конце концов, чиновник, правда, очень умный чиновник - а все же чиновник
знает только чернильницу и бумагу.
Не прошло и четверти стражи, как Шаваш, отлично запомнивший положение
пальцев Айр-Незима, вертевшего цифры замка, открыл сейф. В сейфе стояло
несколько черепаховых шкатулок, а поверх всего лежала толстая книга, в
которую торговец записывал дебет и кредит. Шаваш открыл одну шкатулку,
вторую, третью, облизнулся и подумал: "Глупый человек Айр-Незим, - сказано
же: "Не клади все яйца в одну корзину, и даже в один сейф".
В небесном городе имелось четыре вида глашатаев для объявления
указов: местные указы провозглашал чиновник в сером кафтане;
указы-постановления провозглашал чиновник в парадном кафтане "единорог", а
подписанные рукой государя законы провозглашал чиновник, ехавший по городу
на муле, с золотыми подковами и золотой уздечкой. Законов в последнее
время стало много, и кое у кого рябило в глазах от обилия законов, а кое у
кого - от золота на уздечке. И вот как-то люди Серого Бычка и Радани,
сговорившись, окружили чиновника плотным кольцом, и, крича "Ура", стали
бросать его в воздух. Стража не посмела препятствовать народному
волеизъявлению, и оказалось, что под видом этого самого волеизъявления две
шайки разбойников ободрали с мула золотые подковы и уздечку, и смылись.
Отчет о случившемся, попав на стол советника Нарая, привел его в
необычайно скверное состояние духа. Старик был мнителен и даже суеверен;
обладал наклонностью в каждом происшествии видеть символ; и вот эта
заурядная уголовщина представилась ему обличительным знаком против всех
верховных воров империи, которые - как то показал доклад проклятого
торговца Айр-Незима, - используют справедливые указы Нарая для того, чтобы
под видом восторга урвать себе золотую уздечку.
Старик не спал всю ночь, и у него заболело сердце. Кутаясь в красный
халат с кистями, он сошел вниз, в кабинет, и стал глядеть на редкие звезды
вверху. Душа его вот уже давно была неспокойна. Он не стремился ни к чему,
кроме как установлению разумного правления: о злом или добром в своих
поступках он не рассуждал: смешно было бы отрицать, что истинная доброта -
не в том, чтобы не творить зла, а в том, чтобы наименьшим злом
предотвращаться наибольшее. Но вот что смущало Нарая, - он был влюблен в
разум и порядок, и он не мог не видеть, что для установления разумного
правления он обращался к самым неразумным страстям государя; для
установления режима, при котором не будет ни зависти, ни злобы, он поощрял
зависть толпы, - в идеальном правителе нужно воспитывать бесстрастие, а
что он воспитывал в государе? Этим способом нетрудно было устранить
врагов, но как этим способом добиться той цели, которой он задался?
Скрипнула дверь - на пороге кабинета показался Нан. Нарай поглядел на
него с подозрением:
- Где вы были, Нан? Почему я слышу о смерти этой женщины из вторых
рук?
- У Айр-Незима. Он благодарил меня по своему обыкновению, - и Нан
выложил перед советником Нараем розовую банковскую книжицу.
Нарай пересчитал страницы книжки:
- Это очень большая благодарность. За что?
- Убитый Иммани, приходился мужем его племяннице, и Айр-Незиму очень
не хотелось, чтобы об этом узнали вы или Андарз.
- Он и вправду сбежал с женой Андарза, а потом убил женщину?
- Именно так, - поклонился Нан.
Нарай встал и принялся расхаживать по кабинету из стороны в сторону.
- Это никуда не годится, - решительно произнес он, - когда государь
услышит, что у Андарза убили жену, он расплачется от сочувствия!
Нан промолчал.
Нарай вручил Нану лист с голубым обрезом, употребляющийся для
докладов императору, и произнес:
- Полагаю, что дело обстояло так: Андарз проговорился жене о своих
изменнических планах; женщина побежала из дворца, чтобы все рассказать;
Андарз, сообразив, что он наделал, послал Иммани убить женщину, а потом
послал второго человека убить Иммани, - этот-то второй сбросил Иммани с
башни и ранил вас. Что вы и напишете в докладе.
