погубит государство. Вскоре он попросит у государя мою голову. А когда он
выпросит у государя голову его ближайшего друга, головы остальных
сановников станут дешевле гусиных яиц.
Ишнайя обещал подумать об этом, и сановники вдвоем отправились к
господину Чаренике, министру финансов.
- Сдается мне, - сказал Ишнайя Чаренике, что этот негодяй Нарай
считает нас всех ворами и взяточниками! Стоило бы предпринять что-то по
этому поводу!
Чареника обещал подумать об этом, и сановники втроем отправились к
столичному префекту, Никке.
Андарз остановился полюбоваться расцветшими хризантемами, а оба
сановника заговорили со столичным префектом об интересующем их деле.
- Не стоит беспокоиться, - сказал Никка, - ведь государь расправился
с первым министром Рушем не потому, что тот был вор, а потому, что тот был
любовником его матери. Что же касается Андарза, то у государя к нему
сложные чувства. Из этого я заключаю, что Нарай добьется казни Андарза от
той половинки государя, которая ненавидит Андарза, и на этом его
владычество кончится, потому что та половинка государя, которая Андарза
любит, не сможет Нарая простить. Так стоит ли вступаться за человека, чья
казнь принесет гибель Нараю?
Чареника был так поражен этой мыслью, что вскричал:
- Вы правы!
А Ишнайя добавил:
- К тому же, кто не знает, что стихи "О Семи Супругах" принадлежат
Андарзу? А в этих стихах говорится, будто, когда я был городским головой в
Чахаре, вместо виноградных кистей в судебном саду на ветвях росла одна
оскомина! Самая отъявленная ложь!
В это время к ним подошел Андарз, и спросил, что они решили.
- Полно, страхи ваши преувеличены! - сказал Чареника.
- Почему бы вам не помириться с господином Нараем? - сказал Ишнайя.
- Зачем говорить о неприятном, - промолвил Никка, - почитайте нам
лучше свои новые стихи.
Андарз поклонился всем троим и поехал в трактир, где и напился выше
глаз.
Этим вечером Шаваш тихонько пробрался в библиотеку, размещавшуюся в
левом крыле дома. У господина Андарза была огромная библиотека: книги на
высоких полках смотрели на мальчика своими гранатовыми глазами, по стенам
были развешаны ковры, изображавшие победы Андарза, а позади огромного
стола висел удивительный гобелен, изображавший карту империи. Шаваш
вытаращил глаза. О том, что такие карты существуют, он знал только по
рассказам: не только владеть, но и смотреть на карту империи простому
смертному было запрещено. Неисчислимые бедствия могли произойти от
колдовства с картой! Вот, например, в десятый год правления государыни
Касии началась засуха, чума... В народа поползли слухи, что причина - в
том, что иссякла государева благая сила, что страной правит женщина.
Государыня приказала произвести расследование: и что же? Выяснилось, что
один из высших чиновников, обманом добыв карту империи, сушит ее над
огнем, колдует, злоумышляя на государство и государыню. Чиновника,
разумеется, казнили: слухи прекратились совершенно.
Но Шаваш пришел сюда не из-за карты. Он хотел найти книгу, которая
ответила бы ему на вопрос: что такое лазоревое письмо? Он боялся задать
этот вопрос Андарзу или его секретарю, потому что трудно было это сделать,
не возбудив подозрения. Что же касается книг, - то книги никогда не
предавались подозрениям по поводу заданных им вопросов, или, во всяком
случае, никому эти подозрения не могли сообщить. Шаваш давно заметил эту
особенность книг. Поэтому он и выучился читать.
Через час Шаваш вынул из второго слева шкафа толстый том,
называвшийся: "Книга о надлежащих бумагах". Он раскрыл книгу и погрузился
в чтение. Он быстро узнал, что, составив накладную, надо верхнюю половинку
бумаги класть в правый ящик, а нижнюю - в левый, и что накладная на сыр
имеет вверху знак козьей головки, а накладная на сено, - увенчанный рогами
кружок. Он узнал, что недопустимо подавать по начальству бумагу, которая
скверно пахнет от долгого лежания, или на которую что-то пролили.
