Дама в автомобиле в очках и с ружьем | |
верное, что я сумасшедшая, а он поддался бреду сумасшедшей, во всяком
случае, как я теперь понимаю, его взгляд выражал именно это. В его гла-
зах я вроде бы прочла, что сейчас он меня ударит. Кажется, я подняла ру-
ку, чтобы защититься от удара.
В тот же момент от резкой боли под ложечкой у меня перехватило дыха-
ние и я скрючилась. Но прежде чем я успела упасть, он схватил меня в
охапку и потащил к дверце машины. Помню, как с затуманенным сознанием я
лежала на передних сиденьях машины, помню стук захлопываемого багажника
и удаляющиеся шаги Филиппа. Больше не помню ничего.
Много позже, когда я очнулась, кругом царила тишина, в машине я была
одна, мне удалось сесть и придвинуться к рулю, я жадно ловила ртом ноч-
ной воздух и плакала. Мои очки валялись в ногах на коврике. Надев их, я
увидела, что часы на щитке показывают час ночи. Одергивая на коленях
платье, я обнаружила бумажку, которую Филипп извлек из халата мертвеца.
Я включила свет.
Это оказалась телефонограмма, принятая, судя по бланку, аэропортом
Орли. Адресована она была некоему Морису Кобу, пассажиру рейса 405 авиа-
компании "Эр-Франс". Принята и записана угловатым почерком стюардессы 10
июля в 18 часов 55 минут. Я не сразу высчитала, что это было в пятницу,
двое с половиной суток назад, но, когда я это поняла, все происшедшее со
мной в течение последних двух дней всплыло в моей памяти как сплетение
ужасов в кошмарном сне.
На бланке было написано:
"Не уезжай. Если ты не сжалишься надо мной, я поеду за тобой в
Вильнев. Я в таком отчаянии, что мне уже все равно."
И подпись: "Дани".
В графе "Отправитель" был указан мой парижский телефон.
Дорога, освещенная луной, без конца петляла над морем. Это все, что я
помню. Не знаю, как я доехала до гостиницы "Белла Виста". Не знаю даже,
понимала ли я, что возвращаюсь туда. Было холодно. Мне было холодно. Ду-
маю, я даже не вполне осознавала, что нахожусь на Юге. Скорее, мне каза-
лось, что я на дороге в Шалон и только что рассталась с доктором, кото-
рый наложил мне на руку лубок, с владельцем станции техобслуживания, с
жандармом на мотоцикле. Сейчас я встречусь с Филиппом на набережной Со-
ны, но теперь уже я не остановлюсь, нет, не остановлюсь, и все будет
иначе.
И еще я думала о своем белом костюме. "Нужно обязательно забрать его!
- эта мысль не покидала меня. Я ехала и думала об этом оставленном в
гостиничном номере костюме как о чем-то таком, что поможет мне вернуть
утраченное равновесие: костюмэто то, что принадлежало мне до пятницы 10
июля, и, обретя его, я снова обрету себя.
В Кассисе на пристани еще горели огни, из открытого бара доносились
звуки электрогитары, несколько молодых людей стали бесноваться перед мо-
ей машиной, и мне пришлось остановиться. Один из них перегнулся через
дверцу и, дыша на меня табаком и вином, поцеловал прямо в губы. Потом я
поехала вдоль пляжа с белой галькой и наконец увидела мавританские башни
гостиницы. Сквозь листья пальмы проглядывала круглая полная луна.
Ночной портье в белом форменном костюме с золотыми галунами дал мне
ключ от номера. Кажется, он говорил мне что-то о лошадях, о том, какая
из них выиграла скачки, и я отвечала ему вполне естественным голосом. И
только заперев на ключ дверь своей комнаты, я снова разрыдалась. Слезы
из моих глаз текли ручьями, и я не могла их остановить, словно это были
не мои слезы. Я взяла с кровати жакет от костюма и крепко прижала его к
груди. От него исходил запах духов, моих духов, которыми я душусь уже
много лет, запах моего тела, но это не ободрило меня, скорее наоборот.
Я разделась и, расстелив костюм в изножье кровати, легла в постель,
держа телефонограмму в правой руке. Прежде чем погасить свет, я перечи-
тала ее несколько раз. Спустя некоторое время я снова зажгла ночник и
снова прочла ее.
