Но все-таки я взяла его. Юноша в дождевике у гаража молча смотрел, как я
заводила машину. Я уже отъезжала, когда он меня окликнул. Заглянув в
окошко, он спросил, не кажется ли мне сейчас, что жизнь престранная штука,
ибо погубит меня красивая машина.
- Вы знали, что наследницей станет До, - сказал он. - Знали, потому
что вам объявила это ваша тетка. Вы ей звонили из Парижа, когда за вами
приехала гувернантка. Это написано черным по белому в завещании. Вы
праздновали день рождения До, вернувшись домой, одурманили ее снотворным,
заперли в спальне и устроили в ванной пожар.
- Вы совсем спятили!
- Вы предвидели все, кроме двух возможностей: во-первых, что со всем
прочим вы можете потерять и память и забыть даже свой замысел выдать себя
за Доменику; во-вторых, что спальня может не загореться. Да, да, она не
загорелась!
- Я не желаю вас слушать! Убирайтесь!
- Знаете ли вы, чем я занимался эти три месяца? Изучал дела о пожарах
со времени основания моей страховой компании. Расположение дома,
направление ветра в тот вечер, сила взрыва, очаги огня в ванной - все
указывает на то, что этот сволочной поджог не коснулся бы спальни
Доменики! Огонь уничтожил бы только часть дома, против ветра он не мог бы
распространиться. Вам пришлось разжечь его снова, в гараже, под ее
спальней.
Я взглянула на него. Он понял по выражению моих глаз, что я поддаюсь
его доводам. Он схватил меня за плечо, но я высвободилась.
- Отойдите, раздавлю!
- И сожжете эту машину, как сожгли первую? Так вот, на этот случай
даю вам совет: не перебарщивайте, не теряйте головы, действуйте
осмотрительно, когда будете пробивать бак машины. Иначе человек
наблюдательный это может потом заметить.
Я рванулась вперед. Заднее крыло моего "Фиата" отбросило Габриеля, он
упал. Я услышала крик мадам Иветты.
После операции я плохо справлялась с машиной, ехать быстро мне было
трудно. Я видела, как сгущаются сумерки и по берегу бухты зажигаются огни
Ля-Сьота. Если Серж Реппо уходит с работы в пять часов, как летом, я его
уже не найду. А надо помешать ему заговорить.
На почте его не оказалось. Я опять вызвала Флоренцию. Жанну я не
застала. Когда я снова села за руль, была уже ночь, было холодно, а у меня
не хватило духу даже поднять верх машины.
Некоторое время я ездила взад и вперед по Ля-Сьота в надежде найти
Сержа Реппо, вернее, надеялось на это одно мое "я". Второе "я" было занято
мыслями о Мики и о Жанне. Не могла она так ошибиться, не могла меня
обмануть. Серж солгал. Мики ничего на знала. Я - До, и убила я ни за что,
за наследство, которое от меня ускользало и которое досталось бы мне без
убийства. Попросту, если бы я подождала. Смешно. Надо бы смеяться. Почему
же я не смеюсь?
Я вернулась на мыс Кадэ. Я заметила издали стоящие перед домом машины
с зажженными фарами. Полиция. Остановившись у обочины дороги, я
попробовала еще раз собраться с мыслями, составить какой-то план, еще раз
продумать всю историю с пожаром.
И вот что тоже смешно. Три месяца подряд я без устали старалась
доискаться истины, переворошила все, вела расследование под стать этому
храброму страховому агенту, но достигла большего в этом деле, к которому
он относился с таким страстным интересом, куда ни глянь - всюду была я. Я
была следователем, убийцей, жертвой, свидетельницей - всем в одном лице. А
что произошло в действительности, не откроет никто, если этого не откроет
китайский болванчик с коротко остриженными волосами - сегодня вечером,
завтра или никогда.
Я шла пешком. У дома заметила белую машину с откинутым верхом,
привязанный сзади чемодан, забытый на сиденье шарф... Жанна здесь!
Наглухо застегнув пальто, нащупывая рукой в перчатки лежавший у меня
в кармане револьвер Мики, я медленно пошла прочь. Я спустилась на пляж;
Сержа там не было. Я снова поднялась на шоссе; его не было и там. Сев в
машину, я вернулась в Ля-Сьота.
