Не приведи меня в Кенгаракс | |
прошла?
- Порядок. Ни побегов, ни переползов не было. Вот только этот приполз
(он показал взглядом на Турусова), но он не кенгараксовец.
Дружинник отдал сменщику повязку, попрощался и, не глянув на своего
недавнего собеседника, отправился на работу.
Старик поправил повязку на рукаве, расправил плечи, посмотрел
дружелюбно на Турусова и занялся физзарядкой. Приседал, отжимался от
земли, устраивал бег на месте. Турусов стоял рядом и только ловил на себе
хитроватые взгляды этого немолодого физкультурника.
- Давай поборемся! - предложил старик.
- Спасибо, но я не любитель.
- Значит, хлюпик, - выставил диагноз старик. - С таким поколением,
как ваше, войну не выиграешь! Даже будущую нравственность не защитишь!
- Чью? - ухмыльнувшись, спросил Турусов. - И от кого?
- Вы меня на дискуссию не вызывайте. Если вас подослали с того края
поля, то можете сразу же возвращаться! Ничего в наших магазинах вам не
продадут! Не хотите работать - занимайтесь голоданием! Все равно жизнь
заставит к станку вернуться!
- А разве кенгараксовцы не хотят работать? - поинтересовался Турусов.
- А кто их возьмет! Они же без прописки, а некоторые даже без
паспортов. А это все равно, что бежавший крепостной до отмены крепостного
права. Может, на них розыск объявлен, поэтому они там и торчат.
Старик тяжело вздохнул и лицо его помрачнело.
- Не для таких же, как они, я свою кровь проливал! - сказал он с
горечью.
- Разве кровь проливают для кого-то? - задумчиво произнес Турусов. -
За кого-то - это еще куда ни шло.
- Ты меня не пропагандируй! Я твердый и знаю, что говорю, а что
делаю.
Они вышли к реке и остановились. Здесь начиналась как бы естественная
граница.
- Даугава, - сказал старик и сладко вздохнул.
Турусов посмотрел на лениво плывущие зеленые воды и как-то внутренне
успокоился.
- И все-таки поле шире реки, - с сожалением проконстатировал старик.
Турусов попрощался с "пограничником" и направился к высотным домам.
Он вышел на какую-то улицу, увидел автобусную остановку и решил уехать
отсюда куда-нибудь в центр города, а там видно будет.
После того, как остался он без вагона и без груза, настроение
сделалось хронически плохим. Он чувствовал свою ущербность, вину перед
каждым прохожим. Турусов так привык к своей должности, к своему грузу, что
теперь как бы видел себя со стороны мизерным, жалким человечком,
побирушкой на улицах города, бродягой, для которого единственный путь
назад в люди - найти свой Кенгаракс и стать равным среди его жителей.
Может, так и появились эти кенгараксы, может, и цыгане так собирались в
свои таборы? Ведь помнит же он, как собирались на лето в самодеятельные
лагеря буддисты, йоги, хиппи со всего Союза, и помнит, как гоняли их, и
документы требовали, и были же у них документы, и прописка в них стояла. А
у кенгараксовцев ничего нет... И исповедывают они, судя по образу жизни,
неискаженную коннретность и вынужденное материальное воздержание. Только,
честно говоря, святая благодетельница у них никудышная. Самозванка, одним
словом. Может, вернуться в Кенгаракс, рассмотреть, разузнать все? Может,
именно там он обретет во второй раз истинную конкретность восприятия
жизни? Да ведь он и пошел бы назад с легкостью, только пугало Турусова
перепаханное поле. Предчувствовал он, что второй раз ему поля не одолеть.
Подошел автобус. Открыл двери, пригласил войти на незнакомом языке,
потом на русском.
Внутри было тепло и пусто. Турусов оказался единственным пассажиром.
- Куда же я еду? - задавался вопросом бывший сопровождающий. - Надо
решить для себя, чего я хочу. Сейчас есть только два пути: назад в
Кенгаракс или вперед, а куда вперед? Есть только одно место, ради которого
не стоит возвращаться в Кенгаракс. Это Выборг. Выборг густого тумана,
Выборг загадок и непредсказуемости. Выборг, обещающий встречу со своим
составом.
