Небо начинало чернеть, видимо, и здесь был день и была
ночь, и ночь наступила: внезапная, без сумерек, она
обрушилась на скалистый инфернальный мир густой чернотой
неба с ярчайшими, неведомыми Ричарду хороводами звезд,
обступившими три луны, что разбросанными серебряными шарами
повисли над ущельями и долинами Ада...
Дверь вновь раскрылась и - появился Эрдан.
- Ну, что, подкидыш, - сказал он с высокомерной
ухмылкой. - Ты доставил немало хлопот... Однако - мы вернем
тебя. И позаботится о твоем возвращении Сам...
- Это так сложно? - спросил Ричард.
- Да. Порою вернуться обратно намного сложнее, нежели
куда-то придти... Но прежде, чем мы расстанемся, я отвечу на
твои невысказанные вопросы. Запомни: есть много миров за
границами добра и зла. И твоя земля - частица того общего,
что составляют миры эти в своем противостоянии, зачастую - и
во внутреннем. Ты еще не определился, на чьей стороне.
Советую с этим поспешить. Чем раньше - тем лучше. Ибо выбор
- необходимость для каждого. Что еще? Тебе предстоит
нелегкая и необычная жизнь. И мы... да, мы внимательно
понаблюдаем за развитием ее, обещаю. Далее. Уясни: ты можешь
быть творцом судьбы и событий только в своем Энрофе, то
бишь, на Земле, а не являться сюда в гордыне с планами каких-
то переустройств... Порою, впрочем, с занятными планами.
Хотя...Твой Магистр просил неуязвимого тела? Глупец! Оно
может быть дано лишь Зверю. Он просил бессмертие? А
бессмертия нет! Ни для него, ни для тебя, и даже - ни для
меня! Как нет и смерти! Есть вечная череда трансформ. И
здесь, и там, и повсюду. И - неотвратимость расплаты.
Они сидели в размытом свете трех лун, лившемся в бойницу
башни, и вдруг легкий ледяной воздух повеял из нее,
коснувшись их лиц, и Эрдан вздрогнул, сузив глаза и, пристав
со скамьи. Сказал:
- Вот и он... Пошли.
Они спустились на безлюдную площадь, озаренную космосом
Ада, и Ричард услышал в сознании:
- Встань на колени. И - не смотри на него. Только не
смотри на него, подкидыш!
Страшная, всепоглощающая тень скользнула над миром, и
даже камень сжался в первозданном ужасе перед властелином
мертвого огня и бездонных лиловых бездн; Ричард почувствовал
чудовищную, вселенскую мощь темных крыл, чьим дуновением,
как ураганом подхватило его - сжавшегося в комок посередине
булыжной пустоши человечка, пушинкой отброшенного во мрак
летящего навстречу пространства...
Оглушенный, он очнулся в снегу, на площадке возле
"орлиного гнезда", а, вернее, возле дымящихся бесформенных
руин бывшей горной цитадели.
Занимался тусклый рассвет. Сквозь языки утихающей метели,
гулявшей по склонам, различались редкие огни, горевшие в
отеле, расположенном в долине.
Некоторое время он блуждал среди обломков кирпича, черепицы,
мебели и стекла, натыкаясь на обезображенные трупы "рыцарей"
и прислуги. Увидев раздавленную бетонным перекрытием голову
Краузе и его смятый, с обломанным рогом шлем, валявшийся
неподалеку, еле совладал с подступившим приступом рвоты.
Из разбитого шкафа с оторванной дверцей, что когда-то
стоял в спальне, он вытащил свою одежду и, сбросив балахон,
дрожа под порывами пронизывающего жгучего ветра, облачился в
костюм и в пальто.
Во внутреннем кармане пиджака нащупал свой бумажник с
документами и кредитными карточками.
Еще раз прошелся в развалинах, пока, наконец, неподалеку
от мертвого ламы, не увидел лежавшую навзничь Глорию.
Стер пальцами припорошивший ее лицо снег... Длинная рваная
рана тянулась от лба ее к темени. Короста замерзшей крови
залепила глазницу и волосы.
Ему захотелось завыть. В голос. Как умирающему в зимних
горах волку. За что?! Неужели ему вовсе не суждено счастья?!
Она лежала в снегу, как красивая сломанная кукла, а он
стоял над ней и беззвучно рыдал, не зная, кого винить и кого
проклинать... Судьбу? Себя? Краузе? Карму?..
Среди покореженных от взрыва, видимо, газохранилища, машин,
он обнаружил единственный уцелевший "линкольн" с треснувшим
лобовым стеклом и, взломав рулевую колонку, накоротко
соединил провода, пустив двигатель. После, лавируя между
завалами кирпича, вывел машину на заснеженную дорогу.
