ей показалось, что Леша уже не сердится. В любом случае, она должна быть
рядом с ним, потому что он переживает за отца. И потому, что все может в
любой момент обернуться трагедией. Нельзя оставлять Чистякова одного.
Ровно в шесть вечера раздался звонок в дверь. Он привычно испугался,
помертвел, но сумел справиться со страхом. На часах шесть, это она, Ка-
менская, женщина из уголовного розыска. Одна из многих, кто занимается
убийством Юли. Но на пороге стояла та, другая, которую он определил для
себя как многодетную и обремененную хозяйством нескладную толстуху, го-
товящуюся в очередной раз стать матерью. Он сперва удивился, но потом
успокоился. Когда к нему приходил въедливый и дотошный Гмыря или краси-
вый паренек Лесников, Борис Михайлович напрягался и каждую минуту ждал
подвоха. С женщинами всегда проще иметь дело, а уж с такой, как эта...
С того момента прошло почти полтора часа. И вот он сидит перед ней и
не понимает, о чем она спрашивает. То есть слова все понятные, знакомые,
но мозг упорно отказывается понимать страшный смысл ее вопросов.
- У вас были ключи от квартиры Пашковой. Я точно знаю, что они были.
Где они сейчас?
Она задает этот вопрос уже в третий или четвертый раз, а он все не
может ответить.
- Хорошо, я отвечу сама, - спокойно произносит женщина-следователь, и
в этот момент Готовчиц почему-то пытается вспомнить, как ее зовут. Ведь
она же говорила, называла имя, и в прошлый раз, и сегодня, когда пришла.
А он не помнит.
- Ключи вы выбросили на Мясницкой, когда в последний раз вышли из
квартиры Инны Пашковой. Я не спрашиваю, зачем вы к ней приходили, потому
что и так знаю. Вы использовали ее как дармовую рабочую силу, вы эксплу-
атировали ее талант, чтобы выглядеть в глазах своих пациентов проница-
тельным и квалифицированным специалистом. С чем вы приходили к ней? С
цветами и шампанским? Или с диктофоном, на который были записаны ваши
беседы с пациентами во время сеансов? Она любила вас все эти годы и все
эти годы доказывала вам, что тоже кое-что умеет. Вероятно, вы постоянно
в этом сомневались. Во всяком случае, давали ей понять, что цените ее
невысоко. И она доказывала вам, что вы ошибаетесь. Вы помните, как она
специально пришла когда-то, чтобы показать вам свой диплом? И как проси-
ла, чтобы для прохождения интернатуры ее направили именно к вам, в кли-
нику, где вы заведовали отделением? Все ваши сказочки про стандартный и
ничего не значащий роман врача-интерна и завотделением - это полная
чушь. Ваш роман начался гораздо раньше, Инна была беременна от вас, но
ребенок так и не родился. И не смейте мне говорить, что вы этого не зна-
ли. Борис Михайлович, я не требую от вас ни подтверждения, ни возражений
по поводу только что сказанного. Я хочу, чтобы вы мне сказали, что прои-
зошло во время вашей последней встречи и почему вы выбросили ключи.
Только это.
Она замолчала, подперла рукой подбородок и стала смотреть на него
своими темно-серыми глазами терпеливо и внимательно. Он молчал.
- Я не уйду отсюда, пока вы мне не ответите, - сказала она.
Он молчал. И вспоминал тот ужас, который охватил его, когда он при-
вычно открыл дверь Инны своими ключами, вошел и увидел ее лежащей на по-
лу, в луже крови, избитую и истерзанную. Он не убивал ее, нет. Он никог-
да не поднял бы на нее руку. Он ее боготворил, он ею восхищался, как
восхищаются людьми, которые умеют делать что-то невероятное.
Он ее не убивал. Но он оставил ее без помощи, хотя можно было вызвать
врачей и спасти ее. Он постоял в оцепенении над окровавленным телом, по-
вернулся и ушел, тихонько захлопнув за собой дверь. И выйдя из подъезда,
выбросил ключи.
- Я ее не убивал, - наконец выдавил он.
