Кот, который проходил сквозь стены | |
Кстати, я очень удивился, когда увидел, как легко вы сегодня
утром его поднимали.
— Я сильная. В нашем деле нужна сила.
— Чем вы занимаетесь в свободное время? Поднимаете
штангу?
Она прыснула.
— Я читаю о древностях, посещаю лекции и хожу на выставки
в исторический музей.
— Вы здорово этим увлечены!
Она обворожительно улыбнулась:
— В антиквариате есть что-то мистическое. Нечто большее,
чем реальная стоимость, красота или происхождение. У предмета,
которым веками владели и восхищались другие люди, появляется
душа, она притягивает вас и тянется к вам. Словно старый друг,
понимаете? Жаль, что я не могу толком это объяснить...
— Вы очень хорошо объясняете, мисс Дакворт.
— Мэри,— сказала она.
— Хорошо, Мэри. Но если вы так любите древности, почему
вы не хотите поделиться своей любовью с нашими читателями?
Почему запрещаете цитировать вас?
Она заколебалась. И, наконец, решилась:
— Я скажу, почему. Из-за моей родни. Они не одобряют
того, что я делаю: живу на Цвингер стрит и торгую... старьем!
— Что же им не нравится?
— Отец — банкир, а они все довольно консервативны. К
тому же он англичанин. Сочетание просто убийственное. Он
финансирует мое дело с условием, что я не буду позорить семью.
Поэтому я должна избегать гласности.
Она снова наполнила чашку Квиллерена и налила себе еще
одну рюмку.
Он поддразнил ее:
— Вы всегда подаете своим гостям кофе, а сами пьете
чистое виски?
— Только когда они совсем не пьют,— широко улыбнулась
она.
— А откуда вы это про меня знаете?
Она пару секунд держала рюмку у губ.
— Я звонила сегодня отцу, и он посмотрел ваши данные. Я
узнала, что вы вели криминальную рубрику в газетах Нью-Йорка,
Лос-Анджелеса и где-то еще, и что вы написали целую книгу о
городской преступности, и что вы удостоились нескольких
журналистских премий.
Она торжествующе скрестила на груди руки.
Квиллерен осторожно спросил:
— А что вы еще узнали?
— Что у вас было несколько трудных лет в результате
неудачного брака и алкоголизма, но вы выкарабкались, и в
феврале вас взял на работу "Бег дня", и с тех пор у вас все в
порядке.
Квиллерен покраснел. Он привык вмешиваться в жизнь других,
но не любил, когда открывали его собственные тайны.
— Польщен вашей заинтересованностью,— мрачно произнес
он.— Кто ваш отец? В каком он банке?
Девушка наслаждалась минутой превосходства. И виски. Она
поудобнее расположилась в кресле и скрестила длинные ноги.
— Я могу вам доверять?
— Как могильному камню.
— Персиваль Даксбери. Среднезападный Национальный.
— Даксбери! Так Дакворт — не настоящая фамилия?
— Это псевдоним, взятый для профессиональной работы.
Надежды Квиллерена на сочельник приняли новые очертания:
член семейства Даксбери — впечатляющая спутница на вечеринке в
пресс-клубе. Но надежды тут же рухнули: член семейства Даксбери
ни за что не примет приглашение.
— Даксбери в Хламтауне! — тихо произнес он.— Это
достойно первых страниц!
— Вы обещали,— напомнила она, напрягаясь.
— Я сдержу слово,— сказал журналист.— Но объясните,
почему вы работаете на Цвингер стрит? Такой прекрасный магазин
должен быть в каком-нибудь престижном районе.
— Я влюбилась,— призналась она, беспомощно разводя
руками. — Я влюбилась в эти чудные старые дома. В них есть
что-то необыкновенное, какой-то особый дух... Сначала меня
привлекли именно они, гордо из последних сил сопротивляющиеся
неумолимому времени, но прожив здесь пару месяцев, я влюбилась
и в здешних людей.