А через два часа, бросив "линкольн" возле крохотной
железнодорожной станции, он сел на поезд, идущий в Вену.
АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ
Трепетов очнулся от пробиравшего все его тело мороза на скамье
возле старого парка, некогда разделявщего восточный и
западный Берлин.
С трудом встал, стуча зубами от озноба. Сознание
постепенно освобождалось от дурмана, и он начинал уяснять,
что каким-то чудом остался в живых, и позади страшный
подвал, гулкие голоса допрашивающих, доносившиеся сквозь
наркотическую пелену, сонливое безволие и темные
бессознательные провалы памяти...
Сгибы локтей ныли тупой, неотвязной болью. Он посмотрел на
запястья рук, увидев наплывы багрово-черных синяков,
тянущиеся к ладоням... Да, искололи его изрядно и
безжалостно...
В куртке обнаружился паспорт и - сберегательная
банковская книжка.
Дрожащими пальцами он перелистал ее страницы. Так и есть! Эти
сволочи ограбили его вчистую! Но когда, как?! И зачем все
свои деньги надо было держать на одном счету?! Идиот! Сложил
все яйца в одну корзину!
Вот тебе и дивные тропические острова, вот тебе креветки и
креолки...
Да и чего ради он сунулся в этот треклятый Берлин! И куда
теперь идти? И кто он теперь? Продрогший, еле волочащий ноги
нищий!
Единственный человек, к которому он когда-то и мог обратиться -
Виктор, но сейчас любой телефонный звонок бывшему лже-агенту
несет в себе самоубийственную опасность, ибо парень, похоже,
соскочил с крючка, связавшись с теми, от кого ему,
Трепетову, бессмысленно ждать пощады.
Усилием воли превозмогая обморочную слабость, он доковылял до
дороги, где остановил полицейскую машину, и уже через
считанные минуты сидел в участке, рассказывая компетентному
лицу о похищении его злоумышленниками, демонстрируя
исколотые руки и - банковскую книжку с погашенным счетом...
- Это - наверняка русские, - глубокомысленно выпячивая
губу, предполагал дознаватель. - Кого из своих
соотечественников вы знаете здесь?.. С кем поддерживали
связи?
- Ни с кем! Я хочу восстановить счет! - напирал
Трепетов. - Вы должны мне помочь!
- Мы составим необходимые документы, проведем
расследование... Однако - вопрос. Речь идет о внушительной
сумме. И мы обязаны знать о природе происхождения таких
средств...
Ночевал Трепетов в одиночной камере участка.
Засунув пальчик в безжалостные шестерни полицейского
механизма, он теперь удрученно размышлял, как бы механизм
этот не оттяпал ему всю руку, а то и вовсе не затянул бы со
всеми потрохами в жернова своего непривлекательного чрева...
На том мы с бывшим полковником советской разведки и
распрощаемся.
МИХАИЛ АВЕРИН
В маленькой русской церкви, расположенной на одной из
узеньких улиц Карлсхорста, шла служба.
Окрестившийся здесь всего два дня назад, Миша Аверин, стоял ныне в
толпе верующих, внимая священнику.
Что заставило его оказаться здесь? Интуитивное стремление
найти какую-то опору в зыбкой неопреденности своего бытия?
Избежание смерти, неотвратимую угрозу которой он
почувствовал в подвале виллы, среди жутких типов, способных
отрезать голову, не моргнув стылым взором профессиональных
убийц? Но что привело его в тот подвал? Как ни крути -
собственная корысть, коварство и еще куча разнообразной
дряни, накопившейся в душе и - основательно уже душу
разъевшей...
Он помнил, как из подземелья его привели в огромный
кабинет с мраморным полом, закопченной пастью камина, с
растрескавшейс паутиной лепкой карнизов потолка.. Матовые
стекла витражей лили преобразованный их замутненностью
неверный, водянистый свет из стрельчатых проемов окон на
портреты рыцарей, дам и старинную черного дерева мебель,
составленную из стульев-тронов с грубой кожей сидений и
мрачного как надгробие письменного стола, перечеркнутого
опрокинутой со стены тенью распятья.
За столом сидел знакомый темноглазый лысоватый человек с
бледным, ожесточенным лицом и покрасневшими от бессонницы
глазами. Немигающий взгляд бешено расширенных зрачков с
грозной неприязнью уставился на Михаила - сжавшегося от
страха, поседевшего и осунувшегося. И вот тогда-то -
неожиданно и остро ощутилась им пролегшая здесь, сейчас,
грань между жизнью и погибелью, но погибель несла в себе
завершающий итог его никчемного, подчиненного исключительно
наживе и греху бытия, не отмеченного никаким приближением к
Богу... И от сознания этого охватил его уже иной страх -
удушающий и безмерно горький; и вдруг, словно почувствовав
всю глубину такого ужаса, убийца сказал:
- Надлежало бы тебе всыпать как следует, мошенник. Но
ты, гляжу, и так еле жив. Вон отсюда!
