Кот, который проходил сквозь стены | |
— В аллеях всегда находят трупы пьяниц. Тебе бы следовало
это знать.
— И еще кое-что. Подруга Энди явно живет в постоянном
страхе. Почему — пока не знаю.
— Слушай, Квилл, почему бы тебе не сосредоточиться на
статьях про антиквариат и н поисках приличного жилья?
— У меня уже есть жилье. Я переехал на Цвингер стрит —
где "Древности" Коббов.
— Там мы купили люстру для столовой,— вспомнил Райкер.—
Расслабься и наслаждайся праздниками, и... Слушай, обязательно
зайди к "Трем сестричкам",— оттянешься, что надо! Кстати,
когда будет первый материал?
— В понедельник утром.
— Держи хвост пистолетом! — посоветовал Райкер.— И не
валяй дурака. Подумай сам, возможно ли высосать из простого
несчастного случая преступление государственной важности?
Квиллерен думал, что очень даже можно. Он собирался валять
дурака и дальше.
Глава 8
Упрямо вознамерившись раскопать правду о смерти Энди
Гланца, Квиллерен продолжил обход Цвингер стрит. Он прошел мимо
антикварного магазина "Немного старины" (закрытого), мимо
"Дракона" ("голубого"), мимо магазинчика малярных
принадлежностей (обанкротившегося), мимо книжной лавки
(порнографической) — и добрался до вывески "Антиквариат" над
входом в полуподвал, пропахший старыми тряпками и гнилым
деревом.
Маленькая седая старушка в кресле-качалке напоминала
отцветший одуванчик. Она равнодушно взглянула на Квиллерена и
продолжала качаться.
— Я Джим Квиллерен из "Бега дня",— сказал журналист так
вежливо, как только мог.
— Не-а, у меня не было таких страшно давно,— отвечала та
пронзительным голосом.— Людям нравятся с фарфоровыми ручками и
двойной крышкой.
Журналист окинул взглядом скопление неописуемого хлама и
повысил голос:
— На чем вы специализируетесь, мисс Пибоди?
— Нет, сэр, я не снижаю цену! Не нравится — оставьте их
в покое. Купит кто-нибудь другой.
Квиллерен поклонился и вышел из магазина.
Он прошел мимо бильярдного зала (с заколоченными окнами),
мексиканского ресторанчика с вентилятором, гнавшим по тротуару
горячий воздух (прогорклый жир, жареный лук, прокисшие
скатерти), показался у фруктово-табачного магазина Папа
Попопополуса.
Внутри стоял аромат перезревших бананов и перегретого
примуса. Владелец сидел на оранжевой коробке, читал газету на
родном языке и жевал прокуренный ус чрезвычайной пышности.
Квиллерен потопал ногами и похлопал руками в перчатках.
— Ну и холод,— пожаловался он.
Мужчина внимательно прислушался.
— Табака? — произнес он.
Квиллерен покачал головой.
— Нет, я просто зашел поговорить. Честно говоря,
последняя пачка, что я у вас купил, оказалась не первой
свежести. Попопополус поднялся и грациозно приблизился.
— Фрукт? Хорощий фрукт?
— Не думаю. Уютно тут у вас... Как давно вы в Хламтауне?
— Гранат? Хорощий гранат!
Хозяин продемонстрировал сморщенный плод с бледно-красной
кожицей.
— Не сегодня,— ответил Квиллерен, поглядывая на дверь.
— Гранат делать детей!
Журналист поспешно ретировался. От двух протеже Энди,
решил он, ему не суждено что-либо узнать.
Тут он заметил магазин "Три сестрички" с выставленными в
витрине тазиками, кувшинами, плевательницами и неизбежной
прялкой. Может, Арч Райкер и "оттягивается" от этой ерунды, но
в намерения Квиллерена входило совсем иное. Он распрямил плечи
и двинулся к магазину. Едва журналист открыл дверь, как его нос
начал принимать радостные сигналы. Он чувствовал запах! Она?..
Не она?.. Да, пожалуй, это она... Похлебка из моллюсков!!!
Три женщины в оранжевых рабочих халатах перестали
заниматься своими делами и повернулись к Квиллерену. Он, в свою
очередь, уставился на них, потеряв на мгновение дар речи.