— В антикваров?
— Не совсем. Они преданы своему делу и даже беззаветны, и
я восхищаюсь ими — в определенных рамках,— но сейчас говорю о
людях на улице. Мое сердце тянется к ним — работягам,
старикам, одиночкам, иммигрантам, бродягам — и даже
преступникам. Вас это шокирует?
— Нет, удивляет. Приятно удивляет. Мне кажется, я знаю,
что вы имеете в виду. Они какие-то исконные, настоящие. С ними
срастаешься душой.
— Они искренни и не стесняются своих чувств. Из-за них
моя прежняя жизнь стала казаться такой искусственной и
бесполезной... Я бы так хотела сделать для района хоть
что-нибудь, но не знаю, что я могу. У меня нет своих денег,
отцовские не про меня.
Квиллерен смотрел на нее с жадным восхищением, которое она
неправильно оценила.
— Вы проголодались? Поищу-ка я чего-нибудь перекусить.
Когда мисс Дакворт вернулась с крекерами, икрой и копченой
лососиной, журналист сказал:
— Мы хотели поговорить об Энди Гланце. Что это был за
человек? Как к нему относились коллеги?
Виски расслабило ее. Мэри откинула голову, всмотрелась в
потолок, собираясь с мыслями. Ее поза и брюки странно не
сочетались с чопорной обстановкой восемнадцатого столетия.
— Энди сделал для Хламтауна многое,— начала мисс
Дакворт,— благодаря своему серьезному подходу к древностям. Он
выступал в женских клубах. Он убеждал владельцев музеев и
известных коллекционеров работать на Цвингер стрит.
— Можно назвать его идейным вождем Хламтауна?
— Я бы на вашем месте так не говорила. Си Си Кобб,
например, считает главой района себя. Он открыл здесь первый
антикварный магазин и замыслил сделать из Хламтауна район
древностей.
— Как бы вы описали характер Энди?
— Честный!.. Честный даже в самом малом. У большинства из
нас в сердце таится хоть немного... жульничества. Но не у Энди!
И еще у него было огромное чувство ответственности. Как-то
ночью он влез в одно дело... Мы проезжали с ним мимо покинутого
дома, предназначенного под снос, и увидели внутри свет. Энди
вошел и обнаружил там человека, снимающего водопроводные трубы.
— Трубы? Это, наверное, незаконно.
— Брошенные дома являются собственностью города. Так что
теоретически это незаконно. Но любой другой просто отвел бы
глаза, а вот Энди никогда не боялся вмешаться.
Квиллерен попытался сменить позу на жестком диване.
— А другие антиквары разделяют ваше восхищение его
честностью?
— Д-да... И нет,— сказала Мэри.— Они всегда завидуют,
даже если кажутся лучшими друзьями.
— У Энди были настоящие друзья, с которыми мог ы
поговорить?
— Есть миссис Макгаффи. Это школьная учительница на
пенсии, Энди помог ей открыть антикварный магазин. Его
великодушие проявлялось во многом.
— Где мне ее найти?
— "Ноггин, Пиггин и Феркин" в соседнем квартале.
— Энди ладил с Коббом?
Она резко вздохнула.
— Энди был прирожденным дипломатом. Он знал, как с кем
поладить.
Миссис Кобб явно очень любила Энди.
— Все женщины его обожали. Мужчины, конечно, проявляли
меньше восторга. Обычно так и происходит, правда?
— А Бен Николас? Они дружили?
— Они хорошо относились друг к другу, хотя Энди считал,
что Бен слишком много времени проводит в "Львином хвосте".
— Бен много пьет?
Он любит пропустить рюмку-другую, но никогда не переходит
границ. Когда-то о был актером. В каждом городе есть хоть один
антиквар с театральным прошлым и еще один — поставивший себе
целью быть несносным.
— А что вы знаете о блондине на костылях?