Я не знаю никакого Мориса Коба. Я не посылала этой телефонограммы. В
пятницу 10 июля в 18 часов 55 минут я находилась в квартале Монморанси,
я как раз приступала к работе и была с Каравеями и их девочкой. Значит,
в это время кто-то проник в мою квартиру на улице Гренель и, воспользо-
вавшись моим телефоном и моим именем, отправил телефонограмму. Это ясно
как день.
На прикладе ружья, обнаруженного в "тендерберде", стоят инициалы "М.
К.", то есть инициалы Мориса Коба. Эта связь между ружьем и телефоног-
раммой показывает, что труп в мою машину подсунули не случайно, как мож-
но было бы подумать, что в этот кошмар совершенно сознательно ввергли
именно меня. Дани Лонго. Это тоже ясно как день.
Не знаю, спала ли я. Время от времени подробности моей поездки, начи-
ная с Орли, врывались в мой сон так отчетливо и грубо, что я открывала
глаза. Белый прямоугольник карточки на конторке в гостинице "Ренессанс".
Раздраженный голос администратора: "Лонго, Даниель Мари Виржини, двад-
цать шесть лет, служащая рекламного агентства, разве это не вы?" Кто-то
появляется за моей спиной в туалете станции техобслуживания. Жандарм ша-
рит по моей машине лучом фонарика и требует, чтобы я раскрыла свою су-
мочку. Маленькая девочка по имени Морин. Все утверждают, что видели ме-
ня, говорили со мной, что в субботу на исходе ночи я ехала в Париж.
Наступил рассвет. Я лежала с открытыми глазами, смотрела, как утрен-
ний свет постепенно просачивается в мою комнату, и думала: "Нет, это не
просто дурацкая шутка, которую сыграл со мной шофер грузовика, случайно
встретившийся мне на дороге, это продуманный заговор против меня. Бог
знает для какой гнусной цели, но кому-то необходимо было обставить все
так, будто в субботу на рассвете я ехала по шоссе Макон - Аваллон. И
этот "кто-то" воспользовался не только моим телефоном, но и моим именем
и, надев так же, как я, белый костюм и темные очки, выдал себя за Дани
Лонго. Все, кто уверял, что видели меня, говорили правду. Они действи-
тельно "видели", но не меня, а другую женщину, в другой машине, кото-
рая..."
И тут я заходила в тупик.
Я вскочила на кровати и чуть не закричала. Это безумие. Никакого за-
говора не было и не могло быть. Как бы я себя ни утешала, но никто не
смог бы, если только он не обладает даром ясновидения, заранее связать
меня телефонограммой с каким-то неизвестным мертвецом, которого потом,
почти через двое суток, где-то у черта на рогах, в сотнях километров от
моего дома, засунут ко мне в машину. Тем более никто не мог заранее
предложить какой-то женщине на одном из отрезков автострады. N 6 выда-
вать себя за меня, Дани Лонго, за двенадцать, а может, даже за пятнад-
цать часов до того, как я там появлюсь. Никто, никто в целом свете не
мог знать в пятницу, в 18 часов 55 минут, да и в субботу на рассвете,
что на меня найдет такое безрассудство и я как идиотка угоню машину шефа
и поэтому действительно буду катить вечером по автостраде. N 6 к морю.
Никто. Я сама этого не знала.
Я говорила себе: "Подожди, подожди, подумай еще, этому наверняка есть
- должно быть! - какое-то объяснение". Но его не было. Самое страшное
заключалось в том - у меня голова шла кругом от ужаса, - что я сама не
знала, что поеду. Значит, все началось помимо меня и вообще помимо кого
бы то ни было, ни одно человеческое существо не могло послать эту теле-
фонограмму, не могло выдавать себя на автостраде за Дани Лонго. Остается
только думать, что еще за сутки до того, как я неожиданно для себя реши-
ла воспользоваться "тендербердом", какая-то сверхъестественная сила ос-
тановила свой выбор на мне, подчинила меня своей воле - и вообще весь
мир обезумел.
