никаких признаков жизни, вдруг сказал:
- Не стоит, Лев Иванович. - Он тоже взглянул на Птицыных, без
надобности переложил на столе папки. - Если бы мы были в экспериментальной
мастерской, уважаемые, я бы вам разрешил попробовать осуществить ваше
предложение.
Братья, признанные асы уголовного розыска, не привыкли к такому тону
и приготовились дать отпор. Турилин жестом остановил их и сердито сказал:
- Вас ждут, Лев Иванович.
Лева понял, что по его вине пострадала честь мундира, и смутился.
- Не знаю, - наконец сказал он, - не знаю, как вести допрос
Крошина...
- Браво! - сказал кто-то из братьев.
"Ну, я вам, черти, дома выдам", - решил Турилин и кивнул Леве.
- ...Но я знаю, как допрос вести нельзя. Как рекомендует Анатолий,
так нельзя. На Крошина нельзя давить напрямую.
- Уговаривать прикажете? - сорвался Анатолий.
- Нет. Уговаривать тоже не годится, - спокойно ответил Лева. Он
видел, с каким вниманием смотрят на него Турилин и следователь, и
заговорил увереннее: - Крошина понять надо.
- Валютчика и убийцу...
- Слушай, Птичкин... - Ломакин сердито засопел, махнул рукой. - Прошу
извинить, Константин Константинович. Прошу извинить, Николай Тимофеевич.
Леве стало ясно, что больше никто из братьев не произнесет ни слова.
- Крошин живет в выдуманном мире собственного "я". Для него оценка
этого "я" важнее всего на свете. Его не следует пугать, в такой ситуации
его "я" вырастает до неимоверных размеров, загораживает белый свет. Крошин
труслив, склонен к неврастении, однако, подпирая себя "я"-концепцией,
умеет сдерживаться, выглядит смелым и спокойным. Все его поведение в
создавшейся ситуации доказывает мою правоту. - Лева вздохнул и закончил: -
Все.
- Спасибо, - сказал следователь.
- Лева, что конкретно вы предлагаете? - спросил Турилин.
- Как-то его убедить, что признание явится для него победой, а не
поражением. Но как?
- Такая подмена невозможна, - сказал Турилин, следователь согласно
кивнул. - Но верная позиция где-то в данной плоскости. Решать надо по ходу
допроса, основываясь на его реакциях. Предположим худшее, и допрос ничего
не даст. Что мы будем иметь в суде, Николай Тимофеевич?
- До суда надо дожить, Константин Константинович, - ответил
следователь. - Если произойдет землетрясение и мне удастся убедить
прокурора направить дело в суд, - он взял со стола папку с уголовным
делом, взвесил ее на ладони, словно именно вес определял успех. - Скорее
всего Крошина в зале суда из-под стражи освободят за недоказанностью, дело
направят на доследование, а нам с вами...
- Понятно, - перебил следователя Турилин. - Я за немедленный арест.
Крошин убийца, опасен для общества, должен быть наказан. Если же мы не
справимся со своей задачей, накажут нас. По заслугам накажут, не нарушай
закон, умей работать. - Полковник встал.
Поднялись и все присутствующие. Следователь выбрался из-за стола,
взял Турилина под руку, отвел к окну. Ломакин кивнул на дверь, вывел свою
группу в коридор.
- Лев Гуров-Синичкин, станешь генералом...
Лева повернулся к братьям, спокойно ждал продолжения. Они по очереди
похлопали Леву по спине и молча направились к лестнице.
- Костя, - говорил следователь, - уголовный розыск сделал все
возможное, даже чуть больше. Ребята у тебя великолепные. Сейчас слово за
мной.
Турилин без ложной скромности считал, что следователь прав, и
промолчал.
- Знаешь, Костя, возраст чувствовать стал, трудно становится. Отдай
мне Гурова.
- Возьми, - Турилин пожал плечами.
- Он не пойдет.
- Надеюсь.