— Рассел Пэтч работал на Энди, и они очень дружили. Потом
неожиданно порвали отношения, и Расс открыл собственный
магазин. Я точно не знаю, что между ними произошло.
— Но ведь самым близким другом Энди были вы? —
доверительно посмотрел на Мэри Квиллерен.
Мисс Дакворт порывисто встала и принялась искать мундштук.
Нашла, присела на диван и воспользовалась огоньком,
предложенным журналистом. Глубоко затянулась один раз, положила
сигарету и обняла колени, скорчившись, словно от боли.
— Мне так его не хватает,— прошептала Мэри.
Квиллерену захотелось обнять ее, успокоить, но он
сдержался и сказал:
— У вас был шок, и вы все это время жили вдвоем со своим
горем. Нельзя держать его в себе. Почему бы вам не рассказать
мне обо всем, что произошло в ту ночь? Может, так будет лучше.
Его голос был проникновенен и нежен. Глаза мисс Дакворт
покрылись влагой. Справившись со слезами, она проговорила:
— Самое ужасное то, что мы в последний совместный вечер
поссорились. Я была раздражена. Энди... сделал нечто... что
меня вывело из себя. Он пытался загладить свою вину, но я весь
вечер его отталкивала.
— А где вы ужинали?
— Здесь. Я приготовила мясо по-борделезски, но неудачно.
Мясо оказалось жестким, да еще мы повздорили, и в девять вечера
он пошел к себе в магазин. Сказал, что кто-то придет посмотреть
на люстру: женщина из пригорода приведет мужа.
— Он сказал, что вернется?
— Нет. Только холодно попрощался. Но, когда он ушел, мне
стало так плохо, и я решила пойти к нему и помириться. Вот
тогда я и нашла его...
— Магазин был открыт?
— Задняя дверь. Я вошла через черный ход с аллеи. Не
просите меня рассказывать, что я увидела!
— Что вы сделали?
— Не помню. Айрис говорит, что я прибежала к ним, и Си Си
вызвал полицейских. Еще она говорит, что отвела меня домой и
уложила спать. Я ничего не помню.
Увлекшись разговором, она не услышала низкого ворчания на
кухне — сначала очень тихого.
— Мне не следовало рассказывать вам об этом,— произнесла
Мэри.
— Хорошо, что вы сбросили с себя эту тяжесть.
— Вы ведь не будете об этом писать, правда?
— Не буду.
Мэри вздохнула и замолчала. Квиллерен курил трубку и
восхищался ее большими подведенными глазами. Теперь они
потеплели и были поистине прекрасны.
— Вы оказались правы,— проговорила мисс Дакворт.— Мне
стало лучше. Много недель подряд, каждую ночь, мне снился
страшный сон, такой яркий, что я начинала принимать его за явь.
Я чуть не сошла с ума! Я думала...
В этот момент тревожно залаяла собака.
— Что-то случилось! — вскочила Мэри, ее глаза
расширились и застыли.
— Я пойду посмотрю,— сказал Квиллерен.
Хепльуайт лаял, глядя в заднее окно кухни.
— В конце аллеи полицейская машина,— сообщил
журналист.— Оставайтесь здесь. Я узнаю, в чем дело. Есть
черный выход?
Он спустился по узкой лестнице и вышел в отгороженный
стеной сад, но на калитке в аллею висел замок, и ему пришлось
вернуться за ключом.
К тому времени, когда он наконец добрался до места
происшествия, прибыла машина из морга. "Мигалки двух
полицейских автомобилей отбрасывали на снег голубые отсветы,
лица нескольких прохожих и фигуру, лежавшую на земле. Квиллерен
подошел к одному из полицейских:
— Я из "Бега дня". Что здесь произошло?
— Обычное дело,— усмехнулся человек в форме.— Перебрал
"антифриза".
— Знаете, кто это?
