коровником уже вздымались настоящие пирамиды.
Марек принял командование на себя. Не обращая внимания на протесты
Михала и моей мамуси, он объявил перерыв в раскопках и отправил всех
родственников на полевые работы. Подключившись к колодезной каторге,
Франек абсолютно забросил хозяйство. Найденный колодец мы должны были
раскопать только по окончанию уборки и раскопать за один раз, не оставляя
злодею времени на махинации. Франек с облегчением вздохнул и на рассвете
отправился в поле, родственники складывали снопы, тетя Ядя дала выход
своей страсти и щелкала что ни попадя, меня отправили в фотомастерскую для
получения пленки с подошвами убийцы. С пленками пришлось ехать в Варшаву,
поскольку в Венгрове тематика снимков могла вызвать ненужную сенсацию. То
покойник, то громадные следы, то еще что-нибудь необычное...
Моему приезду в Варшаву очень обрадовался отец, который как раз вышел
в отпуск.
- Я хотел ехать в Волю завтра, - сказал он. - Но раз так, поеду
сегодня, вместе с тобой. Сейчас соберусь.
Поэтому обратный путь я проделала вместе с отцом, которому я
прокричала все сенсационные известия. Делать это было не совсем удобно,
поскольку отец сидел сзади и приходилось кричать за себя. На переднем
сидении он не хотел ехать ни за какие коврижки, поскольку тридцать лет
назад пережил автокатастрофу, от которой до сих пор не оправился. Что из
того, что я кричала, он услышал, не знаю, во всяком случае о подробностях
он допытывался с большим интересом. Я старалось удовлетворить его интерес
как можно полнее, поскольку на месте разговор с отцом о сокровищах
исключался. Время от времени он снимал очки со слуховым аппаратом и
переставал слышать, а снимал он их потому, что не любил. Выкрикивать тайну
на всю округу было исключено, поэтому отец должен был все узнать по
дороге. Если бы я знала, к чему это приведет, то не произнесла бы ни
слова.
В Волю я вернулась под вечер. На следующий день, все опять
отправились в поле, а отец на рыбалку. Он мечтал об этом еще с зимы и не
существовало силы, которая бы заставила его отказаться. Люцина даже
поддерживала его, надеясь, что он может что-нибудь поймать.
С уборкой надо было торопиться, потому что овес начал осыпаться и
даже пшеница созрела. Франек остался последним, он позорил всю деревню, а
кроме того, как на зло, в этом году засеял больше, чем обычно. По
телевизору обещали чудесную погоду, наверняка, того и гляди пойдут дожди.
Мы работали как сумасшедшие, подгоняемые мыслью о колодце, который на этот
раз не должен был обмануть наших надежд.
Вернулись мы вечером, в абсолютном изнеможении. За коровник
отправился только Михал Ольшевский, который шесть часов работы провел в
музее и держался лучше всех, поскольку там от него никто не требовал
слишком больших физических усилий. Из-за коровника он вернулся очень
возбужденным.
- Идите посмотрите! - позвал он нас страшным шепотом. - Он раскопал
колодец под дубом! Наполовину!...
Все как один бросили свои дела и помчались за ним, сообщив ужасное
известие, он тут же умчался обратно. Тереза выскочила из ванны, мокрые
Марек и Ендрек оставили кран во дворе, моя мамуся помчалась с огромным
кухонным ножом, которым резала бекон для яичницы. Отец бежал последним, он
один спрашивал, что случилось, поскольку зловещего шепота Михала не
услышал.
Третий колодец был частично раскопан. Он достиг глубины полутора
метров, рядом лежала куча выбранных из колодца камней. Внутри стояла
лестница, рядом лежала плетеная корзина с веревкой, привязанной за ручку.
- Ну, знаете! - сказала Тереза с обидой и испугом. - Это наглость! Он
даже не скрывается, и все оставил! Что за свинья!
Франек с недоумением разглядывал орудия труда:
- Наша лестница! - сказал он. - И наша корзина!..