- Я знаю, - тихо ответила следователь. - Никто не станет убивать ку-
рицу, несущую золотые яйца. Инна была вашей правой рукой. В сущности она
была вами, потому что вы слабый психоаналитик, а все ваши успехи в лече-
нии пациентов - это ее заслуга. Со случаями попроще вы справлялись сами,
а с более сложными - шли к Инне за помощью. Вы честно просили ее помочь
или продолжали делать вид, что экзаменуете ее, предлагая в виде тестов
записи ваших бесед с пациентами?
- Я любил ее, - пробормотал он едва слышно.
- А вот это неправда, - мягко поправила она. - Это Инна вас любила, а
не вы ее. Она любила вас безрассудно и преданно, вы были главным челове-
ком в ее жизни, и она ничего не могла с этим поделать, несмотря на то,
что прекрасно умела разбираться с аналогичными проблемами других людей.
К ней приходили десятки женщин, которые не могли собственными усилиями
вырвать из сердца тягу к мужчине и перестать ему подчиняться, и этим
женщинам Инна помогала. А себе - не могла. И вы, Борис Михайлович, этим
пользовались совершенно беззастенчиво. Скажите-ка мне, ваша жена знала о
связи с Пашковой?
- Нет!
Он сказал это быстро, громко и уверенно, словно сама мысль показалась
ему кощунственной.
- Вы точно знаете?
- Точно. Юля никогда... Нет, что вы... Нет. Она не могла ничего
знать.
- Может быть, у нее появился повод подозревать об этом? Подумайте, не
сказали ли вы что-нибудь такое... неосторожное. Или, может быть, сделали
чтото необычное.
- Нет. Почему вы спрашиваете? Разве Юля комунибудь говорила, что по-
дозревает меня в неверности?
- Я думаю, неверность вашу супругу испугала бы меньше. Но она могла
заподозрить, что вы - не тот, за кого себя выдаете. Вы - очень средний
психиатр или психолог, но вовсе не такой специалист, каким вас все счи-
тают и которому платят такие большие гонорары. Кстати, Инна получала от
вас какие-нибудь деньги в виде благодарности за консультации или вы
эксплуатировали бесплатный труд?
- Вы не смеете! - Готовчиц повысил голос, но осекся под ее спокойным
взглядом. - Я вас прошу, не надо так говорить. Что бы вы ни думали, я
любил Инну. Любил, как умел. Как был способен.
Он понял, что сейчас все ей расскажет. Он не может больше молчать, и
не потому, что тщательно скрываемая тайна рвется наружу, а потому, что
его измучил страх. Постоянный, иссушающий и выжигающий все внутри, меша-
ющий думать, дышать, жить. Он больше не может терпеть. Он все расскажет
и будет надеяться, что ему помогут.
Он все никак не мог сосредоточиться и почему-то разглядывал пушистую
светло-серую кофточку, в которую была одета женщина-следователь. Он так
и не вспомнил ее имя, но эта кофточка, так похожая на ту, что носила его
мать, стала последней каплей. Ей он все расскажет. Именно ей, толстой,
неторопливой и доброй, а не этому злому недоверчивому следователю Гмыре
и не той странной девице с Петровки, рядом с которой у него постоянно
возникает чувство опасности.
...В конце января Инна неожиданно позвонила ему домой, хотя почти ни-
когда этого не делала. Она была разумной женщиной и понимала, что зво-
нить домой женатому любовнику не следует.
- Ты не был у меня сегодня днем? - взволнованно спросила она.
- Нет, - удивленно ответил Готовчиц. - Мы ведь и не договаривались.
- Значит, я сама забыла дверь закрыть, - с досадой сказала Инна. -
Представляешь, пришла - а дверь не заперта. Я подумала, что ты пришел и
ждешь меня. А тебя нет. Ладно, извини, что побеспокоила.
Однако еще через пятнадцать минут она позвонила снова. На этот раз
голос у нее был испуганный.
- Боря, ты меня не разыгрываешь? Ты точно не приходил сегодня?
Он начал раздражаться. Ну сколько раз можно повторять одно и то же?
Он же сказал: не был.
- Понимаешь, в квартире кто-то был, но вроде ничего не пропало. Вещи
только не на своих местах.