— Конечно. У него полный карман кредитных карточек и
платиновый идентификационный браслет с бриллиантами.
Когда тело укладывали на носилки, журналист подошел
поближе и узнал пальто.
В саду его ждала Мэри. Тепло одетая, она тем не менее вся
тряслась мелкой дрожью.
— Ч-что случилось?
— Просто пьяница,— ответил Квиллерен.— Идите-ка лучше в
дом, пока не простудились. Вы дрожите.
Они поднялись наверх, и журналист прописал обоим горячее
питье.
Мэри грела руки о чашку кофе, а он вопросительно смотрел
ей в лицо.
— Вы говорили мне — как раз перед тем, как пес залаял,—
о своем повторяющемся сне.
Она содрогнулась.
— Это был кошмар! Я, видимо, чувствовала себя виноватой
из-за того, что поссорилась с Энди в тот вечер.
— Что вам снилось?
— Мне снилось... Мне постоянно снилось, что я толкнула
Энди на этот шпиль!
Квиллерен немного помолчал.
— В вашем сне может быть зерно истины.
— Что вы имеете в виду?!
— Я склоняюсь к тому, что смерть Энди — не случайное
падение с лестницы.
Когда он произнес это, в усах снова по-знакомому начало
покалывать. Мэри не согласилась:
— Полиция сказала, что произошел несчастный случай.
— А они его расследовали? Они приходили к вам? Они должны
были спросить, кто нашел тело.
Она покачала головой.
— Они спрашивали соседей?
— В этом не было необходимости. Несчастный случай — и
все. Откуда вы взяли, что это могло быть... чем-то другим?
— Один из ваших разговорчивых соседей... Этим утром...
— Чепуха.
— Я подумал, что для таких слов у него должны быть
какие-то основания.
— Просто легкомысленная болтовня. Зачем кому-нибудь
всерьез такое говорить?
— Не знаю.
Квиллерен добавил, видя, как глаза Мэри раскрываются все
шире:
— По странному совпадению, человека, сказавшего мне это,
сейчас везут в морг.
Он не знал, его ли слова или неожиданно раздавшийся
телефонный звонок были тому причиной, но Мэри словно окаменела.
Телефон продолжал звенеть.
— Мне ответить? — предложил Квиллерен, взглянув на часы.
Она заколебалась, потом медленно кивнула.
Он нашел телефон в библиотеке.
— Алло?.. Алло?.. Алло?.. Повесили трубку,— сообщил
журналист, вернувшись в комнату. Потом, заметив, как Мэри
бледна, спросил:
— Вам уже так звонили? Были странные звонки? Поэтому вы и
не спите ночами?
— Нет, я всегда была совой,— произнесла она, стряхивая
оцепенение.— Мои друзья это знают, и, наверное, кто-то звонил,
чтобы... Обсудить последний телевизионный фильм. Они часто так
делают. А услышав мужской голос повесили трубку. Подумали, что
я занята, или что не туда попали.
Она говорила слишком быстро и слишком много объясняла.
Квиллерен это не убедило.
Глава 7
Квиллерен брел домой по щиколотку в снегу. В мягкой тишине
особенно ясно слышались отдельные ночные звуки: звон
музыкального автомата в "Львином хвосте", визг электрического
мотора, ленивый собачий лай. Журналист зашел в
аптеку-закусочную на углу и позвонил в пресс-комнату полиции.
Он попросил дежурного из "Бега" проверить два вызова по трупам
в Хламтаун.
— Один — сегодня ночью, другой — шестнадцатого
октября,— сказал Квиллерен.— Перезвони мне поэтому номеру,
ладно?
Ожидая звонка, он заказал бутерброд с ветчиной и стал
обдумывать ситуацию. Смерть пьяницы в пальто из старой попоны,
возможно, была случайностью, но страх в глазах Мэри был
настоящим и не вызывал сомнений. А то, что она так упорно
настаивала на версии о несчастном случае, тоже давало пищу для
размышлений. Но для убийства нужен мотив, и Квиллерена начинал
все больше интересовать этот молодой человек кристальной
честности и ничем не замаранной репутации. Журналист знал людей
такого типа: внешне абсолютно респектабельных, а как
приглядишься поближе...
