должно быть, прочла в его глазах что-то совершенно нестерпимое. Она ра-
зозлилась и закричала.
Он медленно соскользнул на пол, с мокрым лицом и закрытыми глазами,
все еще думая: да, моя рука опустилась на ее плечо, вот так, и по-преж-
нему не понимая, что же такое было написано на его лице, чего она не
смогла вынести, но раньше, чем он нашел ответ, он уже лежал ничком на
выложенном плиткой полу, он был мертв.
МЕСТО 224
Жоржетта Тома улыбалась фотографу пленительной спокойной улыбкой. В
этот день она надела не то белый жакет, не то пальто с белым меховым во-
ротником, и волосы, обрамлявшие ее лицо, на котором выделялись ее свет-
лые глаза, казались еще прекраснее и еще темнее. Она, должно быть, люби-
ла свои волосы, холила их, подолгу расчесывала, пробовала разные причес-
ки. Вероятно, ей нравилось все, что подчеркивало их красоту, и, видимо,
поэтому в ее гардеробе преобладал белый цвет.
Человек в майке и пижамных брюках, Антуан Пьер Эмиль Грацциано, кото-
рого все звали просто Грацци, подумал, что шеф его, наверное, прав. Та-
кую красивую девушку могли убить только из ревности, и преступник, воз-
можно, уже льет слезы в полицейском участке своего квартала.
Он спрятал маленькую фотографию в красный сафьяновый бумажник, полу-
ченный в подарок на Рождество три года назад, и посидел так немного пе-
ред окном, облокотившись о стол и подперев ладонями подбородок. Прежде
чем поставить кофе на плиту, - он мог дотянуться до нее даже не вставая
со своего табурета, - он раздвинул цветастые занавески и взглянул на
скучный, сумеречный день, в котором не было ничего воскресного, на се-
ренькое небо, которое, казалось, никак не могло решить, хмуриться ли ему
и дальше.
За окном чахлая трава небольшого участка перед домом, который принято
называть "зеленой лужайкой", впервые в этом году ночью покрылась инеем.
А потому Грацци, собиравшийся пойти с сыном после обеда в Венсеннский
зоопарк, теперь не так уже жалел, что не сможет этого сделать. Он поста-
рается вернуться домой к обеду, возможно, воспользуется служебной маши-
ной и немного побудет с Дино, пока мать не уложит его спать. Так что
мальчик останется доволен.
На газовой плите засвистел итальянский кофейник. Грацци протянул руку
и выключил газ. Затем, не вставая, взял кофейник и наполнил одну из двух
стоявших перед ним чашек. Аромат горячего кофе ударил ему в нос.
Он пил кофе без сахара и думал о своем вчерашнем отчете, о квартире
на улице Дюперре, небольшой, хорошо обставленной, сверкающей чистотой, с
тем налетом слащавости, какой встречается в квартирах одиноких женщин,
думал и о вдохновенных советах своего шефа, Таркена. Во-первых, влезть в
шкуру самой красотки, узнать ее лучше, чем она сама себя знала, стать ее
двойником и так далее, и тому подобное. Понять ее нутром, если ты усека-
ешь, что я хочу сказать.
Все это прекрасно усекли. Один из инспекторов, Малле, так ясно предс-
тавил себе Грацци в шкуре и платьях Жоржетты Тома, что даже прощаясь ни-
как не мог унять смеха. Уже стоя в коридоре, примерно в половине девято-
го, он сказал ему: "Чао, куколка! - и пожелал ему получше провести время
со своими мальчиками.
Видимо, само собой разумелось, что мужчин в ее жизни было немало. Сам
Грацци в кабинете шефа невольно навел их на мысль, что любовников она
меняла так же часто, как и белье.
А белья у нее было много, и очень хорошего, содержалось оно в иде-
альном порядке и было помечено с изнанки маленькой красной буковкой "Ж".
Такими метками пользуются обычно в пансионах, эту буковку можно было
увидеть повсюду: на комбинациях, трусиках, бюстгальтерах, даже на носо-
вых платках. Целых два ящика, доверху набитых бельем. Белье было таким
тонким и приятным на ощупь, что Грацци стало не по себе. И на всех вещах
с изнанки пришита маленькая красная буковка.
