- Сообщеньице получите, когда увижу сто косых, - сказал он. - Сегодня
в полночь будьте у табачной лавочке в Лекен. Там во дворе, на открытом
воздухе, показывают кино. Я буду там.
Ничего больше не сказав, он ушел. Мики решила дождаться До. Когда же
До, беспечная и веселая, в купальном костюме, с полотенцем через плечо,
подошла к ней, Мики сказала себе, что не пойдет в эту табачную лавчонку ни
сегодня в полночь, ни вообще никогда. Было уже поздно, и солнце садилось.
- Что ты там делала?
- Ничего, - ответила До. - Валандалась. Вода теплая?
В ушах у До висели розовые сережки. Входя в воду, она, по своему
обыкновению, сначала аккуратно поливала все тело из ладошки, затем с
победным индейским кличем окунулась.
По дороге в Бандоль, куда они поехали обедать, Мики бросила взгляд из
машины на табачную лавку в Леке и заметила во дворе за ней свет, а на
стене - афиши кино.
- Нынче днем я встретила занятного парня, - сказала она. - И у этого
занятного парня мысли тоже занятные.
И когда До ничего на это не ответила, Мики добавила, что в конце
концов станет находить удовольствие от жизни здесь.
В тот вечер она отвезла До на виллу без двадцати двенадцать, сказала,
что забыла заехать в аптеку, но в Ля-Сьота, вероятно, аптека еще открыта.
Мики снова включила фары и умчалась.
Без десяти двенадцать, поставив машину в переулке за углом табачной
лавочки, служившей одновременно и баром, она вошла во двор, через который
был протянут брезентовый занавес, и, не заметив среди публики своего
вымогателя, уселась на складной стул и посмотрела последние кадры
приключенческого фильма.
Он ждал ее у выхода, перед стойкой бара, накинув на плечи свой синий
джемпер, рукава которого он завязал узлом на шее, и делая вид, будто
смотрит телевизионную передачу.
- Сядем, - сказал он, взяв со стойки свой стакан.
На пустой террасе, на стеклах которой то и дело вспыхивали блестками
огни проезжавших машин, Мики вынула из кармана вязаной спортивной куртки
две бумажки по десять тысяч и одну в пять тысяч франков.
- Если то, что вы можете мне сказать, так уж интересно, вы получите и
остальное.
- Я добряк. Я привык верить людям. Притом мне известно, что вы сейчас
ждете новой получки.
Он взял бумажки, тщательно сложил их и спрятал в карман. Затем
рассказал, что несколько дней назад принял телеграмму из Флоренции.
Рассыльный уже ушел на все утро, и поэтому он взялся сам доставить ее
адресату.
- В "Кафе Дезирады" в Ля-Сьота.
- Какое же это имеет отношение ко мне? - спросила Мики.
- Телеграмма была адресована вам.
- Я не получаю свою корреспонденцию в кафе.
- А вот ваша подруга получает. Телеграмму забрала она. А немного
погодя зашла на почту - оттуда я это и знаю. Признаться, я было уже забыл
о телеграмме. Девушку я заприметил потому, что она заказала разговор с
Флоренцией. Телефонистка - моя приятельница. Так что я все слышал и понял:
телеграмма в кафе предназначалась той девушке.
- Кто отвечал из Флоренции?
- Не знаю. Телеграмма была без подписи. По телефону отвечала женщина.
Она, как видно, знает, чего хочет. Если я верно понял, это вы к ней
обращаетесь, когда вам нужны деньги. Соображаете, кто это?
Немного побледнев, Мики кивнула головой.
- А что было в телеграмме?
- Вот в этом-то вся и загвоздка, - сказал, покривившись, парень. -
По-моему, вас хотят облапошить, суть как будто в монете, а может, и в чем
другом, но если тут что посерьезнее, то я хочу застраховаться. Допустим, я
дал промашку, тогда вы должны будете обратиться к легавым, так? А я куда
денусь? В каталажку? Мне, знаете ли, неохота, чтобы мою добрую услугу
сочли за шантаж.