Я нашла его через час на террасе кафе, где он сидел с какой-то рыжей
девушкой. Увидев, что я выхожу из машины, он с досадой оглянулся по
сторонам. Я шла прямо на него, и он встал. Он даже сделал два шага мне
навстречу - два последних шага шкодливой кошки. Я выстрелила в него с
расстояния в пять метров, промахнулась, пошла вперед, разрядила в него мой
маленький револьвер. Он упал ничком на мостовую у тротуара. Выпустив
четыре пули, я еще дважды нажимала на собачку, но безуспешно. Впрочем, это
уже не имело значения: я знала - он мертв.
Раздались крики, топот бегущих ног. Я села в "Фиат". Включила мотор в
бушевавшем вокруг людском потоке, который, казалось, вот-вот меня затопит.
Толпа расступилась перед машиной. Я говорила себе: теперь Жанну никто не
тронет, она возьмет меня на руки, будет баюкать, пока я не усну, и я ни о
чем не буду ее просить, скажу только, чтобы она любила меня по-прежнему.
Мои фары сметали с пути шакалов, и они разбегались в разные стороны.
Жанна стояла, прислонясь к стене, в столовой виллы, спокойно ожидая,
чуть бледнее, чем всегда.
Она первая заметила меня на ступеньках лестницы. Я видела только ее
лицо, на миг исказившееся, затем просветлевшее и растерянное. Гораздо
позже, когда меня от нее оторвали, я заметила других людей: мадам Иветту,
плакавшую, накрыв голову передником, Габриеля, двух полицейских в форме,
агентов в штатском и одного из мужчин, которых я видела утром у гаража.
Жанна сказала, что меня обвиняют в убийстве Доменики Лои, что меня
сейчас уведут и предъявят мне обвинения, но что это сущий бред: я должна
верить в нее, она не позволит им меня мучить.
- Я знаю, Жанна.
- С тобой ничего не случится, с тобой ничего не может случится. Они
попытаются оказать на тебя давление, но ты никого не слушай.
- Я буду слушаться только тебя.
Они оттащили меня от нее. Жанна попросила позволения подняться со
мной в спальню, помочь мне собрать вещи. Какой-то полицейский чиновник,
говоривший с марсельским акцентом, сказал, что пойдет с нами. Он остался в
коридоре. Притворив дверь спальни, Жанна прислонилась к ней спиной. Она
взглянула на меня и заплакала.
- Скажи мне, кто я, Жанна.
Она покачала головой - глаза ее были полны слез - и ответила, что не
знает. Ничего она больше не знает, знает только, что я ее крошка, ее
доченька. А кто я - ей теперь безразлично.
- Ты так хорошо знала Мики, ты не могла ошибиться. Знаешь и меня...
Ведь ты хорошо знала ее, правда?
Она вдруг грубо меня оттолкнула, вытерла рукой слезы и стала
укладывать мои вещи в чемодан. Я села на кровать рядом с нею.
- Я кладу три пуловера, - сказала она, уже спокойнее. - Если тебе
что-то понадобиться, попросишь у меня.
- Жанна! Мики все знала.
Но Жанна качала головой и твердила:
- Пожалуйста, ну пожалуйста, не надо об этом, ничего она не знала,
знала бы - тебя бы здесь не было, погибла бы ты.
- Почему ты хотела ее убить? - схватив ее за руку, вполголоса
спросила я. - Из-за денег?
Она замотала головой, ответила:
- Нет, нет, просто я не могла больше терпеть! Плевала я на деньги!
Умоляю тебя, молчи.
Я не стала больше спрашивать. Я прижалась щекой к ее руке. Она не
отняла ее. Она продолжала укладывать мои платья в чемодан одной рукой. Она
уже не плакала.
- Так мне суждено остаться ни с чем, одна ты у меня. Ни наследства,
ни мечты на грани сна - одна ты.
- А что это за мечта "на грани сна"?
- Да ты же сама мне об этом говорила: сказки, которые я рассказывала
тебе перед сном, когда я была банковская служащая.
Они подвергли меня допросу. Заперли меня в камере при тюремной
больнице. Снова жизнь распалась на две половины. Мрак моего беспамятства и
режущий свет, когда меня выводили во двор на прогулку. Я видела Жанну
из-за решетки в приемной больницы дважды. Я больше не мучила ее. Она была
бледна и подавлена, с тех пор как узнала об убийстве Сержа Реппо. Даже
улыбка, которой она пыталась меня успокоить, была бледная; Жанна многое
поняла, разобравшись в том, что произошло в ее отсутствие.