...И Выборг снова был в тумане.
Ночная электричка проехала лишние метры и Турусов, выходивший из
первого вагона, уверенно ступил в темноту. Поднявшись на ноги и нащупав
рядом на земле, слетевший с плеча вещмешок, бывший сопровождающий увидел
зеленое тело электрички. Через пару минут он наткнулся на платформу,
вскарабкался на ее влажную поверхность и уже по ней пошел дальше.
Пройдя через переход, попал в маленький вокзальчик, уютный и теплый.
На скамьях дремали приезжие. Турусов подложил вещмешок под голову и тоже
стал приезжим.
Под утро туман поредел и легко, словно занавес, поднялся вверх.
Чистый свет разбудил Турусова. В вокзальном туалете удалось ему и
побриться, и умыться. Приведя себя в порядок, он впервые задумался: зачем
все-таки он сюда приехал? Зачем нужны были эти три дня дороги, три
неспокойных дня, наполненных пересадками и случайными попутчиками?
Здесь он уже был, хотя этого никто не подтвердит. Был страшный туман,
не было видно собственной протянутой руки. А в те минуты прошлого приезда,
когда туман отодвигался, показывая старые домики города, Турусов смотрел
на них, как на плоскую неестественно красивую безжизненную декорацию.
И все-таки здесь же покойный персональный пенсионер огромного
значения пытался убить Радецкого ножом для разделки мяса. Здесь же о
своего напарника споткнулся сам Турусов, и помог ему добраться до состава.
Все это действительно происходило здесь и с Турусовым, но живой город
он видел впервые.
Город был приземистым и каменным. Однажды испугавшись Балтики, он
отодвинулся от берега в некоторых местах на сотню-другую метров и так и
застыл, тревожно выглядывая в сторону моря небольшими оконницами.
Ближе всего к воде стоял крытый рынок, потом - городская ратуша,
вероятно символизируя единство торговли и власти, а также их
взаимозависимую смелость. Потом начались жилые квартальчики, меж которыми
пролегали булыжниковые просеки для колес, копыт и ног.
Турусов медленно брел вдоль узкой улочки. К городу он привык быстро и
теперь, спустя почти пол суток после приезда, все казалось знакомым, уже
много раз виденным.
Привлекали его внимание редкие прохожие, но в основном это были
военные и молодежь.
"Странно, - подумал Турусов. - Такой старинный город и ни одного
старика".
Из-за угла навстречу Турусову вышла маршевым шагом колонна моряков.
Без песни, без громких команд они метрономно протопали по булыжнику и
свернули за следующий угол.
А в другую сторону проехало несколько крытых военных машин. Так
начинался вечер.
Турусов свернул на улицу, ведущую к центру, хотя городок только из
центра и состоял. Впереди возвышалась башня ратуши.
Белое пятно упало Турусову под ноги. Он обернулся: включили свет в
окне первого этажа и старческое лицо сверху вниз с грустным любопытством
посмотрело на уличного прохожего.
Старику за окном было лет девяносто. Он вяло шевелил землистыми
губами, не отличавшимися по цвету от пергаментной кожи его лица.
Турусов замер, глядя на него. Некоторое время они смотрели в глаза
друг другу, пока старик не отошел вглубь комнаты. Через минуту он снова
появился в окне, но уже в очках, толстые линзы которых неимоверно
увеличивали зрачки.
Турусов жестом попросился зайти.
Старик перестал шевелить губами. Кивнул.
Он встретил Турусова в проеме входной двери.
- Добрый вечер! - остановился перед ним молодой человек.
- Я слушаю вас, - поспешно проговорил старик, не сходя с места.
Турусов почувствовал себя неловко. Перед ним стоял физически дряхлый
человек, но в нем ощущалась огромная внутренняя сила, несгибаемость духа.
