Детектив

     — Мэри, кто были те люди, которые приходили посмотреть на
лампу... на люстру?
     — Не знаю. Энди просто сказал, что женщина  из  пригорода
приведет мужа.
     Журналист наклонился к девушке.
     —  Мэри,  если  Энди  снимал  люстру  с потолка, выходит,
покупатели ее уже одобрили! Энди снимал  ее,  чтобы  они  могли
забрать товар! Неужели вы не понимаете? Если произошел на самом
деле  несчастный  случай, значит, пара из пригорода была в этот
момент в магазине! Почему они не вызвали полицию? Кто это  был?
Были ли они там вообще? А если нет, то кто?
     Мэри снова выглядела виноватой.
     —  Наверное, можно вам признаться — теперь... Я ходила к
Энди извиняться два раза. Сначала я заглянула и увидела, как он
с кем-то говорит, и сразу ушла, а позже вернулась.
     — Вы узнали этого человека?
     — Да, но я боялась говорить...
     — Кого вы видели, Мэри?
     — Я видела, как они спорят — Энди и  Си  Си.  Поэтому  и
боялась,—  вдруг  Си Си видел меня? Вы не представляете, какое
облегчение я испытала, когда этим утром услышала о его  смерти.
Я знаю, так нельзя даже думать...
     — Вы боялись его? Он давал вам какой-нибудь повод?
     — Не совсем, но... После той ночи и начались таинственные
телефонные звонки.
     —  Я  так  и  знал! Я знал, что с тем ночным звонком дело
было нечисто! Как часто...
     — Где-то раз в неделю — всегда один и тот  же  голос  —
явно  искаженный.  Звучал  как  театральный  шепот  — хриплый,
задыхающийся.
     — А что говорили?
     — Всегда что-то глупое и мелодраматичное. Туманные намеки
на смерть Энди. Туманные предсказания опасности. Теперь,  когда
Си Си нет, у меня такое чувство, что звонки прекратятся.
     —  Не будьте слишком уверены. Той ночью в мастерской Энди
находился еще один человек — тот, кому принадлежали  сложенные
двадцать  долларов...  Интересно,  а  как складывает деньги Бен
Николас?
     — Квилл...
     — А женщина стала бы складывать банкноты вдоль?
     — Квилл,— без улыбки произнесла она,— вы  ведь  это  не
серьезно? Я не хочу, чтобы смерть Энди стала предметом сенсации
и разбирательства.
     Мэри сказала это напрямик и твердо посмотрела журналисту в
глаза.
     — Почему вы этого не хотите?
     Она отвела взгляд.
     —   Предположим,   вы   продолжите   расследование...   И
предположим, что это убийство... Вы сообщите об  этом  полиции,
правда?
     — Конечно.
     — И тогда будет суд.
     Квиллерен кивнул.
     — И, раз тело нашла я, мне придется выступать свидетелем,
правда?  И  тогда  —  конец!  —  Она соскользнула с качалки и
встала на колени рядом с ним. = Квилл, это будет  конец  всему,
ради   чего  я  живу!  Газеты...  Отец...  Ты  не  знаешь,  что
произойдет!
     Квиллерен выпустил из рук трубку, и она со стуком упала на
пол. Журналист всмотрелся в лицо девушки.
     — Я не  хочу  газетной  шумихи,—  продолжала  она.—  Ты
знаешь,  что  для  моего отца значит имя? А ведь будет скандал!
Оставь все как есть,— умоляла Мэри.— Энди больше  нет.  Никто
не вернет его. Не ройся больше в этой крови, Квилл. Пожалуйста!
     Она  взяла журналиста за руки, не сводя с него расширенных
умоляющих глаз.
     — Пожалуйста, сделай это для меня.
     Она склонила голову и потерлась гладкой  щекой  о  тыльную
сторону  его  руки,  и  Квиллерен  быстро  приблизил  ее лицо к
своему.
     — Пожалуйста, Квилл, скажи мне, что бросишь это дело.
     — Мэри, я не...
     — Квилл, прошу тебя, пообещай...
     Ее губы были совсем близко. Секунду  они  оба  не  дышали.
Время остановилось.
     И тут раздалось:
     — Гррроуррр... йооуууу!
     Потом шипение:
     — Ххххххх!
     — Гррроуррр! Оуф!
