и решителен. Физически силен.
Сразу отпадают все, кроме Нины Григорьевой. Конюх Коля, Рогозин,
мальчики-наездники не подходили ни по одной статье. Ну разоблачил бы
Логинов. Увольнение. Все. Откуда у них деньги для подобной операции? Лева
попробовал вернуться к изначальной позиции, затем вновь пройти по всей
цепи рассуждений и выводов. Видимо, одна из основных посылок была ложной.
Лева откинулся на спинку стула, решил отвлечься и отдохнуть. Он никогда не
предполагал, что от работы за столом можно так уставать.
Лева взглянул на свое логическое построение со стороны. Ошибка
возможна только в основании, в посылке, в предположении, что убийца
работает на конюшне. Кто, кроме работников тренотделения, мог знать, что
Логинов находится в конюшне один? Никто. Утверждение, что все они стояли
на кругу, наблюдая за заездами, липа. В первых показаниях Рогозин говорил,
что Григорьева ушла с круга на полчаса раньше. Завтра надо попробовать
проверить их алиби. Выяснить, где действительно находился каждый из них во
время убийства. В понедельник, решил Лева, он доложит все свои соображения
Константину Константиновичу.
Турилин устных докладов, тем более пространных рассуждений, не любил.
Лева переставил с тумбочки на свой стол машинку, снял с нее чехол, заложил
два экземпляра и уже начал печатать, когда раздался телефонный звонок.
"Мама", - решил Гуров и снял трубку.
- Гуров, - автоматически - сказал он.
- Лева, спуститесь в картотеку, ваши справки готовы.
Лева мигом скатился на третий этаж, схватил со стола голубенькие
листочки, перевернул. На обратной стороне одинаковые фиолетовые штампики:
"Не значится", "Не проходит". Значит, никто из работников конюшни никогда
органами милиции не задерживался.
Лева благодарно улыбнулся дежурной, которая говорила по телефону и
лишь кивнула в ответ.
Он снова сел за машинку, и снова зазвонил телефон. "Теперь уж точно
мама, больше некому, интересуется, когда приду обедать".
- Гуров, - привычку называть свою фамилию по телефону он перенял у
Трофима Ломакина. Коротко и ясно, слушает вас Гуров, и все тут.
- Здравствуйте, - услышал он незнакомый женский голос.
- Здравствуйте, - ответил он, пытаясь вспомнить голос и понять, кто
говорит.
- Не узнавать своих знакомых невежливо, - девушка рассмеялась.
- Простите, мы с вами незнакомы, - уверенно ответил Лева. Голоса - не
имена, на голоса память у него отличная.
- У вас плохая память, Лева. Ах вы, голубоглазый донжуан.
- Извините, вы ошиблись. Меня зовут Николай, глаза же у меня -
темно-карие.
- Простите, - девушка рассмеялась и повесила трубку.
Лева аккуратно положил трубку на стол, доносившиеся из нее частые
гудки звучали как сигнал бедствия.
Номер служебного телефона знали дома да три приятеля. Даже если бы
они и решили его разыграть, то такую глупость о донжуанстве никто говорить
не стал бы.
Он позвонил по другому телефону дежурному по управлению.
- Еще раз здравствуйте, Юрий Федорович, Гуров говорит. Номером моего
телефона у вас не интересовались?
- Пять минут назад, Левушка. Однако не твоим. Позвонил какой-то
мужчина, спросил, есть ли кто на месте из отдела Турилина.
- Вы назвали мое имя-отчество? - стараясь говорить сдержанно, спросил
Лева.
- Нет, Лева, не назвал. Дал номер, сказал, что старший лейтенант
Гуров. Ты ведь теперь у нас старший? А по какому поводу пожар?
- Позже, Юрий Федорович. А сейчас не сочтите за труд, выясните,
пожалуйста, с каким номером соединен мой аппарат: восемь-девять-шестьдесят
четыре.
- Слушаюсь, Левушка. Не клади трубку.
Теперь перед Гуровым лежали две телефонные трубки, одна тревожно
гудела, другая молчала.