- О полиции не может быть и речи.
- И я так думаю. Много шуму! И все же я хочу застраховаться, только и
всего.
- Обещаю не упоминать вас, что бы ни случилось. Вас это устраивает?
- Черта с два, - сказал парень. - Я в ваших фиглях-миглях не
разбираюсь, и мне на них начхать. На ваши обещания тоже. А вот расписка в
получении телеграммы может меня застраховать, и ничего больше. Распишитесь
в книге, тогда по рукам.
Он объяснил, что для телеграмм существует разносная книга. Чаще всего
почтальон не требует расписки от получателя, он отмечает в книге только
дату, время доставки и ставит в графе крестик.
- Поставьте вашу подпись над крестиком, как будто вы сами получили
телеграмму в "Кафе Дезирады". И тогда, если с вашей стороны будет
какой-нибудь подвох, я всегда могу защититься.
Мики ответила, что он заливает, что ей надоела вся эта болтовня. Он
может считать себя счастливым: заработал двадцать пять тысяч франков одной
трепотней. А ей хочется спать. За выпитое пусть платит сам.
Она встала и ушла с террасы. Он догнал ее у машины, в переулке, где
фонари были уже погашены. Сказав "нате!", он вернул ей деньги, быстро
поцеловал ее в губы, отворил дверцу машины, взял с сиденья неизвестно как
туда попавшую толстую тетрадь, одним духом выпалил: "Кларисса прокладка.
Целую", - и скрылся.
У выезда из Лека она снова его увидела. Он спокойно сидел на бугорке
у дороги, дожидаясь попутной машины, которая бы его подвезла. Мики сказала
себе, что он все-таки слишком жуликоват. Но она остановила поодаль свой
кабриолет и подождала, пока он сядет. Он не мог скрыть свое
удовлетворение.
Мики спросила:
- У вас есть и чем писать?
Он протянул ей карандаш и открыл черную тетрадь.
- Где подписать?
- Тут.
Он внимательно разглядывал ее подпись, на которую падал свет от
приборной доски, и так близко наклонился к Мики, что она почувствовала
запах его волос и спросила, чем это он душится.
- Есть такой мужской одеколон. Продается только в Алжире. Я отбывал
там военную службу.
- Пахнет довольно мерзко. Отодвиньтесь и повторите текст телеграммы.
- "Кларисса прокладка. Целую", - проговорил он. Затем трижды повторил
все, что запомнил из первого телефонного разговора. Он сказал, что в тот
же день, как раз тогда, когда он решился поговорить с ней на пляже, он
подслушал и второй разговор. Целую неделю с пяти часов и до обеда он
подстерегал Мики у виллы.
Мики молчала. Он тоже замолчал. Нахмурив брови, она раздумывала
некоторое время, затем включила первую скорость и отъехала. Она довезла
его до гавани Ля-Сьота. Кафе еще были освещены. В порту среди лодок дремал
большой корабль. Не выходя из машины, парень спросил:
- Вас тревожит то, что я вам сообщил?
- Еще не знаю.
- Хотите, чтобы я разобрался что к чему?
- Уходите и забудьте.
Он ответил "о'кей!", выскочил из машины, не закрывая дверцы,
наклонился к Мики и протянул руку, держа ее горстью.
- Согласен забыть, - проговорил он, - да только не все.
Она дала ему двадцать пять тысяч франков.
Когда в два часа ночи она поднялась в свою комнату, Доменика спала.
Мики прошла из коридора в первую ванную. Слово "Кларисса" ей что-то
напоминало. Что именно, она не знала, но связано это было с ванной
комнатой. Включив свет, она заметила марку колонки. Взгляд ее скользнул по
газовой трубе, проложенной по верху стены.
- Что-нибудь не в порядке? - спросила Доменика, ворочаясь на постели
в своей спальне.
- Ищу зубную пасту.
Мики погасила свет, прошла по коридору к себе и легла спать. На
другой день, незадолго до полудня, она сказала мадам Иветте, что поедет с
До обедать в Касси, извинилась, что забыла об этом предупредить, и дала
мадам Иветте на вторую половину дня какое-то поручение вне дома.