Женщина, которая сидела за столом и надписывала
рождественские открытки, была брюнеткой с блестящими голубыми
глазами и ямочками на щеках. Та, что чистила медный самовар,
имела волосы роскошного рыжего цвета, зеленые глаза и
ослепительную улыбку. На стремянке, развешивая гирлянды, стояла
совсем юная миниатюрная блондинка со вздернутым носиком и
красивыми ногами.
Лицо Квиллерена просветлело, способность говорить
вернулась, и он наконец произнес:
— Я из "Бега дня".
— Да, мы знаем,— хором ответили сестры, а рыжая
хрипловатым голосом добавила:
— Мы видела вас на аукционе и восхищались вашими усами.
Самые сексуальные во всем Хламтауне! — Она подошла,
прихрамывая — нога была в гипсе — и подала журналисту руку.
— Не обращайте внимания на мою сломанную кость. Я Клатра.
Ужасное имя, правда?
— А я Амберина,— сказала брюнетка.
— А я Иврена,— прощебетали со стремянки.— Я в этом доме
Золушка.
Рыжеволосая потянула носом.
— Ив, суп сейчас пригорит!
Маленькая блондинка спрыгнула со стремянки и кинулась в
заднюю комнату.
Сияя ямочками, брюнетка повернулась к Квиллерену:
— Вы не откажетесь от тарелки супа? И чуточку сыра с
крекерами?
Если бы они предложили сухари с гусиным жиром, он бы и то
не отказался.
— Снимайте пальто,— сказала рыжая.— Здесь ужасно жарко.
Она скинула халат, открыв низкое декольте и большую часть
своих пышных прелестей.
— Садитесь сюда, мистер Квиллерен.— Брюнетка убрала
выбивалки с викторианского диванчика.
— Сигарету? — предложила рыжая.
— Я принесу вам пепельницу,— сказала брюнетка.
— Я курю трубку,— ответил Квиллерен, засовывая руку в
карман и думая: видели бы сейчас меня ребята из отдела!
Он одновременно набивал трубку, слушал двоих сестричек и
ухитрялся при этом осматривать магазин: оловянные солдатики,
железные херувимы, ночные горшки и стол, сплошь покрытый
жестянками из-под табака, крекеров, кофе и тому подобных вещей.
Старые трафаретные надписи почти стерлись от ржавчины и
царапин. У Квиллерена появилась идея: Арч Райкер говорил, что
собирает жестяные коробки. Можно порадовать его дурацким
рождественским подарком.
— Вы действительно продаете эти старые жестянки из-под
табака? — спросил он.— Сколько вы хотите вон за ту маленькую,
обшарпанную?
— Мы просим десять,— ответили сестры, но вам отдадим за
пять.
— Беру,— сказал он и положил монету, не заметив, как
хозяйки переглянулись.
Младшая подала суп в старинных полоскательных чашках.
— Только что звонила Дракониха,— сообщила она
Квиллерену.— Хочет сегодня с вами встретиться.
Она казалась ужасно довольной ролью вестницы.
— Как она узнала, что я здесь?
— На этой улице все все знают,— сказала рыжеволосая.
— У Драконихи везде подслушивающие устройства,—
прошептала младшая.
— Ив, не говори глупостей!
Сестры продолжали разговор на три голоса — Клатра
хрипловато, Амберина с музыкальной интонацией, Иврена щебетала,
вновь забравшись на стремянку.
Постепенно Квиллерен перевел разговор на Энди Гланца.
— Он был прекрасным парнем,— подняла брови рыжая, и в ее
хриплом голосе зазвучала нежность.
— И такой человечный...— сказал журналист.
— Ну, Клатра вряд ли могла это заметить,— донеслось
сверху, — она ведь пробуждает в мужчинах зверя.
— Ив! — раздался негодующий упрек.
— Но это правда! Ты сама так говорила.
Брюнетка поспешно перевела разговор на другое:
— Люди не верят, что мы сестры. На самом деле у нас одна
мать, но разные отцы.
— Вы зарабатываете себе на жизнь в этом магазине?
— Господи, конечно нет! У меня есть муж, и я занимаюсь
антиквариатом просто для удовольствия. Ив все еще ходит в школу
— школу искусств,— а...
— А Клатра живет на алименты,— вставила Ив, и старшие
сестры выразительно на нее посмотрели.
— В этом месяце дела идут ужасно,— пожаловалась
брюнетка.— Только у Сильвии есть какой-никакой навар.
— А кто эта Сильвия?