А Турусов кто? Здесь он был мальчишкой, загоревшимся желанием открыть
тайну, познать неведомое и запретное. И то, что путь к познанию уже был
окроплен человеческой кровью, еще больше разжигало желание Турусова. Он
вдруг подумал, что стремление его продиктовано даже не страстью к уже
исторической конкретности, а всего-навсего необходимостью самоутвердиться
в новой для себя вере, вере в существование реальной истории. Ведь если
Радецкий ездил сопровождающим, как он говорил, уже двенадцать лет, то тому
были веские основания: то ли бежал от кого-то, то ли действительно сломя
голову пытался пролезть в историю. А Турусов бежал от своих прежних
абстрактных убеждений к новым конкретным, и если бы не случай, никогда бы
не оказался в этом поезде бесконечного следования. Закономерности могли
быть только для Радецкого, закономерности развития событий и даже
возможной смерти. Турусов жил случайностями, конкретными случайностями.
Случайно он оказался и перед этой дверью, хотя и с конкретной целью.
- Я приезжий... - начал Турусов. - Первый раз в Выборге...
- Ну-ну, - подбодрил его старик.
- А вы какого года рождения? - вдруг спросил гость.
- Девятьсот третьего, - взгляд старика смягчился и он сделал шаг
назад. - Ну, проходите!
Комната, из которой старик выглядывал на улицу, была довольно
просторной. На стене висела парочка старых фотографий. Турусов остановился
возле них.
- Я слушаю вас, - старик сел на диванчик.
- Скажите, у вас здесь есть какой-нибудь совет или клуб ветеранов? -
Турусову надоело ходить вокруг да около и он решился говорить напрямую.
- Да, конечно, - кивнул старик. - При ДОСААФе, еще где-то... вы
военных ветеранов имеете в виду?
- Ну да. А что, есть и не военные? - заинтересовался гость.
- Всякие есть. Тыловые, к примеру.
- А "тыловые" где собираются?
- А кто вам нужен? Я почти всех по фамилиям знаю.
- Может... там есть персональные пенсионеры?! - спросил Турусов.
- А! - усмехнулся хозяин квартиры. - Почетные граждане города!
- Да.
- Это вам надо в клуб собаководства.
- И часто они там собираются?
- Каждый день. Даже сейчас застанете. Пойдете в сторону
судоремонтного завода и, не доходя до него, увидите маленькое старинное
зданьице: лошадь в длину, лошадь в ширину. Там этот клуб и распологается.
Расспросив старика поподробнее, Турусов отправился в путь. Путь
предстоял близкий, но туманный занавес опускался все ниже и ниже.
Воздушное молоко колыхалось на уровне второго этажа, укутывая балконы и
все то, что создано, чтобы быть видимым.
Когда Турусов дошел до клуба, молоко уже "съело" вторые этажи зданий
и упрямо тянулось к земле.
Турусов поднялся на крыльцо и постучал.
Дверь, обитая листовым железом, тяжело приоткрылась и седой невысокий
старичок с усиками щеточкой пристально глянул на посетителя.
- Разрешите войти? - обратился Турусов.
- У нас клуб теоретического собаководства, - отчеканил старичок и
хотел было закрыть дверь, но Турусов успел вставить в проем носок ботинка.
- Я по другому вопросу, - как можно загадочнее произнес он.
- По какому? - старичок недовольно поморщил нос.
- Касательно ящиков с шифром ТПСБ... - негромко сказал Турусов, и тут
же понял, что пришел по правильному адресу.
Старичок разволновался, на его лбу выступил пот. Он впустил Турусова.
Внутри было тесно. Ярко горела стоватка без абажура, свисавшая с
потолка: освещала грубо сколоченный стол на коротких ногах и четыре стула.
На каждой стене висело по портрету: Сталин, Хрущов, Брежнев и пустая еще
рамка под стеклом.
Турусов поздоровался и огляделся. На него пристально смотрели три
старика, сидевших неподвижно под портретами.
- Присаживайтесь, молодой человек! - сказал старик, открывший двери.