Позвонил репортер из полиции.
— Октябрьский вызов — смерть от несчастного случая,—
сообщил он,— но по второму я пока ничего не нашел. Может,
позвонишь утром?
Квиллерен поднялся по возмущенно скрипящим ступенькам
особняка Коббов, открыл дверь большим ключом и поискал взглядом
котов. Они спали на голубой подушке на холодильнике,
свернувшись в сплошной клубок меха с одним глазом, одним носом,
одним хвостом и тремя ушами. Глаз открылся и посмотрел на
Квиллерена. Он не удержался и погладил любимцев. Их шерсть была
удивительно шелковистой, когда они расслаблялись, и во время
сна всегда казалась темнее.
Вскоре журналист улегся в кровать, надеясь, что приятели
из пресс-клуба никогда не узнают, что он спит в лодке-лебеде.
Тут-то он и услышал странный звук, похожий на тихий
стон,— вроде мурлыканья котов, только более громкий.
Воркование голубей? Тоже нет... В звуке была механическая
регулярность, и, казалось, он исходил из стены за кроватью —
стены, оклеенной страницами книг. Квиллерен вслушивался —
сначала с интересом, потом лениво,— а потом монотонное гудение
его убаюкало.
Он хорошо спал в первую ночь в доме Коббов. Ему снился
приятный сон о гербе Макинтошей с тремя злобными котами и
выцветшей красно-голубой раскраской. Хорошие сны Квиллерена
всегда были цветными, а плохие — оттенка сепии, как старые
гравюры.
Утром в субботу, медленно просыпаясь, журналист
почувствовал на груди тяжелый груз. В первый миг, пока глаза
еще не открылись и голова не прояснилась, ему привиделся
железный гроб, который давит, душит, пригвождает к кровати.
Проснувшись окончательно, Квиллерен встретился взглядом с парой
немного косящих фиалковых глаз. На груди сидела малышка Юм-Юм,
сжавшись в комок, легкий, как перышко. Он облегченно вздохнул,
и ей понравилось, как поднимается его грудь. Она замурлыкала,
протянула бархатную лапку и нежно дотронулась до Квиллереновых
усов. Потом почесала макушку о щетину на подбородке журналиста.
Откуда-то сверху раздалась властная неодобрительная брань.
Это, сидя на хвосте лебедя, вопил Коко: то ли заказывал
завтрак, то ли осуждал Юм-Юм за фамильярность с мужчиной.
В батареях шипел и фыркал пар. Когда в этом старом доме
включалось отопление, все здание начинало пахнуть печеным
картофелем. Квиллерен встал, отрезал для котов кусок бифштекса
и разогрел его с бульоном. Коко наблюдал за процессом
приготовления пищи, а Юм-Юм носилась по комнате, убегая от
сдобная булочка, ставшая за ночь неаппетитно резиновой.
Перекладывая мясо, нарезанное кубиками, в одну из
оказавшихся на кухне старинных бело-голубых тарелок, он услышал
стук в дверь. Там стояла Айрис Кобб и лучезарно улыбалась.
— Простите. Я вас вытащила из постели? — спросила она,
увидев на Квиллерене красный клетчатый халат.— Я услышала, как
вы говорите с котами, и решила, что уже можно. Вот вам новая
занавеска для душа. Вы хорошо спали?
— Да, кровать отличная.
Квиллерен вытянул верхнюю губу и дунул в усы, чтобы убрать
кошачий волос, болтавшийся под носом.
— А я провела ужасную ночь. Си Си храпел, словно морской
ревун, и я даже не смогла сомкнуть глаз. Вам, может быть,
что-нибудь нужно? Все в порядке?