— Богатая вдова,— сразу послышалось со стремянка.
— Сильвия торгует всякой всячиной.
— Ты вчера это не так называла! — с упреком произнесла
Ив.
— А где ее магазин? — поинтересовался журналист.— И как
ее полное имя?
— Сильвия Катценхайд. А магазин так и называется —
"Всякая всячина". Это в следующем квартале.
— Клатра обычно зовет ее "кошачьей задницей",— сообщила
Ив, не обращая внимания на красноречивые вздохи сестер.
— Если пойдете к Сильвии, заткните уши ватой,—
посоветовала рыжая.
— Сильвия очень разговорчива,— объяснила брюнетка.
— У нее словесный понос,— уточнила блондинка.
— Ив!!!
— Но ведь ты сама так сказала!
Квиллерен выходил из "Трех сестричек" легкой поступью. Уже
за дверью он услышал, как малышка Ив говорит: "Ах, разве он не
прелесть?"
Журналист гордо пригладил усы, раздумывая: ответить ли
сначала на приглашение Мэри Дакворт или навестить сперва
разговорчивую Сильвию Катценхайд. Еще в его списке была миссис
Макгаффи, да и с откровенной Ив он, пожалуй, не прочь еще раз
поговорить — наедине. Она, конечно, почти ребенок, но от детей
тоже бывает польза. И очень, ну просто очень симпатичная
девочка!
На Цвингер стрит сквозь зимние сумерки пробивалось
неласковое солнце — не для того, чтобы обогреть замерзшие
сердца и носы жителей Хламтауна, а чтобы превратить чудесный
снег в грязную слякоть, на которой буксовали машины и падали
пешеходы.
Квиллерен вспомнил о Коко и Юм-Юм. Счастливые эти коты:
спят себе на подушках в тепле и сытости, и не надо им шататься
в непогоду, искать выход из безвыходного положения, принимать
решения... Давно он уже не советовался с Коко,— теперь настала
пора.
У них была такая игра с тем самым толстым словарем: кот
запускал в книгу лапу, Квиллерен открывал выбранную им
страницу, и среди помещенных на ней статей обычно находилось
нечто чрезвычайно подходящее к моменту. Невероятно? Да. Но это
срабатывало. Пару месяцев назад Квиллерену выразили
благодарность за розыск украденной коллекции нефрита, но он-то
знал, что главная заслуга принадлежала Коко и Ною Вебстеру,
составителю словаря. Что ж, попробуем снова поиграть.
Журналист вернулся домой, отворил дверь, но котов не
нашел. Однако в комнате без него побывали. Квиллерен заметил
некоторую перестановку и несколько новых безделушек. Модные
подсвечники, которые ему нравились, исчезли с камина, а на их
месте теперь стояла глиняная свинья с гнусной ухмылкой.
Он позвал нахлебников по именам и не получил ответа. Он
обыскал всю комнату, открыл все двери и шкафы. Он опустился у
камина на колени и заглянул в трубу. Вероятность слабая, но кто
их знает, этих негодяев!
Стоя на четвереньках, голова в камине, шея неудобно
выгнута, — и вдруг почувствовал сзади какое-то движение.
Выбравшись из очага, Квиллерен увидел, как пропавшая парочка
как ни в чем не бывало шествует по ковру — Коко, как всегда,
немного впереди Юм-Юм. Они появились из ниоткуда, как это умеют
только коты, и шли, высоко подняв хвосты, похожие на
восклицательные знаки. Непредсказуемые животные могли и
совершенно неслышно ступать своими мягкими лапками, и топать по
полу, словно слоны в тяжелых деревянных башмаках.
— Ах вы, бесстыдники! — сказал Квиллерен.
— Йоу? — произнес Коко с вопросительной интонацией,
которая как будто означала: "Ты нас звал? Что на обед?"
— Я искал вас повсюду! Где, черт возьми, вы прятались?
Ему показалось, что они шли из ванной комнаты.
Бесстыдники моргали ярко-голубыми глазами. Юм-Юм, между
прочим, притащила во рту зубную щетку и уронила ее перед
хозяином.
— Молодчинка! Где ты это нашла?
Она подняла ясные, раскосые и ничего не понимающие очи.
— Под ванной, милая?
Юм-Юм села, явно довольная собой, и Квиллерен погладил ее
по головке, не замечая задумчивого выражения миндалевидных глаз
Коко.