- Итак, вы историк?
- Нет. Бывший сопровождающий.
- Значит все-таки историк. Что ж, давайте сначала познакомимся, -
старик подошел к столу. - Меня зовут товарищ Федор, а это, слева направо,
товарищ Михаил, товарищ Алексей и товарищ Борис.
Старики величественно кивнули, услышав свои имена.
- Моя фамилия Турусов. Можно: товарищ Турусов, - усмехнулся
сопровождающий.
- Нельзя, - строго произнес товарищ Федор. - Вы не товарищ, у вас
другая система отношений, и смысл у слов другой. У вас нынче никаких, в
принципе, настоящих товарищей и нет, одни граждане. Ну рассказывайте!
Все четверо внимательно смотрели Турусову в глаза.
- Я хотел от вас узнать... - Турусов пожал плечами и недоумевающе
обвел взглядом хозяев клуба теоретического собаководства.
- От нас?! - удивленно переспросил товарищ Борис, худой высохший
старик с подкрашенными хной седыми волосами. - А что вы хотели узнать?
- О содержимом ящиков...
- Мы сами, молодой гражданин Турусов, узнаем о каждом отдельном ящике
при вскрытии, но увы, это бывает не часто, - товарищ Федор обошел вокруг
стола и остановился над товарищем Борисом. - Мне показалось, что вы пришли
помочь нам. Я не спрашиваю, каким образом вы нас разыскали.
- А чем я могу помочь?! - Турусов был озадачен. - Если я что-то
могу...
- Можете! - уверил молчавший до того товарищ Михаил, теребя дрожащей
рукой значок "Ворошиловский стрелок" на выцветшем военном кителе. - Вы же
хотите стать Товарищем.
Акустика комнатки приглушала слова и звуки, добавляла в них железные
нотки. Турусов даже поежился, на секунду показалось, что он в комнате
медиума разговаривает с душами умерших. Заметил, что единственная оконница
заложена кирпичом. Значит, внешнему свету сюда не добраться.
- Дело в том, что про вас и вашего коллегу мы знаем, - заговорил
снова товарищ Борис, скрестив руки на груди. - Мы знаем и то, что сегодня
в четыре утра в Выборг заедет другой состав. Его будут переформировывать.
Там тоже есть вагон с сопровождающими. Нас интересует ящик "ТПСБ-46ХХ".
Это что-то вроде дополнения к толковому словарю, не вместившему по
случайности все толкования слов и названия действий. Вы молоды, вы нам
поможете.
- Хорошо, - согласился Турусов. - А что именно в этом дополнении?
- Не имеет смысла говорить о том, что бы мы хотели там обнаружить, -
покачал головой товарищ Федор. - Во всяком случае этот ящик должен кое-что
прояснить.
- А разве вы чего-то не знаете? - искренне удивился Турусов.
- Многие думают, что мы хотим что-то скрыть от граждан, - монотонно
зазвучал голос товарища Бориса. - Но скрывать можно только то, что знаешь,
а ведь некоторые моменты и для нас еще остаются тайной. Те, кто делает
историю, знают лишь собственный вклад в нее и обычно не спешат поведать о
нем первому встречному историку. Мы объединились на старости лет, чтобы
попробовать своими силами воссоздать хотя бы малейшие эпизоды нашего
прошлого со всеми деталями, но без первопричин и последствий. Но все
оказалось сложнее. Наши вклады не составили и сотой доли исторических
свершений и ошибок. Но все-таки мы БЫЛИ. Нас сделали персональными
пенсионерами и отрезали от действительности. Ни один журналист не хотел
записывать с наших слов правду о событиях, участниками которых мы были.
Они говорили, что такая история и такая правда в нынешнее светлое время
никому не нужны. Что все уже описано так, как надо, учеными историками,
которые лучше знают что и как описывать. Только один корреспондент
признался, что он должен писать о будущем, а если о прошлом, то только о
сегодняшнем прошлом, пока оно не стало вчерашним. Поэтому мы стали сами
восстанавливать прошлое, реконструировать его.