Если звонили из автомата, значит, Левины предположения верны, звонили
по поручению преступника. Пока Лева сидел тут, выстраивал свои
предположения, подгонял кирпичики, убийца...
- Лева? Алло! - Гуров взял трубку. - Должен тебя огорчить, звонили из
автомата.
- Спасибо, Юрий Федорович, извините за беспокойство.
- Брось ты свои "извините", "пожалуйста". Что-нибудь не так? -
встревожился дежурный. - Понимаешь, спросили не тебя, а отдел Турилина, я
уже знал, что ты на месте.
- Хорошо, хорошо. Спасибо, Юрий Федорович. - Гуров положил обе трубки
на место.
Убийца забеспокоился. Появление на конюшне молодого писателя
взволновало его. Видел преступник Леву лично или узнал о его визитах через
кого-то? Знает, какой отдел занимается розыском убийцы, знает фамилию
начальника.
Лева взял полученные в картотеке бланки с результатами проверки. "Не
значится". "Не проходит". "На учете не состоит". Никто из тренотделения не
подходит. Нина тоже, даже теоретически, не подходит. Вот здорово, Лева
облегченно вздохнул и рассмеялся. Будем дарить цветы, угощать шашлыками,
ездить на такси. Опять у отца занимать? Только расплатился, вновь долги.
Отец Левы - генерал-лейтенант, мама - доктор наук, семья жила очень
обеспеченно. Его восемьдесят рублей, которые он отдавал домой ежемесячно,
как говорится, в семейном бюджете погоды не делали. Когда он учился,
стипендию ему позволяли оставлять на карманные расходы, начал работать -
будьте любезны, мужик обязан деньги в дом приносить. Все считали такой
порядок правильным. Нужно тебе? Возьми. Заработаешь, положишь на место.
Дисциплина. Отец, вечно всем одалживающий, забывал, кто ему сколько
должен, но копеечные долги сына он помнил отлично. Теоретически Лева с
отцом соглашался, практически денег вечно не хватало.
Лева уложил бланки проверок в дело. Турилин говорил, что необходимо
открыться кому-то из профессионалов конного дела, получать
квалифицированные консультации. Он уже представлял, как вместе с Ниной
ведет расследование, находит и изобличает убийцу. Лева повеселел, однако
ненадолго, мысли вновь вернулись к телефонному звонку. Какую
дополнительную информацию получил преступник? Фамилия - Гуров. В письме
редакции Лева проходит как Шатров. Голос. Если убийца с Левой
разговаривал, то мог узнать голос. Каким образом? Звонили из автомата,
значит, параллельный телефон исключается. Девушка во время разговора
передавала трубку? Нет, она говорила без пауз, а если слушать одну трубку
вдвоем, не очень-то разберешь голос.
Что нового узнал он, Лева Гуров? Убийца видел его либо узнал о нем -
следовательно, очень близок к конюшне. Данный факт и ранее сомнений не
вызывал. Преступник подозрителен и обеспокоен. Мало. Он опытен, знает
структуру аппарата управления, фамилию начальника. Кое-что. Он умен, раз
сумел просчитать вариант: сотрудник, занимающийся розыскам убийцы, должен
в субботу, перед воскресным днем, когда вновь состоятся заезды, находиться
в кабинете, просматривать материалы, которые выносить из стен управления
не разрешается. Умен - также не ново. А вот способность к логическому
мышлению - уже характеристика. Такой склад ума значительно чаще
встречается у мужчин, чем у женщин. Все это хорошо, плохо другое. Потерпев
неудачу в Управлении внутренних дел, преступник, проверяя писателя,
займется редакцией журнала. Писатель Л.И.Шатров не штатный сотрудник
журнала, он лишь собирает материал для повести, одни его знают, другие -
нет.