Он узнал, что бумага о вступлении в должность наместника должна быть
синяя, как камень лазурит, а подданная жалоба должна иметь красную полосу
цвета оскорбленного сердца, доносы же можно писать на любой бумаге, лишь
бы в словах сквозило чистосердечие и верность государю.
А потом Шаваш перевернул страницу, касавшуюся официальных указов и
нашел то, что искал: на лазоревой бумаге имел право писать только
царствующий император, - свои частные письма.
Шаваш захлопнул книгу.
- Ты что здесь делаешь?
Шаваш, обомлев, поднял глаза: в проходе над шкафом стоял Андарз. Щека
у императорского наставника была слегка расцарапана, и от него несло
дешевым вином, какое пьют в кабаках на пристани.
- Ты что здесь делаешь?
- Читаю, - сказал Шаваш.
Андарз наклонился и подобрал книгу.
- Да? И что же ты тут вычитал?
- Ой, - сказал Шаваш, - я очень многое вычитал. Я вычитал, что
накладная на сыр имеет знак козьей головки, а накладная на сено, - кружок
с рогами, и что если доклад от долгого лежания приобрел дурной запах, надо
поставить рядом с ним на ночь стакан с мятой и росовяником...
- Тьфу, - сказал Андарз, - кто тебя научил читать?
- Столб с указами, - сказал Шаваш. - Когда читают новый указ, я его
запоминаю, а когда указ вешают на столб и толпа расходится, я стою у
столба и сличаю буквы со звуками.
- Прочти последний указ, - сказал Андарз.
Шаваш прочел последний указ Нарая, в котором написание доноса
приравнивалось к совершению воинского подвига. Теперь за донос можно было
получить не только деньги, но и право носить оружие, чтобы защищаться от
родных того, на кого донесли.
- А я и не знал, что его уже вывесили, - сказал Андарз.
Императорский наставник оглянулся, заметил в углу потертое кресло, и
сел. Шаваш подошел к нему поближе.
- Ты будешь поумнее иных моих учеников, - проговорил Андарз.
Глаза его были закрыты. Он напоминал больную птицу, слегка, впрочем,
пьяную.
- Какой-то вы грустный, господин, - испуганно сказал Шаваш.
- Да, - сказал Андарз, - грустный. Когда государь меняется к
человеку, даже собаки на его псарне начинают лаять по-другому.
- А почему государь переменился к вам? - спросил он.
- А ты не знаешь?
Шаваш заморгал, не зная, что отвечать.
Андарз вдруг сказал:
- У государыни Касии и министра Руша был сын, Минна, мальчик десяти
лет. Руш всегда надеялся, что Касия отправит государя Варназда в монастырь
и укажет государем этого мальчика, Минну, но Касия умерла раньше, чем Руш
добился своего. Когда я и государь арестовывали Руша, Минна прибежал в
беседку на крики. Я спросил государя, что делать с Минной, и государь
сказал, чтобы я забрал его в свой дом. Я увез Минну сюда: он ничего не ел
и плакал. Через неделю он умер. С этой поры государь стал ко мне
охладевать.
Шавашу стало не очень-то по себе. Он подумал, что человек, убивший
сводного брата государя, не очень-то задумается, если ему надо будет убить
Шаваша. Ему показалось, что он попал в очень скверную историю.
- Я, - сказал Шаваш, - ни разу про это не слышал.
- Да, - сказал Андарз, - на рынке рассказывают все больше про то, как
я дрался с королем ласов, покойником к тому же. Однако, что же ты делал
эти два дня?
- Так, - сказал Шаваш, - охотился за болтливыми языками.
- И что же ты выяснил?
- Например, - сказал Шаваш, - мне рассказали, откуда взялся эконом
Дия.
Андарз вздрогнул и спросил:
- Откуда?
