- Я хотел бы поговорить с вами насчет детского дома в Карпатах, неда-
леко от Косова.
- Знаю, - кивнула Дорошенко, - есть такой, вернее, был. Детишек рас-
пихали кого куда, а все жители поселка остались без работы. Ведь сотруд-
ники детдома в основном все поселковые - воспитатели, врачи, повара,
уборщицы и все остальные. Не представляю, на что они теперь живут, там
никакого производства нет, заработать негде. Фруктами торгуют из
собственных садов да контрабандой занимаются, благо граница рядом. Так
что вы хотели сказать насчет детдома?
- Я полностью разделяю вашу озабоченность, - очень серьезно произнес
Ташков, - и хочу сделать так, чтобы детский дом был восстановлен.
- И как вы предполагаете это сделать? - вздернула красивые брови До-
рошенко. - На голом энтузиазме?
- Не совсем. Мне удалось выяснить, что усадьба сдана в аренду на три
года. Из этих трех лет прошел только год. Первое, что нужно сделать, -
выкупить усадьбу.
- Что значит выкупить? Вы же сами сказали, что она сдана в аренду.
Это значит, что заключен договор, и до истечения трех лет его нельзя
расторгнуть.
- Можно, Жанна Петровна, расторгнуть можно любой договор. Другое де-
ло, что при досрочном расторжении придется платить большую неустойку. Но
это уже вопрос денег, а не возможностей.
- У фонда нет таких денег, - вздохнула Дорошенко. - Мы, к сожалению,
нищие, хотя что-то, конечно, пытаемся делать. Так что ваша идея, увы,
несостоятельна.
- Деньги есть. Их хватит на то, чтобы выплатить неустойку. Более то-
го, их хватит даже на то, чтобы вложить в прибыльное предприятие и полу-
чать солидный доход, который позволит содержать детишек в усадьбе и пла-
тить зарплату персоналу.
- Откуда эти деньги? Какой-нибудь криминал?
- Это мои собственные деньги.
- Вы меценат? Подпольный миллионер?
- Помилуйте, Жанна Петровна, я вовсе не подпольный, я самый обыкно-
венный российский миллионер. Деньги у меня абсолютно честные, я могу от-
читаться перед вами за каждый рубль. Если вас это интересует, поясню:
это наследство, которое я получил очень давно и к которому за все годы
ни разу не прикоснулся, в том смысле, что не потратил из него ни копей-
ки. Но я сделал все для того, чтобы оно приумножалось. Вы, вероятно,
слышали о таком писателе Михаиле Богатове?
- Разумеется, - пожала плечами Дорошенко, - это классика советской
литературы, мы его произведения еще в школе проходили. Да они почти все
экранизированы. Кстати, я даже играла в двух экранизациях его романов на
украинском телевидении. Почему вы вспомнили о Богатове? Он же давно
умер. Кажется, погиб в катастрофе, если я не путаю.
- Потому что я - его наследник. К моменту гибели Михаил Федорович был
мужем моей матери и невероятно состоятельным человеком, и все его деньги
перешли ко мне. Потом стали поступать гонорары за многочисленные переиз-
дания в нашей стране и за рубежом, так что можете себе представить, о
каких суммах идет речь. Их должно хватить на то, чтобы возродить детский
дом и поставить его на ноги, если вы сумеете правильно распорядиться
этими деньгами.
- Заманчиво. И что вы хотите взамен?
- Взамен? Ничего. Ровным счетом ничего. Считайте это благотвори-
тельным взносом.
- Александр Николаевич, мы с вами взрослые люди и понимаем, что бла-
готворительности на пустом месте не бывает. Времена не те, да и люди то-
же. Какой у вас интерес в этом деле? Имейте в виду, пока я не пойму, что
вами движет, я не приму ваше предложение. Вы гражданин России, так поче-
му вы решили осчастливить своим широким жестом именно украинских ребяти-
шек? Что, в России не осталось ни одного обездоленного ребенка?
- У меня такое впечатление, что вы ищете предлог для отказа. Я не
ошибся?