- И, честно говоря, запутались немного, - перебил товарища Бориса
товарищ Федор. - Но именно ящики нам во многом помогают. И вы сегодня нам
поможете снять с вагона нужный груз. Уже два часа ночи.
- Скоро пойдем, - безучастно произнес товарищ Михаил.
- И все равно никто никогда не узнает всю историческую правду. -
Товарищ Алексей, похоже самый старый из них, устало глянул на гражданина
Турусова. - Она существует, она бродит крупицами по памяти людей, по
пожелтевшим бумажкам, но ни у кого не хватит силы и желания собрать все
эти крупицы и бумажки вместе.
- Я до сих пор удивляюсь как это тебя в тридцать восьмом вывели из-за
заведенного грузовика и отпустили домой! - ехидно посмотрел на своего
соклубника товарищ Борис.
- Нам надо помолчать перед выходом, - оборвал разговор товарищ Федор.
И все замолчали.
Выйдя из зданъица, услышали вой собаки, приглушенный туманом.
- Это вой одиночества, - изрек товарищ Борис.
- Нет, - не согласился товарищ Федор. - Это вой тоски.
- Мне кажется, это вой волка, - вставил свое мнение Турусов.
- Да, это одно из трех, - вздохнул товарищ Алексей, думая о том
далеком грузовике, шум мотора которого мог оказаться последней музыкой
жизни.
- Мы будем медленно идти, - предупредил Турусова товарищ Федор. - У
нас слишком короткий путь.
Через полчаса Турусов споткнулся о рельс.
- Какой ногой? - оживленно спросил товарищ Борис.
- Правой.
- Значит удача, - обрадовался старик.
Они поднялись на сортировочную горку, где густой паутиной сбегались в
один узел рельсы и в ожидании нового пути стояли одинокие недвижимые
пока-что вагоны. С какого-то удаленного здания тускло светил прожектор.
Слабый луч его был не в силах бороться с темнотой, в которой вдруг
замелькали два огонька. Послышались чьи-то голоса.
- Там, кажется, охрана! - прошептал товарищ Алексей.
Они остановились и в возникшей тишине незнакомые голоса зазвучали
громче.
- Я пойду посмотрю! - вызвался Турусов.
- Вперед, на подвиг! - напутствовал товариш Борис.
Два огонька папирос замелькали совсем рядом. Турусов пригнулся,
обошел их сзади и замер, остановившись за углом вагона возле которого на
брошенной шпале сидели и болтали два парня.
- Романтическая ночь! - восхитился один, задрав голову к звездам.
- Фух, наконец высчитал, - заговорил другой. - Значит, нам платят по
сорок рублей в день. А?! Надо не быть дураками, бросать к чертям эту учебу
и идти сопровождающими на постоянку!
- И зачем тебе эти деньги, если ты не имеешь права покидать вагон? -
пожал плечами первый.
- Так уж и обязательно во всем слушаться инструкции! - ухмыльнулся
другой. - Когда наберешь тысяч двадцать-тридцать, можно вообще спрыгнуть
на ходу и зажить себе припеваючи. Наверняка, останусь!
- А я нет, - задумчиво ответил первый. - У меня мама старая. Внуков
нянчить мечтает...
- Хватит болтать! - сердито из темноты сказал Турусов.
Двое вскочили со шпалы, испуганно вглядываясь в окружающую их темень.
- Ящики сопровождаете? - спросил Турусов.
- Да... - дрожащим голосом ответил один из них.
- Давайте накладную! - приказал Турусов.
Один зашелестел бумагами, сделал пару шагов в сторону Турусова и
протянул в темноту листок накладной.
- Ящик "ТПСБ-46ХХ" у вас есть?
- Мы не проверяли... - виновато признался один. - Нас только на месяц
оформили, чтоб на каникулах подзаработать.
- Кто это вас оформил, интересно узнать! - разозленно спросил бывший
сопровождающий.