Мики остановила свою машину у почты в Ля-Сьота и, обратясь к До,
сказала:
- Пошли. Я уже несколько дней собираюсь сделать один трюк. И всякий
раз это вылетает из головы.
Войдя на почту, Мики исподтишка следила за лицом подруги. До было
явно не по себе. В довершение всего почтовая служащая, как на грех,
любезно спросила ее:
- Вам Флоренцию?
Мики притворилась, что не слышит, взяла со стола бланк и составила
телеграмму Жанне Мюрно. Накануне, перед сном, она продумала каждое слово:
"прости, несчастна, денег, целую тысячу раз, лобик, глазки, носик,
губки, ручки, ножки, будь добренькая, рыдаю, твоя Мики."
Мики полагала, что если текст покажется Жанне странным и встревожит
ее, она откажется от своего замысла. Мики давала Жанне возможность
одуматься.
Мики показала телеграмму До. Та прочла и не нашла в телеграмме ничего
особенно смешного или странного.
- А я нахожу, что эта телеграмма довольно забавная, - сказала Мики. -
Как раз то, что нужно. Будь любезна, передай ее в окошечко. Я жду тебя в
машине.
За одним из окошек вчерашний собеседник Мики, все в той же белой
рубашке, штемпелевал какие-то листы. Он заметил девушек, как только они
проявились на почте, и вышел в след за Мики.
- Что вы будете делать?
- Ничего, - ответила Мики. - Если вы хотите получить остальные
деньги, то "делать" будете вы. В пять часов, после работы, бегите на
виллу. Прислуги не будет. Поднимитесь на второй этаж, первая дверь
направо. Это ванная. А там разбирайтесь сами. Вам понадобится гаечный
ключ.
- Что они замышляют?
- Не знаю. Если я правильно поняла, вы тоже поймете. Доложите мне
вечером в табачной лавочке в Леке. Часов около десяти, если это вас
устраивает.
- А сколько вы с собой принесете?
- Я могу вам дать еще двадцать пять тысяч. Затем придется несколько
дней подождать.
- Послушайте, до сих пор я считал это только бабьими дрязгами. Если
дело посерьезнее - я не играю.
- Раз я предупреждена, ничего серьезного не будет, - сказала Мики. -
К тому же вы правы: все это только бабьи дрязги.
Он ждал ее вечером в переулке, где она накануне ставила свою машину.
- Не выходите, - сказал он, - давайте смоемся. Я не хочу, чтобы нас с
вами видели дважды в том же месте.
Они проехали вдоль пляжа в Леке, затем Мики взяла направление на
Бандоль.
- Я в такой игре вам не партнер, - сказал он в машине, - даже если
дадите в десять раз больше.
- Вы мне нужны.
- Вам остается только быстро-быстро бежать в полицию. Разжевывать
легавым не придется: им достаточно развинтить трубу и прочесть телеграмму.
Девушки добираются до вашей шкуры.
- Дело сложнее, чем вы думаете, - сказала Мики. - Обратиться в
полицию я не могу, вы мне нужны, чтобы все это застопорить, но Доменика
мне нужна больше и будет еще нужна много лет. Не старайтесь понять, я все
равно не стану объяснять.
- А кто та женщина во Флоренции?
- Ее зовут Жанна.
- И у нее до того разгорелись глаза на ваши деньги?
- Вот то-то и дело, что я этого не думаю. Или не в этом истинная
причина. Но это никого не касается. Ни полиции, ни вас, ни Доменики.
Мики молчала до самого Бандоля. Они подъехали к казино, стоявшему в
конце пляжа, но, хотя Мики и выключила мотор, не вышла из машины.
- А вы понимаете, как они собираются действовать? - повернувшись к
парню, спросила Мики. На ней в этот вечер были брюки бирюзового цвета,
босоножки и та же вязанная спортивная куртка, что и накануне. Вынув ключи
из контакта, она несколько раз во время разговора прижимала их к
разгоряченной щеке.