В семь часов вечера в присутствии шефа и своих коллег Грацци недоста-
точно ясно выразил свою мысль. Или, вернее, пытаясь хоть что-нибудь выу-
дить из своего красного блокнота, он высказал предположение, которое ему
самому даже не принадлежало. Там, на улице Дюперре, роясь в шкафах и
ящиках, Габер, молодой блондин, работавший вместе с ним, сказал, видимо
потому, что девица была очень хороша собой и на него как-то подействова-
ли все эти буковки и нижние юбки: "Уж она-то наверняка не скучала".
В жизни убитой было трое мужчин, вернее, четверо, если считать мужа,
с которым она не виделась уже несколько месяцев. Продавец автомобилей
Арро, явившийся на набережную Орфевр к шести часам вечера, растерянный,
с подобострастным видом. Боб, который где-то там учился, с ним ему
предстояло встретиться утром. И молодой паренек, студент, живший на шес-
том этаже на улице Дюперре, в котором консьержка, вероятно, души не чая-
ла.
Однако лишь про первого из них можно было с уверенностью сказать, что
он был ее любовником. Высокий, рыхлый, бесхарактерный на вид мужчина,
занимавшийся ремонтом и перепродажей американских автомобилей, владелец
гаража у Порт Майо, на него не оказалось ничего компрометирующего в кар-
тотеке правонарушений, хотя по его виду можно было, скорее, предположить
обратное. Он все время норовил уйти от прямого ответа и сказал, понизив
голос, то ли потому, что речь шла о покойнице, то ли потому, что теперь
он женат и это уже старая история, что "да, они действительно какое-то
время были вместе".
Грацци продержал его двадцать минут. Рожа кирпича просит. И ничего в
картотеке. Железное алиби на первые четыре дня октября и на субботу,
когда было совершено убийство. Только что купил жене маленький "фиат"
(новый, а не подержанный, Грацци уж и не помнил, откуда ему это извест-
но). Бумаги в полном порядке. Хорошо сшитый костюм. До блеска начищенные
ботинки. Бывший коммерческий директор парфюмерной фабрики. Там, на фаб-
рике, он и познакомился с Жоржеттой Тома, в то время Жоржеттой Ланж, де-
монстрировавшей продукцию фирмы. Связь длилась полгода до ее развода и
два с половиной года после, "какое-то время были вместе". Ничего сейчас
о ней не знает. Не знает, были ли у нее враги, какие были друзья. Не по-
нимает, как такое могло случиться. Вообще ничего во всем этом не понима-
ет. Ему ее искренне жаль. Рожа кирпича просит.
Грацци налил кофе во вторую стоявшую на столе чашку, положил два кус-
ка сахара, поднялся, потер затылок. Услышал, как жена заворочалась в
кровати.
В тесной передней, отделявшей кухню от спальни, кофе из налитой до
краев чашки расплескался. Он сдержал готовое сорваться с языка руга-
тельство, чтобы не разбудить малыша.
Жена, как и всегда, лежала с открытыми глазами. Грацци, спавшему
обычно крепким сном и знавшему, что она встает по ночам поправить одеяло
у Дино и дать ему попить, казалось, что она никогда не спит.
- Который уже час?
- Семь часов.
- Ты сегодня едешь туда? Он ответил, что придется, хотя при этом нем-
ного и покривил душой. На самом деле никакой острой необходимости в этом
не было. Он мог бы вызвать Кабура, Боба и родственников Жоржетты Тома на
понедельник. Никто не торопил его, никто не поставил бы ему в упрек по-
добное промедление. Даже если бы убийца воспользовался этим и попытался
ускользнуть от полиции, то было бы даже и лучше, его побег был бы равно-
силен признанию. Его бы начали искать и в конце концов нашли бы.
Нет, ничто не вынуждало его, если не считать присущей ему неуверен-
ности в себе, его всегдашней потребности иметь побольше в запасе време-
ни, подобно тем не слишком способным ученикам, которые оттягивают экза-
мен до самой последней минуты.