— Иди сюда, Коко, старина! — сказал он.— Давай
поиграем.
Он хлопнул по обложке словаря — сигнал к началу. Коко
вспрыгнул на книгу и — вжик-вжик — поточил когти о рваный
переплет. Потом соскочил и отправился к подоконнику — смотреть
на голубей.
— Игра! Помнишь игру? Поиграй в нее! — уговаривал
Квиллерен, открывая книгу и показывая коту, что от него
требуется. Коко не обратил на приглашение ни малейшего
внимания. Он был слишком поглощен происходившим за окном.
Журналист схватил Коко поперек туловища и поставил на открытый
словарь.— Теперь играй, маленькая мартышка!
Но кот стоял, напряженно выгнув спину, и бросал на
Квиллерена взгляды, которые иначе как оскорбительными не
назовешь.
— Ладно! — разочарованно произнес журналист.— Ты уже не
тот, что был раньше. Иди к своим дурацким голубям.
Коко вернулся к окну, за которым Бен Николас крошил хлеб
птицам.
Квиллерен снова отправился на улицу. Когда он уже почти
дошел до конца лестницы, из магазина выпорхнула Айрис Кобб.
— Ну как, весело вам в Хламтауне? — прощебетала она.
— Кое-что раскапываю,— ответил он.— Странно, почему
полиция толком не расследовала смерть Энди. Неужели к вам не
заходили следователи и не задавали вопросов?
Она растерянно покачала головой. Из магазина послышался
хриплый мужской голос:
— А я скажу вам, почему этого не делали! Хламтаун —
клоповник, а кому есть дело до того, что происходит в
клоповнике?
Миссис Кобб объяснила, понизив голос:
— Эта тема — его больное место. Он вечно ругается с
городским правлением. Конечно, Си Си, скорее всего, прав.
Полиция с удовольствием назвала это несчастным случаем и
закрыла дело. Хламтаун их не беспокоит.— Тут ее лицо
оживилось: похоже, она обожала сенсации.— А почему вы
спрашиваете о следователях? Вы что-то подозреваете?
— Ничего определенного, но эта смерть была слишком
странной, чтобы списать ее в архив как несчастный случай.
— Может, вы и правы. Может, произошло что-то, о чем никто
и не догадывается.— Она поежилась.— Мурашки по коже от таких
мыслей... Кстати, я продала медные подсвечники из вашей
спальни, но поставила взамен суссексскую свинью — очень
редкую. Голова снимается, и из нее можно пить.
— Спасибо,— сказал Квиллерен.
Он стал спускаться с последних ступенек и вдруг резко
остановился. Щетка, которую принесла Юм-Юм! У нее голубая
ручка, а его щетка, кажется, была зеленой... Или нет?
Глава 9
Квиллерен широким шагом направился к "Голубому дракону",
вспоминая беззащитную Мэри, которую видел прошлой ночью. Но его
встретила другая мисс Дакворт — такая, как в первый раз, —
холодная и непроницаемая в своем японском кимоно. В магазине
больше никого не было. Она села в резное тиковое кресло —
высокая и прямая, как дымок, поднимающийся от ее сигареты.
— Мне передали, что вы звонили,— сказал он, немного
разочарованный прохладным приемом.— Вы хотели меня видеть?
— Да. Я очень обеспокоена.
Она положила длинный мундштук и повернулась к нему.
— Что случилось?
— Прошлой ночью я совершила ошибку. Я боюсь,— сказала
она, — что я говорила вчера слишком много.
— Вы были прекрасной компанией. Я наслаждался каждой
минутой.
— Я не это имею в виду. Я не должна была раскрывать вам
свою тайну.
— Вам нечего опасаться. Я дал слово.
— Мне следовало вспомнить, какую шутку сыграл с отцом ваш
Джек Джонти, но, к сожалению, выпитое виски...
— Вы расслабились от спиртного и это пошло вам на пользу.
Я ни за что не стану злоупотреблять вашим доверием.
Мэри Дакворт устремила на журналиста пронизывающий взгляд.
Что-то в усах Квиллерена убеждало людей в его искренности.
Другие усы могли быть злодейскими, высокомерными или
вызывающими жалость, но растительность на верхней губе
журналиста внушала доверие.
Мэри вздохнула и немного смягчилась.
— Я вам верю. Против воли верю. Просто...