Они произвели на кладбище автомобилей в Ля-Сьота экспертизу останков
моей "MG", тщательно изучали жизнь Сержа Реппо. На одном из обломков бака
моей "MG" они обнаружили умышленно сделанную пробоину, но так и не напали
на след телеграммы на мое имя, которую получила До. Впрочем, я узнала, что
шантажист надул Мики: никакой разносной книги для телеграмм не существует.
Вероятно, он заставил Мики расписаться в первой попавшейся ему под руку
тетради.
Я убила Сержа Реппо, желая помешать ему рассказать о роли Жанны, но
даже мое второе убийство я совершила напрасно. Собрав все оставшиеся у нас
деньги, чтобы нанять адвокатов, Жанна сама обо всем рассказала, а я
призналась, когда мне стали известны показания Жанны. Мне предъявили
обвинение в убийстве, но и Жанне тоже. Я видела ее несколько секунд, когда
выходила от следователя. Мы столкнулись с нею в дверях его кабинета.
- Положись на меня. Согласна? - сказала она. - А ты только будь
приветлива с ними и думай.
Она погладила меня по волосам и заметила, что они очень выросли.
Затем сказала, что следствию нужно получить дополнительные данные и меня
повезут в Италию.
- Веди себя, как хорошая Мики, - добавила она. - Будь такой, как я
тебя учила.
Следователю Жанна рассказала все, что он хотел и даже больше, но
никогда не говорила, и никто этого никогда и не узнал, что у нее был
сговор с Доменикой Лои. Я поняла - почему: если я буду молчать, если я -
Мики, меня приговорят к более легкому наказанию. Жанна - моя
воспитательница, так что главной виновницей будет считаться она.
Когда снова спускается тьма, я могу думать обо всем этом часами.
Иногда я совершенно уверена, что я Мишель Изоля. Я узнаю, что тетка
лишила меня наследства и что Доменика и Жанна сговорились меня убить.
Сначала я решаю разрушить их замыслы, затем, когда наблюдаю их обеих подле
меня, я меняю решение и, воспользовавшись их же планом, убиваю Доменику и
выдаю себя за нее.
Иногда я выдаю себя за До ради наследства, которого злопамятная
тетка, чувствуя приближение смерти, незаконно меня лишила. А иногда делаю
это, чтобы вернуть себе утраченную привязанность Жанны. Иногда - из мести.
Иногда - чтобы начать новую жизнь. Иногда - чтобы продолжать мучить.
Иногда - чтобы заставить забыть мучения. Иногда - и это всего вероятнее -
для всего вместе взятого, чтобы остаться самой собою, приобретая
богатство, и стать новым человеком подле Жанны.
Бывают ночью и такие минуты, когда я опять Доменика. Серж Реппо
солгал: Мики ничего не знала. Я убила ее. Пламя не охватывало ее комнату,
и тогда я подожгла гараж. Нежданно-негаданно я заняла место той, у которой
тогда и был повод совершить убийство.
Но Доменика я или Мишель, я в последнюю минуту попадаю в собственные
сети в охваченной огнем комнате. Стоя перед окном на втором этаже, я держу
в руках горящую рубашку, накрываю ею лицо и от боли впиваюсь в нее зубами,
ведь во рту у меня потом нашли обуглившиеся клочки материи. Я выбрасываюсь
из окна, падаю на ступени входной лестницы. Прибегают соседи, надо мною
наклоняется Жанна и, поскольку я непременно должна быть До, она узнает
именно До в этом почерневшем полутрупе без волос и без кожи.
Затем - ослепительный свет клиники. Я - третья. Я ничего этого не
делала, ничего не хотела сделать, и я не хочу быть никем из них обеих. Я -
это я. Ну, а прочие... Что ж, смерть своих детей не спутает.
Меня лечат. Меня допрашивают. Я говорю как можно меньше. У
следователя, при встрече с моими защитниками или психиатрами, в чье
распоряжение я поступаю во второй половине дня, я отмалчиваюсь или говорю
"не помню". Я отзываюсь на имя Мишель Изоля и предоставляю Жанне решать
нашу судьбу, как она найдет нужным.
Даже злая насмешка крестной Мидоля меня больше не трогает: согласно
ее завещанию Мики будет выплачиваться рента - ровно столько, сколько
получала бывшая банковская служащая - Доменика Лои, которая и должна
выплачивать ежемесячно означенную сумму.
Мики!... Та, что двести раз в день проводила щеткой по волосам...
Бросала сигареты недокуренными... Мики, засыпавшая мгновенно, как кукла.
Мики, плакавшая во сне... Кто я, Мики или Доменика? Уже не знаю.