Семья Гуровых жила в большой четырехкомнатной квартире в самом центре
города. Папа, мама, Лева и Клава, которая не считалась, а была на самом
деле членом, если не главой семьи. Клава была значительно старше и
генерал-лейтенанта и доктора наук, а Левчика Клава вырастила, так как
Александра (Левина мать) после войны все училась и на воспитание сына
времени не оставалось. Сколько Клаве лет, кажется, никто не знал. Лева
утверждал, что у нее и паспорта нет и никогда не было. Звали эту маленькую
сухонькую женщину Клавой совсем не панибратски, а в таком тоне, как
говорят: мать или - хозяйка. Клава и была в доме хозяйкой, полновластной и
довольно грозной. Все, не исключая отца, Клаву побаивались. Только в одном
вопросе ее власть была сильно ограничена - в воспитании Левы. Воспитанием
сына занимался сам генерал. Отец не собирался делать из него военного, был
довольно сух, но внимателен и справедлив. Все его требования сводились к
одному: будь человеком и мужчиной. Отметки и замечания в дневнике отца не
волновали. Спросит лишь, за что, пожмет плечами, мол, тебе жить, думай
сам. Держи слово, не будь трусом, не лги, не подводи друга, в общем, все
то же: будь человеком и мужчиной. Приспосабливаясь к требованиям отца.
Лева усвоил два основных понятия: хорошо и плохо. Так они и остались с
Левой, простые и всеобъемлющие слова-символы. Отец не признавал полутонов,
утверждая: все рассуждения о сложностях человеческой природы, которая
якобы не может делиться на элементарные половинки, не что иное, как
попытка плохое выдать за хорошее. От подобных рассуждений мама Левы
хваталась за голову и говорила: "Ваня, Ваня, какой же ты дикий,
невежественный человек". Мама Левы, отец звал ее Сашей, а Клава -
Александрой, была по профессии психиатром. Занимаясь исследованием
человеческой психики, познавая сложность ее организации и
противоречивость, она любила человека очень категоричного, не признающего
ничего, кроме черного и белого.
Когда Лева был маленький, категоричность отца ему нравилась своей
простотой и доступностью. Затем в какой-то период она его страшно
раздражала.
Когда Лева учился в старших классах, мама начала подсовывать ему
различные книжки по психологии. Книжки он с интересом или без оного
прочитал, после чего поступил не в медицинский, а на юридический
факультет. Мама расстроилась, а отец - нет. "Жизнь Левку определит,
поставит на нужное место, - считал он. - Если нет, то грош ему цена, а нам
с тобой, Саша, - три копейки".
Еще в университете Лева понял, насколько его родители самобытные
люди. Осознав это, Лева долго взвешивал: хорошо это для него, Левы, или
плохо? Существовали свои "за" и "против". "За" понятны, самым существенным
"против" являлось стремление Левы к самостоятельности. Как-то сложилось,
что вокруг него все время вращались сыновья и дочери, которые хвастались
не собственными успехами, а положением отца или матери. Лева же хотел
стать Львом Гуровым. Ведь никто не интересуется, кто папа у Льва Яшина?
Чтобы стать Львом Гуровым, необходимо стать личностью. Вот и решай: хорошо
это или плохо, когда рядом папа - генерал-лейтенант, а мама - доктор наук
и к ней чуть не со всей страны приезжают советоваться. Как ни крути, а ты
всего лишь их сын, иначе к тебе никто и не относится.
Когда Лева пошел работать в милицию, мама сказала: "Ужас. Я иногда,
как следователи выражаются, с их "клиентами" сталкиваюсь. Почти
стопроцентная патология". Папа же, пожав плечами, сказал: "Не артиллерия,
однако работенка мужская". Клава посмотрела на папу, затем на маму и
сказала: "Довоспитывались? В приличном доме милиционер будет жить".
В доме существовал установленный отцом обычай - делиться радостями и
держать при себе неприятности. Попавшего в переплет деликатно опекали и
никогда не расспрашивали. Каждый гордился своей сдержанностью, считал себя
чуть ли не йогом, в крайнем случае - индейцем-команчем, по лицу которого
невозможно определить, что именно он в данный момент чувствует.