Кто-то остановил свой выбор на мне. Подчинил своей воле. Оказался за
моей спиной. Моя искалеченная рука болит. Болит и под ложечкой, в том
месте, куда ударил меня Филипп. Это возмездие. Возмездие за моего сына,
убитого четыре года назад, в Цюрихе, прежде чем он появился на свет.
Кто-то за пределами нашего мира неотступно и неустанно преследует меня.
Мне снова стало казаться, будто я живу в чьем-то чужом сновидении. И мне
хочется, больше всего на свете хочется тоже уснуть - или нет, лучше
пусть проснется тот, кому все это снится, пусть вокруг станет тихо и
мирно, пусть я умру и все забуду.
Понедельник, 13 июля. Утро.
Цветочки на обоях в моей комнате. Голубые с красными тычинками. Гряз-
ная повязка. Часы на правой руке тикают у самого уха. Из-под простыни
торчат мои голые ноги. Я спускаю их на горячий коврик, как раз на то
место, куда падают лучи солнца. Под моим окном, в бассейне, две светло-
волосые девушки плывут рядом, широко и бесшумно взмахивая руками. Сквозь
неподвижные листья пальм виднеются раскаленное небо и море, то самое мо-
ре, которое я мечтала увидеть. Все такое ясное, светлое.
Я нашла на умывальнике кусочек рекламного мыла и выстирала белье, ко-
торое сняла с себя накануне. Чем пахло мыло? Теперь уже не помню. Как не
помню и того, что я в действительности пережила. Некоторые детали вдруг
отчетливо всплывают в моей памяти, а другие улетучились. А может быть, и
эти отчетливые воспоминания - плод моей фантазии? Теперь-то я знаю, что
безумие именно в этом и состоит, в этих подробностях - голубые цветочки
с красными тычинками, грязная повязка, солнце среди пальм, - во множест-
ве точных деталей, которые не связаны между собой и ни к чему не приво-
дят, кроме как к самой себе.
Я могла бы провести в этом номере весь день, а потом еще один день, и
еще один день, не двигаясь, могла бы стирать и стирать все те же труси-
ки, все тот же лифчик, до тех пор пока не осталось бы мыла, не истерлась
бы вся ткань, пока не исчезло бы все - и ребенок, и кровь, - и не нужно
было бы лгать даже себе.
Время от времени со мной разговаривала Матушка. Это она заставила ме-
ня заказать кофе в номер, она заботилась обо мне, она за меня моими ус-
тами говорила по телефону, она словно вселилась в меня. Это она сказала
мне: "Дани, Дани, очнись, посмотри, на кого ты похожа". Я взглянула на
себя в зеркало над умывальником. Я старалась прочесть, что кроется за
моим взглядом, понять, что за тайна скрыта в моей голове, в моей душе,
тайна, которая бьется, как попавшая в сети птица.
Потом я выпила две чашки черного кофе, приняла холодный душ, и мне
стало легче. Время - лучший лекарь. Надо только переждать, подводной
лодкой залечь на дно. И тогда я снова услышу голос Матушки. Что-то во
мне словно погружается в глубокий сон, и я на некоторое время успокаива-
юсь, мне становится легче.
Я надела белый костюм, темные очки, перевязала руку мокрым бинтом.
Разыскивая в сумочке гребенку, я обнаружила, что Филипп, покидая меня во
второй раз, забрал все мои деньги: и конверт, и кошелек были пусты.
Кажется, пропажа не огорчила меня. В конце концов, его поступок ес-
тествен, это я могу легко объяснить. Больше того, если бы Филипп остался
со мной, я все равно отдала бы ему деньги. У него не было ни гроша, и я
рада за него. А в остальном пусть убирается к черту.
К тому же, поскольку до этого ни одна мысль, кроме мысли о том, что
мне делать-идти в полицию и во всем сознаться или же броситься в море, -
не приходила мне в голову, то кража Филиппа даже помогла мне, действи-
тельно помогла. Я подумала, что прежде всего мне нужно найти отделение
Национального банка и получить деньги по чеку. Матушка сказала: "Это ра-
зумнее, чем сидеть в номере и терзаться. Благословляю тебя".
Я спустилась в холл, спросила у администратора, как проехать в отде-
ление банка, и предупредила, что оставляю номер за собой. "Тендерберд"
был на том же месте в саду, где я его поставила, раскаленный от солнца.