- Однажды государь послал вам подарок: золото и серебро, и семь
персиков, сорванных лично государевой рукой. Андарз нечаянно выронил один
персик за окошко, а под окошком в этот миг пробегала свинья. Свинья
сожрала государев подарок и тут же превратилась в человека: это и был
эконом Дия.
Императорский наставник заулыбался.
- Я, конечно, не знаю, правда это или нет, - продолжал Шаваш, - а
только, если Дия в прошлом был свиньей, то немудрено, что ему хочется в
город Осую, где никто не спрашивает о прошлом, а спрашивают только о
деньгах.
- Откуда ты знаешь, что ему хочется в Осую?
- Я принес ему корзинку с подарками от Айр-Незима, - сказал Шаваш, -
и он так обрадовался, словно получил весточку от возлюбленной, и он
сказал, что Осуя - это самый прекрасный город на свете, где никому не
рубят головы. А в корзинке было двенадцать слив, три персика и пять груш.
- Ну и что, - сказал Андарз.
- Я думаю, что двенадцать слив значит Храм Двенадцати Слив, персики
значат день недели, а груши значат час.
Андарз долго молчал.
- Хорошо, - сказал он наконец, - иди и следи за Дией. И если тот
действительно встретится с осуйцем в храме Двенадцати Слив, можешь просить
у меня все, что хочешь.
Шаваш пошел, но остановился у двери. За окном уже совсем стемнело,
посвистывал ветер, и ветки дуба терлись о стену.
- А что за город - Осуя? - спросил Шаваш. - Правда, что там никому не
рубят головы?
- Нет на свете таких городов, - сказал Андарз, - где никому не рубят
головы. Иди.
Нан выехал из городка с первыми открытыми городскими воротами.
Проезжая предместьями, он с любопытством вертел головой,
приглядываясь к домикам с белеными и стенами и зелеными флагами. Из-за
беленых стен доносились звонкие голоса постояльцев, пахло свежевыпеченными
лепешками. Возможно, Одон был прав, полагая, что Иммани отпустил слуг ради
тайной встречи, но Нан почему-то не думал, что Иммани встречался с
торговцем или сообщником. Господин Иммани любил две вещи: деньги и женщин.
Нан вспомнил темный силуэт на пороге домика, свечку и ласковый голос
недавней вдовы: "Иммани! Иммани!".
К полудню Нан добрался до столицы и отправился в дом господина
Андарза. Он спросил у конюха, подбежавшего к его коню, не видел ли тот
эконома Дию и, получив ответ, направился в глубину сада.
Дия скучал в розовой беседке: каждый месяц два дня он должен был
проводить в усадьбе, ожидая, не захочет ли Андарз выслушать отчет.
- Сколько тысяч штук ламасской ткани было изготовлено на заводах
господина Андарза и продано в Осую, - спросил Нан.
Дия заколебался.
- Ну?
- Три тысячи, - сказал Дия.
- А сколько штук было изготовлено согласно годовому отчету,
предоставленному вами Андарзу?
- Тысяча триста, - убитым голосом сказал Дия.
- От кого Андарз узнал об этом?
- От секретаря Иммани. У Иммани волчьи зубы и целое министерство
финансов в голове.
- И что случилось потом?
- Иммани выследил все, что можно было выследить, и доложил господину
Андарзу.
- И что сделал Андарз?
- Посмеялся, - с торжеством сказал Дий, и пригрозил Иммани, что
высечет его за зловредность.
- Значит, - спросил Нан, - господин Андарз никак вас не наказал?
- Именно так, - сказал Дия.
- Но с этого времени вы и Иммани ненавидите друг друга?
- Мы и раньше не чесали друг другу пяток.
- Скажите, секретарь Иммани - проницательный человек?
- Да.
- Тогда почему, будучи проницательным человеком, Иммани собирал эти
документы? Разве он не знал, что Андарз швырнет их ему в лицо?
- Иммани, - сказал эконом, - умен, как сова, и вздорен, как гусь, и
гусь в нем часто побеждает сову.