     — Коко!!! — закричал мужчина.
     — Ак-ак-ак-ак-ак-ак!
     — Юм-Юм!!!
     — ГРРРРР!!!
     — Коко, перестань сейчас же!
     Глава 16

     Ночью  Квиллерену  снился  Ниагарский водопад, и когда шум
падающей воды наконец разбудил его, он дико огляделся в  темной
комнате.  Ревел  поток,  стремительный, бурный каскад. Потом со
вздохами и стонами вода остановилась.
     Квиллерен  сел  в  кровати-лебеде  и  прислушался.   Через
некоторое   время  звук  послышался  снова,  но  уже  не  такой
оглушительный, как во сне — быстрый шумящий водоворот, всхрап,
дрожащий стон, несколько последних всхлипываний — и тишина.
     Постепенно в одурманенный дремотой мозг проникла  догадка:
канализация!  Старая  канализация  в старом доме! Но почему она
работает посреди ночи? Квиллерен заковылял в ванную.
     Он включил свет. На краю ванны в стиле барокко, балансируя
стоял Коко и держал  лапу  на  фарфоровом  рычаге  старомодного
сливного  бачка,  не  сводя  пристального близорукого взгляда с
хлещущей воды. Юм-Юм сидела в мраморной раковине и щурилась  от
внезапно  вспыхнувшего  света.  Коко  еще  раз нажал на рычаг и
зачарованно  смотрел,  как  вода  бурлит,  хрипит  клокочет  и,
наконец, иссякает.
     —  Ах  ты,  мартышка!  —  сказал  Квиллерен.—  Научился
пользоваться ватерклозетом?
     Он и сердился за прерванный сон, и гордился гигиеническими
способностями кота. Журналист вытащил пронзительно вопившего  и
извивавшегося Коко из ванной и бросил его на подушки кресла.
     — Что ты пытался сделать? Оживить мышь Юм-Юм?
     Коко  вылизывал взлохмаченную шерсть, словно ее осквернили
чем-то неописуемо мерзким.
     По зимнему небу  крался  угрожающий  желто-серый  рассвет;
природа  изобретала  новые  способы ведения войны. Открывая для
котов банку фарша  из  моллюсков,  Квиллерен  планировал  день.
Во-первых,  он хотел узнать, как Бен Николас складывает купюры.
Во-вторых,  было   очень   любопытно,   как   красное   перышко
перекочевало  с  твидовой  шляпы на шелковый цилиндр. Квиллерен
спросил об этом Коко, но тот  только  сощурил  один  глаз.  Что
касается  снежной лавины, то он уже обсудил это с Мэри, и у той
нашлось правдоподобное объяснение:  в  мансарде  над  магазином
Бена  —  меблирашки, там, естественно, включено отопление; вот
снег и сошел раньше, чем везде.
     Он  чуть   было   не   пообещал   Мэри   прекратить   свое
неофициальное  расследование. Просто не успел — отвлек кошачий
концерт. Потом Квиллерен успокоился и сказал: "Доверься мне.  Я
не  сделаю  ничего,  что  причинит  тебе  боль".  И  она  опять
оживилась, и, в общем, это  был  прекрасный  вечер.  Мэри  даже
приняла  приглашение  на  вечеринку,  но  сказала, что пойдет в
пресс-клуб как мисс Даксбери — не  Мэри  Дакворт,  антиквар,—
потому что журналисты узнают ее.
     Однако   перед  Квиллереном  по-прежнему  стояла  дилемма.
Оставить расследование — значит уклониться от выполнения того,
что он считал своим долгом, продолжать — значит причинить вред
Хламтауну, а этот нелюбимый пасынок городского совета  нуждался
в защитнике, а не противнике.
     К  тому  времени, как открылись магазины и Квиллерен начал
работу,  природа  изобрела-таки  еще  одну  военную   хитрость:
промозглый  холод,  пробиравший  до  костей.  Он  плюхнулся  на
Хламтаун, словно заплесневевшая тряпка для мытья посуды.
     Сначала журналист решил  посетить  "Немного  старины",  но
магазин Бена был закрыт.