- Я пробыл десять минут в этой ванной, - сказал парень."Кларисса" -
марка газовой колонки. Я отвинтил гайку на стыке труб над окном и увидел,
что прокладка совершенно мокрая и вся прогнила. В коридоре есть другие
стыки, но с них довольно и одного. А еще им нужна закрытая комната и
фитилек колонки. Кто монтировал установку? Она совсем новая.
- Слесарь из Ля-Сьота.
- Но кто здесь был во время работ?
- Жанна должна была приехать сюда в феврале или марте. За работами
наблюдала она.
- Тогда у нее может быть такая же гайка. Это специальная гайка. Даже
если бы прокладка пошла к черту, гайка не позволяет вытекать газу
настолько, чтобы это могло вызвать взрыв. Если бы она сломала гайку, это
стало бы сразу заметно. У них, наверное, есть другая.
- Вы не откажите мне помочь?
- А сколько я за это получу?
- Столько, сколько вы запросили: в десять раз больше.
- Знать бы, что у вас на уме, - сказал он после минутного
размышления. - Номер с подражанием - тогда, по телефону - такой, что
закачаешься, но пронять можно. Никто лучше меня не изучил эту девушку. Я
наблюдал ее часами. Она, конечно, доведет дело до конца.
- Не думаю, - сказала Мики.
- Что вы намерены делать?
- Я вам уже сказала: ничего. Вы мне нужны, чтобы вести наблюдение.
Скоро приедет Жанна. Я хотела бы знать только одно: когда они собираются
поджечь дом?
- Они, может, и сами еще не решили.
- Как только они это решат, я должна быть предупреждена. Если я буду
знать, ничего не произойдет, обещаю!
- Ладно, попробую. Это все?
- По вечерам на вилле чаще всего никого подолгу не бывает. Можете вы
в наше отсутствие проверять, в каком состоянии прокладка? В какой-то мере
это послужит нам указанием. Помешать ей мне не удастся. Запрется, когда
принимает ванну, и все.
- Почему бы вам не поговорить с ними начистоту? - спросил парень. -
Вам что, неясно, с чем вы играете?
- С огнем, - ответила Мики, и у нее вырвался горький смешок.
Она нажала на стартер. На обратном пути Мики говорила главным образом
о нем, об изяществе его движений, которое ей так в нем понравилось. А он
думал о том, что она хороша, гораздо привлекательнее всех известных ему
девушек, но что ему приходилось держать себя в узде. Если бы даже она сию
минуту согласилась поехать с ним куда-нибудь, он не променял бы на это
свои десять сотен косых, которые сулят ему более длительное удовольствие,
чем миг, проведенный с нею.
Как бы читая его мысли, Мики сняла руку с руля и протянула ему
обещанные деньги.
Он сделал все, что просила Мики. В ту неделю Мики и До четыре раза
выезжали на машине и проводили вечер бог весть где. Через гараж, всегда
незапертый, он забирался на виллу и осматривал прокладку.
Юную миллионершу с длинными черными волосами он встречал еще дважды:
один раз днем, когда она лежала на пляже у подножья скалы, а второй раз -
вечером в портовой пивной в Ля-Сьота. Мики, как видно, успокоилась, была
уверена в себе и нашла выход из положения. К тому же, она утверждала, что
ничего и не случится.
С приездом на мыс Кадэ золотоволосой великанши все резко изменилось.
Он наблюдал за всеми тремя еще целую неделю, пока Мики не дала ему
знать, что хочет с ним поговорить. Чаще всего он стоял на обочине дороги
за домом, но иногда подходил ближе, прислушивался к доносившимся из дома
голосам. Однажды вечером Мики вернулась с пляжа одна, босиком, в купальном
костюме и назначила ему свидание на тот же вечер.
Они встретились в порту в Ля-Сьота. Она не вышла из машины, дала ему
пять кредиток по десять тысяч франков и заявила, что больше в его услугах
не нуждается, к тому же великанша несколько раз замечала его, когда он
бродил возле виллы. А в общем, затея ее подруг оказалась шуткой, Мики
теперь знает это точно и дружески советует ему удовольствоваться
полученной суммой, забыть эту историю. Если же он станет ей докучать, то
она найдет способ отбить у него охоту к таким делам, она это твердо
решила.
