чмокала губами, - до чего гнусная рожа! Шаваш
глядел в прыгающие буквы и стучал зубами, его знобило, черные знаки
разлетались с листа вспугнутыми грачами и складывались в надписи "малый
приемный зал", "зала пятидесяти полей", "покои отдыхающих уток", - тут
Шаваш сообразил, что документ наверняка заколдован:
- Да это же план императорского дворца! - вдруг ахнул мальчишка, - и
едва он это сказал, как план осветился ярким светом, взмахнул крыльями и
рванулся навстречу Шавашу, - мальчишка вскрикнул и упал, и листы белыми
гусями разлетелись по комнате.
Весь этот день осуйский консул Айр-Незим пребывал необычайно мрачным.
Без толку сновал он по лавке размещавшейся в длинном, развернутом к улице
здании, придирался к приказчикам и слугам, нервничал за конторкой, и
сердце его болезненно сжалось, когда входная дверь лавки стукнула, и на
пороге в кольце весеннего мокрого совета показался молодой судья, господин
Нан.
Гость и хозяин поднялись наверх, и немедленно вслед за гостем в
гостиную проследовал пузатый чайник с наилучшим инисским чаем, по четверть
за фунтик, и засверкало прозрачное вино в белоснежных чашечках, и заняли
свое почетное место посереди стола пирог-хохотушка и пирог-ракушечник, а
также уважаемый Айр-Незимом пирог-дроздовик, с груздями и курьей печенкой,
с сахарной корочкой и красивым дроздом посередине, - Айр-Незим любил
кушать сытно и весело.
Заговорили о достоинствах пирогов и цене на дрозда и пулярку -
суждения господина Нана были самые проницательные.
- Да, кстати, - сказал чиновник, откушав чашечку, - как вы знаете,
позавчера в моем округе убили одного пустого чиновника по имени Ахсай.
Имущество убитого досталось мне в руки, и, представьте себе, оказалось,
что этот Ахсай - автор совершенно великолепного романа!
Сердце Айр-Незима замерло, и чудесный дрозд перестал радовать взор и
небо.
- Этот роман, - пояснил Нан, - написан в форме дневника, и описывает,
от первого лица, жизнь некоего чиновника. Начинается все с того, что герой
романа служит морским чиновником в Лакке. Он рассказывает, как по взятке
одного осуйского купца, Айр-Незима, - как видите, один из героев романа
носит то же имя, что и вы, - он сжег казенный корабль, груженый шелком,
чтобы уменьшит конкуренцию Айр-Незиму. Бедный купец не знал, что чиновник,
перед пожаром, разгрузил корабль и тайно продал груз другому конкуренту
Айр-Незима!
- Ах, подлец, - изумился консул.
- Эта и еще несколько проделок выплыли наружу, и ему пришлось
претерпеть тюрьму и лишения за свою благожелательность осуйской торговле.
Осуйцы выручили его из тюрьму, и Айр-Незим даже дал взятку одному
императорскому наставнику. Благодаря этой взятке герой получил должность
пустого чиновника. Отныне от торговал с Осуей. Не брезговал он и
пиратством. Обладая мандатом чиновника империи, он заплывал в покинутые
провинции и говорил доверчивым крестьянам, что имеет приказ отвезти их в
Страну Великого Света. Дальше он сажал их на корабли и отвозил на сахарные
плантации осуйцев: более двух тысяч подданных империи продал он
Айр-Незиму. Да что с вами? - сказал Нан.
- Экий подлец, - сказал Айр-Незим.
- О да, - сказал Нан, - но это не все. Полгода этот купец, который
носит такое же имя, как и вы - Айр-Незим, решили отправить своего
племянника в первое далекое плавание. Он отплыл в страну Белых Гор на
корабле Ахсая, с грузом шелка купленного в доме императорского наставника.