     Тогда  Квиллерен  попытал  счастья в "Антик-технике", и не
зря,— за все  время  пребывания  журналиста  в  Хламтауне  тот
оказался   открыт.   Когда   посетитель   вошел,   из   склада,
расположенного в задней  части  дома,  широким  шагом  появился
Холлис  Прантц,  одетый  во что-то мрачное, с малярной кистью в
руках.
     — Покрываю  лаком  выставочные  шкафы,—  объяснил  он.—
Готовлюсь к завтрашнему дню.
     — Я не хочу отрывать вас от работы,— сказал Квиллерен, с
удивлением рассматривая магазин.
     Он   увидел   кинескопы  от  телевизоров  пятнадцатилетней
давности, старые платы ручной пайки, доисторические радиодетали
и старомодные генераторы автомобилей тридцатых годов.
     — Скажи  мне  только  одно,—  произнес  Квиллерен.—  Вы
собираетесь заработать этим на жизнь?
     —  Никто  не  зарабатывает  на  жизнь  в нашем деле. Всем
необходим еще какой-нибудь источник доходов.
     — Или можно питаться акридами,— пошутил журналист.
     — По счастью, у меня есть некоторая недвижимость; я  сдаю
ее  внаем,  и  работаю  в  полсилы.  В  прошлом году у меня был
сердечный приступ, я стараюсь не перенапрягаться.
     — Вы молоды для сердечных приступов.
     Квиллерен решил, что продавцу не больше сорока пяти.
     — Лучше получить предупреждение заранее. Я думаю, у Кобба
прихватило сердечко, когда он обчищал тот дом. И — конец.  Для
человека его возраста это тяжелая работа.
     — А чем вы занимались до "Антик-техники"?
     —  Малярным  делом,  оклейкой  стен.—  Прантц сказал это
почти извиняющимся тоном.— Не очень-то интересное  дело.  Зато
мой магазин мне здорово по душе.
     — Кто подбросил вам идею насчет допотопной механики?
     —  Подождите,  я  положу  кисть.— Через мгновение Прантц
вернулся со старым конторским стулом с прямой  спинкой.—  Вот.
Садитесь.
     Квиллерен    рассматривал    развороченные    внутренности
примитивной пишущей машинки.
     — Вам придется потрудиться,  чтобы  убедить  меня,  будто
этот хлам кому-то нужен.
     Холлис улыбнулся.
     —  Что  ж,  потружусь.  Нынче люди собирают что угодно —
хороших  вещей  мало.  Из  источенных  червями  столбов  делают
подставки    для    ламп.    Окантовывают   рекламные   плакаты
двадцатилетней  давности.  Почему  бы  не   сохранить   остатки
продукции     ранней     автомобильной    и    радиотехнической
промышленности? — Прантц заговорил конфиденциальным тоном.— Я
работаю  над  одной  теорией,  основанной  на  феномене  нашего
времени:  —  доктриной  ускорения  устаревания. Тут суть вот в
чем. Чем скорее предмет выходит из употребления, тем быстрее он
возвращается как предмет  коллекционирования.  Раньше  на  этот
процесс  требовалось лет сто. Теперь — тридцать. Я намереваюсь
ускорить его процесс до двадцати или даже пятнадцати...  Только
не  записывайте,—  поспешно  добавил  Холлис.— Это все еще на
стадии обдумывания. Не продавайте идею раньше времени.
     Квиллерен вышел  от  Прантца  и  съежился  от  холода.  Он
разменял  у  антиквара  пять долларов — банкнотами, сложенными
поперек, — но что-то в Холлисе все-таки было фальшивым.
     — Мистер Квиллерен! Мистер Квиллерен!
     Кто-то догонял его. Журналист обернулся и  тут  же  в  его
объятиях оказались коричневый вельвет, мех опоссума, тетрадки и
развевающиеся светлые волосы.
     Ив младшая из трех сестричек, совсем запыхалась.
     — Только что с автобуса,— выдохнула она.— А вы к нам?
     — Нет, к миссис Макгаффи.
     — Не ходите туда! "Миссис Макгаффи чертовски напыщенная!"
— так говорит Клатра.
     — Дела есть дела, Ив. А ты уже подготовилась к Рождеству?
     —  Еще  как!  Мне на праздник подарят мольберт! Настоящий
мольберт!
     — Хорошо, что я тебя встретил,— сказал Квиллерен.— Я бы
хотел украсить комнату, но у меня  нет  твоего  художественного
вкуса. Да еще это колено...