— А теперь мне можно сесть?
— О, простите! Как невежливо с моей стороны!..
Пожалуйста, чувствуйте себя как дома Не хотите ли чашечку кофе?
— Нет, спасибо. Я только что ел суп у "Трех сестричек".
— Наверное, похлебку из моллюсков,— скривила губы
Мэри.— Их магазин всегда напоминал мне рыбные ряды.
— Суп был очень вкусным.
— Из консервов, конечно.
"О-о, да это ревность",— подумал Квиллерен и про себя
улыбнулся.
— А сегодня вам снились кошмары? — спросил он.
— Нет. Впервые за два месяца я спокойно спала. Вы
оказались совершенно правы. Мне нужно было с кем-то
поговорить.— Она замолчала, тепло взглянула ему в глаза и
добавила: — Я благодарна вам, Квилл.
— Теперь, когда вам стало лучше,— попросил он,—
сделайте для меня одну вещь. Просто, чтобы удовлетворить мое
любопытство.
— А именно?
Она моментально напряглась.
— Вы не могли бы рассказать поподробнее о той ночи? Это
не просто нездоровый интерес, уверяю вас. Чисто
интеллектуальное любопытство.
Она прикусила губу.
— Что мне еще сказать? Я рассказала вам все, что было.
— Нарисуйте мне план комнаты, в которой вы нашли тело.
Он вручил ей шариковую ручку и сложенный в несколько раз
лист газетной бумаги — его обычное снаряжение. Потом выбил
выкуренный табак о пепельницу, снова набил трубку и зажег.
Мэри безнадежно вздохнула и начала рисовать.
— Это было в мастерской — в задней части магазина.
Второй выход вот здесь. Справа длинный верстак с отделениями
для бумаг и крючками для инструментов. Вдоль стен мебель и
другие вещи, которые надо было склеить, покрыть лаком или
отполировать.
— В том числе люстры?
— Они висели на потолке — около дюжины. Энди
специализировался на осветительных приборах.
— А где была стремянка?
— Посреди комнаты оставался свободный пятачок. Где-то
четыре с половиной метра по диагонали. Стремянка стояла
примерно вот здесь.— Она поставила на плане крестик.— А
хрустальная люстра лежала рядом на полу, разбитая вдребезги.
— Справа или слева от стремянки?
— Справа.
Она начертила еще один крестик.
— А тело?
— Слева от стремянки.
— Лицом вниз?
Она кивнула. Квиллерен медленно и глубоко затянулся.
— Энди был левшой или правшой?
Мэри снова насторожилась.
— Вы уверены, что газета не послала вас расследовать этот
случай?
— "Бегу" нет до этого никакого дела. Все, что нужно моей
газете,— это развлекательные статьи на тему антиквариата.
Наверное, я слишком долго занимался криминальной хроникой.
Чувствую себя обязанным все перепроверить.
Девушка изучающе посмотрела в его спокойные глаза, на
опустившиеся пышные усы, и в ее голосе зазвучала забота:
— Вам не хватает вашей прежней работы, да, Квилл?
Наверное, древности кажутся пресноватыми после привычных вам
злободневных происшествий.
— Антиквариат — мое задание,— пожал он плечами.—
Журналист освещает события, не думая, интересно это ему или
нет.
Мэри опустила глаза.
— Энди был правшой,— сказала она, немного помолчав.— А
какая разница?
Квиллерен изучал ее набросок.
— Так, стремянка здесь... А разбитая люстра тут. А шпиль,
на который он упал, был... Слева от стремянки?
— Да.
Посреди мастерской? Странное место для такого опасного
предмета.
— Но он был именно там. На краю свободного пространства,
ближе к вещам, расставленным вдоль стен.
— Вы видели его там раньше?
— Не совсем там. Шпиль, как и все остальное, часто менял
место. В день перед смертью Энди он стоял на верстаке. Гланц
полировал медный шар.
— А люди знали о существовании шпиля?
— О, да. Все уверяли Энди, что он купил совершенно
никчемную вещь. А он шутил, что какой-нибудь недотепа из
богатого предместья станет подавать к столу крендельки на
острие шпиля.
— А как он вообще появился у Гланца? Аукционист говорил,
что из старого дома, предназначенного к сносу.
— Энди купил шпиль у Рассела Пэтча. Расс постоянно
обчищает заброшенные дома. Кстати, так он и повредил ногу. Они
с Коббом мародерствовали, как обычно, и Расс упал с крыши.