Я обругала себя за то, что не отвела его в тень, но, сев за руль, не по-
чувствовала запаха, которого так боялась. Я изо всех сил старалась не
думать о том, во что должен превратиться в такую жару труп человека,
убитого чуть ли не трое суток назад. Я привыкла подавлять свои мысли.
Сколько я себя помню, мне всегда приходилось бороться против какой-ни-
будь ужасной картины, которую рисовало мое воображение. Моя рыдающая
мать, которой обривают голову за несколько минут до того, как она выбро-
силась на улицу с третьего этажа; ее распростертое на тротуаре тело. Или
отец, кричащий под вагоном внезапно тронувшегося товарного состава. И я
твержу себе: хватит, остановись, дуреха, но, в общемто, разве можно
что-нибудь забыть?
Всюду солнце. Я поставила машину на теневой стороне главной улицы
Кассиса, которая вела на пристань. Опустила верх машины, чтобы ветер
развеял дурной запах и мои страшные сновидения. В банке, куда я вошла,
было чисто и покойно. Мне сказали, что я могу получить со своего парижс-
кого счета семьсот пятьдесят франков, но так как я уже потратилась в
Фонтенбло, то взяла всего пятьсот. Матушка сказала мне: "Возьми все, что
можно, эти деньги пропадут, беги за границу, исчезни". Но я ее не послу-
шалась.
Ожидая, когда мне выдадут деньги, я увидела большую дорожную карту на
стене и вспомнила одну фразу в телефонограмме: "Я поеду за тобой в
Вильнев". Я посмотрела, нет ли Вильнева в районе автострад N 6 и N 7,
между Парижем и Марселем. Их оказалось столько, что поначалу у меня
опустились руки: Вильнев-Сен-Жорж, Вильнев-ла-Гийар, Вильнев-сюр-Ионн,
Вильнев-л'Аршевек, Вильневлез-Авиньон и много еще других городков с этим
названием, не считая, конечно, деревушек, которые не помечены на карте.
Я взяла на заметку Вильнев-ла-Гийар, который неподалеку от Фонтенбло,
где я в последний раз открывала багажник и видела, что он пуст, а также
Вильнев-сюр-Ионн, около Жуаньи, где я встретилась с похитителем фиалок.
Но скорее всего, оба эти городка не имеют никакого отношения к моей ис-
тории. Матушка сказала: "Совершенно никакого, если вспомнить телефоног-
рамму. Она была адресована пассажиру самолета. Кто же полетит в
Вильнев-ла-Гийар, который в пяти сантиметрах от Парижа, можешь сама из-
мерить".
Я получила деньги, спрятала их в сумочку и спросила, есть ли в Касси-
се агентство путешествий. Оказалось, есть: в соседнем доме, всего лишь
выйти из одной двери и войти в следующую. Это я приняла за хорошее
предзнаменование, тем более что на объявлениях, почти одинаковых, выве-
шенных на двери банка и агентства, я прочла, что сегодня, в понедельник
13 июля, они работают до двенадцати часов. Бог дал мне возможность полу-
чить деньги, и у меня оставался еще целый час. Матушка спросила: "Для
чего?" Я и сама хорошенько не знала. Может, просто чтобы двигаться, что-
бы сделать еще что-то, свойственное живому существу, чтобы побыть на
свободе до того, как в моей машине обнаружат труп и меня схватят, бросят
в темную камеру, где я буду сидеть скрючившись, обхватив голову руками,
как младенец во чреве матери, как в те времена, когда меня носила в сво-
ем теле Рената Кастеллани, по мужу Лонго, родом из Сан-Аполлинаре, про-
винция Фрозиноне.
Я попросила дать мне расписание рейсов "Эр-Франс" и, выйдя из
агентства, принялась изучать его, стоя на залитом солнце тротуаре, по
которому толпой шли на пляж курортники. Указанный в телеграмме рейс 405,
обслуживаемый "каравеллами", был прямой рейс Париж - Марсель, вылет из
Орли по пятницам (кроме праздников) в 19.45, прибытие в Марсель (аэро-
порт Мариньян) в 20.55. Я сразу же подумала: "Вильнев, который я ищу,
должен быть Вильнев - лезАвиньон, так как другого, южнее, на карте нет".