     —  Я  с  радостью  помогу.  Вам  елку,  по  старинке, или
что-нибудь более современное?
     — Елка проживет у меня не больше  трех  минут...  У  меня
коты,  и  они  почти все время проводят в полете. Но я подумал,
что мог бы купить у Ломбардо зеленые гирлянды...
     — Отлично! Я только забегу к сестрам,  а  потом  сразу  к
вам.
     Когда  Ив  пришла к Квиллерену, посреди комнаты уже лежали
кедровые гирлянды за десять долларов; Коко и Юм-Юм обходили  их
с опаской.
     При  виде светловолосой гостьи кошка исчезла в неизвестном
направлении, а кот  остался,  чтобы  пристально  и  недоверчиво
наблюдать за Ив.
     Для  начала  Квиллерен  предложил  девушке лимонада, и она
села в плетеное кресло-качалку, а прямые  светлые  волосы,  как
капюшон  окутали  ее лицо. Разговаривая, Ив то надувала детские
губки, то поджимала их, то очаровательно улыбалась.
     Квиллерен спросил:
     — Откуда у вас всех троих такие необычные имена?
     — А вы не знаете? Это разные виды художественного стекла.
Моя мать была без ума от "модерна"<$Fмодерн — художественный и
архитектурный стиль конца XIX — нач. XX вв.>. А я предпочла бы
зваться Ким или Лесли. Когда  мне  исполнится  восемнадцать,  я
сменю  имя  и перееду в Париж, чтобы изучать живопись. То есть,
когда я получу деньги, которые оставила мне мать — если сестры
еще не все потратили,— нахмурившись,  уточнила  Ив.—  Они  по
закону мои опекунши.
     — Похоже, вам очень весело вместе.
     Ив заколебалась.
     — Не очень. Они довольно дурно со мной обращаются. Клатра
вмешивается  в  мою  личную жизнь, а Амберина пытается подавить
мои способности. Она хочет, чтобы я изучала бухгалтерское дело,
или медицину или еще что-нибудь такое... занудное.
     — А кто делает тебе этот великолепный подарок?
     — Какой?
     — Мольберт.
     — А! Ну... вообще-то Том. Это  муж  Амберины.  Он  просто
лапочка. Мне кажется, он тайно в меня влюблен. Только никому не
говорите!
     — Конечно, не скажу. Я польщен,— поклонился Квиллерен,—
что ты удостаиваешь меня своим доверием. А как ты относишься ко
всем этим   несчастным   случаям  в  Хламтауне?  Такие  ли  они
"случайные", как кажутся?
     — Клатра говорит, что  Дракониха  специально  уронила  ту
штуку  ей  на  ногу.  Сестра  хочет предъявить Мэри иск на пять
тысяч долларов! Дикие деньги!
     — Астрономическая цифра,— согласился журналист.— А  две
последние смерти?
     — Бедный Си Си! Он был занудой, но мне его жаль. Его жена
ни в грош  его  не  ставила.  Вы  знаете,  что она убила своего
первого мужа? Конечно, никто этого так и не доказал.
     — А Энди? Ты знала Энди?
     — Он был просто  прелесть.  Я  с  ума  по  нему  сходила.
Ужасная смерть, правда?
     — Как ты думаешь может быть, его убили?
     Глаза Ив расширились от восторга:
     — Может, Дракониха...
     —  Но Мэри Дакворт была в Энди влюблена! Она бы такого не
сделала.
     Девушка немного подумала.
     — Она не могла быть в него  влюблена,—  объявила  она.—
Она  ведьма! Так говорит Клатра. А всем известно, что ведьмы не
влюбляются.
     — Надо сказать,  у  вас  в  Хламтауне  богатая  коллекция
человеческих характеров. А что ты знаешь о Расселе Пэтче?
     —  Мне он нравился, пока не покрасился. Мне кажется, Пэтч
ввязался в какую-то аферу... Не знаю...
     — А тот, который живет вместе с ним?
     — Стэн — парикмахер из района небоскребов.  Знаете,  там
живут  все  богатые  вдовы и содержанки. Они рассказывают Стэну
свои секреты и дарят ему сказочные подарки. Клатра тоже  красит
волосы  у Стэна. Она делает вид, что они натуральные, но видели
бы вы, какие седые патлы у нее отрастают!