- Значит, Иммани, собирая эти документы, думал только о том, чтобы
погубить вас в глазах Андарза?
- Что вы хотите сказать? - побледнел эконом.
- Я хочу сказать, - произнес Нан, что господин Иммани предоставил
Андарзу только часть документов. Что, после того, как Андарз его прогнал,
он показал вам остальные документы и пригрозил вам, что если вы не
возьмете его в долю, он отошлет эти документы советнику Нараю. Он сказал,
что господину Андарзу ничего не будет, так как Андарз получил от государя
привилегию заводить в усадьбах станки и торговать шелком с Осуей, но что
вы ни от кого не получали привилегии обворовывать своего господина. Это
так?
Дий с ужасом глядел на чиновника, потом кивнул.
- Сколько процентов с вас потребовал Иммани?
- Три.
- Это сначала три, а потом?
Дий опустил голову и прошептал:
- Потом он потребовал пять.
- Три месяца назад Иммани уехал в Аракку: господин Андарз посылал с
ним деньги, заплатить отрядам варваров, охранявших брата. Почему вы были
против этой поездки?
- Я боялся, что он сбежит с деньгами.
- Ложь. Если на то пошло, вы на это надеялись. Ткань, которую вы
продавали, шла в Осую через Аракку. Вы боялись, что из этой поездки Иммани
привезет новые документы, которые позволят ему потребовать уже не пять, а
семь процентов, а то и все десять. Так или не так?
- Так. Голос Дии упал до еле слышного шепота.
- Но Иммани ограбили по дороге, и он не смог потребовать с вас этих
семи процентов?
- Что вы хотите сказать?
- То, что это ограбление сэкономило вам тысячи и десятки тысяч?
- Я не грабил Иммани!
- Вы появились в доме Андарза сразу после смерти государыни Касии,
позже Теннака и Иммани. Господин Иммани преступник, господин Теннак -
тоже. За пределами дома Андарза Иммани ждет обвинение в воровстве, а
Теннака - обвинение в убийстве наместника Аракки. Им обоим некуда идти из
дома Андарза. Андарз спас их от наказания. От какого возмездия спас Андарз
вас? Какое преступление совершили вы против государыни Касии?
- Я ни в чем не виновен, - взвизгнул Дия.
- Что ж, - в определенных обстоятельствах - это самое непростительное
преступление, а? - сказал Нан и вышел из беседки. За его спиной Дия закрыл
пухлые глазки и потерял сознание.
Из беседки господин Нан прошел в кабинет Андарза. Императорский
наставник сидел в кресле на возвышении и смеялся, а перед ним на руках
ходил Шаваш. Впрочем, мальчишку тут же отослали, и Нан принялся
рассказывать о своей поездке в Козий Лес. Едва он кончил, в дверь
послышался стук, и на пороге показался секретарь Теннак. Он сказал, что
Дия потерял сознание в розовой беседке, и по этой причине просит
позволения удалиться домой и не дожидаться, вызовет ли его Андарз с
отчетом.
- Великий Вей! - сказал Андарз, - что с ним?
- Этот шпион Нарая, Нан, напугал его до смерти, - сказал Теннак.
- Невежливо говорить о присутствующем человеке в третьем лице, -
сказал Андарз.
- Ах я козел в капусте! - с насмешкой вскричал Теннак, - простите
меня, глупого варвара! В нашем языке, когда о присутствующем говорят в
третьем лице, это свидетельствует о величайшем почтении! Ах я
невежественная скотина! Вечно путаю языки!
Откланялся и вышел. Вейский его был безукоризнен.
"Великий Вей, - подумал Нан, - как бы этот варвар не свернул мне
шею".
- Да что же это у вас такое случилось с Дией? - спросил Андарз.