- Если ты сам ему не скажешь... - следователь почувствовал
насмешливый взгляд Турилина и закончил: - Старый друг называется.
- Ни пуха ни пера, - Турилин пожал следователю руку. - Крошина
доставить?
- Ты мне Гурова на этот допрос оставь, а Крошина я по телефону
приглашу. - Следователь снял трубку.
Крошин вошел и вместо приветствия лишь кивнул, молча остановился у
стола следователя, на Леву даже не взглянул.
- Здравствуйте, Александр Александрович, - следователь указал на
кресло, провел ладонями по совершенно пустому столу. Когда с него убрали
все папки, бумаги и календарь, стол оказался огромным. Покрытый зеленым
сукном, стол разделял следователя прокуратуры и преступника.
За последние три дня Крошин похудел, под глазами проступили темные
пятна, резче обозначились скулы.
- Вы меня пригласили, я пришел, - сказал он. - Чем я могу помочь
следствию?
- Как дальше жить будем, Александр Александрович? - следователь
облокотился на стол, подпер ладонью подбородок, приготовился слушать.
- Прокуратуру интересуют мои личные дела или производственные успехи?
- спросил Крошин. Почему-то его раздражал пустой стол. Ни бланка допроса,
ни дежурных вопросов, ни уголовного дела, в которое все время должен
заглядывать следователь.
- Нам разговаривать долго, не один день. И вам и нам будет
значительно легче, если в наших беседах мы станем исходить из посылки, что
все присутствующие достаточно умны, - сказал следователь. - Согласны?
Крошин посмотрел на следователя, перевел взгляд на Леву, решал,
согласиться или нет? Следователь ждал.
- Согласен, - кивнул Крошин.
- Было бы целесообразно, опять же для облегчения процедуры,
установить круг вопросов, по которым разногласия отсутствуют. Второе -
выяснить, где мы не согласны друг с другом, - давая Крошину
сориентироваться, следователь сделал небольшую паузу, затем продолжал: -
Позже мы перейдем к решению конфликтных вопросов.
Следователь озадачил не только Крошина, но и Леву, который не
предполагал, что допрос начнется в столь необычной манере.
- Зачем вы пригласили меня, Николай Тимофеевич? - спросил Крошин.
Следователь огорчился, не пытаясь скрыть огорчения, укоризненно
покачал головой.
- Нехорошо, Александр Александрович. Мы же договорились, что дураков
в этом кабинете нет.
Крошин задумался. Старик хочет вести допрос на основе: ты знаешь, что
мы знаем. Выгодно или невыгодно?
Следователь сжал подлокотники кресла, напрягся, как перед физической
работой. Настроиться на одну волну, на одну волну с преступником. Не
раздражаться, не презирать его, не ненавидеть. Представь себе, что перед
тобой больной человек, которому ты обязан оказать помощь. Оказать
помощь... оказать помощь...
Крошин молчал уже больше минуты. "Возмущение либо вопрос выставят
меня в идиотском виде. Действительно, ведь всем все ясно. Почему он не
ведет протокола? Есть у них пальцевые отпечатки или нет? Получили они мою
дактокарту из Москвы?"
Лева видел, как между следователем и Крошиным мечутся непроизнесенные
вопросы и ответы.
- Я знаю, почему вы меня пригласили, - наконец сказал Крошин.
Следователь наклонил голову.
- В воскресенье, двадцатого июля этого года, вы, Крошин Александр
Александрович, в период с семнадцати тридцати до восемнадцати часов в
помещении конюшни шестого тренотделения ипподрома ударом в висок убили
мастера-наездника Бориса Алексеевича Логинова, - медленно и негромко
говорил следователь. - Согласны?
- Нет, - спокойно ответил Крошин.
Следователь посмотрел на Крошина укоризненно, на Леву вопросительно.
- Кто здесь дурак? Вы знаете, что убили, мы знаем - вы убили, вы
опять же знаете, что мы знаем.
- Для детской игры обвинение слишком серьезно, - ответил Крошин.