     — А Сильвия Катценхайд живет в том же доме, верно?
     Девушка кивнула и задумалась.
     — Клатра  говорит,  что  из  Сильвии  вышла  бы  отличная
шантажистка. Собрала компромат на каждого.
     — В том числе на Бена Николаса и Холлиса Прантца?
     —  Не  знаю.—  Ив задумчиво потягивала лимонад.— Но мне
кажется, что Бен — наркоман. Я еще не решила  насчет  второго.
Может, он какой-нибудь извращенец.
     Позже, когда над камином были повешены гирлянды и Ив ушла,
Квиллерен сказал Коко:
     — Устами младенцев глаголят самые страшные истины!
     Импровизированный  допрос  обошелся  в  десять долларов, а
гирлянды  только  подчеркивали  гнусность   злой   старухи   на
портрете.  Журналист решил заменить его на герб Макинтошей, как
только представится возможность.
     Перед тем, как отправиться в газету, чтобы сдать материал,
Квиллерен сделал два звонка и  напросился  на  приглашения.  Он
сказал  Клатре,  что  хотел бы посмотреть, как живут антиквары,
что коллекционируют, чем обставляют свои квартиры.  Он  сообщил
Расселу  Пэтчу,  что  у него есть сиамский кот, который обожает
музыку. Он сказал при встрече Бену, что хочет сам  попробовать,
каково это — обчищать старые дома. Кроме того, он попросил его
разменять пятидолларовую купюру.
     —  Увы,—  отвечал  Бен,—  если  бы  мы  могли разменять
пятерку, мы оставили бы наше проклятое дело.
     Днем Квиллерен зашел в отдел "подвалов"  "Бега  дня",  где
ровными  рядами стояли современные удобные металлические столы,
всегда  казавшиеся  ему  такими  аккуратными  и  спокойными,  и
неожиданно   понял,  что  эта  обстановка  холодна,  стерильна,
однообразна и лишена оригинальности.
     Арч Райкер сказал:
     — Как тебе статья об аукционе в сегодняшнем номере? Боссу
понравилось.
     — Целая полоса! Это превзошло мои  ожидания!  —  ответил
Квиллерен,  бросая на стол еще одну порцию листов, напечатанных
через два интервала.— Вторая часть, завтра будет еще. Утром  я
взял  интервью  у  человека,  который продает какой-то странный
хлам под названием "антик-техника".
     — Рози говорила мне о нем. Он в Хламтауне недавно.
     —  Он  или  сумасшедший,  или  обманщик.  Вообще-то,  мне
кажется, скорее второе. Утверждает, что у него слабое сердце, а
сам  сигает  по лестнице вверх через две ступеньки! В Хламтауне
вообще многие ведут себя подозрительно.
     — Не распыляйся,— посоветовал Райкер.— Сосредоточься на
работе.
     — Ну, Арч! Я же раскопал интереснейшие подробности насчет
случая с Энди Гланцем! Есть и кое-какие соображения  по  поводу
смерти Кобба.
     —  Ради Бога, Квилл! Полиция признала, что это несчастные
случаи, вот и не лезь в бутылку!
     — Чрезвычайно подозрительные  несчастные  случаи.  Все  в
Хламтауне   просто  из  кожи  вон  лезут,  доказывая,  что  это
несчастные случаи! Слишком уж стараются.
     — И я  их  понимаю,—  ответил  Райкер.—  Если  Хламтаун
заработает  репутацию  опасного района, покупатели будут сидеть
по домам... Слушай, мне надо сверстать  еще  пять  страниц.  Не
могу пикироваться с тобой весь день.
     —   Если   совершено   преступление,   оно   должно  быть
раскрыто,— настаивал Квиллерен.
     —  Ладно,—  сказал  Райкер.—  Хочешь  расследовать   —
пожалуйста.   В   свободное  от  работы  время.  И  подожди  до
Рождества. Твои статьи об антиквариате идут неплохо, и  у  тебя
есть шанс завоевать первую премию.
     К  тому  времени,  когда Квиллерен вернулся в Хламтаун, Ив
пустила слух, что он  —  частный  детектив  с  двумя  злобными
сиамскими котами, обученными нападать.
     —   Это   так?   —  поинтересовался  молодой  человек  с
бакенбардами в "Бабушкином сундуке".