- Вы ошиблись, - строго сказала Дорошенко. - У меня нет желания отка-
заться от вашего дара, что скрывать, он нам очень нужен. И проблема
детских домов действительно больная. Но я не могу рисковать репутацией
фонда. Если окажется, что вы затеяли какую-то аферу...
- Жанна Петровна, поверьте мне, в том, что я предлагаю, нет ничего
незаконного или криминального. Я предлагаю вам чистые честные деньги. И
хочу, чтобы в усадьбу как можно скорее приехали официальные представите-
ли фонда вместе с закарпатской администрацией и решили вопрос о досроч-
ном расторжении договора. Да, вы не ошиблись, у меня есть определенные
условия, на которых я передам вам взнос, но это именно условия, а не ко-
рыстный интерес.
- О каких условиях идет речь?
- Усадьба должна быть как можно быстрее освобождена от арендаторов.
Мы с вами, как вы правильно заметили, взрослые люди и не можем не пони-
мать, что за расселение детей из усадьбы и заключение договора аренды
были заплачены огромные взятки и в Киеве, и во Львове, и в Закарпатье.
Люди, эти взятки получившие, будут стоять насмерть, чтобы не допустить
расторжения договора, тем более что арендаторы начнут на них давить. Это
все очень серьезно, Жанна Петровна, и мне это не нравится. Мне не нра-
вится, когда какие-то бандиты и взяточники решают свои вопросы за счет
детей-сирот. Считайте, что это моя блажь. Я не истратил ни копейки из
наследства писателя Богатова, потому что хотел, чтобы вложение этих де-
нег было таким, за которое Михаилу Федоровичу не было бы стыдно. Вы чи-
тали его книги и даже снимались в фильмах, поставленных по его романам,
и вы должны хорошо представлять себе, что сам Богатов поступил бы точно
так же. У него было обостренное чувство справедливости и огромная любовь
к детям.
Ташков лгал вдохновенно и не переставал сам себе удивляться: откуда
только доводы берутся? Он тоже проходил в школе нетленные произведения
классика советской литературы, и от этих повестей и романов у него оста-
лось только ощущение занудности и соцреалистической лакированности. Ни-
какого особенного чувства справедливости и никакой любви к детям он там
не видел. Более того, этот "глашатай справедливости и счастливого
детства" не остановился перед тем, чтобы жениться на женщине, которая
бросила единственного ребенка. Но это было не важно. Важным было то, что
он понял Жанну Петровну Дорошенко, почувствовал ее, проникся ее мышлени-
ем и теперь точно знал, какими словами с ней надо разговаривать, чтобы
добиться того, чего он хотел.
- Я бы хотел, чтобы мое имя не предавалось огласке. Не знаю, как у
вас, а у нас в России опасно обнародовать собственное благосостояние.
Если станет известно, что я пожертвовал такие большие деньги на благот-
ворительность, мне не дадут покоя всякие сволочи и вымогатели, полагая,
что я отдал на детский дом лишь малую толику, а остальное припрятал. Я
никому не смогу доказать, что отдал все подчистую, мне просто не пове-
рят.
- Разумеется, - согласно кивнула Дорошенко, - если таково ваше жела-
ние...
Ташков понял, что сломил ее сопротивление, основанное на вполне
объяснимой подозрительности к благодетелю. Дальше дело пойдет быстрее и
проще.
Первое, что увидел Мирон, войдя утром в комнату к Наташе, были три
толстые тетради с переводом книги Дюруа. Это был удар ниже пояса. Неуже-
ли опять провал? У них снова ничего не вышло, книгу нашли и привезли сю-
да, а милиция проморгала посланника.
Наташа держалась изо всех сил, но Мирон видел, что она с трудом сдер-
живает слезы. Тоже, видно, поняла, что вся их хитроумная комбинация ни к
чему не привела.
- О, я вижу, тебе привезли "Логические основы современного анализа",
- сказал он громко и как можно веселее, хотя у самого ком в горле стоял.
- Это очень хорошо. Ты уже начинала читать?
- Нет еще, - еле слышно ответила Наташа. - Ее только сейчас принесли,
минут десять назад.
- Тебе надо сначала внимательно прочитать все. Следи за тем, чтобы
тебе все было понятно. Если чувствуешь, что не понимаешь, сразу спраши-
вай меня, ни в коем случае нельзя двигаться к следующей теореме, если не
усвоила предыдущую. Давай, начинай, а я пока кое-какие задачки порешаю
на компьютере.