- Вы же знаете, господин Андарз, что почти половина ваших вассальных
торговцев изготовляет ткани, а Дия продает эти ткани в Осую. Иммани собрал
бумаги, уличающие Дию в воровстве, пригрозил написать на него донос, если
тот не станет платить ему пять процентов с доходов. Иммани, пьяный,
проговорился, что у него есть такие бумаги, и поэтому показал часть вам.
Но на самом деле он собирал документы не для вас, а для того, чтобы
запугать Дию настоящим арестом.
- Мерзавец! - сказал Андарз, - я его повешу!
- Не советую. Вы не сможете сделать это сами, вам придется передать
его властям: представляете, что он сможет рассказать перед казнью? Можно
избавиться от него, не прибегая к посредничеству властей, но, увы, всякий
скандал в вашем доме будет на руку господину Нараю. Стоит кому-либо из
ваших секретарей исчезнуть, и Нарай обвинит вас в том, что вы убили
человека, решившегося свидетельствовать против вас.
Андарз сидел молча, и руки его машинально рвали и скатывали в комочки
исписанную бумагу на столе.
- Что же касается Дии, - продолжал Нан, - то он признался, что Иммани
возвращался из Аракки с новыми компрометирующими Дию документами, и,
конечно, он потребовал бы новых денег. Мне представляется вполне
возможным, что Дия объяснил положение одному из своих соучастников, и они
согласились, что лучше отнять эти бумаги у Иммани, нежели платить ему из
собственного кармана. Когда Дия увидел лазоревое письмо, он, по
обыкновению, перепугался, и сообразил, что письмо надо отдать вам. Но как?
Отослать его даром - не будет ли это подозрительно, и, вдобавок, убыточно?
Зачем отдавать даром то, за что можно попросить шестьсот тысяч?
- Стало быть, - сказал Андарз, - вы подозреваете, что Иммани был
ограблен Дией и его осуйским сообщником?
- Более всего, - сказал Нан, я подозреваю самого Иммани. Он мог
инсценировать ограбление сам. Он мог зарыть где-нибудь свою одежду или
бросить ее в реку, а ценные вещи спрятать в укромном месте. Через
несколько недель он мог вернуться и выкопать укрытое, благо застава
находилась в трех часах езды от столицы. Мне также известно, что он
поддерживает тайную связь с одной женщиной из Осуйского квартала: он мог
передать поклажу ей. Возможно, Иммани даже не знал о содержании письма, а
хотел просто украсть подарки, которые наместник Хамавн переслал брату.
Только через несколько недель, вернувшись за добычей, он мог обнаружить,
что у него в руках. Вся эта история с отпущенными слугами и с разбойником,
которого никто не видел, кажется очень подозрительной.
С другой стороны, если разбойник приложил усилия, чтобы Иммани его не
видел, - это могло быть оттого, что Иммани разбойника знал. Так, например,
Теннак, варвар по происхождению и человек неимоверной физической силы,
предан вам, но терпеть не может Иммани. После того, как слуги известили о
скором приезде Теннака, варвару ничего не стоило проскакать эти три часа
до Козьей дороги, залезть на дерево, подкараулить Иммани, и ограбить его.
Наверняка он просто хотел проучить Иммани за донос касательно алхимии, но
потом увидел меж строчек письма шестьсот тысяч, и эти шестьсот тысяч
встали между ним и его верностью.
- Да, - сказал Андарз, - удивительные вещи происходят с людьми, когда
шестьсот тысяч встают между ими и их верностью...
- Что касается эконома Дии, продолжал Нан, то он весит столько,
сколько Андарз, Иммани и Теннак, вместе взятые, и если бы он спрыгнул с
того сука, он бы сломал себе шею, - если бы сук еще до этого не обломился
под ним. Поэтому-то я говорю, что у него должен был быть сообщник из
осуйских купцов.
В усадьбе господина Андарза жил слепой солдат: глаза ему вынули
варвары, чтобы заставить его сучить шерсть, и он сучил шерсть десять лет,
пока Андарз его не отвоевал. Этот старик хорошо знал обычаи варваров и
любил поговорить, и он рассказал Шавашу, как Теннак убил брата Андарза,
Савара.