- Не верю! - выкрикнула Люцина. - Не такой он идиот, чтобы среди бела
дня!.. Это был кто-то другой!
- Немного работы он за нас сделал, - неуверенно сказала тетя Ядя.
- Ага! - со скрываемым удовлетворением ответил Ендрек. - Хорошо
поработал!
- В чем дело? - спросил отец. - Больше я не успел, но завтра
продолжу...
На мгновение воцарилась тишина. Все ошеломленно смотрели на отца,
который заглянул в колодец.
- Чем глубже, тем труднее, - озабоченно объяснил он. - За один день я
не справлюсь, но послезавтра закончу.
- Спросите, о чем он - у меня сил нет, - слабо прошептала моя мамуся.
- Папа, это ты копал? - громко крикнула я.
- Конечно я, - ответил отец. - Больше никого не было.
У меня отнялась речь. Марек и Люцина смотрели на меня голодными
взглядами. Отец сиял удовлетворением.
- Ты же пошел на рыбалку! - простонала Тереза. - Как ты мог
одновременно рыбачить и копать?..
- Что? - спросил отец.
Тереза набрала воздуха.
- Ты же пошел на рыбалку!!! - страшно зарычала она.
- Да, я был на рыбалке, но клева не было. Сегодня для рыбалки день
неподходящий. Я вернулся и подумал, что смогу вам немного помочь...
К моей мамусе вдруг вернулись силы:
- Так почему ты не пришел на поле? Помогать надо было там!
- А я знаю, где это? А здесь я знаю - это надо выкопать...
- Что ты наговорила отцу? - набросилась на меня Люцина.
- Богом клянусь, ничего! - поклялась я. - То есть, то что надо! Я
говорила, что этого трогать нельзя, но он мог не расслышать. Я вообще не
знаю, чего он слышал, а чего нет!
- Боже мой, что же делать?! - застонал Михал заламывая руки.
Франек задумчиво чесал голову, склонившись над колодцем. Моя мамуся,
при помощи Терезы, воспитывала отца:
- Кто тебя просил раскапывать колодец! Что тебе в голову стукнуло?!
Это мы раскапываем колодцы, а не ты!
- Если бы я знал, что это вам так нравится, - оправдывался отец, -
надо было мне сказать...
- Нет, я больше не могу, - застонала Тереза и схватилась за голову.
Люцина начала хихикать. Тетя Ядя попробовала сгладить напряжение,
отметив тот факт, что отца бандит не убил. Михал спустился в колодец и
ощупывал камни под ногами. Марек тяжело вздохнул:
- Дурацкое положение, - озабоченно произнес он. - Все устали. Надо бы
это сторожить...
- Зачем? - сердито возмутилась Тереза. - Самое большее, что он может
сделать - придет и засыплет, и пусть засыпает, раскопаем обратно, мой
шурин любит поработать.
Марек покачал головой:
- Хуже. На этот раз он может не засыпать, а привести помощника и
докопаться до дна. Одной ночи может хватить.
- Упаси бог! - выкрикнул Михал, поднимаясь в колодце.
- Ты что-нибудь знаешь? - неуверенно спросила я.
- У меня есть подозрения. Мы и сами можем это завалить, но жаль
тратить силы.
- Раскопаем до конца! - предложила моя мамуся.
- Чтобы ему было легче? А кто копать будет? Я не смогу. А если мы
что-нибудь найдем, придется охранять, до утра мы не успеем. А как же
уборка?
- Еще два дня, и мы бы закончили, - грустно вставил Франек.
Михал Ольшевский высунул из колодца голову и плечи:
- Я могу посторожить, - решительно сказал он. - Я устал меньше всех.
Как нам стало ясно, его достаточно просто вспугнуть и он ничего не
сделает. В этом же все дело?
- Вы знаете, что это опасно? - заботливо поинтересовался Марек.
- Конечно, знаю. То есть, смотря что. Я не буду к нему приближаться,
где-нибудь спрячусь и в случае чего подниму шум. Кроме того, я возьму
что-нибудь для защиты...