- Мой папа - сказал второй, хотевший остаться сопровождающим. - Он
начальник большой станции.
- Все с вами ясно, - отрубил Турусов. - Живо вытаскивайте ящик
"ТПСБ-46ХХ"!
- Мы мигом! - ответил "романтик" и они вдвоем покарабкались в вагон.
Через пару минут небольшой ящик с нужным шифром на крышке уже лежал
на земле.
- Если вам очень надо, вы только скажите, - затараторил дрожащим
голосом сынок начальника большой станции. - Мы можем вам все эти ящики
отдать, нам они не нужны.
- Эй, товарищи! - крикнул в темноту Турусов. - Порядок!
Четыре старичка подошли.
- Ты не зря споткнулся на правую! - товарищ Борис улыбнулся Турусову.
- Действительно, удача!
- Давайте мы вам поможем отнести ящик куда надо! - предложил сын
начальника станции.
- А это еще кто? - удивился товарищ Алексей.
- Временщики-сопровождающие, - ехидно произнес Турусов. - Студенты
подрабатывают. Можем купить у них все ящики!
Турусов шутил, но товарищ Федор взволнованно заходил взад-вперед по
узенькой площадке между вагонами, потом спросил:
- А сколько у них ящиков?
- По накладной всего-то три штуки, - ответил Турусов.
- Трех тысяч хватит? - товарищ Федор остановился.
- Конечно, хватит! - донесся голос сына начальника станции. - А мы
вам их с доставкой на место.
Оставив свой вагон пустым на сортировочной горке, студенты пыхтя
тащили по ящику, тяжело ступая вслед за четверкой пенсионеров и Турусовым,
в руках у которого тоже был ящичек, размером с обычную посылку, и только
черные трафареты придавали ему значительность и право называться громко и
величественно: ГРУЗ. Это и был тот самый дополнительный "ТПСБ-46ХХ".
Шли в сторону хиленького прожектора, потом свернули. Через четверть
часа подошли к клубу собаководства. Вперед вышел товарищ Федор и отпер
двери.
Ящики пока поставили в углу.
Студенты стояли у двери и нетерпеливо ждали обещанной оплаты. Друг с
другом они больше не разговаривали.
Товарищ Борис сунул "деловому" пачку облигаций и выпроводил их на
улицу.
Старики чинно расселись за столом. В их позах чувствовалось ожидание.
Так ждут официанта в ресторане: чуть высокомерно и нетерпеливо.
- Молодой гражданин! - повернулся к стоящему рядом Турусову товарищ
Борис. - Что же это вы бездельничаете?! Доставайте дополнительный,
вскрывайте. Пора работать.
Турусов поднял лежащий на полу топор и отодрал с ящика крышку.
Старички привстали и с любопытством заглянули внутрь.
- Опять фактический! - сосредоточенно произнес товарищ Алексей.
- Разбирать будем попапочно или подокументально? - спросил всех
товарищ Федор.
- Попапочно! - поспешил заявить товарищ Михаил. - Подокументально нам
и месяца не хватит!
- Хорошо, - согласился товарищ Федор. - Итак заседание коллегии по
редактуре реальной истории объявляю открытым. Что там первое?
Товарищ Михаил вытащил из ящика верхнюю папку и прочитал ее название:
- "Дела товарищества иностранных рабочих в СССР. 1924-1938."
Товарищ Алексей скривился и чихнул. Даже глаза у него заслезились.
- Не надо нам это! - скоропалительно промолвил товарищ Борис.
- Все так считают? - товарищ Федор обвел присутствующих пытливым
взглядом. - Что ж. У нас демократия большинства. Откладывай, товарищ
Михаил, и доставай следующую.
- "Дипломатическая война Чили-СССР. Причины и последствия. Взаимное
удержание заложников" - прочитал товарищ Михаил и рука его поползла к
значку "Ворошиловский стрелок", словно хотела убедиться в том, что он не
оторвался.
- О! - улыбнулся товарищ Борис, поправляя хнистые седые волосы,
спадавшие на лоб. - Сорок восьмой! Забавная история.