- Может, тебе показалось? - предположил Готовчиц. - Вспомни, ты, на-
верное, сама их перекладывала.
- Да нет же, Боря. Рылись в мебельной стенке, там, где я храню записи
о клиентах. Все бумаги лежат в понятном мне порядке, и я этот порядок
никогда не нарушаю, потому что потом не смогу быстро найти то, что нуж-
но. Я не могла ошибиться.
Готовчиц произнес какие-то необязательные успокаивающие слова, будучи
абсолютно уверенным, что Инна все напутала в своих бумагах сама. В самом
деле, ну кому придет в голову взламывать квартиру, чтобы ничего не
взять? Не бывает такого. Инна через пару дней успокоилась и даже стала
подшучивать над своим испугом. Она, похоже, тоже решила, что ей помере-
щилось. А по поводу незапертой двери сказала:
- У меня замок - ножницами открыть можно. Наверное, какой-нибудь на-
чинающий воришка польстился на легкий замок, вскрыл дверь, вошел и уви-
дел, что брать у меня нечего. С тем и убыл.
Но дверь она все-таки поменяла, поставила двойную стальную с сейфовы-
ми замками. И дала Готовчицу второй комплект ключей взамен старого клю-
ча.
В тот день он пришел к Инне, как обычно, открыв двери своими ключами.
То, что он увидел, было страшным. Она еще дышала, более того, была в
сознании. Увидев его, мучительно зашевелила губами, пытаясь что-то ска-
зать. Он наклонился к ней, стараясь не испачкаться в крови. Еще не слыша
ее слов, он уже решил, что уйдет и не будет вызывать врачей. Какова бы
ни была причина происшедшего, он не может позволить себе быть втянутым в
следствие и в сомнительные отношения с сомнительной дамой-колдуньей.
- Имя... - шептала Инна в последнем усилии.
- Какое имя?
- Имя... В бумагах нет... Там другое... Они требовали имя... Помоги
мне...
Больше она ничего не сказала, потеряла сознание. Борис Михайлович ос-
мотрелся судорожно, пытаясь понять, не испачкался ли он и не оставил ли
следов. Потом на цыпочках вышел из квартиры и аккуратно притворил дверь.
Раздался щелчок, дверь захлопнулась. Он не стал запирать замок на четыре
оборота, сбежал по лестнице вниз и выскочил на улицу. Сделал глубокий
вдох, стараясь выглядеть как обычный прохожий, замедлил шаг и направился
к машине. Ключи тут же выбросил, сам не зная, зачем. Машинально хотел
избавиться от всего, что связывало его с Инной.
Дни шли, никто его не беспокоил. Он хорошо знал свою возлюбленную-по-
мощницу, знал ее скрытность и нелюдимость и надеялся на то, что она ни-
кому об их отношениях не рассказывала. Так оно, вероятнее всего, и было,
потому что следствие до него не добралось. И он успокоился. Только поте-
ря Инны его тревожила. Как он теперь без нее? Кто будет помогать ему ис-
кать "ключи" к душам пациентов? Без Инны он - ничто. И те пациенты, к
которым он привык и которые привыкли к нему, скоро от него уйдут. Сос-
тоятельные люди, представители элиты, в том числе и политической, и, на-
верное, криминальной. Очень "новые русские". Люди искусства. Как только
два-три человека скажут где-нибудь, что ходят к Готовчицу уже три меся-
ца, а толку никакого - все. Репутация погибла. Надежда только на ту но-
вую работу, о которой говорила одна пациентка. Она осталась очень им до-
вольна и порекомендовала Готовчица какому-то большому начальнику в Ми-
нистерстве внутренних дел. Там вроде бы его кандидатуру не отвергли и
сейчас рассматривают. Борис Михайлович хорошо понимал, какого рода рабо-
та его ждет, если все сложится благополучно, и очень хотел ее получить.
Потому что та информация, которой он будет располагать, сделает его мо-
гущественным. Если нельзя властвовать над душами, потому что больше нет
Инны, то он будет властвовать над умами.