Приближалась ночь, работа на уборке отразилась и на наших умственных
способностях. Решили, что Михал затаится среди камней у колодца,
постарается не спать, а заметив преступника, с криком выскочит и убежит.
Пробуждение всей семьи вынудит врага отступить, чего нам будет вполне
достаточно. А завтра мы примем решение о дальнейших действиях.
Выход понравился всем. Марек, после раздумий, разрешил мне
подключиться к действию. Было ясно, что я пойду спать последней, поэтому
мне предстояло продержаться до одиннадцати.
- В одиннадцать ты меня разбудишь, - попросил Марек. - Михал будет
сидеть у колодца, а я пройдусь по окрестностям. Так будет безопаснее.
- Но он может убить вас! - запротестовал Михал.
- Скорее всего, нет. Для начала он попробует убить вас. Я знаю, что
делаю, мне ничто не угрожает. Вы должны спрятаться как можно раньше...
- И возьмите с собой что-нибудь поесть, - посоветовала я. - Я думаю,
что сейчас вы ужинать не сможете...
И все же половину ужина Михал Ольшевский съел, вторую, по моему
совету, он захватил с собой. Взяв фонарик и алебарду, он спрятался между
камней. За плечами его прикрывала куча, а впереди открывался вид на
колодец, дерево и тропинку. Наполнившись высокими мыслями, он замер...
Время шло. Зашла луна. Сделалось совсем темно. Михал, в страшном
напряжении, сидел неподвижно. Примерно через год, а может два, он решился
посмотреть на часы, светящиеся стрелки показали, что он сидит так уже
целых сорок пять минут.
Он вдруг вспомнил, что для охранников время течет по-другому. Он
пошевелился, вздохнул, напряжение прошло. Он почувствовал голод и
прикончил остатки ужина, бросив на камни салфетку с куриными костями и
хлебными крошками. Нервный зевок разжал его челюсти.
Время вообще перестало идти и стояло на месте. Михал почувствовал как
деревенеет тело и засомневался, выдержит ли до утра. В тот день он
проснулся в половине четвертого, до восьми работал на уборке, с девяти до
трех просидел в музее, с четырех до восьми принимал участие в полевых
работах. Возможно, что он не так уж и выспался...
Он шестнадцать раз изменил позу, когда, наконец, пришла полночь.
Теперь он мог быть уверен, что союзник кружит поблизости. Темнота
сгущалась, тишина была почти абсолютной, издали доносилось только кваканье
лягушек и, время от времени, лай собак. Ничего не происходило и Михал
почти полностью расслабил напряженное внимание, когда ему показалось, что
он услышал что-то поблизости. Будто бы шелест травы и хриплый вздох.
Впечатление было страшным. Михал никогда в жизни не играл в
разведчиков или индейцев, был городским ребенком, о ночных дежурствах он
только читал. Он до слез вытаращил глаза и ему показалось, что темнота под
дубом пошевелилась. Пошевелилась и застыла. Больше ничего увидеть не
удалось, только это короткое движение в темноте. Несомненно, оттуда
подбирается убийца... Эта дьявольская, преступная личность прокралась под
дуб и теперь пытается приглядеться к территории. Сидит там и ждет, пока
кто-нибудь не покажется...
Медленно, осторожно, плавными движениями Михал сменил позу. Он присел
и крепко ухватил алебарду, совсем забыв о фонарике. Он подумал, что в
случае чего сможет защититься, а для криков и бегства еще рановато...
Так долго ничего не происходило и так долго темнота под дубом не
двигалась, что Михал не выдержал. Не выпуская из рук алебарды, он
повалился на бок и оперся локтем о камни. Он подумал, что ему показалось,
а потом, что из-за какого-то паршивого бандита ему приходиться здесь
сидеть и обливаться холодным потом. Это же последнее свинство: убивать
людей, покушаться на чужое добро, продавать и уничтожать памятники
искусства...