Едва глянув на пришедшего с работы, Клава безошибочно ставила
диагноз. Если следовало ворчание на остывшие котлеты, значит, все в
порядке. Если Клава ставила еду молча, значит, так себе. Когда же она
начинала суетиться и на столе появлялись неизвестно откуда извлеченные
любимые человеком блюда, значит, плохо, "дело наперекосяк".
Логинова убили в воскресенье. Розыскное дело Лева завел во вторник, а
в среду вечером Клава подала ему на ужин бутерброды с черной икрой. Лева
очень любил черную икру. Клава ходила по квартире на цыпочках, шипела на
Ивана и Александру, словно кобра. В четверг она их предупредила, что
"милиционер" в пятницу, конечно, на дачу не поедет.
"Неожиданно", "так уж получилось", у отца накопились дела в городе, у
мамы организовался "непредвиденный" консилиум. Клава заявила, что у нее
давление, клубнику пусть черти собирают. Таким образом, на субботу и
воскресенье вся семья осталась в городской квартире. В будни все ели в
разное время и, конечно, на кухне, в выходной обедали обязательно в
столовой, причем стол без всякой нужды раздвигался, будто их было не
четверо, а двенадцать, покрывался белоснежной скатертью, доставался
парадный сервиз, хрусталь. Лева называл такие обеды - парад-алле.
Когда Лева вернулся с работы, стол уже сверкал хрусталем, мама
поставила в центре вазу с цветами, затем, решив, что цветы будут мешать,
перенесла вазу на сервант.
- Добрый день! - крикнул Лева, направляясь в ванную и снимая на ходу
пиджак. Умывшись, приведя себя в порядок перед зеркалом, Лева остался
доволен, полагая, что выглядит нормально. Молодости свойственно ошибаться,
за последние три дня Лева осунулся, под лихорадочно блестевшими глазами
появились темные круги.
Мама вновь переставила цветы, постучала в кабинет мужа.
- Ваня, кончай работать. Обед!
Генерал-лейтенант захлопнул "Три мушкетера", которые читал последний
час, сунул книгу на полку и, потирая руки, вышел в столовую.
- Ну, Клава, берегись! - заявил он воинственно.
Лева вошел в столовую из других дверей. Сегодня все было особенно
торжественно, мама надела вечернее платье, выглядела в нем моложаво, отец
- в строгом костюме, удивительное дело, на отце любая вещь сидела
безукоризненно, приобретая сразу дорогой вид.
Родители, стоя у серванта, что-то озабоченно обсуждали, их серьезные
лица не вязались с праздничной одеждой, цветами, парадно накрытым столом.
У отца с матерью какие-то неприятности, подумал Лева, задерживаясь в
дверях. Он представил себе, что произошло какое-то несчастье у мамы в
институте, и следователь прокуратуры возбудил уголовное дело. Инспектор
уголовного розыска икс начал работать и недрогнувшей рукой вписал мамино
имя в круг подозреваемых, так как она в такое-то время отсутствовала, в
показаниях разночтения. А.М.Гурова человек, безусловно, сильный, властный
и решительный. Психиатр А.М.Гурова проводила специальные экспертизы,
неоднократно имела дело с различными преступниками, накопила определенный
опыт. Мотив? Нужно обнаружить мотив. Что могло толкнуть Гурову на
убийство?
- Ну-ка, Левчик, пропусти старуху.
Он не заметил, как из кухни с подносом вышла Клава, а он загораживает
ей проход. "Левчик? Дела! Дома какие-то неприятности", - как и подобает
инспектору уголовного розыска, Лева обладал незаурядной проницательностью.
Он мгновенно принял решение развлечь родителей.
- Отец, ты умный и многоопытный, так ответь мне, пожалуйста, почему
мы профессиональную преступность ликвидировали, а профессиональные
преступники у нас остались? - спросил Лева, когда все садились за стол.
- Преступность - явление социальное, наше общество данную социальную
проблему разрешило, - ответил отец, - преступник же, как личность, предмет
исследования психолога. Вопрос к Саше, она у нас специалист.