Отъезжая, Мики сперва вывела машину метров на десять вперед,
остановилась, дала задний ход и, проехав обратно те же десять метров,
поравнялась с парнем. Высунувшись в окошко, Мики сказала:
- А ведь я даже не знаю, как вас зовут.
Он ответил, что ей это незачем знать.
7
Он сказал, что его зовут Серж Реппо. Сначала, когда я пыталась звать
на помощь, он зажал мне рот и втолкнул в гараж. Потом, поняв, что я его
слушаю и кричать не буду, он закрутил мне правую руку за спину, втиснул
между машиной и стенкой и крепко прижал к себе. Держа меня так и крепко
прижимая к себе, едва лишь я пыталась высвободиться, он говорил не меньше
получаса тихим, взволнованным голосом. Я откинулась на капот "Фиата", ноги
мои онемели, я уже их не чувствовала.
- После этого я все бросил. Пятого июля я узнал, что при пожаре
кто-то все-таки погиб. Это меняло все. Сначала я подумал, что Доменика вас
перехитрила, потом стал себя спрашивать: а так ли? Я пересмотрел все
газеты, выведывал, как было дело, у здешних людей, но толку не добился.
История с потерей памяти меня и вовсе озадачила.
Я еле дышала. Если бы я даже хотела крикнуть, у меня не хватило бы
сил это сделать
- Три месяца, - сказал он. - Клянусь, это немалый срок. И вот вы
вернулись. Когда я увидел вас с этой высокой блондинкой, я понял: та,
другая не выкрутилась, вы - Мики. Правда, у меня были кое-какие сомнения -
с июля вы порядком переменились. Попробуй вас узнать, когда у вас эти
волосы, это лицо! Однако я последнее время наблюдал за вами обеими. Все
эти занятия с репетитором: "ходи так-то", "застегивай жакет так-то..." -
сплошной блеф! По правде, я не собирался много с вас взять... Ну, а
теперь-то угрызений совести у меня больше нет. Ведь в игру-то ввел вас я.
Вот я и хочу свою долю. Ясно?
В отчаянии я замотала головой. Он неправильно истолковал этот жест.
- Не прикидывайтесь дурочкой! - сказал он, грубо притянув меня к
себе, так что мне стало больно. - Допускаю, что вас стукнуло по башке.
Будь это липа, люди бы узнали. Но вы-то прекрасно знаете, что убили ее.
На этот раз я утвердительно кивнула головой.
- Умоляю вас, отпустите меня.
Я сказала это шепотом, и он не столько услышал, сколько угадал.
- Но вы хотя бы поняли? Я снова кивнула, изнемогая от муки. Он
поколебался, отпустил мою руку, отодвинулся, но, словно опасаясь, что я
могу ускользнуть, продолжал держать одну руку на моем бедре. Рука эта
поддержала меня, когда я повалилась на капот машины. Сквозь ночную рубашку
я чувствовала эту потную руку.
- Когда возвращается ваша подруга?
- Не знаю. Через несколько дней. Прошу вас, оставьте меня. Кричать я
не буду и не убегу.
Я оттолкнула его руку. Он прислонился к стене гаража: некоторое время
мы молчали. Я оперлась о свою машину, чтобы встать. Гараж закружился у
меня перед глазами раз, другой, но я не упала. Тут только я почувствовала,
что ноги у меня как лед - когда он втолкнул меня в гараж, я потеряла
туфли. Я попросила его подобрать их.
Он подал мне туфли и, как только я их надела, снова подошел поближе.
- Я не хотел вас пугать. Наоборот. Я всячески заинтересован в том,
чтобы мы сговорились. Вы сами виноваты, что я вас сюда затолкал. Дело-то
несложное. Я могу причинить вам неприятности, а могу и оставить в покое.
Неприятности доставлять мне ни к чему. Вы обещали мне лимон. Дадите два.