— Все хорошо, только вот исчезла моя зубная щетка. Я
положил ее в стакан вчера вечером, а сегодня ее уже нет.
Айрис закатила глаза.
— Это Матильда! Она где-то ее спрятала. Поищите
поблизости и обязательно найдете. Не хотите ли украсить комнату
каким-нибудь антиквариатом?
— Нет, спасибо. Но мне поскорее нужен телефон.
— Можете позвонить от нас в телефонную компанию, они все
сделают. Почему бы вам со мной не позавтракать? Я сделала для
Си Си кукурузные оладьи, когда он уходил на работу. Осталось
еще полкастрюли.
Квиллерен вспомнил булочку, приклеившуюся к влажной
бумажной обертке, и принял приглашение.
Немного позже, пока он уничтожал яичницу с беконом и
намазывал маслом горячие оладьи, Айрис рассказывала ему про
антикварный бизнес.
— Помните зубоврачебное кресло, что было у вас в комнате?
Си Си нашел его в подвале клиники, которую собирались сносить,
и Бен Николас купил его за пятьдесят долларов. Потом Бен продал
его Энди за шестьдесят. Потом Расс дал Энди за него семьдесят
пять и обтянул сиденье новой кожей. Когда Си Си увидел
обновленное кресло, он захотел его купить, и Расс отдал его за
сто двадцать пять. А вчера мы получили за него двести двадцать.
— Неплохо,— сказал Квиллерен.
— Только не пишите об этом в газете.
— А вы все друг с другом в хороших отношениях?
— О, да. Иногда бывают ссоры, конечно. Вот как когда Энди
уволил Расса за то, что тот пил на работе. Но скоро это
забылось. Расс — это тот блондин, которого вы видели на
аукционе. У меня тоже когда-то были прекрасные светлые волосы,
но они поседели в ту ночь, когда я потеряла первого мужа.
По-моему, с ними надо что-то сделать.
После завтрака Квиллерен позвонил в телефонную компанию и
попросил установить телефон на Цвингер стрит, 6331.
— Вы долж-ны за-пла-тить пять-де-сят дол-ла-ров впе-ред,
сэр,— пропел женский голос в трубке.
— Пятьдесят?! Вперед?! Никогда не слышал о подобном!
— Про-сти-те. Вы в зо-не три-на-дцать. Пла-та впе-ред.
— А зона тут еще причем? — заорал Квиллерен.— Мне нужен
телефон немедленно, и я не собираюсь платить этот
возмутительный залог! Я репортер из "Бега дня", и я сообщу об
этом главному редактору.
— Ми-нут-ку, по-жа-луй-ста.
Он повернулся к хозяйке.
— Возмутительная наглость! Они требуют плату вперед за
восемь месяцев!
— С жителями Хламтауна всегда так поступают,— кротко
пожала плечами Айрис.
В трубке снова послышался голос.
— К вам при-е-дут сра-зу же. Про-сти-те, сэр.
Журналист все еще кипел от негодования, когда вышел из
дома, чтобы продолжить расследование. К тому же его
расстраивала потеря пера на шляпе. Он был уверен, что еще
вечером оно торчало за лентой, но теперь исчезло, а без него
твидовый головной убор с мягкими полями потерял всю свою
прелесть. Осмотр комнаты и лестницы принес только катышек
кошачьей шерсти и алую обертку от жвачки.
На Цвингер стрит погода как будто зарычала на него, и ему
захотелось зарычать в ответ. Все было серым: небо, снег, люди.
По улице скользнул белый "ягуар" и повернул к бывшему сараю для
экипажей. Квиллерен истолковал его появление как перст судьбы и
последовал за ним.