Корабль принадлежал Ахсаю. И вот этот Ахсай - продал весь товар от себя, а
заодно продал и племянника. Надежней было б пленника убить, но Ахсай
пожалел истреблять товар, который можно было продать. Вернувшись назад,
Ахсай рассказал, что корабль, товар и люди погибли, и еще получил
страховку за корабль. И вдруг, он встречает этого племянника, кашляющего и
без уха, на пристани в Небесном Городе, - а через две недели племянник
умирает! И наш герой начинает страшно беспокоиться, что его страсть к
стяжанию привела его к порогу жизни, и он заканчивает дневник словами:
"Мне все время кажется, что за мной следят по поручению Айр-Незима. Это не
такой человек, который прощает смерть близких. У него есть большая
бухгалтерская книга, в которую он записывает имена должников и обидчиков,
и против имен тех, кто уже убит, написано "уплачено"."
- Так-таки этими словами и заканчивается дневник? - упавшим голосом
спросил Айр-Незим.
- Этими словами и заканчивается, - с иронией подтвердил чиновник.
- Так вот, - продолжал Нан, - я в великом затруднении. С одной
стороны, я обязан передать эту рукопись советнику Нараю. Но советник Нарай
совершенно не умеет ценить литературы. Если я передам ему эту рукопись,
он, пожалуй, решит, что перед ним не роман, а дневник, тем более, что
сочинитель выводит в качестве действующих лиц исключительно реальных
людей!
Он воспользуется случаем обвинить осуйцев в преступлениях против
империи, а самого Айр-Незима - в убийстве Ахсая! Причем Нараю будет
совершенно неважно, убил Айр-Незим Ахсая или нет - важно, что его можно
обвинить в этом убийстве!
С другой стороны, - продолжал Нан, - если все это не более как
литературное произведение, я вовсе не обязан показывать его Нараю.
- Гм, - сказал Айр-Незим, - я думаю, что это литературное
произведение. Этот купец не следил за Ахсаем и не убивал его, и
бухгалтерской этой книги на свете нет. Совершенно воспаленное воображение.
Нан молча глядел на траурную красную шапку Айр-Незима.
- Значит, литературное произведение, - спросил чиновник, и в глазах
его засверкали веселые чертики. - Так что же мне с ним делать? Предложить,
что ли, издателю?
- Гм, - сказал Айр-Незим, - у одного моего друга есть маленькая
печатня для благочестивых календарей и скверных картинок. Я бы очень хотел
купить у вас эту рукопись за пятьсот ишевиков.
Молодой чиновник только улыбнулся.
- За тысячу, - сказал Айр-Незим.
Молодой чиновник улыбнулся еще невинней.
- За две тысячи, - сказал Айр-Незим, - черт побери, за две тысячи мне
бы ее продал сам автор!
Нан едва заметно покачал головой:
- Мне бы не хотелось оказаться на листах той бухгалтерской книги, о
которой упоминал покойник, господин консул. И, как справедливо замечено,
большие деньги ведут к большой погибели. Мне не нужны деньги.
- Чего же вам нужно? - изумился Айр-Незим, который из своих
предыдущих встреч с Наном вынес твердое убеждение, что Нану нужны именно
деньги, и обязательно большие деньги, и чем больше - тем лучше.
- Имена людей, которые следили за Ахсаем.
- Никто, - сказал Айр-Незим, - за Ахсаем не следил. У страха глаза
велики.
- Имена людей, которые следили за Ахсаем и знали, что он будет в
"Красной Тыкве".
- Господин Нан, - сказал Айр-Незим, - это бескорыстие ввергнет вас в
еще большие беды.
Нан выразительно молчал.
- Я не собираюсь делать никаких порочащих меня признаний.
- Хорошо, - сказал Нан. - Господин Нарай сейчас докладывает государю.
Я увижусь с ним через три часа. Если к этому времени вы не пришлете мне
записку с объяснение о том, кого вы поставили следить за Ахсаем, я передам
дневник покойника Нараю.
У ворот осуйского квартала молодого судью нагнал его собственный
стражник:
- Господин Нан! - зашептал он, - я следил за домом того негодяя
алхимика, как вы велели, учитывал входящих и исходящих, и знаете, кого я
там увидел?