- Этого не было в действительности, господин Нарай, - сказал Нан.
- Действительность - это частный случай, - возразил всемогущий
советник.
Нан принял лист и отправился сочинять доклад.
Между тем Айр-Незим был, конечно, раздосадован поведением Нана.
Конечно, что такое Нан? Пятый ранг, и пуповина у него еще не просохла. Это
только Нарай или Андарз могут бросаться обвинениями величиной с Желтое
Море, а Нан - слишком маленький чиновник, чтобы ему кто-то поверил без
документа. Если он придет с рассказом о ночном происшествии к Андарзу, то
Андарз решит, что Нан - просто шпион Нарая, который хочет поссорить
Андарза с Айр-Незимом, а если он придет с рассказом о ночном происшествии
к Нараю, то Нарай, услышав о пропавших документах, прямо покажет ему пойти
и повеситься.
И все-таки ему было чрезвычайно неприятно, что Нан откуда-то узнал о
плане дворца, и если бы какой-нибудь завалящий бог пришиб Нана молнией,
или, скажем, бараньей лопаткой, какую-нет нет-да и выбрасывают с верхних
этажей вместе с помоями ленивые хозяйки, - Айр-Незим с радостью дал бы
богу бараньей лопатки на содержание его храма. Но у Айр-Незима не было
знакомых богов, а те, которые были, были весьма ненадежны и то и дело его
подводили.
Поэтому банкир решил обратиться к другому ведомству. Едва благодетель
и прародитель смертных, круглое солнце, выкатилось из серого утреннего
тумана, Айр-Незим поспешил на пристань полюбоваться ящиками и товарами, и
по дороге поманил к себе разносчика пирожков, в веревочных туфлях и с
коромыслом через плечо: на одном конце коромысла было блюдо с рисовыми
пирожками, а на другом - с мясными.
Улица, в серый утренний час, была пустынна: из-за беленых стен садов
поднимался запах свежевыпеченных лепешек, смешанный с ароматом росовяника
и ночного табака, да вдалеке беззлобно переругивались кухарка с хозяйкой.
Айр-Незим выбрал мясной пирожок и протянул пирожнику плату: бумажку в
три тысячи.
- У меня нет сдачи, - сказал хмуро продавец.
- Знаешь нового судью десятой управы? - спросил банкир.
- Я не знаю, а пятки мои с ним знакомы, - со вздохом сообщил
продавец, которого неделю назад по приказу Нана били двадцать раз по
пяткам за совершеннейшие пустяки.
- Сегодня в полдень - сказал Айр-Незим, - молодой судья будет в
часовне Исии-ратуфы, что у северного канала. Ваше дело - сделать так,
чтобы он оттуда не вышел.
- А с чего это молодой судья пойдет в такое скверное место?
- Вы передадите ему, - сказал Айр-Незим, что один лесной человек
хочет переговорить в часовне судьей относительно письма, которое тот
разыскивает. Так и передадите: "Относительно письма".
Продавец повертел бумажки, данные ему Айр-Незимом, и сказал:
- Этот пирожок вам дешевле, чем за пять тысяч, никто не продаст.
На лице Айр-Незима выразилось возмущение:
- За такого маленького человека такие большие деньги!
Они немного поторговались, и сошлись на том, что пирожок, заказанный
Айр-Незимом, стоит шесть тысяч.
"Вот ведь какое дело! - думал Айр-Незим через десять минут, наблюдая
за разгрузкой баржи-губошлепа и рассеянно выслушивая причитания капитана -
через три дня этого человека будет убить легче, чем проглотить яйцо, а
его, как назло, надо убить именно сегодня!"