И вдруг... Дверь его квартиры оказалась взломанной. И тоже ничего не
пропало. И тоже явные следы того, что кто-то рылся в его бумагах. Его
охватил ужас. Он слишком хорошо помнил, что именно так все началось для
Инны. И видел, чем это для нее кончилось. Имя. Они хотели узнать у нее
какое-то имя. Но какое?
Он потерял покой, каждую свободную минуту посвящая пересмотру и пере-
читыванию своих записей о пациентах и пытаясь понять, что взломщики ис-
кали у него. Какое имя? О чем речь? Он ничего не мог придумать, и от
этого боялся еще больше. Разве мог он сказать работникам милиции, что
воры не ценности искали, а рылись в бумагах в поисках какого-то имени?
Не мог. Они бы обязательно спросили, откуда ему это известно, и немед-
ленно выплыла бы история с Инной. Этого он допустить не мог. И он мол-
чал. Молчал и жил в постоянном страхе.
А потом убили Юлю. И ему стало еще страшнее.
Вот, собственно, и все...
Глава 18
Татьяна даже не очень удивилась, выслушав рассказ профессора Готовчи-
ца. Чего-то подобного она и ожидала, а удивить ее после стольких лет ра-
боты следователем вообще было непросто. Борис Михайлович бросил умираю-
щую женщину без помощи, потому что боялся быть втянутым в скандал, кото-
рый помешает его новому назначению? Да таких случаев в ее практике был
не один десяток. Известный психоаналитик доктор наук Готовчиц оказался
несостоятельным специалистом и в особо сложных случаях пользовался услу-
гами более квалифицированной помощницы? И такое встречается на каждом
шагу. Книги, написанные вовсе не теми людьми, чье имя стоит на обложке,
давно стали притчей во языцех, как и диссертации, подготовленные якобы
аспирантами, а на самом деле от первой до последней строчки выполненные
за большие деньги каким-нибудь желающим подработать профессором или до-
центом. Чувство гадливости, возникающее у нее каждый раз при столкнове-
нии с подобной ситуации, было сродни чувству, которое появляется, когда
после долгой борьбы с тараканами эти очаровательные насекомые появляются
вновь. Противно, но не удивительно, потому что это уже было.
Удивительным, или, если хотите, странным в этой истории было только
одно: повод для убийства. А заодно и для взлома квартиры. Если Готовчиц
не лжет, то все дело заключалось в каком-то имени. В каком? И что это за
имя, которое пытались узнать сначала у Инессы, а потом вломились в квар-
тиру к Готовчицу?
Татьяна очнулась от раздумий и обнаружила, что уже дошла почти до са-
мого дома. Вон и подъезд виден, осталось пройти несколько десятков мет-
ров. Но при мысли о пустой квартире ей вдруг стало грустно. Все ее поки-
нули. Стасов занят дочкой, Иришка - своим новоявленным женихом, а она
осталась совсем одна, никому не нужная, кроме, может быть, журналистов,
которые вдруг увидели в ней лакомый кусочек и вознамерились, как следует
его поджарив, преподнести читателям в виде пикантного блюда, обрамленно-
го гарниром из сплетен и домыслов.
Она решила, что домой не пойдет. Пока не пойдет. Прекрасный майский
вечер, еще совсем светло, в воздухе приятно переливается свежая прохла-
да, омывая яркую сочную зелень. А беременным полезно не только ходить,
но и дышать кислородом. Татьяна огляделась и заметила симпатичную скаме-
ечку, рядом с которой росли два мощных дуба. Вот там-то она и посидит.
Итак, имя. Пройдем весь путь сначала. Преступникам нужно было некое
имя, которое они надеялись найти в записях Инессы. Они его не нашли,
поскольку Инесса наделяла своих клиентов выдуманными именами. Тогда они
пришли к ней и стали задавать вопросы. Судя по всему, Пашкова не торопи-
лась давать ответ, иначе они не истязали бы ее. Сказала она им в конце
концов это имя или нет? Вариант первый: сказала. Тогда зачем они залезли
в квартиру Готовчица? Вариант второй: не сказала. Потеряла сознание,
преступники решили, что она мертва, и начали искать заветное имя в запи-
сях Готовчица. Чье имя может оказаться в бумагах и Инессы, и ее любовни-
ка? Ответ очевиден: имя одного из пациентов профессора. Но тогда возни-
кает другой вопрос: почему Инесса не назвала его? Почему пожертвовала
своей жизнью, но сохранила тайну? Ради кого она могла так поступить? Ра-
ди человека, который ей очень дорог. Но все свидетельствует о том, что
таким человеком в ее жизни был только профессор Готовчиц. Нет, не скла-
дывается...