Отвоевав столицу Аракки, Андарз сделал своего брата Савара
наместником Аракки, и они принялись воевать вместе: Савар воевал в
западной Аракке, а Андарз - в восточной, он воевал хорошо и в битве у
Бараньего Лога убил в поединке брата короля ласов. В это время у ласов
было в обычае посвящать молодых людей в воины. Новому воину подстригали
волосы, и ему вручали оружие самого знатного человека из тех, кого он
убил. Чтобы в в воины не посвящали людей недостойных, пиры, на которых
посвящали в воины, устраивались родственниками тех, кого воин убил.
Через месяц после битвы у Бараньего Лога король ласов пригласил
Савара на пир. На этом пире ему подстригли волосы, посвящая в воины, и
подарили шлем и меч брата короля ласов. Им казалось непорядочным, чтобы
такой сильный боец не был посвящен в воины.
А через месяц Савар пригласил на пир всех вождей варваров, и обещал
подарить каждому меч и шлем. Всем хотелось получить меч из рук такого
богатого человека и доблестного воина. Савар разбил в садах перед столицей
шатры, и воинов-ласов по очереди вводили в шатры и убивали. Он убил всех,
кто пришли на пир, числом восемьдесят четыре вождя, а потом приказал
надеть на каждого берестяной шлем и дать в руки каждому деревянный меч, и
отправил трупы домой.
Теннаку не было двенадцати лет, и ему еще не делали прически воина, и
поэтому его не взяли на этот пир. Теннак, оскорбившись, переоделся в
крестьянскую одежду и тайком проследовал за отцом и тремя старшими
братьями. Он спрятался в садах и видел, какой пир задал наместник своим
друзьям-варварам. На следующий день наместник выехал с войском в поход,
чтобы доесть остатки племени ласов, и перед городскими воротами к его коню
подбежал крестьянский мальчишка в шапке с красной лентой, на которой было
написано: "прошу справедливости". Наместник наклонился, чтобы выслушать
жалобу, а мальчишка воткнул ему в горло железный прут. Наместник свалился
с коня, мальчишка вскочил на коня и ускакал. У наместника был лучший конь
в войске, и догнать коня не смогли. От этого железного прута наместник
захворал и через десять дней умер на руках рыдающего Андарза.
После этого Андарз повел войска в земли ласов, и те, видя, что у них
не осталось ни одного взрослого вождя, запросили мира. Андарз потребовал
выдать убийцу брата, и женщины племени привели Теннака в шатер Андарза со
связанными руками. Мальчишка был длинный, как угорь, и грязный, и когда
Андарз положил ему руку на плечо, он немедленно тяпнул Андарза за палец.
Через полчаса Нан был в кабинете Нарая. Императорский любимец сидел
за столом, а в коробочке перед ним лежали фальшивые банкноты. Господин
Нарай показал одну из них Нану. Это была "розовая" ассигнация, стоимостью
в десять журавлей. Ассигнацию выкрасили в пурпурный цвет, цифрам
подрисовали ножку, и превратили "десять" в "сто".
- Удивительное дело, - сказал Нарай. - Каждый человек понимает, что,
если перекрасить ассигнацию и подрисовать на ней цифры, - это
преступление. Но если, допустим, человек покупает за десять журавлей штуку
шелка, а потом перепродает ее за сто журавлей, - чем это отличается от
перекрашивания ассигнаций? Некоторые говорят, что перекупщик затратил
время, проявил хитрость и смекалку. Но разве тот, кто перекрашивал
ассигнацию, не затратил времени и смекалки?
Нан согласился с рассуждением господина Нарая.
- Хотел бы доложить вам о результатах своей поездки, - сказал Нан,
кланяясь и протягивая доклад.
- Оставьте, господин Нан! - поморщился Нарай. - Дрязги рабов и
сплетни женщин, мелкие раздоры большого дома, господин, который
стравливает слуг, как петухов: мудрено ли, что любой из них перегрыз бы
ему шею, если б нашел способ уберечь при этом свою? Государственному мужу
не подобает забивать голову пустяками, все его мысли должны быть о благе
народа.