Что, если Серж Реппо, прочитав газеты и вспомнив о телеграмме, все
выдумал? Все: и свою встречу с Мики на пляже, и встречу с ней в табачной
лавочке в Леке, и слежку, которую она якобы поручила ему перед
убийством... Тогда я - До, и все произошло, как мы с Жанной задумали. А
Габриель, упорствуя в своем стремлении отомстить за подругу, ее погубил,
да и я сама погубила себя, заняв место Мики, ведь именно у Мики были
мотивы для убийства.
Доменика или Мики?
Если Серж Реппо не солгал, то в день пожара ошиблась Жанна, ошибается
сейчас и всегда будет ошибаться. Я - Мики, а она этого не знает.
Не знает.
Не знает.
Либо она это знала с первой же минуты, когда я была еще без волос,
без кожи, без памяти.
Я сумасшедшая.
Жанна знает.
Жанна всегда знала.
Потому что все тогда объясняется. С того времени, как я открыла глаза
при вспышке белого света, одна только Жанна принимала меня за До. Все,
кого я встречала, в том числе мой любовник и мой отец, принимали меня за
Мики. Потому что я и есть Мики.
Серж Реппо не солгал.
Жанна и До замыслили меня убить. Я узнала, что они готовят мне
гибель, и убила До, чтобы стать ею, ведь крестная сказала, что,
рассердившись на меня, изменила завещание.
Да и никогда Жанна не ошибалась. Вечером перед пожаром она увидела,
что ее план провалился.
Она знала, что я - Мики, но ничего не сказала. Почему?
А ошибалась я, когда заполняла бланк в гостинице, потому что перед
пожаром училась быть До. Но я никогда не была До: ни для Жанны, ни для
кого другого.
Почему Жанна ничего не сказала?
Дни идут за днями.
Я одинока. Одинока в своих поисках истины. Одинока в своих попытках
понять. Если я Мики, я знаю, почему Жанна хотела убить меня. Мне кажется,
я знаю, почему - уже потом - она, несмотря на все, убедила меня, что мы
сообщницы. "плевала я на деньги, умоляю, молчи".
Если я Доменика - я лишаюсь всего.
Во время прогулки в тюремном дворе я стараюсь увидеть свое отражение
в оконном стекле. Холодно. Я всегда зябну. Мики, наверное, тоже всегда
зябла. Пожалуй, из двух сестер, которыми я не хочу быть, Мики мне больше
сродни. Разве Доменика зябла, разве ее бросало в озноб от зависти и злобы,
когда она бродила под окнами своей длинноволосой жертвы?
Снова спускается тьма. Надзирательница запирает за мной камеру, в
которой живут три призрака. Я чувствую себя на своей койке, как в первый
вечер в клинике. Я успокаиваюсь. Еще одну ночь я могу быть кем захочу.
Быть мне Мики, которая внушала такую любовь, что ее хотелось убить?
или быть другой?
Я мирюсь с собой даже в роли Доменики. Я думаю о том, что меня увезут
далеко-далеко, на день, на неделю, а может, и на больший срок, и что в
конце концов судьба не во всем мне отказывает: я увижу Италию.
ЭПИЛОГ
Память вернулась к преступнице днем в январе, через две недели после
ее возвращения из Флоренции, как раз в ту минуту, когда она подносила ко
рту стакан с водой. Стакан упал на пол, но не разбился, бог весть почему.
В том же году она предстала перед судом присяжных. По делу об
убийстве Сержа Реппо суд, учитывая состояние подсудимой в момент
совершения убийства, постановил следствие прекратить за отсутствием
состава преступления. Но за соучастие в убийстве Доменики Лои, совершенном
Жанной Мюрно, ее приговорили к десяти годам тюремного заключения.
Во время публичного судебного разбирательства она всячески старалась
стушеваться, предоставляя своей бывшей гувернантке отвечать на задаваемые
им обеим вопросы.
Выслушав приговор, она побледнела и прижала руку в белой перчатке к
губам. Жанна Мюрно, приговоренная к тридцати годам лишения свободы,
привычным жестом мягко отвела ее руку и сказала что-то по-итальянски.
Жандарму, который конвоировал осужденную из зала суда, показалось,
что она несколько успокоилась. Она угадала, что он служил в Алжире, и даже
сказала, какой одеколон он употребляет, потому что когда-то у нее был
знакомый, который им душился. Однажды летней ночью, в машине он сказал ей
название этого мужского одеколона; оно и умилительное и нагловатое, а в
общем, как и самый запах, довольно противное: "Ловушка для Золушки".