Блаженно стояние в церкви. Блаженна вера, пусть обретенная
запоздало, но явившая собою бесценный и непреходящий дар.
Блажен Великий Спаситель, давший возможность каждому
избежать ада, но, даже и не избегнув его, подняться через
муку искупления к Свету.
Глядя на обращенные к священнику лица верующих, Михаил
размышлял... Есть, все-таки есть у него живая душа, и дана
ей жизнь земная и вечная, но в жизни земной благополучие
личное никогда не построит отныне он на обмане и костях
других, и будет, раб божий, крещенный в возрасте зрелом, по
интуитивному стремлению своему, по возможности греха на себя
не брать, во лжи не усердствовать, ближнему помогать, и
заповеди наимудрейшие соблюдать, искушение беса в нем
сидящего, всеми силами слабыми своими преодолевая и -
раскаиваясь в скверне прошлого как умом, так и сердцем.
Так искренне желал себе Миша. На сей час. Не ведая, что
основа религии предков его в том, чтобы предмет веры обладал
действительностью и несомненной материальностью. Не ведая,
что, взыграй в его подсознании память поколений, возможно и
угаснет в нем постепенно стремление посещать храм
православный...
РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ
Рейсовый автобус из Нью-Йорка, следующий в Атлантик-сити -
город казино и всевозможных шоу, был заполнен в основном
благообразными пенсионерами, привлеченными дармовой
поездкой, ибо деньги, уплаченные за дорогу, возвращались им
сразу же по прибытию в гостиничный комплекс, где основная
масса туристов немедленно устремлялась в огромный простор
первого этажа, заполоненного сотнями пестрых игровых
автоматов.
Старички порою рисковали десяткой-другой пенсионных долларов,
разменянных на квотеры, но обычно предпочитали следить за
игрой других, или же - бродить в великолепных зеркальных
коридорах, увешанных массивными люстрами, сияющими
невероятным разноцветьем бликов граненого, чистейшего
хрусталя. Послонявшись по здешним многочисленным ресторанам
и, истратив выданный каждому пятидолларовый купон на опять-
таки дармовую закуску со стаканчиком кофе, пенсионеры,
делясь впечатлениями, уже к ночи возвращались в Нью-Йорк,
славно попользовавшись благами рекламных мероприятий
богатейших казино мира.
Ричард Валленберг, он же, согласно нынешним документам -
Дэвид Мэдин, выйдя из автобуса, подошел к раздевалке, снял
пальто и, получив номерок, немедленно двинулся в игровой
зал, где ему тут же выдали пластиковую именную карточку с
изображением куполов казино "Тадж Махал", напоминающих о
традиции русской церковной архитектуры. По крайней мере,
один из куполов - синий, усыпанный золотыми звездами,
указывал на заимствование очевидно и несомненно.
Однако заметим, что страсти, бушевавшие под куполами казино,
увенчанных острыми пиками набалдашников, глубоко отличались
от того состояния духа, что присущ человеку в здании,
отмеченным сенью возвышающегося над ним креста...
Подойдя к одному из столов, Ричард рассмотрел латунную
табличку возле крупье с обозначением высшей и низшей ставок
на "чет-нечет" и "красное-черное". От пяти до пяти тысяч
долларов. Сооблазнительный интервал для рискованных игроков.
Молча протянул крупье четыре с половиной тысячи долларов
наличными.
- Вашу карточку... - Тотчас подскочил к нему менеджер с
блокнотом и, забрав карточку, озабоченно отошел к
компьютеру.
Крупье подвинул Валленбергу малиновые фишки с золотым кружком
в центре - каждая по пятьсот долларов.
- Может, что-то возьмете мелочью? - Указал на черно-
зеленые столбики "сотенных".
Ричард отрицательно покачал головой.
Крупье ладонью подкрутил обод рулетки, начавший замедлять
свое вращение, и - резким движением пустил по кругу
беленький шарик, заскользивший в полированном деревянном
пазу...
В мозгу Ричарда возникла картина из будущей реальности:
шарик, подпрыгнув, ложится в паз цифры восемь...
В последний момент, когда крупье только приготовился
поднять ладонь в жесте запрета на какие-либо перемены
ставок, Ричард поставил тысячу долларов на "чет" и тысячу -
на "черное". Он мог поставить и на восьмерку, но - к чему
привлекать внимание к себе этакой удачей?
Выпало "восемь".
Следующая его ставка в немалой степени крупье впечатлила: три с
половиной тысячи вновь на "черное".