— Давайте-ка уточним,— сказал Квиллерен.— Энди не
признавал краж, но с удовольствием покупал у воров? По закону
эта вещь — опасная покупка.
Мэри пожала плечами, отчасти извиняясь за Энди, отчасти
упрекая Квиллерена.
Журналист курил трубку и удивлялся этой женщине — то
обезоруживающе искренней, то мгновенно замыкающейся в себе;
гибкой, как ива, и сильной, как дуб; скрывавшейся под
вымышленным именем; совершенно уверенной в некоторых
подробностях и полностью несведущей в других; одновременно
страстной и холодной.
Через некоторое время он спросил:
— Вас вполне устраивает заключение о том, что Энди погиб
от несчастного случая?
Ответа не последовало — только загадочный взгляд.
— Это могло быть самоубийством.
— Нет!
— Это могло быть попыткой ограбления.
— Почему вы не оставите все как есть? — сказала Мэри,
устремив на Квиллерена широко раскрытые глаза.— Если пойдут
слухи, неизбежно пострадает Хламтаун. Вы понимаете, что это
единственный район в городе, которому до сих пор удавалось
сдерживать уровень преступности? Покупатели все еще чувствуют
себя в безопасности, и я хочу, чтобы так оставалось.— В ее
голосе послышалась горечь.— Глупо, конечно, с моей стороны
думать, что у нас есть будущее. Город хочет снести все это и
построить стерильные небоскребы. А пока мы — трущоба, и банки
отказывают в кредитах тем, кто хочет улучшить положение.
— А ваш отец? — поинтересовался Квиллерен.— Он одобряет
официальную политику?
— Считает ее весьма разумной. Понимаете, в Хламтауне
никто не хочет видеть сообщества живых людей — только колонку
мертвой статистики. А постучись власть имущие к нам в двери,
они нашли бы не цифры, а семьи благонамеренных иммигрантов,
обнаружили бы стариков, не желающих перебираться в новые
районы, скромных бизнесменов вроде мистера Ломбардо — разных
национальностей, рас, возрастов — и известное количество так
называемых отбросов общества, в большинстве своем безобидных.
Таким и должен быть район — кипящий острой сборной солянкой.
Но у сильных мира сего вегетарианский склад ума — они боятся
смешивать лук и морковку с говяжьей вырезкой.
— А кто-нибудь из вас пытался их переубедить?
— Си Си — пару раз, но что может сделать один человек?
— С вашим именем и влиянием вы бы могли, Мэри.
— Да папа и слушать об этом не станет! Ни за что! Знаете,
как я записана в бюро лицензий? Продавец-антиквар! Вот уж
смаковали бы это газеты!.. А видите вон тот
чиппендейловский<$FЧиппендейл (англ. Chippendale) — стиль
английской мебели XVIII века.> стул у камина? Ему же цена
двести тысяч! Но я — антиквар класса C, вот и все.
— Кто-то должен представлять район в муниципалитете,—
сказал Квиллерен.
— Вы, несомненно, правы. У Та нет права голоса.— Она
подошла к окну.— Взгляните на эти мусорные баки! В любой
другой части города мусор собирают в задних аллеях, но в
Хламтауне они, видите ли, слишком узки для уборщиков, и те
требуют ставить уродливые контейнеры прямо на тротуары
центральных улиц. Опорожнять баки должны по четвергам. Сегодня
суббота, но мусор, как видите, все еще здесь.
— Это из-за погоды.
— Вы говорите совсем как городские бюрократы. Отговорки!
Вот все, что мы слышим.
Квиллерен тоже подошел к окну. Действительно, улица
представляла собой печальное зрелище.
— Вы уверены, что в Хламтауне такой уж низкий уровень
преступности?
— Ни у кого из антикваров никогда не было серьезных
проблем. Я не боюсь выходить по ночам из дому, потому что по
улице всегда кто-то ходит. А некоторые из моих богатых клиентов
из предместья боятся заезжать в собственные гаражи!
Журналист взглянул на возбужденную Мэри с новым уважением.
Неожиданно у него вырвалось:
— Вы сегодня не заняты? Может быть, поужинаете со мной?
— Я буду ужинать с семьей,— с сожалением ответила она.—
У мамы день рождения. Но я благодарна вам за приглашение.—
Мэри достала из ящика письменного стола маленький серебристый
предмет и вложила в руку Квиллерена.