     — Это правда? — спросила владелица магазина под вывеской
"Только кресла".
     — К сожалению, нет,— ответил Квиллерен.— Я  всего  лишь
газетчик,  который  выполняет  отнюдь  не  такую  романтическую
работу.
     Хозяйка прикрыла глаза.
     — Я  представляю  вас  йоркширским  виндзорским  креслом.
Каждый  человек  напоминает  какое-то кресло. Вот это маленькое
изящное шератоновское — балерина. Этот  английский  чиппендейл
очень  похож  на  моего  домовладельца.  А  вы  —  йоркширское
виндзорское. Только задумайтесь об этом на минутку, и все  ваши
друзья превратятся в кресло.
     После  сомнительных  теорий  Прантца,  предположений  Ив и
речей  о  человекокреслах,  Квиллерен  почувствовал   некоторое
облегчение при знакомстве с миссис Макгаффи. Она показалась ему
куда  более  респектабельной,  несмотря  на  странное  название
магазина. Но  хозяйка  вполне  разумно  объяснила  и  последнее
недоумение:
     —  Это  все  старинные  деревянные  сосуды. "Ноггин" — с
ручкой, как чашка. "Пиггин" похож на ковш. Феркин" использовали
для хранения продуктов.
     — Откуда вы знаете?
     — Из книг. Когда нет покупателей, я сижу здесь  и  читаю.
Хорошая  работа  для  школьной  учительницы на пенсии. Если вам
нужна литература по истории Америки  или  антиквариату,  только
попросите.
     —  А  у  вас  есть  что-нибудь о Хламтауне? Меня особенно
интересует особняк Коббов.
     —  Самый  значительный  дом  на  нашей  улице!   Построен
Уильямом  Тауном  Спенсером,  известным  аболиционистом, в 1855
году. У Уильяма было двое младших  братьев,  Джеймс  и  Филипп,
которые  построили  рядом  такие  же  здания,  только  поменьше
размером. Кроме того, у него была незамужняя  сестра  Матильда,
слепая от рождения. Погибла в тридцать два года упав с лестницы
в доме брата.
     Она  говорила с уверенностью, понравившейся Квиллерену. Он
был по горло сыт слухами и путаными псевдоидеями.
     — Я  заметил,  что  жители  Хламтауна  склонны  падать  и
погибать при этом,— сказал он.— Странно, что это началось еще
тогда.
     Женщина печально покачала головой.
     —  Бедная  миссис Кобб! Сможет ли она по-прежнему держать
магазин без мужа?
     — Мне говорили, что Си Си был  своего  рода  живым  огнем
Хламтауна.
     —  Возможно,  и  так...  Но,  честно говоря, я терпеть не
могла этого человека. Он  был  ужасно  невоспитан!  Нельзя  так
вести  себя  в цивилизованном обществе. Я считаю, что настоящей
потерей для нас была гибель  Эндрю  Гланца.  Прекрасный  юноша,
такой  многообещающий  и  настоящий  ученый!  У меня есть право
говорить о нем с гордостью, потому что именно  я  научила  Энди
читать  двадцать  пять  лет назад на севере штата, в Бойервиле.
Ах, он был таким смышленым парнишкой! И грамотным. Я знала, что
когда-нибудь он станет писателем.
     Ее морщинки лучились.
     — Он писал статьи об антиквариате?
     — Да, но  еще  и  роман,  от  которого  у  меня  осталось
смешанное  впечатление.  Энди  дал  мне прочитать первые десять
глав. Я, естественно, не стала огорчать его, но...  Не  одобряю
эту  отвратительную  современную  литературу!  И  тем  не менее
говорят, что она популярна.
     — А где происходило действие романа Энди?
     — В общине антикваров вроде нашей,  но  там  существовали
всякие антипатичные герои: алкоголики, игроки, гомосексуалисты,
проститутки,   торговцы   наркотиками,  прелюбодеи!  —  Миссис
Макгаффи содрогнулась.— О, Боже! Если бы наша улица была  хоть
чуть  похожа  на ту, что у него в книге, я, наверное, завтра же
закрыла бы магазин!
     Квиллерен погладил усы.
     — А вы не  думаете,  что  в  Хламтауне  происходит  нечто
подобное?