- Мирон, неужели я правда такая тупая? Мне казалось, я все так хорошо
понимаю, а ты говоришь, что все неправильно.
- Наташа, не передергивай, - сухо ответил он. - Я не говорил, что все
неправильно. Я только обратил внимание на то, что многие теоремы ты
просто выучила, но душой в них не проникла. Это школярский подход, и ес-
ли бы ты должна была сдавать экзамен по математике на уровне третьего
курса института, это было бы вполне нормально. Но мы с тобой занимаемся
не вузовской математикой, не школярством, а настоящей наукой, большой
наукой, понимаешь? Твои способности вполне позволяют это делать. А в
большой науке школярство недопустимо. Прочитав доказательство теоремы,
ты должна удивиться и сказать себе: "Ну правильно, а как же может быть
иначе". А до тех пор, пока ты говоришь: "Ладно, я запомню и буду иметь в
виду, что это так", у тебя ничего не выйдет. Для этого и написана книга
Дюруа, чтобы помочь взглянуть на сложные вещи под другим углом зрения,
дать новую логику и облегчить усвоение материала.
В комнате повисла тишина, прерываемая только шелестом переворачивае-
мых страниц и мягким щелканьем клавиш. Через некоторое время Наташа под-
няла голову.
- Мирон...
- Да? Что-то непонятно?
- Нет, мне плохо видно, текст очень бледный. Подвинь меня, пожалуйс-
та, к окну поближе.
Мирон с трудом сдержал улыбку. Книга Дюруа, конечно, вещь полезная,
но Наташе Терехиной совершенно не нужна, девочка все это давно усвоила,
и усвоила блестяще. Но надо делать хорошую мину при плохой игре, раз уж
он так старательно вливал в уши Василию байку о необходимости быстро
раздобыть книгу. Раздобыли - теперь будь любезен, используй ее на благо
общему делу демонстрации необыкновенных способностей девушки. Наташа
терпеливо читает, но и о деле помнит. Переставить ее кресло поближе к
окну означает посадить ее рядом с Мироном у компьютера. Этого она и до-
бивается. Молодец. Он передвинул кресло, усадив Наташу рядом с собой, и
начал быстро набирать текст.
"Не волнуйся, еще не все потеряно. Надо немного подождать. Может
быть, все получилось".
Наташа, казалось, полностью углубилась в книгу.
- Я не поняла, - вдруг сказала она, - сколько итераций нужно проде-
лать?
Мирон заглянул в книгу и пробежал глазами абзац, на который она ука-
зала. Про итерации там не было ни слова. Но он понял ее вопрос: "Сколько
нужно ждать?" - и быстро напечатал ответ:
"Я думаю, дня три-четыре. За это время мы должны придумать следующий
ход, если выяснится, что у нас ничего не вышло. Только не падай духом.
Мы выберемся, я тебе обещаю".
А вслух при этом сказал:
- Прочти внимательно предыдущую теорему, там все сказано.
Еще через некоторое время Наташа закрыла тетрадь с переводом.
- Проверь меня, пожалуйста. Мне кажется, я теперь все поняла. Но ты
был прав, после этой книги все доказательства выглядят совершенно
по-другому.
- Сколько ты прочла?
- Всю первую главу.
Мирон открыл задачник.
- Реши задачи триста шестидесятую и триста семьдесят восьмую.
Он слегка подвинулся, чтобы Наташе удобнее было работать на клавиату-
ре. Она тренировалась каждую свободную минуту, теперь слова возникали на
экране намного быстрее, и в них почти не было ошибок.
"Мне кажется, ты меня просто утешаешь. Происходит чтото страшное. Я
должна умереть, да? А ты? Ты не думай, я не очень боюсь. Самое страшное,
это когда больно, а я столько боли вытерпела за последние годы, что уже
не боюсь. Больнее не будет. А если не больно, то не страшно".