Его жена, Сесиль, хорошо его знавшая, дернула плечом, не осмеливаясь
напомнить ему о прогулке в Зоопарк, но, чтобы как-то выразить разочаро-
вание, придралась к тому, что кофе то ли недостаточно крепок, то ли
слишком сладок.
- Что тебе поручили?
- Женщину задушили в поезде на Лионском вокзале.
Она вернула чашку, зная уже, даже не спрашивая, что он не хотел, что-
бы на него взвалили это дело, и теперь какое-то время будет досадовать
от того, что не может оставаться на втором плане.
- А разве не Таркен этим у вас занимается?
- Он занят игральными автоматами. А потом, он не станет сейчас
браться за дело, в успехе которого не уверен. Если все пойдет хорошо, он
подключится. Если затянется, отвечать буду я. В январе его должны повы-
сить в чине, и он не хочет до этого ставить себя под удар.
Грацци брился, стоя у зеркала, а перед глазами его снова возникла
квартира Жоржетты Тома, он подумал, что она очень отличается от его
собственной. Да и что может быть общего между квартирой одинокой женщины
в старом доме неподалеку от площади Пигаль и двухкомнатной квартирой с
ванной и кухней в дешевом стандартном доме в районе Банье, которую трех-
летний мальчуган принимает за поле боя?
А ведь именно из-за этой ее квартиры с особой атмосферой полутонов и
мягкого, ровного света он сказал совсем не то, что думал, не то, что
можно было предположить. Спальня с кретоновыми занавесками, оборки на
покрывале, маленькие столики и хрупкие безделушки, - все это напоминало
комнату засидевшейся в девушках секретарши. Крохотная кухонька, где все
вещи лежали на своих местах. Умопомрачительная ванная комната, где стены
и пол выложены белой и розовой плиткой, - она, вероятно, истратила на
нее все свои сбережения, - и стоит аромат косметики и дорогого мыла. Ко-
ротенькая ночная рубашка на вешалке, как та, что нашли у нее в чемодане.
Пушистые, словно из меха, махровые полотенца всех цветов, помеченные,
как и все ее белье, буквой "Ж". Белая резиновая шапочка на душевом шлан-
ге. Целый набор кремов на туалетном столике. И главное, зеркала. Они ви-
сели повсюду, даже на кухне. А в маленькой спальне, где центральное мес-
то занимала кровать, они, казалось, были подвешены с особым наклоном,
что наводило на двусмысленные предположения. Стоя с намыленным лицом,
надув щеки, Грацци вдруг вспомнил, что находится в своей квартире, перед
своим зеркалом. Его бритва со скрипом оставила чистую полоску на лице.
У нее тоже лежит бритва в аптечке, но это ни о чем не говорит. У всех
женщин есть бритва.
В квартире найдены письма, по большей части от торговца автомобилями,
фотографии мужчин, которые она хранила вперемешку с семейными фотографи-
ями и своими собственными в старой коробке из-под печенья.
Однако дело не в этом. В квартире было еще что-то, он сам не знал что
именно, что производило странное впечатление и позволило Габеру сказать:
"Уж она-то наверняка не скучала". Маленькая спальня с подчеркнуто женс-
кой слащавой обстановкой. Или же роскошная ванная комната. Или маленькая
несуразная красная буковка, которой обычно метят белье воспитанниц пан-
сионов и которой помечено все ее белье.
- Скажи-ка мне...
Его жена вошла в ванную и взяла висевший за дверью халат. Грацци пос-
мотрел на нее в зеркало, держа бритву у щеки.
- Чего ради станет женщина помечать буквой свое белье?
- Может быть, она отдавала его в стирку?
- Это начальная буква ее имени. А потом, разве женское белье отдают в
стирку? Как ты считаешь?
Сесиль считала, что не отдают. Она подошла к зеркалу, мельком взгля-
нула на себя, поправила волосы.
- Не знаю. Есть женщины, которые украшают вышивкой все свое белье.
Бывают такие.
Он объяснил, что это не вышивка, а лишь маленький квадратик материи,
пришитый с изнанки. Когда он жил в интернате в Ле-Мане, мать пометила
так его пижамы, полотенца, все его носильные вещи. Но у него была цифра.