Один за вас, один за высокую блондинку. Честно? Разве нет?
Я отвечала на все "да". Я ждала только одного - остаться одной,
подальше от него, и опомниться. Я обещала ему все на свете. Вероятно, он
понял мое состояние, потому что заявил:
- Усвойте раз и на всегда, ваша подпись в разносной книге есть и
останется.
Я ухожу, но я здесь, настороже, вы от меня не уйдете, так что не
глупите: один раз вы меня объегорили, но с меня довольно и одного раза, я
поумнел.
Он отошел от меня еще дальше, его фигура, залитая лунным светом,
возникла на пороге гаража.
- Могу я на вас рассчитывать?
Я ответила:
- Да, да. Уйдите.
Он сказал, что мы еще увидимся, и исчез. Я не слышала его шагов.
Когда я через минуту вышла из гаража, луна озаряла пустынную местность.
Право же, я могла подумать, что мне снова привиделся кошмар.
Я не сомкнула глаз до рассвета. У меня опять болел затылок,
разламывало спину. Под теплым одеялом меня бил озноб.
Я пыталась вспомнить слово в слово все, что он мне рассказал. Но уже
в гараже, несмотря на мое мучительное положение, каждая фраза, которую он
шептал, дыша мне в лицо, вызывала в моем мозгу образы. Помимо моей воли на
эти вызванные его рассказом образы наслаивались образы, порожденные моим
собственным представлением. Все искажалось.
Да и кому верить? Мне не довелось ничего пережить. Я жила чужими
словами. Жанна рассказывала мне о Мики, описывая ее по-своему, - и это был
сон. Я воспринимала ее слова по-своему, и, когда пересказывала себе те же
события, когда рисовала себе того же человека, это снова был сон, еще
более искажавший мир.
Жанна, Франсуа Руссен, Серж Реппо, доктор Дулен, мадам Иветта -
только зеркала, отражавшиеся в других зеркалах. В итоге все, что я
принимала на веру, существовала только в моем мозгу.
В ту ночь я даже не пыталась найти объяснение странной тактике Мики в
изображении Сержа Реппо. Тем менее пыталась я снова восстановить в памяти
другую ночь, когда горел мой дом.
До самой зари, точно осел, качающий воду и непрестанно шагающий
вокруг колодца, я без конца возвращалась все к тем же ничтожным
подробностям. Так, например, я представляла себе, как Серж наклоняется,
чтобы достать с сиденья моей машины черную тетрадь (Почему черную? Ведь он
мне этого не говорил). Поцеловал ли он Мики? ("Я даже мимоходом поцеловал
вас".) В щеку? В губы? Наклонившись? Вставая? Правда ли вообще-то, что он
рассказал?
Я ломала голову еще вот над чем: я чувствовала, что от меня несет
дешевым одеколоном, которым он душил волосы. Ведь и Мики ударил в нос этот
тошнотворный запах. "Ваша подпись, - сказал мне Реппо, - была очень
четкая, я тут же проверил ее при свете приборной доски. Вы даже спросили
меня, чем я душу волосы. Это только в Алжире есть такой одеколон. Я
отбывал там воинскую повинность. Вы же сами видите, такое не выдумаешь!"
Быть может, он сказал Мики, как называется этот одеколон. Но мне-то,
в гараже, он не сказал - для меня это было нечто без имени. И этот
въедливый или, как казалось мне, въевшийся в мои перчатки, в кожу моих
плеч запах наводил на меня ужас, - больше чем мысль о вреде, который может
причинить Реппо нам с Жанной, - такой ужас, что мне пришлось зажечь свет.
наверное, шантажист бродит вокруг дома, вокруг меня. Он стережет меня, как
свое добро; стережет ставшие его собственностью память, сознание.
Зайдя в ванную, я помылась и снова легла, так и не смыв с себя чужую
печать. Я не знала, где искать в доме снотворное. Солнечные лучи уже
пробивались сквозь ставни, когда я, наконец, заснула.