- Нет, - резко сказал Мирон, похолодев при виде этих слов на экране
компьютера, - все неправильно. Совершенно неправильно. Ты пошла не тем
путем. Начни сначала. Он щелкнул "мышью" и удалил так напугавшие его
строки. Наташа отвернулась к окну и задумалась. Если в комнате есть те-
лекамера, то у наблюдателя может сложиться впечатление, что девушка за-
думалась над другим способом решения задачи. Мирон бросил взгляд на свои
руки, они дрожали, да что там дрожали - тряслись, как у алкаша в пох-
мельное утро. Он сунул их между колен, ссутулившись и изобразив на лице
глубокую задумчивость. Конечно, все правильно. И она должна умереть, и
он, Мирон. Отсюда так просто не выпустят. Слишком серьезная здесь охра-
на, чтобы надеяться на то, что все это не более чем детские игрушки.
Добрые работодатели. Как же, дожидайся. Они приедут, посмотрят на та-
лантливую девочку, поговорят с врачом... И потом что? Отвезут ее обратно
в Москву, в ту же больницу, где ее ждут милиционеры с вопросами, где бы-
ла, у кого, зачем? Так не бывает. Или Наташу увезут в совсем другое мес-
то, и явно не с самыми лучшими намерениями, или она должна будет уме-
реть. А судьба Мирона и того проще, это уж ясно.
Наташа снова повернулась к компьютеру, положила руки на клавиатуру и
защелкала клавишами.
"Не надо меня утешать, я все понимаю. Ты не бойся, я не буду панико-
вать. Спасибо тебе за заботу и за то, что попытался меня вытащить отсю-
да. Ты не виноват, что ничего не вышло. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты
знал об этом". Сердце у него сжалось от сострадания к беспомощной девоч-
ке, которая успела прожить так мало, да и те годы, что прожила, были не
очень-то радостными. Наверное, она права, ничего у него не вышло, надо с
этим смириться и не питать напрасных надежд. Мусульмане народ жестокий,
и как знать, какую мучительную смерть они могут для них припасти, если
решат наказать за неповиновение и жалкие попытки спастись. Если же де-
лать вид, что ничего не понимаешь, то можно надеяться на то, что смерть
будет быстрой. Выстрел в затылок - и все. Что ж, коль девочке осталось
жить совсем немного, пусть будет счастлива хотя бы в последние дни.
"Я тоже тебя люблю".
- Вот так будет правильнее, - сказал он, делая вид, что исправляет
какие-то места в ее решении.
"Значит, я права, я должна умереть. Иначе ты не стал бы мне лгать. Ты
не можешь любить меня, я же инвалид и никогда не поправлюсь. Не надо ме-
ня жалеть. Я просто люблю тебя, вот и все".
- Теперь все правильно, я уверена, - неожиданно громко сказала Ната-
ша. - Я могу приступать ко второй главе?
- Да, - дрогнувшим голосом ответил Мирон, - теперь все правильно.
Она снова открыла перевод, и Мирон с ужасом увидел, как на раскрытые
страницы капают слезы. Наташа сидела тихо, не всхлипывала и ничего не
говорила, а прозрачные слезы все струились и струились по ее бледным
бескровным щекам. Огромная, раздирающая душу жалость вдруг поднялась в
нем, затопив все сомнения и трезвые резоны, и эта горячая волна накрыла
собой ту пропасть, которая лежала между ним, двадцатидвухлетним здоровым
мусульманином, и неизлечимо больной семнадцатилетней русской девочкой.
Он не бросит ее, не может бросить. Или они оба спасутся, или умрут. Но
они будут вместе до конца.
На следующий день после разговора с Ташковым Зоя Смирнягина отправи-
лась по тому адресу, который он ей оставил. Дверь ей открыл молодой сим-
патичный парень.
- Вам кого?
- Мне нужна Ирина.
- А она на работе.
- На работе? Сегодня же воскресенье, - растерялась Зоя.
- Так она каждый день работает, без выходных.
- Не подскажете, где мне ее найти?
- Она на соседней улице, в шестнадцатиэтажке, лестницы моет.
- Спасибо, - пробормотала Зоя.