Он вырывал шедевры из ненасытных свиных рыл. Рыла, довольно хрюкая и
чавкая, жрали чашки из мейсенского фарфора. Одно рыло принялось за
серебряный подсвечник, разозленный Михал схватил подсвечник и потянул на
себя. Рыло не отпускало, а подсвечник растянулся как резиновый, рыло
толкалось и жрало почти из его рук. Михал откинулся назад...
В лопатки уперлось что-то твердое, он открыл глаза. Вокруг царила
темнота, за спиной были камни. Он почувствовал себя не в своей тарелке -
откуда взялись эти свиные рыла, он же не спал?..
Под дубом ничего не двигалось, зато ближе, среди камней, что-то
зашелестело. Михалу стало жарко. Он опять вытаращился в темноту и ему
показалось, что у подножия кучи камней находится какая-то темная масса,
которой раньше здесь не было. Черная масса, сконцентрированная, низкая,
неподвижная...
Весь следующий год, он ожидал инициативы со стороны черной массы,
которая, несомненно, была подкрадывающимся врагом. Враг замер на
четвереньках, Михал тоже...
Враг взбирался на стены, которые защищал Михал. Михал взбирался на
стены, которые защищало множество врагов. Они бросали в ров и об стены
кубки из венецианского стекла, кубки со звоном рассыпались, необходимо
было отобрать их, пока они все не разбили. Михал рванулся в бой. Со стуком
камней враг скатился с обратной стороны стены...
Михал опять открыл глаза, хотя мог бы поклясться, что не закрывал их
ни на минуту. Стены, ров и кубки исчезли, враг - нет. Враг взбирался на
кучу камней с обратной стороны. У Михала мелькнула мысль, что он, должно
быть, хорошо замаскировался, если тот о нем не знает и лезет с таким
шумом, не соблюдая никакой осторожности. Сейчас он покажется...
Ему даже и в голову не пришло, что он должен не рисковать, а убегать
и кричать. Вырванный из дремы атакой врага, он слегка поглупел, поэтому
напряг мышцы и покрепче сжал алебарду.
И тут над его головой выросло что-то черное. Это черное рухнуло прямо
на него с каким-то ужасным, неразборчивым хрипом. Времени на размышление у
Михала уже не оставалось, подействовал инстинкт самосохранения. Ведомый
этим инстинктом, Михал стал на ноги и со всей силы пихнул алебардой.
Алебарда во что-то попала, черный враг скатился с камней и рухнул прямо в
колодец, издав тонкий короткий крик...
Через неопределенный, очень долгий момент времени Михал Ольшевский
превратился из камня в человеческое существо. В существо настолько
испуганное, что размер испуга превышал все. Произошло нечто ужасное - он
убил человека!!!..
Мы с Люциной были вырваны из сна способом, несовместимым с хорошим
воспитанием. Михал Ольшевский тыкал в нас левой рукой, сжимая в правой
алебарду с испачканным чем-то темным острием.
- Я убил его!.. - громко стонал он. - Я убил его!.. Он подкрался!
Бросился на меня! В черной кольчуге!.. Я убил человека!..
Взгляд на алебарду убедил нас, что он не бредит.
- Ну и слава богу, - нервно произнесла Люцина, пытаясь отобрать у
него свой халат. - Сынок, не вытирай это оружие об мой халат... Убил, и
хорошо, наконец-то все успокоится...
- Я убил человека... - душераздирающе стонал Михал в бессознательном
состоянии. - В черной кольчуге!.. Он бросился на меня!..
В спешке я никак не могла найти под кроватью тапочек. У меня
мелькнула мысль - откуда взялась кольчуга, но ответ пришел сам собой.
Наверное, опять какая-то историческая личность. Нам еще не хватало, начать
самим всех убивать, очень плохо, что Михалу пришлось это сделать...
Люцина была ужасно бледной, но старалась держаться:
- Где он, - твердо спросила она. - Возле колодца?
- Что?.. Нет... Упал... Упал в колодец...
- А кто это был? Кто-то знакомый?
- Не знаю... Я убил его... Он на меня бросился...