- Личность не в Сахаре рождается и формируется. Люди, определенная
среда выпестовывают личность, - Лева взял у мамы тарелку, стал накладывать
закуску. - Саша, тебе золотую рыбку положить?
- Спасибо. - Последний год Лева порой называл маму по имени, ей это
нравилось. - Кого конкретно ты называешь профессиональным преступником?
Человека, который, кроме преступлений, ничем не занимается?
- Узко мыслишь, Саша, - ответил несколько покровительственно
инспектор. - В наших условиях ему приходится работать, хотя работа у
такого человека лишь ширма, профессия же у него - совершение преступлений.
Отец решил подогреть разговор несколько с другой стороны, взяв со
стола графин с водкой, спросил:
- Ты больше не работаешь сегодня?
- Налей, отец. Коньяк в доме есть?
- Коньяк? - отец поставил графин, пожал плечами. - Давай выпьем
коньяку.
Клава сегодня уже не командовала и сидела за столом тихо, словно
мышь. Она поднялась и поставила на стол коньяк.
- Мне завтра на работу к семи утра, я лягу пораньше. - Лева протянул
отцу большую рюмку. - Надо пить коньяк, отец, сейчас это модно. Твой сын
обязан шагать в ногу со временем.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утро было свежее, даже прохладное. Лева рассчитывал провести целый
день на солнце, поэтому надел дакроновый костюм, сшитый словно из
блестящей папиросной бумаги. Зябко передернул плечами. На стоянке
безнадежно выстроились такси. Лева, чувствовавший себя крезом, решительно
направился к головной машине.
Вчера вечером мама, заговорщицки подмигнув, принесла конверт и
положила перед каждым по сто рублей. Она получила какую-то
сверхнеожиданную премию, "деньги свалились с неба", и решила разделить их
поровну. Отец сказал, что купит себе наимоднейший спиннинг, Клава заявила,
что наймет садовника, который станет выхаживать "чертову клубнику", мама
решила разориться на французские духи, Лева же чистосердечно сказал:
истрачу на вино и женщин.
Все рассмеялись и не поверили, между прочим, зря не поверили, так как
Лева говорил абсолютно искренне. Когда же около девяти он ушел спать,
Клава и отец вернули маме деньги, она присовокупила к ним свою долю,
"премия" вернулась в домашнюю кассу.
У конюшен, как обычно, бродили добродушные собаки, доносился стук
копыт, катились коляски, перекликались наездники. Свернув в узелок
нехитрое свое хозяйство, ушел ночной сторож. Рогозин Леве лишь кивнул, а
вот подошедшая почти одновременно с ним Нина поздоровалась громко и
весело:
- Привет писателям! Какое утро! Ночь дождило, сейчас подсохнет,
дорожка будет легкая. - Она улыбнулась Леве открыто и дружелюбно, глаза у
нее были карие, с яркими желтыми блестками.
- Легкая? - пожимая ее сильную руку, удивился Лева.
- Запишите. Есть у нас такое выражение: легкая дорожка.
Нина вбежала в конюшню, достала из сумки пачку сахара, пошла от
денника к деннику, ласково разговаривая с лошадьми, угощала их.
Двигалась Нина легко и свободно, ступая на носки, отчего казалась
выше, стройнее, чистые линии сильных рук и ног делали ее похожей на
породистых скакунов. Сквозь легкое платьице просвечивали тонкие полоски
белья. Лева хотел отвернуться и не мог, смотрел и смотрел.
Лошади благодарно кивали, аппетитно хрупали сахаром.
- Умницы вы мои, дурашки любимые. Да, да, сейчас работать начнем. -
Нина смеялась. - Понимаете, писатель, они конюхов любят, а наездников не
очень. Конюх чистит, моет, кормит и холит, а наездник гоняет, работать
заставляет.
- Понятно, - севшим от волнения голосом ответил Лева, подошел ближе,
протянул руку, хотел погладить наездницу по обнаженному плечу. К его
счастью, она не заметила, перешла к следующему деннику.