Шестнадцатиэтажный дом на соседней улице она нашла легко, все ос-
тальные дома были девяти - и двенадцатиэтажными. Зоя подошла к подъезду
и через широкое окно увидела худенькую некрасивую девушку, которая мыла
пол в просторном холле. На улице прямо перед окном стояла скамейка, Зоя
уселась на нее так, чтобы видеть Иру. То и дело в подъезд входили люди,
топая грязными ботинками по только что вымытому полу и оставляя следы, и
Ира тут же принималась снова мыть то место, которое только что сверкало
чистотой. Иногда она выпрямлялась и согнутой в локте рукой вытирала ли-
цо. Сначала Зоя подумала, что она отирает пот, но потом поняла, что это
не пот, а слезы.
Ира закончила мыть лестницы и холл, унесла куда-то ведро и тряпки и
вышла из дома. Зоя хотела было окликнуть ее, но передумала, просто пошла
за ней следом. Девушка дошла до того дома, где уже побывала Зоя, и скры-
лась в подъезде. Наверное, теперь она будет дома, решила Зоя, и через
некоторое время можно подняться к ней. Ира чем-то расстроена, то и дело
принимается плакать, и не надо вламываться в квартиру, как только она
пришла с работы. Пусть немного отдохнет, выпьет чаю, успокоится. Однако
очень скоро Ира снова вышла на улицу и направилась в сторону вещевого
рынка. Зоя, сама не зная зачем, последовала за ней. Через полчаса ей
стало понятно, чем Ира Терехина занимается на вещевом рынке. Зоя нашла
скамейку неподалеку от лотка "Горячие закуски", где Ира брала еду и на-
питки на разнос, и стала ждать. Ждать пришлось долго, до четырех часов,
пока рынок не начал понемногу пустеть. Наконец Зоя увидела, как Ира нап-
равилась к выходу.
- Простите, вас зовут Ирой? - спросила она, подходя к ней.
- Ну, Ирой, - не особенно вежливо ответила девушка. - Что надо?
- Поговорить.
- О чем?
- О вас. И обо мне. И о Валерии Васильевиче Волохове. Лицо Иры момен-
тально изменилось, выражение настороженной агрессивности исчезло, усту-
пив место сочувствию.
- Вы его жена, да?
- Нет. Давайте отойдем куда-нибудь, здесь очень людно.
- Пошли, - скомандовала Ира, ловко пробираясь сквозь толпу, которая
все еще была достаточно плотной. - Здесь есть одно место, где можно по-
сидеть.
Она привела Зою на железнодорожную платформу. Здесь действительно бы-
ло много скамеек, но все они были заняты людьми с сумками и рюкзаками,
ожидающими электричку.
- Вы не смотрите, что народу много, сейчас поезд подойдет, и они все
уедут. Поезда часто ходят, каждые десять-пятнадцать минут.
И в самом деле, из-за поворота железной дороги сначала послышался гу-
док, потом показалась электричка. Народ на платформе оживился, похватал
свои сумки и котомки и ринулся в раздвинувшиеся двери. Скамейки опусте-
ли, теперь можно было выбирать любую.
- Пойдемте вон туда, там тень, - сказала Ира, показывая на скамейку,
рядом с которой росло дерево. На самом деле росло оно внизу, за платфор-
мой, но было таким высоким и кривым, что его ветки действительно нависа-
ли над скамейкой, укрывая ее от палящего солнца.
Они сели, но Зоя вдруг утратила всю решимость и теперь не знала, как
начать разговор и нужен ли он вообще. Что она может сказать этой девочке
и о чем ее спрашивать? Но Ира первая прервала неловкое молчание.
- Вы уже все знаете про Волохова?
- Да, - коротко ответила Зоя.
- И знаете, что он мой отец?
- Да, мне сказали. Ира...
- Что?
- Вам очень трудно живется?
- Очень. Но ничего, нормально. Я справляюсь. А почему вы спросили?
- Сама не знаю. Вы меня простите, я, наверное, кажусь вам глупой. Де-
ло в том, что я жду ребенка.
- От него?
- Да. И я не знаю, что мне делать.
Ира повернулась к ней, удивленно взглянула.
- А что же можно сделать? Рожать.
- Но как же... Я ведь теперь знаю правду. И я боюсь.