- Простите, вы меня не поняли, - возразил следователь. - Не ставьте
себя в глупое положение. Я сейчас не собираюсь обсуждать ваш моральный
кодекс и иные человеческие качества, однако считаю вас человеком смелым.
Так наберитесь мужества и признайтесь.
Крошин молчал, отказывался не только говорить, но и думать. Он
замкнулся на единственной мысли: есть отпечатка или их нет?
- Страшно? - сочувственно спросил следователь. - Что именно страшно?
Нам сказать? Мы и так знаем. Себе сказать? - он задумался. - Пора уже,
человека давно похоронили. Вслух произнести?
Крошин поднял голову.
- Чего вы добиваетесь?
- Предлагаете поменяться ролями? Вас мучает какой-то вопрос? -
Следователь оперся на свой огромный стол. - Согласен ответить на любой ваш
вопрос. При одном условии.
- Какое условие? - Крошин тоже подался вперед.
- Оба будем отвечать только правду. Без протокола, только для нас, -
следователь кивнул в сторону Левы, - и для вас.
- Правду? - Крошин усмехнулся. - Гарантии?
- Честное слово, - ответил следователь. - Только я с вас честного
слова брать не собираюсь, и сам вам такого дать не могу. Вы - убийца, я -
следователь прокуратуры. Простите, между нами джентльменских соглашений
быть не может.
Лева привстал. Сейчас Крошин бросится на него. Следователь, не
отрываясь, смотрел на Крошина. Когда Крошин перевел дух и опустился в
кресло, Лева тоже расслабился.
- Я начал с правды, - сказал следователь. - Ваше жизненное кредо -
каждому свое?
- Да!
- В данной ситуации я с ним согласен. Вы даете слово - себе, я -
себе. Каждый себе и судья.
Крошин облизнул пересохшие губы, следователь улыбнулся Леве.
- Дай нам воды, дружок. Мы хотя и разные, но оба нервничаем.
- Я тоже, - признался Лева, перенес графин на стол, налил три
стакана.
- Согласен, - Крошин выпил воду и отставил стакан.
- Кто первый спрашивает? - поинтересовался следователь.
- Я, - быстро ответил Крошин, следователь кивнул. - Чего вы
добиваетесь?
- Явки с повинной. Вас не задерживали, не допрашивали в качестве
подозреваемого. У вас еще есть возможность явиться с повинной.
Крошин хотел рассмеяться, потом раскашлялся, создавая паузу, и снова
выпил воды.
Все не так, все идет наперекосяк. Крошин растерялся. За последние
сутки он десятки, сотни раз проговаривал, проживал этот допрос. Отлично
представлял все возможные вопросы, заучил свои ответы. С первой секунды
следователь все перевернул. Все не так. Пустой стол, отсутствие протокола
и стандартных вопросов. Почему в прокуратуре присутствует инспектор
уголовного розыска? Охрана? Конечно, охрана. Старик меня боится. Крошин
приободрился.
- Преступник оставил в деннике отпечатки пальцев? - Крошин от
напряжения открыл рот.
Следователь сдержал улыбку и ответил:
- Нет! Вы не оставили отпечатков.
- Как? - Крошин растерялся окончательно, откинулся на спинку кресла,
вытер платком пот.
"Врет? Не может этого быть! Зачем нужна следователю такая ложь? Если
он сказал правду, им ничего не доказать. Все эти разговоры - лишь
колебание воздуха, даже если они записывают беседу на магнитофон. Я могу
встать и уйти. Прокурор не даст санкции на мой арест. Он и не дал, иначе
бы не приглашали по телефону, брали бы, и все. Не вязал бы следователь
хитрый разговор, оперировал фактами; затем арест и следственный изолятор.
На что же следователь рассчитывает? Он стар, опытен, безусловно, умен.
Встать и уйти. Уволиться, уехать из города. Оснований для ареста нет.
Встать и уйти".