В то же время в моей памяти зашевелилось что-то неприятное, я никак не
могла определить что именно, вытащить это на поверхность, но оно трево-
жило меня.
Я поискала глазами "тендерберд", он стоял у противоположного тротуа-
ра. Вдруг мне вспомнилась карточка на конторке в гостинице "Ренессанс" в
Шалоне, и я поняла, что меня тревожит. Ведь именно в "Ренессансе" мне
сказали, что, когда я якобы останавливалась у них в первый раз, я ехала
из Авиньона. Я им ответила, что это чепуха. "Вот видишь, - сказала мне
Матушка, - все специально подстроено, чтобы погубить тебя, все предус-
мотрено заранее. И если теперь в твоем багажнике обнаружат труп, кто же
тебе поверит, что ты ни при чем? Умоляю тебя, беги, беги куда глаза гля-
дят и никогда не возвращайся". Но я опять не послушалась ее.
Я пошла на пристань. Накануне, когда я спрашивала дорогу в гостиницу
"Белла Виста", я заметила в конце набережной почтовое отделение. Сейчас,
проходя мимо, я вспомнила, как здесь же, но только несколькими часами
позже, какой-то подвыпивший молодой человек чмокнул меня в губы, и не-
вольно обтерла рот забинтованной рукой. Я ответила Матушке: "Не волнуй-
ся, подожди, я еще не начала защищаться. Я совсем одна, это правда, но
ведь я всегда была одинока, и пусть даже весь мир ополчится против меня,
он меня не одолеет". Одним словом, я собиралась с силами.
На почте было темно, особенно после яркого солнца на улице, и мне
пришлось сменить очки. Я увидела прикрепленные к конторке несколько те-
лефонных справочников всех департаментов. Я раскрыла справочник абонен-
тов департамента Воклтоз. Некий Морис Коб действительно проживает в
Вильневе-лез-Авиньон.
В глубине души я, видимо, на это не рассчитывала: сердце мое гулко
застучало. Не могу объяснить, что я почувствовала в этот момент. Это бы-
ло напечатано, это было нечто отрезвляюще холодное, реальное, гораздо
более реальное, чем телефонограмма, переданная из моей квартиры, чем
труп, запертый в багажнике машины. Любой человек - и не только в послед-
ние два дня, но и за много месяцев до этого - мог раскрыть толстую теле-
фонную книгу и прочитать эту фамилию и этот адрес. Да, и я не в силах
ничего объяснить.
В книге значилось: "Морис Коб, инженер-строитель, вилла Сен-Жан, шос-
се Аббей".
И опять во мне зашевелилось какое-то воспоминание или Бог его знает
что, зашевелилось, пытаясь добраться до моего сознания. Вилла Сен-Жан.
Шоссе Аббей. Инженер-строитель. Вильнев-лезАвиньон. Нет, ничто не вызы-
вало во мне никаких ассоциаций, это смутное воспоминание рассеялось, и у
меня вообще уже не было уверенности, что оно появлялось.
Я раскрыла еще один справочник, департамента Ионна. Там я прочла, что
в Жуаньи есть несколько бистро, но на автостраде N 6-только одно: "Вете-
ран дороги", ее владелец - Т. Поззон. Это, должно быть, то самое бистро,
где я останавливалась и где водитель грузовика похитил у меня фиалки. Я
запомнила номер телефона: 5-40 - пять сорок - и вышла на улицу.
Когда я вернулась к машине, солнце было уже высоко и тень прикрывала
ее только наполовину, но я даже не успела встревожиться по этому поводу.
Перед машиной стояли два жандарма в форме цвета хаки.
Я увидела их в последнюю минуту, когда уже чуть не наткнулась на них.
Я всегда хожу глядя в землю - из страха, что не замечу какого-нибудь
слона и споткнусь о него. До восемнадцати лет у меня не было очков с та-
кими хорошими стеклами, как сейчас, и я то и дело летала вверх тормашка-
ми, за что меня и прозвали "камикадзе". И особенно часто я сталкивалась
- о, этот кошмар преследует меня до сих пор! - с какой-нибудь большой
детской коляской, оставленной у подъезда дома. Однажды потребовались три
человека, чтобы вытащить меня из-под нее.