Наконец Люцине удалось надеть халат. Стеная и стуча зубами, Михал
Ольшевский отвел нас на место своего преступления. По пути я пыталась
утешить его, объясняя, что он убил для самообороны, но и сама чувствовала
себя неловко. Из-за коровника донесся лай собаки.
- Лает над трупом, - прошептал Михал голосом покойника.
- Он знает, что делать, - равнодушно сказала Люцина. - А раньше он не
лаял?
- Не знаю. Не слышал...
В сером свете нарождающегося утра было кое-что видно. Мы выглянули
из-за угла коровника. Пистолет стоял над колодцем и лаял вниз. О его
присутствии мы скорее догадались, чем увидели его.
- Удивительно, - забеспокоилась Люцина. - Пистолет, вместо того чтобы
выть - лает. Может он еще жив?
- Лучше бы живой... - неуверенно пробормотал Михал.
Мне бы этого тоже хотелось. Единственным утешением было то, что убит
преступник. Мы осторожно заглянули в колодец, таращась в темноту. После
долгих усилий мы увидели внизу какую-то черную, абсолютно неподвижную
массу.
- Вроде бы есть, - подтвердила Люцина. - Действительно, в черной
кольчуге...
- Может, и в кольчуге, не видно, - недовольно сказала я. - Надо было
взять фонарик. У вас был фонарик...
Михал беспомощно оглянулся. Фонарик у него был, но куда-то подевался.
Должен был лежать здесь. В спешке, торопясь, мы забыли про фонарик, хотя в
комнате их было целых два. Некоторое время мы бестолково шарили между
камнями, после чего опять заглянули в колодец. На дне точно лежала черная
масса, не известно - живая или мертвая. Ситуация было отчаянной.
- Матерь божья, что же теперь будет?.. - прошептал сломленный Михал.
- А, собственно говоря, зачем ты его убивал, сынок? - вдруг
поинтересовалась Люцина. - Тебе надо было только испугать его и с криком
убежать.
- Не знаю, - нервно ответил Михал. - Он на меня вдруг набросился.
Сверху, с этих камней. Я забыл, что должен убежать. Потому что... Не
знаю... Возможно, я вздремнул...
Со всей искренностью он рассказал нам о своих переживаниях на посту.
Мы проявили понимание. Пистолет перестал лаять в колодец и загавкал в
сторону дороги. Мы втроем стояли над ямой и не знали, что делать.
К счастью, в этот момент из мрака появился Марек.
- Ради бога, что вы здесь делаете? - раздраженно спросил он. - Чем вы
тут занимаетесь?
Перебивая друг друга мы объяснили ему, что Михал убил человека в
черной кольчуге, причем убил его для самообороны. Описание обстоятельств
получилось у нас немного расплывчатым. Марек молча выслушал нас, заглянул
в колодец, после чего опять посмотрел на нас.
- Здесь не было никакого человека, - холодно уведомил он.
- Он же лежит там! - обиделась Люцина.
Марек опять заглянул в колодец. Он приглядывался довольно долго, с
каменным выражением на лице. Присел, посветил вниз, у него одного был
фонарик. Мы напряженно ждали, не осмеливаясь заглянуть вместе с ним.
- Не может быть, - наконец сказал он и выпрямился. - Ждите здесь, я
принесу лестницу.
По неизвестной причине я отправилась за ним к сеновалу, потеряв по
дороге тапочки. Моя помощь для переноски лестницы не понадобилась. На
обратном пути я наткнулась на Терезу и тетю Ядю, которых сразу же
осчастливила информацией о новом убийстве. У Терезы перехватило голос,
тетя Ядя обо что-то споткнулась и рухнула на меня. Марек, как то не очень
осторожно, опустил лестницу в колодец.
- Ты ее не на труп ставишь? - с беспокойством спросила я. - Даже если
это убийца, и даже если он умер, лучше этого не делать...
- Лучше возьми фонарик и посвети мне сверху, - ответил он и спустился
в колодец.