Крошин не мог встать. Следователь, большой человек с седой, коротко
остриженной головой, сидел за огромным пустым столом, спокойно смотрел на
Крошина и ждал. Терпеливо ждал. Его спокойствие и терпение не позволяли
Крошину встать и уйти.
- У вас все? Больше вопросов нет? - Николай Тимофеевич толстыми
пальцами попытался снять приставшую к сукну соринку, у него не получалось,
и он недовольно хмурился.
- Все, - Крошин выпрямился, расправил плечи, смотрел вызывающе.
- Хорошо, - следователь взглянул на часы и встал. - Сделаем перерыв
на обед. Сейчас два, я вас жду в три.
Крошин кивнул, не отдавая себе отчета в происходящем, двинулся к
двери.
- Александр Александрович, - остановил его следователь, - надеюсь, у
вас хватит мужества не пить за обедом?
Крошин уже открыл дверь, да так и застыл на пороге - несколько секунд
не двигался, вышел не оглянувшись.
- Мы с тобой молодцы, как ты считаешь, дружок? - следователь вынул из
сейфа папку и направился к дверям. - Твое суждение о натуре данного
индивида оказалось верным. И воплощаю я твою идею неплохо. Как твое
мнение?
Лева воздержался от ответа и сказал:
- Мне надо подумать, Николай Тимофеевич.
- Думать, дружок, всегда, полезно, - следователь запер кабинет. -
Пойди поешь и приходи сюда минут пять-шесть четвертого. Не раньше. Понял?
А я к прокурору, Крошина пора арестовывать.
Лева перекусил в чебуречной, теперь пил теплый безвкусный компот и
думал.
Все гениально просто. Казалось, что следователь ведет несерьезную
беседу. С убийцей, человеком фашистской идеологии, циничным, жестоким и
равнодушным, следователь оперировал не фактами, а рассуждал о честности.
Крошин считается только с собой, следователь принял его правила, заставил
дать слово именно себе. Пальцевые отпечатки? Сколько можно было скрывать,
что их нет? Крошин не сломался в эти дни, не побежал. Он явился в
прокуратуру с твердым намерением получить ответ: да или нет? И пока ему не
было бы предъявлено заключение экспертизы, Крошин все отрицал бы. С чисто
юридической стороны преступник имел преимущества и знал об этом. Как
только он окончательно убедился бы, что пальцевых отпечатков нет и
доказательств не хватает, он почувствовал бы себя победителем. Следователь
лишил преступника возможности победить, отдал ему главное доказательство
как ничего не значащий факт. Нет и нет, разговор о другом. Николай
Тимофеевич его отпустил. Но ведь Крошин имел возможность бежать раньше,
когда считал, что у следователя есть доказательства его вины. Мог, но не
бежал. Глупо бежать сейчас. Бежать, признать себя трусом?
Выйдя из прокуратуры, Крошин сел за руль своей "волги" и на полной
скорости вылетел за город. Пустое шоссе, слежки нет. Вперед? Почему он не
уехал вчера? Позавчера? Он опередил бы преследователей на много часов.
Сегодня - лишь на час-полтора. В пятнадцать тридцать все дороги области
будут перекрыты. Машину придется бросить сразу. Ее найдут мгновенно, и
круг поисков сузится. Его выловят, приведут в тот же кабинет. Крошин
представил себе лицо следователя. Он будет брезгливо морщиться и
отворачиваться, словно от Крошина плохо пахнет. Зачем бежать, сейчас его
позиция прочнее, чем утром. "Им не запугать меня", - решил Крошин,
развернулся и приехал назад, в центр города. Наспех перекусив, он вошел в
прокуратуру ровно в пятнадцать, гордо подняв голову, постучал в дверь
кабинета. Молчание. Он постучал вновь, попытался открыть дверь. Она
оказалась заперта. Крошин возмущенно оглянулся, никого. Что происходит?
Прокурор, следователь, все эти людишки должны ждать, нервничать. Придет
или не придет? Он, Крошин, убийца! Он плевал на их законы, на их мораль!