- Боитесь? Чего? Ах, да, понятно, вы такая же, как моя мама, тоже ду-
маете, что его дети - чудовища. Никогда ее не прощу за то, что она сде-
лала. Вам рассказывали о нас?
- Да, я все знаю.
- И ваш ребенок не простит, если вы его убьете, - очень серьезно ска-
зала Ира. - Не берите грех на душу. Вас как зовут?
- Зоя.
- Вы давно... с ним?
- Меньше года.
- Бедная вы, бедная.
Ира осторожно взяла ее за руку и неловко погладила.
- Не бойтесь ничего, Зоя. Рожайте. А я вам помогу.
- Чем же вы мне поможете? - горько усмехнулась Зоя. - Вы сами нуждае-
тесь в помощи.
- Ни в чем я не нуждаюсь, - внезапно огрызнулась девушка. - Мне никто
не нужен, я сама справлюсь. А если вам будет трудно с маленьким, я помо-
гу. Может, у него будут те же болезни, что и у меня и моих младших, так
я вам подскажу, что и как. Вы на меня не смотрите, я такая страшная и
необразованная, но ваш ребенок будет другим. Вы бы видели мою Натку! Она
такая красавица, прямо кинозвезда. И умница, очень талантливая. Вы тоже
сможете гордиться своим ребенком. И не думайте ни о чем плохом.
- Зачем вы меня уговариваете? - устало спросила Зоя. - Что вам с это-
го?
- Пожалуйста, - Ира умоляюще заглянула ей в лицо, - пусть ваш ребенок
родится. У меня ведь совсем никого нет... Внезапно Зоя поняла ее. Эта
девочка так одинока, и она, пусть неловко, пытается создать хотя бы ви-
димость семьи. Потому и предлагает Зое свою помощь. У Иры и будущего ре-
бенка общий отец, значит, они, хоть и наполовину, но все-таки родные. И
Зоя - мать этого ребенка, тоже почти родственница. Ире так хочется, что-
бы ее семья состояла не только из беспомощных инвалидов, о которых надо
постоянно заботиться. Ей хочется нормальной жизни, хочется, чтобы ей
звонили по телефону и приходили в гости и чтобы ей тоже было куда прийти
в праздник или в день рождения. Прийти не в больницу, а в обычный дом,
подарить подарок и сесть за празднично накрытый стол. Ташков рассказы-
вал, что его коллега, решая какие-то свои задачи, познакомился с Ирой,
поманил ее иллюзией теплых человеческих отношений, потом погиб. Но даже
если бы не погиб, у них все равно ничего не вышло бы, потому что для не-
го это была только работа. Связь, вызванная служебной необходимостью.
Бедная девочка.
Зоя решительно поднялась со скамейки.
- Спасибо вам, Ира.
- За что?
- За утешение, за то, что помощь предложили. Вы очень славный чело-
век. Пусть у вас все будет хорошо.
- Значит, вы не передумали насчет ребенка? Не будете рожать?
- Не знаю. Я ничего не знаю. Простите меня. До свидания. Она поверну-
лась и быстро пошла к выходу с платформы.
ГЛАВА 20
Аякс любил устраивать свое жилище со вкусом и комфортом. Он уже давно
понял, что нет смысла злиться и раздражаться оттого, что тебе что-то не
нравится или что-то не устраивает, если есть такая замечательная вещь,
как деньги. Деньги могут решить любую проблему и устранить любое неу-
добство. Поэтому свою московскую квартиру он обустраивал терпеливо и лю-
бовно, делая все по собственному вкусу, а потом принялся за дачу. Сейчас
и квартира, и дача полностью отвечали его высоким требованиям, и Аякс с
комфортом проводил время как в Москве, так и за городом. Он был прекрас-
ным семьянином, нежно любил жену и сына и обожал свою мать, которая пос-
тоянно жила как раз на теплой благоустроенной даче и к которой он с ог-
ромным удовольствием ездил. Мать никогда не была в курсе того, чем зани-
мались ее покойный муж и единственный сын, а достаток воспринимала как
доказательство того, что ее мальчик смог успешно адаптироваться в новых
экономических условиях.