За спиной послышался шум мотора, Татьяна оглянулась и увидела машину,
которая остановилась прямо возле ее подъезда. Из машины вышли двое муж-
чин, один постарше, другой совсем молодой, обвешанный фотоаппаратурой.
Остановившись возле подъезда, они стали живо что-то обсуждать, поднимая
голову и разглядывая окна. Тот, что помоложе, обернулся, увидел Татьяну,
что-то сказал мужчине постарше. Они еще какое-то время посовещались, по-
том повернулись и дружно двинулись к ней. Примерно на полпути они вдруг
убыстрили шаг, и лица их при этом засияли, как медные чайники.
- Простите, пожалуйста, вы - Татьяна Томилина? - запыхавшись, спросил
молодой фотограф.
Татьяна попыталась быстро сообразить, не прикинуться ли ей дурочкой,
но не успела ничего ответить, как фотограф быстро заговорил:
- Как нам повезло! Мы же специально к вам ехали. Номер дома знали, а
номер квартиры нам не сказали. Мы уж собрались по соседям идти, спраши-
вать, где живет известная писательница. А тут вы сами...
- Что вам угодно? - сухо спросила она.
Общаться с журналистами не было ни малейшего желания. И настроение не
то, и после двух последних публикаций симпатии они не вызывали.
- Нам угодно интервью! - резво выпалил молодой.
Но тот, что постарше, осторожно взял его за плечо и отодвинул в сто-
рону.
- Не сердитесь на нас, Татьяна Григорьевна, - мягко сказал он. - Мы
не хотели нарушать ваше уединение. Я понимаю, в вашем положении вам хо-
чется покоя и тишины, и наше появление, наверное, вас раздражает. Но я
хочу, чтобы вы знали: мы глубоко возмущены тем потоком оскорблений, ко-
торый сыплется на вас. Мы бы хотели опубликовать совсем другой материал
и реабилитировать ваше имя.
- Не надо преувеличивать, - холодно ответила Татьяна. - Речь идет
всего о двух статьях, так что о потоке оскорблений говорить, по-моему,
преждевременно. Я не нуждаюсь в реабилитации.
- Почему о двух? - удивился журналист. - Их как минимум семь или во-
семь. Вот, они все у меня с собой, я специально их захватил, чтобы, за-
давая вам вопросы, дать вам возможность ответить на каждую.
- Восемь? - переспросила Татьяна, с трудом шевеля онемевшими губами.
- И что же в них написано?
- А вы действительно не знали? - встрял фотограф. - Что вы, вся Моск-
ва только о них и говорит.
Журналист, который постарше, достал из висящей на плече сумки папку и
протянул Татьяне.
- Хотите ознакомиться?
- Да, - кивнула она.
- А интервью дадите?
- Не знаю. Сначала я прочту это, а потом решу.
Погуляйте пока, - сказала она таким же тоном, каким иногда выпроважи-
вала из кабинета подследственных со словами "Подождите в коридоре".
Журналист и фотограф послушно отошли на некоторое расстояние и стали
что-то обсуждать вполголоса. Татьяна открыла папку и начала читать
статьи, заголовки которых были отмечены желтым маркером. С каждым прочи-
танным абзацем ее охватывали недоумение и обида.
"Книги Томилиной - плохое подражание западным образцам, столь же неу-
мелое, как печально известные "Жигули", которые делались по образцу "Фи-
ата"..." Но она никогда не старалась подражать кому бы то ни было, она
писала так, как чувствовала и думала сама. И все ее книги были о России,
о сегодняшнем дне, о людях, которые ходят по улицам рядом с нами и пыта-
ются решить свои чисто российские жизненные проблемы. При чем тут запад-
ные образцы?