В полдень, когда меня разбудила встревоженная мадам Иветта, мне снова
стало чудиться, что от меня пахнет все тем же одеколоном. Моей первой
мыслью было: а не подозревает ли Серж, что я попытаюсь предупредить Жанну?
если я это сделаю, он так или иначе узнает, обозлится и донесет на нас
обеих. Этого нельзя допустить.
Два дня к ряду я ломала голову, строила самые нелепые планы, как я
избавлюсь от Реппо, не предупреждая Жанну. Бесцельно слонялась я между
пляжем и диваном в нижнем этаже. Реппо не пришел.
На третий день - это был день моего рождения - пирог, испеченный
мадам Иветтой, напомнил мне что сегодня должны будут вскрыть завещание.
Жанна позвонит мне!
Она позвонила во второй половине дня. Серж, наверное, был еще на
почте. Он мог нас подслушать, он поймет, что я - До. Я не знала, в какой
форме сказать Жанне, чтобы она приехала. Я сказала, что скучаю по ней. Она
ответила, что и она скучает по мне.
Я была поглощена мыслью, что кто-то третий нас слушает, поэтому не
сразу уловила, как странно звучит голос Жанны; заметила это только к концу
разговора.
- Пустяки, - сказала она. - Устала. У меня неприятности. Я должна
задержаться еще на день или на два.
Когда я вешала трубку, меня охватило такое чувство, словно я
расстаюсь с Жанной навсегда. Но я только чмокнула в трубку, это означало
"целую" - и ничего Жанне не сказала.
Снова утро - снова страхи.
Выглянув из моего окна, я увидела двух мужчин у гаража, которые
что-то записывали. Они подняли головы и кивнули мне. Смахивали они на
полицейских.
Когда я спустилась вниз, их уже не было. Мадам Иветта сказала, что
это служащие пожарной охраны в Ля-Сьота. Они приходили что-то проверить, а
что - она не знает. Кажется, что-то имеющее отношение к стропилам дома и
мистралю.
Я подумала: "они" производят новое расследование.
Поднявшись к себе в комнату, я оделась. Я не понимала, что со мной
творится. Меня била дрожь, я видела, как дрожат мои руки, и я снова, хоть
уже научилась этому, никак не могла сама натянуть чулки. Между тем мой
мозг охватило странное оцепенение, он был точно скован. Босая, с чулками в
руках, я долго стояла посреди комнаты и вдруг услышала, как кто-то во мне
говорит: "Будь Мики на твоем месте, она бы защищалась. Она была сильнее
тебя, была бы ты одна, Мики бы не погибла. Этот парень лжет". А кто-то
другой говорил: "Серж Реппо вас уже выдал. Не для того же явились сюда эти
люди через три месяца после пожара, чтобы тебя припугнуть. Беги к Жанне".
Я вышла в коридор полуодетая. Ноги сами привели меня, как лунатика, в
обгоревшую спальню Доменики.
На подоконнике сидел неизвестный мне человек в светло-желтом
дождевике. Кажется, услышав его шаги, я решила, что это Серж, но передо
мной был юноша, которого я никогда прежде не видела, худой, с грустными
глазами. Его не удивило ни мое появление, ни то, что я была полуодета, ни
мой испуг. Я замерла, прислонившись к двери, прижав свои свернутые в комок
чулки к губам, и мы без слов долго смотрели друг на друга.
Теперь все вокруг было пусто, голо, испепелено... Комната без мебели,
с провалившимся паркетом, мое сердце, которое перестало здесь биться. Я
видела по его глазам, что он меня презирает, что он мой враг и тоже знает,
как можно меня погубить.
За его спиной стукнул обугленный ставень. Юноша встал, медленно вышел
на середину комнаты и заговорил. Однажды мы с ним говорили по телефону, -
сказал он; он - Габриель, друг Доменики. Он знает, что я убила Доменику.
Он подозревал это с первого дня, а теперь убежден, завтра у него будут
доказательства.
Это был безумец, но голос его звучал бесстрастно.
- Что вы здесь делаете?
- Ищу, - ответил он, - вас ищу.