Если оставить в стороне происламский криминальный промысел Аякса, то
в целом он был человеком приятным во всех отношениях, имел множество
друзей-приятелей, а также людей, которым делал разные одолжения и кото-
рые считали себя обязанными ему. Глядя на его улыбчивое лицо и веселые
глаза, никому и в голову не пришло бы, что этот человек хладнокровно от-
дает приказы об убийствах, а двух молодых девушек, наделенных необычай-
ными способностями, цинично рассматривает всего лишь как товар, который
нужно "хорошо показать", чтобы выгодно продать.
Отправив жену с сыном на три недели во Францию, на Лазурный берег,
Аякс все это время приезжал каждый день к матери на дачу, где его ждал
горячий вкусный ужин, длинный теплый вечер с неспешными разговорами на
открытой веранде и чай с неизменным вишневым вареньем, которое Аякс лю-
бил с самого детства. Сегодня он тоже был здесь, и они с матерью уже
приступили к традиционному чаепитию, когда огромная овчарка, до того
смирно лежавшая у ног хозяина, вдруг поднялась и нервно зашевелила уша-
ми.
- Грета беспокоится, - заметила мать. - Опять, наверное, кто-то оти-
рается возле калитки.
- Я посмотрю, - Аякс поднялся и накинул на плечи легкую куртку. -
Пойдем, Грета, проверим, кто это там бродит. В сопровождении овчарки он
подошел к калитке и сразу увидел гостя, который с безразличным видом ог-
лядывал окрестности.
- Ищете кого-нибудь? - добродушно спросил Аякс, не выходя за ограду.
Вопрос был задан для проформы, потому что гостя он знал в лицо. Этот
человек неоднократно выступал связником между Аяксом и чеченцами.
- Вам просили передать: через три дня начнутся боевые действия, и мо-
жет понадобиться приют в горах.
- Хорошо, я понял. Что-нибудь еще?
- Больше ничего.
Аякс не спеша зашагал обратно в сторону дома. Грета трусила рядом с
ним, то и дело недовольно оглядываясь на то место, где только что стоял
чужой.
Значит, через три дня в Чечне начнутся интенсивные бои И если кто-то
из руководителей оппозиции или влиятельных командиров будет ранен, его
отправят в карпатскую усадьбу, где люди Аякса обеспечат высококвалифици-
рованную медицинскую помощь и надлежащий уход в обстановке полной безо-
пасности. Для этих целей, собственно, и была год назад арендована
усадьба. В Карпатах полно маленьких аэродромов, где можно посадить само-
лет с раненым, а все организационные вопросы держит под контролем пол-
ковник Уциев, всю жизнь прослуживший в Закарпатском военном округе и
имеющий там сильные коррумпированные связи. В усадьбу завезено новейшее
оборудование, там прекрасная операционная и напичканная электроникой па-
лата интенсивной терапии, там на ноги поставят человека с самыми безна-
дежными травмами, лишь бы он был жив. И срочная переброска врачей тоже
была отлажена, и врачи эти были заранее подобраны и готовы в любую се-
кунду ехать на аэродром. Уж сколько раз бывало, что официально сообщает-
ся о гибели какого-нибудь деятеля в период военных действий в Чечне, а
через полгодика он появляется на арене собственной персоной живой и здо-
ровый. И никто не может сообразить, где же он был эти полгода и почему
прошла информация о его гибели, а сам воскресший только многозначительно
улыбается и произносит скупые слова о воле Аллаха.
Через три дня. Это значит, что через три дня в усадьбе не должно ос-
таться никого из посторонних. Ни Наташи, ни Асланбека Уциева, сына того
полковника, ни врача-иранца. Только Василий и медсестра Надя. Ну и охра-
на, разумеется. Дело надо завершать в течение этих трех дней.
- Кто там был, сынок? - озабоченно спросила мать, когда Аякс поднялся
на крыльцо.
- Мужик какой-то заблудился, дорогу к станции спрашивал. Мама, давай
еще чайку сделаем, этот остыл уже.
- Я сейчас подогрею чайник, - с готовностью поднялась она.
- Сиди, сиди, - Аякс тепло улыбнулся, - я сам. Заодно и Грете корм
насыплю. Пойдем-ка, девочка, - он потрепал овчарку между ушами, отчего
та сладко зажмурилась, - пойдем к миске.