К полудню следующего дня множество чиновников было осведомлено об
убийстве жены Андарза, но мало кто поспешил лично выразить свое
соболезнование. Большинство ограничилось подарками, а иные и подарков не
прислали. Зато народ собрался под стенами дворца благожелательной толпой,
- множество людей в столице не любило Нарая за ущерб, причиненный
имуществу или пяткам, но эти люди были совершенно неорганизованы, и
принуждены молчать под напором маленького, но агрессивного меньшинства.
Кроме того, послезавтра был день Пяти Гусениц. В этот день Андарз, по
обыкновению, выдавал каждому кварталу и цеху определенную сумму на
угощение, и устраивал особую еду для всех, кто приходил к его дворцу.
Теперь толпа тревожилась, - будет угощение или нет; прошел слух, что
отпуском денег на угощение заведовал как раз убитый любовник женщины, и
что люди советника Нарая опечатали все его бумаги; рассказывали также, что
Андарз от горя превратился в белого журавля и улетел в Голубые Горы. Люди
заволновались за судьбу Андарза и угощения. Им казалось, что неопытный
журавль пропадет в диких горах. Больше всего их возмущало, что ни один из
высших чиновников не решился нанести Андарзу визит соболезнования.
Поэтому, когда к полудню они увидели осуйского консула Айр-Незима и
варварского короля Аннара, которые, в сопровождении слуг пробирались на
конях между густой толпы, запрудившей площадь, они радостно закричали, а
когда Аннар и Айр-Незим принялись кидать в толпу деньги, прямо-таки
запрыгали от восторга.
Обоих гостей почтительно провели в библиотеку. Андарз сидел в
глубоком кресле, укутанный до подбородка каким-то покрывалом с васильковой
опушкой и золотыми кисточками по нижнему краю. Стены были затянуты мягкими
гобеленами, и Андарз рассеянно смотрел на один из них, - на гобелене были
вышиты маленькие домики столицы, и над ними, подпоясанный каналом,
возвышались сверкающие стены государева дворца: серебряные гуси,
охраняющие дворец, били на стене крыльями, и два маленьких бога в вышине
разворачивали над дворцом свиток.
- Сколько народу, - сказал Айр-Незим, - сколько народу! Удивительная
вещь - внимание народа. Оно преображает человека, как философский камень
преображает металлы. Талант, если его знают тысячи, становится гением;
предприниматель, если ему доверяют тысячи, становится миллионером,
чиновник, если его обожают тысячи, может поменять местами небо и землю.
- Не беспокойтесь, - сказал Андарз, - эти люди волнуются не за меня,
а за праздничное угощение.
- Огромная толпа, - покачал головой Айр-Незим. - Как бы в этой толпе
после угощения не вспыхнул бунт!
- У меня нет денег на угощение, - коротко сказал Андарз, - государь
передал мои чахарские земли Мнадесу, а рудники в Лахаре переданы
наместнику Иниссы. Так что если бунт и будет, то не в мою пользу.
- Я могу ссудить вас деньгами на этакий праздник, - сказал Айр-Незим.
- Вы вряд ли допроситесь своих денег назад у моей отрезанной головы.
И мне нечего продавать, кроме своего государства.
- Этот товар меня устроит, - сказал Айр-Незим.
Тут Андарз слегка приподнял брови и стал разглядывать своего
собеседника.
- Дорогой консул, - ласково сказал Андарз, - вы забыли, где вы
находитесь. Здесь вам не город Осуя, где ратуша стоит прямо посереди
городской площади, для удобства народа, который имеет привычку выкидывать
каждые четыре месяца магистратов из окошек. Поднять бунт в столице -
нетрудно, добиться чего-нибудь с его помощью - невозможно. Когда ворота
дворца закрыты, даже таракан не пролезет внутрь.
И в доказательство справедливости своих слов Андарз указал на гобелен
с изображением дворца и богов, разворачивающих над дворцом свиток.
- И наружу! - вскричал Айр-Незим, - и наружу! Вы не можете себе
представить, господин Андарз, - как жутко мне было на этой злосчастной
аудиенции: пока я не выскочил из ворот, я только и думал: "Сейчас нагонят!