И вот, подняв глаза и увидев - удар, от которого можно грохнуться в
обморок, - около "тендерберда" двоих жандармов, я чуть было не бросилась
наутек. Матушка сказала мне: "Да ты что! Не останавливайся, не гляди на
них, пройди мимо". Но я все же остановилась.
- Это ваша машина? Я сказала "да". Вернее, попыталась это сказать, но
не смогла издать ни звука. Оба жандарма были высокого роста, и тот, ко-
торый выглядел помоложе, как и я, носил темные очки. Он-то и заговорил
первым. Попросил меня предъявить документы. Я обошла машину, чтобы дос-
тать их из ящичка для перчаток, а в это время жандармы, не говоря ни
слова, направилась к багажнику. Матушка сказала мне: "Ну что же ты сто-
ишь как чурбан, вот теперь нужно удирать, спасайся, беги скорей, делай
же что-нибудь". Я подошла к жандармам и протянула тому, что помоложе,
конверт с документами на машину. Он взял их, взглянул на технический
паспорт и сказал:
- Водительские права, пожалуйста.
Я вынула их из своей сумочки и дала ему. Он посмотрел их, снова
взглянул на технический паспорт и спросил:
- Что значит МРК?
- МРК?
С некоторым раздражением он усталым жестом сунул мне технический пас-
порт под нос. В графе "Имя владельца" значилось: "Общество МРК", это я
прочла еще в Орли. Но я не знала, что означают эти буквы.
Сглотнув слюну, я сказала:
- Рекламное агентство.
- А поточнее? Я ответила наобум:
- "Международное рекламное агентство Каравея".
- Кто такой Каравей?
- Основатель агентства. Но теперь оно принадлежит мне. Вернее, я уп-
равляю им, ясно?
Он пожал плечами и ответил:
- Мне ясно главным образом то, что прямо перед вашей машиной висит
знак, запрещающий стоянку. Вы давно в Кассисе?
- Я приехала вчера вечером.
- В следующий раз будьте внимательнее. Эта улица и без того достаточ-
но узкая, и если все будут следовать вашему примеру...
И тут уж он как пошел, как пошел... А я наконец-то смогла вздохнуть с
облегчением. Жандарм вернул мне документы, снял фуражку, чтобы вытереть
платком пот со лба, и, переглянувшись со своим напарником, сказал мне:
- Вы думаете, если вы красивая девушка и у вас такая огромная машина,
то вам все дозволено. Вот так-то...
И тут у меня на глазах чуть не случилось то, чего я боялась больше
всего на свете: второй жандарм, постарше, который за все это время так и
не произнес ни слова, а только с легкой усмешкой внимательно слушал и
машинально водил большим пальцем по замку багажника, вдруг нажал на ме-
таллическую кнопку. И кнопка подалась под его рукой! Прошлой ночью я
возвращалась из Марселя как сомнамбула и забыла запереть багажник на
ключ. В Марселе я открывала его по просьбе Филиппа. И замок так и остал-
ся незапертым.
На моих глазах большой палец жандарма надавил на кнопку, оторвался от
нее и снова надавил, уже сильнее. Я услышала, как щелкнул замок, и пос-
пешно прижала крышку багажника правой рукой. Вероятно, слишком поспешно,
потому что жандарм в темных очках вдруг в недоумении замолк. Он посмот-
рел на багажник, потом на меня и, несмотря на темные стекла своих очков,
наверняка заметил, как я побелела. Он спросил меня:
- Вам нехорошо? Я кивнула. Я безнадежно пыталась что-нибудь сказать,
чтобы отвлечь его внимание от машины, на которую он снова посмотрел, но
не могла ничего придумать. Второй жандарм тоже смотрел на мою руку,
словно прилипшую к крышке багажника. Я убрала ее. После нескончаемого
молчания тот, что помоложе, наконец сказал, уже уходя:
- Ничего, держитесь. А в следующий раз ставьте машину на стоянку.