Они обращаются с ним как с нашкодившим в школе мальчишкой. Уйду, сейчас же
уйду! Он взглянул на часы. Еще минута - и пусть ищут. Он прошелся по
коридору, вновь взглянул на часы. Еще минута - и точно уйду. Он сел на
диван.
Подошел Лева, увидел Крошина, указал на кабинет.
- Николай Тимофеевич занят?
Крошин молча отвернулся. Лева тоже подергал дверь, сказал
нерешительно:
- Странно, Николай Тимофеевич очень пунктуальный человек.
Из соседнего кабинета вышел незнакомый мужчина и спросил:
- Товарищи Гуров и Крошин?
- Да, - ответил Лева.
- Николай Тимофеевич мне позвонил, он просит извинить его, скоро
будет.
- Хорошо, хорошо, мы подождем, - Лева улыбнулся. - Большое спасибо, -
и сел на диван рядом с Крошиным.
Со дня убийства Крошин полагал, что уголовный розыск ночей не спит,
ищет преступника. Если его поймают, то допросы начнут вести начальник
управления и прокурор. Конечно, прилетят из Москвы. Не шутка, самого
Крошина взяли! А он им показал бы. Взяли-то взяли, да придется отпустить и
извиниться. Вам не привыкать. В Москве на Петровке извинялись, а уж
здесь-то... Мелко плаваете, не по зубам вам Крошин. Ловите, сажайте
слабеньких дурачков, сильные и умные будут жить, как им хочется. Как
хочется, а не как предпишете вы.
Он встал и, не обращая на Леву внимания, направился к выходу.
Замедлил шаги, ждал - сейчас раздастся: "Стой!", лязгнет затвор пистолета.
Пистолет Левы лежал в сейфе, а он сам сидел не двигаясь и, задумавшись,
смотрел на потолок.
В конце коридора Крошин резко повернулся, зашагал обратно. Уйти он не
решился и теперь делал вид, что просто разгуливает.
Следователь вышел из дальнего кабинета, открыл дверь, пропустил Леву
и Крошина, сердито сопя, занял свое место и сказал:
- Извините за опоздание. Какие же подонки еще ходят по земле, - он
потер ладонями лицо, вздохнул. - На пенсию, хватит. Закончу эти делишки, и
на покой.
Делишки? Это он, Крошин, проходит по разряду "делишек"?
- Так, Александр Александрович, - следователь похлопал ладонями по
столу, тряхнул головой, отгоняя какие-то посторонние, более важные мысли.
- На чем мы остановились?
Крошин взглянул на следователя, пожал плечами.
- Ах да, - следователь хмыкнул. - У вас больше вопросов ко мне нет.
Так, так, так. А у меня к вам вопросы есть. Только прежде, - он повернулся
к Леве, - дружок, папочку из сейфа дай мне, пожалуйста. Коричневая
кожаная.
Лева положил перед следователем папку, хотел вновь сесть, но Николай
Тимофеевич остановил его.
- Минуточку, сейчас на место положишь, - он вынул один лист, протянул
Крошину. - Постановление о вашем аресте, ознакомьтесь.
Крошин взглянул мельком, спросил:
- На каком основании?
- Мы же договорились, дураков здесь нет, Александр Александрович, -
следователь спрятал постановление в папку, протянул Леве. - Об основаниях
мы поговорим позже. Постановление я вам показал. - Крошин вскочил, хотел
выругаться, сдержался и спросил:
- Ночевать буду уже в камере?
- Вы, естественно, нервничаете и не обратили внимания, что в
постановлении нет даты, - следователь говорил так, словно решал вопрос:
сегодня идти в кино или завтра.
Крошин сел, не забыл поддернуть брюки, привычно задрал подбородок.
- Спрашивайте.
- Вы родились восемнадцатого июня тридцать третьего года в
Ленинграде?
- Да.
- Отец был кадровым военным, мать преподавателем музыки в средней
школе?
- Да.