Сейчас арестуют!" И я очень хорошо себе представил, какая это страшная
западня - дворец! Ведь мы, торговцы, не отличаемся храбростью. Ох, я даже
собирался от испуга утопиться в ближайшем фонтане.
И Рай Адан растопырил рукава и замахал ими так, что король Аннар,
глядевший на него с недоумением, не мог удержаться от смеха.
- Но ведь необязательно ходить во дворец через ворота, - сказал
король Аннар. - Я слыхал, что во дворец ведут подземные ходы, и что
господин Андарз заведовал их строительством.
- Ходы давно занесло песком, - дернул губой Андарз, - уж в этом-то я,
как начальник стройки, ручаюсь. Да и не помню я о них ни черта.
- Вы не помните, - сказал Айр-Незим, - зато ваш эконом помнит
отлично.
- Мой эконом вчера уехал в Иниссу.
- Думаю, - сладко сожмурился Айр-Незим, - что он уехал гораздо
дальше. И на прощанье оставил мне вот это, - и с этими словами Айр-Незим
помахал перед растерявшимся Андарзом планом подземных ходов.
Андарз, догадывавшийся уже некоторое время, к чему идет разговор,
стал белее яичной скорлупы.
- Что вы хотите? - пробормотал он.
- Господин Андарз! - развел руками Айр-Незим, - ведь бунт все равно
вспыхнет! Обязательно вспыхнет, причем народ, со свойственной ему
легкомыслием, будет, с одной стороны, бунтовать против Нарая, а с другой -
громить нашу слободу. И вот я подумал: эти народные бунты, все равно что
печка в чистом поле, - сгорает много, а толку никакого. Почему бы не
построить вокруг печки стены? Почему бы, пока народ бьет горшки, не
забраться во дворец и не объяснить государю, что следует прислушиваться к
голосу народа!
На красивом лице императорского наставника появилось странное
выражение.
- Государя не тронем, - продолжал Айр-Незим, - Аннар женится на его
дочке. Я составил список сторонников Нарая, подлежащих устранению, можете
внести в него добавления. Как только народ узнает, что Нарай убит, он тут
же расправится с его приспешниками. Каждому воину выдадите из казны по
тысяче золотых, а Осуе возместите убытки в сумме пяти миллиардов.
- Одного миллиарда, - сказал Андарз.
- Да как вы смеете торговаться, - возмутился Айр-Незим. - Мы спасаем
вашу голову, а вы проявляете неблагодарность! Мы бы и без вас могли
проникнуть во дворец!
- А на следующий день, - сказала Андарз, - после государственного
переворота, произведенного варварами и осуйскими купцами, вся страна бы
восстала против вас! Может быть, три сотни варваров и могут перерезать
дворцовую стражу, но только мое имя привлечет на вашу сторону и население
столицы, и одобрение высоких чиновников.
Осуец надулся. Он знал, что он непопулярен в столице. Такова уж
судьба торговца! Вот, допустим, чиновник посылает чиновнику подарок, - и
оба они чувствуют взаимную дружбу. А вот, допустим, торговец посылает
чиновнику деньги, - разве чиновник чувствует дружбу? Он чувствует: "Да эта
бесчестная сволочь дает мне взятку! Как бы слупить с него еще?"
- Как вы уверены! - сказал Андарз, - как вы уверены, что я соглашусь!
Что я не явлюсь к императору, не покончу с собой наконец! Что вы тогда
будете делать?
- Господин Андарз, - мягко сказал осуец, - я действительно уверен в
вас. Скоро вас арестуют. У вашего дворца очень большая толпа, но вы
знаете, что в ней все меньше простых нищих и все больше воровских
соглядатаев, которые караулят миг вашего ареста, чтобы быть здесь первыми
после стражников? Вы знаете, что главы городских шаек уже спорят о том,
как поддерживать порядок во время грабежа? А если вас арестуют, - мне бы
хватило двух горстей золота, чтобы освободить вас, и я бы диктовал совсем
другие условия освобожденному нами из тюрьмы Андарзу!
- Дайте мне подумать, - сказал Андарз.