Он и сейчас еще помнит ее: 18.
Сесиль не знала. Сказала лишь, что на то должна была быть своя причи-
на. А может, у нее просто такая мания... Как бы то ни было, малыш скоро
проснется. Он плохо ест последнее время. Нехорошо, если трехлетний ребе-
нок никогда не видит отца за столом. Будет ли Грацци обедать сегодня до-
ма?
Он пообещал вернуться к обеду, он думал сразу и о малыше, который
стал плохо есть, и о Жоржетте Тома, которая по вечерам при свете нас-
тольной лампы пришивала эти маленькие буковки к отделанному кружевами
белью.
Он сел в автобус, приходивший обычно пустым из Аи-ле-Роз, но не вошел
в салон, а остался стоять на площадке, чтобы выкурить свою первую сига-
рету. У Орлеанских ворот в девять часов утра жизнь текла как бы замед-
ленным темпом, но небо уже прояснилось и улицы казались куда более на-
рядными, чем в Банье.
В 38-м автобусе он уже предпочел сидеть. На остановке "Площадь Але-
зии" витрина фирмы "Прожин" напомнила ему, что утром он должен встре-
титься с человеком, позвонившим ему накануне. Как его зовут? Кабур. Быть
может, Габер уже отыскал остальных. Актрису Даррес. И Риволани. В спра-
вочнике Боттена оказалось всего лишь два Риволани.
Грацци представил себе, как до самой полуночи Габер звонит по всем
телефонам, просит извинить его, пускается в объяснения, попадает в не-
ловкое положение, и все лишь для того, чтобы сказать, когда Грацци при-
дет:
- Ничего нового, патрон. Семьдесят три телефонных звонка, двенадцать
раз меня посылали ко всем чертям, два раза напоролся на сумасшедших,
один раз меня здорово обругал бакалейщик, который начинает работать на
Центральном рынке в четыре часа утра, так что ты представляешь, для него
разговор с полицейским в одиннадцать вечера...
- Я отыскал троих, патрон, - сказал Габер.
И часа не прошло, как он проснулся, а уже сидел свежевыбритый, раск-
расневшийся от холода на краешке стола, но не своего, а Парди, молчали-
вого корсиканца, работавшего всегда без помощников, только накануне за-
кончившего дело об аборте.
Войдя в помещение, Грацци снял пальто, помахал рукой двум дежурным
инспекторам, которые курили у окна, обсуждая последние футбольные новос-
ти. У одной из дверей, устремив перед собой застывший взгляд, в куртке,
без галстука, держась очень прямо, сидел мужчина в наручниках.
Не отрывая глаз от своей излюбленной головоломки (плоской металличес-
кой коробочки, по которой он указательным пальцем передвигал фишки с
цифрами, отчего начинала кружиться голова), Габер сообщил, что спать он
лег после полуночи, что государство потеряло еще несколько тысяч фран-
ков, которые пришлось потратить на телефонные разговоры, и что челове-
ческая глупость не имеет границ.
- Кого тебе удалось найти?
- Сперва нашел актрису. Телефон не отвечал. Пришлось обзвонить около
тридцати ресторанов, чтобы отыскать ее. Нашел ее "У Андре". Ты не предс-
тавляешь, как разыгрывается аппетит, когда звонишь по телефону в ресто-
ран. Слышен стук ножей, звон бокалов. С ума сойти.
- А еще кого?
- Риволани. Он шофер грузовика. Я разговаривал с женой. Он ездил в
Марсель, у него случилась поломка, когда оставалось всего километров
двадцать до города. Он оставил грузовик в гараже в Берре, а сам вернулся
домой на поезде. У жены премиленький голосок.
- А кто третий?
- Третья-женщина, полка действительно была занята.