- Вы не имеете права без спроса входить в мой дом.
- Это право дадите мне вы.
И так же бесстрастно и деловито он повел свой рассказ.
Он выжидал. Ему было не к спеху. И он хорошо сделал, что выждал. Со
вчерашнего дня он знает, почему я убила Доменику. У него даже есть деловой
повод, дающий ему право входить в мой дом. Все расходы во время его
пребывания на юге, пока он не докажет факт убийства, будут ему оплачены.
Этим поводом был страховой полис, коллективный договор о страховании
жизни, заключенный служащими банка, где работала Доменика. В связи с
подписанием страхового полиса он и познакомился с ней.
Тут Габриель прервал свой рассказ и спросил, не кажется ли мне, что
жизнь - престранная штука? Ведь он ждал три месяца, так как хорошо знал,
что один из параграфов страхового договора даст ему право произвести
расследование на мысе Кадэ. А когда он узнал о смерти До, он даже заплатил
из собственного кармана ее последний месячный взнос по страховке. Если его
начальство узнает об этом, непорядочном для страхового агента поступке, то
его нигде не будут брать на работу по специальности. Но прежде чем это
откроется, он успеет отомстить за свою подругу.
Я немного успокоилась: он старается произвести на меня впечатление,
куражится своим упорством. Он ничего не знает. Он объяснил мне, что в
Италии дело обстояло бы иначе. И его бы там приняли с распростертыми
объятиями. Во Франции До подписала только полис, обязывающий уплачивать по
две тысячи франков ежемесячно в течение десяти лет, а Сандра Рафферми
заключила уйму различнейших страховых договоров, в общей сложности на
десятки миллионов. И если малейший повод к невыплате компанией страховки
мог играть роль даже при таком ничтожном полисе, как у До, то итальянские
страховые компании заинтересованы гораздо больше в расследовании.
Повод к невыплате? Страховые полисы Рафферми? Меня снова охватила
тревога. Я ничего не понимала. Габриеля это как будто удивило. Затем он,
очевидно, догадался, что от меня кое-что скрыли. И вот тут-то его лицо на
миг осветила усмешка, не веселая, а ироническая.
- Сегодня вечером, либо завтра, если вы помешаете мне делать мое
дело, этот дом наполнится ищейками, перед которыми я щенок, - сказал он, -
стоит мне только пожаловаться в моем рапорте на противодействие,
оказываемое мне девчонкой, которая хочет что-то утаить. Я пройдусь еще раз
по дому. Советую вам одеться. Потом поговорим.
Он повернулся ко мне спиной и спокойно пошел в ванную, пострадавшую
от пожара. На пороге он обернулся и, медленно выговаривая слова, сказал,
что у моей приятельницы Мюрно большие затруднения во Флоренции:
наследницей в завещании объявлена До.
Всю вторую половину дня я пыталась вызвать Флоренцию. Звонила по всем
телефонным номерам, которые нашла в бумагах Жанны. К вечеру добилась
ответа. Никто не знал, где искать Жанну, но мне подтвердили, что за десять
дней до своего последнего приступа Рафферми просто-напросто составила
новое завещание.
Друг Доменики бродил вокруг дома. Он ничего не ел и даже не снял с
себя дождевика. Иногда, не считаясь с присутствием Иветты, он, точно
следователь, задавал мне всякие вопросы, на которые я была не в состоянии
ответить.
Он все ходил вокруг меня, а я не смела его выгнать, боясь привлечь к
себе внимание окружающих, и мне чудилось, что меня уносит в круговороте.
И вдруг, когда он шагал перед домом, круговорот во мне кончился,
застыв на одной-единственной и безумной мысли: у Мики были те же
побуждения - точь-в-точь такие же, что у меня: занять мое место, чтобы
вернуть себе наследство!
Я поднялась к себе в комнату, взяла пальто и деньги, которые мне
оставила Жанна, переменила перчатки.
Доставая из шкафа чистые перчатки, я увидела револьвер с
перламутровой ручкой - мы нашли его в чемодане Мики. Я долго колебалась.