- Теннака, - сказал Нан.
- А вот и не Теннака, а господина Иммани! - кто бы мог подумать, что
Иммани тоже занимается алхимией!
Через час после ухода Нана осуйский консул был во дворце Андарза.
Андарз, с замотанной шелком рукой, встретил его в дверях кабинета.
- Вы с ума сошли, - напустился он на консула, - нам нельзя видеться!
Вы знаете, что произошло у государя?
- Нет.
Андарз рассказал ему о сцене во дворце.
Айр-Незим побледнел. Только сейчас он осознал весь ужас своего
положения. Один, несомненный факт представился ему совершенно ясно. Если
бы Нан хотя бы отдаленно обвинил, его, осуйского консула, в уголовном
убийстве, государь наверняка подписал бы указ.
Айр-Незим сглотнул и сказал:
- Господин Андарз! Два часа назад ко мне приходил этот чиновник, Нан,
и обвинил меня в том, что торговец Ахсай был убит по моему приказанию. Он
вел себя очень любезно, но требовал сказать ему, откуда я знал о том, что
этот чиновник ужинает в "Красной Тыкве". Я побоялся сказать ему правду, не
посоветовавшись с вами. Дело в том, что о местопребывании Ахсая меня
предупредил письменно ваш сын, господин Астак.
И Айр-Незим подал Андарзу скомканную бумажку.
Молодой господин Астак лежал в своей спальне на пушистом ковре и
смотрел на черного жука, спешащего по "Книге наказаний". Когда
встревоженный жук добежал до края страницы, молодой господин щепочкой
отпихнул его обратно. Так повторилось еще раз и еще раз. Наконец Астак
раздавил жука.
В этот миг снаружи спальни послышались шаги, дверь распахнулась, и в
спальню вбежал Андарз. Правая рука Андарза была замотана шелковой лентой.
Андарз сунул клочок бумажки, бывший у него в руках, под нос сыну, и
сказал:
- Это ты писал?
- Да.
- Зачем?
Астак усмехнулся.
- Зачем?
- Убивать таких людей, как Ахсай - сказал Астак, - священный долг
каждого честного человека! Если честный чиновник не может сам истребить
негодяя, то он должен сделать так, чтоб негодяи истребляли друг друга.
- Тебе никто не сказал, что красть чужие письма, - нехорошо?
- Это лучше, - сказал Астак, чем кормить павлинов человечьим мясом.
Юноша видимо наслаждался собой.
- Где письмо? - заорал Андарз.
- У советника Нарая, - сказал Астак.
Глаза Андарза от гнева разлетелись в разные стороны.
- Почему ты это сделал?
Юноша улыбнулся. В этот момент он очень походил на свою убитую мать,
- та же мертвенно-белая кожа и взлетающие кверху уголки бровей.
- Ты сам знаешь.
Андарз занес над сыном замотанный шелком кулак. Тот взвизгнул и
отскочил. Андарз повернулся и что было силы ударил кулаком по туалетному
столику с малахитовой крышкой. Столик крякнул и присел, - одна ножка его
подломилась, и многочисленные баночки и притирания поехали по блестящей
крышке вниз. Андарз, с искаженным от боли лицом, повернулся к вбежавшим на
шум слугам:
- Возьмите молодого господина под стражу, и обыщите его.
Господин Андарз выбежал во внутренний дворик и остановился: у другого
конца опоясывавшей дворик галереи, прямо под красным чадящим факелом,
стоял молодой чиновник, Нан, и с интересам прислушивался к переполоху.
Андарз молча прошел в своей кабинет, и чиновник поспешно побежал за
ним.
- Господин Андарз, - сказал Нан, когда они остались одни - я нашел
человека, который убил Ахсая...
- Спасибо, - сказал Андарз, - осуйский консул только что был у меня.
Я нашел и письмо, и виновного.
- Кто это?
- Неважно, - сказал Андарз.
- Я не мог бы посмотреть на письмо, - вкрадчиво спросил Нан.