- Гароди? Габер, завершив наконец свою головоломку, смешал все фишки
и тут же снова принялся за нее. Его светлые, аккуратно причесанные вол-
нистые волосы, как у актера-первого любовника во времена оккупации, еще
были влажными на висках. Он сидел в своем коротком бежевом пальто с ка-
пюшоном, "дафлкоте", как он говорил на английский манер, в кашне из шот-
ландки, "которое действительно из Шотландии". Остальные инспекторы без
конца подсмеивались над его светлыми волосами, необычным для их конторы
пальто, над его манерами богатого сынка, но он не обращал на них никако-
го внимания. Он был худощав, небольшого роста, на губах его играла улыб-
ка человека, который ничего не принимает всерьез, и в первую очередь
свою работу... Он не любил свою работу, но не испытывал к ней отвраще-
ния. Просто это его не трогало. Так захотел его отец.
- Мадам Гароди, да. Одна из них. Поскольку в этом семействе их нес-
колько. Наша - жена сына, инженера, которого перевели в Марсель полгода
назад. Двадцать шесть лет, ас в электронике. Занятная штуковина, эта
электроника. У меня приятель ею занимается. В ней вся греческая мифоло-
гия отразилась, такая у него теория.
Грацци, сев за стол, достал свой маленький красный блокнот и нетерпе-
ливо поскреб затылок.
- Ну и что?
- А то, что женаты они уже год. Целая история о том, какого труда
стоило свекрови прилично устроить их в Марселе.
- Давай дальше.
- Это очень важно для того, что произошло потом. Они оставили массу
вещей в Париже. А поскольку муж, молодой Гароди, работает как одержимый,
- это его призвание, он по три дня не возвращается домой, спит со своей
электроникой, тебе ясно: - то мадам Гароди, та, которая тебя интересует,
приехала одна в Париж, чтобы заняться перевозкой кухонной утвари и поце-
ловать свекровь.
- Ну и что?
- Патрон, ты человек неблагодарный. Да, да. Я не шучу. Я потратил два
часа, чтобы разузнать все это. В конце концов мне удалось поговорить с
невесткой. Она ужинала в Нейи у других Гароди. Голос у нее задрожал,
когда я ввел ее в курс дела. Эту историю можно рассказывать приятельни-
цам. "Конечно, задушили не меня, но почти..." Ты понимаешь? Ее зовут
Эвелина. У нее тоже приятный голос. Я попросил ее, чтобы она мне себя
описала, просто так, захотел немного развлечься. Она, наверное, прехоро-
шенькая. Она приехала на несколько дней, пробудет, скорее всего, до чет-
верга. Я сказал, что об отъезде не может быть и речи, что она должна ос-
таваться в распоряжении правосудия.
Габер рассмеялся, не поднимая глаз, не переставая передвигать фишки
указательным пальцем, за которым невозможно было уследить.
- Она поклялась мне, что она тут не при чем, она никого не душила. Я
сказал, что там видно будет. Если патрон согласен, я встречусь с ней в
одиннадцать часов, улица Лафонтена, дом 130, спросить Лину. Согласен?
Грацци сказал, что это лучше, чем возиться с ней здесь все утро. Но
машину пусть не берет. Она понадобится ему самому, он должен вернуться
домой к обеду.
В десять часов Кабур так и не появился, и Грацци решил, что может
воспользоваться его опозданием и выпить чашку кофе у моста Сен-Мишель.
Но когда он, перекинув через руку пальто, выходил из комнаты вместе с
Габером, к нему подошел дежурный и сообщил, что его хотят видеть мужчина
и женщина. Зять и сестра погибшей, супруги Конт. Они только что из Инс-
титута судебно-медицинской экспертизы.
Супруги Конт опустились на стулья, напротив Грацци, они ежеминутно
переглядывались, спрашивая друг у друга совета. Они впервые попали на
набережную Орфевр, и по их лицам нетрудно было догадаться, что они все
представляли себе иначе. У женщины, такой же высокой и черноволосой, как
и ее сестра, - этим все сходство и ограничивалось, - глаза покраснели от
слез. Мужчина был похож на банковского служащего, у которого от постоян-
ной работы с цифрами развилась близорукость. Своими наивно-голубыми гла-
зами в очках с толстыми стеклами он робко, как-то боязливо пытался пе-
рехватить взгляд Грацци, смотрел на него так, словно находился рядом с
каким-то омерзительным животным, которое ему следовало приручить.