- Видали дурака? Я его, бездельника, вчера настегала, вот он морду и
воротит, Нина вновь рассмеялась, похлопала жеребца по крупу. - Не хочешь,
глупый, не надо. Ты сегодня, между прочим, выходной.
Жеребец понял ее, повернулся, взял с протянутой ладони сахар, затем,
решив выдержать характер, обошел в дальний угол.
- Видали? Весь в отца. - Нина взглянула на часы, заторопилась,
крикнула: - Василий, Петр! На разминку! Михалыч! Где Колька? Нет, уволю,
уволю, уволю вас всех! - она убежала в свою комнату переодеваться.
В коридор вошли молодые наездники. Лева и не подозревал, что они уже
на конюшне. Рогозин выкатил коляску. Лева уже знал: тренируются в одной
коляске, на соревнованиях же едут в другой, более легкой и изящной. Он
переложил удостоверение в брюки, повесил пиджак в комнате наездников,
засучил рукава и, не спрашивая, что именно делать, начал вместе со всеми
выводить, держать, даже затянул два каких-то ремня, в которые ткнул
заскорузлым пальцем Рогозин.
Нина и наездники уехали. Лева достал сигареты и зажигалку, конюх
пробормотал, мол, трава, однако закурил.
- Нравится стерва-то наша? Вижу, нравится, - Рогозин сильно
затянулся, прищурившись, глянул на Леву. - Молодой. К девкам тебя как
магнитом тянет.
- А вы, Михаил Яковлевич, в молодости девчат гнали от себя?
Рогозин хмыкнул, вновь оглядел Леву снизу вверх, туфли осмотрел,
затем брюки, рубашку, уперся в глаза. Леве хотелось повернуться на
каблуках, разглядываешь, так уж валяй со всех сторон. Когда же он
встретился с Рогозиным взглядом, у Левы охота шутить пропала, инспектор
уголовного розыска почувствовал - сейчас конюх скажет важное, самое
главное. Лева напрягся, пытался взглядом подтолкнуть Рогозина, говори,
дорогой, говори.
Старый конюх в две затяжки прикончил сигарету, погасил о каблук и,
сунув окурок в карман, пошел по каким-то делам, словно не стоял рядом
человек, с которым он сейчас разговаривал. Ни полслова не обронил Рогозин,
думал же явно об убитом, хотел что-то сказать, раздумал. Все прошедшие дни
Лева удивлялся: никто не вспоминал погибшего наездника, ни разу не назвал
его имени, даже косвенно не упоминали о нем. Ведь он ходил здесь, ел с
ними и разговаривал, смеялся и ссорился. Вечер воскресенья и понедельник
они все провели в прокуратуре, во вторник Лева уже был здесь. Допрос у
следователя для любого человека потрясение, возникает естественное желание
поделиться, спросить, о чем спрашивали приятеля, что он ответил. Обычно
коллектив, где произошло несчастье либо преступление, несколько дней почти
не работает, все говорят и говорят, повторяя одно и то же, сочиняя и
придумывая новые подробности. Естественно, часто говорят о покойном,
вспоминают, какой душевный он был человек, даже если ругались с ним целыми
днями. Здесь же царила деловая, будничная атмосфера. Логинова здесь как
будто никогда не существовало. А ведь он здесь жил несколько десятков лет
- в последней комнате с левой стороны, где каждая вещь принадлежит ему.
Вот почему Лева не мог угадать характер и привычки Григорьевой по
обстановке: каждый предмет там принадлежал покойному.
Лева подошел к комнате мастера-наездника, толкнул приоткрытую дверь.
В лицо ему ударил яркий свет, который через вымытое до блеска окно заливал
просторную чистую комнату. Ни одной старой вещи в комнате не осталось.
Потолок побелен, под ним изящная современная люстра, стены оклеены обоями,
на месте коричневого коня висит фотография: группа вытянувшихся в
стремительном беге лошадей. Снимок прекрасный, сделан, безусловно,
профессионалом. В углу аккуратный шкаф, рядом небольшой диванчик, на столе
белоснежная скатерть, вазочка из чешского стекла, а в ней роза.