Тетя Ядя и Тереза шептались в стороне с Люциной, издавая вполголоса
драматические восклицания. Михал уселся возле колодца, как символ отчаяния
и печали. Марек старательно обследовал покойника внизу. Те трое перестали
шептаться и приблизились к яме. Марек как раз вылезал наружу, когда Тереза
торжественно начала:
- Да упокой господь его душу...
Марек вежливо дождался окончания молитвы. Выражение его лица было
таким, что я начала что-то подозревать. С преступлением Михала Ольшевского
было что-то не так...
- Исключительный экземпляр, - обратился он к Михалу, когда Тереза
закончила. - Поздравляю, с одного удара! Я же говорил, что никакого
человека здесь не было.
- Что?.. - спросила тетя Ядя после минуты удивленного молчания. - Что
он говорит?..
- В таком случае, кто там лежит? - поинтересовалась Люцина.
Михал смотрел на Марека с выражением тупого отчаяния.
- Кабан, - сказал Марек. - Прекрасный экземпляр, килограмм двести
пятьдесят. Удивительно, как он мог ходить при таком весе...
Больше ему ничего не удалось сказать. С Люциной случились какие-то
конвульсии. Михал чуть не свалился головой в колодец, тетя Ядя, пытаясь
заглянуть поглубже, упустила вниз фонарик. Я спустилась за ним и,
воспользовавшись случаем, рассмотрела поближе щетину злодея. Тереза ругала
Марека, не желая прощать ему то, что он разрешил ей прочитать молитву над
трупом кабана. В конце-концов, Марек получил слово.
- Ничего хорошего из этого не получится, - пророчески произнес он. -
Лучше всего было бы вытащить его из колодца и где-нибудь бросить, прежде
чем рассветет. Иначе, уже утром, нам на шею сядет милиция.
- Начнем сейчас! - предложил заново родившийся Михал. - Боже, какое
счастье!.. Ни за какие сокровища, я никого больше не убью! Что нам
понадобится? Веревки?..
Процесс извлечения кабана по трудоемкости превзошел все наши
предыдущие начинания. Участие в нем приняли все, даже моя мамуся. Франек и
Ендрек подключились на рассвете. Кабан упорно сопротивлялся, если бы не
вера в лежащие под ним сокровища, все бы кончилось тем, что мы воздвигли
над ним небольшой курган.
Франеку было достаточно одного взгляда:
- О, боже! Черная свинья Пачореков! - расстроился он. - Ну, это нам
даром не пройдет, Пачорек своего не упустит. Сколько я ему говорил: "Не
отпускай свинью". Так нет! Вечно она по деревне шаталась...
Нам так и не удалось достичь поставленной цели. С рассветом на ногах
было уже все село, и у нас появились не только многочисленные зрители, но
и помощники. Кто предупредил милицию, неизвестно, но в тот момент, когда
добытый из колодца труп лег на траву, рядом появился и представитель
властей. Он подошел энергичным шагом, тщательно и молча осмотрел кабана...
- Ну что ж, братец, - наконец сказал он со смесью угрозы и
удовлетворения. - Как пить дать, нелегальный забой. Что ж вы, пан
Влукневский?..
- Это не мой, - горячо воспротивился Франек. - Я его не забивал. Он
не мой, и я за него не отвечаю!
- А чей?
- Пачореков.
- Так я и думал, братец. Значит Пачорек забил?
- Нет.
- А кто?
- Прежде чем мы успели его остановить, вперед вышел Михал Ольшевский:
- Я, - мужественно объявил он.
Сержант недоуменно уставился на него:
- Вы? Как же?.. Это ваш?
- Нет. Вы же слышали. Пачореков.
- Пачорек согласился?
- Не знаю. Скорее всего нет. Я не знаком с Пачореком.
- А если вы, братец, не знаете Пачорека, то зачем же вы забили его
свинью? Украли?
Михал Ольшевский поперхнулся и покраснел.
- Ну что вы!.. Я не забивал... Это того... вообще ошибка! Я вовсе не
хотел убивать эту свинью!
- А если вы, браток, не хотели, то зачем забили?
- Потому что я думал, что это человек...