- Отец погиб осенью сорок первого, вы с Марьей Ильиничной, - когда
следователь назвал мать Крошина по имени-отчеству, Крошин чуть заметно
вздрогнул, - остались в Ленинграде и перенесли блокаду?
- Да.
- Вы очень тяжело переносили голод?
- Как все.
- Как все, - повторил следователь, - но многие умерли.
- Многие, - согласился Крошин.
- Вы начали воровать в блокаду?
- Нет! - Крошин побледнел, взглянул на следователя твердо.
- В каком году в Ленинграде вы пошли в школу? - спросил следователь.
Он по-прежнему ничего не писал, не заглядывал ни в какие записи.
Только сейчас Лева понял, зачем Птицын летал в Ленинград.
Крошин, задумавшись, смотрел в окно, улыбнулся чему-то, ответил:
- В сорок четвертом.
- Почему так поздно?
- Болел.
- Чем?
Крошин поморщился, хотел сказать: все это не имеет значения, ближе к
делу. Вам не удастся размягчить меня слюнявыми воспоминаниями. Вам не
доказать убийства. Суд меня оправдает, если прокурор допустит до суда. За
мой арест вы ответите. Как уже отвечали другие. Там, в Москве.
- Я тяжело перенес голод, потом долго не мог ходить, - ответил с
вызовом Крошин.
Лева присутствовал при медленном, долгом, тяжелом разговоре, который
совершенно не походил на допрос убийцы в прокуратуре. Крошин несколько раз
хотел прервать этот разговор, но не мог. Причиной тому отчасти было
присутствие Левы. Старый следователь рассчитал точно. Крошин позер, любит
публику, большое значение придает оценке своей персоны другими лицами.
Если один на один Крошин еще способен отказаться от своего слова, то при
зрителе никогда. Следователь и преступник медленно, неторопливо переходили
из класса в класс, в конце концов успешно закончили десятилетку. Причем
следователь порой лучше Крошина помнил имена-отчества преподавателей, знал
их сильные и слабые стороны.
"Какую же колоссальную работу проделал в Ленинграде мой коллега, -
думал Лева. - И всего за двое суток. Как следователь все это помнит?"
Крошин постепенно втянулся в разговор, забыл о сегодняшнем деле, о
доказательствах. Сейчас его больше интересовало, что же еще знает этот
седой огромный старик о нем, Александре Крошине?
- Закончив школу, я уехал в Москву и поступил в институт, - Крошин
придерживался в ответах максимального лаконизма и точности.
- Я мог остаться в Ленинграде, но не захотел. Устал от материнской
опеки, хотелось самостоятельности. Нет, она не урезала моих прав. Она
говорила, что живет лишь для меня, и я все время чувствовал себя
должником. Нет, мне не жаль было расставаться ни с мамой, ни с городом. Я
торопился уехать. В институт поступил сразу. Да, хотел быть строителем. Не
знаю почему, сейчас не помню.
- В пятьдесят пятом вы закончили институт, - подвел итог следователь.
- Когда вы совершили свое первое преступление?
- Я никогда не совершал... - Крошин запнулся, встретился с
сочувствующим взглядом следователя и длинно, грязно выругался.
Следователь громыхнул кулачищем по столу так, что зазвенела люстра
под потолком.
- Не сметь! Вы в прокуратуре!
Крошин от неожиданности отшатнулся, со страхом посмотрел на седого
гиганта. Следователь указал на графин. Опередив Леву, Крошин налил
следователю воды. Выпив подряд два стакана, тот вытащил из кармана платок,
какой можно увидеть только у клоуна в цирке. Следователь долго вытирался и
обмахивался, наконец сказал:
- Убирайтесь отсюда. Интеллигент! Сильная личность! Смотреть
противно! - он говорил так, будто вся вина Крошина состояла не в том, что
он убил человека, а в том, что он позволил себе ругань. - Мой вам совет:
на работе увольняйтесь. Пообедаете и завтра к четырнадцати приходите сюда.
- Хорошо. До свидания, - Крошин поклонился и вышел.
- Надо было задержать, - сказал Лева.