Магазин Рассела Пэтча был когда-то вместилищем для двух
карет. Теперь одну половину помещени занимал гараж, а другую —
выставочный зал. Вместе с "ягуаром" в гараже находилась
всевозможная мебель в безнадежном состоянии — облупленная,
покрытая плесенью, пятнами сырости или посеревшая от грязи и
времени. Весь дом пропах скипидаром и лаком.
Квиллерен услышал в задней комнате шарканье и стук, а
секунду спустя появился крепкий парень, ловко передвигающийся
по неровному полу на металлических костылях. Он сверху донизу
был одет в белое: белые парусиновые брюки, белая рубашка с
открытым воротом, белые носки и белые теннисные туфли.
Квиллерен представился.
— Да, я знаю,— улыбнулся Пэтч.— Я видел вас на
аукционе, и ходили разговоры о том, кто вы такой.
Журналист огляделся.
— Тут настоящее старье, а не антиквариат. Неужели люди
это покупают?
— Конечно. Сейчас это очень популярно. Все, что вы видите
перед собой,— только полуфабрикаты. Я реставрирую мебель так,
как хотят покупатели. Видите этот шкаф? Я отпилю ножки, покрашу
его в розовато-лиловый цвет, сделаю пурпурные полоски, сбрызну
умброй и придам блеск венецианской бронзы. Его купит
какой-нибудь денежный мешок, обитатель двухсоттысячного
особняка в Затерянных Холмах.
— Как давно вы этим занимаетесь?
— Для себя — только шесть месяцев. А до того я работал
четыре года на Энди Гланца. Хотите посмотреть, как это
делается?
Он провел его в мастерскую, где надел длинный белый халат,
похожий на мясницкий, в красных и коричневых пятнах.
— Вот это кресло-качалка,— сказал он,— годы стояло на
скотном дворе. Я его немного починил, положил красный грунт, а
теперь — смотрите.
Он натянул резиновые перчатки и стал втирать в сиденье
вещество, похожее на грязь.
— Вас Энди научил это делать?
— Нет, я сам,— ответил Пэтч с легкой обидой в голосе.
— Мне говорили,— начал Квиллерен,— что он был
прекрасным парнем. Не только знающим, но и великодушным, и с
таким развитым чувством долга.
— Ага,— сдержанно отозвался хозяин.
— Все так хорошо о нем говорят.
Пэтч не отвечал, сосредоточившись на ровных движениях
кисти, но Квиллерен заметил, что на скулах реставратора
заиграли желваки.
— Его смерть должна была быть огромной потерей для
Хламтауна,— не успокаивался журналист.— Жаль, что у меня
никогда не было возможности...
— Может, я и не должен так говорить,— прервал его
Пэтч,— но с ним было тяжело работать.
— Что вы имеете в виду?
— Любой для него был недостаточно хорош.
— Он любил доводить все до совершенства?
— Он был профессиональным святым и от других ожидал того
же. Я говорю это к тому, что люди обязательно скажут вам, будто
Энди уволил меня за пьянство на работе, а это ложь. Я ушел от
него, потому что больше не мог терпеть его снисходительности.
Пэтч нанес последний коричневый штрих на красное сиденье и
бросил кисть в банку из-под консервированных помидоров.
— Он был ханжой?
— Да, пожалуй, это подходящее слово. Мог достать кого
угодно, понимаете? Я говорю это ради правды. Все вечно
талдычат, каким Энди был честным. Что ж, иногда можно быть
слишком честным.
— Как это? — поинтересовался Квиллерен.
— Ладно, объясню. Допустим, вы едете за город и видите у
чьего-то сарая старую железную кровать. Она вся черная и
грязная. Вы стучите в дверь этого фермера и предлагаете за нее
два бакса, и скорее всего он будет рад, что вы вообще ее
увозите. А вам повезло, потому что вы приведете кровать в
порядок и получите две тысячи процентов прибыли... Но не Энди!