- Э, нет, - возразил король Аннар, - надобно решать сейчас! Когда вам
отрубят голову, решать будет поздно!
Андарз опустил голову.
- Поверьте мне, - вкрадчиво продолжал посланник, - мы осторожные
люди! Если бы у Осуи был какой-нибудь другой выход, разве мы бы пошли на
такое? Но у нас нет никакого выхода, и если мы не начнем действовать
завтра, то послезавтра вас - арестуют, короля, благодаря интригам Нарая,
перевыберут на Росомаху, а город Осуя, того и гляди, потеряет свободу!
- Да помилуйте, - вдруг заорал Андарз, что вы так носитесь с этой
свободой, как с яйцом? Чего эта свобода значит?
- Свобода очень много значит, - обиделся посланник, - свобода значит,
что я плачу налоги только в городскую казну, а при несвободе я буду
платить еще и в казну империи.
Андарз опустил голову. Он понимал, что его загнали, как ежа в кувшин.
Притворно согласиться, и рассказать все государю? Невозможно, - в нынешнем
своем состоянии государь не поверит, что это не Андарз был главным
зачинщиком: откуда тогда взялся план подземных ходов? От Андарзова
управителя? А кто, кроме Андарза, мог велеть ему составить план?
План Айр-Незима безумен не был: и более удивительные вещи происходили
с империей. Но что будет дальше? Дальше осуйские купцы будут хозяйничать
по всей стране, варвары, от Чахара до Ламассы, будут жиреть данью и
кровью, а он, Андарз - он будет стоять во главе декоративного
правительства, единственным правом которого будет рубить столько голов
неугодных Андарзу чиновников, сколько ему захочется. Андарз никогда
особенно не думал о благе государства: это Нан незаметно заразил его
дурной привычкой. Что бы посоветовал Нан?
Андарз заглянул в лежащий перед ним список чиновников, подлежащих
устранению: на последней странице было поспешно приписано имя Нана.
- Чем это вам так насолил молодой судья? - справился Андарз.
- Нана надо убить! - заявил Айр-Незим, - это соглядатай Нарая,
любитель держать ноги в обеих стременах. Если хочешь остаться в живых в
смутные времена, надо убивать по одному подозрению!
"Он хочет устранить всех, кто способен управлять империей, а не
только ее продавать, - вдруг подумал Андарз, - а меня он хочет оставить, я
его устраиваю".
- Хорошо, - сказал Андарз, - я согласен.
Через полчаса, под восторженные крики толпы, из дома Андарза на
палевой лошади выехал секретарь Теннак. Он подъехал к красному лаковому
столбу для объявлений, и прямо поверх нового указа советника Нарая о
запрете группировок, клик и больших семей, наклеил извещение господина
Андарза: императорский наставник Андарз угощал народ в день Десяти
Гусениц.
В это время Шаваш, взъерошенный и немытый, сидел в комнатке Таси, у
окна, и, подперев кулачками щеки, глядел на улицу. Свежее, пряное солнце
рассыпалось о репчатые луковках веселых флигелей, утопающих в зелени,
утренние торговки стучались в двери с рыбой и зеленью, и через реку
победно изгибался мост, с черно-красной, как гусеница-пожарник, крышей, с
ослепительно сверкающими на солнце красными лаковыми столбами, и
трепещущими зонтиками лоточников, чистящих перышки в ожидании первой
публики.
Дверь отворилась, и вошла Тася с двумя кадушечками воды: от кадушечек
пахнуло жаром, и пар вился над них горлышком.
- Ну и влип я, - сказал Шаваш.
- Да, - сказала Тася, выливая воду в большой медный таз, - точно
влип. Андарзу скоро отрубят голову.
- Ничего ему не отрубят голову, - сказал Шаваш, - это он отрубит
голову Нараю.
Тася изумилась и сказала:
- Это хорошо.