Товарищ Алексей равнодушно пожал плечами.
- Нас она не касается, - сказал он.
- Пускай остается, - резюмировал товарищ Федор. - Мы ее молодому
гражданину подарим. Подзаработает. Берите и пользуйтесь! Что дальше?
На следующей папке надпись была замазана тушью.
Товарищ Михаил развязал узелок, выровнял папочные загибы и бросил
взгляд на содержимое. Вдруг на его лице появилась светлая добрая улыбка и
он мечтательно прищурился.
- Что там такое?! - заерзал на стуле товарищ Алексей.
- Я его избирал в Горьком. Это речь моего депутата, - товарищ Михаил
поднес один листок к глазам. - "Когда умер Владимир Ильич Ленин, один из
поэтов писал следующее:
Портретов Ленина не видно:
похожих не было и нет,
века уж дорисуют, видно,
недорисованный портрет.
Вы, конечно, понимаете, - продолжал возбужденно читать товарищ
Михаил, - что поэт имел в виду не фотографические портреты Владимира
Ильича, а весь его облик, все его дела, и считал, что только века смогут
дорисовать портрет этого величайшего человека эпохи. Поэт ошибся и
просчитался здорово. Видимо он недостаточно хорошо знал нашу партию.
Нашелся такой художник революции, зодчий нашей социалистической стройки,
который не в века, не в сотни лет и даже не в десятки сумел поднять на
невиданную высоту нашу советскую страну и тем самым нарисовать портрет
Владимира Ильича, о котором писал в своем стихотворении поэт. Этим
величайшим, гениальным художником ленинской эпохи, этим зодчим
социалистической стройки, который нарисовал на деле портрет Ленина, каким
он должен быть, является наш вождь и учитель товарищ Сталин..."
- Ну хватит. Хватит! - замахал старческой ладошкой товарищ Алексей. -
Хватит тронных речей!
- А кто это выступал? - негромко спросил Турусов.
- Николай Иванович Ежов, - уважительно произнес товарищ Михаил. -
Огромного значения был человечище. Как хорошо помнится: 9 декабря тридцать
седьмого, Горький...
- Нам этого не надо, - процедил сквозь зубы товарищ Борис. -
Отложить!
- Как это не надо! - возмутился товарищ Михаил и руки его затряслись.
Он привстал, опустил дрожащие руки на папку, придавив ее как живую к
поверхности стола. - Это надо! К этому еще придут!
- Я тоже за то, чтобы оставить, - кивнул товарищ Федор. - Отдадим
молодому гражданину.
Теперь на столе перед Турусовым лежали уже две папки, по праву
принадлежавшие ему. Он ласково посматривал на них, то и дело подравнивая
по краю стола.
- Поехали дальше! - товарищ Федор зевнул и сонным взглядом уставился
на открытый ящик.
Названия оставшихся двух папок очень не понравились пенсионерам и они
единодушно решили избавиться от них.
Товарищ Федор встал из-за стола и торжественно произнес:
- Пришло время согреться!
Старички поднялись. Товарищ Федор взял отложенные за ненадобностью
три папки и вышел на улицу. Остальные последовали за ним.
Они стали в кружок, в середине которого товарищ Федор поставил папки
домиком, засунул под низ несколько скомканных листов бумаги и чиркнул
спичкой. Бумажный домик воспламенился. Старички неподвижно стояли,
торжественно глядя на костер, отражавшийся в их напряженных глазах.
Турусов вышел из круга и, прижимая к груди свои две папки, широко
открытыми глазами наблюдал как огонь облизывал до черноты бумагу и картон.
- Отречемся от старого мира, - запел дребезжащим голосом товарищ
Федор.
- Отряхнем его прах с наших ног, - подхватили песню еще два голоса.
Молчали только Турусов и товарищ Алексей, тоже вышедший из круга, оба
завороженно наблюдавшие костер из истории.
- Нет, не отрекусь, - думал Турусов. - Это все равно, что отречься от
отца и деда. Сказать, что не было их у тебя, что сам вырос, как трава, а
значит и после тебя никого не будет.