Выйдя на кухню, он плотно притворил за собой дверь, зажег газ на пли-
те, налил в чайник воды и достал из кармана трубку сотового телефона.
- Свяжитесь с Поллуксом, - вполголоса произнес он, - и передайте, что
эксперты могут приехать в течение трех дней. Вы поняли? В течение трех
дней, не больше. После этого пусть не приезжают. Через три дня конт-
рольный экспонат будет уничтожен.
Грета с недоумением и обидой смотрела на хозяина, который произнес
заветное слово "миска", а сам и не думает ничего в эту самую миску насы-
пать. Зачем звал? Стоит посреди кухни, говорит в таинственную черную ко-
робочку какие-то непонятные слова и даже не посмотрит в ту сторону, где
лежит яркий пакет, из которого обычно высыпаются такие вкусные, чуть со-
лоноватые кусочки корма. Лучше бы она осталась со старой хозяйкой, та
хоть и не такая любимая, как хозяин, зато добрая, всегда дает со стола
что-нибудь вкусненькое.
Овчарка села у ног хозяина и пыталась перехватить его взгляд, но Аякс
словно забыл о ней. Он снова нажимал кнопки на черной коробочке.
- Если в течение трех дней эксперты не приедут, избавьтесь от товара,
мы не можем больше его хранить. Через три дня могут начать заезжать гос-
ти, нужно освободить для них место и обеспечить конфиденциальность. Что?
Мне все равно, это не мое дело. Конечно, максимально аккуратно. Сын? С
ним проблем не будет, полковник все поймет правильно. Да, разумеется,
его тоже. До свидания.
Аякс отключил связь, сунул телефонную трубку в карман и потянулся за
ярким пакетом с собачьим кормом.
- Что, девочка, - приговаривал он, пока кусочки "Чаппи" с приятным
шорохом сыпались из пакета в миску, - проголодалась? Не кормит тебя хо-
зяин? Ах он мерзавец, ах, мерзавец, совсем забыл о своей девочке, все
делами какими-то занимается. Ну не сердись, моя хорошая. Кушай на здо-
ровье. Грета хорошо чувствовала интонацию и поняла, что хозяин не кормил
ее не потому, что она сделала что-то не так и в чемто провинилась. Это
было самым главным. Законы собачьей преданности предписывали не нарушать
волю хозяина. Грета кинула на Аякса взгляд, полный немого обожания, и
лизнула его руку.
Власть и силу денег Александр Ташков понял, как известно, очень дав-
но, хотя самого механизма так и не усвоил, просто принял факт как дан-
ность. Он знал, что очень многие преступления совершаются именно ради
денег, даже если риск разоблачения со всеми вытекающими неприятностями
чрезвычайно велик. Почему-то в девяноста девяти случаях из ста жажда де-
нег перевешивала любой страх.
Он трезво оценивал ситуацию с расторжением договора аренды и знал,
что если аренда была оформлена с помощью больших взяток, то лица, от ко-
торых зависит вся эта бумажная канитель, так просто от своих обяза-
тельств перед арендаторами не отступятся. Если бы было достаточно време-
ни, можно было бы с помощью фонда "Счастливое детство" организовать в
местной прессе мощную кампанию, поднять волну, мобилизовать общественное
мнение, после чего потрясать кулаками и требовать досрочного расторжения
договора, выражая готовность заплатить любую неустойку, потому что инте-
ресы детейсирот важнее. Можно было бы даже попробовать добиться призна-
ния договора недействительным. На гребне такой волны чиновники, от кото-
рых зависит судьба договора аренды, просто не смогут долго сопротив-
ляться, аргументов у них не будет в защиту арендатора. Но на это нужно
не менее трех-четырех месяцев. Такого резерва времени у Ташкова не было.
Единственным способом вывернуть руки тем, от кого зависит быстрое оформ-
ление бумаг, была взятка еще более крупная, чем та, которую они уже по-
лучили от лиц, арендовавших усадьбу. Конечно, давать взятки - дело нехо-
рошее, кто ж спорит. Ташков и не спорил, он ее просто дал, дал из денег,
полученных по наследству от классика советской литература Михаила Федо-