Полураспустившийся гордый цветок на длинном стебле. Пахнет чистотой и
чуть-чуть кофе. Обследовав комнату вторично, Лева заметил на полке
кофеварку и электрическую кофемолку.
- Намедни покрутила все, - сказал незаметно подошедший Рогозин. -
Дождалась своего часа. Добилась, девонька, - последнее слово он произнес
как ругань.
И тут Лева совершил поступок, о котором и не думал секунду назад: он
молча протянул Рогозину свое удостоверение. Конюх поправил очки, прочитал,
пощупал мягкую кожаную обложку, словно его убедила кожа, а не гербовая
печать и фотография. Вновь, как совсем недавно, он осмотрел Левины
ботинки, брюки, рубашку, заглянул в глаза, казалось, сейчас оттянет
заскорузлым пальцем губу и проверит зубы. Рогозин не выразил удивления,
вообще не проявил никаких эмоций, вернул документ и сказал:
- Значит, не дураки. Конешно, разве ж Гладиатор может человека
зашибить? Убили Лексеича, мешал он тут, торчал, как старый дуб, посередь,
- он не нашел подходящего слова, лишь указал на Нинину комнату и,
сгорбленный, длиннорукий, зашагал по коридору между стойлами.
Услышал Лева, как звякнуло пустое ведро, еще какие-то звуки, темная
фигура конюха мелькнула в ярком проеме ворот конюшни и исчезла. Лева
остался один, в конюшне тихо, лишь изредка всхрапнет лошадь, стукнет
копытом о перегородку.
Он подошел к конюху, который возился у полки с подковами.
- Черт бы их побрал, - сердито бормотал он. - Теперь Рогозин подкову
потерял.
Лева насторожился. Одну подкову вынес он сам, конюх сказал: "Теперь".
Значит, не первая подкова пропала?
- Теперь две придется Ивану заказывать. Григорию и Розке, - конюх
оглядел непарную подкову. - Правая передняя, а Григорию левая задняя
требуется.
Лева вспомнил - кровь обнаружили у Гладиатора на левой задней ноге.
Убийца учел даже такую мелочь. Времени же согласно разработанной версии у
преступника на подготовку и обдумывание не было. Вернулся Рогозин.
- Михаил Яковлевич, вы где в то время находились? - Лева не уточнял,
какое "то время"; они понимали друг друга. - На кругу вас не было. Не
ходите вы туда.
- Не хожу, - согласился Рогозин, взял две подковы и пошел к воротам.
Лева понимал, конюха говорить не заставишь, захочет сам, дело иное, а
нет, так хоть весь уголовный розыск с прокуратурой вместе приводи, упрется
- и конец.
Обливаясь потом, скидывая на ходу модную куртку, подбежал конюх Коля,
затравленно взглянул на Леву и Рогозина.
- С первой разминки не вернулась? Я уже час здесь. Час назад пришел,
- толстыми непослушными пальцами он расстегивал пуговицы, испуганно
поглядывая в сторону поля, переодевался.
На взмыленной лошади подъехала Нина.
- Умница, умница, - говорила она лошади, - хорошо работала сегодня.
Коля схватил кобылу под уздцы, сунул ремни Леве, начал быстро
распрягать и говорить:
- На одно мгновенье опоздал, Нина Петровна. Вы еще на поле не
въехали, и побежал. За вами дернулся, да разве догонишь. Верно, писатель,
а? Вот и писатель видел, Михалыч подтвердить может.
Нина не отвечала. Коля быстро повел лошадь выгуливать. Подъехали
молодые наездники, работа закипела.
Лева же занялся своим делом. Ну, хорошо, Коля и молодые наездники тут
без году неделю, разбираются в лошадях слабо. Нина же понимает, мог Гриша
ударить человека или нет? Наверняка знает, не Гладиатор убил наездника,
человек убил. В прокуратуре она ничего не сказала. Мало того, утверждая,
что Рогозин находился на круге, она лгала. Лева вспомнил ее стройную
приподнятую на носки фигурку, мягкие законченные движения, в рыжих
блестках карие глаза. Ложь - противного, какого-то химического цвета, она
корявая, хромая, кособокая, если и округлая, то липкая, вонючая.