     —  Ах, нет же! Ничего подобного! Только...— Она понизила
голос и бросила взгляд на забредшего в магазин покупателя,—  я
бы  не  хотела,  чтобы вы писали об этом, но... Говорят что тот
маленький старичок, который продает фрукты, букмекер.
     — Букмекер? Он принимает ставки?
     — Так говорят.  Только,  пожалуйста,  не  злоупотребляйте
моей откровенностью. Наш район пользуется хорошей репутацией.
     Покупатель прервал их:
     — Простите, у вас есть масленки?
     —  Одну минутку,— ответила она с любезной улыбкой,— я с
радостью помогу вам.
     — А что случилось с рукописью Энди? — спросил Квиллерен,
направляясь к двери.
     — Я думаю, он дал ее своей  подруге,  мисс  Дакворт.  Она
просила   почитать,   но...—   миссис   Макгаффи  торжествующе
закончила,— он хотел, чтобы это  сначала  сделала  его  старая
школьная учительница!
     Глава 17

     Сырой  туман злорадно превратился в холодный пронизывающий
дождь. Квиллерен шел  к  "Голубому  дракону"  так  быстро,  как
только позволяло колено.
     — Сегодня я собираюсь заняться мародерством,— объявил он
Мэри Дакворт.— Бен Николас введет меня в курс дела.
     — Куда вы пойдете?
     — В старый театр на Цвингер стрит. Бен сказал, что здание
заколочено,  но  можно  пробраться  через служебный вход. Нужно
попробовать самому,  чтобы  писать  о  людях,  которые,  рискуя
подвергнуться  аресту,  спасают  предметы  старины. Я думаю, об
этом должны знать, а занятие подобного рода следует узаконить.
     Мэри радостно улыбнулась:
     — Квилл, ты говоришь как  убежденный  антиквар!  Ты  тоже
заразился!
     —  Я просто вижу, когда может выйти хороший материал, вот
и все. А пока... Ты не могла бы одолжить рукопись романа  Энди?
Мне   рассказывала   о   нем  миссис  Макгаффи,  и,  раз  он  о
Хламтауне...
     — Рукопись? У меня нет никаких рукописей.
     — Но миссис Макгаффи сказала...
     — Энди дал мне почитать первую главу, вот и все.
     — А что же тогда случилось с романом?
     — Понятия не имею. Роберт Маус должен знать.
     — Может быть, позвонишь ему?
     — Сейчас?
     Квиллерен нетерпеливо кивнул.
     Мэри взглянула на высокие напольные часы.
     — Не совсем подходящее время. Он готовит обед. Это  очень
срочно?
     Тем не менее она набрала номер.
     — Уильям,— сказала мисс Дакворт,— не могу ли я говорить
с мистером  Маусом?..  Пожалуйста,  скажи  ему,  что  это  Мэри
Даксбери... Вот этого я и боялась. Минутку.— Она повернулась к
Квиллерену.— Слуга говорит, что Боб готовит голландский соус к
кольраби и просил не беспокоить.
     — Скажи ему, что "Бег дня" собирается напечатать  грязную
сплетню об одном из его клиентов.
     Юрист  подошел  к  телефону  (Квиллерен  представил  его в
фартуке с шумовкой в руке) и заверил, что  ничего  не  знает  о
какой-то рукописи. Среди бумаг Эндрю Гланца ничего подобного не
было.
     —  Тогда где же она? — спросил Квиллерен у Мэри.— Можно
предположить, что ее уничтожили — кто-то, у кого были  на  это
причины. Что было в той главе, которую ты читала?
     —   Там  рассказывалось  о  женщине,  которая  собиралась
отравить мужа. Довольно захватывающе.
     — А почему Энди не дал тебе читать дальше?
     — Он считал роман своей  тайной.  Тебе  не  кажется,  что
большинство  писателей  очень чувствительны, когда речь идет об
их работе, еще не напечатанной?
     — Предположим, все герои  были  взяты  из  жизни.  Миссис
Макгаффи, похоже, думает, что они вымышленные, но не ей судить.
Она  живет  слишком  замкнуто.  Возможно,  роман Энди раскрывал
некоторые неприятные тайны Хламтауна.
     — Он не сделал бы такого! Энди был таким деликатным...