"Госпожа Томилина выпекает свои книжонки как блины, и такая невероят-
ная скорость наводит на мысли о том, что на нее работает целая бригада
литературных рабов. Не случайно, наверное, произведения, подписанные ее
именем, порой разительно отличаются друг от друга по стилю". Какие рабы?
О чем говорит автор этой статьи? Все книги от первой буквы до последней
точки написаны ею самой. И множество людей может это подтвердить, да
хоть та же Ира, на глазах у которой Татьяна творит свои повести и рома-
ны. А что касается стиля, то Татьяна сама стремится писать книги по-раз-
ному, чтобы не повторяться. Одни вещи у нее получаются неспешными, за-
думчивыми и наполненными психологией, другие - динамичными и более кру-
тыми, третьи - таинственными и страшными. Но ведь нельзя все время пи-
сать одинаково, это ей самой скучно! И нельзя писать в одном стиле о
разных преступлениях и о разных проблемах. А вот теперь это истолковано
как признак того, что она пользуется чужим трудом и чужим талантом,
присваивает себе чужую славу, и вообще она этой славы совершенно недос-
тойна, потому как произведения ее написаны плохо.
"Вероятно, скоро нам придется распроститься с автором популярных де-
тективов Татьяной Томилиной. Произведения ее раз от раза становятся все
слабее и скучнее. Талант, и без того небогатый от природы, постепенно
иссякает. Если первые ее книги мы читали запоем, то взяв в руки ее новые
повести, мы с трудом продираемся сквозь путаницу слов и оставляем это
бесплодное занятие уже на тридцатой странице, не испытывая ни малейшего
интереса к тому, кто же всетаки преступник". Господи, неужели это прав-
да? Но ведь никто ей этого не говорил... Ни Ира, которая читает каждую
вещь в рукописи, ни Стасов, ни Настя Каменская, которая (Татьяна это
точно знает) читала все ее книги. Может быть, они ее щадили? Но изда-
тельство тоже никогда никаких претензий не предъявляло, ее не просили
переделать вещь, усилить какую-то линию, что-то убрать, что-то добавить.
Это означало, что книги ее по-прежнему раскупаются хорошо и читателям
нравятся. Так в чем же дело? Просто в несовпадении вкусов журналистов и
читателей? Может быть, и так.
А может быть, журналисты правы, она действительно исписалась, талант,
"от природы небогатый", иссяк, и книги ее становятся раз от раза все ху-
же и хуже.
"Найдется ли кто-нибудь, кто остановит раз и навсегда поток низкоп-
робной литературы, хлынувшей на наши прилавки? Высокое искусство забыто,
наших сограждан оболванивают бесконечными триллерами, киллерами, трупами
и кровавыми разборками, описанными плохим языком. Впрочем, чему удив-
ляться? Эти новоявленные писатели получают такие гонорары, которые зас-
тавляют их выбрасывать на наши головы все новые и новые плоды своего
творчества. Яркий тому пример - популярная Татьяна Томилина. По слухам,
за каждую свою плохо написанную книгу она получает по пятьдесят тысяч
долларов. Кто же откажется от таких денег? "
Она закрыла папку и уставилась неподвижным взглядом в темнеющее небо.
Ей было тошно.
- Прочитали? - раздался совсем рядом приятный негромкий голос журна-
листа, который успел незаметно подойти к ней. - Так как насчет интервью?
Мне бы хотелось дать материал, который разом опроверг бы все эти публи-
кации. Показать вас интересным, ярким, талантливым человеком.
Татьяна медленно перевела на него глаза и покачала головой.
- Я не буду давать интервью.
- Но почему? Неужели вам нравится то, что вы прочитали?
- Естественно, мне это не нравится. Я же нормальный человек.
- Тогда почему вы отказываетесь? Вам предоставляется возможность от-
ветить, возразить, реабилитировать себя, - настаивал журналист.
- Я не буду давать интервью, - повторила Татьяна.
Журналист помолчал немного, потом присел на скамейку рядом с ней.
Татьяна чуть отодвинулась, такое близкое присутствие чужого человека бы-
ло ей неприятным.