- Ничего хорошего, - вздохнул Шаваш, - потому что как только Андарза
арестуют, Айр-Незим поднимет в городе бунт, а варвары в это время залезут
во дворец по подземному ходу. И после этого Айр-Незим положит в ихний банк
одну половинку страны, а варвары разграбят другую половинку, а Андарзу они
разрешат воровать все, что осталось.
- Откуда ты это узнал? - изумилась девица Тася.
- Это не я узнал, - сказал Шаваш, - случайно это узнал господин Нан,
а я был в это время неподалеку.
- Вряд ли господин Нан допустит такую вещь, - сказала Тася, -
наверное, он уже у Нарая.
- Нет, - сказал Шаваш, - господин Нан по уши запутан в осуйских
взятках. Он делал дела еще почище, чем покойник Ахсай, только осторожней
был. Если он донесет на Айр-Незима, он поедет на тот свет в одной с ним
лодке. Этим людям все равно, что будет с государством, им бы лишь голова
была цела и карман полон. Скорее всего Айр-Незим даст ему тысяч пятьдесят,
да и возьмет в приспешники.
Шаваш вздохнул и добавил:
- Если бы мне дали тысяч пятьдесят, я бы тоже на многое согласился.
- А Андарз об этом знает?
Шаваш покрутил головой в знак неосведомленности.
- Может быть, - предложила Тася, - рассказать все господину Андарзу?
Наверняка ему будет неприятно, если он узнает, что варвары хотят схватить
государя и разграбить город.
- Нет, - отказался Шаваш, - Андарза такие соображения не всегда
занимают. Неделю назад он ездил во храм молиться, "Наверное, господин
Андарз молился о спасении государства" - говорит государю Ишнайя, а
Андарз, живо обернувшись: "Ничуть, у меня болели зубы". Так что Андарза в
этом деле взволнует только то, что он сможет отрубить головы Нараю и еще
кое-кому, а сколько при этом голов отрубят варвары, его не очень-то
заинтересует.
Тут Тася с шумом вылила воду в кадушечку для купания.
- Нет, - сказал Шаваш, - тут надо рассказать все другому человеку.
Дай-ка мне, Тася, ту бумагу, что у тебя в коробке для притираний.
Тася пошла за бумагой, а когда она вернулась, Шаваш уже фыркал в
окутанной паром кадушечке, и лил себе на головы дымящийся кувшин.
Выкупавшись и обсохнув, он переоделся в подобающее ему, как слуге Андарза,
платье: в бархатные штанишки василькового цвета, и такого же цвета
курточку с кружевом у воротника и серебряной вышивкой у рукавов. На ноги
он одел мягкие, плетеные из полосок замши туфли, а на голову, - черную
шапочку, из-под которой выбивались золотистые, чуть вьющиеся волосы
мальчишки.
Сунул бумагу за пазуху - и был таков.
Утро только начиналось: румяный пекарь выставлял на окне свежие
лепешки с отпечатанной на них печатью, свидетельствующей о государственной
лицензии, - мясник поддувал козу, чтобы содрать с нее шкуру, и
чернокнижник в дырявом халате громко извещал улицу, что он всего за два
медяка готов наведаться на небо и произвести исправления в книге судьбы.
Напротив кукольник раскладывал свой кожаный помост.
- Господин Андарз затеял заговор против государя, - говорил кукольник
стекавшейся толпа, - его жена об этом узнала, и он ее убил. Ничего, все
это дойдет до государя!
Никто из зрителей не возражал - у кукольника были прыгающие глаза
казенного соглядатая.
- А, - раздалось над ухом Шаваша, - вот ты-то мне и нужен!
Шаваш оглянулся: Справа от него стоял лаковый столб для объявлений, -
и поверх казенного указа Нарая, о ношении бирок, висело известие о
завтрашнем угощении, устраиваемом господином Андарзом. За столбом,
радостно дивясь на объявление, стоял разбойник Свиной Зуб, который так
нехорошо обошелся с Шавашем.