     Квиллерен стиснул зубы. Такой деликатный,  такой  честный,
такой умный... Эту песню журналист уже знал наизусть.
     —  Может  быть,  среди  персонажей  существовала  и ты,—
сказал он Мэри.— Вот Энди и не хотел, чтобы ты читала  дальше.
Описание  могло  быть  столь  прозрачно,  что тебя узнали бы. И
семейный скандал которого ты так боишься, разразился бы.
     Глаза Мэри засверкали:
     — Нет! Энди не мог так поступить.
     — Что ж, теперь мы этого никогда не  узнаем.—  Квиллерен
собрался  было  уходить,  но  остановился.—  Ты знаешь Холлиса
Прантца. Так вот, он говорит, что был маляром и оклейщиком стен
и оставил работу из-за слабого сердца, а сам бегает, как юноша.
Когда я был у него сегодня, он лакировал выставочные ящики.
     — Лакировал? — удивилась Мэри.
     — Он сказал, что готовится к завтрашней вечеринке, и  тем
не менее товара у него очень мало.
     —  Лакировал  в  такой  день?  Да  эти  шкафы  никогда не
высохнут! Если наносить лак в сырую погоду, он останется липким
навсегда.
     — Ты уверена?
     — Это совершенно точно. Может показаться, что лак  высох,
но,   как   только   влажность   повысится,  поверхность  снова
становится сырой.
     Квиллерен дунул в усы.
     — Странная ошибка, правда?
     — Для того, кто утверждает, что был  маляром,—  ответила
Мэри,— невероятная!
     Позже  дождь  превратился  в  предательский  мокрый  снег,
мелкий и густой, как  туман.  Квиллерен  отправился  в  магазин
дешевой   одежды,   чтобы   купить  красную  егерскую  кепку  с
наушниками.  Кроме  того,  готовясь  к  воровскому  дебюту,  он
позаимствовал фонарь и лом Кобба.
     Пора   было   идти  к  Расселу  Пэтчу,  который  пригласил
журналиста послушать двадцатитысячную  аудиосистему.  Квиллерен
зашел   домой   и   надел  на  Коко  голубую  "сбрую".  Поводок
неизвестным образом исчез, но для дружеского визита он  был  не
обязателен.   Благодаря  "упряжи"  кот  выглядел  подтянутым  и
спокойным, да и нести его по улице было проще в такой упаковке.
     —  Этот  поход,—   объяснил   он   своему   мурлыкающему
помощнику,—  мы  совершаем  не  только  ради культуры. Я хочу,
чтобы ты обнюхал все, что можно, и посмотрел,  не  найдется  ли
что-нибудь важное.
     Бывший   экипажный  сарай  находился  через  два  дома  от
особняка Кобба, и Квиллерен засунул Коко за пазуху,  чтобы  тот
не промок.
     Они  зашли  в  мастерскую,  и  хозяин  провел  их по узкой
лестнице в странную комнату. Пол в ней был расчерчен на крупные
шахматные клетки, у стен стояли статуи  из  белого  мрамора  на
белых   пьедесталах.   Сами   стены   были   разными:   две  —
мраморно-черные две — ярко-красные.
     Рассел  представил  своего  друга  —  бледного   молодого
человека,  либо  очень стеснительного, либо очень хитрого — со
сверкающим бриллиантом на пальце, а Квиллерен познакомил  их  с
Коко,  сидевшим теперь у него на плече. Коко только взглянул на
новых знакомых и сразу же выразил пренебрежение, отвернувшись и
устремив взгляд в противоположную сторону.
     Отовсюду раздавались раздражавшие Квиллерена звуки скрипок
и флейт.
     —  Вам  нравится  музыка  барокко?  спросил  Расс.—  Или
предпочитаете что-нибудь другое?
     — Коко любит более спокойную,— ответил Квиллерен.
     — Стэн, поставь ту сонату Шуберта.
     Аудиоаппаратура  занимала  ряд  старых кухонных шкафчиков,
переделанных под итальянский ренессанс, и Коко не  замедлил  ее
осмотреть.
     —   Стэн,   приготовь   чего-нибудь   попить,—  попросил
Рассел.— Слушайте этот кот совсем мирный! А я слышал,  что  он
злобный!
     —  Если вы к тому же слышали, что я частный сыщик, то это
тоже неправда,— сказал Квиллерен.