Чиновники сели и заговорили о тринадцати видах учета. Суждения
господина Нана все были самые проницательные.
Вдруг советник Нарай полюбопытствовал:
- Что вы думаете о торговле с Осуей?
Молодой чиновник поклонился:
- В настоящее время существует три способа торговли между империей и
Осуей. Первый, самый прибыльный - это когда патриции из банка Осуи
отправляют товары под видом подарков государю. Прибыль от этой торговли
делят между собой верхушка осуйского банка и высокопоставленные чиновники
Дворца. Они, используя свое влияние, побуждают казну возмещать дары в
дцадцатикратном размере, наносят непоправимый вред государству.
Второй вид торговли, - это когда провинциальные чиновники и люди из
столичных ведомств снабжают осуйские корабли своими пропусками. Этим
занимаются люди среднего положения.
Третий вид торговли, - это контрабанда на границе, когда крестьяне
ходят по горам туда и сюда, носят с собой то гвозди, то соль. Этой
торговлей люди занимаются от нищеты.
Советник Нарай подошел к окну и развернул шторы: вдали лениво
блеснула излучина реки, и круглые суда на пристани: окна кабинета выходили
прямо на Осуйский квартал.
- Они грабят народ, - закричал Нарай, - они сосут костный мозг
государства, и они делают это руками наших же собственных чиновников, и
они используют наши же мысли и установления! Бедствий народа, возникающих
от этого, не перечислишь! Прибылей взяточников не сочтешь! В стране есть
все: она не нуждается во внешней торговле! Если на то пошло, она не
нуждается и во внутренней! Необходимо запретить обмен с Осуей и
конфисковать все товары осуйских торговцев, а показания их, данные при
допросах, использовать для того, чтобы расправиться с негодяями,
нажившимся на крови государства! Девять лет я вынашивал подобный доклад,
три месяца я держу его готовым: завтра же я представлю доклад императору!
Был уже час Овцы, когда Нан вышел из управы советника Нарая и так
раскричался на носильщиков, что те в четверть часа добежали до дворца
господина Андарза.
Эконома Дии за обедом не было: Нан заметил в углу, среди стеклянных
фигурок часов, давешнего мальчишку, Шаваша.
За второй переменой блюд Андарз вдруг указал на Шаваша:
- Знаете, Нан, как мальчишка научился читать? Слушал глашатаев,
запоминал слова указа и сличал звуки с буквами на столбе!
- Советник Нарай доставил ему изрядную практику, - заметил Теннак.
- Быть такого не может, - злобно вскричал Иммани, - чтобы глупый
мальчишка научился читать по указам!
- А ну-ка прочти последний указ, - потребовал Андарз.
Шаваш сделал глупую мину и сказал:
- В целях искоренения неправедности и поощрения праведности! Чтобы
добрые смеялись, а злые плакали! Повелеваю: каждой хозяйке взять четверик
красноречия, да полфунта ключевой воды, да полфунта целомудрия, купленного
в веселом доме, да полфунта справедливости, купленной в судебной управе,
да и питаться этим для экономии риса. А когда придут в управу за
полуфунтом справедливости, брать с пришедших по ишевику за порцию, а тех,
кто не придет, сослать в каменоломни.
Андарз и Теннак захохотали, Иммани захихикал по-девичьи. Астак, сын
Андарза, вскочил из-за стола:
- Стыдно, - закричал юноша, - стыдно! Справедливый чиновник пытается
навести порядок в государстве, - продажные твари осыпают его насмешками и
клеветой!
И выбежал вон. Нан подумал, встал и вышел за ним. Андарз, с
совершенно бледным лицом, созерцал Шаваша.
- Надобно доучить его грамоте, господин Иммани, - сказал Андарз.
Иммани покраснел от обиды, как рак, брошенный в кипяток.