Трое стариков допели гимн и торопливо направились в домик. Турусов и
товарищ Алексей зашли последними.
"Искать, чтобы сжечь? - лихорадочно думал Турусов. - Зачем?! Значит,
все-таки есть история, раз боятся ее. Значит есть она, и только что часть
ее превратилась в пепел по воле этих сумасбродных пенсионеров! И ради
того, чтобы избавиться от нее они готовы на все! Ради этого один из них
бросался на Радецкого с ножом!"
Все расселись вокруг стола. Товарищ Федор вытащил откуда-то гроссбух,
раскрыл и, одев очки в железной оправе, стал водить пальцем по написанным
от руки строчкам.
"А-а, вот оно, - сам себе довольно сказал товарищ Федор. - Дело о
товариществе иностранных рабочих в СССР объявляю закрытым. Остались
разрозненные документы и воспоминания, по которым события все равно не
воссоздать."
Он достал черный фломастер и жирной линией вычеркнул из гроссбуха
несколько строчек, следовавшие за номером 961.
- У нас еще масса работы, - вздохнул товарищ Борис, поглядывая
утомленно на товарища Федора. - Но я думаю, что на сегодня хватит.
- Да, не в нашем возрасте работать сутками, как это бывало в
тридцатых, - поддакнул товарищ Михаил. - Эти два ящика разберем потом.
- Хорошо, - согласился товарищ Федор. - Расходимся. Завтра ночью у
нас еще одно важное изъятие, потом две недели отдыха.
Турусов взял вещмешок и вышел. Идти было некуда, но об этом он не
думал.
Возле домика еще пахло сожженной бумагой. Турусов поднял с земли
пригоршню пепла, поднес ко рту и что было силы дунул. Пепел, рассыпаясь на
микроскопические частицы, поплыл в густом от сырости ночном воздухе
Выборга.
- Историю по ветру! - зло хмыкнул себе под нос Турусов.
- Вам есть где остановиться? - сзади подошел товарищ Алексей.
- Нет. Негде.
- Пойдемте со мной, молодой человек, - голос товарища Алексея был
мягок и доброжелателен.
Не попрощавшись с остальными, Турусов и персональный пенсионер, не
поддержавший старую песню у костра, отправились в сторону центра.
- Извините, у меня дома слишком роскошные условия, - сбивчиво
зaговорил товарищ Алексей. - Четыре комнаты на одного... Вы не думайте,
что я сам себе это устроил... Я вижу, что вы, молодой человек, весьма
серьезны...
- Вам, наверно, положено, - пожал плечами Турусов. - Да и за что
извиняться?! За то, что у вас все в порядке?
- Стыдно... - признался товарищ Алексей. - Соседских взглядов
избегаю. На моей площадке семья - шесть человек - в одной комнате живет.
Хотел отдать им две комнаты, так горисполком запретил. Назвали это
квартирными махинациями... поэтому и извиняюсь. Да и то только перед вами.
У вас какой-то строгий взгляд, словно вы не из нынешнего, а из нашего
поколения. Я бы даже сказал - справедливый взгляд... Сколько вам лет?
- Двадцать шесть.
- Двадцать шесть... - задумчиво повторил персональный пенсионер.
- А почему вы с ними, товарищ Алексей? - Турусов заглянул в глаза
старика.
- Хватит товарищей, не называйте меня так. Почему с ними? Мне больше
не с кем. Я уже уходил от них несколько раз... Они у меня дома хранили все
эти папки, бумаги, отрывки истории... А мне страшно делалось оттого, что
лежат мертвым грузом удивительные события, яркие и зловещие биографии, все
темное и все светлое вперемешку. Сам думаю: как же так, почему люди своей
истории не знают? Почему не ищут свои корни? Почему до этих папок никому
дела нет? Написал я тогда воспоминания, в основном о том, чему сам
свидетелем был. Принес в издательство, думал обрадуются, удивляться