- Умница ты, дружок, да дурак отчаянный, - ответил следователь.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ
Крошин совершенно напрасно считал, что полностью находится на
свободе, волен уехать когда угодно. Когда, отпущенный следователем
обедать, Крошин рванулся за город, его не стали преследовать, но посты
ОРУДа регулярно сообщали о пути его следования. По просьбе прокуратуры
уголовный розыск осуществлял наблюдение за преступником таким образом, что
у него создавалось впечатление абсолютной свободы.
Николай Тимофеевич не арестовывал Крошина совсем не из-за боязни
ответственности. Следователь хотел сбить преступника с толку, снять с него
маску героя, сверхчеловека, которую Крошин старательно удерживал. Будучи
арестованным, он, безусловно замкнется, начнет разыгрывать невинно
пострадавшего, даже поверит в это. Оставаясь формально на свободе, Крошин
постепенно сдавал свои позиции. Он уходил из кабинета, когда ему об этом
говорили, возвращался к назначенному часу, даже ждал в коридоре.
Доказательством его устное признание не являлось, и Крошин, зная об этом,
не придавал своим беседам с Николаем Тимофеевичем особого значения. Однако
атмосфера, созданная следователем в кабинете, оказывала на психологию
Крошина серьезное влияние. Главное, он внутренне признал себя
преступником. И хотя бессонной ночью, продумывая вновь и вновь всю
ситуацию, он пришел к выводу, что доказательств против него не хватает,
радости Крошин от данного вывода не испытывал. Что-то в нем треснуло, у
него выбили из рук рулевое управление. Он перестал быть хозяином
положения.
Утром он послушно явился в отдел кадров и подал заявление об
увольнении. Сам ходил к директору, в местком, наконец получил трудовую
книжку. Он пошел в милицию и попросил опечатать квартиру, в которой
когда-то жила Наташа, и оставил для хозяев ключи. Он уже подумывал продать
"волгу". Крошин, не отдавая себе отчета, готовился к аресту.
Следователь лишил Крошина зрителей, оставив его одного. Не
арестовывая, Николай Тимофеевич лишил Крошина и позы великомученика.
Бороться не с кем, героя и властелина изображать не перед кем. Крошин
невольно расслабился, ездил по городу без всякой цели, поглядывая на часы,
скорее бы два.
Неожиданно он вспомнил последний вопрос следователя, на который так и
не дал ответа. Когда вы совершили свое первое преступление? Вспомнив, он
даже обрадовался, есть о чем подумать.
В институте учился, как большинство, - не хуже, не лучше. Получал
стипендию, выигрывал в преферанс. Крошин отлично играл, - и половина курса
ходила у него в должниках. Роскошной жизни не вел, однако не нуждался,
прирабатывать, как некоторым, не приходилось. Он был лидером, ему
подчинялись, многие с большой охотой. Но все это не выходило за рамки
обычной студенческой жизни. О распределении он как-то забыл, когда же
получил направление... Куда его направили? Крошин силился, но не мог
вспомнить. В общем, он считал, что это место не для "белого" человека. Он
не поехал. Он стал преступником потому, что не поехал по распределению?
Отнюдь.
Он снял комнату, нужны были деньги, и тут подвернулись ребята,
которые скупали у иностранцев различное барахло. Крошин сносно знал
английский, умел хорошо держаться, нравился людям. Началось с покупки
какого-то костюма, очень быстро Крошин сориентировался и переключился на
валюту. Какое преступление! Одни хотят продать, другие купить. Он помогает
и тем и другим, ни государство, ни людей не грабит. Появились деньги.
Увеличивались операции и доходы. Ребят, с которыми начинал, он полностью
подчинил себе. Так все и катилось, обрастая, как снежный ком. Деньги -
власть, большие деньги - большая власть. Он опьянел от азарта, но рассудка
не терял и принял меры безопасности. Незаметно, исподволь в нем росло
чувство собственного величия, он создавал миф о своей Неуязвимости.