Он не был банковским служащим, а работал бухгалтером в одном из фили-
алов фирмы "Рено". Говорила жена, а он лишь время от времени в подтверж-
дение кивал головой, бросая при этом взгляд на Грацци, как бы желая ска-
зать: да, все это верно, абсолютно верно.
Они уже опознали Жоржетту Тома. И надеялись, что им выдадут ее тело
вечером, они все уже приготовили для похорон. У Жоржетты нет других
родственников в Париже. Родители обеих сестер по-прежнему живут во Фле-
раке, в департаменте Дордонь, там у них ферма и небольшой ресторанчик у
самой дороги на Периге.
Жоржетта, как бы это сказать, была в некотором роде "блудным ребен-
ком" в семье. В восемнадцать лет она перебралась в Париж. В Периге, где
она кончала школу, у нее после Освобождения голова пошла кругом от всех
этих народных гуляний, всеобщего оживления, вызванного присутствием в
городе солдат. Она стала учиться машинописи, но вскоре родители ее узна-
ли, что она куда усерднее посещает кафе и пивные бары в центре города,
чем занятия на курсах. Дома разыгрался настоящий скандал. Она проплакала
несколько дней, хотела уехать в Париж. И в конечном счете уехала.
Ее сестра Жанна, бывшая на два года моложе нее и смотревшая сейчас на
Грацци со страдальческим выражением на мертвеннобледном лице, проводила
ее на вокзал, усадила в поезд, думая, что они больше никогда не увидят-
ся.
- И когда же вы снова увиделись?
- Спустя несколько месяцев, когда я вышла замуж. Я познакомилась с
мужем за год до этого, он проводил отпуск во Флераке.
Он подтвердил ее слова кивком головы. Да, все это верно, абсолютно
верно.
- И с тех пор вы живете в Париже?
- Да, неподалеку от нее, рядом с площадью Клиши. Но виделись мы не
очень часто.
- Почему?
- Не знаю. У нас совсем другая жизнь. Она вышла замуж через год после
меня. Она демонстрировала товары парфюмерной фабрики Жерли. И вышла за-
муж за начальника отдела сбыта, Жака, очень славного человека. В то вре-
мя она часто бывала у нас, по воскресеньям они приходили к нам обедать,
иногда на неделе мы вместе ходили в кино. А потом они разошлись. У нас
тогда уже появились дети. Двое, мальчик и девочка. Она стала реже бывать
у нас. Может быть, думала, что мы недовольны тем, что она так поступила,
что сошлась с этим человеком, не знаю. Может, еще из-за чего-то. Она
стала реже бывать у нас.
- Когда вы виделись в последний раз?
- Приблизительно месяц назад. Она пригласила нас к себе на чашку ко-
фе. Мы провели у нее час или два в воскресенье после обеда, но у нее бы-
ла назначена встреча. Как бы то ни было, она нам ни о чем больше не
рассказывала.
Габер, сидевший на краешке соседнего стола, не отрывал глаз от своей
головоломки. Делая по три хода в секунду, он передвигал металлические
фишки с сухим, раздражающим треском.
- Это она потребовала развода? - спросил он.
Жанна Конт поколебалась немного, взглянула на Габера, потом на Грац-
ци, потом на мужа. Она не знала, должна ли она отвечать, имеет ли право
этот молодой блондин, который уж никак не походил на полицейского, зада-
вать ей вопросы.
- Нет, развода потребовал Жак. У Жерли она встретила другого челове-
ка, коммерческого директора, и через какое-то время Жак об этом узнал.
Они расстались. Она нашла себе другое место. Стала работать у "Барлена".
- Она поселилась вместе со своим любовником? Новая заминка. Ей не хо-
телось говорить об этом, особенно в присутствии мужа, который насупился
и опустил глаза.
- Не совсем так, нет. Она сняла квартиру на улице Дюперре. Я думаю,
он бывал у нее, но вместе они не жили.
- Вы его знаете?
- Видели один раз.
- Она привела его к вам?
- Нет, мы встретили их однажды, случайно. Года три назад. Он тоже
ушел от Жерли. Занялся автомобилями. А через несколько месяцев появился
Боб.
- Кто это, Боб?