- Татьяна Григорьевна, выслушайте меня, - заговорил он. - Я читал все
ваши книги и являюсь вашим горячим и преданным поклонником. И когда я
вижу, что ваши книги называют плохо написанными, я расцениваю это как
оскорбление, которое нанесли лично мне. Понимаете? Не вам, автору этих
книг, а мне, их читателю. Потому что они мне нравятся, потому что я счи-
таю, что они прекрасно написаны, и вдруг кто-то, кого я не знаю и в гла-
за не видел, обвиняет меня в плохом вкусе и отсутствии культуры. Вы поп-
робуйте посмотреть на ситуацию с этой точки зрения. Ваши книги отлично
раскупаются, и это означает, что нас, ваших почитателей, - сотни тысяч.
А те, кто написал вот это, - он кивком головы указал на лежащую у нее на
коленях папку, - одним росчерком пера всех нас обидели и унизили только
потому, что лично им ваши книги не понравились. Не принимайте это близко
к сердцу, журналистов единицы, а нас - целая армия. И от лица этой армии
я вас прошу об интервью, в котором вы встанете на нашу защиту.
- Если вас так много, как вы говорите, вы сами сможете себя защитить,
- ответила она. - И меня заодно. Но мне кажется, что вы превратно толку-
ете ситуацию. Если человеку говорят, что у него нет таланта" он не может
и не должен себя защищать. Защищать можно доброе имя, репутацию, но не
способности, А человек, который борется за то, чтобы его признали та-
лантливым, просто смешон. Человек, который вступает в борьбу с теми, ко-
му не нравятся его творения, не достоин уважения. Вы меня понимаете? Ес-
ли человек в жизни не взял чужой копейки, а про него пишут, что он вор,
он может доказать, что это неправда и вернуть себе доброе имя, потому
что сам про себя он совершенно точно знает, что он не вор. Но если про
человека говорят, что он плохой писатель и таланта у него нет, то что он
должен делать? Доказывать, что он пишет хорошо и талант у него есть? А
вдруг он ошибается, а его критики правы? Как он тогда будет выглядеть?
- Вы удивительная женщина, - негромко произнес журналист. - Не пони-
маю, как вам удается существовать в нашей действительности? Вы пишете
прекрасные книги, в вас такое чувство собственного достоинства, и в то
же время вы так ранимы и беззащитны. Я очень хотел бы помочь вам. Вы,
наверное, страшно одиноки, да?
- Почему вы так решили?
- Талантливые люди всегда одиноки. Им нужно побыть наедине с собой и
с Богом, а окружающие этого не понимают, требуют внимания и каких-то по-
вседневных дел, обижаются, лезут в душу, обременяют ненужной суетой.
Простите меня за вторжение. Теперь я и сам вижу, что моя попытка взять у
вас интервью была глупой и бестактной. Вы очень расстроились?
- Из-за чего? Из-за статей? Да, очень. Но жалеть меня не нужно. Всего
доброго.
Она тяжело встала со скамейки и не оглядываясь пошла к подъезду.
Ей снова предстоял одинокий ужин в пустой квартире. Сердце сдавила
тоска, Татьяна почувствовала себя всеми брошенной и незаслуженно обижен-
ной. Открыв холодильник, она поняла, что не может ничего есть. Закута-
лась в плед и легла на мягкий кожаный диван, отвернувшись лицом к стене.
- Томилина еще раз приходила к психоаналитику Готовчицу. Вероятно, он
назначил ей цикл сеансов. Это означает, что проблемы у нее достаточно
серьезные.
- Будем надеяться. Как развивается комбинация?
- Отлично! Все идет без сбоев. Она чувствует себя одинокой, у нее
опустились руки, она даже не хочет бороться за восстановление репутации.
Знаете, есть люди, которые склонны сразу верить любой критике в свой ад-
рес. Томилина, несомненно, принадлежит к их числу. Об этом говорят все
ее книги. Опираясь на психологический портрет, воссозданный по ее произ-
ведениям, мы выстроили комбинацию, и она дает блестящие результаты. На
сегодняшний день Томилина отказывается от помощи, потому что привыкла,
что рядом с ней есть люди, которые всегда помогут и поддержат. Она - че-
ловек семьи, если вы понимаете, о чем я говорю. Она всегда жила с
кем-то, будь то мужья или родственники, она высоко ценит семейное сосу-
ществование и не привыкла к одиночеству. Пройдет еще несколько дней, и
она поймет, что заблуждается. Близких людей рядом нет, и помогать ей
никто не будет. И тогда она примет ту помощь, которую предложим ей мы.