Он притронулся указательным пальцем к фуражке, и оба они, не оборачи-
ваясь, пошли по тротуару к пристани. Дрожащими руками я отыскала в су-
мочке ключи. Заперла багажник. Затем, сев за руль, застыла на несколько
минут, уставившись неподвижным взглядом в пространство, и только потом
нашла в себе силы тронуться с места. Меня трясло. Я очень чувствительная
психопатка.
В номере гостиницы "Белла Виста" жужжал вентилятор, не принося ни
капли прохлады, в лучах солнца плясали пылинки. Я закрыла ставни, разде-
лась и легла на застланную постель, поставив телефон рядом с собой.
Я попросила телефонистку заказать мне два номера: 5-40 в Жуаньи и до-
машний телефон одного художника из агентства, некоего Бернара Тора, с
которым я была дружна и который несколько раз сопровождал шефа в Женеву
на встречу с представителями фирмы Милкаби. Он должен знать, в какой
гостинице обычно останавливается Каравей. Я позвоню Аните, признаюсь,
что уехала на ее машине, и скажу, что мне нужны ее свидетельские показа-
ния, чтобы вызволить меня из беды. Анита мне поможет.
Бистро в Жуаньи мне дали первым, так удачно, почти сразу же. Я попро-
сила к телефону хозяина. Он не сразу припомнил меня. Белый костюм, свет-
лые волосы, темные очки, американская машина - нет, это ему ни о чем не
говорит. Но когда я сказала, что какой-то шофер грузовика с ослепи-
тельной улыбкой настоял, что он заплатит за меня, хозяин вспомнил его:
- Высокий брюнет, что ездит на "сомюа"? Еще бы я его не знал! Это
Жан, Жан с "сомюа". Он проезжает здесь каждую неделю.
- Простите, Жан, а как дальше? Я не расслышала.
- "Сомюа - это марка грузовика, который он водит. А фамилии его я не
знаю. Он марселец, и его все называют Рекламной Улыбкой.
Как смешно, ведь и я прозвала его так же. Я рассмеялась. Я была до-
вольна. Наконец я нащупала какую-то нить, и мне уже казалось, что все
мои неприятности, как по волшебству, скоро рассеются.
- Вы говорите, он марселец? Вы не знаете, сейчас он в Марселе? Где бы
я могла найти его?
- Вы слишком много хотите от меня. Я знаю только, что в субботу он
ехал на Юг. Но где он сейчас, понятия не имею. Если хотите, я могу ему
передать что нужно, когда он будет возвращаться.
Я ответила, что тогда будет слишком поздно, мне необходимо разыскать
его немедленно. "Ах, вот как! - воскликнул хозяин, а потом так долго
молчал, что я даже подумала, не повесил ли он трубку. Но нет. Он вдруг
сказал мне:
- Подождите, мадемуазель, я кое-что придумал. Одну минутку.
Теперь я слышала в трубке гул голосов, стук посуды. Я пыталась восс-
тановить в памяти это бистро, в котором была два дня назад. Длинная де-
ревянная стойка, фотографии разбитых грузовиков, трехцветная афиша,
объявляющая о гулянье 14 июля. Я представила себе закусывающих шоферов,
красные круги на клеенке - следы от стаканов с вином. И сама внезапно
почувствовала сильный голод и жажду. Со вчерашнего дня я выпила только
две чашки кофе. В трубке раздался чей-то голос:
- Алло! Кто у телефона?
- Меня зовут Лонго, Даниель Лонго. Я сказала мсье, который со мной
разговаривал...
- Что вы хотите от Рекламной Улыбки? Мой новый собеседник тоже гово-
рил с южным акцентом, както присвистывая, и голос его звучал недовольно,
видно из-за того, что его оторвали от обеда. Я снова изложила все с са-
мого начала, беспрерывно повторяя "простите, мсье", "сами понимаете,
мсье".
В ответ он сказал:
- Рекламная Улыбка - мой товарищ по работе. Поэтому я хочу знать, с
кем имею дело. Если вы в него втюрились, это одно, но если речь идет о
чем-то еще - в конце концов, откуда мне знать, что там у вас на уме, -
то я не хочу подводить друга. Вы понимаете меня? Вот станьте на мое мес-
то...