- Робер Ватский. Он рисует, пишет музыку, еще чем-то там занимается.
Грацци взглянул на часы и сказал Габеру, что ему пора отправляться на
улицу Лафонтена. Габер кивнул и вышел, волоча ноги, держа головоломку в
одной руке, а кашне в другой. Как и всякий раз, когда он видел, как Га-
бер уходит вот так, ленивой, расслабленной походкой, которую ничто не в
силах изменить, Грацци повторял про себя его имя, Жан Лу, которое нахо-
дил потрясающим. И в течение нескольких секунд испытывал от этого такую
же острую радость, как и тогда, когда его сын выучивал новое слово. Это
было забавно.
- Представляете ли вы себе, кто бы мог это сделать? Я хочу сказать,
полагаете ли вы, что у вашей сестры были враги, знаете ли вы их?
Супруги Конт одновременно растерянно покачали головой. Она сказала,
что они ничего не знают, ничего не понимают.
Грацци достал из ящика стола список имевшихся у Жоржетты Тома вещей,
сообщил, какая сумма у нее на счету в банке, сколько значится в платеж-
ной ведомости, сколько денег обнаружено в кошельке. Удивления эти цифры
не вызвали.
- Были ли у нее другие источники доходов, кроме жалованья? Сбереже-
ния, ценные бумаги?
Они полагали, что нет.
- Это было не в ее характере, - объяснила сестра, нервно комкая пла-
ток. - Это трудно объяснить. Я до шестнадцати лет жила вместе с ней. Мы
спали на одной кровати, я донашивала после нее ее платья, я хорошо ее
знала.
Она снова заплакала - тихо, не сводя глаз с сидящего напротив Грацци.
- Она была очень честолюбивой. Одним словом, как бы вам сказать, была
способна работать, не жалея себя, многим жертвовать, чтобы получить то,
чего ей хотелось. Но деньги сами по себе ее не интересовали. Я не знаю,
как вам это сказать, ее интересовали лишь вещи, которые принадлежали ей,
которые она могла купить себе на свои деньги. Она очень часто говорила:
"это мое", "это принадлежит мне", "мое пальто", вот так. Вы понимаете?
Грацци сказал, что не понимает.
- Вот, например, когда мы были еще детьми, ее считали жадной. Над ней
подтрунивали за столом, потому что она никак не соглашалась одолжить мне
денег из своей копилки. Но я не знаю, правильно ли было называть ее жад-
ной. Она не копила деньги. Она тратила их. Но тратила только на себя. Ей
была нестерпима сама мысль, что она может потратить их на кого-то друго-
го. Подарки она делала только моему сыну, которого очень любила, что же
касается моей дочери, тут все обстояло иначе, из-за этого у нас создава-
лись глупейшие ситуации дома. Однажды мы ей об этом сказали.
- Сколько лет вашему сыну?
- Пять, а что? Грацци вытащил из бумажника детские фотографии, най-
денные в вещах покойной.
- Да, это он. Это Поль. Эти фотографии были сделаны три года назад.
- Если я вас правильно понял, мадам, вы хотите сказать, что у вашей
сестры не было привычки откладывать деньги, но по характеру она была
скорее... скажем, эгоисткой... Это так?
- И да, и нет. Я не говорила, что она была эгоисткой. Она была даже
очень великодушной, очень доверчивой со всеми. Все те глупости, которые
она совершала, она совершала по наивности. Она была очень наивна. Ей это
ставили в вину. Не знаю, как вам объяснить, но теперь, когда она умер-
ла...
Слезы снова полились у нее из глаз. Грацци решил, что ему лучше пере-
менить тему. Заговорить о Бобе, например, затем прекратить разговор и
вернуться к нему позднее. Но он невольно бередил все ту же рану.
- Вы ее стали в чем-то упрекать? Вы поссорились? Ему пришлось подож-
дать, пока она вытрет глаза скомканным платком. Она утвердительно кивну-
ла головой, у нее началась икота, отчего на шее набухли вены.
- Два года назад, на Рождество, из-за пустяка.
- Какого пустяка?