Тут начались Содом и Гомора. Михал Ольшевский пытался объяснить
причину, по которой вместо свиньи он хотел убить человека. Прибыл владелец
трупа, который начал скандалить, утверждая, что его свинью убили из мести.
Милое животное постоянно кому-то мешало!.. Милиционер упорно трактовал
происшедшее, как классический случай нелегального забоя. Загвоздка
состояла в том, на кого возложить ответственность за преступление.
Одновременно он попытался провести следствие по делу о покушении на
убийство человека. Прибыла милиция из Венгрова и собрала комиссию по
оценке профессиональности забоя. Единогласно было признано, что свинья
убита абсолютно правильным мясницким ударом, стали искать нож. Информации
о том, что орудием преступления была алебарда, никто всерьез не воспринял.
Пачорек перестал скандалить, поскольку возникли подозрения в преступном
сговоре. Михал Ольшевский окончательно запутался в признаниях и начал
отпираться от участия в забое, поскольку органы вдруг вспомнили, что здесь
уже произошла пара убийств. Возникла альтернатива: либо Михал Ольшевский
поубивал всех, и кабана в том числе, либо свинья стала очередной жертвой
неизвестного преступника. Из двух зол мы предпочли придерживаться второй
версии.
После целого дня невероятных трудностей, умноженных расспросами по
поводу удивительного пейзажа за коровником Франека, вопрос решил молодой
сержант, который когда-то спрашивал нас про Лагевку.
- Мясо обследовано, свинья здорова, пускай ее забирает Пачорек, -
решил он. - За нелегальный забой ему придется заплатить штраф. Виновником
будет считаться он, что свинья забита алебардой я в протоколе не напишу.
Иначе придется расследовать, откуда взялась музейная алебарда. Пана
Ольшевского я знаю, все понимаю и придираться не буду. Вы вернете штраф
Пачореку, и все будет в порядке. Согласны?
Мы радостно согласились, и наконец все вернулось в хоть какую-то
норму.
Марек в свиную аферу не вмешивался, прозорливо исчезнув с горизонта
сразу после восхода солнца. Появился он только после вывоза тела. Вся
семья собралась в садике перед домом, отходя от потрясений и пытаясь
набраться новых сил, поскольку в ближайшей перспективе была нелегкая ночь.
Наполовину раскопанный колодец до сих пор находился в опасности. Нам
предстояло обсудить, что делать с этим фантом.
В садике нас нашел сержант.
- Разрешите представиться, - галантно начал он. - Старший сержант
Станислав Бельский. Лучше поздно, чем никогда.
- Очень приятно, - за всех ответила Люцина и пригласила сержанта
занять место в кругу семьи.
Сташек Бельский уселся на березовый пень, снял фуражку и принялся ею
обмахиваться. Франек вздохнул:
- Я знаю, что будет, - угрюмо пробормотал он.
- Не знаете, - твердо ответил сержант Бельский. - Извините, но я не
слепой. Здесь совершены два преступления и я отчетливо вижу, что назревает
третье...
- Третье тоже было, - перебила моя мамуся. - Только от тех никакого
прибытка не было, а от этого будут сало и колбаса.
Все вздрогнули. Тереза тихонько охнула. Сержант Бельский был
непреклонен:
- Покупайте побольше. Больше никто свиней на прогулку не отпустит, -
посоветовал он. - Я хотел сказать, что я тоже человек. И тоже забочусь о
своей зарплате. Можете не рассказывать мне бородатых шуток про часы
дедушки и ожерелье бабушки, поговорим по-человечески. Что вы ищете в этих
колодцах?
В садике воцарилось молчание. Было ясно, что, за все сокровища мира,
никто не произнесет ни слова. Сташек Бельский тяжело вздохнул:
- Я отлично понимаю, что не договорюсь с вами, - грустно предположил
он. - Черт с вами, начнем по-другому. Некто Адам Дудек нашел в своем доме
сундучок с документами, я при этом присутствовал. Этот сундучок он сдал в
музей. Так?
Теперь Михал Ольшевский не мог молчать:
- Так, - неохотно признался он.