В общем, как завелся... Я думала, у меня будет нервный припадок. Но
все же, когда мне удалось вставить слово, я сумела сохранить все тот же
смиренный тон. Я сказала, что он угадал, я действительно хотела пови-
даться с его другом, потому что он назначил мне свидание, но я не приш-
ла, а теперь, конечно же, сожалею об этом, - одним словом, да, он уга-
дал. И тут он выказал такую деликатность, от которой растаяли бы даже
камни, а если учесть, сколько стоит минута телефонного разговора, то
проявил просто истинное мастерство.
- Ладно, я не настаиваю. Коли это любовное дело, я молчу.
Уж во всяком случае, не я буду лишать приятеля удовольствия.
Но вы обязательно скажите ему, что я вас свел только потому, что вам
невтерпеж, а то он еще сочтет меня трепачом.
Вот зануда! В конце концов он все же сообщил, что его друга зовут Жан
Ле Гевен, что живет он в Марселе, в квартале СентМарт, - точного адреса
он не знает, но я могу позвонить нанимателю Рекламной Улыбки: ф-ирма
Гарбаджо, бульвар Дам, телефон Кольбер 09-10. У меня ушло бы слишком
много времени, чтобы записать все это правой рукой, и я попросила его
повторить, чтобы запомнить.
Прежде чем повесить трубку, он еще целую вечность бубнил:
- Да, заодно передайте ему, чтобы, когда поедет обратно, забрал четы-
ре тонны на улице Лувра. Скажите, что это я ему передал. Сардина. Он
поймет. Четыре тонны груза. На улице Лувра. Ну, валяйте, желаю удачи.
Телефонистка на коммутаторе гостиницы ответила мне, что Париж еще не
дали. Я попросила соединить меня с номером Кольбер 09-10, а также подать
мне обед в номер. Контору Гарбаджо мне дали сразу.
- Ле Гевена? - спросил женский голос. - Вам не повезло, дорогая, он
уже уехал! Подождите-ка, он должен был грузиться у причала. Позвоните
Кольбер 22-18, может, еще застанете его. Но знаете, сегодня вечером он
должен забрать свежие овощи в Пон-Сент-Эспри. Так что едва ли он там за-
держится.
- Вы хотите сказать, что он едет в Париж? На своем грузовике?
- А вы полагаете, что он отправится туда поездом?
- Разве он работает четырнадцатого июля?
- Да вы что, мадам, судя по вашему парижскому выговору, не мне вам,
конечно, объяснять, но парижане едят каждый день. Даже четырнадцатого
июля!
Я попросила дать мне Кольбер 22-18. В тот момент, когда меня соедини-
ли, я услышала стук в дверь. Прежде чем пойти открыть ее, я спросила в
трубку, нельзя ли мне поговорить с Жаном Ле Гевеном.
Мне просто ответили: "Пожалуйста", - и он сразу же подошел к телефо-
ну. Я ожидала, что его долго будут искать, и от неожиданности даже оне-
мела.
- Да? Алло? Алло! - кричал он в трубку.
- Это Жан Ле Гевен?
- Да, это я.
- Здравствуйте, я... мы с вами встретились в субботу, помните, в Ру-
аньи, после обеда? Белая машина, букетик фиалок?
- Да вы шутите...
- Нет, я серьезно. Помните?
Он рассмеялся. Я узнала его смех, перед моими глазами всплыло - очень
четко - его лицо. В дверь снова постучали. Он сказал:
- Вы знаете, а фиалки-то завяли, придется мне купить вам другой буке-
тик. Где вы сейчас?
- В Кассисе. Я вам звоню не из-за букетика - вернее, нет, именно
из-за него. Я... подождите минуточку, прошу вас. Вы можете подождать?
Только не вешайте трубку.
Он снова рассмеялся и сказал, что подождет. Я соскочила с кровати,
подошла к двери и спросила, кто там. Мужской голос ответил, что это офи-
циант, принес обед. Поскольку я была в одних трусиках, я побежала в ван-
ную, схватила полотенце, обернулась им и опять подошла к двери. Приотк-
рыв ее, я взяла поднос, сказала "спасибо, большое спасибо" и тут же зах-
лопнула дверь. Когда я снова взяла трубку, Рекламная Улыбка еще был у
телефона. Я сказала:
- Извините меня. Я в гостинице, у себя в номере. Ко мне постучались,