- Из-за автомобиля. Она купила "дофин". Она много раз советовалась с
мужем, он занимался оформлением кредита, доставкой, в общем, всем. Ей
давно хотелось иметь машину. Еще задолго до того, как она ее купила, она
стала говорить "моя машина". Когда же она, наконец, ее получила, накану-
не Рождества, то захотела, чтобы в каком-то гараже ей нарисовали на пе-
редних дверцах маленькую букву "Ж". Мы ждали ее к обеду. Она опоздала.
Объяснила причину. Она была счастлива, просто невероятно...
Грацци не мог больше видеть ее слез, которые двумя ручейками текли по
ее бледному лицу.
- Мы посмеялись над ней из-за этих букв. А потом... знаете, как это
бывает. Слово за слово, и мы наговорили ей массу всего о том, что, в
конце концов, касалось только ее... Вот так. После этого случая мы стали
видеться гораздо реже, может быть, пять или шесть раз в году.
Грацци сказал, что он понимает. Он представил себе, как за столом в
канун Рождества на Жоржетту Тома, преисполненную гордости за свой "до-
фин" с маленькой буквой "Ж" на дверцах, купленный ею в кредит, обрушился
град саркастических шуток и насмешек, представил себе тягостное молчание
за десертом, холодные поцелуи при прощании.
- Раз убийство было совершено, как мы полагаем, не с целью ограбле-
ния, то не знаете ли вы, кто из ее знакомых мог затаить на нее зло?
- Кто? Таких нет.
- Вы упомянули Боба.
Женщина пожала плечами.
- Боб человек слабый, бездельник, каких немало, но вообразить, что он
может кого-то убить, просто невозможно. А уж тем более Жоржетту.
- А ее муж?
- Жак? Но почему? Он ведь скоро снова женился, у него растет сын, он
никогда не питал к ней неприязни.
Муж теперь уже при каждой ее фразе кивал головой. Вдруг он открыл рот
и быстро проговорил высоким голосом, что это преступление совершил, ко-
нечно, садист.
Сидевший очень прямо на стуле в глубине комнаты мужчина в наручниках,
не отрывая глаз от своих ладоней, неожиданно рассмеялся. Должно быть,
услышал его слова, а может, просто был сумасшедшим.
Грацци поднялся, сказал супругам Конт, что их адрес у него есть и он,
вероятно, еще встретится с ними до окончания следствия. Когда они уже
направлялись к выходу, поклонившись двум инспекторам, Грацци вспомнил
квартиру на улице Дюперре и задал еще один вопрос, на этот раз послед-
ний, заставивший их остановиться у самых дверей.
Женщина ответила: нет, конечно, нет. Жоржетта ни с кем больше не
встречалась последнее время, кроме Боба. Жоржетта была совсем не такой,
как, вероятно, подумал о ней Грацци.
Он сказал, что Жоржетта - особый случай. Сказал, что ее надо было по-
нимать. Как бы то ни было, ему и в голову не приходило, что он
единственный мужчина в ее жизни: ревность, слава Богу, не в его характе-
ре. Если инспектор решил идти по этому пути, он должен сразу ему ска-
зать, что тот заблуждается.
Его действительно зовут Боб. Это имя указано у него в паспорте. А вот
Робер - это его псевдоним. Он сказал, что у его родителей были свои
странности. Оба они утонули, когда ему исполнилось десять лет (плавали
на паруснике в Бретани). А два месяца назад ему исполнилось двадцать
семь.
Жоржетта умерла в тридцать лет. Горе это для него или нет, инспектора
это не касается. Не в обиду ему будь сказано, но фараоны всегда вызывали
у него или отвращение, или смех. Что касается инспектора, он еще, право,
не знает, к какой категории его отнести, скорее, пожалуй, ко второй. Во-
образить себе, что у Жоржетты были деньги, тут можно просто лопнуть со
смеху. Вообразить себе, что ее муж способен сесть в поезд, чтобы убить
кого бы то ни было, не наделав при этом в штаны, тут можно просто лоп-
нуть со смеху. Вообразить, что он. Боб, мог бы найти хоть малейшее оп-
равдание для того, кто убивает из ревности, тогда как это, пожалуй, чуть