- Ты-то мне и нужен, - продолжал Свиной Зуб, зацепив Шаваша лапой и
радостно скалясь, - ты ведь знаешь судью Десятой Управы, Нана. Иди к нему
и передай, что один лесной человек хочет переговорить с судьей
относительно письма, которое тот разыскивает. Этот человек ждет его в
полдень в часовне Исии-ратуфы, у северного канала. Так и передай:
"Относительно письма".
- Хорошо, - сказал Шаваш и побежал к десятой управе.
Теперь он очень торопился: он чуть не опрокинул лепешечника с двумя
коромыслами, полными лепешек с прозрачной сахарной корочкой, проскочил
длинный красный лаковый мост, и припустился по широкой набережной, где
торговцы и ремесленники уже разворачивали свои вредные зонтики. Задняя,
выходящая на набережную, стена десятой управы была заперта: за стеной
шелестели и пахли в казенном саду деревья, и сквозь них виднелась
невысокое, с облупившейся синей башенкой здание управы, погруженное в
утреннюю тень от вздымавшегося по соседству храма Парчового Бужвы.
Кляня проклятых сторожей, которые запирают двери на час раньше и
отпирают на час позже, Шаваш полетел дальше, туда, где за острым углом
начинался прямой мощеный проход к передним улицам.
Шаваш завернул за угол и замер: перед ним, расположившись полукругом,
стояло двенадцать подростков. В правой руке подростки держали пальмовую
ветку, на левой имели желтую повязку с надписью "Благоденствие
государства". На них были аккуратные хлопчатые костюмы, и по этим костюмам
Шаваш сразу понял, что это не какие-нибудь дети сапожников, а лицеисты из
"Общества Тростниковых Стен", чистые чиновники пятнадцати лет.
- Ты куда спешить? - спросил предводитель отряда, хорошенький мальчик
лет пятнадцати.
А другой обошел его со всех сторон и сказал:
- Если ты из семьи чиновника, почему ты не в школе? Если ты из
народа, то как ты смеешь носить атласную куртку и кружева на запястье. Кто
твой отец?
- Вор его отец, - сказал кто-то и дернул сзади Шаваша за кружево на
воротнике.
- У меня нет отца, - сказал Шаваш, - я раб господина Андарза.
Изумление и отвращение изобразилось на лицах лицеистов. Слухи о
распутстве Андарза среди них ходили самые невероятные. Шаваш услышал
несколько непристойных шуток.
- У меня нет отца, - повторил Шаваш, - он умер от голода и поборов в
одном из поместий Андарза. В это время там был его секретарь Иммани: я
бросился ему в ноги, умоляя простить семье долги. А Иммани велел оформить
меня как недоимку и забрал в столицу. Этот Иммани чернокнижник и негодяй:
в его флигеле не раз пропадали дети. Как-то он пришел ночью в комнату для
слуг и понес меня к себе, а я стал царапаться и кусаться. Тогда он
подговорил Андарза продать меня варварам, как будто я не свободный
подданный императора! Сегодня ночью я сбежал от варваров и я клянусь, что
у меня нет ни отца, ни жилья, ни родной души на свете, и варвары вот уже
третий день меня не кормили и держали на веревке, вот, смотрите:
И Шаваш, расстегнув кружевной воротничок, показал след от веревки,
которую накинул на него вчера секретарь Иммани. Засим Шаваш, как был, в
шелковых штанишках, повалился на землю.
- Этот маленький развратник лжет нам! - заявил один из лицеистов, -
он ждет не дождется, чтобы сплести ноги со своим хозяином!
Но предводитель, Лахар, напустил на него:
- Как ты смеешь не верить человеку из народа! - закричал он, - народ
всегда проявляет большую добродетель, чем продажные чиновники! Мы не можем
оставить этого мальчишку в беде! Мы должны отвести его к советнику Нараю!
По правде говоря, Шавашу не хотелось ни в темный колодец, ни в
глубокий омут, ни к советнику Нараю, ни в какое другое подобное место, и
он рассчитывал сбежать по дороге, но это оказалось не так-то легко: юные
защитники справедливости защемили ему руки в маленькую лакированную
колодку с надписью "общество тростниковых стен", и с торжеством поволокли
за собой.