Когда открылась входная дверь, Татьяна решила, что пришел Стасов. Еще
только половина двенадцатого, Ира вернется со свидания намного позже.
Однако она ошиблась, это была именно Ирина.
- Так рано? - удивленно спросила Татьяна. - Только не говори мне, что
вы поссорились и ты разочаровалась в своем банкире.
Она и на этот раз легко справилась с тоской и плохим настроением и
давно уже сидела за компьютером, работая над книгой и не замечая хода
времени. Сегодня был удачный день, текст, по ее собственному выражению,
шел легко, пальцы быстро порхали по клавиатуре, и Татьяну охватило уже
несколько подзабытое ощущение радости и восторга, когда совершенно по-
нятно, что и как писать дальше, и слова подбираются сами собой точные,
емкие и выразительные. Она даже пожалела, что ее творческое одиночество
оказалось нарушенным, она могла бы работать еще несколько часов подряд
не прерываясь.
Из комнаты ей было слышно, как Ира раздевается. Поскрипывала дверца
шкафа, мягко стучала пластмассовая вешалка, звякали бросаемые на туалет-
ный столик украшения. Родственница молчала, и это было необычным и тре-
вожным.
- Ира, что случилось? - крикнула Татьяна. - Почему ты в плохом наст-
роении?
Ирочка появилась в комнате, уже одетая в длинный сиреневый пеньюар,
из-под которого сверкали соблазнительно приоткрытые короткой сорочкой
стройные ножки. Ее темные большие глаза яростно сверкали на бледном лице
со сжатыми губами.
- Где твой муж? - требовательно спросила она.
- У Лили. А в чем дело? Он тебе нужен? И почему такой официоз, почему
"твой муж", а не Владик?
- Потому что. Ты уверена, что он у Лили?
- Конечно. Я тебя не понимаю.
- А вчера где он был? Тоже у Лили?
- Тоже. Объясни, будь добра, что происходит. Почему ты такая злая?
- Потому что твой муж нагло обманывает тебя, - звенящим от негодова-
ния голосом заявила Ира. - Уж не знаю, где он сегодня, а вот вчера он со
своей Маргаритой благополучно сидел в ресторане и развлекался, а вовсе
не утешал свое рыдающее чадо.
- Откуда ты это знаешь? Ты его видела?
- Еще чего! - фыркнула Ира. - Если бы я его увидела, я бы ему глаза
выцарапала прямо там же, в ресторане. Но ему повезло. Его видел Андрей,
а не я.
- Андрей? - переспросила Татьяна. - Это твой жених, что ли?
- Ну да. Ему нужно было заехать в ресторан "Золотой дракон" буквально
на три минуты, с кем-то встретиться и взять бумаги. Я осталась в машине,
а он зашел внутрь и действительно минут через пять вышел с папкой. А се-
годня спросил: "Тот мужчина, который загонял тебя домой, действительно
муж твоей родственницы?" Я говорю: "Да, муж". Тогда он и сказал, что,
мол, странный это муж. Мою нравственность блюдет, а сам поздним вечером
по ресторанам с другими женщинами рассиживается. Я спросила, как женщина
выглядит, он мне описал ее. Это Маргарита, совершенно точно. Нет, ну как
тебе это нравится? Прикрывается Лилей, а сам... Слов нет! Подонок!
Татьяна молча смотрела на экран компьютера и силилась понять, что там
написано. Но не могла. Буквы как бы существовали сами по себе, а смысл
слов, в которые они складывались, - сам по себе. И смысл этот стал для
нее неуловим.
Стасов... Ну как же так? Что же происходит? Ни разу за все время, что
они вместе, она не заметила в нем ни малейших признаков чувства к бывшей
жене. Он был уже в разводе, когда они познакомились, и нельзя сказать,