- Я этого прочитать не смог, трудный почерк, но вам, как видно,
удалось. Прошло два месяца, и появился первый труп. Вроде бы никакой
связи, но через некоторое время, пожалуйста - второй. В тех же местах.
Вроде бы опять ничего, но на место преступления приезжает целая семья и
начинает раскапывать колодцы. А вместе с этой семьей пан Ольшевский из
музея, то есть тот, кто прочитал документы. Если и здесь нет никакой
связи, то я, извините, испанский кардинал. Я думаю, мы заключим какой-то
договор, я лично сомневаюсь, что это вы убили тех двоих. Могли бы
поговорить по-товарищески. Иначе, нам придется делать официальные допросы,
вам придется давать ложные показания, зачем? Документы придется забрать на
экспертизу, они могут затеряться...
Михал Ольшевский нервно заерзал. Не обращая на него внимания, сержант
Бельский продолжил:
- Выходят одни сложности и неприятности. А так, поговорим
по-человечески, посоветуемся и сразу поймем, на что стоит обратить
внимание. Как поступим?
- Ну! - нетерпеливо толкнула я Марека после минуты общего молчания. -
Скажи что-нибудь.
- Я ничего не скажу, - твердо ответил Марек. - Вам придется решать
самим.
- Тогда я скажу! - вырвалось у Франека.
- Заткнись! - сердито зашипела Люцина.
- Вот теперь ясно видно, что нам сказать нечего, - с сарказмом
заметила Тереза.
Мое личное отношение к милиции не позволило остаться в стороне:
- Все молчите! - потребовала я. - Сейчас. В конце-концов, существует
же какой-то закон, что если кража совершена внутри семьи, преступник
преследуется только по желанию пострадавшего. Существует или нет?
- Существует, - заверил сержант. - Вы украли что-то друг у друга?
- Нет, но милиция может так подумать. Мы поговорим с вами
по-человечески, все равно нам ничего другого не остается, но при условии,
что вы не начнете подозревать Франека. О том что мы ищем, он знает столько
же, как и все остальные. Мы хотим обойтись без дурацких осложнений.
Сержант торжественно поклялся, что такая идиотская мысль, как начать
подозревать Франека, ему и в голову не придет. Атмосфера рассеялась,
родственники с облегчением вздохнули. Перебивая друг друга, мы открыли
правду, которую сержант воспринял с философским спокойствием. Он проявил
интерес только тогда, когда Михал Ольшевский принес сверху документы и
шепотом их прочитал. Сташек Бельский слушал, как зачарованный.
- Ничего себе! - вырвалось у него. - И я сам вытянул это из-под пола,
собственными руками! Ну и ну...
- Единственное, чего я не понимаю, откуда про это наследство узнало
столько людей, - обиженно сказал Михал. - Сам я никому не рассказывал,
бумаг никто не видел. Вы узнали от меня. Вы говорите, что те, кто нашел,
прочитать не могли. И?.. Откуда они знают?
- В этом мы разберемся. Теперь ясно просматривается связь между
убийствами и этим вашим наследством. Посчитаем... Выходит, что кроме вас
об этом знали три человека. Двое убитых и тот, что от вас убежал, как его
там... Больницкий...
- Четыре, - уточнила Люцина. - Убийца, наверное, тоже знал...
- Пять, - поправила ее Тереза. - А облизанный Никсон? Он болтал про
наследство от предков, когда был у меня в Канаде. Я думала, что он
ненормальный, оказывается - нет. Он знал, что говорит.
- Облизанный, простите, кто?.. - спросил сбитый с толку сержант.
Каким чудом мы смогли рассказать о событиях и не упомянуть
облизанного Никсона, было не понятно, тем не менее о нем заговорили только
теперь. Сержант Бельский проявил большой интерес. С большим вниманием он
вслушивался в описание его внешности, поведения и гипотетических черт
характера, не предъявляя претензий за сокрытие этих сведений от
предварительного следствия. Наоборот, было похоже, что он благодарен