Крутившиеся вокруг девочки и мальчики смотрели на него с обожанием. Когда
же гром грянул и он оказался за решеткой, спасла его предусмотрительность.
Валюту, золото и деньги Крошин хранил сам, выдавал участникам группы
понемногу. Он установил такой порядок, чтобы полнее чувствовать свою
власть. Арестованные не назвали Крошина, не дали против него показаний.
Для этого существовало две причины. Раз ценности не обнаружены,
преступников судили как мелких фарцовщиков. Кроме того, после освобождения
они рассчитывали получить у Крошина свои доли. Крошин освобождение
приписал целиком и полностью собственному уму и силе. Раз я победил МУР,
значит, я могу все, решил он. Несмотря на такой вывод, из Москвы он уехал.
Временно. Приехав сюда, он устроился на работу. Людей на стройках не
хватало, его приняли.
Существовал в биографии Крошина еще один факт, о котором он старался
не думать, считал, что никому об этом ничего не известно.
Ровно в два Крошин вошел в кабинет следователя. Николай Тимофеевич
был один, что-то писал, увидев Крошина, сказал:
- Садитесь, пора с вами кончать. У меня дел накопилось невпроворот, -
он был сегодня сух и деловит. От вчерашней неторопливости не осталось и
следа. Гурова следователь попросил не приходить, так как собирался
предложить преступнику капитуляцию. В подобной ситуации зрители были
совершенно ни к чему.
Крошин приготовился к спокойной беседе, заготовил рассказ о своей
жизни в Москве, о превратностях судьбы и незаконном аресте. И такое начало
сбило его с толку.
- Значит, так, Крошин, - следователь отложил свои бумаги. - Я никогда
не меняю решений. Вы мне верите?
Крошин посмотрел на следователя и молча кивнул.
- Вы берете бумагу, садитесь вон там, - следователь указал на столик
в углу, - и пишете подробно и правдиво обо всем. О московском деле и об
убийстве Логинова. Согласны?
- Никогда, - ответил Крошин.
- Не бросайтесь словами. У вас есть два пути. Я рекомендую явку с
повинной. Если я начну допрос, будет поздно.
Это "поздно" прозвучало для Крошина, как гудок уходящего поезда.
- Допрашивайте, - упрямо сказал он.
- Хорошо, - следователь положил перед собой бланки допросов. - Прежде
я коротко обрисую ваше положение. Делаю это не из-за вас. Жалко вашу мать,
она, видимо, этого не перенесет.
- Вы знаете? - спросил Крошин и удивился собственной глупости.
Николай Тимофеевич не ответил. Реакция Крошина доказала правоту
следователя. Фраза о матери должна была прозвучать неожиданно и между
прочим. Тогда она могла сработать, и она сработала. Уж конечно, Крошина
потрясла не жалость к старушке-матери.
Несколько дней назад полковник Турилин сказал следователю
прокуратуры, что по непонятным причинам Крошин указывает во всех анкетах,
что его мать скончалась в шестьдесят пятом году. Старушка же проживает в
Ленинграде и понятия не имеет, что родной сын ее похоронил. Крошин человек
расчетливый и рациональный, просто так ничего не делает. Уклоняется от
уплаты алиментов? Не похоже, при всех своих недостатках Крошин человек не
скупой, да и шестьдесят-семьдесят рублей в месяц для него не расход.
Сопоставляя даты, они выяснили: Крошин "похоронил" мать в период расцвета
своей валютной деятельности. Сделал он это тонко, получил из Ленинграда
телеграмму, которую показывал своим партнерам по бизнесу. Ездил в
Ленинград на "похороны". Смерть матери Крошина не вызвала у работников
уголовного розыска в Москве сомнений, тем более что "произошла" она много
лет назад. Проверка московских связей Крошина ничего не дала, золото и
валюта обнаружены не были.
Так появилась версия, что Крошин хранит свою "казну" у матери в
Ленинграде. Как данную версию проверить? Везти в Ленинград Крошима,