Вскоре толпа детей прибежала к дворцовой управе советника Нарая:
стражники почтительно расступились. "Ладно, - подумал Шаваш, стараясь
унять дрожь, - какое дело господину Нараю до десятилетнего раба Андарза! Я
даже в суде не имею права свидетельствовать! Велит разомкнуть колодку, и
дать леща в зад!"
Тут Шаваш поднял глаза: на веранде второго этажа стоял высокий худой
старик в развевающемся, синем с золотом платье и шапке, опоясанной тремя
рядами жемчужных нитей. Глаза старика, как раскаленные пятаки, там и
прижгли Шаваша. За спиной старика что-то шептал лицеист. Нарай отдал
негромкое распоряжение: через пять минут явились двое стражников и
отволокли Шаваша в каменный мешок.
<UL><A name=15></A><H2>13</H2></UL>
Через два часа - время, достаточное, чтобы испугаться и
проголодаться, - Шаваш стоял в кабинете советника Нарая: ресницы мальчика
дрожали от ужаса, и на мордочке Шаваша было потерянное выражение
плотвички, которую кладут в суп.
Нарай, откинув голову на подушки и полуприкрыв прозрачные куриные
глаза, глядел на мальчишку. Нарай видел Минну, сводного брата государя,
раз или два, но имел хорошую память и сразу заметил, что в мальчишке
достаточно сходства с Минной, чтобы возбудить тоску и злобу государя.
Заметил он и другое: мальчишка был старше Минны года на два и хрупок от
недоедания в детстве: вечно жестокие чиновники угнетают крестьян; Минна же
был просто деликатного сложения. Нарай тотчас понял, что Андарз не
замышлял из мальчика самозванца, - иначе он бы нашел одногодка Минны.
Нарай также понял, что государь, юноша мнительный, увидев мальчишку, будет
поражен злонамеренным сходством.
- Почему, - спросил всесильный советник, - Андарз принял тебя в число
слуг?
- Не знаю, господин, - испуганно проговорил Шаваш. Лицо его приняло
довольно глупое выражение.
- Время от времени, - сказал Нарай, кривя рот, - Андарз принимает в
свой дом мальчиков, а потом они исчезают неведомо куда. Этот человек
занимается гнусной магией: сначала развращает мальчиков, а потом гадает на
их печени!
- Ой, - сказал Шаваш, выкатив глазки, - что это вы такое говорите?
- Приставал ли к тебе Андарз с гнусными домогательствами? Трогал ли
за разные части, ходил ли с тобой в баню?
Шаваш замялся.
- Ну, что ты молчишь! Признавайся!
Шаваш потупился и стыдливо прошептал:
- Если по правде, господин, то не трогал, но как вам надо... то есть
для блага государства...
Нарай внезапно и визгливо расхохотался.
- Значит, - сказал он, - ты готов подтвердить перед кем бы то ни
было, что Андарз преследовал тебя гнусными домогательствами?
Шаваш кивнул.
- Одевал ли в одежду, достойную самого государя?
- Да, - сказал Шаваш, - подарил мне этакую курточку с жемчужными
рукавами.
- Знаешь ли ты, чья это курточка?
- Знаю, - прошептал Шаваш. - Минны, которого он убил.
- Скажешь просто: Минны! Что он хотел при этом? Не говорил ли, что
вот, мол, Минна пропал, но ты сойдешь и за Минну?
- Ах, - сказал Шаваш, - господин Андарз такой человек, что сам Черный
Бужва не может разобрать его мыслей; но однажды он сказал, что я много
понятливей иных его учеников.
- У императорского наставника, - сказал Нарай, усмехаясь, - был один
ученик. - Этому ученику ты и повторишь андарзовы слова.
Шаваш, белый, как исподняя сторона сыроежки, кивнул. Потом вдруг
всплеснул руками и бухнулся советнику в ноги:
- Господин Нарай! Сделайте милость!
- Что такое, - удивился чиновник.
- Я - учиться хочу! Я к Андарзу пришел, надеясь на учебу, а он учит