— Сувенир из Хламтауна,— объяснила она.— Рулетка. Я даю
их моим покупателям, потому что они всегда хотят знать высоту,
ширину, глубину, длину, диаметр и периметр всего, что видят.
Квиллерен бросил взгляд на дальнюю стену.
— Я вижу, герб Макинтошей никто не купил.
Он решил не говорить, что тот ему снился.
— Герб все еще здесь и ждет вас. По-моему, вы
предназначены друг для друга. Когда тот самый покупатель
находит ту самую вещь, происходит что-то таинственное — как
будто они влюбляются. Я вижу искры между вами и этим железом.
Он поглядел на Мэри и увидел, что она не шутит. Подергал
усы, говоря себе, что сто двадцать пять долларов — это два
костюма.
Мисс Дакворт сказала:
— Не обязательно платить за него до Рождества. Почему бы
вам не взять его домой и не наслаждаться им на праздниках?
Здесь он просто собирает пыль.
— Хорошо! — неожиданно для себя решился журналист.— Я
дам вам двадцать долларов в залог.
Он покатил круглый герб к парадной двери.
— Вы справитесь сами? Может, попросите Си Си помочь вам
затащить его наверх? — предложила она.— И не уроните герб на
ногу! — Квиллерен со своим грузом уже спускался по ступенькам.
Когда журналист с неожиданным приобретением добрался до
прихожей Коббов и остановился, чтобы перевести дух, он услышал
доносившийся из магазина голос Си Си.
— Да ты не отличишь черного ореха от дыры в собственной
голове! — кричал антиквар.— Лучше сразу признай это!
— Если это черный орех, я съем свой костыль. А ты
известный жучила! Дам тебе двадцать баксов и ни цента больше!
Квиллерен сам героически поднял герб к себе в комнату.
Коты спали в кресле — переплелись, как Инь и Янь,— и
журналист не стал их беспокоить. Он приставил реликвию
Макинтошей к стене и вышел, надеясь, что успеет сделать еще
несколько дел. Надо бы зайти в магазин Бена, но сначала
Квиллерену хотелось встретиться с разговорчивой Сильвией
Катценхайд. Ему нравились словоохотливые субъекты: они так
облегчали его работу!
Добравшись до "Всякой всячины", журналист придержал дверь,
пропуская хорошо одетого человека, выходившего с объемистой
покупкой, завернутой в газету; из импровизированной упаковки во
все стороны торчали какие-то черные шланги. В самом магазине
покупательница торговалась из-за кресла, сделанного из
автомобильных шин.
— Милая моя,— отвечала ей Сильвия,— возраст и
действительная стоимость не имеют значения. Всякая всячина и
есть всякая всячина: остроумие и экстравагантность плюс немного
вождения за нос. Либо вы усекаете, либо нет, как сказал бы мой
сын.
Миссис Катценхайд оказалась приятной, ухоженной, уверенной
в себе женщиной, которая держалась лет на сорок, хотя наверняка
разменяла уже шестой десяток. Квиллерен видел много таких
рядовых женского вспомогательного корпуса в художественном
музее — все одинаковые, все в хорошо сшитых твидовых костюмах,
блузках из джерси, все при золотых цепочках и туфлях из
крокодиловой кожи. В качестве небольшого чудачества, без
которого в Хламтауне, похоже, нельзя было обойтись, Сильвия
добавила к этому набору черные хлопковые чулки.
Квиллерен представился и сказал:
— Мне показалось, что от вас выходил господин с какими-то
шлангами...
— Вы совершенно правы! С чучелом осьминога,— подтвердила
миссис Катценхайд.— Жуткая вещь! Я рада, что сбыл ее судье
Беннету из муниципального суда. Вы с ним не знакомы? Он купил
осьминога в подарок жене на Рождество. Она без ума от
головоногих.
— Почему вы специализируетесь...
— На всякой всячине? Это идея моего сына. Он сказал, что
мне нужно как-то отвлечься.— Сильвия зажгла сигарету.— Вы не
знали моего покойного мужа? Он был членом городского совета. А
сын изучает право... Простите, может, хотите сигарету?
Квиллерен отказался.
— Но почему всякая всячина? Почему не что-нибудь более...
— Изящное? Все мои друзья тоже удивляются. Но ведь чтобы