Вновь закрутился шарик, и на антрацитовом стекле табло,
установленным над столом, зелено выскочило: двадцать шесть!
"Черное"!
Менеджер срочно снял телефонную трубку и - в считанные секунды
возле Ричарда возник худощавый высокий итальянец в светлом
костюме и в очках с затемненными стеклами в тонкой
каплевидной оправе.
- Мистер Мэдин? - произнес итальянец с доброжелательной
улыбкой. - Я - владелец казино Пол Паллитто... Вот моя
карточка... Ваш выигрыш составил девять тысяч долларов.
Напоминаю: при сумме, превышающей десять тысяч выигрыша в
день, вам придется, согласно правилам налогообложения,
предъявить ваши документы или же - покинуть зал. Однако вы
вновь можете продолжить игру после полуночи на прежних
условиях.
- Я в курсе, - сказал Валленберг, взглянув через плечо
на рулеточных "прилипал", незамедлительно начавших
группироваться вокруг него, счастливчика.
- Если вы пожелаете остановиться у нас в отеле, -
продолжил любезнейший итальянец, - вам бесплатно
предоставляется "люкс", а также вы можете прямо сейчас
пройти в любой ресторан... Рекомендую "Марко Поло". Ваши
расходы составят исключительно чаевые.
- Сначала я хотел бы пройти в номер, - сказал Ричард,
сгребая фишки с бирюзового сукна стола.
- Очень хорошо!
Кабина скоростного лифта скользнула в поднебесье, мягко
затормозя на нужном этаже. - Сорок третий... - донесся из
динамика мягкий и вкрадчивый женский голос, записанный на
пленку.
Отперев дверь номера, Ричард подошел к широкому прямоугольнику
окна, в котором лежала плоская равнина с кубиками
приземистых домов, омываемая океанской ширью с полосой
облачной дымки на горизонте. Красно горели буквы на
белоснежной трапеции соседнего отеля "SHOWBOAT", зелено
опоясанной лентами оконных пролетов.
Задернув легкую занавеску, он опустился на стеганное покрывало
широкой кровати.
В зеркале напротив Ричард увидел свое лицо, -
неузнаваемо чужое.
Да, он сильно изменился, вернувшись о т т у д а.
Кажется, черты его остались прежними, но все-таки стали
иными, а глаза подернула поволока какой-то безучастной
темной тоски. И не по себе становилась ему, когда отраженный
в зеркале незнакомец останавливал на нем взор этих глаз...
Теперь он много знал, и отмечал его странный дар
безошибочного ясновидения, пришедший к нему по возвращению
на Землю; возможно, дар временный, должный вскоре
утратиться, превратив его в прежнего человека, способного к
прогнозу, но никак ни к веданию того, во что
трансформируется неуклонно истекающий миг настоящего...
Вот сейчас раздастся телефонный звонок, и Пол Паллитто
сообщит ему, что в ресторане "Марко Поло" мистера Дэвида
Мэдина с нетерпением ждут и - все что от него требуется -
только поставить свою подпись на счете.
Телефон зазвонил.
- Да, - сказал он. - Очень признателен. И ужин кстати.
Я здорово проголодался.
Забавно... Наверное, он мог бы и разорить все это
казино, но к чему и зачем? Он же просто хочет пожить здесь,
в пестрой суете людской, погулять по дощатому настилу
набережной, дыша воздухом морозной океанской дали, а
после...
А вот что после - ему не мог подсказать даже чудесный
дар...
Вспомнилось: ты должен определиться. И чем быстрее...
Да. Это то самое главное, что надлежит ему сделать.
Не из-за страха перед Богом или же дьяволом. Ни ради
выгод и привилегий. Ради себя самого.
К вечеру же он сядет в такси и подъедет к замеченному им
еще по дороге сюда небольшому католическому храму с
бирюзовой остроконечной крышей. И - войдет под своды его,
ибо в необходимости такового поступка отчего-то возникла
неудержная, почти органическая потребность. Но прежде,
покинув отель, он прошагает до конца длинного пирса где,
размахувшись, забросит далеко в волны кулон...
Расстегнув рубашку, он снял с шеи цепь с амулетом. Вышел из
номера, плотно притворив дверь, мягко щелкнувшую язычком
замка.
В этот миг алый камень, зажатый в его пальцах, сверкнул
голубой искрой и за закрытой дверью отчетливо послышался
звяк - будто что-то упало на стеклянную поверхность
сервировочного стола, стоящего в углу комнаты.
Эхо донесшегося звука заставило Ричарда на какую-то
секунду замереть в раздумье. Ему отчего-то представилось,
что теперь на столе лежит...
Древний ритуальный кинжал.
1995 г., Москва-
Берлин