- Я доучу его грамоте, - сказал огромный Теннак.
Через десять минут Нан вернулся: нити кружев его кафтана намокли и
прилипли к темно-красным обшлагам, как бывает, если прижать к себе
плачущего. Андарз проводил эти мокрые рукава завистливым взглядом.
Уже подали сладкую дыню, и орешки, сваренные с маслом и сахаром,
когда Андарз спросил, о чем Нан беседовал с господином Нараем.
- О, - сказал Нан, - он поручил мне обработку проекта об украшении
города.
- И какие практические меры он предлагает?
Нан усмехнулся.
- Я еще не дочитал до конца. Я застрял на седьмой странице, где
господин Нарай делится своими познаниями в зоологии и сообщает, что
животное под названием "небесный огонек" имеет черную блестящую шкурку, и,
в присутствии императора склоняет свою голову, а в присутствии злого
чиновника закрывает глаза лапками и поворачивается к нему спиной. Где-то
там в конце было про запрет есть на городских площадях фиги, и заплевывать
мостовую косточками.
- А причем здесь животное? - ошеломленно спросил Андарз.
- Вот и я тоже читал и думал, - причем здесь животное, - усмехнулся
Нан.
- Черт знает что, - сказал Андарз, - Ивин, вы когда-нибудь слыхали о
животном "небесный огонек"?
- Конечно, - сказал секретарь, - с пяти лет и до пятнадцати. У нас в
деревне шаман все о нем рассказывал. Я полагаю, что господин Нарай
употребляет имя этого животного метафорически: как преамбулу для
государственных постановлений.
- Государственные постановления не нуждаются в метафорах. Они
нуждаются в здравом смысле, - пробормотал Андарз, страдальчески
сморщившись. - Все, господа, прошу меня извинить, - у меня болит голова.
Мой дом - ваш дом, располагайте всем.
И с этими словами императорский наставник быстро встал и вышел из
зала.
Шаваш, в своем уголке, подумал, что господин Нан, конечно, небрежно
высмеял указ Нарая, но ничего не сказал о его содержании. И что когда указ
выйдет, господин Андарз не сможет упрекнуть Нана за то, что тот скрыл от
него свое участие в указе.
Господин Иммани заторопился переодеться в дворцовую одежду, и Нан
сказал, что подождет его в саду.
В глубине сада тек заколдованный источник, уничтожающий все грехи:
так, по крайней мере, извещала надпись на источнике. Около источника Нан
заметил секретаря Теннака: варвар сидел верхом на желтом камне и лущил
дынные семечки. Он уже заплевал всю траву вокруг.
- Почему вы так ненавидите Иммани, - спросил Нан Теннака.
- В этом человеке совести не больше, чем костей в медузе, - ответил
Теннак.
Молодой чиновник недоверчиво засмеялся.
- И все?
- Ага.
- Скажите, Теннак, кем был Иммани до того, как он перешел в дом
Андарза?
- Секретарем Савара.
- Секретарем Савара или его любовником?
Варвар встал с желтого камня и справился:
- Что вы хотите сказать?
Нан тоже поднялся на ноги:
- Я хочу сказать, мягко произнес Нан, - что вы в конце-концов
обнаружили, что убили не того человека. Что наместник Савар мог, конечно,
увешать трупами берега реки или бросить пленников в ров и засыпать их
землей: но что совет перебить на пире варварских вождей он получил от
своего молодого любовника Иммани. И...
Нан не договорил: варвар одной рукой взял чиновника за плечо, а
другой крепко и страшно ударил его в лицо. Послышался треск раздираемой
ткани: Нан пискнул и сел на землю, а кусок кружевного оплечья из кафтана
чиновника остался у Теннака в лапе. Теннак повернулся и пошел прочь. За
поворотом дорожки он встретил Иммани.
- Эй, - сказал Теннак, - там сидит этот чиновник, Нан, подберите его.
- А что с ним? - встревожился Иммани.
- Ушибся, - сказал Теннак.