Представления Левы о Нине и лжи никак не сочетались. И все-таки, как
подсказывала ему интуиция, Нина лгала, Нина лгала в данной истории все
время, по крайней мере - много. Значит, неправильно он Нину видит, неверно
оценивает, красота ее лишь прикрытие.
- Парень! - издалека донеслось до Левы. Он слышал и не слышал, к себе
данный возглас не отнес точно. Лишь когда повторили громче, Лева поднял
голову.
- Парень! - Рогозин стоял в воротах конюшни, манил пальцем.
Лева вошел, щурясь, никак не мог он привыкнуть к резкому переходу от
света к тени, остановился, затем поспешил за Рогозиным, который был уже в
дальнем конце, у комнаты Нины.
- Сядь, - Рогозин указал Леве на стул, посмотрел в окно и потом в
течение всего своего рассказа смотрел на клочок видневшегося в окне неба.
- Ты не отстанешь, мне же скрывать не дело. Было все так. Ехать в тот день
на Григории должна была она, - Лева уже отметил, что Рогозин Нину по имени
не называет, либо - она, либо ругательно. - Накануне предложила Лексеичу,
мол, ты давай, я прихворнула вроде. Точно врала, здоровая по конюшне
шастала. Лексеич, конешно, обрадовался, на Григории ехать всегда почетно.
Ну, день тот был как день, воскресенье, одним словом, сам теперь видишь.
Лексеич с утра пришел чистый, бритый, без вчерашнего духу, он на заезд
всегда такой являлся. "Маленькая" у него была и пиво, так то после езды.
Если бы ему каждый день ездить давали, он бы ее в рот, зеленую, не брал.
Рогозин говорил трудно, с паузами повторялся, отворачивался к окну.
Леве все это мешало, но он твердо знал: перебивать вопросами нельзя. Может
замолчать Рогозин, тогда пиши пропало.
- Заявился Лексеич с утра в новой рубахе с галстуком. Я его с
галстуком в жизни не видел и удивился. Он мне, точно не помню, вроде того:
мол, мы с тобой, Михалыч, покажем, кто мы такие есть. Подзабыли некоторые,
так можно им мозги прочистить. Сильно взъерошенный он был. Я молчу, знаю,
отойдет, сам расскажет. Промял он Григория, как положено, сам прогулял,
сам протер. Я ему подсобил, запряг, перед ездой он мне вдруг и шепни: "За
меня сегодня деньги в одинаре платить будут". Я понял, шутит. Он открытый
фаворит, цена ему по кассе рупь с гривенником.
Уехал. Тут дела, дела. Подчищаем. Григорий от нас в тот день
последним ехал. Двухлетки (так Рогозин молодых наездников называл)
прихватили своих барышень и ушли. Она тоже переоделась, убралась на круг.
Мы с Колькой приборку кончаем. Слышу, шум у соседей, вернулись, значит.
Лексеич подкатил, смеется, как малый, таким веселым я после смерти его
Сани и не видал. Прямо заливается. Григория обнял, в морду поцеловал и
пошел, знаю, принять стаканчик. От Семеныча, сосед наш, приходят, говорят:
Лексей чудом, концом выехал. Молчу, не верю. Веселая - классная кобыла.
Гастролер - тоже слов нет, стоящий жеребец. Однако не с Григорием же им
равняться. Он таким фору завсегда даст. Лексеич здесь недолго пробыл,
вышел, глазки поблескивают...
Рогозин замолчал, глядя в окно, будто видел там смеющегося
помолодевшего Логинова.
- Колька, шалапут, переодеваться пошел, я Григория прогулял, в
порядок привел. Колька заявляется, гляжу, пьяненький. Где, думаю, хлебнул,
крепко хлебнул? Лексеич ему в жизни не даст. Чтобы припасти на конец дня,