Нет, только не Энди! Если он думал, что может продать кровать
за двести долларов, то предлагал фермеру сто. Таким образом он
ставил в дурацкое положение всех остальных.— Хмурое лицо Пэтча
вдруг осветилось усмешкой.— Правда, однажды, когда мы ездили
вместе, я здорово над ним посмеялся. Фермер оказался не лыком
шит: сказал, что раз Энди предлагает за старье сто долларов,
она должна стоить тысячу. И отказался продавать!.. Хотите еще
один пример? Возьмите то же мелкое воровство. Все ведь воруют,
правда?
— Что вы имеете в виду?
— Знаете эти старые брошенные дома? Как только здание
решают снести, можно забраться туда и найти занятные вещи для
продажи: камины, филенки... Вы их как бы спасаете — ведь
придет бригада с чугунным шаром и...
— А это законно?
— Теоретически нет, но жалко же: пропадает то, что еще
может принести прибыль и кому-нибудь пригодиться. Городу все
это не нужно, бригаде — подавно. Так что все мы когда-никогда
занимаемся невинным мелким воровством — одни больше, другие
меньше. Но опять — не Энди! Он говорил, что такие дома —
собственность города, и честный человек к ней не притронется.
Но при этом Энди совал нос в чужие дела, и когда он настучал на
Кобба, я уволился. Это было просто подло!
Квиллерен погладил усы.
— Вы хотите сказать, что Энди настучал на Кобба?
Пэтч кивнул.
— Коббу присудили большой штраф, который он не мог
уплатить, и бедняга сел бы за решетку, если бы Айрис не
одолжила ему денег. Си Си, конечно, горлопан, но парень
неплохой; закладывать его было свинством. Я выпил пару рюмок и
высказал Энди все, что думал.
— А Кобб знает, что его сдал Энди?
— Не думаю. Никто и не догадывается, что это вообще был
донос. Кобб выносил лестницу из дома Прингля — он всем
говорил, что давно собирается это сделать,— а тут мимо
проезжали полицейские и поймали Си Си на месте преступления.
Все выглядело как простое совпадение, но я случайно слышал, как
Энди делал анонимный звонок.
Пэтч взял металлическую щетку и принялся водить ею по
креслу.
— Я должен сейчас его расчесать, пока не застыло,—
объяснил он.
— В личной жизни у Гланца были такие же высокие идеалы?
Рассел рассмеялся:
— Об этом лучше спросите у Драконихи... А что касается
нашего разговора, то поймите меня правильно. Я лично не держу
на Энди зла, понимаете? Некоторые люди злопамятны. Я — нет. Я
могу разозлиться, но быстро отхожу. Ясно, что я хочу сказать?
Выйдя из бывшего сарая для экипажей, Квиллерен заглянул в
угловой магазин за новой зубной щеткой. Заодно он позвонил
домой редактору отдела.
— Арч,— начал он,— я наткнулся в Хламтауне на
интересную ситуацию. Ты помнишь антиквара, погибшего от
несчастного случая пару месяцев назад?
— Да, я купил у него пенсильванский оловянный кофейник.
— Он будто бы упал со стремянки и якобы напоролся на
острый предмет, но я начинаю сомневаться во всей этой истории.
— Квилл, давай не превращать изящные ностальгические
рождественские статьи в криминальное расследование,— сказал
редактор.— Босс желает, чтобы мы делали упор на идиллическую
жизнь и доброе отношение к рекламодателям хотя бы до тех пор,
пока не кончится рождественская распродажа.
— И все же в этом изящном ностальгическом районе
происходит что-то непонятное.
— Откуда ты знаешь?
— Чувствую... И вчера кое-что произошло. Один из здешних
пьяниц остановил меня на улице и сболтнул, что Гланца убили.
— Кто он? Кто это тебе сказал? — потребовал ответа
Райкер.
— Просто местный забулдыга, но что у трезвого на уме, то
у пьяного на языке. Похоже, он что-то знал, а через двенадцать
часов после разговора со мной в аллее нашли его труп.
